Дредноут

18

Мерси не могла знать наверняка, но предполагала, что первый залп оба паровоза произвели одновременно, словно терпение и того и другого разом исчерпало себя и каждый выстрелил, торопясь воспользоваться возможностью начать нечто кошмарное. Ведь если первым будешь не ты, шанса дать сдачи может и не выпасть.

А может, «Дредноут» успел чуть раньше.

А почему бы и нет? Поезду Союза было что терять: он вез немало золота, и документов, и солдат, и в придачу сам являл собой дорогостоящий образец военной техники. Более тяжелый, более медленный и более ценный, «Дредноут» обладал одним преимуществом — грандиозной огневой мощью. Озирая вагоны «Шенандоа», тянущиеся один за другим, как связка сосисок, Мерси заметила только один топливный вагон и только одну платформу, вроде бы годящуюся для перевозки боеприпасов и артиллерии. Да, сам паровоз защищала броня, но его арсенал не шел в сравнение с предусмотрительностью и изощренностью тех, кто создавал «Дредноут» с расчетом на нападение.

Так что стратегия «Дредноута» была проста. Должна была быть простой, ибо выбор был жестко ограничен.

Держаться впереди «Шенандоа». Не дать ему опередить себя.

Сбить его с путей, если получится или если потребуется.

Огонь.

Медсестра снова и снова проигрывала у себя в голове этот миг, он повторялся снова и снова, снова и снова, по кругу, до бесконечности. Всю оставшуюся жизнь Мерси будет пугать эта секунда, всплывая в сознании, выдергивая ее даже из сна.

Она вслушивалась в этот миг, всматривалась в него, изучала сквозь оконное стекло и размышляла, имело ли это значение. Конечно, неважно, кто выстрелил первым, какой маленький шажок повлек лавину событий. Но простое знание того, что это могло и не иметь значения, не умаляло беспокойства ни тогда, ни впоследствии и не могло изгнать жуткого мгновения из ночных кошмаров Мерси.

Ее первой, очень естественной реакцией было пригнуться, съежиться, распластаться на полу — и молиться.

В ушах звенело, однако Мерси попыталась все же подняться и стоять хотя бы сгорбившись. Но поезд качался. Он качался, несясь вперед, сохраняя скорость, не давая «Шенандоа» подойти слишком близко, прилагая к этому все силы. Отдача от пушечного залпа, неровности пути, наледь на рельсах, грозящая поезду потерей равновесия, — все это мешало стоять на ногах и не давало сосредоточиться, вне зависимости от грохота войны и звона бьющихся стекол. Тугое эхо этих звуков металось в стальных и чугунных трубах.

Несмотря на яростный ветер, в вагоне скапливался пороховой дым — припорашивая серой пылью сиденья, проникая в любой относительно тихий угол среди трескучей неразберихи.

Было трудно дышать, а еще труднее — разглядеть что-либо, но тут одного из стрелков подстрелили, и он рухнул с занятого им места. Мерси кинулась к нему. Она не раз видела этого солдата, но не могла припомнить его имени. Удивление застыло на его мертвом лице.

Кто-то закричал. Мерси не разобрала что, но тут кто-то споткнулся о труп и едва не пнул её в плечо — случайно, посреди общего бедствия. Сообразив, чем она может быть полезной, Мерси вцепилась в тело мертвого стрелка и выволокла его из прохода, оттащив и прислонив к дальней стене, под глядящим на голые скалы окном.

Передняя дверь распахнулась, и в проеме возник Горацио Корман. Он не давал створке захлопнуться и боролся с драчуном-ветром, так и норовящим ударить человека по лицу.

— Миссис Линч! — взревел он.

— Я здесь!

— Идите сюда, быстро, вы нам нужны!

— Иду! — ответила она как можно громче, но никто не услышал ее из-за грохота. — Я иду, — повторила девушка, и рейнджер, даже если не разобрал слов, уловил смысл.

Он протянул ей руку, и только тогда медсестра осознала, что все еще стоит на четвереньках в проходе.

— Держись! — крикнул ей мужчина, стиснул запястье Мерси и легко вздернул ее, толкнув в проем, а потом прижал к внешней стене, там, где ярился ледяной вихрь, и захлопнул наконец дверь. Они застыли на платформе над сцепкой, качающейся так, словно ее создавали специально для того, чтобы не дать никому стоять на этой площадке, а поезд все трясся и дергался от каждого нового выстрела пушек на паровозе, точно тонкий конец пастушьего кнута.

— Держись, — настойчиво повторил рейнджер, взял руку медсестры и положил на поручни.

Мерси сжала перила, чувствуя, как холод железа пиявкой присасывается к ладони даже сквозь перчатку. Эту ограду ставили просто для ориентира, а не для того, чтобы на нее опирались. И уж конечно она не предназначалась для того, чтобы помочь незадачливым пассажирам в подобных обстоятельствах.

— Скорее! Мы на виду! Если нас заметят и выстрелят, то наверняка попадут.

Ей хотелось верить, что никто не выстрелит, — как тогда, когда южане, возможно, увидели в вагоне поезда женщину, а сейчас им к тому же известно о присутствии рейнджера Кормана… может, они узнают его по шляпе и позе. Но вдруг она осознала нечто поразительное: его шляпа исчезла, ее либо унесло куда-нибудь в горы Юты, либо она валялась где-нибудь в одном из вагонов, неизвестно в каком. Темные волосы мужчины дико развевались, одинокая белая прядь мелькала среди них, как пламя свечи.

— Я иду, — сказала Мерси, сразу впустив в рот и горло зиму. Она закашлялась и зажмурилась: ветер резал глаза до слез, а слезы примерзали к коже.

Медсестра вслепую потянулась к двери и, все еще стоя на четвереньках, нашарила ее. Рейнджер обхватил девушку, прикрывая ее, насколько можно, своим телом; и, когда дверь открылась, они оба разом ввалились в вагон.

Мерси сильно ударилась об пол ладонями, но о своих обязанностях не забыла.

— Кому я нужна? — спросила она и тут же увидела рядового Хоусона, зажимающего руками клочья кровавого мяса у горла. — Дай посмотреть, — скомандовала она, подползая к раненому на четвереньках, хотя и в таком положении чувствовала себя не слишком устойчиво.

Что-то — ярко и очень громко — взорвалось совсем рядом.

Оконные стекла лопнули, осыпав осколками вагон. Солдаты закричали — от ужаса или от боли, а когда миг хаоса пролетел, повсюду была кровь — много, много крови, — а к занесенному в пассажирский вагон снегу присоединились пороховая гарь и осколки стекла.

— Сестра! — завопил кто-то.

— По очереди! — рявкнула она в ответ, но все же оглянулась через плечо и увидела Пирса Танкерсли с длинным порезом через весь лоб, красным пятном на плече и осколком, торчащим из руки. Скверно, но не так скверно, как рваная рана на горле у рядового Хоусона, так что она сказала: — Туда, мистер Танкерсли. К той стене. Все, кому нужна помощь, — к той стене!

К Танкерсли присоединился только один солдат. В общей кутерьме Мерси не разобрала, кто это, но если уж он настолько крепок, что сумел самостоятельно переместиться, значит может и подождать немного.

С трудом она отвела руки Хоусона от горла и обнаружила нечто вроде пулевой раны слева от трахеи, довольно низко, — вероятно, задета также ключица.

— Так, — сказала она, — давай-ка сюда, — и то ли подвела, то ли подтащила рядового к ближайшей скамье вагона, который не был спальным. Подушку с сиденья она сунула ему под голову, пытаясь понять, не вдыхает ли он собственную кровь, и решила, что нет.

— Извини, — предупреждающе бросила она и одной рукой приподняла его голову. Солдату, наверное, было очень больно, но он лишь стиснул покрепче зубы. А медсестра сказала: — Хорошие новости. Пуля немного отклонилась, вероятно наткнувшись на кость, — она показала на какую-то точку возле грудины, — и вышла с обратной стороны шеи. — Она пригнулась как можно ниже, чтобы солдат слышал ее заверения. — По крайней мере, мне не придется копаться в тебе.

Пока она протирала рану, осматривала ее и законопачивала марлей, рядом появился проводник Сол Байрон.

— Мэм, могу я вам чем-то помочь? У меня нет оружия, но я хочу помогать!

— Помогать! — эхом откликнулась она. — Конечно. От помощи не откажусь. Держи этого парня за плечи, вот так, ближе ко мне. Я попытаюсь закрыть выходное отверстие.

С помощью проводника она, как могла, управилась с мистером Хоусоном, уложила его и обратилась к солдату:

— Ну вот, кровотечения больше нет, ну, во всяком случае, сильного. Подождешь несколько минут, ладно? Ты же у меня тут не умрешь, если я пока вытащу пару осколков из твоих приятелей, ведь нет?

— Нет, мэм, — прохрипел он.

— Хорошо. Держись. Проклятие, эти осколки здесь повсюду!

Мерси переключила внимание на двух мужчин, тихо сидящих возле дальней стены, как она им и приказала. Тщательно следя, куда ставить ладони, колени и локти на усыпанном стеклом полу, Мерси доползла до Пирса Танкерсли и второго парня — ах да, его зовут Енох Вашингтон.

— Мистер Танкерсли, — заговорила медсестра, но солдат прервал ее:

— Кажется, к Еноху вы опоздали.

Еще один взрыв тряхнул вагон, да так, что он покачнулся, выровнялся и вновь встал на рельсы, швырнув половину своих обитателей на пол.

— Я уверена, он… — начала Мерси, но один взгляд на распростершегося на ковре солдата убедил ее в обратном тому, что она собиралась сказать. Перевернув рядового на спину, она воскликнула: — Как он умудрился получить этот порез?!

На бедре мужчины зияла рана, в которую можно было бы засунуть два больших пальца. В руке мертвого Мерси заметила вымазанный сукровицей осколок.

— Он вытащил его. Ох, милый, — горько вздохнула она, без толку обращаясь к погибшему, — тебе не следовало этого делать!

Впрочем, если бы он и не трогал стекло, большой разницы не было бы. С рассеченной артерией он в два счета истек бы кровью. Все иголки и нитки в мире не спасли бы его, разве что рану он заполучил бы, лежа на операционном столе. Но возможно, и тогда игра была бы проиграна.

— Мэм? — окликнул медсестру Танкерсли.

— Сейчас займусь тобой, — сказала она и убрала тело Еноха Вашингтона с дороги, оттащив его к последнему ряду кресел, где никто об него не споткнется и даже не заметит. Потом вернулась к Пирсу Танкерсли. — Здесь я, здесь, — пробормотала, задыхаясь, девушка, и солдат, видимо, ее не расслышал. — Дай взглянуть, — велела она. Дай взглянуть.

— Что, плохо? — спросил он. — Когда стекло разлетелось, — губы парня дрожали то ли от холода, то ли от страха, — мне попало прямо в лицо.

— Видишь нормально? Поморгай, — велела она рядовому.

Он послушно захлопал веками, и медсестра сказала:

— Насколько я понимаю, дела не так уж и плохи. Оба глаза вроде целы.

— Тогда почему я не вижу? Все расплывается!

— Это кровь, дурачок. Из пореза на лбу… нет, убери руки. Сейчас я им займусь. Раны на голове сильно кровоточат, но твои глаза не повреждены, и ты не истечешь кровью до смерти, а это сейчас важнее всего. — Она захлопотала вокруг раненого, промывая, где получалось, порезы, а ему сунула в руку лоскут, чтобы прижал ко лбу. — Откинься назад, — посоветовала Мерси. — Прижми голову к стене и смотри прямо в полоток, сделаешь это для меня?

— Да, мэм, — ответил он. — Только зачем?

— Затем… — В этот момент Мерси резко выдернула из его ладони кусок стекла. — Затем, что я не хотела, чтобы ты видел, как я делаю это.

Он взвизгнул и задохнулся так, что аж заикал.

— Да, это было разумно, — кивнула сама себе Мерси.

— Кровь хлещет! Как у Еноха! — в панике выдавил он.

— Нет, не как у Еноха. В твой ладони нет ничего такого, из чего вытекла бы вся кровь, как у него, — заверила медсестра. Впрочем, она не добавила, что у него перерезано несколько мышц и, наверное, сухожилий и в лучшем случае он никогда больше не сможет сжать толком кулак. — Все не так уж и плохо, — как мантру, повторила она. — Совсем не плохо. Сделай-ка еще кое-что. — Медсестра скомкала тряпицу, вложила мягкий шарик в его руку и обмотала бинтом.

— Да, мэм.

— Сядь на нее. Положи под себя, вот так. Давление остановит кровь.

— Вы уверены?

— Я уверена, — твердо сказала она. — Но это может занять несколько минут, и я не хочу, чтобы ты был весь в шрамах. Твоя голова тоже нуждается в кое-каком давлении, и для этого у тебя есть здоровая рука — вот-вот, держи, как сейчас. Голову выше, тряпку прижми. Когда рана подсохнет, я ее зашью. Просто сиди так и не лезь на рожон. А я проверю мистера Хоусона.

— С ним все будет в порядке?

— Надеюсь, — только и сказала она, не решаясь давать иных обещаний.

Но к мистеру Хоусону она не подошла сразу, поскольку увидела, что он протянул руку, чтобы почесать за ухом, а значит, несомненно, дышал и помирать не собирался. Кто-то позвал: «Сестра!» — голос она не узнала, но, обернувшись, увидела Морриса Комстока, поддерживавшего одного из своих товарищей.

— Иду! — откликнулась она и поспешила на зов, мимоходом отметив, что почти не слышит хруста стекла под ногами. В дальнем конце вагона Сол Байрон, замотав руки какой-то дерюгой, сгребал с пола стёкла и уносил их в угол, туда, где лежало тело Еноха Вашингтона.

Она мысленно одобрила уборку и поблагодарила бы проводника, но тут ее снова окликнул Моррис Комсток: тот, кого он держал, совсем обмяк. Она помогла солдату уложить его товарища на ряд сидений и покачала головой:

— Он мертв, мистер Комсток. Мне очень жаль.

— Не может быть! — выкрикнул Моррис, и в уголках его глаз блеснули слезы — но были ли тому виной ветер или скорбь, Мерси не могла сказать.

— Пуля попала ему в глаз, видите? Мне жаль. Очень, очень жаль, — повторяла она, пытаясь нащупать пульс на шее мужчины, чтобы окончательно убедиться в том, что жизнь покинула его. — Помогите мне перенести его туда, к бедному мистеру Вашингтону.

— Вы хотите вот так просто взять и засунуть его в угол?

— Но зачем оставлять его здесь, где он занимает место и мешает проходу? Мне жаль, — снова сказала она, — но он умер. Помогите перенести его, и позже мы вспомним о нем.

«Дредноут» подчеркнул ее слова серией выстрелов, пошатнувших «Шенандоа». Чужой поезд накренился под таким опасным углом, что Мерси, стоящая возле трупов, увидела пробитые в его боку дыры. А еще она увидела, что «Шенандоа» все еще настигает их — и продолжает сокращать расстояние.

Рискуя головой, девушка приникла к заднему окошку, вглядываясь в разделяющие составы пары рельсов и считая их.

— Раз, два, три, — громко выдохнула она. — Четыре. Всего четыре пути.

— Футов восемьдесят, — произнес Горацио Корман. Он сидел рядом с дверью, по ту сторону прохода. — Футов восемьдесят между нами и ими. Они не станут пытаться сократить разрыв.

Мерси заметила, что шляпа снова на нем.

— Думаете?

— Они не дураки, — заявил мужчина, откинулся назад и взгромоздил ноги в сапогах на соседнее сиденье.

— Они преследуют наш поезд, — сказала Мерси, словно большей глупости не могла представить.

— И снова повторю, они не дураки. Им нужно золото и нужны дарственные на землю — чтобы сжечь их. Последнее, что нужно южанам, — это свежее пушечное мясо, которого у них самих нету. А должны они лишь опередить нас, и все.

Взгляд Мерси метался между «Шенандоа» и техасским рейнджером, причем поезд мчался как исступленный, а человек буквально олицетворял собой вынужденную пассивность.

— Думаете, они сделают это? — спросила Мерси. — Думаете, мы все умрем?

— Думаю, они собираются это сделать. И я чертовски уверен, что кто-то из нас умрет. Однако я лично ничегошеньки не могу с этим поделать. — Он поерзал, поудобнее пристраивая спину к стене пассажирского вагона. За ним, всего в футе от головы, пронеслись скалы, разбрасывая тени и искры отраженного ото льда света, так что лицо мужчины показалось сначала жутко старым, потом юным, потом снова старым.

— Значит, вы просто… сдаетесь?

— Ничего я не сдаюсь. Я просто терпелив, вот и все. А теперь отойди от окна, женщина. Если ты умрешь, это никому не принесет пользы.

— Я должна вернуться в другой вагон, посмотреть, как они там.

— Я бы не рекомендовал. Погляди туда, на тот поезд. Они идут прямо за нами. Бок о бок, и отступать ни им, ни нам некуда. Всюду эти чертовы скалы, этот треклятый лед, этот отвратный снег и эти богомерзкие горы.

Но Мерси вдруг почувствовала, что ей глубоко плевать на то, что рекомендует или не рекомендует рейнджер. Она стиснула ручку, поскольку и так стояла у самой двери, рванула ее и ринулась наружу, в пространство между вагонами. Медсестра захлопнула дверь, почти ожидая, что Горацио Корман последует за ней, попытается остановить ее, но он лишь встал. Она увидела это через окно. Кажется, рука его потянулась к задвижке, но либо девушка ошиблась, либо он передумал.

«Будь осторожна», — прочла она по его губам, потом рейнджер отвернулся.

Она была осторожна, едва волоча ноги по тряской платформе, но все же перебралась из вагона в вагон и даже быстрее, чем когда техасец тащил ее, помогая найти опору.

Она шагнула в соседний вагон, и ветер влетел следом, набросив плащ на лицо и спутав тканью руки, словно нарочно мешая закрыть дверь. Однако Мерси все-таки справилась и привалилась к створке, переводя дыхание.

— Как вы тут?! — хрипло выкрикнула она.

Ответило с полдюжины голосов, и Мерси не разобрала ни слова. Но увидела двух мужчин, неловко лежащих на полках спального вагона, и тут же бросилась к ним.

Один был мертв, большая часть лица у него отсутствовала, а на том, что осталось, застыл такой ужас, что Мерси мысленно обратилась к Богу, моля послать ей что-нибудь, чем можно бы было накрыть убитого. Труп она столкнула с сиденья, оттащила в угол и оставила там, точно так же как сделала с телами в соседнем вагоне. Потом дотянулась до занавески и дернула ее, сорвав все крошечные колечки, нанизанные, как на карниз, на длинную тонкую цепь. Набросив на мертвеца импровизированный покров, Мерси направилась ко второму лежащему, пребывавшему в гораздо лучшей форме, хотя и без сознания.

Это оказался инспектор Гальяно с большой красной отметиной на лице. Впрочем, это был просто ушиб. То ли он сам упал, то ли его стукнуло отвалившейся оконной рамой, но угрозы для жизни, похоже, не было, определила Мерси, уложив мексиканца поудобнее и бегло осмотрев. Его нос с некогда гордой горбинкой был сломан, но пульс оставался ровным, и зрачки должным образом реагировали на свет.

Мерси потратила секунду, чтобы вытереть с его верхней губы запекшуюся кровь, а потом легонько, стараясь не причинить лишней боли, похлопала мексиканца по щеке:

— Инспектор? Инспектор?

Он ответил — сиплой скороговоркой на испанском. Мерси не поняла ни слова, но он говорил, а это уже прогресс.

— Инспектор Гальяно? Вы меня слышите?

— Sí.

— Инспектор?

— Да, — ответил он наконец внятно. — Да. Я… — Он резко сел, покачнулся, но удержался и принялся ощупывать себя. — Где мой пистолет?

— Этого я сказать не могу, — пожала она плечами. — Как ваша голова?

— Лицо… болит, — сказал мексиканец, пытаясь нахмуриться, почесать щеку и сморщить нос одновременно.

— У вас сломан нос, но, если это худшее из того, что случится с вами за день, будем считать, что это великолепно, ладно?

— Ладно, — проговорил он, однако повторив слово за девушкой, словно не совсем понимает, что оно означает. Взгляд его бегал по усыпанному стеклом полу.

— Ваш пистолет, — догадалась, что его беспокоит, медсестра. — Это не он там, под…

Мужчина увидел, куда она показывает, крикнул «да!» прежде, чем Мерси завершила фразу, и вскочил с места так быстро, что медсестра не успела его остановить.

— Осторожно, осколки! — воскликнула она, но мексиканец уже не обращал на нее внимания. Он снова занял позицию у окна, проверил оружие и приготовился к бою. — Осторожно, осколки, — повторила девушка.

Напрасно: они были повсюду и никто не собирался осторожничать с ними, поскольку не наткнуться на битое стекло было просто невозможно.

Мерси огляделась в поисках проводников, но ни одного не увидела. Девушка стояла спиной к передней двери, когда она открылась и в проеме возник Моррис Комсток, вопящий что есть мочи:

— Миссис Линч!

— Иду! — откликнулась она, не спрашивая даже, что случилось. Никто никогда не выкрикивал ее имя без нужды.

Она резко поднялась, и вдруг накатила тошнота: из-за непрерывной качки, из-за подсыхающей кровавой корки на руках, в которой поблескивали крохотные прилипшие осколки, — а еще из-за «Шенандоа», потому что Мерси вдруг осознала, что видит два его задних вагона, а паровоз уже обошел «Дредноут». Спеша на подмогу мистеру Комстоку, Мерси еще раз осмотрелась и убедилась, что южный состав обогнал северный; и на ее глазах поезд южан буквально сделал прыжок на рельсах, словно совершая последний рывок на предельной скорости. Едва ли он мог двигаться быстрее, но это было уже необязательно.

— О господи! — выдохнула Мерси, и Моррис Комсток, придерживая ее за локоть, ответил:

— Вот именно.

И снова продуваемая ветром брешь, и снова первый пассажирский вагон, а там — капитан, у которого снова кровоточила старая рана на голове. Или это была новая, но в том же месте?

— Инспектор! — сказал он.

Имелся в виду инспектор Портилла, лежащий навзничь; лейтенант Хоббс как раз пытался перевернуть его.

— Дайте посмотреть! — крикнула Мерси и кинулась к раненому.

Форма его превратилась в опаленные лохмотья, а над самым сердцем, ближе к центру груди, пульсировала, выталкивая кровь, огромная дыра.

Что ж, до сих пор все раны были подобны этой: солдаты стреляли из окон, так что все, что ниже плеч, было у них защищено… но все, что выше, представляло собой отличную мишень для тех, кто стрелял из другого поезда.

— Инспектор! — окликнула она и уложила его голову себе на колени. — Инспектор!

Он не ответил; глаза закатились под самый лоб.

— Помогите мне, — обратилась медсестра к Моррису Комстоку, но его отчего-то не оказалось рядом. Мерси вскинула голову и увидела Сола Байрона, который, поймав ее взгляд, кинулся к девушке. — Помогите, — повторила она. — Осторожнее, его нужно перенести очень осторожно.

Вместе они справились, уложив раненого в свободном спальном купе. Медсестра разорвала рубаху инспектора, не щадя форменных пуговиц, обнажив грудь, поросшую тронутыми сединой волосами, — и увидела дыру размером с ее кулак.

— Господи боже мой! — воскликнула она. — Чем это его?

— Кажется, на «Шанандоа» установили зенитное орудие, — ответил Сол Байрон.

— Похоже на то, — пробормотала Мерси.

Порывшись в сумке, она поняла, что у нее кончился перевязочный материал. Не утратив присутствия духа, медсестра потянулась к очередной занавеске и сильно дернула ее вниз. Проводник под ее руководством помог разорвать ткань на полосы. Заталкивая тампон в рану, Мерси еще раз попыталась заговорить с инспектором, хотя с каждой секундой все больше убеждалась, что ничего уже не поправить и в скором времени они потеряют одного высокого светлокожего мексиканца.

Рана пульсировала уже не ритмично. Мерси чувствовала, как истерзанная плоть поднимается и опадает под ее рукой, которой она крепко прижимала к ране скомканный кусок занавески — а вдруг все-таки случится чудо и кровотечение прекратится. Но чуда не произошло. Сердце мужчины остановилось.

В воздухе раздался свист, и новые зенитные снаряды ударили по вагону; в лицо Мерси плеснуло чьей-то горячей кровью.

— Боже всемогущий! — взвизгнула она и вскочила с криком: — Кто следующий? В кого сейчас попало?

— Мэм, — слабо откликнулся кто-то, и это оказался Моррис Комсток, первый человек, которому она оказала помощь на борту этого поезда. Он прижимал ладонь к груди, и рука уже покраснела от крови, а рубаха промокла насквозь.

— Мистер Комсток! — Мерси подхватила солдата, сползающего по стене, точно мешок картошки. — Господи боже, гляди-ка, мы снова вместе, — прошептала она прямо ему в ухо, поскольку голова парня упала ей на грудь. — Пора нам перестать встречаться таким образом. А то народ станет болтать черт те что.

Он успел еще ухмыльнуться — и потерял сознание.

Медсестра встряхнула его, но без толку. Пришлось положить тяжкую ношу на пол и опять позвать проводника из пульмана. Вместе они перетащили Комстока в спальный вагон, туда, где умер мексиканский инспектор. Впрочем, его тело уже перенесли в угол… наверное, Сол Байрон, хотя Мерси и не видела, что это сделал именно он.

— Мистер Комсток, пожалуйста, оставайтесь со мной! — взмолилась девушка.

Он пробормотал что-то в ответ — бессвязно и неразборчиво.

Ранение в грудь было скверным, но она ожидала худшего; а посмотрев на стену вагона, где укрывался рядовой, Мерси поняла, почему все так обернулось. Главный удар приняла на себя стальная обшивка, но снаряд все же пробил ее — и застрял в стене, на излете встретившись с телом мистера Комстока.

Мерси прижала ухо к груди раненого и замерла, вслушиваясь — стараясь уловить сквозь грохот битвы и бешеный перестук колес поезда слабый свист разорванных легких, но не уловила и отзвука этого страшного шелеста вытекающего из внутренней раны воздуха, что неожиданно внушило ей кроху оптимизма.

Она подняла взгляд и одарила проводника полубезумной улыбкой:

— Он контужен, но не подстрелен!

Вокруг небольшого кровоточащего отверстия синел кровоподтек. Синяк, похоже, будет огромный, размером с мужскую голову. К тому же у него, вероятно, сломано два-три ребра. Мерси занялась раной, промыла ее и попыталась остановить кровотечение.

В передних вагонах «Дредноута» солдаты вели огонь. Мерси ощущала пульсацию выстрелов всем телом, каждой косточкой, каждой клеткой, эта пульсация вдруг стала невыносима, и девушка вцепилась одной рукой в спинку ближайшего кресла, а другой стиснула безвольную ладонь Морриса Комстока, только чтобы удержаться, только чтобы не выносить больше весь этот ужас, и пороховой дым, и гром в одиночестве. Даже проводник покинул ее — девушка не знала, куда он ушел, но полагала, что у него были на то серьезные причины. Она сидела и гладила Комстока по мокрым от пота волосам, которые превращались в крохотные дрожащие сосульки там, где в них вцеплялся врывающийся в окно ледяной ветер.

А потом, потом…

Обстрел закончился так же внезапно, как и начался.

И стрельба оборвалась, орудия обоих поездов замолчали, хотя тишина, пришедшая на смену беспрестанному треску, не была настоящей тишиной. В ушах людей, так долго терзаемых грохотом артиллерии, не прекращался звон, не давая поверить в отсутствие пальбы.

Странно, но это затишье пугало Мерси больше, чем бешенство атаки. Нарушая молчание, она спросила:

— Что происходит? Капитан Макградер? — Огляделась, не увидела офицера и повторила: — Лейтенант Хоббс, что случилось?

Хоббс наградил ее взглядом, говорящим, что он осведомлен не лучше ее.

Потом медсестра заметила, что к ним присоединился рейнджер. Даже он, похоже, пребывал в замешательстве. Девушка обратилась и к нему:

— Рейнджер Корман…

Но он лишь покачал головой.

Тут распахнулась передняя дверь, и в вагон ворвалась миссис Баттерфилд; и мистер Эбернати, кузнец из Цинциннати; и мисс Гринсливс, уроженка Спрингфильда, штат Иллинойс; и мистер Поттс из Филадельфии; и мисс Теодора Клэй, выглядящая убийственно — совсем как мокрая кошка — все, кого в целях безопасности заперли в полном золота вагоне.

Миссис Баттерфилд начала кричать что-то о своих правах купившего билет пассажира, но Мерси не расслышала большей части ее тирады, поскольку сквозь толпу проталкивался машинист. Теперь она поняла. Ему пришлось открыть золотой вагон (а скорее, выломать дверь), чтобы пройти через него, временно поручив помощникам управление поездом. Машинист запыхался, был красен, угрюм и агрессивен.

— Смотрите! — рявкнул он, все повернулись к окну и увидели: «Шенандоа» окончательно опередил их и быстро оставляет позади.

Капитан Макградер первым разобрался в ситуации и спросил:

— Что нам делать?

— Впереди туннель, — ответил машинист, — милях в двух отсюда, и я полагаю…

— Мы должны остановить состав, — сказал лейтенант Хоббс, до сего момента не отдававший никаких распоряжений, а лишь послушно выполнявший чужие приказы. В первый раз на памяти Мерси он выдвинулся на передний план.

Машинист, не обращая внимания на то, кто что сказал, проговорил:

— Рейнджер считает, и я ему верю, что они взорвут пути, как только опередят нас на приличное расстояние. Так что мы остановим поезд. И защитим его, если потребуется!

— Это безумие! — выкрикнула миссис Баттерфилд, расталкивая толпу. — Вы не можете остановить поезд. Мы все здесь замерзнем насмерть, или вернутся грязные южане и прикончат нас!

— Это лучше, чем влететь прямиком в ловушку! — рявкнул на нее машинист. — Я приказал готовиться к торможению в каждом вагоне и предупредил проводников…

— В каждом вагоне? — переспросила Мерси.

— Да, тормоза есть в каждом вагоне. Должны быть. Иначе нам не остановиться, — поспешно объяснил он.

Рейнджер шагнул вперед, присоединяясь к разговору:

— Две мили, говорите? Сможем ли мы остановить эту змею за столь короткое время?

— Мы попытаемся, — ответил машинист, развернулся и направился обратно к «Дредноуту», решив видно, что его сообщение передадут дальше и без него.

— Всем придется пристегнуться, — заявил капитан. — Занимайте места. Помогите раненым. Кто-нибудь, идите в следующий вагон. Вы, рейнджер, займетесь этим? Идите туда и предупредите людей.

Горацио Корман наклонил голову, что для него было равнозначно отдаче чести, и зашагал к задней двери. Едва он оказался по ту сторону, поезд начал замедлять ход — хотя и не рывками, но так, что все, кто стоял на ногах, пошатнулись и инстинктивно ухватились за что-нибудь неподвижное.

Со стороны паровоза раздался крик, а потом быстрая последовательность свистков — не полноценный гудок, но серия коротких сигналов, возможно условных. Затем в дюжине мест состава завизжали, опускаясь, тормоза, и гигантский, ужасающий, помятый и продырявленный поезд с диким скрежетом принялся совершать страшную остановку в неположенном месте; а остановка для него — дело небыстрое.

Багаж, еще каким-то чудом остававшийся на полках, посыпался вниз, стукаясь о головы, спины и плечи. Люди заохали; миссис Баттерфилд взвыла. Мерси попыталась ухватиться за край переборки спального вагона, но не удержалась и упала назад. Капитан подхватил медсестру и толкнул в проход, туда, где поблескивали на полу осколки стекла, крошась в пыль под туфлями и сапогами и впиваясь в ладони, предплечья и колени.

— Капитан! — прохрипела Мерси, уже не крича, хотя повсюду визжало и скрежетало гладкое железо, старающееся сцепиться с другим гладким железом. Она выдохнула свой вопрос очень тихо, но их головы были так близко, что офицер услышал: — Что произойдет, когда мы остановимся? Сможем ли мы дать задний ход и вернуться тем путем, которым пришли сюда?

Мужчина покачал головой, его взъерошенные ветром волосы скользнули по ее уху.

— Я не знаю, миссис Линч. Я ничего не знаю о поездах.

Новая серия свистков приказала тормозам цепляться крепче; и, подражая тормозам, люди крепче вцепились в полки и стойки. Все мысленно молили огромную машину замедлить ход, не тянуть состав, не стремиться вперед. И «Дредноут», похоже, услышал.

Неповоротливый, огромный, тяжелый, он раздумывал, что весомее — приказ тормозов или сила инерции, борющаяся, как тигр, только бы заставить его катиться дальше по занесенным снегом рельсам.

И все меньше, и меньше, и меньше скорость. Меньше — но недостаточно.

Мерси поднялась, цепляясь за капитана, за сиденья, за перегородки купе. Поднялась и увидела, что конец перевала — необъятный, угольно-черный туннель — прямо перед ними, и, несмотря на все усилия, они сейчас скользнут туда, в непроглядную тьму; в каменную трубу-ловушку.

И ничего уже нельзя сделать.