Драйвер. (Оператор возмущения)

Глава 30

Март 1189 года

Кларендон близ Солсбери

Генрих II Плантагенет.

Король умирал, но предсмертные его указы, словно раскат грома, сотрясли политические устои Европы. Указ, в народе окрещенный «о слуге двух господ», рубил сплетенные узлы вассалитета: отныне ни один подданный не мог присягать на верность двум синьорам одновременно. Более того, указ лишал самого короля и его род права преклонять колено перед кем-либо, кроме главы династии.

Пламя возмущения охватило не только Францию, где, по донесениям дипломатов и тайных агентов, король несколько дней пребывал в неукротимой ярости, едва не вызвав на дуэль гостившего Ричарда. Впрочем, монарх одумался, а Ричард, рыцарь куртуазный, упустил свой шанс. Как говорится, нет человека – нет проблемы.

Заволновался и Ватикан. Церковным иерархам предстоял мучительный выбор: либо отказаться от обширных земельных владений, включая целые города, либо основать независимую от Рима церковь. Ни на то, ни на другое они пойти не могли, но и открытый мятеж был равносилен самоубийству. Войска стояли наготове, и Генрих был бы рад подобному развитию событий, ведь тогда проблему можно было бы решить одним росчерком топора королевского палача.

Однако хитроумные церковники нашли лазейку в законах, словно змея в траве. Они воскресили из пыли веков древнюю доктрину, гласившую, что папа римский – не просто синьор, но наместник самого Господа на земле, а посему присяга ему – не феодальная повинность, а акт духовного смирения. Генрих, пылая гневом от этой изощренной уловки, вынужден был признать её, ибо не желал ввергать королевство в противоборство с самим Святым Престолом. Но и он не остался в накладе, потребовав от архиепископов и епископов вассальной клятвы за их земельные владения. Те, скрипя зубами и упираясь рогом, но, прижатые к стене неоспоримой властью, в конце концов пошли на уступки.

Ситуация разгорелась с новой силой, когда император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса, словно эхом отозвавшись на указ Генриха, своей властной рукой начертал аналогичный закон, очевидно, стремясь обуздать хаос в своих обширных владениях. Под жернова этой политики попал и папский престол, чьи епископы оказались в щекотливом положении, вынужденные лавировать между духовным саном и волей земного владыки, на чьих землях располагались их домены. Франция же ощутила горечь потери, когда "Анжуйская империя" отторгла от нее значительную часть территории. На востоке же землевладельцы оказались перед мучительным выбором: какие земли им дороже – французские, или те, что находились под скипетром Священной Римской империи.

Европа погружалась в эпоху непрекращающихся конфликтов, где религиозные убеждения переплетались с политическими амбициями, а личные интересы определяли ход истории. В этой сложной и переменчивой обстановке выживали лишь те, кто умел приспосабливаться к обстоятельствам и находить союзников в самых неожиданных местах. Исход этой борьбы за власть оставался непредсказуемым, но одно было ясно – Европа стояла на пороге больших перемен.

Март 1189 года

Феодоро. Крым.

Князь Юрий крымский и Суздальский

Юрий сладко потянулся, позвонки отозвались тихим хрустом, вставая на свои законные места. В голове мелькнуло завистливое: вот у попаданцев жизнь – ух! Пьянки, драки, красотки на каждом шагу, приключения каждый день. А тут – серая рутина: пыльные отчеты, нудные совещания и прочая канцелярская тоска. Отрада хоть в том, что вечера можно провести с семьей, да в Левкополье с очередным исследованием рвануть. Эх, не такой представлялась жизнь простого попаданца… Хотя, с другой стороны, те, кто её описывают, хоть чем-нибудь, кроме клавиатуры, управляют? У них небось за бюджетом жена приглядывает, а то мигом все спустят на выпивку, баб и штрафы. Ведь каждый пишет о том, в чем хоть чуточку смыслит – или думает, что смыслит.

А ведь, казалось бы, чего проще? Гвоздь! Кусок металла с шляпкой и острием. Но в деталях кроется дьявол, как говорится. Чтобы этот кусок металла держал, не гнулся при забивании и не ломался при малейшей нагрузке, нужна определенная марка стали, определенная закалка. Иначе гвоздь будет или гнуться как проволока, или ломаться как стекло. А сталь – это уже целая наука, требующая знаний о плавке, легировании, температурной обработке.

Проволока тоже не так проста, как кажется. Тянуть ее из крицы – занятие трудоемкое и требующее немалого мастерства. Нужно правильно нагреть металл, подготовить волочильную доску, соблюдать усилие. Иначе проволока будет рваться, получаться неровной или иметь разные дефекты. А от качества проволоки напрямую зависит качество гвоздя.

И вот, даже получив проволоку и поняв, как делать шляпку и острие, возникает вопрос – как это все автоматизировать? Как наладить массовое производство, чтобы гвозди не стоили как золотые? Тут нужны станки, инструменты, а главное – люди, умеющие их изготавливать и обслуживать. А с этим в новом мире, где войны и священнослужители ценятся гораздо больше чем ремесленники, большая проблема.

Поэтому и приходится кузнецам осваивать производство гвоздей поштучно, выковывая каждый гвоздь вручную. Медленно, дорого, но все же лучше, чем ничего. И пусть гвозди получаются кривые и разные по размеру, зато они есть. И каждый гвоздь – это маленькая победа над технологической отсталостью. Маленький шаг к прогрессу.

Юрий откинулся на спинку кресла, глядя в окно на мартовское солнце, на цветущий миндаль, абрикосы и сливы появившиеся здесь при его княжении. Мысли о гвоздях, проволоке и стали не отпускали. Какая ирония – будучи инженером по образованию, он, князь крымский и суздальский, вынужден заниматься такими приземленными вещами. Но кому, если не ему? Ведь от этих самых гвоздей зависело многое: и строительство кораблей, и возведение крепостей, и даже банальная починка телеги. А без крепких кораблей не будет торговли, без крепостей – защиты от кочевников, а без телег – нормального сообщения между городами.

Конечно хочется бросить все и отправиться открывать Америку. Но скорей всего, когда он вернётся от княжества ничего не останется, разнесут все по кускам.

Поэтому экспедицию он конечно готовит, но самому отправиться не резон.

В памяти всплыла недавняя сцена – посещение княжича Злотана, легко раненного в стычке с ордой кочевников при возвращении домой. Юрий словно вновь видел перед собой перебинтованную голову юного торка.

- Ранен? — переспросил он, нахмурив брови.

- Ранен, князь… — подтвердил Злотан, виновато потупив взгляд.

- Ну и дурак! Ты командир, отвечаешь за жизни вверенных тебе людей! Не имеешь права подставлять свой лоб под всякую шальную стрелу! — голос Юрия загремел, словно гром среди ясного неба, так всегда происходило когда он подавался эмоциям.

- Дак… Стрела ведь, Юрий Андреевич, она не разбирает – кто князь, а кто…

- Стрела-то не разбирает, а ты сам разбираться должен! Голова-то тебе на плечах зачем? Вот, к примеру, идёт отряд походным порядком… Где должен быть командир?

- Впереди, на лихом коне! — браво ответил Злотан.

- Должен идти в середине отряда, обеспечивая работу дозоров и боевого охранения. Теперь, противник пошёл в атаку! Где должен быть командир?

- Быть впереди… — неуверенно пробормотал княжич, чувствуя подвох.

- Должен перейти в тыл своего отряда и с какого-нибудь возвышения наблюдать за всей картиной боя! Иначе отряд могут обойти с флангов. Теперь, решительными действиями отряда и его командира противник отброшен и обращен в бегство. Наш отряд преследует отступающего в панике врага. Где должен быть командир?

- Вот теперь точно впереди, на лихом коне! И первым ворваться в город на плечах неприятеля!

- И тут ты не прав. Командир должен обеспечить спокойный захват города, по возможности избежать засад. Вдруг это имитация отступления, как это любят делать степняки? Это ты должен предвидеть!

- Э-э-э… князь, вы лукавите, — осмелился возразить Злотан, — если надо, вы всегда сами впереди идёте. Лихим соколом.

- Да… Ну так-то — если надо, — отрезал Юрий, смягчившись в голосе, и в глазах его мелькнул лукавый огонек.

Отвлёкшись от воспоминаний Юрий вздохнул и вернулся к бумажной работе, он вызвал к себе писца и велел принести последние донесения от тайных советников с различных мест княжества. Нужно было знать, где какие проблемы, чтобы оперативно на них реагировать. Юрий понимал, что его власть держится не только на силе, но и на справедливости. Люди должны чувствовать, что он заботится о них, что он готов защитить их от врагов и помочь в трудную минуту, и основой такого отношения были княжеские суды, поэтому к судьям предъявлялись высокие требования, как интеллектуального, так и морального толка.

И тут, словно молния в ночи, Юрия озарила гениальная мысль, способная сэкономить и время, и казну. А что, если предложить Вольдемару повторить дерзновенное плавание Эрика Рыжего и его сыновей? Быть может, основанное ими поселение в Гренландии еще теплится жизнью? С Юрия – знания, финансирование и научное сопровождение экспедиции, а с Вольдемара – отвага, опыт и практическое воплощение дерзкого замысла. Идея эта так захватила князя, что он, немедля ни мгновения, склонился над пергаментом, чтобы изложить свои мысли в послании.

Перо заскользило по бумаге, рождая витиеватые строки. Юрий излагал свою мысль четко и убедительно, рисуя перед Вольдемаром картины новых земель, несметных богатств и вечной славы. Конечно, о главной цели – поиске новых растений и животных – он упомянул вскользь, словно это было делом второстепенным.

Впрочем, Юрий не был наивен. Он понимал, что Вольдемар может отказаться. Тот был человеком осторожным и не любил рисковать. Но Юрий надеялся, что жажда приключений и перспектива обогащения перевесят страх перед неизвестностью. Закончив письмо, Юрий вызвал гонца и велел доставить его Вольдемару с наивысшей скоростью.

Март 1189 года

Торецк

Кун-тугды, князь чёрных клобуков из племени торков.

Весна на новом месте ворвалась буйно, как степной ветер, ослепляя ярким солнцем и пьяня запахом талой земли. Кун-тугды жадно внимал этому времени года – времени надежд и обновления. Каждое утро он выходил из терема, вдыхая полной грудью свежий воздух, настоянный на ароматах цветущих садов и влажной земли. Живительная сила, казалось, проникала в каждую клеточку его тела, изгоняя зимнюю скованность и усталость. Здесь, на берегах великой реки, он лелеял мечту о новой жизни, стремясь оставить позади горький пепел старых обид и неудач. Но весна – это не только пробуждение, но и время тяжкого труда. Земля требовала заботы, скот – ухода. От зари до зари трудились люди, не зная усталости. И князь не чурался забот: то один, то другой вопрос требовал его участия. От Юрия прибывали все новые и новые переселенцы, в основном лютичи. Более тысячи семей обживались на новой земле, возводя дома и распахивая поля. Разросся и городской посад, увеличившись почти вдвое, и Кун-тугды все чаще задумывался о возведении стен вокруг города.

Золтан, вернувшийся из похода, словно в одночасье повзрослел. Кун-тугды с удовлетворением отмечал уважительное отношение к княжичу со стороны воинов, прошедших с ним бок о бок. Наблюдая за сыном, князь видел перемены не только во взгляде, но и в осанке, в движениях. Исчезла мальчишеская угловатость, уступив место уверенности и сдержанности. Голос окреп, стал ниже. В разговорах Золтан предпочитал сначала выслушать всех, и лишь затем молвить слово. Однако, сердце Кун-тугды тревожила тень грусти, поселившаяся в глазах сына. Однажды, во время вечерней трапезы, князь не выдержал и прямо спросил о его переживаниях. Золтан долго молчал, глядя на пляшущие языки пламени в очаге, а затем тихо произнес:

– Отец, я влюбился в боярскую дочь. Князь Юрий обещал быть сватом, если ты дашь согласие, но я боялся тебе признаться, не зная, как ты на это отреагируешь.

Кун-тугды отложил нож и с интересом взглянул на сына. В его сердце разлилось тепло. Золтан, его первенец, его гордость, наконец, повзрослел и готов связать свою жизнь с другой. Князь улыбнулся, вспоминая свою молодость и первую любовь. Да и князь повёл себя как хороший сюзерен, не стал идти против отцовского слова.

– Золтан, сын мой, что может быть лучше любви? Я рад слышать это. Конечно, я дам свое согласие. Если Юрий обещал быть сватом, значит, девушка из достойной семьи. Не тревожься, сын. Любовь – это дар небес, и я благословляю твой выбор. Кто она? Как ее имя? Расскажи мне о ней.

Золтан облегченно вздохнул. В его глазах вновь заискрился огонек.

– Ее зовут Арина, дочь боярина Кошки. Она добра, умна и очень красива, отец. Я видел, как она помогает бедным и заботится о раненых.

Кун-тугды одобрительно кивнул, радуясь выбору сына. О боярине Кошке шла молва как о человеке честном и несгибаемом, столпе справедливости, на которого можно положиться в любом деле. Занимался Кошка торговлей широкой, в последнее время его струги и в Византию хаживали, и к свеям, и к даннам. Поговаривают что боярин содержал ватаги удальцов, промышлявших пушниной в глухих лесах. Кун-тугды задумался. Боярин Кошка – фигура значимая, его влияние в княжестве пусть не велико, за то богатство приумножается с каждым днем. Такой союз пойдет на пользу роду, укрепит его позиции. Однако, Кошка славился своей независимостью и прямотой, что могло создать определенные сложности в будущем. Но, разве не в этом и заключается суть жизни – преодолевать препятствия и находить компромиссы?

– Арина, дочь Кошки… – проговорил князь, словно пробуя имя на вкус. – Хороший выбор, Золтан. Боярин Кошка – человек уважаемый. Завтра же отправлю послание Юрию с благодарностью и соглашением. И сам навещу его, чтобы обсудить все детали сватовства. Золтан просиял. Он вскочил с места и, подойдя к отцу, крепко обнял его.

– Спасибо, отец! Ты сделал меня самым счастливым человеком на свете.

Август 1188 года

Белгород на Днестре

тысячный Ратмир

На высоком валу Белгородской крепости, словно изваяние из стали и мужества, застыл воевода Ратмир. Взор его, закаленный в битвах, пронзал туманную даль, где Днестр, извиваясь, терялся в мареве горизонта. Вокруг Белгорода, вопреки бушующему пожару галицкой распри, царила зловещая тишина. Обманчивое затишье перед бурей. Память хранила воспоминания о том, как этот город не раз становился ареной кровавых схваток, когда орды кочевников, словно саранча, накатывали на причерноморские степи, ведомые жаждой добычи и славы. Но на этот раз угроза надвигалась с Запада, в лице разъяренного венгерского короля.

Это затишье, подобно призрачному миражу, дарило лишь мимолетную отраду, но гнетуще давило на сердце опытного воеводы. Галицкое восстание, подобно урагану, смело с лица земли венгерскую власть, и младший сын короля Белы пал под яростным натиском повстанцев. Своевременное появление Ростислава Ивановича с дружиной развеяло остатки вражеского войска, словно осенние листья перед ледяным дыханием зимы. Ратмир, чья интуиция была отточена годами сражений, нутром чуял, что король Бела не оставит гибель сына неотомщенной. Венгерский гнев, подобно грозовой туче, навис не только над Галичем, но и над всеми, кто посмел встать у него на пути. Ратмир знал жестокий нрав Белы: тот не простит ни гибели отпрыска, ни разгрома венгерской дружины. Вопрос лишь в том, когда разразится буря и какой силы будет удар. Воевода понимал, что Белгород, хоть и крепкий город, вряд ли выдержит долгую осаду многочисленной армии. С другой стороны, вряд ли венгры смогут собрать более тридцати тысяч воинов – большая часть сил несомненно будет брошена на Галич. Рискнет ли Бела разделить войска? И если даже да, то пять-десять тысяч для города – угроза хоть и серьезная, но не смертельная. Однако, что последует после осады Галича, предугадать было невозможно. Слишком многое зависело от изменчивой фортуны войны.

Ратмир обвел взглядом укрепления, что день ото дня росли, словно грибы после дождя, и радовали глаз воеводы. Присланные зодчие, охваченные творческим огнем, преображали город. Могучие стены, сложенные из дикого камня, теперь вздымались неприступной громадой, обещая надежную защиту. Внутри крепости деревянное зодчество постепенно уступало место красному кирпичу: казармы, склады, кузницы – все, что ковало силу обороны, обретало новую, каменную плоть. Детинец, сердце города, уже блистал обновленным великолепием, а его закрома ломились от припасов. Воевода, получив весточку от князя Юрия, князь сообщал, что в ближайший месяц венгры не решаться пойти на Галич: хорватская смута отвлекла их, да и борьба за Далматинское побережье между Венгрией и Венецией набирала обороты. Такое послание было приятно воеводе, было понятно что князь их в беде не бросит и внимательно следит за развитием событий.

Ратмир довольно кивнул, поглаживая эфес меча. Известия от князя Юрия были добрыми, но полагаться лишь на них было бы непростительной глупостью. Война – игра непредсказуемая, и даже самые точные расчеты могли рухнуть под напором внезапных обстоятельств. Поэтому воевода не собирался ослаблять бдительность.

Он подозвал сотника Микулу, обветренного жизнью воина с серебром в волосах, чья преданность и богатый опыт были на вес золота.

– Микула, увеличь число разъездов вдвое. Особое внимание – западным рубежам. Пусть дозорные смотрят в оба, не пропуская ни единого шепота ветра, ни малейшей тени. Заметите что-либо подозрительное – немедленно докладывай.

Микула, козырнув – ещё одно новшество, введенное князем – отправился исполнять приказ, а Ратмир вновь обратил свой взор на город, живущий своей жизнью, несмотря на военные приготовления. Торговцы зазывали покупателей, расхваливая свой товар, ремесленники отбивали чеканный ритм молотками, а дети, беспечные и неустрашимые, гоняли голубей на главной площади. Эта мирная картина вселяла надежду и давала воеводе силы для грядущих испытаний. Он знал, что защищает не просто каменные стены и сторожевые башни, а саму жизнь этих простых людей.

Март 1189 года

Феодоро

Ерофей Тимофеев

Провожая Ерофея к новому месту службы, Юрий долго наставлял его, заостряя внимание на стратегической важности крепости Абаата (Гагра), что высилась над одноимённым портом. Однако не скрывал и суровых реалий: болотистая низина, воздух, влажный и тяжкий, словно свинцовый саван, и неумолимая малярия, чья костлявая рука душила эти земли. Потому, вслед за Ерофеем, отправлялся целый полк лекарей, призванных укротить заразу, не дать ей расползтись смертоносным туманом.

Но Юрий не ограничивался простой обороной от напасти, его замысел был куда шире. Он мечтал преобразить самый климат, усмирить его нрав, сделать благосклонным для жизни. Вместе с лекарями в путь двинулись и зодчие природы – плеяда биологов, которым предстояло сотворить чудо: разбить на побережье дивный парк. Субтропические редкости – величавые пальмы, благоуханные магнолии, пышные олеандры – должны были сплестись в гармоничном танце с влаголюбивыми созданиями: трепетным чубушником (жасмином садовым), различными видами ив, дурманящей сиренью, терпким багульником и изящным водосбором, что исподволь осушат болотистую почву. В парке планировалось создать тихие пруды, украшенные игривыми фонтанами, а тенистые аллеи приглашали отдохнуть у мраморных изваяний и в уютных беседках.

Однако, помимо парка-рая, искусным мастерам предстояло возродить былое величие древней римской цитадели, вдохнуть в ее каменные стены новую жизнь, а также полностью преобразить порт и городок, тесно прильнувший к его бокам.

И, конечно же, особое внимание уделялось изысканиям, призванным напоить крепость и город чистой, как горный хрусталь, живительной водой.

Юрий возлагал на это место огромные надежды. Он видел в нем не просто укрепление рубежей, а создание оазиса цивилизации в этом диком и неприветливом краю. Город должен был стать не только стратегически важным форпостом, но и сияющей жемчужиной, притягивающей взоры и рождающей восхищение.

Ерофей внимал наставлениям Юрия, впитывая каждое слово. Он осознавал всю тяжесть ответственности, возложенной на его плечи. Крепость и порт – не просто объект военной важности, но ключ к управлению регионом, трамплин для расширения влияния. И ему, Ерофею, предстояло этот ключ не только удержать, но и приумножить его силу. Помимо ратных дел, он должен был стать умелым администратором, рачительным хозяином, вдохновителем для множества людей, призванных преобразить этот уголок земли.

Перед дальней дорогой Юрий вручил Ерофею старинный компас в серебряном корпусе.

- Пусть он укажет тебе верный путь, Ерофей, – произнес он, крепко пожимая руку на прощание.

Ерофей принял компас с благодарностью. Ощущение прохладного металла в руке придало ему уверенности. Он понимал, что этот компас – не просто навигационный прибор, но и символ доверия, возложенной на него миссии. Символ того, что Юрий верит в него, в его способности справиться с поставленной задачей.

Предстоящий путь лежал вдоль побережья Русского моря и сулил неминуемые испытания. Северо-восточные ветры, хоть и утихали, еще хранили в себе ярость, способную обрушить шторм на караван судов. Ерофей решил не обременять себя сразу большим числом переселенцев, намереваясь опереться на силу и выносливость местного населения, веками приспосабливавшегося к суровому влажному климату.

Март 1189 года

Тьмутароконь

Улеб – наместник князя

Улеб давно молил князя избавить его от тяжкого бремени управления городом. Его душа рвалась в бой, жаждала звона клинков, топота копыт и яростной сечи. Что может быть лучше для воина? Но увы, княжеское наместничество оказалось непосильной ношей. Управление городом — словно лабиринт интриг и нескончаемых забот. Всегда найдется недовольный, что бы ты ни делал. Вот, к примеру, замостил улицы… нашлись те, кому мостовая показалась скользкой, или слишком ровной, лишающей привычного ощущения родной грязи под ногами. Не замостил бы – кричали бы о непролазной топи и болезнях. С каждого купца глаз да глаз нужен, чтобы меру знал в торговле и не обвешивал покупателей. А ведь купцы – люди влиятельные, обижать их не с руки. С ремесленниками тоже не легче: то сырья им не хватает, то цены на него взлетели, то завидуют друг другу, грызутся, как псы.

Улеб вздохнул. Лучше бы десять раз с татями биться, чем разбирать тяжбы между соседями из-за пьяной драки и сломанного забора. Скучал он по простым и понятным вещам: вот враг, вот меч, вот поле брани. Там все ясно и честно. А тут… За каждым словом, за каждой улыбкой – подвох, за каждым делом – последствия, которые не всегда предвидеть возможно. Не раз подумывал Улеб о том, чтобы бросить все и уйти в дружину к какому-нибудь удалому воеводе. Да только князь на него надеялся, доверял ему…

И вот наконец свершилось прислал князь нового наместника, молодого да раннего,

Улеб с облегчением вздохнул, чувствуя, как с плеч сваливается гора. Теперь можно с чистой совестью оставить городские дрязги и вернуться к тому, что он умеет лучше всего – войне.

Молодой наместник Ярослав, окончивший специальные управленческие курсы, организованные князем, успел отличиться в развитии приморского форпоста на Русском море, прибыл с немногочисленной свитой, словно весенний ветер, полный свежести и напора. Город встретил его настороженно, он же, с искренним любопытством в глазах, жадно впитывал рассказы о городской жизни, проблемах и надеждах. Улеб, передавая бразды правления, был предельно откровенен, словно исповедовался перед исповедником, не скрывая ни подводных камней, ни собственных ошибок. Ярослав слушал внимательно, в его взоре плясал огонек юношеского энтузиазма, сквозь который, однако, проглядывала и тень неопытности.

- Ничего, жизнь – лучший учитель, – подумал Улеб, провожая его взглядом.

-Молодость – не порок, а лишь временное затмение. Главное, чтобы сердце у парня было честным, а рука – справедливой.

Сам же воевода собрал свой небольшой скарб, простившись с бывшими подчинёнными он взошел на галеру, которая должна была увезти его в столицу – Феодоро. Галера, скрипя мачтами и вздымая брызги, отчалила от пристани, унося Улеба прочь от города, ставшего частью его души. Ветер трепал его седеющую бороду, а взгляд, устремленный вдаль, казался задумчивым и немного печальным. Он покидал место, к которому успел прикипеть душой, где сражался, строил, любил и терял. Теперь его ждала столица, новые задачи, новые лица. Но в сердце навсегда останется этот приморский город, его шумные рынки, крепкие стены и суровые, но справедливые люди.

В письме князь обещал подобрать дело по душе старому вояке, а значит впереди ждали походы, битвы и слава. Улеб чувствовал себя вновь рожденным, полным сил и надежд.

Март 1189 года

Тьмутароконь

Ярослав – наместник князя

Мог ли сын кузнеца помыслить, что когда-нибудь судьба вознесет его к вершине власти, и сделает наместником в Тмутаракани? Конечно, нет. Даже в самых дерзких грезах, даже когда кованые ворота кадетского корпуса скрипнули за его спиной, даже когда пыль учебных залов курсов управленцев осела на плечах, даже когда год пролетел в тени сурового воеводы Кореня в Олешье, он не смел мечтать о таком. А теперь, словно по мановению волшебной палочки, – назначение главой одного из самых значительных городов княжества.

Город встретил его настороженно, он же, с искренним любопытством в глазах, жадно впитывал рассказы о городской жизни, проблемах и надеждах. Улеб, передавая бразды правления, был предельно откровенен, словно исповедовался перед исповедником, не скрывая ни подводных камней, ни собственных ошибок. Ярослав слушал внимательно, в его взоре плясал огонек юношеского энтузиазма, сквозь который, однако, проглядывала и тень неопытности.

Первым делом Ярослав объехал город, желая увидеть Тмутаракань своими глазами, а не из окон наместнического терема. Он посетил шумный рынок, где торговцы наперебой предлагали свои товары, заглянул в ремесленные мастерские, где кузнецы, гончары и ткачи неустанно трудились, и побывал в порту, где кипела жизнь и стояли корабли, прибывшие из разных уголков света. Постепенно перед ним открывалась картина непростого городского хозяйства. Он видел, что предыдущий наместник был честным и неподкупным, но совершенно не разбирался в экономике, чем беззастенчиво пользовались некоторые купцы и он собирался покончить с этим. И первым делом он решил проверить честность и компетентность служащих таможни.

Таможня встретила Ярослава привычным гомоном голосов и густым запахом заморских диковин. Он не стал выставлять себя напоказ, оставив свиту дожидаться за воротами. Облачившись в простую одежду, словно заправский торговец, Ярослав растворился в толпе, наблюдая за работой таможенников. Вскоре его взгляд зацепился за плотного купца с востока, торговавшего сладостями и пряностями, который подозрительно быстро проскользнул мимо контроля. Уже на выходе с таможни Ярослав приблизился к купцу. Представившись торговцем из Киликии, он, на армянском, небрежно поинтересовался, каким образом тому удается столь беспрепятственно миновать досмотр. Купец, расплывшись в самодовольной усмешке, намекнул "соотечественнику" на "особые отношения" и посулил за "небольшую благодарность" свести его с нужными людьми. Ярослав кивнул, поблагодарил за щедрое предложение и пообещал "учесть совет". Вечером того же дня, призвав к себе начальника стражи, он отдал приказ: взять под стражу всех таможенников, дежуривших в первую смену. Новость о внезапном аресте пронеслась по городу, словно удар грома среди ясного неба. Купцы притихли, словно мыши, чиновники заволновались, словно потревоженные осы, а простой люд, по обыкновению, судачил и злословил, смакуя детали происходящего. На следующий день Ярослав лично возглавил расследование. Он допрашивал каждого таможенника, вникая в мельчайшие детали их работы и выявляя хитроумные схемы коррупции. Вскоре вскрылись многочисленные факты взяточничества, подлогов и преступных сговоров с купцами. Некоторые таможенники, дрожа от страха, выдавали своих сообщников, словно крысы, бегущие с тонущего корабля, другие пытались оправдываться и выкручиваться, плетя паутину лжи.

Ярослав был неумолим, как сама справедливость. Виновные понесли суровое наказание: кто-то лишился должности и имущества, кто-то отправился в темницу, а самые злостные коррупционеры были преданы суду. Обо всем произошедшем Ярослав отписался князю, и тот в скором времени прислал нового начальника таможни, такого же, как Ярослав, поднявшегося из низов, закаленного жизнью и познавшего цену слову, а с ним - только окончивших обучение юнцов, с горящими глазами и холодным разумом, готовых служить правде и закону.

Очищение таможни стало первым, но далеко не последним шагом Ярослава на пути к наведению порядка в Тмутаракани. Он понимал, что коррупция – это болезнь, поразившая все слои общества, и бороться с ней необходимо комплексно и последовательно. Ярослав понимал, что для достижения долгосрочного успеха необходимо не только наказывать виновных, но и создавать систему, которая бы препятствовала злоупотреблениям в будущем. Он инициировал пересмотр всех городских уставов и правил, касающихся торговли, налогообложения и землепользования. Особое внимание уделялось прозрачности процедур и доступности информации для всех жителей города.

Март 1189 года

Ожерелье (Новороссийск)

Воевода Адил

Адил был недоволен, несмотря на свое повышение до генерала и командира все диадохов. В двадцать с хвостиком лет, хочется сражений и подвигов, а не подобно шахматисту разыгрывать партии где льётся кровь твоих людей. С этими мыслями он и пришёл к князю. Князь тоже был молод и Адил надеялся на его понимание.

Правительственный дворец, пусть и не достроенный произвёл сильное впечатление на Адила. Минуя стражу, расположенную на входе в здание он попал в огромный зал. В его центре возвышался внушительный стол, вокруг которого располагались кресла и диваны, словно приглашающие к неспешному ожиданию. Но более всего взгляд пленяли кадки с экзотическими растениями, превращавшие зал не во дворец, а в подобие диковинного парка.

Ожидание не затянулось. Юноша, облаченный в диковинный наряд, словно сошедший со страниц фантастического романа, которые в последнее время приобрели бешеную популярность в княжестве, проводил Адила к князю. Тот восседал за массивным дубовым столом, усыпанным картами и свитками, словно полководец, готовящийся к сражению. Комната была залита потоками света, щедро льющимися сквозь огромные окна, рисуя причудливые узоры на стенах и полу.

Князь поднял взгляд от карт, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на усталость, что совсем не вязалось с его возрастом.

- Адил, рад видеть тебя. Присаживайся, - произнес он, указывая на кресло напротив. -Знаю, ты не любитель церемоний, так что перейдем сразу к делу. Ты недоволен своим назначением?

Адил опустился в кресло, чувствуя, как мягкая обивка обволакивает его тело.

- Ваша величество, я благодарен за оказанную честь, но… я воин, а не стратег. Мне претит сидеть в штабе, когда мои люди проливают кровь на передовой.

Князь вздохнул, откинувшись на спинку кресла.

- Я понимаю твое нетерпение, Адил. Но война - это не только героизм на поле боя. Это и планирование, и логистика, и дипломатия. Ты – один из лучших из моих военачальников, и я нуждаюсь в тебе именно здесь, чтобы направлять наши силы, чтобы принимать взвешенные решения. К тому же думаю тебя самому тоже придется ни раз и ни два обагрить свой меч кровью.

- Но я молод, Ваша Светлость! Мне нужна практика, мне нужны победы, добытые собственной рукой! - воскликнул Адил, не в силах сдержать порыв.

Князь задумчиво взглянул на Адила, и в глубине его взгляда вспыхнул стальной отблеск.

– Победы, рождённые твоим умом, Адил, порой весят куда больше, чем те, что добыты грубой силой. Задумайся об этом. Воины, которых ты взрастил, провел сквозь горнило сражений, выжившие благодаря твоей тактике, твоим тренировкам, – вот истинное воплощение победы. Диадохи – юный род войск, и нет у меня для них командира, умудренного сединами. Значит, их военачальник будет расти вместе со своими солдатами, учиться, познавать горечь поражений и вкус триумфа. Такова жизнь, и иного пути здесь нет.

Адил молчал, переваривая слова князя. В них чувствовалась не только мудрость, но и какая-то скрытая печаль, словно правитель нес на своих плечах груз, непосильный для его юного возраста. Слова о том, что победы умом весят больше, чем силой, задели его за живое. Он всегда гордился своей силой и храбростью, но никогда не задумывался о ценности стратегического мышления.

– Я понял вас, Ваша Светлость, – произнес Адил, чувствуя, как шторм, бушевавший в его душе, постепенно стихает. – Я приложу все силы, дабы оправдать ваше высокое доверие.

Князь тронул уголки губ легкой улыбкой, и тень усталости, лежавшая в глубине его глаз, немного отступила.

– Я не сомневаюсь в тебе, Адил. Знаю, что бездействие тяготит тебя. И потому у меня есть для тебя еще одна задача. Обстановка у Галича накаляется, слишком много претендентов алчут княжеский стол. Под угрозой и земли, что раскинулись вокруг Белгорода на Днестре. Возьми две тысячи своих соколов, да полк легкой конницы в придачу, и поспеши на помощь воеводе Ратмиру. Твоя задача – зорко следить за землями, прилегающими к городу, обеспечить безопасность и вести разведку. Действуй по обстановке, но помни: обдуманно, не поддавайся на провокации. Мне нужна не просто победа, Адил, мне нужен мир в этих землях, покой для людей.

Адил ощутил, как в жилах закипает кровь, наполняя его неистовой энергией. Вот оно! То, чего так жаждала его душа! Возможность доказать свою доблесть не только как стратега, но и как воина.

– Будет исполнено, Ваша Светлость! – ответил он с непоколебимой уверенностью. – Я оправдаю ваше доверие.

Март 1189 года

Никополь.

На правом берегу Славутича (Днепра), недалеко от его устья, словно гриб после дождя, росла новая крепость, обязанная своим появлением не столько военным нуждам, сколько прибыльной торговле. Союзные князю Юрию половецкие орды, наводнившие степь, оказались ненасытными потребителями всяческих товаров. Сначала на берегу появилась скромная торговая фактория, затем задымил кирпичный заводик, а вскоре разрослись склады и казармы, предопределив судьбу этих мест. И вот, решение принято – быть крепости!

Князь, не скупясь, прислал целую артель опцтных зодчих, и работа закипела. Первым делом провели тщательную разметку участка, раскинувшегося на 2,3 гектара. На углах, словно стражи, начали расти четыре могучие двенадцатигранные башни: северная Караульная, самая высокая и зоркая, южная Данская (Речная), смотрящая на водную гладь, восточная Оружейная, в ней хранились оружие, и боеприпасы, и западная Тайницкая. Каждая башня имела четыре яруса для ведения боя. Между ними вознеслись семь башен, среди которых особенно выделялись три прямоугольные проездные, смело выступающие за крепостные стены: северо-восточная Сторожевая, северо-западная Степная и юго-восточная Портовая. Все врата были защищены опускными решётками-герсами, ощетинившимися острыми металлическими зубами, и бойницами подошвенного боя.

По замыслу архитекторов, периметр стен должен был составить 648 метров, толщина – 3 метра, а высота – около 9 метров. Завершающим штрихом станет облицовка белым камнем, которая покроет две трети высоты стен и три пятых высоты башен, придав крепости вид неприступный и величественный. Пока все это великолепие было только на бумаге. Стремительней всех в высь росли угловые башни, за ними тянулись простые. А проездные ещё только были в стадии закладки. Князь Юрий часто наведывался в новую крепость, лично контролируя ход строительства. Он понимал, что эта крепость – не просто торговый пункт, а важный стратегический объект, способный не только обеспечить контроль над торговыми путями по Славутичу, но и стать точкой кристаллизации вокруг которой появятся множество новых посадов и сёл, поэтому и имя крепости дали звонкое – Никополь.

Князь не скупился ни на злато, ни на припасы для новой вотчины, и людской поток, словно полноводная река, питал край жизнью. Воевода Корней Суровый, утопающий в ворохе забот, ворчал под нос, словно старый медведь, недовольный зимней спячкой. Но стоило ему подумать, что Юрий не видит, как в глазах воеводы вспыхивал хитрецкий огонек, подобный кошачьему, предвкушающему миску густой сметаны. Юрий отстранил его от бремени управления городами, передав бразды правления расторопным городским головам, оставив наместнику лишь надзор. Главной же задачей Сурового, которого Юрию так и подмывало в шутку окрестить Суворовым – тем более, что в фигуре и чертах лица угадывалось некое сходство – стала подготовка и управление воинством региона, как закаленными в боях полками, так и обучением вольницы иррегулярных отрядов.

Воевода понимал важность своей миссии. Половцы – союзник ненадежный, сегодня дружески торгует, а завтра, поддавшись внезапному порыву, может и разграбить приграничные земли. Потому и держал Корней ухо востро, денно и нощно упражняя ратников в воинском искусстве.

Учил копья метать да мечами рубиться, из луков да арбалетов стрелять метко. Регулярно созывал ополчение, а молодежь, по княжескому указу, два года гоняли в хвост и гриву, отсекая все лишнее, словно от грубого камня, дабы явить миру закаленного воина. И плевать он хотел на ворчание недовольных, дескать, от хозяйства отрывает. Корней знал: лучше пот пролить на учениях, чем кровь – в бою. Тем паче из княжеской казны молодым ратникам жалование платили, пусть и небольшое, да и кормили до отвала.

Юрий же, радея об укреплении власти княжеской, сосредоточился на организационных вопросах. Он видел свою задачу в том, чтобы князь осуществлял надзор и вершил правосудие, а бремя повседневных забот постепенно перекладывал на плечи местной власти. Пока, увы, получалось неважно: остро не хватало людей расторопных, честных и сведущих в делах. До всеобщей грамотности, как до Киева на четвереньках, но планы зрели поистине македонские. Князь мечтал о будущем, где должности городских и сельских голов станут выборными, но при этом подотчетными как общине, так и его воле. Однако спешить он не желал, будучи убежденным, что демократию следует вводить исподволь, словно яд — малыми дозами, чтобы народ окреп и выработал иммунитет к соблазнам анархии.

Март 1189 года

Ирина

Княгиня Ирина, находившаяся на втором месяце, старалась все успеть до того момента как её мобильность будет ограничена. Ещё когда Мария была беременная Юрий напряг своих механикусов, и они выдали чудо, шикарную, удобную карету, с мягким ходом. Так что передвигалась она с комфортом, учитывая, что Юрий в княжестве уделял большое внимание качеству дорог, которые были даже получше римских.

Херсонес оставался единственной игорной гаванью в княжестве, последним оплотом азартных игр. Сколько ни упрашивали Юрия, он оставался непреклонен: за пределами древних стен Херсонеса играм не бывать. - Одного развратного города с «блэк-джеком и шлюхами мне вполне достаточно,» – отрезал он, – и поощрять игроманию в своем княжестве я не намерен. Сначала подпольные казино, конечно, возникали, словно грибы после дождя, но их век был недолог. Либо они быстро разорялись, не выдержав конкуренции, либо попадали в цепкие лапы княжеской службы безопасности. И тогда – полная конфискация имущества и средств, а особо предприимчивых ждала незавидная участь: каторжные работы в самых суровых уголках княжества. Когда жены провинившихся пытались смягчить гнев князя, Юрий оставался глух к мольбам. Когда просить за осуждённых пришли княгини - он терпеливо, но твердо объяснял им суть своей модели управления, именуемой им - "железной рукой в бархатной перчатке". Княжество, говорил он, создает для своих жителей тепличные условия, но за любое нарушение закона карает безжалостно, возможно, даже с излишней суровостью, ну а если ты государственный служащий или княжеский человек, то наказание будет строже в двое, чтобы другим было не повадно.

Ирина любила посещать Херсонес. Её привлекала не столько азартная атмосфера, сколько возможность прогуляться по древним улочкам, ощутить связь времен. Они вкладывали огромные деньги в реставрацию греческого и римского наследия города и это давало отличные результаты. Путешественники со всего мира стремились в Херсонес, чтобы днём прогуляться по прекрасным улочкам, а ночью окунуться в развратно-азартный коктейль. Словом, Херсонес днём и ночью как говориться, две противоположности. Да и затраты на город начали себя оправдывать, не только игорный бизнес и древнее искусство, в княжестве это было делом добровольным и любой знал, что за попытку заставить кого-то что-то сделать против воли наказание только одно – отсечение головы, но и туризм, а также продаже всякой мелочёвки, которую Юрий назвал мудрёным словом –сувениры, приносили хорошую прибыль.

Здесь, в тени колонн и статуй, бойко шла торговля экзотическими товарами, прибывшими из дальних уголков мира. По правде говоря, обе княгини поначалу отнеслись к этой идее со скепсисом. Первые месяцы словно подтверждали их опасения: половина торговых мест пустовала, а среди немногочисленных торговцев преобладали приближенные ко двору. Но словно искра, раздутая ветром, разнеслась по миру молва об этом диковинном месте. И вскоре рынок превратился в настоящую Мекку для купцов и путешественников. Дошло до того, что Мария сама попросила мужа выделить ей место для торговли душистым мылом, шелковистыми шампунями, изысканными духами и прочей косметикой, производством которой она увлеченно занималась. Юрий не стал отнимать заветное место у других торговцев, а приказал возвести вдоль главной дороги, ведущей к рынку, ряд ажурных лавок из стекла и бетона. По две из них он щедро подарил своим жёнам. Когда же Ирина вскользь заметила, что, в отличие от сестры, ей торговать нечем, Юрий лишь загадочно улыбнулся. Но уже через две недели у Ирины красовались лавки, полные освежающих напитков, которым Юрий дал мудреное название – «лимонад». Для них были созданы диковинные сосуды, словно вышедшие из сказочных снов, из которых искрящиеся напитки щедро разливались жаждущим. Помимо прохладного лимонада, посетителей манили соки, терпкий квас, рубиновый морс и душистый узвар, а воздух трепетал от аромата свежайшей сдобы. Эти заведения, с легкой руки князя окрещенные "парсами" (лат. pars – часть, перекус), подобно кофейням, мгновенно покорили сердца гостей и горожан. Вслед за Херсонесом, "княжеские парсы" расцвели и в других крупных городах княжества. Множество подражателей пытались повторить успех, что лишь вызывало довольную улыбку у Юрия, ведь городская казна ощутимо пополнялась. Однако никому не удавалось воссоздать утонченную атмосферу и неповторимый вкус княжеских заведений.

После совещания со своими помощниками, которым Ирина все больше передавала бразды правления, она решила навестить княжеское имение «Севастос» под Херсонесом. Там, словно алхимик, Яков Коровин воплощал в жизнь их с Ириной сумбурный, но многообещающий замысел. Вопреки ожиданиям, ее взору предстала лишь суетливая картина: людской муравейник, копошащийся в земле, что-то усердно роющий, что-то торопливо подкладывающий. Ничего, что могло бы зацепить взгляд и разбудить воображение. Ирина нахмурилась. Она ожидала увидеть нечто более… возвышенное. Но вместо этого перед ней раскинулась хаотичная панорама земляных работ, словно здесь готовились к осаде, а не к строительству. Сдержав вздох разочарования, Ирина направилась к центру этого бурлящего муравейника. Она узнала Якова Коровина по его неизменной широкополой шляпе и запачканным землей перчаткам. Он что-то оживленно объяснял группе рабочих, размахивая руками и тыкая шестом в землю.

– Яков, что здесь происходит? – спросила Ирина, стараясь перекрыть гул стройки. – Строим, – максимально невозмутимо ответил Яков, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

– Я как-то иначе себе это представляла, – призналась Ирина, с сомнением оглядываясь вокруг.

– Так ведь земляные работы да фундамент – это для непосвященного всегда хаос. Вот когда стены начнут расти, тогда и глазу будет за что зацепиться, и разуму – понять, что к чему.

– С усадьбой и парком мне и сейчас понятно, – ответила княгиня, – а что вы строите вот тут? – спросила она, указывая вправо от себя.

– Как что? – удивился Яков. – То, о чем вы так долго мечтали, княгиня. Виноградники! Самые лучшие виноградники во всем княжестве! Помните, вы говорили, что хотите создать вино, которое затмит клареты? Вот мы и готовим, под надзором княжеского винодела, для этого почву. Ирина улыбнулась. Она действительно давно вынашивала эту идею. Виноградники, раскинувшиеся на склонах холмов, омываемых морским бризом, – мечта, которая казалась почти несбыточной. Но Юрий, как всегда, поддержал ее, выделив землю и лучших специалистов. И вот, благодаря энергии и таланту Якова, мечта начинала обретать реальные очертания.

– Вы сделали все эти земляные работы только ради виноградников? – спросила Ирина, пораженная масштабом проекта.

– Разумеется, княгиня, – ответил Яков. – Виноград – культура капризная. Ему нужен особый уход, особая почва. Мы копаем террасы, чтобы защитить лозы от ветра и эрозии. Прокладываем дренажные каналы, чтобы избежать заболачивания. Удобряем землю, чтобы она была плодородной и богатой минералами. Все это необходимо для того, чтобы виноград рос здоровым и давал богатый урожай. Но об этом лучше расскажет вам Михаил Ворон, он как раз будет отвечать за весь процесс от высадки винограда до получения вина.

– С этими словами Яков подозвал молодого человека, и правда смахивающего на огромного ворона.

Тем временем Ирина внимательно оглядела раскопки. Теперь, когда она знала, что здесь будет, хаос земляных работ стал обретать смысл. Она представила себе ряды виноградных лоз, уходящих вдаль, зеленые листья, колышущиеся на ветру, и сочные гроздья, налитые солнцем.

– Яков, вы гений, – искренне произнесла Ирина. – Я не представляю, как бы мы справились без вас.

– Что вы, княгиня, – скромно ответил Яков, поправляя шляпу. – Это все благодаря вашей идее и поддержке князя. А я всего лишь зодчий – воплощаю ваши замыслы в жизнь. А виноградники — это ответственность Михаила, его мечта, его забота.

– Нет, Яков, – возразила Ирина. – Ваша энергия и преданность делу бесценны. Вы не просто строите виноградники, вы создаете будущее для нашего княжества. Не зря муж вас так ценит.

Подошедший Михаил Ворон оказался высоким, худощавым юношей с пронзительным взглядом темных глаз. Он смущенно поклонился княгине, комкая в руках свою широкополую шляпу. Ирина сразу почувствовала в нем ту самую страсть и одержимость, необходимые для создания великого вина. Он взахлеб рассказывал ей о сортах винограда, которые они планируют высадить, о секретах ферментации и выдержки, о бочках из особого дуба, которые уже заказаны у лучших мастеров. Его энтузиазм был заразителен, и Ирина почувствовала, как ее собственное воодушевление растет. Они еще долго беседовали о виноградниках, о сортах винограда, которые планировалось выращивать, и о технологиях виноделия, которые будут использоваться. Солнце уже клонилось к закату, когда Ирина засобиралась обратно в Херсонес. Она покидала «Севастос» с чувством глубокого удовлетворения. Хаос стройки больше не пугал ее, а, наоборот, вселял надежду. Она видела, как из земли, из пота и труда рождается нечто прекрасное, нечто, что прославит ее княжество на весь мир.

Перед отъездом она крепко пожала руки Якову и Михаилу.

- Я верю в вас, – сказала она, – верю в ваше дело. Не подведите меня. Они оба склонили головы в знак почтения и обещали оправдать ее надежды. Ирина села в карету и отправилась в обратный путь, полная новых планов и надежд. Впереди ее ждали великие дела и великие вина.

Март 1189 года

хан Кобяк

Взойдя на вершину власти над всеми ордами, раскинувшимися от Дона до Прута, Кобяк погрузился в тяжкие думы о будущем. Племянник Юрий, чья дерзкая энергия во многом и вознесла дядю на этот головокружительный трон, твердил о необходимости подчинить Саксин и все кочевья, вольно раскинувшиеся на правом берегу Итиля. Кобяк нутром чуял правоту Юрия: с востока доносились тревожные вести о пробуждении кочевых народов, словно степной пожар, готовый вспыхнуть в любой момент. Но для броска на восток необходимо было сковать разрозненные кочевья единой волей, а что может сплотить их крепче, чем удачный поход? Саксин, безусловно, город богатый, но лишь один, а на западе… Там целые россыпи городов и несметные сокровища. Угры, ляхи, болгары – там можно поживиться куда щедрее. А главное можно позвать с собой в поход как орды, кочующие по Итилю по обе стороны реки, так и русских князей у которых спор за Галич с венгерским корольком. Победоносная война позволит ему не просто упрочить, а выковать из своей власти несокрушимый монолит, а Юрий присмотрит за порядком в степи.

Кобяк долго молчал, глядя на догорающие угли костра. Вокруг шатра, словно призраки, маячили силуэты воинов, чутко внимавших каждому шороху. Он знал, что каждое его слово будет взвешено и оценено. Но решение еще не созрело в его голове окончательно.

"Запад… или восток?" - прошептал он почти неслышно. Восток манил обещанием безопасности и контроля над своими тылами. Но запад… запад дышал золотом, славой и возможностью создать империю, о которой будут слагать легенды. Он видел себя во главе несметных орд, покоряющих город за городом, и его имя, высеченное на скрижалях истории. И все же страх, подобно змее, обвивался вокруг его сердца. Война на западе – это война с неизвестным. Это столкновение с народами, имеющими свои законы, свою веру и свою силу. А на востоке… там степь, понятная и знакомая, где каждый холм и каждая река – союзники.

Кобяк поднялся, тяжело опираясь на свой посох.

- Пошлите гонцов через луну собираем совет старейшин, – произнес он громко, обращаясь ко всем присутствующим. В голосе Кобяка не было и тени сомнения, лишь стальная решимость, выкованная годами битв и мудрых решений. Совет с Юрием, безусловно, необходим – молодой воин не раз доказывал свою отвагу, полководческий талант и политическую прозорливость. Но в глубине души Кобяк уже сделал свой выбор. Судьба властно манила его на запад, суля либо несметные богатства и неувядающую славу, либо бесславный конец на чужбине.