Драконы

Харлан Эллисон, Роберт Сильверберг ДРАКОН НА КНИЖНОЙ ПОЛКЕ [46]

Харлан Эллисон родился в 1934 году в Кливленде, штат Огайо. В 1955 году перебрался в Нью-Йорк, чтобы стать писателем. В 1956 году вышел его первый рассказ. За год он опубликовал более ста художественных произведений и документальных работ под собственным именем и различными псевдонимами. С 1957 по 1959 год Эллисон служил в армии, затем переехал в Чикаго, где выпускал журнал «Rogue» и в 1961 году учредил издательство «Regency Books». В 1962 году Эллисон переехал в Лос-Анджелес и занялся написанием сценариев для популярных телевизионных шоу, включая «Сумеречную зону» («The Twilight Zone», 1985). Наиболее известны его сценарии к одному из эпизодов «Звездного пути» («Star Trek») — «Город на краю вечности» («The City on the Edge of Forever»), а также к сериалу «За гранью возможного» («The Outer Limits») — серия «Демон со стеклянной рукой» («Demon With a Glass Hand»).

Эллисон выступил автором и составителем семидесяти шести книг. Среди наиболее известных рассказов писателя «У меня нет рта, а я должен кричать» («I Have No Mouth, and I Must Scream»), «Зверь, в сердце мира о любви кричащий» («The Beast that Shouted Love at the Heart of the World»), «Птица смерти» («The Deathbird»), «Паладин потерянного часа» («Paladin of the Lost Hour»), «„Кайся, Паяц!“ — сказал Тиктак» («„Repent, Harlequin!“ Said the Ticktockman») и «Джеффти пять лет» («Jeffty is Five»). Его рассказы выходили в многочисленных сборниках, таких как «Скольжение» («Slippage»), «Смутьяны» («Troublemakers»), «Поля разума» («Mind Fields»), «Мефисто из оникса» («Mefisto in Опух») и «Эллисон. Пятьдесят лет творчества» («The Essential Ellison: A Fifty Year Retrospective»). Работы писателя награждались премиями «Хьюго», «Небьюла», премией Брэма Стокера, Всемирной премией фэнтези, Британской премией фэнтези, премией Британской ассоциации научной фантастики (British Science Fiction Association), премией журнала «Locus». За вклад в развитие жанра Эллисон был удостоен Всемирной премии фэнтези и премии Брэма Стокера. Он также получил титул «Живая легенда» от Международной гильдии критиков жанра хоррор (International Horror Guild) и звание Грандмастера от Всемирной ассоциации писателей жанра хоррор (World Horror Association) и от Американской ассоциации писателей-фантастов (SFWA). В 2009 году в Линкольн-центре был представлен документальный фильм о жизни и творчестве Эллисона «Сны с острыми зубами» («Dreams with Sharp Teeth»), работа над которым продолжалась двадцать один год. Картина завоевала мировое признание и немало наград.

Роберт Сильверберг — один из самых выдающихся писателей в истории научной фантастики и фэнтези. Его первый рассказ вышел в 1954 году, а в 1955 году был опубликован первый роман «Восстание на Альфе Ц» («Revolt on Alpha С»), положивший начало невероятно успешной писательской карьере автора. В 1950-е годы Сильверберг выпускает много научно-фантастических произведений, в начале 1960-х годов фокусирует внимание на документалистике, а затем с возросшими амбициями возвращается к научной фантастике, раздвигая границы жанра. Его зачастую мрачные рассказы и романы поднимают тему изоляции человека и поиска ее преодоления.

Среди работ Сильверберга периода 1967–1976 годов, который считается самым плодотворным в творчестве писателя, завоевавшая «Хьюго» повесть «Крылья ночи» («Nightwings»), романы «Маски времени» («The Masks of Time») и «Стеклянная башня» («Tower of Glass»), получивший премию «Небьюла» роман «Время перемен» («А Time of Changes»), романы «Умирая в себе» («Dying Inside») и «Книга черепов» («The Book of Skulls»), удостоенный премии «Небьюла» рассказ «Добрые вести из Ватикана» («Good News from the Vatican»), повесть «Рожденный с мертвецами» («Born with the Dead») и многие другие произведения. В конце 1970-х в творчестве Сильверберга наступил перерыв, завершившийся выходом популярного «Замка лорда Валентина» («Lord Valentine's Castle»), первого романа из цикла о Маджипуре (Majipoor). В 1980-е и 1990-е годы были изданы завоевавшая премию «Небьюла» повесть «Плавание в Византий» («Sailing to Byzantium»), награжденные премией «Хьюго» повести «У каждого свой Ад» и «Раз солдат, два солдат…» («Enter a Soldier. Later: Enter Another») и другие работы. Среди недавних книг писателя — автобиография «Иные пространства, иные времена» («Other Spaces, Other Times»), сборники «Что-то ужасное вырвалось на волю» («Something Wild is Loose») и «Полуночный дворец» («The Palace at Midnight»), а также роман «Последняя песнь Орфея» («Last Song of Orpheus»). В 2004 году Американская ассоциация писателей-фантастов (SFWA) присвоила Сильвербергу звание Грандмастера.

Он был маленьким, миниатюрным в сущности. Наверное, на дюйм — это сидя на подрагивающих задних лапках — ниже любой из книжек карманного формата в мягком переплете, теснящихся на стеллаже по обе стороны от него. И конечно, он был зеленым. Синевато-зеленым спереди, от нижней челюсти до брюшка, зеленовато-охристым по спинке, голове, лапкам. Плюс огромные, светящиеся пастельной голубизной глаза, при виде которых Ширли Темпл [47]взвыла бы от зависти. Облизывая правую переднюю лапку, он выдыхал из изысканно-удлиненных ноздрей зыбкие кольца серого дыма.

Слева от него стояло зачитанное баллантайновское издание К. Райт Майлза «Причины Третьей мировой войны», справа — потрепанная копия «Человека, который знал Кулиджа» Синклера Льюиса в мягкой обложке. Он мыл раздвоенным язычком каждую из четырех своих когтистых лапок — по очереди.

Маргарет, сидящая напротив книжного шкафа стиля датский модерн, где жил дракон, иногда отрывала взгляд от разбросанных на журнальном столике сочинений, которые она проверяла, улыбалась ему и одобрительно цокала язычком:

— Хорошие пончики?

На ковре валялась пустая коробочка из-под сдобы. Дракон закатил глазки, продолжая вылизывать из-под серебряных коготков сахарную пудру.

— Хорошие пончики, — кивнула Маргарет и вернулась к работе.

Тонкой рукой она лениво отвела от лица золотисто-каштановые волосы. Завершивший свой туалет крошка-дракон восхищенно вытаращился, словно наслаждаясь грациозным жестом женщины, скрестил на груди передние лапки, глубоко вздохнул и закрыл огромные влажные глаза.

Теперь кольца дыма вырывались из трепещущих ноздрей реже.

Снаружи джинн и ифрит вели свой бой, с грохотом и лязгом терзая друг друга, наполняя шумом сумеречные улицы сырого туманного Сан-Франциско.

Значит, еще один из череды темных дней. Слишком часто они наступали теперь — теперь, когда врата взломаны, — грубые дни, тлеющие дни, опасные ночи. Нет, не место здесь дракону, и не время сейчас нырять в опасный поток бытия. Каждый день появлялось что-то новенькое. В прошлый вторник горгульи яростно щелкали уродливыми клювами и пускали газы у входа в Пирамиду Трансамерики. В среду толпа голосящих слепых капп материализовалась над Койт-Тауэр и заляпала башню от верхушки до самой земли кисло-зловонным илом, благоухающим до сих пор. В четверг возрожденные монгольские орды прорвались в город с запада от Ван-Несс, конечной остановки канатного трамвая, и оттуда несет запахом острых приправ. Пятница прошла спокойно. Опасность не уменьшилась, но было хотя бы тихо. Суббота увидела вторжение гульгулей и поджога у фонтана Вайлланкоурт. И воскресенье — о, воскресенье, проклятое воскресенье!

Маленьким большеглазым влюбленным драконам следует осторожно гулять в такие дни: опасностей — масса, убежищ — увы.

Дракончик распахнул веки, восхищенно следя за женщиной-человеком. У журнального столика сидела его проблема. Очаровательная проблема сидела там. Маленький дракон сознавал свою ответственность. Шум боев снаружи был ужасающ; и причина тому — он, кроха-дракон. Свернувшись клубком, дракончик начал стремительно уменьшаться, ускользая по шрил-кривой в иное измерение. Маргарет тихо ойкнула и воскликнула тревожно и разочарованно:

— Ты же обещал, что не будешь…

Слишком поздно. Лишь круговорот затухающих искр на полке, где остались только книги, ни в одной из которых даже не упоминались драконы.

— Ох! — вздохнула женщина, сидящая одна в квартире в безмолвный предутренний час.

— Мастер, что мне делать? — спросил Урниш, маленький дракон, секунду назад исчезнувший из крохотной квартирки в городе Сан-Франциско. — Из-за меня все стало гораздо хуже. Тебе следовало сделать иной выбор, Мастер… Я не слишком умен и не слишком силен. Я принес им кошмар, а они даже не догадываются, что происходит. Они куда ограниченнее, чем ты намекал мне, Мастер. И я… — Дракончик беспомощно вскинул глаза, а затем тихо продолжил: — Я люблю ее, человеческую женщину, живущую там, где я появился в их мире. Я люблю человеческую женщину, и я не осуществил свою миссию. Я люблю ее, и мое бездействие усугубляет положение, моя любовь к ней лишь шире распахивает врата. Я ничего не могу поделать. Помоги мне исправиться, Мастер. Я влюблен. Я сражен. Меня завораживают движения ее рук, звук ее голоса, запах ее духов, блеск ее глаз; я говорил о движениях ее рук? О том, как она думает и что говорит? Она прекрасна, воистину прекрасна. Но что… что мне делать?

Мастер смотрел на дракончика сверху вниз из затянутой тьмой высокой ниши:

— В твоем голосе звучит отчаяние, Урниш.

— Потому что я в отчаянии!

— Тебя послали на Землю, к смертным, чтобы спасти их. А ты вместо этого увлекся, потворствуя своим склонностям, ухудшив ситуацию. Врата продолжают оставаться открытыми, и действительно час от часу открываются все шире из-за одной лишь твоей нерадивости.

Урниш вытянул змеиную шею, уронил голову, ткнулся носом в плотный мрак:

— Мне стыдно, Мастер. Но, повторяю, поделать ничего не могу. Она переполняет меня, каждое мгновение бодрствования я вижу перед собой лишь ее.

— Ты пробовал спать?

— Когда я сплю, мне снятся сны. А когда мне снятся сны, я оказываюсь всецело в ее рабстве.

Мастер вздохнул, почти так же как дракончик вздыхал в квартире Маргарет:

— Как ей удалось столь прочно привязать тебя к себе?

— Не привязывая меня вовсе. Она просто есть; и мне невыносимо находиться вдали от нее. Помоги мне, Мастер. Я так люблю ее, но я хочу быть силой добра, как велел мне ты.

Мастер медленно и осторожно развернулся в полную длину. Очень долго в гробовой тишине изучал он сокрушенные и кающиеся глаза дракона.

Затем произнес:

— Времени мало, Урниш. Положение становится отчаянным. Джинн, ифрит, химеры, гульгули — все они неистовые разрушители. Победить не дано никому. Земля станет пустыней. Смертных ждет конец. Ты должен вернуться и должен перебороть любовь, хотя бы и всей силой магии, которой обладаешь. Оставь ее. Оставь ее, Урниш.

— Это невозможно. У меня не получится.

— Ты молод. Едва разменял первую тысячу лет. Борись. Помни, кто — и что — ты. Возвращайся и спаси их. Они бедные маленькие существа, понятия не имеющие о том, какие опасности окружают их. Спаси их, Урниш, и спасешь ее… и себя заодно.

Дракончик вскинул голову:

— Да, Мастер.

— Тогда иди. Ты пойдешь и будешь стараться изо всех сил?

— Я буду очень стараться, Мастер.

— Ты сила добра, Урниш. Я верю в тебя.

Маленький дракон не ответил.

— Она знает, кто ты? — спросил Мастер, помолчав немного.

— Нет. Она думает, я хитрая игрушка. Искусственная форма жизни, созданная на забаву людям.

— Хитрая игрушка. Ну-ну. На забаву. — Голос Мастера был ледяным. — Что ж, иди к ней. Забавляй ее, Урниш. Но долго это продолжаться не может, понимаешь? Не может и не должно.

Кроха-дракон вновь вздохнул и закружился вихрем искр, возвращаясь в измерение смертных. Мастер, присев на мохнатые задние лапы, погрузился в себя — посмотреть, не брезжит ли где надежда.

Внутри было слишком сумрачно. Ответов не нашлось.

Дракончик материализовался в бледно-янтарном сиянии, озарившем третью и четвертую полки книжного шкафа. Очевидно, прошло немало часов: последние лучи солнца уже не проникали в окно; время здесь и там текло с разной скоростью; стояла ночь, но щупальца неспокойного тумана обвивали все, кроме вершины Телеграфного Холма.

Квартира была пуста. Маргарет исчезла.

Дракон съежился и задрожал, сердито фыркая. Маргарет ушла! Даже не подозревая, какие опасности подстерегают ее за каждым углом, там, на поле боя, которым стал Сан-Франциско. Урниш приходил в ужас и смятение, когда она отправлялась на улицу, но, конечно, женщина не догадывалась, как рискует.

Куда же она отправилась? Возможно, навестить одного человеческого самца на Клемент-стрит; возможно, она прогуливается по зябким склонам Линкольн-парка; возможно, работает на общественных началах в громадной клинике на горе Парнас; возможно, мечтательно разглядывает витрины центральных магазинов. И все это время, где бы она ни была, подвергается страшной опасности, не ведая о стычках демонов и прочих потусторонних беспорядках, творящихся по всему городу.

«Я отправлюсь наружу и разыщу ее», — решил Урниш; и тут же дракончика объял ужас, от которого по гибкой спинке побежала волнами зеленая рябь. Сунуться в это безумие? Рискнуть успехом миссии, рискнуть собственным существованием, рыскать по скованным туманом улицам, где притаились в засаде баньши, оборотни-питоны, голодные тыквенные рожи-фонари, — и только лишь для того, чтобы найти ее?

Но Маргарет в опасности, и это для него самое главное.

— Ты меня совсем не слушала, да? — представил, как обращается к ней, дракон. — Врата открыты, город превратился в полигон для монстров, а когда я сказал тебе это, ты засмеялась, ты пропела: «Как мило, как мило» — и пропустила все мимо ушей. Тебя что, совсем не заботит собственная безопасность?

Нет, конечно, собственная безопасность заботила ее.

У нее просто не было ни малейшего основания принимать дракончика всерьез. Он был «птенчиком»; он был «дорогушей»; он был моделькой дракона карманного размера, прелестным произведением искусства, хитроумным изделием с тончайшим механизмом, ловко помещенным внутрь игрушки без стыков и спаек; и больше ничем.

Но он являл собой нечто большее. Он страж, он посланец, он сила.

«Да. Я страж, — твердил он себе, уже выскальзывая за дверь и озираясь в поисках Маргарет. — Я страж… Почему же мне так страшно?»

Зловещая тьма окутала город. Сквозь плотную фланель тумана не видно было ни звезд, ни луны, ни блеска глаз. Но каждая крыша, каждый фонарь, каждая припаркованная на обочине машина мерцали демоническим светом, свойственным обитателям нижних сфер, которые яростно вцепились сейчас в захваченную территорию и бросают вызов всем остальным: только попробуйте отберите!

Дракон содрогнулся. Это сделал он. Врата, бывшие крохотным проколом в мембране, разделяющей континуумы, теперь превратились в зияющую брешь, сквозь которую непрерывным потоком лились в Сан-Франциско всевозможнейшие виды ужасающих созданий; и все из-за него, посланного сюда, чтобы заделать первоначально малюсенькую дырочку, но промедлившего, отвлекшегося, затянувшего дело, воспылавшего страстью к существу из этого бледного и нелогичного мира.

Что ж, да будет так. Что сделано, то сделано. Его одержимость не меньше ощущаемой им вины. И даже сейчас, когда силы разрушения кишат в каждом уголке города и вскоре выплеснутся за его пределы, дракончика заботила только Маргарет, Маргарет, Маргарет, Маргарет.

Его возлюбленная Маргарет.

Где же она?

Он окружил себя защитной зэбиль-сферой как раз вовремя, чтобы отразить атаку какой-то космато-клювастой твари, вырвавшейся из неоновой вывески «Пиццы-Хат» на углу, и сотворил вузуд-заклинание поиска. Поиска Маргарет.

Лучи сознания устремились вверх, в стороны, пробивая тяжелый зябкий туман, обшаривая город. На юг к Маркет-стрит, на запад к Ван-Несс: Маргарет нет. Где бы ни шарил разум Урниша, он натыкался лишь на бесовскую черноту: тараторящих шайтанов, мерзких стеклянноглазых газулей, стаи яростно клекочущих дибенов, сотни и сотни видов жутких выходцев из злобной плазмы, отделяющей мир смертных от мира кошмаров.

Маргарет? Маргарет!

Урниш тянулся все дальше и дальше, пытаясь нащупать ее хрустальными копьями вузуд-чар. Орды демонов не могли воспрепятствовать мощным выпадам невидимого оружия поиска. Пускай бьют копытами и шипят, пускай прыгают и становятся на дыбы, пускай изрыгают реки яда, пускай творят что хотят: ему все равно. Он ищет свою возлюбленную, и это все, что имеет сейчас значение.

Маргарет, где ты?

Розыски сильно осложняли интенсивные противоречивые излучения, испускаемые жителями Сан-Франциско. Как будто мало того, что сюда проникли орды призраков и инкубов, ламий и василисков, психопомпов и прочих, — исконные обитатели города, думал Урниш, являли собой страннейший набор раздражительных и раздражающих недовольных. Все, кроме Маргарет, конечно. Она — исключение. Она — совершенство. Но остальные…

Что это они тут кричат? «Америка вон из Карпат! Руки прочь от Карпат!» Где это — Карпаты? Существовали ли они вообще месяц назад? Но митинг протеста в защиту их автономии — вот он, пожалуйста.

А эти, в четырех кварталах отсюда, орут еще громче: «Белуджистан под суд! Довольно попирать права человека! Требуем введения войск! Белуджистан под суд! Белуджистан под суд!»

Карпаты? Белуджистан? Когда разъяренные армии невидимых руваков, зануди и нюкталунов хрипят, сопят и буйствуют на улицах их собственного города? Они слепы, эти люди. Одержимые далекими войнами, они не видят кошмарного гнойника, готового лопнуть под самыми их носами. Они помешались настолько, что протестуют, невзирая на то что ряды их редеют, даже ночью, когда офисы закрыты и некому слушать их лозунги! Но время подходит, и скоро, очень скоро толпы тварей, превративших нижние эфирные слои Сан-Франциско в бушующий ад, перешагнут порог восприятия и предстанут перед ошеломленными взорами. И тогда… тогда…

Бои за территорию среди захватчиков почти завершились. Позиции заняты; союзы заключены. До первых нападений на местное население, по прикидкам Урниша, остались считаные часы. Возможно, в некоторых отдаленных районах это уже происходит.

Маргарет!

Наконец-то он засек ее образ! Далеко, далеко на западе, на самой окраине города. За Ван-Несс, за Филлмором, за Дивисадеро — да, это Маргарет, дракончик был уверен, этот алый мазок на чернильной дымке его вузуд-восприятия. Урниш сфокусировал и приблизил изображение.

«Угол Клемент-стрит и Двадцать третьей авеню», — сказал ему сенсор ориентации. Да, значит, она снова отправилась к тому самцу. К этому загадочному Другому, к которому она испытывает такие странные, непостижимо двойственные чувства.

Путешествие предстоит долгое, через полгорода.

Но выбора нет. Он должен быть рядом с ней.

Проход в смежный континуум по виражу шрил-кривой Урнишу ничего не стоил. Но путь вдоль и поперек улиц этого, не такого уж крупного, города представлял собой серьезное испытание для крохотного дракона.

Он столкнулся с проблемой ретроградной гравитационной дуги, без которой не мыслил себя этот мир: приходилось постоянно плести сеть компенсирующих заклинаний, чтобы справиться с силами притяжения. Потом нельзя было забывать об искажениях пиросферы, о чертовски перекрученных магнитных линиях, безустанно опаляющих сознание своим жгучим диссонансом. И эта перенасыщенная кислородом атмосфера… И еще…

Трудности возникали одна за другой. Лучшее, что он сумел придумать, чтобы приблизиться к цели, — это передвигаться маленькими прыжками-рикошетами, минуя несколько кварталов в один присест, стравливая меж собой узлы дестабилизации и накапливая ровно столько энергии, сколько требуется для следующего броска — очередного шага по намеченному маршруту.

Хлоп! — и он перескочил финансовый район, оказавшись почти у самой Маркет-стрит. Пара клыкастых джаганнатхов прервала смертный бой, ринувшись на проносящегося мимо дракончика, но он отогнал их шипением, рычанием и вспышками маленьких, но весьма эффективных молний и благополучно приземлился на светофор. Внизу небольшая группка людей маршировала кругами перед церковью с криками: «Свободу выбора! Женщина вправе распоряжаться своим телом!» Никто из них не заметил дракона. Бряк! — и Урниш двинулся дальше двумя диагональными рикошетами, оказавшись сперва на здании Оперы, из которого неслись режущие уши вопли, а затем на Кастро-стрит у Рынка, где пятьдесят или восемьдесят особей мужского пола размахивали плакатами и скандировали что-то о жестокости полиции. Полиции поблизости не наблюдалось, только дюжина голодных на вид калибарго, с трясущимися от предвкушения трапезы жвалами, с некоторым интересом следили за демонстрацией из-под навеса ближайшего кинотеатра.

Если бы только этот Сан-Франциско мог, когда придет время, направить всю свою энергию раздражения и злости на собственную защиту, подумал Урниш.

Чпок! — и он уже у Дивисадеро, где возле ресторана беснуются посетители, швыряя друг в друга тарелками, меню и пригоршнями еды. Дзинь! — дракон добрался до Геари и Аргуэлло. Бум! — он мчится вдоль Клемент-стрит к Пятой авеню. Здесь его задержало слабое землетрясение, колебания подземного мира, которые, кажется, ощутил лишь он; потом бац-бац-бац — тремя быстрыми скачками он перенесся на запад к Двадцать третьей авеню.

Здесь… здесь эманации Маргарет облагородили воздух. Он воспринимал ее импульсы всем своим существом, едва не лопаясь от радости.

Она здесь, сомнений нет.

Он устроился напротив дома человека-самца, уютно примостившись за пожарной колонкой. На улице не было никого, за исключением одинокого сердитого магога, шаркающего в сторону Урниша с явным намерением обсудить право обладания этим углом улицы. Однако времени на дискуссии у Урниша не было; он дематериализовал уродливого вонючку одной вспышкой сеппул-силы. В воздухе повисло омерзительное пятно. Затем, укрывшись в шаре зэбиль-силы и собрав остатки истощившейся в пути энергии, дракончик занялся извлечением Маргарет из чужой квартиры.

А она не желала выходить. Чем бы она там ни занималась, дело, похоже, всецело поглощало ее внимание. Урниша изумила и испугала мощность встреченного сопротивления.

Но он удвоил усилия, вычерпывая остатки энергии. Теперь он знал, что нападение субэфирных тварей неизбежно: счет идет уже не на часы, а, возможно, на минуты. Она должна быть дома, в безопасности собственной квартиры, когда вспыхнет конфликт. Иначе — парализовала его страшная мысль о немыслимом — как ему удастся защитить ее?

Маргарет… Маргарет…

Все, колодец потенциала осушен почти до дна. Зэбиль-сфера съежилась и истончилась. Он понял, что станет уязвим для любого случайного врага, который решится атаковать. Но улица все еще пустовала.

Маргарет…

Вот она наконец. Она появилась в ореоле света, льющегося из дверей дома напротив. За ней маячил самец, высокий, неуклюжий, излучающий грубую, агрессивную ауру, как раз такую, к каким Урниш питал отвращение. Маргарет задержалась на пороге, повернулась, улыбаясь, касаясь пальцами его руки, глядя на человека-мужчину так, что душа Урниша зарыдала. Аура Маргарет сияла в двух видимых и трех невидимых спектрах. Глаза ее сверкали. Урниш чувствовал, как из него выжимается вся влага его обожания.

Никогда. Никогда она не смотрела на дракона на книжной полке так. Миленькая, хитроумная, симпатичная, прелестная игрушка, но чтобы вот такими глазами, в которых заключена вся вселенная…

На миг он ощутил гнев. Нечто вроде того, что смертные называют ненавистью, потребностью отомстить, восстановить равновесие, нечто жалящее, развращающее, лишающее прав. Затем все прошло. Он был драконом, силой, а не каким-то там жалким порочным смертным. Он выше этого. И он любит ее.

«Довольно, — подумал он. — Довольно. Стоило лишь чуть-чуть побыть с ними — и в тебя просочилась их эмоциональная скверна. Время дорого».

— Идем, Маргарет, — пробормотал он, вложив в приказ всю свою мощь. — Идем немедля! Сейчас же, мигом, в безопасность!

Но ее последние секунды общения с самцом растянулись в вечность с половиной. Маленький дракон понимал, что истощает себя запредельно, но ничего не мог поделать. Дважды крохотные враждебные зубастики с мерцающими крылышками и полупрозрачными светящимися экзоскелетами пролетали мимо дверей, в которых она стояла, и дважды он, собрав крохи неуклонно убывающей энергии, обращал нежить в ничто.

— Идем!

Наконец-то пальцы ее оторвались от грубой кожи самца, Маргарет подарила мужчине еще один умопомрачающий взгляд и зашагала по узкой дорожке. Урниш мгновенно пристроился рядом, заключая женщину в сферу своего влияния, но оставаясь под прикрытием защитного шара. Она не должна видеть его — игрушку, милую забаву, хитрый механизм — здесь, так далеко от родимой книжной полки: она огорчится, узнав, что он проделал весь этот путь, чтобы найти ее, такой маленький и уязвимый. И даже не догадается, какой опасности он подвергался просто ради того, чтобы присмотреть за ней. Какая ирония: уязвима-то она, и все-таки это удивительное и прекрасное существо так беспокоится о нем!

Мир смертных колебался на грани, и все, что мог сделать сейчас Урниш, — это позаботиться, чтобы она добралась до своей квартиры, приглядеть за ней на пути через город, к Телеграфному Холму.

Невидимая для Маргарет, изверглась ночь.

Небо над Сан-Франциско обрело цвет кроваво-красных рубинов! Врата распахнулись настежь. Дракон ждал слишком долго. Крошечное отверстие превратилось в прореху, прореха — в брешь, брешь — в расселину, а расселина стала пропастью, когда разорвалась мембрана между смертным миром и чернотой, лежащей за его пределами. Небеса истекали кровью; визжащие демоны, оседлав алые лучи, неслись сквозь клубящиеся тучи вниз, вниз, вниз между громадами небоскребов.

Он ждал слишком долго! Он не оправдал доверия Мастера и с самого начала знал, что так и будет. Он не сила добра и быть ею не мог — знающий слишком мало, тянущий слишком долго.

Сейчас главное, чтобы Маргарет вернулась в убежище близ Телеграфного Холма. Уже оттуда, из безопасности защитной сферы, он попытается что-нибудь предпринять. Сейчас делать ему нечего. Он не просто потерпел неудачу. Все гораздо хуже. Он подвел черту под временем смертных.

Она села в автобус, он тоже. Летавцы с пастями-капканами двинулись на штурм, но дракон, метнув сгусток силы сквозь защитную сферу, расплющил их в лепешку.

Он защищал Маргарет в течение всей этой длинной кошмарной поездки.

Ночи растворяются в днях. Дни складываются в недели. Недели сцепляются в месяцы и годы. Время смертных бежит. Поступь драконьих веков нетороплива. Один год, два, четыре. Ветер метет улицы, воды океанов исчезают в гигантской сливной воронке.

— Еще виноградинку? — спросила она, оторвавшись от книги.

Маленький дракон задрал головку и разинул ротик.

— Ладно, попробуем еще разок… и постарайся поймать, пожалуйста. Я удобно устроилась, и не собираюсь снова вставать с дивана.

Она оторвала виноградину от грозди, прищурилась, прицелилась и бросила ягоду через всю комнату в направлении книжного шкафа. Урниш вытянул змеиную шейку и поймал на лету зеленоватый сочный шарик, щелкнув челюстями.

— Отлично, просто отлично! — Маргарет улыбнулась его проворству. — Сперва мы отдадим тебя в какую-нибудь команду резерва, потренируешься там немножко, а через годик-другой, глядишь, будешь играть центральным принимающим на Кэндлстик.

Она послала ему воздушный поцелуй и вернулась к книге. Стоял дивный весенний денек, из открытого окна веяло запахами фуксии и гладиолусов, а еще чеснока и душицы, которыми миссис Капамонте, что живет выше по улице, заправляла воскресный ужин.

Все это было, конечно, подделкой. Иллюзией.

Вне крохотной квартирки лежал лишь черный пепел до самого центра Земли, безвоздушная пустота простиралась во все концы пространства. Все было кончено, чего и боялся Мастер. Смертные погибли. Ни одно создание не жило за пределами этой квартиры, вне сферы силы. Ни один ребенок не смеялся, ни одна птица не порхала, ни одна губка не колыхалась на дне океана. Ничего. По ту сторону не существовало абсолютно ничего.

Урниш не заштопал малюсенькой дырочки, он просто не был силой добра. И время смертных окончилось. Миллиарды и миллиарды умерли страшной смертью, мир рухнул, чтобы никогда уже не подняться. Мрак и пустота воцарились навеки.

Потому что смертные существовали только как греза драконов, а для этого маленького дракончика, которому поручили спасти слабых людей — его творений, — любовь была высшим императивом.

Теперь они будут существовать так, по крайней мере пока длится ее жизнь. Здесь, в воображении Урниша.

Жизнь в мире сладости, света и удовольствия — в мире, которого не существует. Дракончик создал этот мир для нее, только для нее. Ради Маргарет он пожертвовал всем. Пожертвовал всем своим и тем, что принадлежало исчезнувшим неудачникам.

Да, печально, маленький дракон потерял честь, но оно того стоило! У него была Маргарет, и здесь, в его сне, они останутся вместе. Пока и она не умрет.

И тогда ему будет очень трудно продолжать жить. С ее уходом. Со всем тем, что осталось от погибшего мира. И будет совсем невыносимо терпеть угнездившиеся в нем человеческие чувства. Одиночество, грусть, потеря. Тогда воистину придет конец всему.

Но даже маленькие драконы стареют — хоть и медленно, так медленно…