Драконы

Чарльз де Линт родился в Нидерландах, но большую часть жизни провел в Онтарио близ Оттавы. Де Линт начал публиковать рассказы в конце 1970-х годов, а в 1983 году решил полностью посвятить себя творчеству. Его роман «Лунное сердце» («Moonheart») был удостоен премии Кроуфорда. Де Линт создал серию произведений, действие которых разворачивается в вымышленном городе Ньюфорде. Среди них сборники «Лунный свет и виноградная лоза» («Moonlight and Vines»), «Древо мечтаний» («Tapping the Dream Tree»), «Муза и греза» («Muse and Reverie»), а также романы «Лезвие сна» («Memory & Dream»), «Торговец» («Trader»), «Потерянные небеса» («Someplace to be Flying»), «Леса сердца» («Forests of the Heart»), «Волчья тень» («The Onion Girl»), «Призраки в Сети» («Spirit in the Wires») и «В обратном направлении» («Widdershins»).

Обычно произведения де Линта относят к жанру городского фэнтези, который благодаря ему стал очень популярен. Однако автор писал и эпическое фэнтези, например роман «Загадка поющих камней» («The Riddle of the Wren»), а также хоррор, начиная с «Муленгро» («Mulengro»). Пятнадцать раз де Линт входил в число финалистов Всемирной премии фэнтези и получил ее в 2000 году за сборник «Лунный свет и виноградная лоза» («Moonlight and Vines»). Среди последних работ писателя роман «Тайна Грейс» («The Mystery of Grace»), готовится к выходу новый сборник «Чарльз де Линт. Лучшее» («The Best of Charles de Lint»).

Пятьдесят лет назад Эльфландия вернулась.

Одним своим краем врезаясь в большой город, она образовала пограничную зону между нашим миром и блистательным царством эльфов и магии. Годы шли, а два мира так и жили сами по себе, сосуществуя только в этом месте, где магия и реальность наслаиваются друг на друга. Место называлось Граньтаун.

I

Уже давно за полночь, и помощи ждать неоткуда.

Трое Чистокровок схватили Никки в бесплатной ночлежке Диггеров, которой он заведовал в Жестяном городе, той части Сохо, где обычно тусовались бродяги. Серебристые ирокезы на головах Чистокровок играли черными и оранжевыми полосками, в ушах сверкали прозрачные камни, тела обтягивала черная кожа. Двое парней держали Никки, прижав к полу, а девица вытащила из кармана маленькую металлическую коробочку. Она поднесла коробочку к лицу Никки и тряхнула его.

Шшух-шшух.

— У меня кое-что есть для тебя, Никки, — сказала девушка.

Улыбка играла только на тонких губах Чистокровки, не отражаясь в глазах.

Никки дергался, стараясь высвободиться из чужих рук, но в следующий миг замер, когда дверной проем закрыла еще одна тень. В дверях стоял высокий Чистокровка, но не панк. Длинные серебристые волосы падали ему на плечи, а одежда была настоящей эльфийской, из какой-то скользкой переливающейся ткани, для которой не существует названия по эту сторону границы. Высокорожденный. Не из Граньтауна, а прямо из блистательной Эльфландии. Эльф вошел в комнату.

Кровь у Никки заледенела, когда он увидел в свете свечей лицо эльфа.

Это был Длинный Ланкин, рыцарь-убийца. Никки видел его всего раз в жизни — Тэм Шарпер как-то показал ему Высокорожденного в парке «Прощание» на концерте под открытым небом. В холодных глазах эльфа и ястребином лице было нечто такое, что, увидев однажды, забыть его было невозможно.

Шшух-шшух.

Взгляд Никки снова сосредоточился на девице и коробочке у нее в руке.

— Эта новинка, Никки, мальчик мой, только что появилась в городе, — пояснила она.

Звали ее Иса Крэн, она возглавляла банду Чистокровок, барыг, которые могли достать все, что только пожелаешь: травку, эльфийскую пыль, кокс, колеса, — у них было все.

— Я не…

— Да-да, все это знают, — кивнула Иса. — Никки завязал. Никки больше не глотает калики. Никки паршивый святоша.

Она щелкнула крышкой металлической коробочки и высыпала на ладонь ее содержимое. Розовато-лиловые хлопья заискрились в свете свечей.

— Смотри, такого еще не бывало, — продолжала Иса. — Не какие-нибудь там колеса, а нечто совершенно новое. Прямо из Эльфландии, Никки, мальчик мой. И, как ты понимаешь, благодаря этому снадобью бизнес пойдет в гору. Тот бизнес, который мешаешь мне делать ты, ты и Диггеры, сующие нос в чужие дела. Это называется шейк, Никки, и через несколько недель средство уже будет на улицах. Ну а сегодня мы запускаем пробную партию. И знаешь, что самое классное в этой штуке?

Никки с трудом сглотнул комок в горле, но не ответил.

— Стопроцентное привыкание, Никки! — На этот раз улыбка заиграла и во взгляде Исы. — Достаточно попробовать разок, и ты уже подсел. В этом-то и секрет бизнеса, Никки. Постоянные покупатели. — Она сделала знак Чистокровкам, которые прижимали Никки к полу. — Откройте ему рот.

— Н-нет…

Чистокровки раскрыли Никки рот раньше, чем он успел выдавить из себя слово. Он рвался из их рук, словно безумный, но они были слишком сильны для него.

— Это можно курить, — будничным тоном рассказывала Иса. — Можно раскрошить в порошок и нюхать, как кокс. Можно просто глотать. При желании можно даже засунуть в задницу. Но каким бы способом ты ни попробовал шейк, он прямиком отправляет тебя в то место, откуда ты, Никки, сбежал, когда завязал с наркотой. Помнишь, Никки, мальчик мой? Помнишь, каково это, ощущать себя на вершине мира, воображать себя паршивым пупом земли?

На глазах Никки блестели слезы, когда она сложила ладонь ковшиком и всыпала шейк ему в рот. Он давился, пытаясь сплюнуть, но Иса пощекотала ему шею нежными прохладными пальцами, и он рефлекторно глотнул.

— Теперь можно его отпустить, — сказала она подручным.

Двое Чистокровок убрали руки, и Никки, вскочив, бросился на нее. Иса небрежно отшвырнула его в сторону, и Никки растянулся на полу. Ее подручные двинулись к нему, но она качнула головой.

— Он уже отъехал, — объявила она.

И это была правда. Никки лежал там, где упал. Длинный Ланкин перешагнул через молодого человека и перевернул его на спину ногой в блестящем черном сапоге. Глаза Никки блестели, словно лакированные. Из угла рта стекала слюна.

— Видишь, Корвин? — спросила Иса. — Скормишь это дерьмо городу, и все отъедут раньше, чем успеют проглотить.

Длинный Ланкин кивнул:

— Самое поразительно, что они ведь будут платить деньги, чтобы это с ними случилось.

Никки лежал, глядя на них, пытаясь сосредоточить взгляд, пытаясь подняться, но он давно отъехал. Взлетел высоко. На вершину чертового мира.

— Ну как? — обратилась Иса к Высокорожденному. — Заключаем сделку или нет?

— Эксклюзивный контракт на три месяца, — кивнул Длинный Ланкин. — Первая поставка ожидается к концу недели.

Иса постаралась скрыть свое удовлетворение:

— Звучит неплохо.

— Но сначала закончите здесь, — велел Длинный Ланкин.

Он в последний раз взглянул на Никки, слабая улыбка заиграла в серебристых глазах, а затем он развернулся и покинул комнату.

Чистокровки подождали, пока он выйдет на улицу, посмотрели из окна, как он удаляется от дома, и только тогда позволили себе высказаться.

— Класс! — прокричал Мусор. — Иса, ну, ты даешь — у тебя железные яйца!

Тедди Грим кивнул:

— Да, иметь дело с Ланкином все равно что играть в кости с драконами. Но у тебя получилось, без дураков!

Шшух-шшух.

— Как дела, Никки? Уже повстречался с Господом?

Иса провела длинными ногтями по его щеке. Серебристый лак на ногтях засверкал в свете свечей.

Никки поднял на нее взгляд. Ему удалось сосредоточиться, но все вокруг застила радужная пленка слез. Шейк пробирал до самых костей, и это было здорово, боже, как же здорово это было. Но какая-то часть его существа помнила: он был торчком без будущего, когда Диггеры вернули его к жизни. Он прошел через адскую пытку, освобождаясь от власти наркотиков. День за днем выблевывал все кишки. Корчи и судороги. Ломка. Головные боли, такие пронзительные, словно сунул голову в усилитель и выкрутил громкость на полную мощь.

А потом он стал чистым.

Два года он был чистым. Два года работал, помогая другим пройти через этот ад. Помогал Диггерам одевать и кормить бродяг и беглецов, потерянных и одиноких. Помогал уговаривать торчков и алкашей. Помогал людям, готовым все бросить, потому что им было больно, у них «горели трубы» и вообще, они находили сотни других причин, какие люди находят, чтобы убить себя. И вот теперь…

Он слышал голос Исы, хотя она молчала: «Такого еще не бывало…»

Это верно. Уж ему ли не знать? Шейк привычно разливался по телу, словно давно знакомый. Никки ощущал, как дурь сияет внутри, и на фоне этого сияния в нем самом с каждой секундой все сильнее пульсировало что-то, как будто он вот-вот достигнет оргазма. Взлетел высоко. Давно отъехал.

«Стопроцентное привыкание…»

Он не сможет пройти через это еще раз. Не сможет этого сделать. Он уже однажды побывал в аду. Он не сможет вернуться. Он…

Шшух-шшух.

Иса встряхнула коробочку, серебристые глаза Чистокровки насмешливо блестели.

— Держи, Никки, — сказала она и сунула коробочку с шейком ему в карман. — Скоро он тебе понадобится.

Она распрямилась. Никки не мог отвести от нее глаз. Проклятые Чистокровки! Она такая красивая. Проклятые Чистокровки! Такая, как Иса Крэн, может соблазнить тебя одним только взглядом. Он ненавидел ее. Он ее хотел.

Она прочитала все это в его взгляде и засмеялась.

— Я не прикалываюсь с торчков, — сообщила она. — Обычно я их накалываю, Никки, мальчик мой.

Никки с трудом сел. Комната завертелась, огоньки свечей замелькали в пульсирующем разноцветном калейдоскопе, но затем все успокоилось. Тедди Грим двинулся в его сторону, но Иса остановила приятеля.

— Никки никому не сделает ничего плохого, — пообещала она. — Верно, Никки, мальчик мой?

Никки сделал усилие и встал на ноги, замер, покачиваясь, на полу, который слегка вздыхал под ним, пока комната переливалась разноцветными блестками. Чистокровки были похожи на сверкающие всполохи черных, серебристых и оранжевых огней.

Стопроцентное привыкание.

Ломка.

Он не сможет этого повторить. Никто не сможет повторить такое. Никки, подволакивая ноги, побрел через комнату к окну.

— Эй, Иса, — начал Мусор. — Может, нам лучше…

Они с Тедди Гримом двинулись к Никки, но раньше, чем они пересекли комнату, Никки выбросился в окно.

Стекло разбилось. Осколки зазвенели, как колокольчики. Он порезался, но было не больно. Стекло просто открыло тело, чтобы кровь могла дышать. Ветер зашумел у Никки в ушах. Все так быстро замелькало. Целый мир пришел в движение. Земля ждала, чтобы принять его в объятия. Она спасет его от Исы и Длинного Ланкина, от того ада, который ждет его, если он снова попытается бросить наркотики.

Падение было стремительным и в то же время неспешным. Ударившись о землю, он на какую-то головокружительную долю секунды успел осознать: «Я умер…»

А потом все кончилось.

— Твою ж мать! — высказался Мусор.

Трое Чистокровок смотрели из окна третьего этажа. Небольшое тело Никки замерло на тротуаре, изогнувшись под неестественным углом.

— Пошли, — сказала в итоге Иса. — Надо спалить этот дом. Диггерам пора понять, что настало время завязывать с этой их помощью. Те, кому они помогли, не стоят для нас ни гроша, верно?

Ее товарищи закивали.

— Значит, за дело.

Чуть позже, на улице, пока бесплатная ночлежка Диггеров исчезала в огне, Иса задержалась у изломанного тела Никки. Бродяги и беглецы выскакивали наружу, суетились вокруг, метались в панике рядом с горящим зданием. Серый дым поднимался к светлеющим небесам, навстречу приближающейся заре. Иса вынула из кармана лакированную карточку и поглядела на изображенного на ней дракона, черного на красном фоне, прежде чем уронить блестящий прямоугольник на тело Никки. Тедди Грим вопросительно посмотрел на нее.

— Может, подумают, что это сделал какой-нибудь тонг из города Драконов, — пояснила она.

Тедди Грим, а вслед за ним Мусор одобрительно заулыбались. Смеясь, они отправились в клубный район, чтобы пропустить еще по кружечке пивка.

II

Теперь они остались вдвоем.

Все остальные уже разбрелись спать к тому времени, когда над Сохо занялся серый рассвет. Они сидели на широком парадном крыльце Дома Диггеров — главного дома, единственного уцелевшего на расчищенном участке между Каналом и клубным районом Сохо, всего в паре шагов от Новой Азии. Оба они двигались туда, куда вела их музыка. Всю ночь напролет они играли блюзы.

У Берлин была коллекционная шестиструнная гитара «Мартин Нью-Йоркер». Ее небольшой корпус прекрасно умещался между коленом и грудью Берлин, тогда как гриф был достаточно широким, чтобы пальцы не задевали соседние струны. Но все-таки не настолько широким, чтобы маленькие руки Берлин не могли взять аккорд. Она исполняла простую последовательность в соль миноре, прикрыв фиалковые глаза и чуть покачивая головой в такт. У нее были густые волосы — темно-каштановые с зелеными прядями, — стянутые на затылке розовым шарфом, отчего вокруг головы получалось подобие нимба.

Берлин пела, и голос у нее был удивительно низкий, с хрипотцой, не вяжущийся с миниатюрной фигурой и примерно девятнадцатью годами. Джо До-ди-ди аккомпанировал ей на губной гармошке, привалившись спиной к перилам крыльца, и в его темных глазах отражалась улыбка.

На вид ему было далеко за семьдесят — черный старик, играющий блюз. На Джо была клетчатая рубаха и линялые джинсы с ярко-красными подтяжками. Волосы у него были совсем белые, а коричневое морщинистое лицо несло на себе следы всех песен, сыгранных за долгие годы. Он помнил их все, и еще несколько сверх того.

Джо пропел последнюю строчку, затем снова поднес гармошку к губам, пока пальцы Берлин неспешно проходились по грифу гитары. Когда Берлин брала последний аккорд, подводя черту под десятой песней подряд, Джо уже тянул долгую заключительную ноту.

— Н-да, — произнес он, вытирая гармошку о колено. — Это очень старый блюз.

Берлин улыбнулась:

— Научилась у Поп Лайтнинга, вот играл человек!

Джо на секунду растерялся. Поп Лайтнинг давным-давно умер в мире, за пределами Граньтауна. Наверное, лет через десять после Перехода. Старик с любопытством посмотрел на Берлин.

— Он сделал отличные записи, — наконец произнес Джо.

— Наверняка сделал. Кстати, знаешь вот эту? — Она принялась исполнять свою версию «Остывших чувств».

— Знаю ли я? Да я, можно сказать, сам ее сочинил, — сообщил Джо. — Я же был там, Берлин. Обычно ведь как? Играешь, получается отличная песня, но на ее дальнейшую судьбу тебе плевать.

Он поднес к губам гармошку, но, прежде чем успел заиграть, Берлин прижала руками струны. Во внезапно наступившей тишине они услышали скрип деревянных колес.

— Бренди сегодня рано, — заметил Джо.

Берлин кивнула:

— Слишком рано. У меня какое-то нехорошее предчувствие, Джо.

Они уже не играли, дожидаясь, пока Бренди Джек обогнет дом. Он шел, подволакивая ногу, старый тощий бродяга в потрепанных обносках. Волосы такие же белые, как у Джо, но кажутся вылинявшими на фоне бледной кожи. Рядом с бродягой шел здоровенный барбос, который тащил тележку со всеми пожитками Бренди. Жестяные банки и найденные вещи, журналы, пара старых номеров «Ридерз дайджест», куча книжек с оторванными бумажными обложками, тряпки, какая-то одежда, почти вся или слишком большая, или слишком маленькая для него, сломанная фисгармония и вполне еще целое укулеле — по кусочку всего, что могло отобразить разные стороны его пятидесятипятилетней жизни.

Пса звали Нос, на голове у него была маленькая шапочка с пропеллером, который даже крутился. Берлин искренне надеялась, что Бренди просто услышал музыку и пришел сыграть им пару песен из своего мюзик-холльного репертуара.

— Привет, Джек, — сказал Джо. — Рад тебя видеть.

Бренди скорбно покачал головой. Даже в самый солнечный денек его лицо неизменно сохраняло убитое выражение.

— Тащи сюда свое укулеле, Бренди, — предложила Берлин, — сыграй нам что-нибудь.

Бренди остановился в футе от ступенек, ведущих на крыльцо. Запряженный в тележку Нос уселся рядом, колотя по земле коротким хвостом.

— Видели, какое небо? — спросил Бренди.

Берлин с Джо переглянулись. Небо постепенно светлело, но все вокруг было мрачным и серым.

— Вон туда посмотрите. — Бренди махнул рукой на запад. — В Жестяном городе что-то горит. Что-то большое.

— Горит… — начал Джо.

Берлин перепрыгнула через перила и легко приземлилась под крыльцом, отошла назад, чтобы дом не загораживал западный горизонт.

— Черт! — произнесла она.

— Что там, Берлин? — спросил Джо.

— Черт!

Она взбежала по ступенькам и исчезла в доме. Спустя миг выскочила обратно. Поверх вылинявшей футболки была наброшена джинсовая куртка, джинсы заправлены в черные кожаные сапожки. Под курткой, в ножнах под мышками, висело по ножу.

— Это горит один из наших домов, — пояснила она Джо, выкатывая из-под навеса небольшой, видавший виды мотороллер, который до этого момента стоял, привалившись к стене, словно подвыпивший товарищ, неспособный держаться прямо.

Выудив из одного из многочисленных внутренних карманов маленькую коробочку-чарофон, она вставила ее в мотороллер и начала заводить. Двигатель чихнул пару раз, а затем машина ожила.

— А нам что делать, Берлин? — спросил Джо, спускаясь со ступенек и останавливаясь рядом с Бренди.

— Разбуди Ревуна. Присматривайте за домом.

— А как же дежурство?

Берлин нахмурилась. Примерно через час надо будет выкатить большой фургон и проехаться по ресторанам, чтобы забрать остатки продуктов, из которых Диггеры каждый вечер стряпают для бездомных бесплатный ужин. И на этой неделе очередь Берлин ездить по ресторанам.

— Если не вернусь вовремя, пусть съездит Кейси.

— Кейси вряд ли придет от этого в восторг, — заметил Джо. — Она вечно бурчит, что ты…

Берлин только помотала головой. Дав полный газ, она рванулась с места, и заднее колесо мотороллера плевалось грязью, пока она не выехала на дорогу.

Джо взглянул на Бренди, затем пожал плечами.

— Что ж, Кейси придется побурчать еще разок, — сказал он, поднимаясь обратно на крыльцо.

Когда Берлин подъехала, перед дымящимися руинами бесплатной ночлежки Диггеров в Жестяном городе стоял большой старый «харлей». Берлин остановила рядом с ним свой мотороллер и поставила на подножку. На сиденье «харлея» лежала крупная самка хорька. Она потягивалась всем гибким телом, наблюдая, как Берлин убирает в карман чарофон.

— Как поживаешь, Лабби? — спросила девушка, погладив зверька, прежде чем подойти к рослому темнокожему мужчине, стоявшему на коленях перед руинами здания.

Вокруг висела зловещая тишина. Сейчас здесь вовсю должны суетиться обитатели дома, готовить кофе, налаживать немудреный завтрак. Рядом с ними должны отираться бомжи — Крысы Сохо вечно надеются на подачку от тех, кто и сам выживает с трудом, но все-таки выживает. Однако в Жестяном городе было пусто. Только столб дыма поднимался к небесам от большого разрушенного дома.

— Господи! — пробормотала Берлин. — Что за…

Она не договорила, потому что успела подойти к хозяину «харлея» и увидела, на что он смотрит.

— Боже мой, Никки! — Она тоже упала на колени рядом с обмякшим, изломанным телом, слезы навернулись на глаза. Дрожащей рукой девушка коснулась холодной щеки, затем отвернулась. — Штырь? — негромко позвала она, и ее низкий голос звучал еще ниже обычного.

— Только держи себя в руках, Берлин, — отозвался он. — Тут уже ничем не поможешь.

Он обнял ее, когда Берлин начало трясти. Она разразилась слезами, и Штырь крепко прижал ее к себе, не обращая внимания на влагу, которая впитывалась ему в рубашку. Он гладил Берлин по голове, пока она наконец не отстранилась, усевшись на пятки. Фиалковые глаза потемнели от боли.

— Что произошло? — спросила она, и теперь голос звучал чуть тверже.

Штырь вздохнул. Он поднялся, осмотрелся, окидывая взглядом Жестяной город и остальное пространство за ним. Дреды вились у него по спине, похожие на толстых косматых змей. Когда он снова обернулся к Берлин, кофейная кожа у него на лице как будто натянулась.

— Мне кажется, Никки выбросился из окна, — произнес он в итоге.

Берлин замотала головой:

— Не может быть, Штырь! У него уже началась новая жизнь. Все то дерьмо осталось далеко позади…

Штырь молча протянул ей маленькую металлическую коробочку.

— Что это?

— Нашел у Никки в кармане.

Берлин открыла крышку и высыпала на ладонь розово-лиловые хлопья. Она послюнила палец и протянула к хлопьям, но Штырь перехватил ее руку:

— Не стоит.

— Но что это?

— Похоже на наркотик, только из-за этой штуки мне почему-то как-то не по себе.

Берлин рассмотрела сиреневатые хлопья, затем ссыпала их обратно в коробочку.

— Не может быть, что Никки снова начал, — сказала она.

Штырь кивнул:

— Именно так подумал и я. Вот это лежало у него на груди.

Он протянул Берлин блестящую карточку с печатью города Драконов — в стародавние времена похожими карточками пользовались, чтобы звонить по телефону. Берлин рассматривала черного дракона на красном фоне, покачивая головой.

— Я не знаю, чья это печать, — призналась она.

— Я тоже, но это совершенно точно телефонная карта.

— Какой-нибудь из китайских тонгов?

— Сомневаюсь, — ответил Штырь. — Скорее, кому-то хотелось обставить все так, как будто замешаны китайцы.

— Кровавые?

— Пока что трудно сказать, Берлин.

Берлин сунула карточку в задний карман.

— Значит, нужно узнать больше.

— А что делать с Никки?

— С Никки? Я…

Когда она снова взглянула на небольшое изломанное тело, слезы опять подступили к горлу.

Берлин сглотнула комок:

— Сможешь отвезти его в Дом на своем мотоцикле?

Штырь кивнул:

— Мы ничего не добьемся, не выяснив всех фактов, Берлин.

Берлин перевела взгляд с дымящихся руин на тело Никки.

— К черту! — сказала она. — Кто-то объявил нам войну, Штырь.

— Диггеры не ходят на войну, — напомнил ей Штырь.

— Зато Берлин ходит, — заявила она негромко. — И кажется, кто-то об этом забыл.

Штырь вздохнул:

— А может, именно этого они и добивались?

Берлин оторвала взгляд от тела Никки:

— Спасибо, что приехал, Штырь.

Штырь, кажется, хотел сказать что-то еще, но просто покачал головой:

— Не стоит.

Затем осторожно поднял Никки и понес к мотоциклу. Уложив тело на бензобак, он, вслед за мотороллером Берлин, поехал к Дому Диггеров.

III

История Диггеров уходит корнями в далекое прошлое.

Многие из тех, кто помнит о них, считают, что все началось в 1967 году в Хайт-Эшбери, Сан-Франциско, и в Йорквиле, Торонто. Лето Любви. Быть и любить. Музыка в парках. Диггеры обеспечивали бесплатным жильем, едой, медицинским обслуживанием и добрым советом людей, которые выпали из социума, которым некуда было идти, не к кому обратиться за помощью.

Однако первые диггеры появились в Англии в 1649 году. Это была радикально настроенная ветвь левеллеров, левого крыла армии Оливера Кромвеля. Христианские коммунисты, они не верили в частную собственность и получили презрительную кличку «копатели», когда пытались сообща возделывать бедную, заброшенную землю на холме Святого Георгия в Суррее. Их разогнали силой, и их название и надежды возродились только через триста лет, в шестидесятые годы XX века.

С тех пор они время от времени заявляли о себе, особенно заметно — во время голодных бунтов в Нью-Йорке в начале XXI века. И недавно Диггеры появились в Граньтауне, отвечая на невысказанные нужды городского населения, численность которого все увеличивалась из-за постоянного притока беженцев и отщепенцев, спасающихся от Мира с его вечно растущими капиталистическими проблемами.

Берлин вспоминала обо всем этом, пока Никки закапывали в землю на кладбище за Домом Диггеров. Вместо того чтобы ездить по окрестностям, выпрашивая объедки для своих подопечных, и искать им ночлег, они закапывают в землю одного из своих. Копают землю. Из года в год оскверняют это сокровище. И вот что получается, когда люди решают, будто могут владеть землей. Самые успешные цивилизации, во всяком случае самые развитые духовно, всегда приходили к пониманию, что могут лишь временно пользоваться землей.

Берлин ушла последней, когда закончилась служба, не соответствующая ни одному религиозному канону. Штырь оставил ее ненадолго рядом с могилой, но затем снова вышел из Дома, где успел переговорить с парой других Диггеров.

— Я не очень хорошо его знал, — подытожил он.

— Зато я знала его.

— Как вы познакомились?

— Это я его привела, уговаривала, наблюдала за ним в первые, самые трудные недели, когда он завязал с наркотиками. Я никогда не думала, что он… — Штырь обнял ее за плечи, но Берлин только помотала головой. — Со мной все в порядке. Я уже выплакалась, Штырь. Теперь я только хочу найти того мерзавца, который сделал это с Никки.

Ревун исполнял при Доме обязанности медика. Когда Никки привезли, он спустя несколько секунд отметил характерно расширенные зрачки покойного. Это была не передозировка, однако Никки, без сомнения, принял наркотик перед смертью.

— Иногда они просто принимаются за старое, — негромко заметил Штырь. — Это скверно, это грустно, но так бывает, Берлин.

— Я знаю. И еще я знаю, с кем такое случается. Никки принадлежал к совершенно иному типу. Штырь, когда он наконец освободился от зависимости, он чувствовал такое облегчение! Он был лучшим помощником для тех, кто решил завязать. Он ненавидел наркоту — любую. Поверь мне.

Штырь поглядел на сырую землю на могиле и вздохнул:

— Ладно. Попробую что-нибудь разузнать, может, что разнюхаю. Ты пока посидишь спокойно?

Берлин помотала головой:

— Я буду искать их, Штырь.

— Не стоит.

Она посмотрела ему в лицо потемневшими от гнева глазами:

— Ты обращаешься со мной как с ребенком, и мне это не нравится.

— Подумай о том, к чему могут привести твои поиски. Диггеров пока еще терпят, но только потому, что они не лезут в политику. Они ни во что не вмешиваются. Они не агрессивны. И если ты, Берлин, проявишь настойчивость, положение только усугубится. Хочешь, чтобы в городе Драконов нам перестали давать еду? Хочешь, чтобы банды Чистокровок или Шулеров устроили охоту на тебя и уничтожили все наши дома? Кто будет их защищать? Ты? Все дома разом?

— Если придется.

— Но тебе не придется. Это я смогу сделать вместо тебя. Господи, да я уже делаю!

— Ты не понимаешь, — сказала Берлин.

— Слушай, ты, случайно, не…

— Может, выслушаешь меня? Да, ты все время на улице, ты помогаешь многим людям, моим, с улицы — всем, кто попал в беду. Я очень это ценю. Но затем ты возвращаешься в свой обожаемый музей со всеми его экспонатами и отгораживаешься от мира дверью. А здесь все по-другому. Мы живем рядом с теми, кому пытаемся помочь.

— Но не…

Берлин снова его прервала:

— Я не говорю, что ты хоть в чем-то не прав, Штырь. Я понимаю, что случится, если ты откроешь свой музей для улицы, — музею придет конец. И ты делаешь для людей больше многих других, однако это не то же самое, что жить рядом с этими людьми. Как ты не понимаешь? Я хочу не просто мести. Я должна узнать, почему такое случилось. Кто сделал это с нами и почему.

— Ладно, — согласился Штырь. — Я уловил твою мысль. Пойдешь со мной или будешь действовать сама?

— Ты не обижайся, но лучше я сама.

Она выдержала его взгляд. Штырь погладил ее по щеке.

— Нас осталось так мало, — напомнил он. — Будь осторожна. Дай знать, если тебе что-нибудь понадобится.

Берлин кивнула.

Штырь развернулся и пошел прочь, оставив ее в одиночестве стоять у могилы. Она услышала, как утробно взревел мотор «харлея», затем звук затих, и тогда Берлин тоже отошла от могилы.

IV

На крыше звучала музыка.

Штырь услышал ее, заглушив мотор «харлея»: развеселую вариацию на тему джиги «Вино глупости», исполняемую на оловянной дудке и электрогитаре. Музыка доносилась из сада на крыше музея. Заперев мотоцикл и убрав в карман чарофон, Штырь поднялся на шесть лестничных пролетов и обнаружил в саду Мэнди Вудсдаттер и Дженни Колокольчик, которые развлекали своей музыкой Лабби. Хорек танцевал на задних лапах, безукоризненно соблюдая ритм джиги в шесть восьмых.

Увидев Штыря, девушки завершили песню.

— Как-то ты плохо выглядишь, — заметила Мэнди.

— День выдался скверный, — подтвердил Штырь.

Мэнди, с серебристыми глазами и волосами розово-лилового цвета, прислонилась спиной к балюстраде. На ней было коротенькое платье в горошек, подходившее к канареечно-желтому «Лес Полу». [40]Она была сольным гитаристом в группе «Хорн данс», однако почти все свободное время болталась по музею, изображая приемную дочь Штыря, к огромному изумлению его самого. Прислонив гитару к небольшому переносному усилителю, Мэнди взялась за термос, чтобы налить Штырю кружку чаю.

— Ты узнал, где был пожар? — спросила она.

Штырь кивнул:

— Кто-то спалил дом Диггеров в Жестяном городе.

— Неужели правда? Никто не пострадал?

— Парень по имени Никки, который управлял домом.

— Я с ним знакома, — сказала Дженни.

Она сняла Лабби с колена, в которое хорек все время тыкал носом, надеясь, что музыка снова зазвучит.

В отличие от полукровки Мэнди, девушка с дудкой была самым настоящим эльфом. Она подрабатывала на полставки официанткой в клубе Фаррела Дина в Сохо. Ее волосы были заплетены в полдюжины серебристых косичек с крохотными колокольчиками, звеневшими от каждого движения, и еще она носила солнцезащитные очки в пластмассовой оправе розового цвета. На ней была футболка, которую Штырь подарил Мэнди, с изображением давно канувшей в Лету рок-группы под названием «Дивинилы».

Штырь взял у Мэнди чай и кивнул в знак признательности. Опустившись в древнее кресло-качалку, он поставил ноги на гитарный футляр Мэнди и вздохнул.

— Так вот, Никки больше нет, — угрюмо произнес он.

— Нет?

— Я только что с похорон.

Девушки обменялись испуганными взглядами.

— Господи! — воскликнула Мэнди. — Какая ужасная смерть!

— Он не в огне погиб, — покачал головой Штырь. — Он был под наркотой и выпал из окна.

— Как-то это неправильно, — заметила Дженни. — Я знаю, что он когда-то был наркоманом, но ведь он давно уже бросил. Не может быть, чтобы он снова стал принимать наркотики.

— И Берлин сказала то же самое. Она очень тяжело переживает случившееся. Но мы нашли при нем одно дерьмо, весьма странного вида. Похоже, какой-то совершенно новый наркотик.

Несколькими сжатыми фразами Штырь поведал все подробности. Когда он договорил, все долго сидели молча. Лабби оставила Дженни в покое и устроилась на подлокотнике кресла-качалки. Штырь перебирал густую шерсть на шее хорька и глядел через сад на крыше на парк «Прощание» и за его пределы.

— Ладно, — произнес он наконец. — Время не ждет. Надо мне навестить город Драконов, кое о чем порасспрашивать.

— Я знаю человека, который может тебе помочь, — сказала Дженни.

— Кто такой?

— Мой учитель, Кога-сэнсэй.

В глазах Штыря промелькнула какая-то тень.

— Шоки, — произнес он тихо. — О нем я не подумал.

Дженни казалась озадаченной.

— Кто или что такое Шоки? — спросила она, но Штырь уже уходил.

— Не сейчас, — сказал он Лабби, когда хорек поднялся, чтобы последовать за ним. — Мэнди?

Мэнди позвала зверька обратно. Штырь кивнул всем трем из дверей:

— Ужинать меня не ждите. — И ушел.

Дженни и Мэнди переглянулись.

— Временами, — произнесла Дженни, помолчав несколько минут, — он по-настоящему меня пугает.

— Просто он немного увлекающийся, вот и все, — отозвалась Мэнди.

Дженни кивнула:

— Бедный Никки. Как же такое могло случиться? Уж от него я никак не ожидала, что он снова начнет.

Серое небо казалось мрачнее обычного. Воздух вдруг пахнул холодом. Мэнди вздрогнула.

— Пошли внутрь, — предложила она.

Девушки забрали вещи и унесли в квартиру, на пятом этаже музея.

Кога-сэнсэй жил за своим додзе, расположенном на втором этаже здания, где также размещалась лавка Торговцев. Магазин принадлежал пожилой чете японцев и занимал почти весь первый этаж. Штырь окинул взглядом товары, выставленные в витрине, — все, от японской лапши и импортных шоколадок в ярких обертках до эльфийских травяных сборов, — а затем пошел наверх.

Он узнал девушку, открывшую ему дверь, — еще одна официантка из клуба Фаррела Дина. На ней была безразмерная красная футболка с надписью «Токио» и на голове — черный ирокез, который сразу же бросался в глаза, поскольку торчал шипастым гребнем, добавляя добрые шесть дюймов к невысокой фигуре. Штырь слегка поклонился.

— Счастлив снова увидеть тебя, — произнес он на беглом японском. — Не могу ли я поговорить с Шоки-саном прямо сейчас?

— Прошу прощения, — проговорила девушка. — Но я… я не говорю по-японски.

— Кто там, Лаура? — окликнул из глубины помещения мужской голос.

— Это Штырь! — крикнула она, обернувшись через плечо.

И отошла в сторону, когда к двери подошел обладатель мужского голоса. Кога-сэнсэй был мускулистым и плотным, выше Лауры, но примерно на голову ниже Штыря, одет в самые заурядные белые брюки и рубаху без воротника. Он провел рукой по коротко остриженным темным волосам.

— Штырь, — повторил он мягко.

Штырь коротко поклонился, и Кога ответил тем же.

— Шоки-сан, — произнес Штырь.

— Обычно меня не называют этим именем.

Штырь пожал плечами:

— Но это имя, под которым тебя знаю я.

— Да. Верно. — Кога посмотрел на Лауру, затем вздохнул и отступил в сторону. — Может быть, войдешь?

Штырь скинул ботинки и, оставив их у двери, прошел мимо сэнсэя. Посреди комнаты он опустился на колени и, выпрямив спину, уселся на пятки.

— Что происходит? — шепотом спросила Лаура у Коги. — Я думала, вы с ним друзья.

— Мы с ним знакомы, — ответил Кога.

— Когда я видела вас в прошлый раз, вы казались добрыми друзьями.

Кога кивнул:

— Но сейчас он, кажется, с официальным визитом, Лаура.

— Ничего не понимаю. И почему он называет тебя Шоки?

В последний и единственный раз, когда к любовнику Лауры обращались так, ситуация была крайне неприятная. Шоки — это Изгоняющий Демонов. Демоном когда-то была она сама.

— Мы с ним знакомы с незапамятных времен, — пояснил Кога. — Однако между нами существует… разногласие с тех самых времен, и мы так и не разрешили его. — Он вскинул руку, не дав ей задать следующий вопрос. — Приготовь чай, Лаура.

— Значит, теперь я твоя гейша? Черт, когда ты вспоминаешь о прошлом, тебя по-настоящему заносит.

Кога улыбнулся. Эта улыбка обычно означала у него: «Пожалуйста, не сейчас, подеремся по этому поводу позже».

«Ладно, — улыбнулась она в ответ. — Позже».

— На этот раз, так и быть, прощаю, — сказала она.

Она понизила голос, чтобы ее услышал только Кога. Больно ткнув сэнсэя в живот пальцем, она молитвенно сложила ладони и поспешила на кухню, семеня, словно гейша. Кога закатил глаза, затем подошел к Штырю. Когда он уселся напротив своего гостя, выражение его лица снова стало сосредоточенным.

— Какая нежданная радость, — произнес он. — Я уже и не чаял увидеть тебя у себя дома.

Штырь едва заметно пожал плечами:

— Появилось неотложное дело.

Кога кивнул. Они в молчании дожидались, когда появится чай. Лаура вкатила низкий столик и поставила между мужчинами, налила им чаю в маленькие чашки из костяного фарфора. И только выпив по первой чашке и налив по второй, они перешли к делу Штыря.

Сидя рядом, Лаура сбоку наблюдала за ними, поражаясь тому, насколько они сейчас похожи. Она внимательно слушала, пока Штырь излагал проблему, возникшую у Диггеров, затем, пробормотав себе под нос что-то о «рабах и гейшах», она принесла тушь, пергамент и кисть, чтобы гость мог быстро набросать изображение дракона с карточки, оставленной на теле Никки.

— Почему, стоит только хоть словечком обмолвиться о наркотиках и драконах, как тут же все уверены, что виновата Новая Азия? — спросил Кога, когда Штырь закончил.

— Возможно, это как-то связано с вашими якудза и тонгами? — ответил вопросом на вопрос Штырь.

— Существуют и другие драконы…

— Меня интересует только этот, — перебил его Штырь.

Кога кивнул:

— Хорошо. Как мне кажется, это дракон тонга Чо, которым управляет Билли Ху. По крайней мере, был раньше. Я видел такое изображение на посуде в их игорном заведении.

— Вот не думал, что ты играешь, — удивился Штырь.

— Я не играю. Но посмотреть иногда люблю.

— Ясно. Спасибо.

Штырь начал подниматься, однако Кога протянул через стол руку, удерживая его:

— Так ты никогда не забудешь? Что тебе надо, чтобы забыть?

— Можешь вернуть Онису?

Кога покачал головой:

— У меня не было выбора.

— Думаешь, я этого не знаю? А то с чего бы, по-твоему, нам до сих пор общаться?

— Я просто подумал… если пройдет достаточно времени…

— Не валяй дурака, Шоки, времени прошло пока слишком мало. — Штырь коротко кивнул Коге, затем встал из-за стола. Он стоял, возвышаясь над Лаурой и сэнсэем. Посмотрел на Лауру. — Спасибо за чай, для гадзин [41]ты подала его по-настоящему хорошо.

Прежде чем Лаура нашлась что ответить, он уже вышел, закрыв за собой дверь. Она слышала, как он надевает на площадке ботинки, но дождалась звука удаляющихся шагов, прежде чем спросить:

— Что все это значит?

Кога покачал головой:

— Как я уже сказал, это давешнее недоразумение.

— Но кто такая эта Онису, о которой он говорил? Почему он так сердит на тебя, Кога?

— Онису была женой Штыря, очень давно.

— И она… она умерла?

Кога кивнул:

— Ее убил Шоки.

— Но ты же… — Лаура не смогла договорить.

— Я знаю, — сказал Кога. — Поверь мне, Лаура, знаю.

Лаура поняла, что на самом деле предпочла бы никогда не слышать об этой тайне.

— Она была демоном? Как я?

— Нет. — Кога передвинулся и сел рядом с ней. Взял ее за руку. — Существуют драконы, — произнес он, — которые являются здесь хранителями мира, Лаура. Драконы земли и огня, воды и воздуха — духи-хранители. Они обитают в человеческих телах, и маленькие участки этого мира подпадают под их защиту. Но иногда духи-хранители становятся слишком бесцеремонными, понимаешь? Они становятся такими, какой могла стать ты, если бы не научилась управлять своим демоном.

— Жена Штыря была таким драконом?

Кога кивнул.

— Тогда кто же такой Штырь?

Кога долго не отвечал. Когда он наконец заговорил, то так тихо, что Лауре пришлось придвинуться ближе, чтобы разобрать слова.

— На самом деле я не знаю, — признался он. — Знаю только, что когда-то он был моим другом.

— Как ты мог это сделать? — спросила Лаура. — Как ты мог ее убить?

— Ты не понимаешь, — качнул головой Кога. — Я сделал это ради него. Он нес за нее ответственность, точно так же как она — за него. Но сам он не мог этого сделать. И мне пришлось действовать вместо него.

Лаура вспомнила того демона, каким была. Вспомнила, как умоляла Когу, чтобы он, если не сможет спасти, убил бы ее, пока она не причинила зла кому-нибудь еще. Лаура вздрогнула. Вспоминать об этом она не любила. Поглядев на Когу, она поняла, что он тоже вспоминает. Она положила голову ему на плечо.

— Кажется, я понимаю, — сказала она.

Кога ничего не ответил. Он просто крепче прижался к ней, ища утешения.

V

Получилась высокая одинокая нота.

Берлин сидела на заднем крыльце Дома Диггеров, наигрывая на одной из гармошек Джо До-ди-ди, которая могла издавать такие высокие звуки, какие были не под силу голосовым связкам. Пока она играла, день угасал. Она ни о чем не думала, просто вспоминала. И ждала. Спустя некоторое время Берлин отложила губную гармошку и закурила сигарету.

Она ждала, пока не закончится день. Ждала, когда наступит ночь, когда оживет город Драконов. Джо пошевелился в кресле рядом с ней, но Берлин даже не повернула головы.

— Это долгий одинокий путь, — произнес наконец Джо.

Берлин выпустила струйку сине-серого дыма, рассматривая горящий кончик сигареты.

— Ты о чем?

— О возвращении.

— С чего ты взял, будто я добиваюсь чего-то большего? Может, я просто хочу узнать, что происходит, и остановить это?

— Иначе ты не была бы Берлин. Штырь поможет тебе?

Она пожала плечами:

— Он выясняет, я выясняю.

— И кто выяснит первым, получит приз?

Берлин медленно повернула голову:

— Что ты пытаешься мне сказать, Джо?

— Ничего. Просто… мы делаем хорошее дело, помогаем людям и все такое. Мне приятно сознавать, что я кому-то полезен, пусть это всего-навсего беглые панки и бомжи.

— Так должно быть и впредь.

— Но все равно уже не будет по-прежнему, — возразил Джо.

— Это не я начала.

— Никто тебя и не винит, Берлин. Я просто рассуждаю. Мыслю вслух.

Берлин метнула окурок на землю под крыльцом.

— Тебе вредно думать, неужели забыл? Сам мне говорил. Тот, кто много думает, не может играть блюз.

— Речь сейчас не о музыке, Берлин. Я говорю о том, что нам делать дальше, где мы окажемся, когда все это закончится.

Берлин вздохнула и поднялась:

— Мы изменимся, но это не обязательно к худшему, Джо. Мы все равно будем и дальше помогать людям.

— Каким людям? Сегодня на бесплатный ужин пришло полдюжины бродяг. Это конец. Люди напуганы. Уже ходят слухи, что там, где Диггеры, находиться небезопасно.

— Вот поэтому-то я и собираюсь что-нибудь предпринять.

Она ушла с крыльца раньше, чем Джо успел ответить, и направилась под навес, откуда выкатила свой мотороллер. Солнце почти село, опустилось за западную границу Граньтауна. Расчищенная площадка вокруг Дома тонула в тенях. Берлин оглянулась на Дом. Джо прав. Сегодня на ужин почти никто из бродяг не пришел, и ночевать у них никто не собирается.

Поэтому-то так тихо.

Она завела мотороллер. Шум мотора показался слишком громким в этой тишине. Берлин увеличила обороты и рванула через грязный двор на улицу. Когда она уже выкатывалась на асфальт, от густой тени под брошенным фургоном отделилась маленькая фигура и замахала Берлин.

Берлин одной рукой нажала на тормоз, останавливая мотороллер, а вторую положила на рукоять ножа. Но оставила нож в покое, как только увидела, кто перед ней.

— Привет, Берлин.

— Привет, Гамен. Как дела?

Гамен была одной из подопечных Сэмми, жила вместе с остальными детьми в старом заброшенном доме, откуда Сэмми управлял Пэками. Детишки Сэмми встречались в Сохо повсюду, доходя до Гавани торговцев и Риверсайда, — обросшие маленькие волчата в обносках, ищущие поживу на улицах и везде, где только возможно. Время от времени они появлялись в домах Диггеров, хотя Сэмми это не одобрял. Диггеры предоставляли ночлег всем желающим, и Сэмми вовсе не был в восторге, когда его волчата якшались с беглецами Чистокровок, которые появлялись в ночлежках с такой же регулярностью, как и другие уличные дети.

— Я слышала о пожаре в Жестяном городе, — сказала Гамен.

Она подняла на Берлин большие грустные глаза. Не многие могли отказать этой девчушке, когда она просила милостыню, — устоять перед такими глазами просто невозможно.

— Да, зрелище было малоприятное, — подтвердила Берлин. — Послушай, если ты голодна, у нас сегодня полно еды. Ступай к Дому, спроси Джо или Ревуна.

— Я пришла не за едой, — отказалась Гамен. — Меня прислал Сэмми.

Берлин удивленно подняла брови:

— И что Сэмми хочет сообщить?

Гамен потыкала край разбитой мостовой носком грязной туфли.

— Ну, я кое-что видела в Жестяном городе, и, когда рассказала ему, он велел мне поговорить с тобой. Больше ни с кем, только с тобой.

— Что ты видела, Гамен?

— Высокорожденного. Я видела Высокорожденного в переулке Жестяного города незадолго до того, как начался пожар.

Берлин внимательно посмотрела на девочку. Высокорожденный. В Жестяном городе. Конечно, это не полный бред, однако она должна принять во внимание источник информации. Сэмми самый настоящий расист. Он ненавидит Чистокровок. Очень даже в его духе было бы стравить Чистокровок с Диггерами, потому что от Диггеров он тоже не в восторге. Он уже лишился пары своих попрошаек, которые ушли к Диггерам, — этого недостаточно, чтобы он сделался их врагом, однако хватит, чтобы при случае он с радостью заставил их сцепиться с Чистокровками.

— Ты точно видела? — переспросила Берлин. — Или это Сэмми сказал тебе, что ты видела?

— Ну что ты, Берлин. Я не стала бы тебе врать.

Огромные глаза выдержали ее взгляд. Берлин вздохнула. Уличная попрошайка, да еще с такими глазищами — совершенно невозможно определить, врет этот ребенок или нет.

— Ладно, — сказала Берлин. — Спасибо за информацию, Гамен. Скажи Сэмми, что я перед ним в долгу.

— А передо мной?

— Мне казалось, мы с тобой друзья, — заметила Берлин. — У друзей не принято считаться.

Гамен на секунду задумалась над ее словами, затем ее угрюмое лицо просияло. Она быстро помахала Берлин и исчезла в густых тенях. Берлин сидела на своем мотороллере, который работал на холостых оборотах, и размышляла о том, что может означать полученная информация. Высокорожденный в Жестяном городе. И зелье, явившееся прямо из Эльфландии. Если только можно доверять Сэмми…

Она снова взвесила все, затем покачала головой. Этих сведений просто недостаточно. Переключив скорость, Берлин направилась в сторону города Драконов.

Берлин отлично ориентировалась в городе Драконов. Она знала все повороты и изгибы узких улиц. Знала безопасные дома и те, что были запретными даже для нее. Она умела слышать пульс улиц и Драконов, которые патрулировали их по двое и по трое. Но этим вечером все было не так.

Идя по улицам, она чувствовала на себе злобные взгляды, которыми провожали ее из чайных и магазинов. Бумажные фонари как будто жадничали сегодня больше обычного, оставляя темные лужи теней, растекавшиеся на поворотах, поглощая улицу. Воздух просто звенел от ненависти, и этот звон делался все громче с каждой встречей с очередным Драконом, мимо которого она проходила. И только наткнувшись в районе игорных заведений на Локаса, Берлин узнала, что происходит.

— Что ты здесь делаешь, Берлин? — спросил Локас, затаскивая ее с улицы в переулок. — Спятила, что ли?

Локас был худощавый темнокожий юнец, наполовину китаец, наполовину пуэрториканец. Он жил на окраине за парком «Прощание», но обычно проводил все вечера, курсируя по улицам Новой Азии.

Берлин стряхнула с себя его руку. Мотороллер она привязала цепью в переулке рядом с Хо-стрит, прежде чем двинуться пешком через город Драконов.

— С чего ты взял, что я спятила? Что вообще здесь творится, Локас?

— Ну и ну! Ты разве не знаешь? Все только о тебе и говорят, крошка. Говорят, это ты натравила на нас громил. Позвала бычар с окраины. На всех улицах только об этом и судачат. Ты же знаешь, что легавым на нас наплевать, разве что возьмут кого до выяснения, кто есть кто и что почем.

— И люди верят в такую чушь?

— Ну, это ж не просто слухи, детка. Все говорят только о тебе, и говорят все одно и то же.

— Так вот, все ошибаются. Слушай, Локас, неужели ты сам в это веришь?

— Я говорил им, что ты так не сделала бы, но все уже поверили, Берлин. Если ты потусуешься здесь еще немного, бычары с окраины получат твою голову, упакованную в симпатичную коробочку, если ты понимаешь, о чем я.

Берлин, ослабев, привалилась к стене.

— Господи! — пробормотала она. — Весь чертов мир встал с ног на голову!

— Что верно, то верно. Тебе лучше слинять отсюда, крошка. Дуй отсюда подальше.

Берлин кивнула:

— Ладно. Все ясно. Считай, меня уже нет. Но прежде чем я уйду, скажи мне еще кое-что.

— Чего ты хочешь, Берлин?

— Кому это принадлежит?

Она вынула блестящую телефонную карточку и положила ему на ладонь. Локас поднес карточку к свету, проникавшему с улицы, кинул беглый взгляд, затем повернулся к Берлин.

— Это старая печать, — сказал он. — Когда-то принадлежала людям Билли Ху, ты знаешь, о ком я? Тут речь идет о тонге, крошка. Чего тебе от них надо?

Было слишком темно, чтобы рассмотреть выражение его лица, но Берлин слышала в голосе Локаса подозрительные нотки.

— Ты слышал, что случилось с домом в Жестяном городе?

— Да, черт возьми. Никки был отличный парень.

— Кто-то оставил это на теле Никки.

Локас взвесил карточку на руке, затем вернул Берлин.

— Кто-то нарывается на неприятности и будет иметь дело не только с тобой, — произнес он наконец.

— Мне нужно поговорить с Билли Ху, Локас. Можешь устроить?

— Я разузнаю, что там назревает, перетру с народом.

— Было бы здорово, — сказала Берлин. — Похоже, большая назревает заваруха.

— Выходит, что так. У всех на тебя зуб, крошка, и ты…

Он замолк, не договорив. Берлин обернулась посмотреть, что его смутило, и увидела их, входящих в переулок. Драконы. Четверо, нет, пятеро.

— Мотай отсюда! — велела она Локасу.

— Но, Берлин, я…

— Пулей!

Когда он уже уходил, Берлин выпрямилась, приняла непринужденную позу и обернулась к Драконам. На самом деле, этого ей как раз не нужно. Придется действовать осторожно, не покалечить их, иначе положение только усугубится, но вот только эти парни не станут осторожничать.

— А нервы у тебя железные, — заметил один из Драконов, — если ты посмела притащиться сюда.

Он стоял на свету, и Берлин его узнала. Джеки Вонг. Половина банд в нижнем городе Драконов подчиняется ему. Красивый, подумалось ей.

— То, что ты обо мне слышал, Джеки, полная лажа, — отозвалась Берлин. — Дай мне пройти, пока никто не пострадал.

Джеки засмеялся. Поглядел на товарищей.

— Вы слышали? Она боится нас зашибить. — Он перевел на нее жесткий взгляд. — Боли мы не боимся, особенно если учесть, что больно будет тебе.

Берлин не стала утруждать себя ответом. «Не теряй хладнокровия! — приказала она себе. — Не сходи с ума. Не рви их на куски». Но их было пятеро, и они уже брали ее в кольцо. Она не сможет уложить пятерых, никого не порвав.

— Два момента, — произнесла она спокойно. — И я хочу, чтобы вы запомнили оба. Во-первых, все, что обо мне болтают на улицах, полная чушь.

— Ох, какая жалость, — усмехнулся Джеки. — И что же во-вторых?

— Не смей хамить Берлин.

Они даже не увидели ее первого движения. Она просто перелетела к стене, сорвала с двух мусорных бачков крышки и метнула их в Драконов, затем подпрыгнула и встала на пожарную лестницу, которая находилась прямо у нее над головой. Двое Драконов упали, когда в них врезались крышки. Оставшиеся трое ринулись к ней, и она приземлилась между ними.

Опускаясь, Берлин ударила одного ногой. Она пыталась сдержать себя, но все-таки услышала, как хрустнула его берцовая кость у нее под подошвой. На второго она обрушила град молниеносных ударов, и Дракон, задыхаясь, грохнулся на землю. Она развернулась к Джеки — тот уже пытался ударить ее ногой с разворота.

Она пригнулась, уходя от удара, и заехала ему кулаком ниже пояса. Когда Джеки падал, Берлин перекинула его за спину и двинулась навстречу тем двоим, в кого попали крышки от мусорных бачков. Они уже успели встать на ноги. У нее из груди вырвался низкий рык — рокот, превратившийся в крик пантеры. Двое Драконов вроде бы собирались драться, но, как только она сделала шаг в их сторону, оба дали деру.

В голове Берлин разгорался жар, языками пламени слизывавший все мысли. Ее глаза жутко заблестели, когда она окинула взглядом поверженных врагов. Подошла к ближайшему, но остановилась. Наклонив голову, Берлин принялась размеренно дышать, успокаивая жар, пока огонек в глазах не погас, пока рык в груди не затих.

Опасно. Она едва не сорвалась. Она чуть…

Берлин поглядела на потрясенного Джеки. Кроме боли, в его глазах сквозил страх. Отлично. Вот теперь Драконы действительно начнут гоняться за ней. Она отвела взгляд и скользящей походкой двинулась дальше по переулку. Надо на время исчезнуть. Либо так, либо придется перебить всех бандитов в городе Драконов, чтобы они не прикончили ее.

VI

Иса Крэн смеялась.

Она сидела за столом в «Андеграунде», музыкальном клубе на Хо-стрит, всего в одном квартале от «Танцующего хорька». На сцене были «Дрэгэм даун», исполняли в бешеном темпе свою версию «К чертям наше будущее». Мусор обтекал рядом с Исой, положив ноги на соседний стул и откинув голову на спинку своего. На столе перед ними стоял пустой кувшин из-под пива. У обоих в пальцах дымились косяки с «бордертаунской синевой».

Тедди Грим вернулся с полным кувшином пива. Сел, скинув со стула ноги Мусора. Иса передала ему косяк.

— До сих пор не могу поверить, — произнес он. — Я всегда знал, что Берлин вспыльчивая, но не думал, что она так легко заводится.

— Просто она до сих пор не на тех нарывалась, — заметила Иса. — Вот и все. Завтра начнем распускать слухи в Риверсайде и Скандальном квартале, точно так же как мы сделали это в городе Драконов. И тогда, куда бы она ни кинулась, ей везде хана.

Мусор налил пива из нового кувшина.

— Так что, мы спалим сегодня их главную берлогу или как? — желал он знать.

Иса покачала головой:

— К чему утруждать себя? Драконы наверняка разнесут их логово по кирпичику вместо нас, после того как Берлин подлила масла в огонь. — Она усмехнулась. — Девчонка потрепала самого Джеки Вонга, шутка ли? Могу поспорить, Драконы уже жаждут мести.

— Так что мы-то будем делать? — спросил Мусор.

Иса с Тедди Гримом понимающе переглянулись.

— Похоже, наш Мусорок вошел во вкус, сжигая горожан.

— Ну ты че, мы пока еще никого не сожгли.

— Это нам просто пока не повезло. Сегодня сначала забьем все окна и двери, прежде чем поджигать их дом на Рынке.

— Но там наверняка поблизости ошиваются копы, — заметил Тедди Грим.

Городская охрана старалась держаться подальше от Сохо и подобных ему районов, предоставляя им жить по собственным законам, но вот Гавань торговцев совсем иное дело. Половина экономики Граньтауна зависела от Рынка. Рынок и его окрестности постоянно патрулировали копы, и в форме, и переодетые в штатское.

— Твою мать! — сказала Иса. — Вот кому-то повезло. Придется им держаться от нас подальше.

Группа на сцене грянула «Рви в клочья», металлический вой гитары перекрывал низкий грохот ритм-секции.

— Задай жару! — взвизгнула Иса.

Музыка заглушила ее крик, однако лидер-гитарист перехватил взгляд Исы и подмигнул, прежде чем перейти к рубленым аккордам, которые вторили словам текста. Иса повернулась к товарищам.

— Люблю это дерьмо! — сообщила она, затягиваясь косяком.

VII

Прошло два дня, а стало только хуже.

Штырь сидел в зале, посвященном пионерам Америки, рассматривая развешенные по стенам маски качина — духов-предков индейцев хопи. Не надо ему было ходить к Коге. Началось все не у него, но это уже не важно. Столько всего обрушилось разом. Он снова увидел Когу, и в таком окружении. Кога, сэнсэй и муж. Шоки, Изгоняющий Демонов.

Слишком много воспоминаний связано с Когой. Прежние ошибки, нынешние ошибки. Онису, мертвая, ушедшая навсегда. Но возродившаяся в Берлин. Или же только безумие Онису пустило корни в Берлин. Впрочем, какая разница.

Прошло два дня с тех пор, как Берлин исчезла в городе Драконов, однако на улицах только о ней и говорили. На нее ополчился уже весь Граньтаун. Утверждали, будто она обратилась к громилам задолго до того, как кто-то напал на Диггеров. Уверяли, будто бы пожар в Жестяном городе был первым шагом, справедливым возмездием за те несчастья, какие она навлекла на город. И на свою голову.

Штырь столько наслушался, что сам почти поверил.

В ту ночь Берлин потрепала Драконов. Потом пришли вести, что на следующий день она разметала банду портовых Крыс, которые загнали ее в угол в Риверсайде. Двое из Крыс скончались. Позже она вывела из строя Чистокровок, столкнувшихся с ней под Старой Стеной.

Штырь погладил Лабби. Хорек смирно лежал у него на колене, глаза открыты, но смотрят куда-то в пустоту. Интересно, зверек видит перед собой те же смутные перспективы, что и он?

Две ночи назад кто-то сжег дом Диггеров у Рынка. Теперь у них остался только главный Дом в Сохо, но сейчас там никого — на дом напали объединенные банды Чистокровок и Драконов и все там разнесли. Вероятно, поджидали Берлин, хотя никто не верил, что она появится. Просто надо же им было хоть как-то проявить себя.

И вот теперь, как будто мало всего остального, поползли слухи о том, что на улицах появилась новая дурь. Шейк. Кайфа — море, и в вену колоть не надо. Штырь помнил коробочку, которую нашли при Никки. Должно быть, это и есть шейк. Все в этом деле связано, но будь он проклят, если в состоянии отыскать эту связь. Он знает только, что Берлин перешагнула черту, и ему необходимо ее отыскать.

Штырь поднял голову, когда Мэнди вошла в зал.

— Когда вернулся? — спросила она.

Штырь пожал плечами:

— Примерно час назад.

— Полагаю, никаких результатов?

«Это зависит, — подумал Штырь, — от того, насколько сильно он хочет найти Берлин».

— Не повезло, — согласился он.

— И становится все хуже и хуже.

Штырь вспомнил черную ночь, серебристую вспышку лезвия катаны, входящего в плоть, вспомнил, как сжимал Онису в объятиях. Тогда он был не в силах плакать. Кога, стоя на коленях по другую сторону от тела его жены, рыдал за обоих.

— Я обязан поговорить с ней, — сказал Штырь. — Может, еще не поздно.

— Не поздно для чего?

Штырь холодно взглянул на Мэнди и передал ей Лабби.

— Не хочу, чтобы повторилось прошлое, — сказал он. — Потому что на этот раз действовать придется мне самому.

— Штырь, о чем ты говоришь?

Он кивнул на хорька:

— Ты ведь о ней позаботишься?

— Конечно, но…

Он ушел раньше, чем она успела договорить, осталось лишь эхо его шагов в пустом зале. Мэнди посмотрела на маски качина, развешенные по стенам, и содрогнулась.

Оставалось еще одно место, где Штырь пока не искал. Туда он и поехал, пролетая квартал за кварталом на могучем «харлее». Это место находилось за пределами Жестяного города. Покрытые мусором участки земли были пусты — стали пусты после пожара. Только кое-где еще поднимались шалаши из кусков жести. Встречались парусиновые палатки. А в остальных местах торчали остатки фундаментов более солидных жилищ с надвинутыми сверху листами покореженного железа. Но не было видно ни одного бездомного.

Штырь поехал дальше, на старую товарную станцию.

До того как свершился Переход и Эльфландия заползла в город, превращая его в приграничную зону, здесь находился главный транспортный узел. Но поезда перестали приходить, десятилетия сделали свое дело, и сердце железнодорожной системы города превратилось в мусорную свалку. Теперь, по прошествии стольких лет, под кучами отбросов уже не было видно рельсов. Только старые грузовые вагоны, разбросанные там и сям, возвышались над морем хлама, словно выбросившиеся на берег киты.

Здесь нашли приют крысы — не дети из Сохо, а животные, на которых Лабби в юности училась охотиться. Имелись и другие обитатели. Неистребимые бомжи устроили в недрах свалки свой лагерь. Некоторые даже использовали более или менее сохранившиеся старые вагоны, натаскивали туда ковры, мебель, превращая в подобие настоящего дома. Однако свое название эта местность получила благодаря третьим обитателям, которые и являлись истинными хозяевами свалки.

Место называлось теперь Собачьим городом.

Штырь доехал до края мусорной кучи и остановил мотоцикл. Убрав в карман чарофон, откатил в сторонку большой «харлей» и принялся терпеливо ждать. Он был знаком с правилами. Если ты не свежая гора отбросов, придется подождать.

Они начали спускаться с мусорных завалов, огромные мастифы и маленькие местные колли с крысиными ушками. Немецкие овчарки и доберманы. Но больше всего было дворняг — поджарых, мускулистых псов, в венах которых текла кровь сотен пород.

Собаки окружили мотоцикл, но Штырь не шевельнул ни мускулом, не произнес ни слова. Стоит хотя бы моргнуть, и они набросятся на него всей стаей. Он просто ждал, дыша через рот, чтобы не закашляться от мусорной вони. Собаки не подходили близко, но не потому, что боялись его. Они тоже были знакомы с правилами. Они ждали, точно так же как он.

Наверное, прошло примерно полчаса, когда Штырь заметил краем глаза движение. Через стаю собак брел старый бродяга. Лицо у него было коричневое, обожженное солнцем, волосы белые, тонкие как паутина, доходящие до плеч. На одежде столько заплат, что уже не разобрать, какого цвета была основа. Бродяга шел босиком, кожа на его ступнях могла поспорить по прочности с кирзой. За плечом у бездомного болтался вещмешок, в нем что-то позвякивало. Подойдя к Штырю, бомж просто остановился и уставился на него.

— Я всего лишь хочу поговорить с ней, — произнес Штырь. — Ничего больше.

— С кем поговорить?

Штырь опустил руку в карман — очень медленно, потому что один мастиф приблизился к нему на несколько шагов, — и вынул жестянку с жевательным табаком. Бросил жестянку бомжу.

— С Берлин, — сказал Штырь. — Мне надо просто поговорить с ней, Паццо.

Бомж некоторое время рассматривал жестянку, затем сунул в вещмешок. Не говоря ни слова, он развернулся и пошел по едва заметной тропинке, извивавшейся между горами мусора. Штырь сделал несколько вдохов и выдохов, а затем двинулся вслед за стариком, и собаки волнами покатились за ними, не трогая Штыря, но все-таки держась так близко, что он ощущал тепло их тел.

Паццо вел его по длинной извивающейся тропке через Собачий город, несколько раз останавливался, чтобы добавить что-то в свой мешок, бормотал себе под нос, но ни разу не взглянул прямо на Штыря. Собаки как будто считали все вдохи Штыря. Вонь стояла невыносимая. Воздух казался из-за нее густым, и еще в нем было полно мух. На вершинах некоторых куч сидели крысы, но при виде собак они зарывались в мусор с такой быстротой, что Штырь каждый раз сомневался, не померещились ли они ему.

Прошло довольно много времени, но в конце концов все оказались в узкой расселине между двумя горами мусора, и Штырь часто заморгал от того, что открылось его взору. Он никогда не забирался в центр Собачьего города, даже не подозревал, что такое может существовать здесь.

Несколько грузовых вагонов, составленных в круг, словно фургоны в старом вестерне, обрамляли поляну, окруженную такими завалами мусора, что эти вагоны казались на их фоне игрушечными. Внутри круга росли кусты и трава; лианы, покрытые цветами, оплетали стенки вагонов. Воздух здесь почему-то был чистым. Собаки рванули вперед, предоставив Штырю плестись за старым бродягой. До ушей Штыря донеслись звуки гитары. Когда они с Паццо обогнули ближайший вагон, он увидел Берлин — она сидела у костра с несколькими бродягами.

Здесь были Бренди Джек и Джо До-ди-ди. По-видимому, кто-то из них принес сюда ее гитару, но Штырь не сумел угадать кто. Берлин доиграла до конца песню — медленную вариацию на тему «Блюза Собачьего города». Возможно, она подозревала, что Штырь идет, и играла специально для него? Ему всегда нравилась эта тема. Наверное, Берлин сама ее сочинила, просто никогда не признавалась.

Паццо пошел дальше, и остальные бродяги отошли от костра, увидев Штыря. Он прислонился к большой железной цистерне и поглядел на Берлин. Она посмотрела на него, но выражение ее лица оставалось непроницаемым. Штырь долго смотрел ей в глаза, прежде чем присесть на бревно по другую сторону костра.

— Так что же происходит, Берлин? Ты объявила городу войну?

— Рада видеть тебя, Штырь.

— Не уходи от вопроса, Берлин. Что, черт возьми, происходит?

— Город объявил войну мне.

— Чушь собачья!

Ее брови удивленно взлетели.

— Неужели? А как бы ты это назвал?

— Мне кажется, ты перешла черту.

Она пробежалась пальцами по грифу, не глядя на струны, не глядя вообще никуда. Когда ее взгляд все-таки сосредоточился на Штыре, фиалковые глаза горели гневом.

— Мне почему-то казалось, что уж ты-то не поверишь в тот бред, что болтают на улицах, Штырь. Ты меня разочаровываешь.

— А что еще мне остается? Ты мечешься по улицам, колотишь всех, кто попадается под руку… Господи, ты даже не поговорила со мной.

— Что бы я тебе сказала? К тому же я сейчас тебе говорю отчетливо и громко.

— Объясни мне, Берлин. Что происходит?

— Ты слепой?

Злые слова уже рвались из горла Штыря, но он отвернулся и уставился в огонь, дожидаясь, пока они улягутся.

— Может быть, я и слепой, — сказал он. — Объясни.

— Кто-то объявил охоту на меня, все началось как будто с Диггеров, но теперь, судя по всему, гоняются только за мной.

— Кто объявил охоту?

— Не знаю. Знаю лишь, что кто-то явился с той стороны Границы по мою душу.

Штырь вздохнул:

— Но это бессмыслица какая-то.

— А я и не говорила, что здесь кроется какой-то глубокий смысл.

— И это никак не объясняет, зачем ты перебила половину бандитов в городе. У тебя есть обязанности, Берлин. И ты не имеешь права вести себя так.

— Да пошел ты, Штырь! Я пытаюсь остаться в живых, вот и все. Не все мы такие, как ты, — готовые скорее получить пулю в живот, чем проявить свою истинную натуру, когда нас убивают.

— Ты не…

— Кроме того, не у всех имеются под рукой целители из числа полукровок, готовые эту самую пулю вынуть.

— Мэнди мне не…

— Хватит, Штырь. Посмотри в лицо фактам. Я не ты. Я не могу быть тобой. И я не хочу быть тобой. Ничего личного, пойми, но у меня свой способ улаживать проблемы. Кстати, если на то пошло, сколько ты убил?

— Я убил их в естественных условиях, а не…

— Господи! Не могу поверить, что ты такое говоришь. Мертвые уже мертвы, Штырь. Это не я охочусь за людьми, это люди охотятся за мной. Они ополчились на меня, поэтому должны знать, что я не буду смирно стоять, позволяя себя убить и не показывая, на что я способна. Наверное, ты считаешь, что отлупить пару панков в переулке нормально, возможно, даже застрелить их, как ты недавно застрелил Финнегана Стила, но всем нам приходится играть с теми картами, какие есть на руках. Однако тот, кто сдавал карты мне, был очень непрост.

— Я больше не узнаю тебя.

— Может, ты никогда меня и не знал, Штырь?

— Если ты не прекратишь, мне придется самому тебя остановить.

На мгновение взгляд Берлин смягчился.

— Я не Онису, — произнесла она осторожно. — Тебе пора уже перестать примерять на меня ее жизнь.

— Не впутывай сюда ее.

— Ты сам ее впутываешь. Считаешь, будто я перешагнула черту, но на самом деле ты боишься того, с чем не сталкивался уже много лет. Штырь, я — Берлин, запомни. Я не клон Штыря, не клон Онису. Я — это я. И по каким-то причинам множество людей хочет моей смерти.

Штырь поднялся.

— Возвращайся со мной, — предложил он. — Мы займемся ими вместе.

— И что мы сделаем? Пойдем в суд? Не смеши меня, Штырь. Все должно закончиться на улице, где и началось. Я должна найти тех гадов, которые все это затеяли, и прижать к стенке. Только так можно покончить с этим делом. Я должна взять их за шиворот и доказать всем бандам, что я не такая, как им наговорили.

— Я ухожу, — предупредил Штырь. — Либо ты идешь со мной…

— Вечно у тебя либо черное, либо белое, да? Либо я с тобой, либо против тебя?

— …либо я вернусь за тобой. Даю тебе время до полуночи.

Берлин покачала головой:

— Я не пойду с тобой, Штырь. Ни сейчас, ни потом. И меня не будет здесь, когда ты вернешься.

— Я тебя найду.

— Знаю, что найдешь.

Она смотрела, как он удаляется. Ее пальцы медленно скользили по грифу, но в какой-то момент она сбилась. Если бы Штырь тогда обернулся, то увидел бы, что ее глаза полны слез. Но он так и не обернулся.

Мэнди услышала, как вернулся Штырь, и побежала к нему. Он сидел на крыше в позе сэйдза, [42]положив катану в ножнах под правую руку.

— Штырь? — окликнула она тихо.

Когда он не отозвался, Мэнди встала перед ним, а затем опустилась на колени, чтобы заглянуть в лицо:

— Ты ее нашел?

Его лицо было так же неподвижно, как маски качина этажом ниже.

— Ты меня пугаешь, Штырь.

Его взгляд медленно сосредоточился на ней.

— Я нашел ее, — ответил он. — Но, видит бог, лучше бы не находил.

Мэнди посмотрела на клинок в деревянных полированных ножнах. Холодок пробежал у нее по спине.

— О чем ты говоришь, Штырь? Ты… ты ее убил?

Он покачал головой.

— Но убью, — сказал он. Его голос упал до едва слышного шепота: — Помоги мне Господь, убью!

VIII

Боль резанула ее, словно лезвием бритвы.

Берлин сидела, скорчившись над гитарой, прижимаясь к инструменту, как будто силясь сдержать поток слез. Костер перед ней трещал и плевался искрами. За вагонами раздавался собачий вой.

— Собаки знают его запах, они выследят его.

Она подняла затуманенный слезами взгляд и увидела Паццо: он сидел на корточках перед ней, и в глазах у него горел гневный огонек. Она молча покачала головой.

— Он не виноват, — сказала Берлин. — Он попал в ловушку, как и все мы. Есть кое-что, что требовалось разрешить давным-давно. Понимаешь, Паццо, он никогда не пытался разобраться. Он только делал вид, будто ничего не замечает, отодвигал подальше, чтобы ничего не решать. Но так нельзя. Необходимо принимать решение. Если не примешь вовремя, когда у тебя еще есть возможность выбора, то настанет миг и все решится само, выйдя из-под контроля.

Паццо на самом деле понятия не имел, о чем она говорит:

— Из-за него ты плачешь.

— Он человек жесткий, такой он выбрал для себя способ выживания. Просто заковал себя в броню и так живет. Мне кажется, дело еще и в девушке, которая решила быть с ним рядом. Наверное, она пробила в его доспехах брешь, и теперь все внутри его распадается на части. Просто распадается.

Паццо пожал плечами. Порывшись в одном из залатанных карманов, он извлек чистый носовой платок и протянул Берлин.

— Спасибо.

— К тебе еще один гость.

Берлин попыталась улыбнуться:

— Да я сегодня просто Мисс Популярность!

— Хочешь его видеть?

Берлин кивнула, затем, когда Паццо отошел, высморкалась. Спустя несколько секунд бродяга вернулся, ведя за собой Локаса.

— Тот парень тебя расстроил… — начал Паццо.

— Ничего, Паццо. Я в порядке, честное слово.

Локас дождался, пока старый бродяга уйдет, затем опустился на бревно, с которого совсем недавно поднялся Штырь.

— Ну, Берлин! Странные же у тебя друзья.

— Включая тебя?

— Точно! — Он усмехнулся, белые зубы засверкали на смуглом лице, и Берлин невольно заулыбалась в ответ.

— Ну как, повезло тебе? — спросила она.

Локас пожал плечами:

— Можно и так сказать. С Сэмми никаких проблем. У него зуб на тех, кто выбросил шейк на улицу, и, если ты притащишь их, он нам поможет.

— А как насчет Драконов?

— Ну, Джеки Вонг с удовольствием отрезал бы тебе яйца, если бы они у тебя были. Но Драконы все равно придут. Билли Ху пришлет кого-нибудь проследить, чтобы не нарушались интересы тонга Чо. Скорее всего, это будет Хсиан.

— Он хотя бы честный. Как насчет Чистокровок?

— Кровавые будут, и портовые Крысы тоже, всех понемногу, все жаждут оторвать от тебя кусок, поскольку уверены, что ты никого не притащишь.

Берлин кивнула:

— А я притащу?

— Джон Коклджон выследил их. Бабу, которая тебе нужна, зовут Иса Крэн. Она тесно связана с кем-то по ту сторону Границы, но никто не знает с кем. Тебе придется идти за ней самой, Берлин. Мы с Джоном с ней не справимся. Она просто жуткая.

Взгляд Берлин затуманился.

— О, уж я ее приведу.

— Ты ее знаешь?

— Я знаю, где ее найти.

— Тогда чего ты ждешь?

— Ночи. На какое время назначен сбор?

— На полночь. На старой станции.

— Со щитом или на щите, — негромко произнесла Берлин.

Локас помотал головой:

— Как ты иногда странно выражаешься, Берлин.

IX

Маг не смог ей помочь.

— Не потому, что я не хочу, — сказал Фаррел Дин Мэнди. — Я просто не могу этого сделать.

Они сидели в недрах «Танцующего хорька». В клубе было тихо, ланч закончился, до обеда еще далеко. К середине вечера, когда на сцену выйдут музыканты, сюда набьется столько народу, что даже встать будет негде. А пока Мэнди слышала звяканье колокольчиков Дженни Колокольчик, которая подметала зал.

Фаррел Дин вздохнул:

— Все это началось так давно.

— Что ты имеешь в виду?

— Это не моя тайна.

— Ладно. Но почему ты не можешь мне помочь?

Фаррел Дин секунду смотрел на нее, после чего принялся прочищать и заново набивать трубку.

— Моя магия не действует на таких, как Штырь, — произнес он, покончив с трубкой.

Облако дыма поднялось над его головой.

Мэнди медленно кивнула, вспомнив. Один раз маг наложил заклятие на музыку «Хорн данс». Она зачаровывала всех, кто ее слышал, кроме Штыря и того эльфа, которого он тогда старался не убить. Но все его старания оказались напрасны.

— Но хоть кто-то может мне помочь? — спросила она.

— Шоки.

— Кто такой Шоки? — Она смутно припоминала, что уже слышала раньше это имя. Кажется, Штырь как-то раз называл его. — И где его найти?

— Я могу к нему отвести.

Мэнди повернулась на этот новый голос и увидела еще одну официантку «Танцующего хорька», стоявшую у ее стола.

— Я невольно подслушала ваш разговор, — пояснила Лаура.

Мэнди замахала руками, отметая прочь извинения:

— Не важно. Если только ты знаешь, кто такой Шоки.

— Я с ним живу.

Мэнди поглядела на Дженни, которая все еще мела пол:

— Так это Кога? Сэнсэй?

Лаура кивнула.

Мэнди потянулась через стол и пожала руку Фаррелу Дину.

— Спасибо, — поблагодарила она.

— Можно мне уйти? — спросила Лаура.

Фаррел Дин не возражал:

— Только будьте осторожны. Вы ступаете в царство полутонов. Иногда чем больше стараешься помочь, тем хуже получается.

— Я не позволю ему убить Берлин, — заявила Мэнди, поднимаясь из-за стола. — Я не знаю, что случилось со Штырем, но я не позволю ему сделать это. Ни с ней, ни с самим собой.

Иногда, думал Фаррел Дин, глядя, как удаляются девушки, он совершенно не понимает, чего ради перешел Границу и остался здесь. В Эльфландии хватает опасностей, этого нельзя отрицать, однако в Граньтауне намешано столько разных культур, каждая со своими верованиями и особыми хранителями, что город постоянно балансирует на грани. И стоит ему немного отклониться в ту или иную сторону…

Когда они пришли в додзе, Кога был одет в какой-то, как показалось Мэнди, церемониальный наряд. На нем были кимоно и хакама из черного шелка, белое шелковое нижнее кимоно и темно-красный оби, или кушак. На плече красовался герб семьи — круглый камон, вышитый белыми шелковыми нитками. В большом зале, кроме него, никого не было. Он сидел в позе сэйдза и, кажется, ждал их. Два меча — катана и короткий ваказаши — лежали в деревянном футляре перед ним.

Лаура сняла туфли и вошла в комнату первой. Остановившись перед Когой, она опустилась на колени на застланный циновками пол и коротко поклонилась, прежде чем сесть, выпрямив спину.

«Они ведут себя как сэнсэй и ученик, а не как любовники», — решила Мэнди. И это почему-то ее встревожило. Она замешкалась, снимая обувь, но не стала копировать действия Лауры. Просто прошла через зал, неловко потопталась рядом с ними секунду, а затем села. Сидеть было неудобно. Она поняла, что сутулиться нельзя, но стоило ей минуту просидеть в подражание им с прямой спиной, как мышцы заныли.

Кога наклонил голову, поглядев на нее.

— Чем могу помочь, Мэнди? — спросил он.

«Как будто сам не знаешь», — подумала она, однако воздержалась от замечаний. Они явно совершают какой-то обряд, какую-то церемонию. Если Кога единственный, кто может помочь Штырю, она не станет рубить сук, на котором сидит.

— Дело в Штыре, — сказала она, а затем изложила все факты.

Когда она договорила, Кога рассказал ей об Онису и Штыре и о той роли, какую сам сыграл в смерти Онису.

— Так он думает, что Берлин — это Онису? — уточнила Мэнди.

— Если по-простому, то да.

— И когда он к тебе приходил, он…

— Мне кажется, он приходил за помощью. Любой панк в городе Драконов запросто сказал бы ему, чья это печать. А он пришел ко мне. Ты должна понять. Штырь сейчас не тот, кто он есть, а тот, кто был раньше. Поэтому-то он пришел ко мне. Только мы с Фаррелом Дином присутствовали там, когда все произошло.

— Я ничего не понимаю, — сказала Мэнди. — Эти драконы…

— Они духи-хранители. Драконами мы называем их в Новой Азии, и потому-то уличные банды тоже называют себя Драконами. Они считают себя защитниками города Драконов.

— Но Берлин со Штырем… настоящие драконы?

— Они духи-хранители, да. На них лежит огромная ответственность, поскольку они представляют на земле стихии. Силы, которыми они наделены, нельзя использовать бездумно. Драконы должны исполнять свою работу с осторожностью. Не совершая грандиозных подвигов, какие любят описывать поэты и сказители, а незаметно.

Мэнди пыталась осмыслить услышанное.

— Но что, если Штырь прав? — спросила она наконец. — Вдруг Берлин действительно перешла черту?

Кога помотал головой:

— Я разговаривал с одним ее другом. Сегодня ночью Берлин объявила сбор всех группировок Граньтауна, чтобы оправдаться перед ними. Так не поступают те, кому наплевать на свои обязанности.

— А Штырь об этом знает? Ведь это же все меняет, верно?

— Тот же человек сообщил мне, что Берлин сегодня говорила со Штырем, но он слышит только отголосок прошлого, он сам сейчас находится в прошлом.

Мэнди потерла лицо:

— Что же происходит? Что мы можем сделать?

— Не мы. Это только мое дело, Мэнди. Я должен его остановить. — Говоря это, Кога вынул из деревянного футляра длинную катану и положил, не вынимая из ножен, себе на колени. — А теперь прошу меня простить. Мне необходимо помедитировать.

Мэнди содрогнулась. Точно так же Штырь сидел тогда на крыше музея.

Лаура взяла ее за руку.

— Нам лучше уйти, — предупредила она.

— Но…

Лаура покачала головой. Подняв Мэнди на ноги, она подобрала их туфли и повела гостью в коридор.

— Он ведь убьет Штыря! — воскликнула Мэнди, как только они вышли на лестницу. — Я просила вовсе не о такой помощи.

— Поверь мне, — сказала Лаура. — Убийство Штыря — последнее, чего хотел бы Кога.

— Но вдруг не существует другого способа его остановить?

На это у Лауры не было ответа.

— Я останусь здесь, — заявила Мэнди. — Когда Кога пойдет, я пойду с ним, хочет он того или нет.

— Мы пойдем вместе, — пообещала Лаура.

Кога хорош, наверное, лучший в Граньтауне специалист в подобных делах, но и Штырь тоже хорош. Насколько хорош, она не знает. И надеется, что не узнает никогда. Но если дойдет до поединка, она обязательно должна быть рядом, когда Коге потребуется ее помощь.

Мэнди сидела, сгорбившись, на верхней ступеньке лестницы.

— У меня такое чувство, будто я только что предала Штыря, — призналась она.

Лаура присела рядом с ней и положила руку ей на плечо:

— Это прошлое поджидает, чтобы предать нас всех, Мэнди. Ты тут совершенно ни при чем.

— Объясни это моему сердцу.

На это Лауре нечего было ответить.

X

Комната была темна, как ее душа.

Иса Крэн остановилась в дверном проеме. Она жила на последнем этаже заброшенного дома из песчаника, который стоял рядом со Старой Стеной. Она не любила возвращаться в темную квартиру, поэтому всегда оставляла гореть световой куб — и днем, и ночью. Она могла себе это позволить. У нее было все только самое лучшее. В гарантии написано, что куб будет гореть вечно или пока она его не выбросит, других вариантов нет.

Ее дом был защищен заклинаниями — пришлось. Потому что здесь у нее имелся тайник для наркотиков. И здесь Иса становилась такой, какой была на самом деле: с собой наедине, никаких масок, никакого притворства. Никто сюда не приходил. Защитные заклинания не пускали никого, кроме одного-единственного человека. Кроме Исы Крэн. Даже Высокорожденные вроде Корвина не могли войти без ее разрешения. Заклинания доставили с той стороны Границы, и они были настроены только на Ису, только на нее одну.

Но сейчас световой куб не горел. В комнате было темно. И она была не одна. Иса поняла это раньше, чем переступила порог. Кто-то был внутри, дожидался ее возвращения. Кто-то, кто знал, где ее искать. Кто-то настолько сильный, что прошел через заклинания. Иса намотала на руку тяжелую цепь и опустила на пол звякнувший конец.

— Иса Крэн, Иса Крэн, — раздался из темноты хрипловатый голос. — Никто не любит Ису Крэн.

Иса сощурила серебристые глаза и покрепче перехватила цепь. Сделала шаг вперед, и световой куб загорелся. Не вспыхнул, а медленно посветлел, прогоняя тени, одну за другой, пока Иса не увидела сидящую в кресле миниатюрную девушку в голубых джинсах, поджидавшую ее.

— Берлин, тебе конец! — прошипела Иса.

Берлин не шевельнулась, только помотала головой:

— Все только этим и грозят бедной Берлин, и мы с тобой знаем причину, верно? Иса Крэн, Иса Крэн, никто не любит…

— Заткнись!

— В чем дело, Иса? Навевает неприятные воспоминания? Я знаю о тебе все: жила на Холме, имела все самое лучшее, но почему-то кое-что вдруг исчезло, правильно? Все, как в тех историях, какие любят рассказывать о Чистокровках по другую сторону Границы. У тебя нет души.

— Ты ничего не знаешь.

— Я вовсе не отрицаю, что тебе пришлось нелегко, — сказала Берлин, — но ведь всех нас жизнь иногда больно бьет, Иса. Это не значит, что надо вымещать зло на других. В чем дело? Ты решила, будто мир чего-то должен тебе? Решила, будто бы Иса Крэн лучше остальных и ей не надо надрываться, как другим?

Иса рванулась вперед, взмахнула цепью, но что-то в глазах Берлин заставило ее остановиться. Там, в фиалковой глубине, вспыхивали какие-то багровые искры. Нечто нечеловеческое, никак не связанное с холмами по ту сторону Границы.

— Ты… — Голос ее сорвался.

— Нет, ты ошиблась, Иса. И теперь пришло время исправлять ошибку.

Иса смотрела на Берлин во все глаза. Она слышала о назначенном на полночь всеобщем сборе на старой станции. Берлин собиралась туда прийти, чтобы оправдаться перед всеми. О, они так хохотали — Тедди Грим, Мусор и она. Что это Берлин придумала? Собирается преподнести им себя на блюдечке? Ведь никто даже слушать не станет Берлин после того, что они с ребятами провернули, уничтожая ее доброе имя. И только сейчас до Исы начало доходить, что они натворили. И, глядя в огоньки, горящие в фиалковых глазах, Иса впервые осознала, с чем они связались.

— Послушай, — начала она, — я даже не подозревала, что ты одна… одна из них.

— Думаешь, теперь это имеет какое-нибудь значение? Думаешь, это поможет вернуть Никки? Или бродяг, которые сгорели в доме у Рынка? Или же двух Крыс, которых я сбросила в реку?

— Нет, я просто…

— Настало время платить за музыку, Иса, — оборвала ее Берлин. — Ты знаешь, как это бывает?

Иса попыталась выскочить из комнаты, но Берлин оказалась для нее слишком стремительна. Она рванулась с кресла, обогнула Кровавую и встала в дверном проеме раньше, чем Иса успела завершить шаг. Один взмах руки — и запястье Исы онемело. Цепь с грохотом упала на пол. Еще взмах, на этот раз ноги, — и Иса повалилась на свою цепь, понимая, что у нее онемело все правое бедро.

— Кто за тобой стоит? — спросила Берлин. — Кто поставляет дурь?

Из рукава в руку Исы скользнул нож. Она неловко взмахнула им, однако Берлин просто отступила назад. Когда она уклонялась от удара, ее левая нога сделала неуловимое движение. Нож загрохотал по полу. Иса прижала сломанное запястье к груди, закусив от боли губу.

— Кто он, Иса?

— Ты что… издеваешься? Стоит мне раскрыть рот, и я покойница!

— А сейчас ты чем рискуешь? Мы тут с тобой что, в игрушки играем?

Берлин снова ударила ногой. Иса дернулась, но Берлин уже поняла, что ответа на свой вопрос она не добьется. Ответ скрывается совсем близко, в глубине серебристых глаз. За запертой дверью, которая не откроется, сколько бы боли ни пришлось вытерпеть Кровавой.

— Ладно, — сказала Берлин. — Полагаю, это имя — твое главное сокровище. Надеюсь, оно поможет тебе продержаться сегодняшнюю ночь.

— Что… О чем ты? — спросила Иса, уже зная ответ: все произойдет на старом вокзале.

— Ты меня оправдаешь.

— Я…

— Это не обсуждается, — бросила Берлин. — Ты восстановишь мое честное имя, и точка. И не думай, что сможешь улизнуть, когда мы покончим с этим. У меня такие союзники, что тебе и не снилось.

Но Иса уже взвешивала свои шансы на спасение. Она, конечно, сможет ее реабилитировать, но, господи, кто поверит Берлин, когда игра зашла так далеко? Да кто вообще станет ее слушать?

— Конечно, — проговорила Иса. — Все, что захочешь.

Берлин улыбнулась:

— Как ты легко согласилась, Иса. Не хочешь спросить меня, что это за союзники, а то еще по недомыслию решишь, будто тебе удастся вывернуться.

— Ладно, и что у тебя за союзники?

— На общем сборе будет и Собачий город. Думаешь, сумеешь выкрутиться? Думаешь, меня посмеют тронуть хоть пальцем, когда целая стая придет, чтобы охранять каждый выход и меня заодно?

Она видела, как уверенность окончательно покинула Ису, но не ощутила никакой радости. Как она уже сказала раньше, это не поможет воскресить мертвецов.

Протянув руку, Берлин рывком подняла Ису на ноги, дернув за кожаную куртку, и потащила к двери. Иса хваталась за стену, пытаясь устоять. Одна нога совершенно онемела, и Кровавая едва не падала. Берлин не дала ей прийти в себя. Она просто потащила ее за собой. Вниз по ступенькам. Через фойе. На улицу. И до самого бывшего вокзала.

Они услышали, как вдалеке часы на башне Мок-авеню пробили половину. До полуночи всего тридцать минут.

Скоро все останется позади, подумала Берлин. За исключением одного. Ей все равно придется иметь дело с призраком чужого прошлого.

Ей все равно придется иметь дело со Штырем.

XI

Полночь пришла и миновала.

Штырь медленно поднял голову и окинул взглядом крышу музея. Летучая мышь пронеслась мимо стремительной беззвучной тенью и исчезла. Штырь сжал полированные деревянные ножны катаны. Его разум блуждал по прошлому. Он видел красноглазого злобного дракона и человека, одетого в черный шелк. Видел, как взметнулся клинок, затем упал, такой же стремительный и беззвучный, как летучая мышь. Брызнула кровь. В ночном воздухе разлился ее горячий запах.

Крепко зажмурив глаза, Штырь медленно поднялся. Он заткнул катану за пояс и скользящей походкой покинул крышу. Пошел по лестницам вниз — еще один призрак в здании, полном призраков.

Выйдя на улицу, он остановился, ноздри раздулись, когда он втянул в себя неподвижный ночной воздух. Граньтаун хранил при себе свои тайны, однако Штырь безошибочно выбрал направление, развернулся и заскользил по улицам, направляясь к старому вокзалу на границе Собачьего города. Лабби беззвучно затрусила за ним вслед, но он не заметил хорька.

Он все еще скитался по прошлому, пытаясь достичь цели раньше, чем человек, одетый в черный шелк, погрузит катану в плоть дракона. Штырь ускорил шаг и стиснул зубы, петляя по тихим улицам. Давно уже пора исполнить свой долг, от которого он так долго отлынивал. Он сам не вполне понимал, как получилось, что он смог вернуться в прошлое, чтобы даровать Онису свободу теперь, хотя не смог сделать этого в другой жизни. Он знал только, что время пришло и он не может ее подвести. И не важно, в каком обличье она существует. Он сделает то, что должен был сделать давно.

Старый вокзал.

Внутри здания весь Граньтаун слушал признание Исы Крэн. Снаружи вокзал охраняли собаки и члены группировок, старательно делая вид, будто не замечают друг друга, но зная о малейшем движении противника. Немного поодаль, на старых железнодорожных путях, стояла одинокая фигура. Одетый в черный шелк Шоки, Изгоняющий Демонов, ждал, заткнув за шелковый красный оби катану и ваказаши. Рядом с ним ждали Мэнди и Лаура, хотя им недоставало хладнокровия вооруженной фигуры.

Раздались шаги, появился четвертый человек, выдвинувшись из теней, которые окутывали задворки вокзала. Это была бездомная нищенка, замотанная в бесчисленные заплатанные тряпки. Она походила на один из мусорных мешков, что выстроились вдоль тротуара, дожидаясь приезда мусорщиков, давно уже не обслуживавших эту часть города. Нищенка медленно подняла голову, окинула взглядом Шоки, двух девушек, затем повернулась, чтобы увидеть, на что они смотрят.

Смуглая кожа, темные волосы, черные одежды и прочее почти полностью сливались с тьмой. Он стоял, замерев, и глядел на Шоки. Изгоняющий Демонов коротко кивнул, и Штырь положил руку на рукоять катаны. Раздался резкий звон, когда большим пальцем он на полдюйма выдернул катану из ножен.

— Я пришел за ней, — сказал он тихо. — На этот раз я должен сделать все сам.

Шоки не шевельнулся, чтобы вынуть оружие.

— Она давно уже умерла, — напомнил он.

Штырь покачал головой и зашагал, сокращая расстояние между ними.

Мэнди не могла больше сдерживаться. Она вскочила с места, но Лаура дернула ее назад. Мэнди сердито сверкнула на нее глазами.

— Если мы что-нибудь не предпримем, — прошипела она, — один из них погибнет.

Лаура обхватила Мэнди за плечи, утешая и в то же время опуская ее на место:

— В данный момент самое худшее, что можно сделать, — встать у него на пути.

— Но…

— Мне все это нравится не больше, чем тебе. Поверь мне, Мэнди.

Мэнди внезапно вздрогнула, ощутив чье-то прикосновение, затем опустила взгляд и увидела, что у ее ног устроилась Лабби. Она похлопала по коленке, и хорек запрыгнул, дрожа всем телом.

Штырь и Шоки замерли в нескольких футах друг от друга. На расстоянии удара.

— Послушай меня, — начал Шоки. — Прошлое ушло. Если ты будешь упорствовать, то переступишь черту.

Штырь заморгал. Он пока еще был в прошлом, однако фрагменты настоящего начали накладываться на картины прежней жизни и на то, что, как он знал, ему необходимо сделать.

— Прямо сейчас Берлин восстанавливает свое честное имя, — продолжал Шоки, воспользовавшись крохотным преимуществом. — Все происшедшее было ошибкой.

Штырь помотал головой, словно пытаясь привести в порядок мысли.

— Я здесь не ради Берлин, — возразил он. — Я пришел ради Онису. Уйди с дороги.

— Не могу, — отозвался Шоки.

Штырь ничем не выдавал себя. Он не сощурился, не переменил позы. Однако Шоки знал, что Штырь в любое мгновение может теперь выдернуть оружие из ножен. А стоит ему обнажить оружие — пути назад не будет. Ни для одного из них. Поэтому дуэль между такими мастерами, как они, должна завершиться, не начавшись.

Шоки встал поудобнее. Он отключил сознание, позволяя годам тренировок взять над ним власть. Когда он все-таки нанесет удар, им будет управлять инстинкт. Тело само сделает нужное движение и выберет верный момент раньше, чем разум только начнет понимать.

Он сознавал трагизм этой минуты, однако прежде, чем кто-то из них двинется…

— Штырь!

Мгновенно — и позабыв обо всех разногласиях — они встали иначе. Теперь оба бросали вызов невидимому противнику, прикрывая спину друг другу. Глаза Шоки распахнулись от изумления. Он увидел кольцо собак. Они выстроились в круг прямо перед ним, затем рассыпались веером и вытянулись в две цепочки, уходящие куда-то вдаль. Штырь тоже увидел собак. Но еще он увидел того, кто позвал его по имени.

От стены вокзала отделилась нищенка и встала прямо перед ним. В темноте он с трудом ее узнал, хотя остальные не узнали вовсе.

Берлин.

У нее на плечах была темная накидка. Она высунула из-под нее руки, сжимая маску кабуки, изображающую женщину. Щеки и лоб маски были мертвенно-белого цвета, глаза подведены длинными нарочитыми мазками. Берлин медленно приложила маску к лицу.

— Онису, — выдохнул Штырь.

— Да, — ответила женщина в маске. — Да.

Штырь сделал к ней шаг, сжимая рукоять катаны.

— Прости меня, — произнес он.

— Тут нечего прощать.

Катана с шорохом вышла из лакированных ножен. Одежда на Берлин вздулась колоколом, когда она отступила назад за миг до того, как катана полностью обнажилась. Меч сверкнул в ночи, глубоко вонзаясь в многочисленные складки одежды. Маска упала и запрыгала по мостовой, замерла, глядя пустыми глазницами в небо. Берлин упала, и одежда накрыла ее полностью, как только тело коснулось земли.

После этого единственного удара Штырь замер, словно высеченный из гранита. Он неотрывно смотрел на маску кабуки.

Ощутив первое движение Штыря, Шоки начал разворачиваться. Но как только он увидел, что произошло, личность Изгоняющего Демонов покинула его и остался только Кога. Именно Кога, человек, сэнсэй, вынул катану из онемевших пальцев Штыря. Он заметил, что клинок чист.

Штырь медленно подошел к маске. Опустившись рядом с ней на колени, поднял вещицу. Долго смотрел на маску, затем прижал к груди и склонил голову.

Мэнди с Лаурой вскочили с мест, Мэнди прижимала к себе Лабби. Собаки вокруг них молча наблюдали.

— Кога, — окликнула Лаура. — Берлин. Она…

Но когда они посмотрели на упавшую Берлин, одежда зашевелилась. Складки разошлись. Берлин вскочила на ноги, распахнув накидку, и все увидели аккуратный разрез в том месте, где катана вошла в ткань.

— Господи, ну и опасная же была игра, — пробормотала Берлин. — Еще дюйм, и эта дыра была бы во мне.

Она выпустила накидку, и одеяние соскользнуло на землю у ног девушки.

Штырь повернулся на звук ее голоса.

— Эй ты, долговязый, черный, злой, — окликнула его Берлин.

Штырь положил маску:

— Берлин, я…

Она покачала головой:

— Тебе не нужно ничего объяснять. Мы все здесь были в том или ином времени. Вопрос — как ты себя чувствуешь теперь?

— Бывало и лучше, но в общем и целом неплохо. Спасибо. — Штырь поглядел на всех остальных. — Послушайте все. Я говорю правду. Я действительно был… в каком-то другом месте.

Он поднялся на ноги, и Кога приблизился к нему, держа на вытянутых руках катану. Штырь с коротким поклоном принял меч и убрал в ножны. Лишь миг мужчины глядели друг другу в лицо, затем Штырь шагнул вперед, и они обнялись.

— Сколько времени прошло, друг, — произнес Штырь.

— Слишком много, — отозвался Кога.

Когда они закончили обниматься, Берлин быстро потерла руки:

— Ладно, должна признать, что все это было весело, но сейчас мне пора бежать. Я учреждаю новый Дом. Диггеры, видите ли, начинают делать мир лучше. — Она пронзительно свистнула, и собаки вокруг пришли в движение, устремляясь обратно в Собачий город. — Но я все равно сожалею, что так и не выяснила имя того паразита, который все это затеял. Не люблю, когда враг таится по ту сторону Границы. Никогда не знаешь, в какой момент он снова нанесет удар.

— Лучше так, чем враг внутри тебя, — сказал Штырь.

Берлин серьезно кивнула:

— Пожалуй, ты прав.

— Тебе нужна какая-нибудь помощь или что-то еще? — спросила ее Мэнди.

Берлин поглядела на Штыря, затем улыбнулась:

— Помощь всегда пригодится. Самое лучшее, что ты можешь сделать, — уговорить свою группу сыграть пару бесплатных концертов, просто чтобы Диггеры снова воспрянули духом. Ты знаешь «Мир вверх тормашками»?

Мэнди покачала головой.

— Ее много лет назад сочинил Леон Росселсон. Обязательно выучите. Песня злая, зато честная. Блюзы иногда бывают такими. — Берлин вытянула из внутреннего кармана джинсовой куртки тонкую сигарету. — В любом случае, если сможешь устроить концерт…

Она закурила, чиркнув спичкой о подошву, и двинулась прочь, объясняя что-то на ходу. Мэнди шла рядом, неся спящую Лабби на руках. Штырь, Кога и Лаура замыкали шествие.

— В этом вся Берлин, — сказал Штырь. — У нее всегда есть план.

Кога обнял Лауру.

— Это же прекрасно, — отозвался он.

Штырь кивнул.

— Да, — согласился он. — Чертовски здорово.