17

Первые дни пути к Солт-Лейк-Сити были напряженными и темными, омраченными гроздьями пузатых туч, тщетно силящихся разродиться снегом. Залатанный поезд мчал по рельсам, оставляя за собой прерии и равнины Среднего Запада, поднимаясь на холмы и огибая хребты Скалистых гор, и снова вверх, и снова вокруг, и по лощинам, и в пугающие чернотой туннели, постепенно взбираясь все выше и выше. Временами ехалось легко, и паровоз пыхтел довольно весело, словно собака, которую выпустили побегать во двор. Но иногда, когда небо нависало особенно низко и путь поднимался к самым тучам, стук поршней звучал ужасающим, не желающим выступать хором.

В Денвере «Дредноут» снабдили дополнительным оборудованием, которое, судя по виду, было выковано в самом аду.

Во-первых, стоит упомянуть снежный плуг размером с кабину машиниста, который следовало установить в случае бури — или, хуже того, схода на пути лавины. Роторный плуг из высокопрочной стали и чугуна был так велик, что в его круглом зеве могло встать пять человек — если бы эта пасть не изобиловала сотнями перекрывающих друг друга лопастей-лезвий, развернутых так, чтобы убирать снег, камни и все остальное, чему не повезет оказаться у них на пути. Выглядел этот плуг так, что казалось, будто он предназначен не для уборки снега, а для пробивания туннелей в скалах… или для переработки в фарш стада коров.

Время от времени, зачастую в самый темный час ночи, когда тишина глубже всего, Мерси слышала какой-то то ли свист, то ли шепот среди горных пиков и над широкими голубыми озерами, лежащими между ними. Так далеко, что звук казался слабым, но отчетливым. Когда Мерси слышала его, ей приходило на ум сравнение с уколом булавки, забытой в спинке только что сшитого платья: внезапный, острый, не слишком болезненный, но безусловно тревожащий.

Один раз, увидев, что соседка все еще бодрствует, Теодора Клэй, сонно заморгав, негромко, чтобы не перебудить немногочисленных оставшихся в вагоне пассажиров, спросила:

— Ради всего святого, что это за шум?

— Не могу сказать, — пробормотала Мерси.

— Как будто какой-то другой поезд.

— Возможно, где-то далеко. Есть и другие пути через горы. Другие рельсы.

Мисс Клэй зевнула:

— Да, полагаю. Все они, верно, сходятся перед перевалом у Прово.

— А что такого особенного в перевале у Прово? — спросила Мерси.

— Это, предположительно, единственная точка на сотни миль во все стороны, где горы проходимы, — пустилась в объяснения Теодора Клэй. — Все железные дороги заключают сделки и соглашения; однако это работает. Все, кто направляется на запад, едут через этот перевал; правда, есть еще путь из Чикаго по побережью и через Новый Орлеан и Техас. Думаю, это будет впечатляюще. Рельсы, рельсы, рельсы — бегут, бегут и сливаются в две стальные полосы. Интересно, длинный ли это путь?

Потом они заснули. Поутру Мерси позавтракала в вагоне-ресторане с инспекторами, которые, кажется, никогда не спали, но всегда выглядели очень, очень бдительными. Когда мексиканцы удалились, прихватив кофе, появилась мисс Клэй. У нее, похоже, выработалось особое чутье на отсутствие «чужаков». Только без них она, по собственному утверждению, могла «поесть спокойно».

Мерси подумала, что это полностью в духе янки — воевать за права людей, к которым скорее умрешь, чем присоединишься за чаем. Но во имя мира она сдержала язык за зубами.

Малверин Пардью также держался особняком в углу рядом с задним выходом из вагона. Он буквально врос там в пол, как столб-указатель, чьей единственной обязанностью было объявлять: «Не входить», подкрепляя запрет лежащим на коленях винчестером. В основном его игнорировали, разве что кто-нибудь из проводников спросит, не желает ли он перекусить, или появится Оскар Хайс, дарующий начальнику передышку и несколько часов сна.

Мерси, попивая кофе, который любила чуть больше чая, хотя в общем-то ей было все равно, видела ученого краем глаза.

Теодора Клэй тоже увидела Пардью, хотя и состроила равнодушную гримасу. Если она когда-то и смотрела на него доброжелательно, это давно кануло в прошлое. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что эти двое некогда питали друг к другу что-то вроде симпатии, но Мерси решила, что их приключение в последнем вагоне основательно прояснило взор мисс Клэй.

Завтрак закончился, и покатился очередной скучный и серый день жизни в поезде, монотонный, как стелящиеся под колесами рельсы. Мерси не хватало двух женщин легкого поведения, учивших ее играть в кункен, но они сошли с поезда, и, если бы даже у мисс Клэй имелась колода карт, Мерси сомневалась, что ей понравилось бы играть с этой чопорной девицей.

Солдаты патрулировали три оставшихся пассажирских вагона, от «золотого» до ресторана. Далее шли владения угрюмого Малверина Пардью, никого не подпускающего к «холодильнику». Люди, все до единого, пребывали в горестном напряжении и все прислушивались, вечно прислушивались, стараясь уловить гудок другого — пытающегося покончить с ними — поезда, с которым предстояла встреча у перевала, там, где у поездов нет разумных причин вредить друг другу. По ту сторону перевала пути разделялись вновь; так что, если их не настигнут перед этим отрезком (капитан Макградер сказал, что его длина около тридцати миль), вероятность того, что поезд южан нанесет им ущерб, сведется практически к нулю. Если к тому времени «Шенандоа» не взорвет пути, считай, конфедератам не повезло.

Мерси и не думала о докторе, пока кто-то не упомянул, что он высадился в Денвере вместе с большинством пассажиров. Это несказанно рассердило и даже обидело Мерси. Ни одно воинское подразделение никогда никуда не отправятся без медикам-профессионала, или, по крайней мере, так должно быть. А по правде, даже если бы Мерси была настоящим врачом с настоящей медицинской подготовкой и опытом, в ее распоряжении все равно была только маленькая сумка с элементарными инструментами. Все, что хоть сколько-то серьезнее сломанной кости или глубокого пореза, она, конечно, может осмотреть — но не вылечить.

Постоянно находясь среди людей, она чувствовала себя одинокой, даже среди других штатских, сбившихся в центральном пассажирском вагоне, читающих книги, играющих в карты или прихлебывающих из фляжек. Она была единственным профессиональным медиком на борту, и это означало, что каждый ушибленный палец, каждый слезящийся глаз, каждый чих преподносились ей для осмотра и лечения. Стадный инстинкт, понимала она, но даже эти крохотные надуманные хвори не могли отогнать вечную настороженную скуку.

Никто больше по-настоящему не спал.

Никто не погружался самозабвенно в книги, или в карты, или даже в припрятанные в жилетных карманах фляжки; никто не наслаждался проносящимся мимо ландшафтом, черно-белыми горами и ледяными водопадами, повисшими на скалах, подобно сосулькам на водосточных трубах. Никто не прислушивался внимательно к разговорам или перестуку колес, сопровождающему стремительное движение поезда. Однако слух постоянно пребывал в ожидании вклинивающегося в морозный воздух гудка другого поезда.

И наконец на четвертый день люди его услышали.

Услышали высокий и резкий визг.

Гудок взвыл дважды, и эхо заметалось между гигантскими валунами и глетчерами, которые с монументальной медлительностью соскальзывали и все никак не могли соскользнуть с гибельных склонов.

И люди окаменели, уподобившись окружающим их горам. И сердца остановились на миг, чтобы помчаться затем бешеным галопом. А потом все пассажиры, один за другим, поднялись и подошли к выходящим на юг окнам поезда, ведь именно с юга прилетел звук. И тогда все лица — кроме, возможно, лица одержимого Малверина Пардью и, вероятно, невидимого машиниста, сидящего там, впереди, у себя в кабине, — прижались к стеклам, которые не могли бы быть холоднее, даже если бы были из чистого льда. Дыхание людей покрыло окна застывшим белым туманом, который пассажиры спешили стереть руками в перчатках или рукавами плащей. Все напряженно прислушивались, молясь и надеясь, что первый сигнал был ошибкой или что подал его какой-нибудь дружеский паровоз, приближающийся по другому пути к перевалу у Прово.

Норин Баттерфилд стиснула руку племянницы и лихорадочно спросила:

— Далеко мы от перевала?

И мисс Клэй ответила, не отрывая взгляда от мутной холодной оконной глади:

— Недалеко. Вероятно, уже совсем близко.

— И как только мы доберемся до него, мы будем в безопасности, так ведь?

Но на это мисс Клэй промолчала. И не обменялась с Мерси понимающими взглядами, хотя обе они отлично знали, что перевал обернется смертельной ловушкой, если оба поезда достигнут его одновременно. Относительная безопасность ждет их лишь по ту сторону.

Мерси спустилась с сиденья, на котором стояла на коленях, и развернулась в проходе. Горацио Корман торчал в третьем пассажирском вагоне, а капитан засел в первом — или, точнее, в вагоне с золотом, в который ей опять категорически запретили входить, если не поступит иного прямого приказа. Помня об этом, она повернула направо, двинувшись к задней двери, щелкнула задвижкой и впустила в согретый паром вагон струю ледяного ветра. Как можно быстрее захлопнув дверь, Мерси натянула капюшон на голову и как можно плотнее прижала его к ушам, спасаясь от стужи, свирепствующей между вагонами. На соседнюю платформу она перебралась без труда, несмотря на мороз и странно сухой ветер, который словно прилетел из адского пекла, а не из снежной зимы.

В третьем вагоне обнаружилась почти та же картина, что и во втором, где она оставила мисс Клэй и миссис Баттерфилд, — разве что тут большинство прижатых к окнам лиц принадлежали мужчинам в форме. Горацио Корман стоял один у дальней стены, скрестив на груди руки. Он поднял взгляд на ввалившуюся в вагон в сопровождении урагана Мерси и нахмурился, безмолвно велев ей закрыть дверь.

Так она и сделала и двинулась к нему — с горящими даже от такой короткой пробежки по морозу щеками, с трясущимися, несмотря на перчатки, руками. Подошла и спросила:

— Как думаете, это они?

— Да, думаю, они.

— Они могут догнать нас? — в сотый, наверное, раз повторила она вопрос.

Техасец пососал нижнюю губу — или комок табака, несомненно находившийся под губой. Потом потянулся к окну, опустил стекло, сплюнул и поспешил снова отгородиться от холода. Усы его взъерошились, шляпа съехала набок под порывом ветра, а сам мужчина медленно покачал головой:

— Не «могут?», а «когда?». Мы меньше чем в пяти милях от перевала, а когда окажемся там, по обе стороны встанут каменные стены. Мы помчимся в пространстве в четверть мили шириной, по которому бегут еще с дюжину пар рельс.

Мерси попыталась это представить: ледяной коридор, занесенные снегом рельсы, и нет пути ни влево, ни вправо, ни назад, ни окрест — есть только бег, только гонка в стремлении попасть на ту сторону.

— Если повезет, они просто сядут нам на хвост, — продолжил мужчина. — Пусть хоть целый день палят по заднему вагону — тем, кто в нем едет, на это начхать. Если повезет по-иному, они двинутся по какому-нибудь пути, расположенному южнее, достаточно далеко, так что им трудновато будет причинить нам ощутимый вред, потому что подойти ближе они не смогут, даже если ухитрятся держаться параллельного курса.

Пирс Танкерсли оторвался от окна и спросил рейнджера:

— А что, если нам не повезет? Что тогда, техасец? Что они сделают?

— Если нам не повезет? — Корман поправил шляпу, надвинув ее так низко, что, приподними он в удивлении брови, они задели бы пропотевший фетр. — Они опередят нас и разнесут к черту рельсы, как и обещали. — Танкерсли метнул на него недоумевающий взгляд, говорящий, что ему мало что известно о поездах, так что рейнджер пояснил: — Если они взорвут путь перед нами, этот состав сойдет с рельс. Буквально. Большинство из нас, вероятно, погибнет от удара. Некоторые, возможно, выживут, чтобы быть пристреленными или замерзнуть насмерть.

— Так что же ты торчишь здесь, парень? — спросил рядовой. — Может, на карте они и твои союзники, но если им удастся обойти «Дредноут», тебя укокошат, так же как и всех нас! Иди, найди капитана, спроси, куда встать, где нужно подкрепление!

Но Корман возразил:

— Нет. Я не могу этого сделать. Я не стану стрелять в своих сородичей — или людей, которые могли бы быть моими сородичами. Я не стал бы этого делать, даже если бы считал, что от этого хоть немного зависит, захватят они поезд или нет. Тут это не сработает, мальчик. И будь ты на моем месте, то, думаю, оценил бы ситуацию точно так же.

— Неважно, кто на чьем месте! Я сражался бы за свою жизнь, несмотря ни на что! — заявил юноша.

— Что ж, возможно, я и ошибаюсь. Но я не сражаюсь за свою жизнь. Я не в силах замедлить ход того поезда, и ты тоже. Я могу лишь надеяться, что они не подойдут слишком близко к пассажирскому вагону. Не знаю, сколько среди них глупцов, которые пожелают попробовать взять нас на абордаж, подобно пиратам, на скорости девяносто миль в час, но, будем считать, что не слишком много.

Ближе, определенно ближе снова взревел гудок — словно пытаясь сорвать с гор ледяной покров.

— Да что с тобой такое, парень? — возмутился Танкерсли. — Что, если они все-таки возьмут нас на абордаж? Что, если им удастся остановить нас и ты выживешь, — что тогда?

— Тогда ничего, — ответил рейнджер небрежно, словно благодарил проводника за чашечку кофе. — Они знают, что я на борту, и не станут стрелять в меня.

— Не они, так кто-нибудь другой! — Рядовой выхватил револьверы и направил на рейнджера два ствола.

Корман даже не пошевелился. Он только сказал:

— Ты? Ты хочешь пристрелить меня? Полагаю, ты на это способен, и даже понимаю, что ты видишь в этом какой-то смысл. Но запомни вот что: я мог бы снять вас, одного за другим, и без долгих раздумий вышвырнуть трупы из поезда. Вот уже пять минут, как я вижу целый ряд ваших тупых задниц, в которые одно удовольствие целиться. Но я не стал в вас стрелять, потому что не желаю проблем. Я предпочел бы увидеть ваш успех. А еще мне хочется добраться до Солт-Лейк-Сити в целости и сохранности, а, убивая вас, я не окажусь ближе к цели.

Кажется, он не прочь был еще раз сплюнуть, но то ли табак кончился, то ли Корману не хотелось открывать окно и опять подставлять лицо под удары ледяного ветра.

— Черт, — только и буркнул он, — я говорил это с самого начала, едва сел в поезд, и буду повторять снова и снова, пока шевелится язык или пока меня не вышвырнут вон: я здесь не для того, чтобы драться с вами в интересах Конфедерации, или Республики, или кого другого. Не трогайте меня, и я не трону вас, как не трогал все это время. И это мое лучшее и единственное предложение.

Где-то за окном вновь взревел гудок. Даже Танкерсли оглянулся через плечо, почувствовав, как близко второй поезд. Но поскольку рейнджер не дернулся и не пошевелился, рядовой нехотя отступил, сказав, однако, при этом:

— Я слежу за тобой, Корман.

— Валяй-валяй, — ответил на это рейнджер. — Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Мерси отвернулась от них и шагнула к незанятому прямоугольнику окна, чтобы выглянуть наружу. Сначала ей показалось, что стекло стало непрозрачным от слишком жаркого дыхания слишком большого числа людей, приникавших к нему, но потом она увидела, что видимость нарушена снаружи, а не изнутри. Снежная пыль клубилась повсюду, волной вздымаясь над перевалом. Мерси видела, пусть и смутно, изгиб поезда на повороте.

Вот он: провал между гор — глубокая рана в каменном теле. С этого расстояния он казался необъятным, хотя девушка понимала, что рейнджер, наверное, прав и перевал не шире четверти мили. К нему действительно тянулось с дюжину железнодорожных путей, бегущих параллельно друг другу, постепенно сходящихся, чтобы как бы протиснуться в узкий коридор.

И вот, чуть южнее, медсестра наконец увидела «Шенандоа».

Паровоз несся к ним неудержимой пулей, увлекая за собой всего лишь четыре вагона в противовес восьми «Дредноута» (включая снежный плуг, чьи размеры и вес не позволяли сбросить его со счетов). Да, «Шенандоа» пока отставал и шел по дуге, удлиняющей путь. Но даже стоящая в вагоне поезда Союза Мерси видела, что второй паровоз летит как молния. Трудно, конечно, судить, но дело тут вовсе не в воображении: «Шенандоа» действительно догонял «Дредноут», и девушка, следя за тем, как сокращается расстояние между перевалом и машиной южан, могла бы повторить слова рейнджера: тут вопрос не в «если», вопрос — в «когда».

Передняя дверь третьего пассажирского вагона распахнулась, и появился капитан Макградер в сопровождении инспектора Гальяно. Капитан ткнул пальцем, указав мексиканцу место на линии обороны:

— Вот, здесь. А вашего товарища мы поместим в первом вагоне, так будет больше пользы.

Инспектор вытащил из узорчатой кожаной кобуры блестящий пистолет с серебряным барабаном и ловко крутанул его так, что оружие, казалось, само прыгнуло в руку хозяина.

— Sí, señor. Где вам будет угодно.

Теперь капитан переключил внимание на Горацио Кормана:

— Вы, идемте со мной.

К удивлению Мерси, рейнджер не стал возражать. Напротив. Он тут же шагнул в проход и пробурчал:

— Я думал, вы никогда не согласитесь.

Медсестра увидела, что они оба собираются уйти, и торопливо спросила:

— На что не согласитесь? Куда вы?

Но мужчины, не ответив, ринулись к задней двери. Мерси последовала за ними, хотя и подозревала, что один из них или они оба готовы были приказать ей оставаться на месте. Не успел еще улечься впущенный ими ветер, как медсестра тоже ввалилась в вагон-ресторан и захлопнула за собой дверь, отсекая свирепый ледяной воздух и закупоривая мужчин и себя в чем-то вроде весьма неуютного вакуума.

Она повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как капитан Макградер направляет свой служебный револьвер на господина ученого со словами:

— С дороги, Пардью.

Но Пардью уже вскочил с винчестером наперевес, и дуло винтовки смотрело прямо в грудь капитана.

— Нет, — отрезал он.

Кроме них пятерых, в вагоне-ресторане никого не была только Мерси, рейнджер, капитан, Пардью и верный Оскар Хайс, который, похоже, желал бы сейчас оказаться где угодно, только не здесь. После этого короткого «нет» повисла тяжелая тишина, замутненная всепроникающим ревом поезда и ветра, а также периодическими гудками нагоняющего состава и самого «Дредноута», который счел наконец нужным ответить «Шенандоа».

Рейнджер все еще не достал ни одного из своих висящих на виду пистолетов, которые вернулись к нему после последней остановки. Но одна рука застыла наготове, и Мерси удивилась, как это она до сих пор не замечала, что Корман — левша.

Не опуская оружия и даже не моргая, капитан ровным тоном проговорил:

— Пардью, я знаю, ты слышал его. А видел ли ты его из окна?

— Нет.

— Они догоняют нас и скоро настигнут. Если они столкнут нас с рельс, с нами, возможно, будет покончено. Ты меня понимаешь?

Столь же бесстрастно, с каменным лицом, ученый ответил:

— Понимаю, но я верю, что мои эксперименты важнее нескольких пострадавших.

— Верь во что хочешь. Тот паровоз тащит четыре вагона, и работает он на новом топливе — как и наш, но тот легче и мощнее. Я не пугаю, это факт. Верно, рейнджер Корман?

— Верно. Система двойного топлива делает ту машину почти вдвое мощнее нашей, и груз он тащит вдвое меньший.

— «Дредноут» может обогнать их.

— «Дредноут» тащит слишком много, чтобы обогнать этого южного гонщика, — настаивал техасец.

— Тогда мы задействуем артиллерию и столкнем чужака с дороги. Меня это по-прежнему не заботит, — заявил Малверин Пардью, не отказавшийся от намерения стрелять при первом же шорохе.

— Может, да, а может, и нет, — проговорил Горацио Корман. — Если «Шенандоа» опередит нас — а это почти наверняка произойдет, — они взорвут рельсы и мы все погибнем.

— Мы опрокинем их раньше, чем они обойдут нас.

Терпение капитана Макградера было на исходе:

— Мы не хотим давать им возможность обойти нас, Пардью. Мы собираемся сбросить лишний вес и обогнать их. Мы опередим их, если избавимся от груза; нельзя позволить им вырваться вперед — тогда всем нам конец.

— Что ж, тогда, полагаю, нам всем чертовски не повезло, — заявил Пардью, — потому что вы не отцепите этот вагон. — Он повел плечом, указывая на «катафалк». — Вы же не сделаете этого, верно? Не проявите неуважение к погибшим героям, а, капитан?

— Сейчас нужды живых превыше всего. Убирайся с дороги, Пардью, мы займемся сцепками.

— Только через мой труп.

— С удовольствием это устрою, — сообщил рейнджер, чья рука все еще подрагивала в дюйме от рукояти заткнутого за пояс револьвера.

— Если мы не избавимся от этого вагона, компания твоих мертвецов значительно увеличится, — сказал капитан.

Оскар Хайс вытащил оружие, но не знал, куда его направить. Он, конечно, не стал бы стрелять в капитана, но дуло его пистолета постепенно клонилось в сторону рейнджера — просто на тот случай, если нужно будет стрелять в кого-нибудь. Пардью не сдвинулся с места. Капитан и техасец пребывали в таком напряжении, что, казалось, сейчас зазвенят как струны арфы.

А несущий людей «Дредноут» с каждой секундой приближал их к перевалу.

— Что у тебя там? — спросил капитан. — Что там на самом деле, вот что я хочу знать.

— Мертвецы. Только и всего.

Мерси решила, что настала наконец ее очередь вмешаться, и заявила:

— Он везет наркотик, который называется «желтая смолка». И хочет создать из него оружие.

Большинство взглядов и по крайней мере один пистолет нацелились теперь на молодую женщину.

Только не взгляд и не оружие рейнджера. Он не отрываясь смотрел на ученого, потому что уже знал, что в последнем вагоне. Правая его рука тоже пришла в движение, и теперь обе ладони нависали над рукоятями пистолетов.

А Мерси выпалила остальное:

— Мертвецы, едущие с нами, погибли не в боях. Они умерли, перебрав «желтухи». Но вещество, из которого делается «смолка», — о, оно намного хуже! Оно сводит людей с ума, и они начинают пожирать друг друга!

Взгляд капитана метался между медсестрой и ученым. Наконец он рявкнул на Пардью:

— Она говорит правду? Правду?!

Не испугавшись, но несколько смутившись, Пардью буркнул:

— Она ни черта не знает.

Мерси рассчитывала, что Горацио Корман поддержит ее, но он этого не сделал — возможно, потому, что хотел, чтобы ученый и его помощник забыли о нем, схватившись с капитаном. Так что она принялась защищаться сама:

— Знаю, капитан, — и пожалуйста, поверьте мне! А ты, — обратилась она к Пардью, — если хочешь доказать, что я не права, покажи ему, что везешь там, сзади!

— Покажи документы, — приказал капитан ученому. — Покажи снова. Я хочу посмотреть, кто их подписал и…

— Да какая разница?! — воскликнул Пардью. — Да, мы создаем оружие — как любая армия! То, что содержится в последнем вагоне, важное звено нашей программы. Это куда важнее, чем все, что мы делали до сих пор. Потенциал, — почти умоляюще выдохнул он, — вы даже не представляете, какой это потенциал!

— Вот тут, капитан, мистер Пардью прав, — сказала Мерей. — Вы не представляете потенциала этой штуки. Не представляете, что она делает с людьми, что она может сделать с Югом, но и не только — что она может сделать со всеми, повсюду. Газ, из которого производится «смолка», убивает, не различая цвета обмундирования.

Капитан взвесил ее слова; размышляя, он даже пистолеты опустил на долю дюйма. И сказал:

— Я тоже выполняю приказы, Пардью. И обязан защищать своих людей, а ты — не мой человек. Эти мертвые парни сзади, я ничего не могу для них сделать. И если Союз хочет получить свое оружие, то может послать потом кого-нибудь сюда за грузом. Меня простят или отдадут под трибунал, если сочтут нужным, потому что, бога ради, мы…

Поза Пардью как-то неуловимо изменилась, и одновременно пальцы слегка дернулись. Но прежде чем он успел прервать речь капитана пущенной в сердце пулей, пистолеты Горацио Кормана оказались в руках у хозяина — быстрее, чем кто-либо охнул. Техасец выстрелил из обоих разом: в Оскара Хайса и в Малверина Пардью.

Хайс рухнул без звука, а ствол винтовки Пардью задрался вверх, с оглушительным грохотом выпустив пулю прямо в потолок.

Пардью еще не упал на пол, а капитан уже был возле него, чтобы отшвырнуть подальше винчестер и поставить ногу в тяжелом сапоге на грудь обмякшего раненого. Пуля Кормана угодила Пардью в плечо, возле самой шеи. Кровь просто хлестала: алая струя залила всю верхнюю часть туловища, пока ученый дергался, но ни остановить поток, ни сбросить ногу капитана ему не удалось.

— Ты не посмеешь, — пробулькал он, — не сделаешь… От этого столько всего зависит! Моя карьера и, может, Союз — весь Союз!

— Твой Союз может катиться ко всем чертям! — заявил Горацио Корман и крутанул пистолеты так, что они словно сами собой скрылись в кобурах.

— Я предпочел бы, чтобы этого не произошло, — произнес капитан. Убедившись с одного взгляда, что Хайс мертв, он проверил Пардью. — Этот ублюдок еще поживет — по крайней мере, столько, чтобы я успел допросить его. Ты хотел застрелить меня!

— Ты собираешься… — раздался хрип раненого, — лишить нас… всего.

— Нет, это ты собирался лишить нас всего, ан нет, не выйдет. Рейнджер, вам известно, как управиться со сцепками?

— Уверен, кто-нибудь из нас разберется. Если же нет… — Он повернулся к Мерси. — Миссис Линч, как насчет того, чтобы сбегать и притащить сюда первого встречного проводника?

Она кивнула и, пошатываясь, побрела прочь, размышляя, не нужно ли было перевязать мистера Пардью или же пусть все остается, как есть, поскольку она подозревала, что при должном уходе он вполне может оправиться от ранения.

К тому времени как она вернулась с Джаспером Николсом, рейнджер и капитан ухитрились управиться со сцепкой самостоятельно и «катафалк» уже медленно исчезал вдалеке. Избавившись от лишнего вагона, «Дредноут» с новыми силами рванулся вперед — совсем как тогда, когда уносился от «корзинок для мяса».

Мерси спросила у проводника:

— А как насчет вагона-ресторана? Отцепим и его тоже?

Бросив взгляд на окно, молодой человек ответил:

— Можно, мэм, но это не принесет нам пользы. Смотрите.

Он показал, и девушка увидела, что проводник прав.

«Шенандоа» шел своим путем по дуге, стремительно сокращая расстояние до перевала. Между хвостом «Дредноута» и носом второго паровоза оставалось футов сто, не больше.

— О господи! — выдохнула Мерси.

— Да поможет нам Бог, — одновременно с ней промолвил капитан.

Горацио Корман промолчал.

А проводник сказал:

— Уже слишком поздно. Вот они, а вот перевал. Мы прямо перед ним.

Кроме того, как объяснил юноша, основной вес поезда приходится на передние вагоны и снежный плуг — там топливо, там боеприпасы… и, естественно, вагон с золотом, однако Мерси, капитан и рейнджер предпочли об этом не упоминать. Но поезд, который легче, — это поезд, который быстрее, а запасы провизии, печи и столовые приборы — это такие пустяки. Пусть катятся. Все это можно будет приобрести заново в Солт-Лейк-Сити — если, конечно, им суждено когда-нибудь добраться туда.

Мерси шагнула к Малверину Пардью как раз в тот момент, когда капитан приказал ей заняться раненым. Медсестра приподняла его, как незадачливого теленка, и с немалым трудом перетащила в третий пассажирский вагон.

— Ну вот, — сказала она. — И если выпадет свободная минутка, я посмотрю, что можно сделать с твоей раной.

Ученый не сопротивлялся, но и не помогал девушке. Наконец она уронила его на сиденье купе и, на скорую руку обыскав на предмет пистолетов или другого оружия, обнаружила карманный дерринджер[12] и нож за голенищем. Оба предмета она спрятала себе в карман, после чего, убедившись, что кровотечение и потеря сил вывели мистера Пардью из игры, встала и вышла в проход, где едва не столкнулась с капитаном Макградером, сказавшим:

— Вот инспектор, он поможет вам перетащить этого в следующий вагон.

— Что? — переспросила медсестра, но инспектор Гальяно уже тянул раненого за руку, снова поднимая его. — Мы его опять переносим?

— Я помогу, — пообещал инспектор.

— Хорошо, — с сомнением откликнулась она и подхватила безвольно болтающуюся руку ученого, который в этот момент больше всего напоминал тряпичную куклу. — Если его не уложить где-нибудь, да поскорее, мы его потеряем.

Капитан Макградер услышал ее слова:

— Будь я проклят, если мне не плевать. Несите его во второй пассажирский, бросьте там где-нибудь. Выживет, так выживет. Если же нет, лично я слез лить не буду.

Он продолжил выкрикивать приказы занявшим места на линии обороны солдатам, но, поскольку именно он и рейнджер отцепляли «катафалк», им же пришлось еще раз заняться этим делом. Меньше чем через минуту вагон-ресторан медленно и печально заскользил прочь от «Дредноута».

— Все вперед! — услышала Мерси крик техасца, и они с инспектором Гальяно поволокли обмякшего Малверина Пардью во второй вагон.

Миссис Баттерфилд и мисс Клэй всполошились при виде окровавленного мужчины, хотя и не подумали помочь устроить его где-нибудь. Мерси позаботилась об этом сама: уложила Пардью на спальной полке и пощупала пульс на шее, становящийся с каждым вздохом все слабее и слабее. Кожа ученого побелела, в складках у рта и глаз залегли голубовато-серые тени; однако медсестра придерживалась своего первоначального мнения: его еще можно спасти… пусть даже для трибунала и виселицы.

Мерси прижала к ране носовой платок и бросилась к своему месту, к сумке, из которой извлекла марлю и бинты.

Она старалась как могла. Инспектор самоотверженно взял на себя роль ее молчаливого помощника: подхватывал то, что она отбрасывала, держал то, что могло понадобиться, а еще ему великолепно удавалось не подворачиваться ей под руку. Медсестра благодарила его коротким бурчанием, пытаясь не обращать внимания на лихорадочные вопли пассажиров, солдат и проводников, раздавшиеся, когда поезд потерял еще один сегмент и третий пассажирский вагон уплыл назад.

— Это безумие! — провозгласила миссис Баттерфилд. — Где мы все будем спать?

На это техасец ответил так:

— В снегу, с койотами и горными львами — если нам в этом поезде не удастся обогнать вон тот. — И он ткнул пальцем в окно.

Старушка охнула, готовая вот-вот упасть в обморок, а Теодора Клэй шагнула вперед и отвесила рейнджеру пощечину.

— Как вы смеете! — взвизгнула она, не спрашивая, но обвиняя. — Пытаетесь запугать пожилую леди!

— Я могу сделать кое-что и похуже, если это уберет ее с моей дороги, — огрызнулся он, не пошевелившись и, очевидно, не удивившись этому жеманному, но резкому нападению. — А теперь поглядите в окно и скажите мне, что думаете, что мы пробьемся мимо них к Прово.

Пока он говорил, ущелье перевала поглотило поезд, вагон за вагоном. Плотные тени колоссальных стен накрыли состав, горы вздымались к самому небу справа… и к самым тучам слева, там, где «Шенандоа» по-прежнему сидел у них на хвосте, хотя расстояние сокращалось теперь не так стремительно.

— Избавляемся от всего, от чего можно избавиться, — сказал капитан. — Ну что ж, потеснимся.

Да, хотя три пассажирских вагона с легкостью вмещали две дюжины военных и дюжину гражданских (плюс машинист, железнодорожники и проводники), сокращение числа вагонов до двух отразилось на удобстве, и миссис Баттерфилд возмущалась не зря: лишь один из этих двух вагонов был спальным. Правда, Мерси не могла представить, чтобы кто-нибудь обладал столь небогатым воображением, чтобы беспокоиться об этом в данный момент. Однако один взгляд на престарелую матрону, на ее кислое выражение лица и скрещенные на груди руки сказал медсестре, что она еще недостаточно хорошо знает людей.

С новыми криками, приказами, перетасовкой пассажиров так и эдак — и переправкой их в следующий вагон, где пока еще было больше места, — «Дредноут» потерял третий пассажирский вагон, распрощавшись с ним столь же спокойно, сколь и с двумя предыдущими, и снова прибавил скорость.

Миссис Баттерфилд, глядя в заднее окошко, жаловалась:

— Скоро вы заставите всех нас спать на платформе для угля.

— Не всех, мэм, — только вас, — буркнул Горацио Корман и тут же переключил внимание на то, что говорил капитан, и на окно за плечом офицера, за которым «Шенандоа» подходил все ближе и ближе, фут за футом сокращая расстояние — да, уже не гигантскими прыжками, уже не ярд за ярдом, но все же настигая. — Кстати, неплохая идея, правда, — проговорил рейнджер.

— Шутите? — вскинулся капитан.

— Отнюдь. И я говорю не только о ней. Думаю, мы можем поместить большинство пассажиров в тот вагон, что за топливным. Тот, который с особой броней внутри. — Техасец наградил капитана многозначительным взглядом.

Мерси тоже поняла. И подхватила:

— Да, капитан. Здесь всего… — она быстро подсчитала, — восемь штатских — или десять, если считать инспекторов, но, думаю, их вы считать как раз не станете. Не знаю, как мистер Портилла, но мистер Гальяно, похоже, нюхнул пороху, и у него есть пистолет.

— Девять, если считать вас, — уточнил офицер.

— Ну, считайте меня. Хотя я могу понадобиться, если кого-то ранят, а кроме меня ведь никого нет. Но восемь человек вполне можно засунуть в… — она чуть не выпалила «в золотой вагон», но вовремя спохватилась, — в тот вагон впереди. Там они будут в большей безопасности, чем где-либо еще. И что из того, если они увидят, что там везут?

Все присутствующие навострили уши, и раздались громкие голоса:

— А что там везут?

— Времени мало, — сказал рейнджер. — Убирайте их с дороги, и вы сможете вести свою войну как цивилизованные убийцы.

Мерси показалось, что капитан сейчас кинется в драку, но он лишь фыркнул:

— Хорошо. Валяйте. Комсток, Танкерсли, Хоусон — проведите людей в тот вагон. Сами знаете в какой.

— Что? Куда теперь мы идем? — воскликнула Теодора Клэй.

— В безопасное место, — ответила Мерси. — Ну, в любом случае безопаснее, чем здесь. Берите тетю — и шагом марш.

— Я думаю — нет.

— Думайте, что хотите, но хотя бы проводите миссис Баттерфилд вперед. Сомневаюсь, что она подпустит к себе кого-либо другого.

Мисс Клэй заколебалась, но, метнув взгляд за окно, на летящий к ним поезд, осознала справедливость слов медсестры.

— Хорошо. Но я тотчас же вернусь.

Горстку оставшихся штатских наскоро собрали и чуть ли не тычками препроводили в начало поезда, в дожидающийся их бывший таинственный вагон. К прибытию людей его чуть-чуть расчистили, и посредине имелось даже что-то вроде прохода. Мерси, помогающая эвакуировать пассажиров, заметила перестановки и порадовалась оперативности солдат.

— Вы идете? — спросил ее Моррис Комсток.

Только сейчас она поняла, что они с мисс Клэй — последние гражданские лица здесь.

— Да.

— Я тоже иду, — заявила мисс Клэй.

Но Мерси, оттолкнув аристократку, нырнула в проем и захлопнула дверь, так что медсестра и Комсток оказались в переходе между вагонами. Мерси быстро задвинула засов, надежно заперев всех штатских в переднем вагоне. Потом перевела дух, повернулась к рядовому и сказала:

— Надеюсь, я поступила правильно.

Моррис Комсток взглянул на разгневанное, искаженное криком лицо Теодоры Клэй, на ее руки в перчатках, колотящие по оконцу, и ответил:

— Это лучшее, что можно было сделать. Там они будут в безопасности, — добавил он громче из-за ветра.

— Надеюсь.

— В любом случае мы ничего больше не смогли бы для них сделать.

Вместе, точно им одновременно пришла в голову одна и та же мысль, они ухватились за вибрирующие железные поручни и перегнулись через них — посмотреть, насколько близко подошел второй поезд. Да уж, «Шенандоа» буквально наступал им на пятки.

На дальнем конце перевала высился утес, столь же несомненный, как и тот, что громоздился справа от них — совсем рядом, так что Мерси казалось: протяни руку — и можно погладить ледяной гранит, если, конечно, хочешь лишиться нескольких пальцев. Но стены этого поразительного перевала поднимались так высоко, что заслоняли солнце, пряча всю лощину в тень, и сквозь пелену этого полумрака морда, если можно так выразиться, паровоза южан, представлялась особенно свирепой. Мерси различала обтекаемый нос, дымовые трубы, кабину машиниста. И когда небольшой изгиб пути позволил разглядеть что-то еще, кроме вида спереди, медсестра увидела работающие без устали мощные поршни, гонящие чужой поезд быстрее, чем их движок — «Дредноут».

— А дело-то плохо, — пробормотал Моррис Комсток, как будто Мерси и сама это не понимала.

— Скорее, — поторопила она его, открывая следующую дверь, выходящую в первый пассажирский вагон.

Там Моррис Комсток заметил лейтенанта Хоббса.

— Сэр, штатские надежно заперты в переднем вагоне, — доложил он, залихватски отсалютовав.

— Счастлив слышать. Вас, — офицер указал на Мерси, — капитан просил вернуться в соседний вагон.

— Я иду, — сказала медсестра, проталкиваясь мимо Морриса по узкому проходу, вдоль рядов мужчин, готовящихся встретить неприятеля.

Солдаты пристраивались у окон, поднимали стекла, насколько возможно, или разбивали, если рамы примерзли намертво. Они пригибались, прячась за стальными стенами пассажирского вагона и дожидаясь, когда кто-нибудь там, на другом поезде, покажется сбоку, так близко, что можно будет сделать первый выстрел.

Во втором вагоне Мерси подхватила свой несчастный, избитый и помятый багаж, перекинула ремень через грудь, так что сумка принялась биться о поясной ремень для пистолетов, который Мерси не снимала с утра. Только сумка и напомнила медсестре об оружии — сама она совершенно забыла о своих револьверах. Ну в кого ей стрелять? В южан, если они приблизятся? Нет, конечно же, нет. Не раньше, чем по ним начнет палить Горацио Корман. В солдат Союза, едущих в их поезде? Нет, только не в них.

Но с учетом всеобщего хаоса и ужаса, находясь в железном ящике, несущемся по рельсам с немыслимой скоростью, Мерси все же не избавилась от пистолетов. Они были заряжены, но покамест не сделали еще ни одного выстрела.

— Капитан Макградер? — позвала девушка, не замечая его.

Офицер откликнулся из одного из купе — он встал, нависая над Малверином Пардью.

— Я здесь, миссис Линч. Скажите, как думаете, вы сможете починить его?

— Его не починит и сам Господь, — пробормотала медсестра. — И я не знаю, смогу ли залатать его рану, если вы это имели в виду. Удивляюсь, почему рейнджер Корман не метил прямо в сердце.

— Кто знает. Мне это точно неведомо. — Капитан пожал плечами, слегка подтолкнув носком сапога вялую ногу Пардью. — Ловко он управляется с пушками, ничего не скажешь. Рейнджер хорош, но пристрелить ему нужно было двоих. По совести, оба ублюдка этого заслуживали.

— Я устрою его поудобнее, — сказала Мерси. — Это все, что я могу сделать.

— При чем тут удобство? Кладите его хоть на гвозди, мне плевать. Но я предпочел бы, чтобы он успел объясниться, прежде чем преставится.

— Я постараюсь, — пообещала Мерси.

Капитан отошел, вернувшись к линии обороны вдоль южной стороны поезда, туда, где были открыты все окна. Ветер врывался в них, безжалостно трепля все, что не было прибито к полу. С ветром в вагон летел и снег: сначала только небольшие рассеянные облачка крохотных ледяных осколков, потом уже плотные тучи, наотмашь бьющие по лицам, как здоровенный кулак, и жалящие, как рой разозленных ос.

«Шенандоа» был так близко, что его можно было разглядеть во всех подробностях: напряженно рвущийся вперед паровоз и бешено работающие поршни. Мерси видела даже лица, прильнувшие к окнам. Точно так же как в «Дредноуте». И точно так же бегали взад и вперед южане в своем коротком поезде, двигаясь с уверенностью матросов на мачтах и с ловкостью взлетающей на шкаф кошки. Мерси, наблюдая за этими людьми, снующими, как муравьи в муравейнике, испытывала странное чувство гордости, смешанной с ужасом.

Пока она смотрела и пока резные тени гор прыгали по рельсам и поездам, мужчинами и женщинами «Дредноута» овладело какое-то напряженное оцепенение. Возможно, оно распространилось и на «Шенандоа» — это была последняя секунда, определяющая ход событий, после чего все могло пойти по-другому и столкновение могло завершиться совсем иначе — или даже вовсе не начаться.

А потом миг колебания канул в Лету с таким грохотом, точно взорвалась вся планета, — и разразилась битва.

Загрузка...