Дракон среди нас

Во имя науки и мятного джема

Пожалуй, Йеруша должно было слегка насторожить, что в ответ на вопрос «Где найти мага сживления?» жители посёлка Сварья кривились, скалились, плевали себе под ноги и, ускоряя шаг, проходили мимо, не удостоив Йеруша ответом. Но его это не насторожило — он слишком поглощён был близостью к цели и не думал ни о чём другом.

Илидор даже не пытался скрыть зубастую улыбку. Почти все эльфские маги, которых он встречал ранее, вызывали у него ровно те же эмоции, что у людей, населявших посёлок Сварья, и, как считал Илидор, эльф, способный создать нечто столь сложное и странненькое, как костюм для подводного плавания, просто обязан был оказаться самым отвратным магом из всех. Потому очень закономерно, что жители Сварьи перетряхиваются от одного лишь упоминания о нём.

В конце концов старушонка, ведшая по улице облезлую вредноглазую козу, в ответ на вопрос Йеруша махнула рукой на лодочный причал, а от него провела дрожащий палец в направлении ближайшего из островов, разбросанных в виду Сварьи.

У причала стояли три обшарпанные плоскодонки, а островок выглядел удивительно зловредным — кочерга знает, как это ему удавалось. На дальней его оконечности торчала деревянно-каменная и тоже очень зловредная с виду башенка.

Следуя за Йерушем к причалу, Илидор прикидывал — он бы добросил до маговского островка камень? Среднеувесистый такой, весом примерно в одну десятую стуна, из тех, что удобно ложатся в ладонь и которыми можно здорово бить людей по головам? Да, почти наверняка дракон бы добросил до острова камень. А вот человек — едва ли.

Хотя остров находился совсем рядом, добрались до него не сразу. Вначале, сев в лодку, оба взяли себе по веслу, но тут неожиданно для Йеруша обнаружилось, что Илидор не умеет грести, так что лодка какое-то время задорно крутилась по серой воде под ругань Найло и смех дракона. Потом Йеруш сам сел на вёсла, но у него так тряслись руки от возбуждения, от близости цели, что грёб он не многим лучше Илидора.

Пока Йеруш сражался с вёслами и сонным течением, на пристани даже собралась небольшая группа селян, привлечённых необычным зрелищем. Местные весело и живо спорили, кто же победит в этом негаданном противостоянии, всей душой болея за лодку, поскольку она-то была своя, родная, сварьинская, а примаханные чужаки — невесть откудошние.

Однако Йеруш совладал с вёслами и взял на остров мага уверенный, хотя и несколько нервный курс.

Единственная тропа к башне шла через отсечённый оградой сад. Входную арку охранял страж — шестирукий воин-щитник, тесаный из каменных блоков, соединённых шарнирами и толстыми прутами. В камень там и сям были вкрючены обрезки металла. На двух из шести рук воина висело по круглому щиту, в остальных руках он держал оружие: шестопер, кастет, дубинку и копьё.

Дракон при виде стража развернул плечи, вытянулся, и что-то командное появилось в его вздёрнутом подбородке, в сжатых губах и порывистости движений — а в следующий миг Илидор снова был обычным Илидором. Безотчётная реакция его тела на появившийся рядом механизм могла бы дать Йерушу много поводов для раздумий о войске Илидора, которое осталось в глубинах Такарона, о его связи с драконом и месте в его мыслях, — но Йеруш на Илидора не смотрел, он раздувался ноздрями, подпрыгивал на ходу и нёсся к башне, нёсся к магу сживления Фурлону Гамеру, до которого наконец добрался через все возможные препятствия и парочку неосмыслимых.

За спиной стража, за садовой оградой, росли как попало кусты и деревья, которые трудно было опознать с облетевшей листвой, стояли там-сям беседки, между двумя вроде бы яблонями болтался забытый с лета матерчатый гамак.

Сад, пожалуй, мог уронить в восторженный обморок гимблского механиста — столько тут было всевозможных приспособлений, при том большая часть из них выглядела недоделанной или неработающей, что давало восхитительный для всякого безумца повод возиться с этими механизмами снова и снова, пока они не начнут делать что должно или не сотрутся в труху, изнемогнув. Между деревьями стояли каменные, глиняные, деревянные, плетеные устройства, на которых то ли упражнялись в магии сживления, то ли просто измывались из любви к сочетанию несочетаемого.

Эльф и дракон шли через этот тихий безумный сад, как через привратье, отделяющее мир яви от мира магии или сна, или безумия, а может, всего вместе.

Дверь в башню оказалась заперта, и барабанить колотушкой пришлось так долго, что Йеруш забеспокоился, не помер ли Фурлон Гамер от старости, пока они добирались до Сварьи. И вообще: что прикажете делать, если дверь не захочет открываться — карабкаться по стене, лезть в окно, кричать, ожидать неведомо чего и сколько?.. Найло, добравшийся наконец до конечной цели своего пути, был так взбешён и обескуражен этой пустяшной последней преградой, что разорался не хуже приморской чайки. Дракону пришлось пригрозить треснуть Йеруша, если тот не утихнет.

В конце концов дверь открыли — а возможно, распахнули пинком, только сделал это вовсе не почтенный маг Фурлон Гамер, а совершенно внезапная эльфка. Как показалось Илидору сначала — совсем юная, лет семнадцати. Пушистая шапочка светло-рыжих волос, мелкие черты треугольного лица, сильно выпирающие ключицы в горловине плотного серого платья. Взгляд прямой и цепкий, глаза прозрачно-серые с тёмно-пурпурными пятнышками. И по этому прямому взгляду, по отсутствую в нём всякой приветливости как-то сразу сделалось ясно: эльфка — полноправная хозяйка башни.

— А где делуля? — слабым голосом спросил Йеруш.

— Я за него, — ответила эльфка сухо.

Скупым движением подбородка указала на придверную стену, и золотой дракон увидел одну из самых безвкусных композиций, какие ему доводилось зреть: в стену вделан деревянный ключ размером с ладонь, а под ним (ох уж эти маги сживления!) вьётся надпись, составленная из песчинок и мелких речных ракушек: «Победителю-ученику от побеждённого учителя».

— Ты избила старика-эльфа и отобрала у него эту башню? — притворно удивился дракон.

На самом деле он бы не удивился. Ощущался в этой эльфке какой-то внутренний напор.

— Я получила достоинство преемницы и позволила ему наконец отойти от дел, — всё так же сухо ответила она. — Он решил посвятить себя преподаванию и уехал в Университет Ортагеная.

Йеруш издал утробный стон.

— Так что если вам нужен Фурлон Гамер, то двигайте в Ортагенай. Если у вас дело к магу сживления — можете говорить со мной. А если сами не знаете, какого жварного шпыня вам надо, то убирайтесь отсюда и отнимайте время у кого-нибудь ещё. Мне работать надо. Лодки в той стороне.

Найло обхватил себя за плечи, длинные пальцы его скрючились, словно машинные манипуляторы, впились в тело, наверняка причиняя боль, которой Йеруш сейчас не ощущал. Голова клюнула воздух, под левым глазом быстро-быстро дёргалась жилка, а рот с досадой выплюнул слова:

— Ёрпыль! Знает! Что!

Опасаясь, что Найло сейчас наломает несклеиваемых дров, и даже немного разделяя это желание, Илидор аккуратно отёр Йеруша плечом и дружелюбно спросил:

— Тебя как зовут?

— Давайте решать вопросы по мере их значимости, — поморщилась эльфка. — Если у вас нет ко мне дела, то не имеет значения, кого как зовут.

«Два заносчивых эльфа в одном месте — это слишком для меня», — раздосадовано подумал дракон, но вслух заявил невозмутимо и лишь чуточку едко:

— И всё-таки начнём от кузни. Вот это вот — Йеруш Найло, он учёный-гидролог, хотя по виду не скажешь. У него есть чертежи костюма для подводного плавания, и мы пришли к магу сживления, чтобы он сделал такой костюм. Теперь ты скажи, Неназываемая: у нас есть к тебе дело, или этого слишком много для твоей занятой важности?

Брови эльфки вознеслись на невероятную лобную высоту, рот на мгновение округлился в изумлённо-безмолвном «Оу», руки дёрнулись, будто хотели прижаться к животу и накрутить на пальцы поясок платья. Она качнулась назад, но тут же выпрямилась (Илидор, наученный общением с Йерушем, прямо увидел, как эльфка выдала себе пинка) и воткнулась лицом в маску невозмутимости.

— Мне нужно видеть чертежи.

Йеруш издал новый страдающий стон, ссутулился. Он так и стоял, вцепившись в свои плечи, и печально помукивал. Илидор облизал губы.

— Мы можем войти?

— Не можете. Если хотите присесть — вон столики в саду.

Не дожидаясь ответа, эльфка сдёрнула откуда-то из-за двери лёгкую куртку, набросила её на плечи и вышла из башни. Прикрыла за собой дверь, приглашающе махнула на столик под густым виноградным навесом. Эльфка была высокой, угловатой, двигалась немного дёргано, словно при ходьбе ей приходилось контролировать каждый взмах руки, сгибание колена и прочие движения, и при этом она слегка путалась в их очерёдности.

Под навесом стоял тяжёлый столик, похоже, дубовый, круглый, вокруг него в беспорядке расставлены четыре круглые же деревянные табуретки. Столешница покрыта тонким слоем пыли, облетевшими виноградными листьями, дохлыми мошками, засохшим птичьим помётом и целым семейством глазурованных чашек со следами давно выпитых отваров. Подле чашек пузатятся большая подзакопчённая кружка и неожиданно чистый глиняный же горшочек, накрытый крышкой. Эльфка села за стол, сдвинула чашки в сторонку, приглашающе похлопала ладонью по ближайшей табуретке.

— Ну давайте! Время не ждёт!

Нахмурилась, и дракон вдруг понял, что эльфка не настолько юна, как ему показалось сначала. Она, пожалуй, ровесница Йеруша или даже старше на год-другой. И если она одержима магией сживления хотя бы вполовину так, как Найло — гидрологией, то и впрямь могла успеть обучиться ремеслу. Возможно, даже хорошо обучиться.

А вот насчёт мастерства — очень сомнительно. В Донкернасе дракон знавал нескольких магов-мастеров, и все они были старше сорока лет, эльфке же с самой большой из возможных натяжек — не более двадцати пяти.

Йеруш всё это наверняка понял быстрее Илидора, потому и подвывал сейчас так тоскливо. Однако отступать было поздно и некуда, потому дракон последовал за эльфкой и сел за стол. Прямо перед ним оказался глиняный горшок, накрытый крышкой, и дракон потянул носом. Из горшка едва уловимо тянуло прохладой и сладостью, и в животе немедленно заурчало. Илидор вздохнул, понимая, что ни на какое угощение здесь рассчитывать не приходится, и аккуратно вытащил чертежи из кожаного футляра.

Подумать только, какой долгий путь они проделали — присланные в Университет Ортагеная безвестным изобретателем, основательно подправленные университетскими механиками, пропутешествовавшие в далёкий-далёкий Анун, а потом — через добрые пару сотен переходов южных людских земель, похищенные, найденные, отданные на хранение, едва не потерянные… Сколько возни с ними было, сколько событий происходило! Разве не чудо вообще, что эти бумаги в итоге добрались-таки до мага сживления, который хотя бы приблизительно сможет понять, как воплотить стройно расчерченную на бумаге теорию?

Вот только сможет ли маг?

Йеруш наверняка считает, что нет, потому и не идёт к столу, стоит около башни скорбным памятником самому себе. Что, интересно, он собирается делать дальше? Что он собирается делать, если эта молоденькая магичка сживления не способна создать костюм для подводного плавания — а магичка, вероятно, не способна? Илидор покосился на Йеруша и уверился, что у того не было запасного плана на подобный случай. У Илидора тоже не было плана — точнее, дракон сознательно и с определённой долей упорства предпочитал пока что следовать в русле устремлений Найло.

Для его собственных ещё рано и слишком спокойно. Но если сейчас окажется, что они напрасно припёрлись в Сварью, если окажется, что у Йеруша нет никаких идей и обязательств на следующие несколько месяцев, то…

— Это безумие.

Эльфка прижала бумаги ладонями к столешнице с какой-то судорожной жадностью, пурпурные пятнышки в серых глазах стали как будто светлее, впалые щёки порозовели, и у Илидора на миг возникла фантасмагорическая мысль, что он видит перед собой Йеруша Найло в чужом теле.

— Это шаткое, пугающее, сугубо теоретическое безумие, — повторила она немного дрожащим голосом, тыкая пальцем в чертежи, и каждое слово звучало всё громче и звонче. — Это не способно уместиться в реальности.

Йеруш, видимо, услыхал в голосе эльфки что-то нежданное и небезынтересное, потому как вдруг очнулся от своей глубинной скорби, обернулся и с видом «Я плохо понимаю, где нахожусь» побрёл к столу.

— Именно за такие задачи и нужно браться, — эльфка обернулась к Йерушу. — Меня зовут Сайя.

Листая чертежи, эльфка забрасывала Йеруша вопросами, и каждый из них разжигал бестолковый восторг в глазах Найло. Как будто его расспрашивали о чём-то крайне волнующем и важном, и Йеруш внутренне орал от восторга, что у кого-то хватает ума и интереса на столь важные, глубокие, невероятные вопросы.

Что в них было такого невероятного, хотел бы знать дракон.

— В каких водах планируешь плавать: морских, речных, озёрных? В какой местности хочешь использовать костюм? Какую предполагаешь глубину погружения? Как часто рассчитываешь всплывать на поверхность? Что-то будешь брать под воду, помимо костюма? Будет доступ к крупным поселениям? Как долго требуется оставаться под водой? Сколько времени костюм будет использоваться в течение дня? Как предполагаешь его хранить на суше? Условия и частота перевозки?..

Ответы Сайя принимала, не отрывая взгляда от чертежей, то и дело возвращаясь к уже просмотренным и ругаясь на них:

— Нет же, нет и нет! Это не сработает никогда! Вовсе не кожа, конечно! А тут? О-о, хм-м, да! Положим! И-и… любопытно. Но здесь? Нет и нет! И снова нет! Лён так неохотно поддаётся сживлению! А медь? Я хотела бы знать: эти эльфы тебя ненавидят? Если это будет медь, ты утонешь! Нет и нет, мы придумаем иное, нам не нужно, чтобы ты утонул!

Выкрики, дёрганые движения Сайи, внезапная и горячая увлечённость идеей подводного костюма — всё это так явно роднило её с Йерушем, что Илидор некоторое время развлекался, пытаясь угадать, и даже удачно, следующее движение или фразу эльфки.

Наконец вопросы иссякли, Сайя снова принялась просматривать чертежи от начала до конца. Те никак не хотели разворачиваться полностью после долгого пребывания в тубусе, и эльфка потешно растопыривала длинные тонкие пальцы, прижимая то верхние, то нижние части бумаг. Ногти её, к удивлению Илидора, не были обкусаны.

— Потрясающе интересная задача, упоительно страшная, оглушительно невыполнимая, но я, разумеется, планирую её решить. Я могу даже отложить некоторые заказы ради настолько необычного проекта…

Сайя многозначительно умолкла, побарабанила пальцами по чертежам. Йеруш едва ли вообще сознавал смысл слов, сказанных этой эльфкой: он поедал её жарким взглядом, разве что не чавкая.

— … если вы сможете мне помогать кое с какими делами, — закончила она.

— С какими? — подозрительно спросил Илидор.

— Мы сможем, — одновременно с ним ответил Йеруш.

Сайя наконец подняла взгляд, споткнулась о бешеные глаза Найло и вспыхнула так, что Илидор огляделся в поисках ведёрка с водой или песком — у эльфки моментально покраснели щёки и шея, а кончик носа сделался белым-белым и как будто острым.

«Нет, два малахольных эльфа — это очень сильно слишком», — подумал Илидор и стал прикидывать, получится ли быстренько и ненавязчиво утащить Йеруша подальше от этой женщины. По всему выходило, что ненавязчиво не получится, ни быстренько, ни долгенько.

— Тогда я буду донимать вас всяческими поручениями.

Сайя вдруг улыбнулась, совершенно преобразившись. Улыбка сделала её такой искристой-милой, словно где-то внутри эльфки жила яркая лампа дружелюбия, которая сейчас вдруг решила включиться.

— Для начала попрошу извести крыс в подвале!

Илидор покосился на Йеруша, взглядом спрашивая, что это такое сейчас было: эльфская шутка или обещание невиданных (в смысле, вовек бы их не видеть) перспектив. Но Йеруш на Илидора не смотрел, Йеруш смотрел на Сайю, и в его бешеных сине-зелёных глазах орала буря.

«Ещё никогда, — подумал Илидор, — ещё совсем-совсем никогда мне так сильно не хотелось отвесить тебе пинка, Найло».

Судя по тому, что Сайя опустила взгляд и явственно смутилась — фраза про крыс всё-таки была шуткой, и Йерушу полагалось как-то на неё отреагировать.

— Или, — проговорила эльфка, выключая свою дружелюбную лампу, — можем начать с мерок и материалов. Есть повышенная чувствительность к каким-нибудь тканям? Я бы взяла в основу крапивное полотно, оно хорошо сживляется, но если у тебя от него возникает почесуха…

— Не возникает у меня никаких почесух! — очнулся Йеруш. — С чего бы вдруг? Я разве выгляжу больным?

«На всю голову», — одними губами проговорил Илидор.

— Почесуха может случиться у каждого, не обязательно у больного, — смутилась Сайя. — Если ничего такого нет, то я сниму мерки и составлю перечень материалов, самых простых и первых, которые нужны уже сейчас.

К этому времени дракон устал наблюдать за мямленьем двух эльфов. Поднялся и направился в ту часть сада, где стояли за ограждениями недоделанные полумашины, намереваясь хорошенько их изучить, пока Найло будет здесь корчить из себя умалишённого.

— Не нужно никуда ходить без моего позволения! — повысила голос Сайя.

Дракон обернулся и в лучших традициях Хшссторги сложил на лице гримасу вежливого удивления.

— Некоторые садовые устройства не закончены и опасны. Потому они огорожены. Мне бы не хотелось тратить время на новые визиты караульных и стражих, которые будут выяснять, почему тут кому-то оторвало руку.

— Новые визиты?

— Скорей он сам оторвёт руки твоим машинам, — качнул головой Йеруш. — Но не будем проверять. Не будем злоупотреблять гостеприимством, да, Илидор?

Дракон поднял лицо к небу, сделал долгий вздох и с трудом поборол желание немедленно улететь куда-нибудь ещё. А Найло посмотрел на него непривычно-встревоженным взглядом, и дракон понял не без удивления: Найло категорически, панически не хочет, чтобы он отходил за пределы видимости. Найло боится, что он отойдёт.

Какого лешего происходит с эльфами в этом месте?

В башню Сайя их не пригласила, сходила за письменными принадлежностями и длинной веревкой с часто навязанными узелками. Разложила это добро на столе, отодвинув подальше чайники, чашки и пахнущую сладкой свежестью банку, быстро накарябала список на одном листе. Бумага была хорошая, плотная, светло-серая с равномерными вкраплениями волокон, резаная на небольшие аккуратные листы.

Видя в эльфке глубинное сходство с Йерушем, дракон ожидал, что Сайя и пишет такими же убористыми, корявыми, расползучими во все стороны строками, как Найло. Но почерк у эльфки оказался птичий: крупный, отрывистый и скачущий.

— Вот, — она протянула лист Йерушу. — Список базовых материалов, которых у меня нет. Вот это, — кривая скобка и маленькая клякса внизу, — можно купить у скорняка, это должно быть на рынке. С металлами решу на днях. Стекло тоже может быть на рынке. За свою работу я возьму пятьдесят монет.

Илидор едва не поперхнулся, хотя чего он ожидал, спрашивается, — не того же, что маг сживления запросит плату лямочника. Найло кивнул, медленно и очень старательно сложил бумагу, сунул в карман. Пока он отсчитывал монеты, Сайя положила перед собой ещё один лист бумаги и стала отчерчивать на ней строки и колонки.

— Теперь замеры. Я начну эксперименты первых дней с небольших образцов материалов, разумеется, но следует сразу рассчитать общую площадь сживления. Через несколько дней будет готов дообразный костюм. Окончательную основу пошьёт, конечно, портной. Ты будешь носить костюм поверх нательной одежды? Или на тёплую? Или на голое тело?

Этот вопрос, видимо, не приходил Йерушу в голову, и он уставился на Сайю широко распахнутыми растерянными глазищами. Несколько мгновений эльфы смотрели друг на друга, в глазах их происходил невоспроизводимый словами диалог, и очень быстро он пришёл к чему-то такому, отчего оба потупились.

— Поверх нательной, — натянутым, не своим голосом произнёс тогда Найло, глядя на стол.

— Тогда раздевайся, — так же натянуто велела Сайя, глядя на только что расчерченную таблицу.

У Илидора появились сразу две очень смешные шутки на тему всего происходящего и не происходящего в этом саду, и стоило большого труда держать рот закрытым. Найло скинул расстёгнутую куртку, Сайя взяла свою верёвку с навязанными узлами и, дважды наткнувшись на углы стола, подошла к Йерушу с видом очень важным и деятельным.

— Стой прямо.

Измерила длину его руки от плеча до кончиков пальцев, придвинула свою расчерченную бумагу и чернильницу, быстро поставила закорючку в одном из полей. Охват запястья, охват руки у подмышки. Найло стоял недвижимо, послушно отставив в сторону руку как-то не по-найловски, и плечи его были развёрнуты спокойно и мягко, словно…

Да, как в тот день в посёлке Лиски, когда Йеруш превратился в незнакомого Илидору страшно надутого эльфа и сумел встретиться с магом Брантоном без всякой очереди. Сейчас, как сообразил дракон, тело Найло подобным образом приняло некое давно отработанное положение — видимо, в той, другой жизни Йеруша, о которой Илидор почти не знал, с него часто снимали мерки.

Он стоял спокойно, смотрел поверх головы Сайи отстранённым скучающим взглядом, точными скупыми движениями выполнял её указания: развернуться, согнуть руку, поднять руку. Только когда она стала измерять его шею, встав прямо перед ним и подняв к нему лицо, Йеруш в который уж раз за сегодня проснулся, дрогнул губами и зарозовел щеками.

— Руки в стороны, — скомандовала эльфка и предприняла бесплодную попытку перехватить верёвку за спиной Йеруша, при этом не прикасаясь к нему.

Верёвка упала. Эльфы краснели. Дракон, которому уже откровенно хотелось треснуть обоих, поднял верёвку и с издёвкой спросил:

— Может, я? Меня он не обжигает.

— Обжигает? — переспросила Сайя и покраснела ещё сильнее.

Илидор чмыхнул носом, обернул верёвку вокруг груди Йеруша, на миг нарочито крепко прижавшись к его спине и едва не отвесив пинка.

— Вот, раз, два… девять узелков.

Сайя выдернула верёвку из рук дракона.

— Прошу, посиди смирно. Угощайся джемом.

— Джемом?

Эльфка кое-как смотала верёвку, подошла к столу и сняла крышку с чистой глазурованной банки. Сладко-свежий, холодящий нос запах усилился. В банке оказалось нечто похожее на густое варенье, прозрачное и неожиданно зелёное, и небольшая глиняная же ложечка.

— Вот. Мятный джем. Выпей отравы, то есть отвара, поешь джема, подожди своего друга спокойно, будь любезен.

Дракон мог бы ответить, что такая деловитая властность пристала гномской хозяйке доброго дома, а вовсе не взъерошенной молоденькой эльфке, магичке сомнительной квалификации и ещё более сомнительно-законной владелице островной башни. Но дракон ничего не сказал. Пообещал себе, что в будущем, насколько возможно, сведёт к минимуму свои визиты на этот остров.

А может, и вовсе улетит куда-нибудь ещё. Найло добрался до своего мага. Дальше он справится и один, с магом, с костюмом, с исследованиями подводы, университетом и всем прочим, что ему там потребуется.

Так что Илидор достал из закромов ещё немного терпения, покорно сел за стол, вытащил из банки ложку, пленённую плотной зелёной массой, и осторожно лизнул. Не так сладко, как человеческое варенье из смородины, но намного слаще донкернасского жучиного желе. Прохладно-щипучая тугая субстанция, которую хочется не то разделять языком, не то втягивать в себя, придурочно складывая губы трубочкой.

Дракон придвинул банку и принялся деловито уписывать джем, не обращая больше внимания на эльфов. Только раз почти неслышно хрюкнул со смеху, когда Йеруш принуждённо пошутил:

— Ты всё ещё замеры снимаешь, или мне уже нужно на тебе жениться?

Сайя, сидящая на корточках и обмеряющая найловскую ляжку, только молча полоснула его взглядом.

Съесть весь джем Илидор не сумел, хотя очень старался. Слишком он оказался сытный и слишком всё-таки сладкий, так что ещё и полбанки не опустело, а дракону уже захотелось в противовес чего-нибудь солёного или кислого. К тому же мятная прохлада так сильно нахолодила рот, что холод стал отдавать даже в уши. И дракон с сожалением отодвинул банку как раз в тот момент, когда Сайя поставила последнюю закорючку в своей таблице и с явным облегчением объявила:

— Вот и всё! Жду вас завтра к полудню с материалами. И одевайтесь во что-нибудь такое, что не жалко будет запачкать.

— Мы что, будем рыть подземный ход? — пошутил дракон.

— Нет, — невозмутимо ответствовала эльфка. — Вы будете расчищать сад к зиме. Всё, идите отсюда, мне нужно работать!

С этими воодушевляющими словами Сайя развернулась и ушла в башню, переставляя руки-ноги так неловко, словно ей приходилось контролировать каждое движение. Весьма впечатлённые таким прощанием дракон и эльф прошли через сад молча. И только когда они спускались к пристани, Илидор выдохнул:

— Какая же она злющая. Просто куст чертополоха, а не эльфка!

— Злющая? — Переспросил Йеруш с искреннем удивлением и обернулся, точно хотел убедиться, что Сайя не крадётся за ними, чтобы послушать. — Но злая — это как добрая, только без пустого трёпа и лицемерия. Знаешь, я, пожалуй, вполне понимаю её чувства, дракон.

— У неё есть чувства? — восхитился Илидор. — И какие же?

У Йеруша сделалось такое сложное лицо, словно он мучительно искал забытую кочерга знает где вещь или мысленно сочинял новое письмо своему декану, усердно подбирая слова. Наконец ответил:

— Похоже, она болтается в таком парадоксе жизни, в котором ограниченные охламоны неустанно пытаются чему-то её научить.

Помимо многочисленных больших и малых спальных домов, на каждой улице Сварьи сдавали комнаты, углы или пристройки для приезжих. Сейчас, когда торговый сезон уже почти завершился, жильё подешевело до смешного, так что Илидор и Йеруш легко нашли места в наиудобнейшем месте. Почти в самом центре посёлка, на одной из самых приличных улиц им сдали просторную мансардную комнату с балконом.

Хозяйствовала тут семейная пара солидного возраста. Мужа звали Андрик, жену — Андрица. Они были дружелюбны и разговорчивы ровно настолько, чтобы гости чувствовали себя тепло принятыми в этом доме, но не имели ощущения, будто хозяева суют носы не в свои дела.

Хотя их весьма интересовало, зачем гостям потребовалась магичка, но прямых вопросов они не задавали, а от кривых Йеруш ловко уходил. Илидор же при упоминании Сайи принимал до того страдальческий вид, что его тут же прекращали донимать вопросами и начинали усиленно кормить. А кормили в Сварье так сытно, обильно и дёшево, что спустя пару дней Илидор начал шутить насчёт выпусков, которые придётся заложить в костюм для плавания.

Хозяева готовили разом и на себя, и на гостей, «чтоб два раза не возиться». Овощей и фруктов у сваричан было вдосталь, они тут почти ничего не стоили, на злаки вышел хороший урожай, молоко вполне обильно давали местные овцы и козы, рыбу не только ловили в реке, но и разводили в нарочных ставках, а сахар, мёд, уксус и специи продавались на водном рынке у приезжих продавцов.

На столе всегда стояли плошки с соусами, которые поначалу вызвали изрядное удивление Илидора, а Йеруш, сняв пробу, закатил глаза с очень найловским видом. В одну плошку хозяева наливали жидкий ягодно-пахучий уксус, смешанный с черным перцем и растительным маслом непонятного происхождения — запах пряно-терпкий, не тыквенный, не ореховый, не семечковый, не злаковый. Во второй плошке — густой соус из рисовой муки и кислого виноградного сока. В третьей — винно-ягодно-ореховый.

Соусы полагались ко всему подряд: от обычных сухариков до блюд из рыбы, которых тут готовили преизрядно, добавляя в неё при готовке множество остро-сладких приправ. Большие тушки мариновали в том же уксусно-масляном соусе и травах.

Пили в основном не воду с уксусом или мятой, не компоты и не эль, как в северных землях, а молоко во всяких видах: парное, кипяченое, кислое, забродившее, холодное из подпола, с мёдом либо с сушеными ягодами смородины, вишни, шелковицы. Илидор и Йеруш быстро обнаружили, что и эльфский, и драконий организм способен без неприятных последствий постоянно пить только кислое или забродившее молоко.

Тогда хозяева, посмеиваясь, охотно стали готовить для гостей узвары: ягод и фруктов тут летом вырастало столько, что их решительно некуда было девать. Виноград, вишню, смородину, сливу вялили или сушили, смородину трёх цветов и крыжовник перетирали с сахаром и оставляли дожидаться своего срока в подполах в кадушках, диковинные для Илидора персики лежали в ящиках, сорванные целыми и залитые мёдом. Мушмулу, чем бы она ни была, сушили нанизанной в бусики прямо в кухне. Яблоки сушили, варили сидры, жарили в тесте, добавляли в каши, разминали в пюре на продажу для соседских детей и стариков, а чуть подпорченные скармливали домашней скотине.

Репой под завязку были забиты закрома, свекла тут росла диковинная — в салат шли не только листья, но и варёные сладковатые клубни. Тыкву вялили, солили и варили в сиропе, делали из неё солёное пюре с рисом и сладкое с вяленым виноградом или абрикосами, давили сок, добавляли в каши, варили и тушили с мясом, жевали сушёной.

В самое сердце поразила Илидора местная морковь, мелкая и сочная. Все люди во всех краях обожали морковь жареной, а тут её или грызли просто так, или тушили вместе с мясом и рыбой, или делали из неё сладости. К примеру, нарезали тонкими полосками и варили с мёдом или сахаром, пока морковные полоски не становились полупрозрачными, а из сахара либо мёда получался густой сироп. Сырую мелко рубленую морковь смешивали со сметаной, творогом и вялеными сливами либо бескостным виноградом, иногда добавляли мёду и трескали за обе щёки.

Андрик и Андрица легко уговаривались с приезжими торговцами на обменные услуги: к примеру, скидывали цену на готовую еду или ночлег, получая взамен специи либо другие товары, которые им требовались. Устраивали обмены для местных.

Андрик то и дело сетовал, что местным не разрешается держать торговые лодки, потому сваричане, желающие распродать урожай, должны переться в ближайшие города обычно, тележно. В родном посёлке дозволялось продавать только готовую еду, пиво, эль, свежевыловленную рыбу, спальные места и услужения, сопутствующие торговле.

Наводно-торговая жизнь была ещё бурной, но на удалённых от берега улицах посёлок делался медленным, спокойным и сонным. Тут не ходили люди чуждого вида в странных балахонах, многослойных одеждах, отороченных мехом плащах, не скрипели тележки и уключины, не вопили развозчики и лямочники, тут не торговались, не толпились, не дрались. Шла обычная жизнь обычного посёлка, и если не знать, что в низине, в разливе, устроен крупный водный рынок — почти никак нельзя было этого понять.

— Летом народа уж куда больше, — объясняли сваричане. — Нынче торговля на спаде. Зима близко! Кто в зиму прётся торговать на воду? Только те, которые ещё не распродались!

Некоторые нераспродавшиеся добирались до Сварьи на последнем издыхании. Притащился простуженный, слишком легко одетый торговец специями, которому пришлось провести в дороге на месяц дольше запланированного. Оглашая причал грудным кашлем, он выходил на воду ещё затемно, спешил распродать острый перец, желтый порошок курамы, ломаные стручки корицы, сушеную траву базилус. Мешочек базилуса у него купил Йеруш и то и дело утыкался в этот мешочек носом, точно в ароматную подушечку.

А вчера посёлок развлекали текущие по улицам ручейки вина и горестный вой торговца. За время пути вино в его бочках приобрело гнилостный запах, и торговец попытался его отбить, положив в бочки несколько кусков красной руды, но махинация его быстро вскрылась, наказание последовало по всей строгости. Торговые смотрящие в Сварье были бдительны, свирепы и не то чтобы совсем неподкупны, но по карману далеко не всякому.

Однако уже за первые четыре дня, что провели в Сварье Илидор и Йеруш, заметно было, как затихает-замирает предзимняя деятельность и живость. Гостей в доме Андрика тоже становилось всё меньше, и на пятый день к завтраку собрались лишь четверо: дракон, эльф и хозяева дома.

— Зима близко, — бодро подметил Андрик, заливая оладьи морковным сиропом.

— А если по-нашему, так она уже пришла, — ответил Йеруш с тоской.

Всё меньше времени ему оставалось до возвращения в Ортагенай, а значит — всё меньше времени на собственные подводные исследования.

— Трудно, небось, жить на северах, — посочувствовала Андрица. — Зима долгая у вас! И снег же, снег! Каждый год выпадает?

— Выпадает, — с достоинством подтвердил Йеруш.

— И дикие звери, говорят, приходят к поселениям, — подхватил Андрик. — Режут скот и разносят обурь.

— Бывает. Так и у вас наверняка тоже.

— И у нас тоже бывает. А у вас в иные годы, говорят, снега лежат до середины весны.

— Брешут.

— И говорят, на северах вовсе не пьют вина, бо виноград у вас не растёт.

— Опять брешут. Растёт, в Сейдинеле, Декстрине и Урреке.

— Ха! Да то разве виноград! Мелкий, небось, и кислый, как…

— Ну хватит! — Перебила мужа Андрица. — Заболтал мальчика совсем, поесть ему не даёшь!

— Цыть, баба! — Окрысился Андрик, но трепаться перестал.

А Йеруш, не отвлекаясь более на разговоры, быстренько доел свой завтрак и принялся прыгать по трапезной, издавая звуки нетерпеливого эльфа: скорей-скорей нужно уже идти к кузнецу за стальными трубками и к скорняку за кожухами! Сайя сегодня должна была дособрать первый, дообразный костюм. Пока, правда, без стекольного забрала, но всё равно это был стр-рашно волнительный день в жизни Йеруша, Сайи и самого костюма.

За минувшие дни Илидор понял, что значительная часть университетских денег предназначалась не просто на материалы для костюма, а на материалы, которые маг испортит во время экспериментов. От башни Сайи по течению вниз постоянно уплывали погубленные ткани, ремешки, разноцветные массы чего-то нераспознаваемого с запахом жжёного конского волоса, скошенных трав, перебродивших ягод. Неплавучий мусор сбрасывался в яму за башней, к которой невозможно было подобраться из сада и у которой, как подозревал Илидор, нет дна.

А первый результат всего этого перевода материалов выглядел… обескураживающе. Даже со скидкой на то, что это всего лишь дообраз.

Однако Сайя держала костюм за плечи развернутым и потряхивала им эдак красовательно, явно довольная монструозным порождением своего сумрачного гения. Щёки её румянились, лицо сияло улыбкой, глаза блестели. Йеруш тоже сиял и блестел, и весь прибашенный сад как будто грелся в лучах радости этих двух эльфов.

Илидор непривычно ощущал себя самым вредным среди собравшихся.

Цельный льняной костюм, сшитый, несмотря на тщательные обмеры, криво-косо, был полностью обмазан какой-то тёмной субстанцией. В ней знакомо поблескивали частички ткани, похожей на «щучку», из которой во многих землях делались осенние плащи, но эта мазня была плотнее. Костюм нелепо изгибался в руках Сайи, одновременно слегка подпрыгивая, словно внутри у него жил какой-нибудь дух неуёмности. Шлема, по сути, и не было: кожано-щучевое недоразумение не могло им зваться по определению. В нём только и можно сделать, что немедленно задохнуться, причём даже не понимая, куда тебя течение понесло: в чертежах на шлеме спереди была полоса стекла, в шлеме Сайи — лишь два отверстия для глаз, закрытые слюдой. А под шлемом — металлические трубки, уходящие за шею.

Подобное нелепое одеяние, пожалуй, сумел бы создать и сам дракон, притом гораздо быстрее и забесплатно!

— Возможно, будет протекать, — деловито сообщила Сайя. — Я не стала изводить на дообраз слишком много сока ипомеи.

Йеруш кивнул, словно всё понял — да он, видимо, действительно понял. Илидор же смотрел на костюмный шлем и подозревал, что Сайя решила угробить ему Найло. Она же не всерьёз хочет, чтобы он вот в этом лез под воду?

— Самое главное сейчас — сбалансировать вес и свободу движений, — сообщила она.

Дракон сложил руки на груди, изогнул бровь. Сайя словно не замечала его — либо в самом деле не замечала, вдохновенно продолжая вещать:

— Сейчас на плечах лишь намётки, но потом будут полноценные крылья-плавники. Они создадут эффект экрана, как у птиц, которые парят над водой. Под крыльями у них образуется воздушная подушка, можно дольше лететь и при этом тратить меньше энергии. Ты не будешь лететь, конечно, но при плавании по поверхности потратишь меньше сил.

Йеруш приметливо ощупывал, осматривал и едва не обнюхивал зародыши нарукавных крыльев, а Илидор иронически пробормотал:

— Волшебно.

— Мир вообще полон волшебства для тех, кто не изучал свойства материй, — буркнула Сайя.

Дракон сделал долгий вдох. Он был совершенно уверен, что в этом чудесном месте ему приходится приструнять свои чувства намного чаще, чем даже в Донкернасе. За эти дни ему много раз хотелось взять эльфку за бока и швырнуть в реку или занести её на крышу башни, чтобы посидела там, поверещала и выкричала из себя избыток нервической спеси.

В который раз Илидор себе напомнил, что Йерушу нужна эта магичка, и если Найло не получит готовый костюм в ближайшее время, то стенаниями доведёт дракона до белого каления ещё быстрее, чем это сделает желчность Сайи.

Ну или дракон может положить кочергу на обоих и улететь прямо сейчас куда-нибудь ещё. И пусть забубучат друг друга.

Илидор отошёл. Сел за большой стол, стоящий обособно, под навесом у башни, и принялся бездумно открывать-закрывать крышки стоящих на столе ящичков. В одном обнаружилась мята — очень-очень много вяленых листьев и стеблей. В другом ящике стояли горшочки с загустевшим мёдом. В третьем лежали деревянные ложечки, ситечки и маленькие ножи. В четвёртом — сухие жёлтые шкурки какого-то фрукта с ярко-кислым запахом. Ещё был ящичек с сушеными яблоками. И кастрюля, в которой стояли друг на друге чисто вымытые пустые горшочки.

Будь тут печь, дракон бы решил, что за этим столом Сайя готовит джем, но печи не было. Зато самого джема стояло три банки, и дракон принялся его поглощать, хотя и не успел ещё проголодаться. Просто хотел чем-то занять себя, пока Найло лезет в нелепость, называемую костюмом.

— … выстланы пузырями, — доносился до него голос Сайи, — и воздухообмен. Если будет сильное сердцебиение, беспокойство, трудное дыхание — немедленно всплывай.

— Она точно хочет утопить мне эльфа, — покачал головой дракон и зачерпнул ещё ложку джема.

В конце концов, если Найло настолько доверяет этой женщине, что позволит ей себя угробить, — возможно, это и к лучшему.

Надев наречённое костюмом недоразумение, Йеруш не особенно преобразился: как обычно, выглядел бешеным пугалом, только более округлым. Он сквозь шлем что-то спрашивал у Сайи, но Илидор услышал лишь ответ эльфки:

— Жабры должны быть размером с мой сад, а не с твой костюм.

К облегчению дракона, в котором он бы ни за что не признался, Йеруш не полез в открытую воду. Костюм предполагалось опробовать в закрытом резервуаре, который, оказывается, был в низине за башней. В него поступала не то речная, не то подземная вода для всяких хозяйственных нужд.

Йеруш, неловко ступая и смешно задирая голову, отправился за Сайей к резервуару. Илидор немедленно прекратил строить из себя умудрённого опытом дракона, которого ничто в мире не в силах удивить, и последовал за Найло, прихватив свою банку с джемом.

Резервуар был размером с комнатушку в спальном доме и приметно такой же высоты — не наныряешься. На дальнем краю устроена лебедка, стоят ведра и кадушки, гигантской медузной кляксой лежит рядом огромное полотно накрывала, явно подвергнутое магическому надругательству — поверхность его выглядела очень похожей на покрытие найловского костюма. Дракон ухмыльнулся: значит, выполняя работу ценой в полсотни монет, Сайя воодушевлялась куском ткани, которую когда-то сделала для защиты водного резервуара от мусора.

Сайя виновато покосилась на вёдра и накрывало, с явным усилием поборола порыв засуетиться, прибирая всё лишнее, и стала напутствовать Йеруша:

— В воду заходишь постепенно, если костюм даст течь — отмечаешь, откуда пойдёт вода. Войдя по пояс, ложись на воду лицом вниз. Сразу сильный выдох и отметь, как поступает воздух. Очень важно отследить баланс, не тянет ли на дно какую-то часть тела. Затем ныряй, а я буду считать, на сколько тебе хватает сейчас воздухоподачи под водой.

Найло, слушая её, нетерпеливо кивал и спускался по ступенькам. Потешным образом в его движениях сочеталось ужасное нетерпение и осторожность — видимо, этот чехол для эльфов ровно настолько неудобен, насколько кажется.

Неловко взмахивая руками, ступая с той деревянностью, с которой двигаются, когда боятся оскользнуться, Йеруш заходил в воду, и, тревожимое кругами, трепетало на водной глади его кривое отражение.

И тут за башней откуда-то возник обычнейший, по виду деревенский мужик, слегка запыхавшийся после подъема по тропе от причала.

— Слышь, хозяйка, куды яблоки волочь? — гаркнул он жизнерадостно.

— Потом, — отмахнулась Сайя, явно даже не поняв смысла вопроса. — А при погружении под воду главным будет…

Но никто не узнал, что будет главным при погружении, поскольку Найло как раз зашёл в резервуар по пояс, и вода просто вытолкнула его из себя.

Глухо выругавшись из-под шлема, Йеруш подскочил ввысь нелепым поплавком, взмахнул руками и ляпнулся на спину, погнав изрядную волну. Илидор рассмеялся.

— Пере… пере… — пискнула Сайя и прижала ладони ко рту.

Колотя руками и ногами по воде, Найло качался на поверхности резервуара, как перевёрнутая на спину черепашка, дергал головой, силясь поднять её повыше, и мычательно орал в глухой шлем.

Мужик, привезший яблоки, вытащил из кармана пригоршню тыквенных семечек и принялся их лузгать, с интересом глядя на нежданное представление. Сайя, издавая пронзительные бессвязные восклицания, суетилась на краю резервуара и тянула Йерушу руку, хотя всякому было ясно, что Найло не достанет до неё, а если бы достал, то сбросил бы Сайю в резервуар, и не факт, что случайно.

Йеруш качался и глухо орал, поднятые его барахтаньем волны бились о края резервуара и весело блестели на солнце. Сайя махала руками и бессвязно, но пронзительно восклицала невнятное. Мужик лузгал семечки. Илидор давился смехом.

Из омута, к которому скатывался забашенный обрыв, вынырнула любопытная коряга, завертелась, заволновалась, силясь посмотреть наверх. Вокруг неё расходились круги и плескали волны, коряга скрипела и кряхтела, пока на неё не опустилась ехидная галка. Коряга замерла, а галка, поглядывая наверх, заперхала ей: «Кэ-кэ-кэ, ка-а, ка-а!».

Илидор, вытирая слёзы, наконец прохохотался настолько, чтобы поставить наземь горшочек с вареньем. Метнулся за метлой на длинной ручке, стоящей у башни, протянул эту длинную ручку Йерушу. С третьей попытки Найло сумел за неё схватиться и, не переставая истошно орать в шлем, поехал на буксире к каменным ступеням.

Пока он выбирался из воды, Сайя стояла, прижав ко рту пальцы и не моргая, смотрела на Йеруша с видом растерянным донельзя и никак не могла найти слов, способных перевести всё произошедшее в конструктивное русло или хотя бы убедительно объяснить, что это, нахрен, было.

— Скажи: «Всё прошло по плану», — беспечно посоветовал Илидор. — Мало ли, какой пришибленный у тебя план?

Сайя его даже не услышала. Мужик-яблочник хехекнул и сплюнул шелуху. Сидящая на коряге галка сообщила: «Кэк!», и коряга, качнувшись вправо-влево, неспешно погрузилась обратно в омут.

Йеруш, сорвавший, наконец, шлем, полоснул Сайю обжигающе-негодующим взглядом, и эльфка скукожилась под ним.

— Плотность. Воды. — Выплюнул Найло. — Вытесняющая. Сила. Не слышала⁈

— Я считала! — Вспыхнула Сайя.

— Значит, стоило пересчитать!

Йеруш принялся стаскивать с себя костюм, что оказалось не так просто: гибкий упругий материал мешал движениям, и как Найло ни пытался яростно и злобно срывать его с себя, движения выходили скорее беспомощными и немного комичными. Разумеется, это ещё больше бесило Йеруша.

— Получается, я просто потерял четыре дня, да? У меня так мало дней, и среди них нет ни одного лишнего!

Мужик-яблочник предложил Илидору семечек. Теперь они вдвоём наблюдали за бешеными эльфами, как зрители за циркачами.

— Я могу тебе перечислить всё то, что сделала за четыре дня с твоим проектом и что безусловно пойдёт в последующую работу, — сердито ответила Сайя. — Только ты ведь ничего не поймёшь из моих объяснений. Ты не маг!

— А ты не гидролог! — Взвился Йеруш. — Почему ты просто не попросила меня сделать расчёты?

— Потому что это моя работа здесь и сейчас! — Топнула ногой Сайя. — Я должна сделать её сама! Или ты здесь останешься навсегда, для всех водных расчётов в моей жизни⁈

Выпалив это, эльфка покраснела пятнами, до самой шеи, даже острые ключицы в вырезе платья сделались розовыми. Йеруш на миг тоже смутился, но как будто сам не заметил этого за бурлящей в нём яростью.

Наконец вылез из костюма весь, едва не сорвав костюмные штаны вместе со своими.

— Это не практическая работа в университете! Ты не учишься об мои проекты в вольном темпе, я здесь не для того! Я здесь ради результата, мне нужен мой долбаный костюм! У меня горит научный проект!

— Чисто балаган, — тихонько заметил яблочник.

— Только дудочника не хватает, — согласился Илидор.

— Я всё исправлю, — твердила Сайя, густо краснея. — Никто же не ожидал, что дообразный костюм получится идеальным, ты тоже понимал, что будут ошибки…

— Но не насколько же системные! Не в самой же основе основ!

Как будто не слыша его, Сайя закончила начатую фразу:

— … и что процентов восемьдесят успеха может зависеть от количества попыток.

— Потому тебе не пришло в голову сделать хотя бы одну попытку до того, как натянуть костюм на меня? — Вызверился Найло. — Надеть его на себя и посмотреть, что получится?

Он отёр лицо ладонью и отошёл от резервуара, явно плохо понимая, где находится, куда движется и что его окружает. Наверное, Найло наткнулся бы на мужика-яблочника, не придержи его Илидор за плечо. И с невиннейшей улыбкой дракон тихо посоветовал:

— Не останавливайся. Ты же знаешь: если кто-то ошибся, нужно на него долго орать, только тогда он поймёт, как всё сделать правильно.

Найло зажмурился, постоял так мгновение-другое, потом открыл гораздо более осмысленные глаза и обернулся к Сайе, которая так и стояла у резервуара, держа в охапке костюм. С костюма стекала вода, но эльфка от расстроенных чувств едва ли понимала, что весь подол у неё уже насквозь мокрый.

А Йеруш вдруг развернул плечи, как-то повелительно-уверенно устроил голову на хрустнувшей шее, посмотрел на Сайю совершенно спокойно и сказал гораздо более приятным и мягким голосом:

— Я должен попросить прощения за форму всего мной сказанного. Не за содержание. Я весьма расстроен и тороплюсь, но я не должен был так разговаривать. Предлагаю решение, которое поможет нам обоим и пойдёт на пользу делу: я сам сделаю все расчёты, связанные с водой, и прочие, которые могу сделать и в которых будет польза. Мы будем работать над ошибками совместно и ускорим процесс, насколько возможно.

Эльфка побелела, развернула плечи так, что её лопатки, наверное, стукнулись друг о друга. Голос её тоже стал иным — только не мягким и спокойным, а ледяным и звонким:

— При всём уважении, я не могу тебе позволить вмешиваться в мою работу.

— При всём уважении, — огрызнулся Найло ей в тон, — я не могу себе позволить сидеть грибочком и хлопать глазками, когда время продолжает заканчиваться. Бессмысленное упорство не ускорит процесс. Не заставляй меня нести тебя к счётной доске в охапке.

На мгновение казалось, что Сайя сейчас пошлёт Найло шпыняться ёрпылем, а может, сделает что-нибудь лишнее и беспомощное в зряшной попутке остановить обоюдное пузырение дурных эмоций — к примеру, попытается свести всё в шутку.

Но замешательство длилось недолго: эльфка явным усилием воли выровняла своё лицо, придав ему выражение спокойной сосредоточенности, молвила спокойно: «Прошу за мной» и направилась к башне. Мокрый костюм тащила под мышкой, словно гигантского нашкодившего кота.

И ничто, казалось, не могло нарушить достигнутого скриплозубого равновесия этого момента, но тут раздалось весёлое:

— Эй, хозяйка, так куда яблоки волочь?

Илидор научился очень пристойно обращаться с вёслами и, отплывая к башне Сайи, они с Йерушем больше не устраивали представлений для скучающих сваричан. Даже если приходилось плыть, удерживая ногами на дне лодки груды жестяных трубок и кучу стальных кожухов.

Теперь Илидору приходилось проводить целые утра и дни в прибашенном саду или в нижних комнатах башни Сайи. Вечерами она обычно занималась другими заказами для других людей и эльфов, и с берега видно было, что в башне горит свет с предрассветья до поздней ночи. Иногда эти другие эльфы и люди появлялись на острове, забирали некие предметы в коробках, вёдрах, ящиках, или уносили на себе странные одежды вроде пульсирующего толстого пояса.

Илидор отчаянно скучал и даже не знал, смеяться ему или злиться. Найло упорно и неистово настаивал, чтобы дракон сопровождал его во всех взаимодействиях с Сайей, Илидору же это было скучно, неинтересно и ни к чему.

Эльфы подолгу сидели в комнате или за садовыми столиками, склонившись над счётными досками, свитками или исписанными закорючками листами, совершенно одинаково горели глазами, что-то подсчитывали, бормоча, наматывали на пальцы пряди коротких волос, грызли кончики перьев, шипели и бормотали. Временами вскакивали и носились вокруг стола с безумно-пустыми взглядами, перекидывались словами и фразами, которые не говорили дракону ни о чём, подолгу и страстно спорили о вещах, в которых Илидор ничего не понимал.

Он бы с куда большей охотой проводил время, выискивая руды и окрестных оврагах, болтаясь по водному рынку, пока ещё полному диковинных людей и вещиц, или донимая местных мастеров. Может, нанялся бы на какие-нибудь работы — да хотя бы подмастерьем к кузнецу. Таскать уголь и раздувать мехи, присутствовать при рождении творений из металлов было бы куда веселее, чем поливать деревья и слушать монотонный бубнёж что-то высчитывающих эльфов, играть с самим собой в досочки или «Девять пляшущих мужичков».

С ещё большей охотой он бы вообще улетел отсюда.

Пару раз по вечерам в спальном Йеруш видел, что Илидор достаёт подаренный Мшицкой «камень мудрости» и пристально всматривается в него посеребревшими глазами.

— Ты что, поверил в каменную мудроту? — спросил он в первый раз. — Хочешь получить у него совет?

— Наоборот, — глухо ответил Илидор. — Хочу убедиться, что мудроты у меня нихрена не добавилось.

Всё чаще дракону чудилось, словно маленький камешек передаёт ему звонкие напевы подземных камней. Всё чаще он спрашивал себя, какой кочерги зашел настолько далеко не по своей дороге и до сих пор не предоставил Найло самому себе. Хотя бы во время утренне-дневных бдений на острове Сайи.

Но Йеруш вцеплялся в Илидора неотрываемо-жалобной пиявочкой и просил сопровождать его. С юношеским волнением, таким непривычным для вечно-всё-знающего Найло, твердил, что не может приходить к Сайе один и не может оставаться на острове один. Не объясняя, разумеется, причин и гневно отвергая все шутливые драконьи намёки на романтический интерес между эльфами и сопутствующую ему повышенную робость у обоих.

Сайя отвергала такие шуточки ещё более гневно, и к тому же всякими способами давала понять, что шутить с ней вообще не следует. Но не то чтобы это могло остановить золотого дракона.

Илидора то забавляли, то раздражали ужимки обоих эльфов, и сами эльфы его сердили значительно больше, чем можно было ожидать. Дракон досадовал на их похожесть в страсти к своему делу и нетерпимость ко всем прочим существам вокруг, и на их взаимное притяжение, по поводу которого Йеруш и Сайя старательно притворялись валенками, делая вид, будто притяжения не существует.

Вдобавок ко всему, эльфы постоянно и молчаливо соревновались в учёности, умности и в полезности своих профессиональных умений. Что было полностью бессмысленно: меряться успешностью в науке обычной и в магической — всё равно что сравнивать волну и камень.

Может, и есть смысл в упорном стремлении этих эльфов держать дистанцию, признавал дракон: пожалуй, если им дать волю, они просто разорвут друг друга на куски. И не обязательно в порыве страсти.

Илидор привык, что негласно-подвешенная опция разорвать Йеруша на куски является его прерогативой.

Была во всём происходящем и светлая сторона: дело спорилось, вчера Йеруш уже благополучно смог нырять в резервуаре, облачившись в свой жуткий костюм. Теперь эльфы решали две малопонятные дракону задачи: «сопротивление давлению воды на глубине» и «баланс воздухорасхода при движении».

Обыкновенно Сайя, ожидая их, расхаживала среди недоделанных садовых статуй, накручивала на палец пряди взлохмаченных волос, то и дело постукивала или поглаживала то одну, то другую статую. История про оторванные руки, которую магичка рассказала в день встречи, оказалась, разумеется, наглой эльфской ложью, что не особенно удивило Илидора. На самом деле каменные болваны не двигались — именно в таком виде их оставил ученице Фурлон Гамер в качестве последнего испытания, и Сайя лишь надеялась когда-нибудь заставить их шевелиться.

Дракон сильно подозревал, что и сам Фурлон не смог бы этого сделать. Во всяком случае, среди донкернасских машин не было ничего даже отдалённо напоминающего самостоятельных каменных стражей, а уж где магическая охранная мысль развилась как нельзя более широко — так это в эльфском «испытарии». Потому, вполне вероятно, Фурлон Гамер оставил своей ученице задачу, не имеющую решения, и сейчас ехидно хохочет над своей прощальной остротой где-то в Эльфиладоне.

Самостоятельные сторожевые машины создавали только гномы Такарона. А та магия, которую они упорно называли механистией, не была доступна никому из жителей надкаменного мира, не говоря уже о том, что гномские машины создавались только из металла и лавы подземий.

Сегодня, глядя на Сайю, которая ходила вокруг каменных статуй с таким видом, словно у неё мучительно болит живот, Илидор неожиданно для себя сообщил:

— Я в цирке видел куклу, которую сделал твой мадори. С виду она была попроще этого каменного безобразия, но у меня от неё волосы в жилах стыли.

— А? — переспросила Сайя, потёрла лоб. — А, да, я помню цирковую куклу. В ней больше механики, чем магии. Самым трудным было устроить систему ремешков и шестеренок внутри, чтобы ничего не разлеталось, мадори даже привлекал какого-то гнома, чтобы её одвижить. А магия сживления просто не даёт шестерням разлететься.

Эльфка задумчиво погладила по лысине каменного мечника, стоящего на одном колене, и добавила:

— А я всегда хотела одвижить что-нибудь пушистое.

— Пу-шистое? — переспросил Йеруш.

— Да! — Глаза Сайи заблестели, пурпурные пятнышки в них сделались светлее. — Я бы связала пушистых существ вроде собак или выдр! А может, я бы сшила их из кусочков шерсти, из кожи, или собрала бы из веток и обмотала пряжей. И сделала бы их одвижимыми, и каждому дала бы подходящее занятие! Мелкие пушистики могли бы собирать травы. Большие — встречать приезжих и лодки с припасами. Самые крепкие охраняли бы башню, конечно, и бросали в воду всяких надоедал. А ещё пушистики носили бы дрова и топили печь, и выбивали половики…

Одна часть Илидора возжелала немедленно убраться подальше от рехнутой эльфки, а другая часть Илидора захотела себе пушистого питомца, который бросал бы в воду надоедал. Даже если ничего подобного на самом деле невозможно намагичить. Или возможно? Кочерга разберёт этих эльфских магов.

Йеруш таращился на Сайю горящим взглядом, но смотрел как будто сквозь неё, и почти можно было увидеть, как в голове Найло ворочаются шестеренки — не хуже, чем внутри цирковой куклы.

— Я бы отправил таких существ мыть пробирки!

— И посуду! — воскликнула Сайя.

Эльфы рассмеялись, и в который раз за эти дни между ними почти ощутимо протянулось что-то незримое и тёплое, мудрое и простосердечное, чему не нужны были важные лица, сложные пояснения и какие бы то ни было подпорки. Что-то такое, чему для радости существования требовались лишь очень простые и важные вещи, вроде того, чтобы смеяться вдвоём.

Смех быстро оборвался почти осязаемым смущением. Дракон закатил глаза. Стукнуть бы лбами этих двоих, право слово!

— Всё, хватит болтать, — заявила эльфка своим обычным защитно-деловым тоном, — нам всем пора работать.

Она поспешила в башню, двигаясь так, словно каждый шаг требовал преогромного контроля, и волоча за собой возок с привезёнными материалами.

Драконье любопытство зудело и желало знать, как именно Сайя сживляет предметы, материалы, субстанции. Но, хотя эльфка и пустила их в башню после первого испытания костюма, Илидор и Йеруш ни разу не попадали за пределы сеней и одной комнаты.

Даже мятный джем Сайя готовила магией. Некоторые люди ходят туда-сюда, решая сложную задачу, или рассуждают вслух, или что-нибудь чертят палочками на земле, — а Сайя готовила магией мятный джем. Мятно-яблочный, если точнее, и тот самый мужик, который привозил ей яблоки (а также мёд и горшочки), выкупал потом джем и куда-то отправлял его на продажу. Сайя даже не спрашивала, куда и по какой цене: ей было достаточно получать взамен материалы, которые позволяют бесконечно магичить новый и новый джем.

Как она его готовит, Илидор ни разу не видел, она не позволяла наблюдать ни за какими магическими манипуляциями. Дракон знал только, что Сайя сидит у башни за столом, спиной к башенной двери, и что-то бормочет. А на столе потом появляется новый горшочек с джемом, которому требуется примерно полдня, чтобы загустеть.

Сегодня Сайя колдовала с костюмом в башне, а Илидор отправился к колодцу таскать воду. Дождей в Сварье не было уже давно, а вечнозелёным садовым растениям требовалось запасти влагу перед долгой зимой.

Йеруш устроился с какими-то расчётами между парой больших валунов и каменной статуей гнома-щитника. Здесь тосковал давно не работающий фонтан, и кто бы сомневался, что Найло потянет к этому месту.

Илидор и Йеруш сейчас почти не говорили друг с другом: в обоих копилось раздражение, так или иначе связанное с Сайей, а максимум добродушия, на которое сейчас способен был дракон, выражалось в едких шутках, которые Йеруш воспринимал крайне болезненно. Потому оба предпочитали помалкивать и держаться друг от друга на расстоянии, чтобы не досадовать ещё больше и чего-нибудь не ляпнуть. Только раз, проходя мимо Йеруша, который свернулся у фонтана в форме трагической, ничего не означающей загогулины и, кажется, не занимался ничем, помимо самокопания, Илидор не сдержал досадливого восклицания:

— Как же ты всё усложняешь, Найло!

Против ожидания, Йеруш не подпрыгнул, не завопил, не огрызнулся и не сделал вид, будто поглощён расчётами, а скукожился в своей загогулине ещё плотнее.

Дракону стоило действительно серьёзных усилий не треснуть его ведром. Зачем, спрашивается, они оба таскаются на этот остров, если им обоим тут нехорошо? Илидор бы сейчас предпочёл съездить на водный рынок. Взять одну из всехних плоскодонных лодок и поплыть в разлив, где на воде покачивались пузатые товарные лодки приезжих торговцев. На водном рынке даже сейчас шумно, красочно и весело, не то что в предзимнем прибашенном саду.

Или улететь наконец. Улететь туда, где горит шальная звезда, где звучит голос камня и отзвуки его собственной сонной песни. Туда, откуда доносится скрежет зубов и куда дракон так упорно не летит.

Неизвестно, в какую пучину уныния удалось бы погрузиться Илидору или Йерушу в этот день, но тут в башне что-то глухо бумкнуло, а дымоход выплюнул нечто круглое и красиво вертящееся в ранних южных сумерках. Сначала показалось — голову, но, вероятно, это был всего лишь шлем. Судя по звуку, он шмякнулся на крышу, а из приоткрытого окна на втором этаже медленно, с достоинством поплыл наружу оранжеватый дым.

Найло взвился едва ли не выше фонтана и в огромном волнении рванул к башне. Илидор поспешил следом, разгорячённый работой, в мокрой рубашке с закатанными рукавами, непонятно как не околевающий на предзимнем продуваемом острове.

Дверь в башню была не заперта. За привхожим помещением, отделённым ещё одной дверкой и наполненным коробками со всяким барахлом, была небольшая низкопотолочная комнатушка с очагом и столом, заваленным писчими принадлежностями. Тут жил запах дубовых чернил, дерева и камня, тут они трое сидели, когда Йеруш и Сайя занимались своими расчётами.

Дальше этой комнаты эльфка их не приглашала.

Как теперь оказалось, проём в стене вёл в кухню-кладовку, в которой ничего невозможно было рассмотреть, поскольку лампы тут не горели, но при свете, падающем из первой комнаты, Илидор увидел следующий дверной проём и лестницу на второй этаж.

Когда дракон и эльф, стукаясь о стены, ступеньки, опорные столбы и выпирающие отовсюду балки наконец добрались до комнаты на втором этаже, из камина уже перестал валить оранжевый дым с запахом горелых костей, а у Сайи уже почти совсем не слезились глаза. Волосы её были встрёпаны, платье в саже и местами в мелких пропалинах. Сидя на полу у камина, она шипела что-то про шпынячьи жвары. Перед ней стояла баночка с густой мазью, судя по всему, от ожогов, из воска и пронзительно пахучих трав. Тыльная сторона одной ладони Сайи уже была покрыта этой мазью.

В комнате стоял низкий столик с кучей выемок, частично заполненных разным барахлом: резаные ткани, цветные порошки, ещё какие-то мелочи. На стене висел парный портрет взрослых эльфов, похожих на Сайю. Точнее, это Сайя была на них похожа: материнский изгиб рта и цвет волос, отцовский прищур глаз и форма носа.

— Вы что тут делаете? — Возмутилась эльфка.

— Это я тебя хочу спросить, — Йеруш упёр руки в бока. — Ты что тут делаешь с моим костюмом? Ты знаешь, что шлем только что вылетел в трубу?

— Правда? — Сайя уставилась на него сердитыми серыми глазищами. — А я думала, ему просто срочно понадобилось выйти. Странно, ведь мы почти начали с ним ладить.

— Он на крыше! — Йеруш ткнул пальцем вверх, словно Сайя могла позабыть, где у этой башни крыша. — Как ты собираешься его снимать, хотел бы я знать? Что с ним вообще произошло?

Илидор зажмурился и сильно потёр лоб. Несложно представить, сколько времени потребуется двум нелетающим эльфам, чтобы добраться до крыши башни, а если один из них по дороге убьётся, это совершенно точно не ускорит процесс.

— Я достану шлем, — вызвался он, и эльфка посмотрела на него с огромным удивлением. Тихо добавил Йерушу: — Хотя одна кочеряжья мать знает, зачем он нужен твоей пустой голове. Проследи, чтобы Сайя не выходила.

Густеющие сумерки наливали в реку чернильные кляксы. Крылатая тень взлетела на башню почти неслышно — крылья хлопнули не громче, чем если бы кто-то вытряхивал покрывало.

Илидор зацепился всеми лапами за выступ у трубы. Он видел шлем, вылетевший в дымоход, он мог и вроде как собирался просто взять этот шлем и спуститься, но вместо этого висел наверху башни, тянул к небу голову на длинной гибкой шее, а потоки холодного воздуха гладили тонкие чешуйки на его щеках.

Во все стороны, куда ни посмотри, раскидывалась бесконечность, и сейчас, вися среди неё на макушке башни, Илидор особенно ясно чувствовал, как это легко — взмахнуть посильнее крыльями и улететь. Куда угодно, просто улететь.

Ничто в целом мире ему не мешает взять этот ёрпыльный шлем, забросить его обратно в дымоход с такой силой, чтобы он вылетел из камина, сплющившись в лепёшку, стряхнуть с себя налипшее безвременье, упасть в небо, как в воду, дать ему себя унести, как вода уносит листья.

Из северных подземных нор Илидору пели камни, оттуда звала лава и металл, и золотой дракон слышал их, хотя это было, разумеется, абсолютно невозможно…

Казалось, Илидор провисел на башне ужасно долго, но Сайя удивилась, когда он вернулся. Она прибирала всякие мелочи в кухонной кладовой, а Йеруш очень тихо и недвижимо сидел на лестнице. Кто бы сомневался, что эти эльфы, оставшись наедине, примутся неловко молчать.

— Как быстро! — обрадовалась Сайя, когда появился Илидор, держа под мышкой шлем. — Я боялась, это займёт больше времени… то есть…

Йеруш немедленно перестал изображать наступенчатую статую и тоже втёк в кухню.

— Ты чего так долго?

— Долго? — удивлённо переспросила Сайя, перебирая веточки мяты в коробке. — Ты сам разве бы справился быстрее?

Йеруш дернул головой, словно птица, склевывающая зерно.

— Я-то нет! Но у него же крылья!

Сайя вскинула брови и спросила Илидора, который испепелял взглядом покрасневшего Йеруша:

— Это какая-то шутка, которой я не понимаю?

— Шутка? — Переспросил дракон страшно вредным голосом. — Не похоже. Йеруш Найло всегда серьёзен и кислорож. Он даже спит с этим умным видом, честное слово.

Эльфка пару мгновений морщила лоб, потом сообразила:

— Ты сейчас тоже шутишь. И получается почти смешно, знаешь, могло быть хуже!

— Да и ты не так безнадёжна, как мне казалось, — с достоинством ответил Илидор и вручил ей шлём.

Сайя в досаде хлестнула его по плечу веточкой мяты.

Странный образ преследовал Йеруша в последние дни — не то сон, не то грёза или видение, необычайно яркое и поразительно настырное. Видение о том, как однажды в его жизни настанет такой важный, такой освобождающий и всё итожащий миг, когда посреди привычных дней трудов и превозмоганий он вдруг откроет совершенно рядовую, ничем не примечательную дверь — а она распахнётся в сияющее лето.

Там будет дорога, убегающая в зелёные холмы и волшебный лес, там будут летать мыльные пузыри и цветные ленты, какие часто бывают на сейдинельских городских праздниках, и на пороге двери, которую распахнёт Йеруш, его будет ждать весёлый бело-рыжий кот с мудрыми глазами. Кот-проводник в сияющее лето, в лёгкость и блаженство, которые однажды непременно наступят.

И Йеруш поймёт в тот миг, что всё, чего он на самом деле хотел всем собой, всем разумом и сердцем, — вот эта самая дверь в беспечное и красочное лето.

И пузыри будут лететь и менять цвета под солнцем, а деревья — шуршать и звать его к себе, обещая рассказать массу удивительных и счастливых историй, и бело-рыжий кот с мудрыми глазами пойдёт на мягких лапах к этому лесу, в лето, оборачиваясь и приглашая Йеруша следовать за собой.

А Йеруш, всё ближе подходя к двери в лето, всё яснее будет понимать, что она слишком мала для него. Он мог выйти в эту дверь раньше, давно, когда был другим, когда был моложе, восторженней и лучше, кажется, но все те годы, когда он ходил по другим дорогам, все годы, когда он не понимал, как открывается дверь, отдаляли его от беспечного и всё итожащего лета.

Такой Йеруш Найло, каким он стал за минувшие годы, не сможет войти в эту дверь. И цветные пузыри будут с беспечной жестокостью пролетать мимо, и волшебному лесу останется нашёптывать свои сказке пустоте, и бело-рыжий кот, как бы призывно ни оглядывался, уйдёт по дороге без него.

Даже в этот миг, просто стоя на балконе комнаты в спальном доме, просто смотря сверху вниз на засыпающую Сварью, Йеруш чувствовал себя безнадёжно неостановимым путником, обречённым на движение. Даже стоя на балконе, он движется вперёд, к бесконечно манящему, определённому для него горизонту, где горит шальная звезда. Этот путь нельзя изменить, невозможно свернуть с него и уж тем более остановиться, даже замедлиться решительно невозможно, — ведь никто не выбирает свою одержимость.

Он услышал, как на пороге балкона возник Илидор — шорох занавески на грани слышимости. И уже по шороху занавески Йеруш понял, что дракон собирается сказать нечто такое, чего ему вовсе не захочется слышать.

Не обернулся, но вцепился в перила так, что пальцы онемели.

Илидор глянул на перила почти с сочувствием. В странствиях, в долгих пеших переходах и постоянной необходимости что-то делать руками и телом Найло изрядно окреп, хотя его по-прежнему можно было спрятать за кочергой.

— Ты уже настроил планов на то, что будет дальше? — начал Илидор насколько мог издалека.

Дракон понимал, что тонкость этого вопроса примерно сравнима с охватом трёхсотлетнего дуба, но Йеруш вроде как немного помягчел плечами.

— Более-менее. У меня много разных планов, каждый дальше прежнего.

И прежде, чем дракон успел вставить словечко, Найло обернулся и затараторил, сжав кулаки, подавшись вперёд:

— Я знаю, ты хочешь убраться отсюда, Илидор, я тоже хочу! Правда. Это так невыносимо — оставаться на месте, просто ждать, когда нужно двигаться, идти дальше, я понимаю, я знаю, я чувствую. Это просто такое дурацкое время, здесь, теперь, перед началом зимы, когда всё застывает и пар идёт изо рта, когда дыхание растворяется в воздухе, это пустое время, ямное, трясинное, ни для чего. Я знаю, мы подзастряли в нём. Но оно вот-вот закончится, это же просто время, которое придётся пережить, ты знаешь, я знаю, да, некоторые времена нужно просто пережить! Даже если кажется, что ты ничего не делаешь, но это время делает тебя, это события происходят тобой…

— Найло! — Илидор повысил голос и поднял ладони. — Послушай меня, подожди, замри на мгновение. Я другое хочу спросить: ты точно хочешь идти дальше?

И точно ли ты хочешь идти дальше со мной.

Йеруш пару мгновений смотрел на Илидора, открыв рот и стремительно белея, потом рывком отвернулся и опять вцепился в балконные перила. Теперь его голос звучал отрывисто и гулко, словно в горло попала драконья чешуйка:

— Конечно, я хочу идти дальше. Я должен. И буду. Лишь это имеет смысл! Лишь то, что дальше горизонта. Что выше головы. Всегда.

Илидор не сразу смог выговорить то, что вертелось у него на языке все эти дни: слова прилипали к нёбу и просили, чтобы их оставили непрозвучавшими, неодушевлёнными, неосмысленными. Безопасными. Несуществующими. Но дракон всё равно спросил:

— А может, ты уже пришёл?

Йеруш чуть качнулся, словно ему влепили подзатыльник, но ответил тут же:

— Не говори ерунды, Илидор. Я ещё даже не начал идти. Я ещё не сделал десятой части того, что стоило бы, и при этом я довольно сильно выбиваюсь из графика. Так что нет, Илидор, нет, нет же! Мне не нужно останавливаться. Напротив, хорошо бы было ускориться, да, как тебе нравится мысль ускориться, дракон?

— По-моему, тебе нужно растрясти мозги, — проворчал Илидор. — Они у тебя в трубочку завернулись от напряжения и опухшей серьёзности.

Йеруш промолчал. Его слегка потряхивало, он поводил плечами так, словно мёрз, и вокруг него почти ощутимо вихрилось ощущение тоскливого одиночества, совершенно-ни-в-чём-не-уверенности. Дракон смотрел, как Йеруш ёршится, словно продрогшая вода, и ощущал очень нехарактерное для себя стремление укутать другое существо в кокон своих крыльев.

— Правда, подумай. Позови уже Сайю, не знаю, покататься на лодочке к утренним торгам. Поплавайте между лодками, посмотрите на кучу ненужных вещей, проведите время без толка и убедитесь, что небо не упало на землю. А потом сплавайте на какой-нибудь тихий островок, посмотрите уже друг на друга, выбросьте наконец из головы эти дурацкие эльфские подёргивания. Дай себе волю, Найло, и пусть она тоже…

— Илидор, не нужно, — Йеруш говорил так, словно каждое слово резало ему язык, как осколок стекла. — Не нужно говорить о том, в чём ты нихрена не понимаешь, дракон.

— Это я-то не понимаю? — поразился Илидор.

— Ты. — Найло стиснул перила так, что они заскрипели. — Ты же просто… скачешь по жизни, как бабочка, выхватываешь из неё что поярче. То встречаешь на пути каких-нибудь людей, то теряешь их опять, несёшься дальше с песнями и воплями, ни к чему не привязываешься, ни в чём не ищешь глубины…

Илидор вскинул брови. Йеруш на него не смотрел, он говорил и говорил, всё быстрее, всё яростнее выплёвывая слова:

— Ты же, дракон, понятия не имеешь, что это такое — встреча двух существ как двух миров. Когда за другим эльфом, ну или человеком, или драконом, когда за ним — целая система смыслов, целей, важностей, система сложная, прицельно выстроенная и давно… давно функционирующая по своим законам и надобностям. Поразительный, могучий, самодостаточный мир. Что будет, если встретятся два таких мира, что будет если они сблизятся и начнут взаимопроникать, а? Нет, не отвечай, это слишком простой вопрос! Это риторический, нахрен, вопрос, Илидор, на него ответит даже очень тупой драконыш! Если два таких мира сблизятся, они врежутся, вторгнутся, вонзятся друг в друга, и тогда случится катастрофа!

Йеруш обернулся к Илидору так резко, что тот едва не шарахнулся. Щёки Найло раскраснелись, в глазах орала буря, кулаки были сжаты, под кожей выступили синие вены — эльфа будто разрывало изнутри что-то неизмеримо более страстное и безумное, чем он сам, и у дракона на загривке встала дыбом несуществующая в человеческой ипостаси чешуя — никогда ему так явственно не казалось, что Найло сейчас на него бросится.

— Катаклизм! — выкрикнул Йеруш, наклонившись вперёд, и впился в лицо Илидора безумными глазами. — Разгром налаженных систем! Крушение циклов, сметание целей, крах выстроенных взаимосвязей, падёж векторов, обнуление законов! Коллапс всего! Может быть, для одного мира коллапс получится побольшим, а для другого поменьшим, но поломается всё, всё-всё-всё, что было выстроено годами ради огромных, гигантских, системообразующих нужностей и важностей! Ни один из двух миров после этого не будет прежним, ни один из них не сможет дальше быть собой, они оба будут сломаны, даже если один посильнее, а другой поменьше! И что, я спрашиваю, дракон, что именно может быть настолько важным, чтобы устроить взаимный катаклизм? Какое желание ты считаешь достаточно мощным, какой каприз настолько неодолимым, чтобы смять, сокрушить, разгромить два мира?

— Найло, ты знаешь слово «преувеличение»? — осторожно спросил дракон.

— Да! — Йеруш снова взвился, как будто ему в зад впилось шило. — Я даже знаю слова «гротеск» и «драматизация», Илидор, только это нихрена не они!

Снова обернулся кругом, только взметнулись взмокшие от пота волосы на лбу и висках. Стиснув перила, Йеруш глубоко, сосредоточенно дышал и ненавидящим взглядом впивался в едва заметные в темноте островерхие контуры крыш. Он старался дышать глубоко и ровно, но уголки его губ всё дёргались книзу, да жалобно кряхтели балконные перила, стиснутые цепкими пальцами.

Внизу спокойно и мирно горели лампы в окнах домов, доносились бодрые людские голоса, откуда-то едва слышно вспевала дудка.

Дракон сложил руки на груди, привалился плечом к стене за спиной Йеруша.

— А по-моему, Найло, ты рисуешь катастрофу в таком месте, где нет ничего, кроме обычнейшего хода вещей. Разве так делают нормальные эльфы, когда между ними воздух начинает искрить?

— И ничего он не искрит! — гаркнул Йеруш.

Илидор закатил глаза.

— Ай, да я же сказал, ты нихрена в этом не понимаешь, дракон! Не понимаешь, что такое целый мир в другом драконе, ну или эльфе, что такое мир самоценный, построенный вокруг одержимости, под завязку полный важных дел, которые нельзя не делать, полный особенных смыслов и вот таких огромных, непрозреваемых важностей! К такому миру вообще нельзя приближаться с другими, со своими важностями и полными делами! Нельзя! С чего ты взял, что можно? С чего ты взял, что я могу подвергать риску чужой мир, полный смыслов, задач и достаточностей? А? Такой шикарный мир нельзя соединить с другим полным миром — его возможно объединить только с пустотой, но нахрена самодостаточному миру пустота?.. Ну скажи, дракон, разве я бы не перегрыз горло тому, кто разломает важные вещи в моих повседневностях?

Илидор покачал головой, хотя Йеруш его не видел, но Йеруш и так знал драконий ответ.

— А можешь себе представить, чтоб я смирненько вздохнул и выбросил свои сломанные смыслы или заменил их чужими? Ты можешь представить, чтобы такое сделала Сайя? Мы не способны предложить друг другу ничего более важного, чем то, что у нас уже есть. Понимаешь меня, дракон? Мы не можем! И мы не смеем даже думать об этом! Нельзя предложить другому меньше того, чем у него уже есть, даже если в какой-то момент этого очень-очень хочется!

Дракон молчал. Йеруш тоже умолк на несколько мгновений. Тяжело дыша, словно давя в себе хохот или крик, он изгибался-наклонялся над перилами, цеплялся за них так, словно вот-вот оторвёт.

— Ты себе представляешь, Илидор, что это такое — жизнь, выстроенная вокруг одержимости? Это сильнее страсти и больше, чем любовь! Да! Это больше, сильнее, могучей, чем любовь, если бы она могла случиться! Ничто другое, никто другой не сможет стать более важным и ценным, потому что свою одержимость мы не выбираем, её нельзя приглушить, Илидор, её нельзя перестать чувствовать, её невозможно отменить или заменить, ничем, никем, никак, никогда! Ведь это не одержимость есть у нас, это мы есть у неё — ну хоть это-то ты должен понимать, ты же дракон!

— Я понимаю.

Наконец Йеруш продышался и выпрямился. Он стоял теперь очень прямо и вроде бы спокойно, плечи расслабились и даже слегка поникли, голова была поднята, словно что-то там, в вышине, могло и хотело отвечать на вопросы Йеруша, в особенности на те, которые не требовали ответа. Голос его теперь тоже звучал спокойно, и, возможно, только Илидор способен был расслышать в глубине его напряжённую дрожь-вибрацию.

— Думаешь, Сайя променяет свою башню на меня? Станет наблюдать, как я занимаюсь гидрологией, как я укрепляю свой мир, пока её собственный зарастает паутиной? По-твоему, это будет достойная замена хотя бы тени её одержимости? Или ты думаешь, я останусь бродить вокруг Сварьи, придумывать тут себе какие-то ерундовые задачи, лишь бы не отходить далеко от Сайи, — думаешь, я променяю свой мир на разглядывание чужого?

Илидор покачал головой. Неодобрительно.

— Ради чего? Ради чего конкретно? — Речь Йеруша снова ускорилась и стала набирать гула. — Страсти, которая пройдёт? Любви — любви к тому, кто перестал быть собой, как только начал быть с тобой? Думаешь, хоть одному из нас будет от этого лучше, чем теперь? Да мы возненавидим друг друга через год! А через два года каждый из нас возненавидит себя, разрушившего чужой мир ради проходящести, ради иллюзорности, ради каприза, который казался неодолимым! Нет, Илидор, нет-нет-нет! Лучшее, что можно сделать с таким роскошным чужим миром — посмотреть, восхититься и руками ничего не трогать, не подходить слишком близко, чтобы не случилось катастрофы! А, да что толку об этом говорить, зачем я говорю об этом с тобой, нет, нет, мне срочно нужно заткнуться, считай, что я уже заткнулся, Илидор! Встреча двух миров, наполненных, достаточных и страстно увлечённых, — это сложнее, чем тисканья с драконицей на дереве бубинга! Между поливом огурцов в теплице и сбором жуков для желе!

— Сколько бесповоротности в твоих рассуждениях, — невозмутимо ответил Илидор. — И вся она лишняя.

— Да неужели! — Йеруш спазматически дёрнул руками и таки оторвал кусок перил.

Посмотрел на зажатую в руке деревяшку, безмолвно спрашивая, какого ёрпыля она тут делает, потом разжал пальцы и деревяшка упала в сад. Йеруш уставился в мрачное небо без звёзд, а мрачное небо уставилось на бешеную бурю в глазах эльфа.

Дракон заговорил, и голос его был мягким, как тряпица для полировки серебра:

— Не обязательно сталкиваться, взаимопроникать и что-то ломать в чужих мирах. Можно быть просто рядом — на расстоянии, никуда не врываться с разгона и ничего не разрушать. — Илидор протянул руку, и кончики его пальцев почти коснулись затылка Йеруша. — Держать дистанцию — просто она будет чуть ближе, чем ты говоришь, и тогда два мира смогут обогащаться друг другом, не сталкиваясь и ничего не круша.

Найло покачал головой, его волосы щекотнули пальцы Илидора, и тот одёрнул руку.

— Зафиксировать себя на безопасном расстоянии? Хотя бы понять, где оно? Это больше, чем я могу, Илидор. Это больше, чем я в силах осмыслить, не говоря уже о том, чтобы вытерпеть правильное расстояние хоть сколько-нибудь долго. И знаешь, я вообще не понимаю, с чего ты затеял этот разговор. Не понимаю, о чём я рассуждал сейчас, у меня ведь и в мыслях не было… Выбрось это всё из головы. Хорошо?

Илидор ещё какое-то время постоял, ожидая нового потока слов, нового витка смыслов, но Йеруш молчал. Молчал и не двигался, стоял изваянием, чуть закинув голову и глядя в тёмное тучливое небо без звёзд. И дракон оставил Йеруша наедине с несказанными словами, с неотпущенными в мир смыслами и пустым тучливым небом, бесшумно и молча отступив с балкона в комнату. Только занавеска колыхнулась.

Сайе никак не удавалось придать нашлемному стеклу достаточной прочности, чтобы вода на большой глубине не вдавила это самое стекло в лицо Найло. Эльфы исписывали расчётами стопки бумаг, размахивали руками, заляпывались чернилами, невпопад краснели, тратили прорву времени на обсуждение идей, в которых Илидор мало что понимал. Листали книги и свитки, накопившиеся у Сайи за годы учёбы. Допекали странными вопросами немногих оставшихся в Сварье торговцев из дальних краёв.

Но самой жизнеспособной пока была брошенная в сердцах идея Илидора: «Да поставьте вы кучу мелких стёкол вместо одного большого!». Йеруш пока сопротивлялся ей, желая большое стекло и неперекрытый обзор, но время поджимало и ничего более стоящего не придумывалось.

Дни пришли холодные, потому творческие поиски всё чаще проходили в башне, за распитием отваров и поеданием мятного джема целыми банками. Нынче засиделись до сумерек, когда пришёл за своим заказом последний переезжий торговец. Сайя выдала ему магически упрочнённую упряжь для мула, торговец ушел, и вокруг вдруг стало как-то особенно тихо.

Дремала Сварья, засыпал на зиму водный рынок, окончательно передохла докучливая мошкара, замедлились мысли в головах и бурление крови в телах.

Два эльфа и дракон, одуревшие от творческих поисков, играли в смолилки, пили травяные отвары и поедали мятный джем. И у всех было такое чувство, словно в этот вечер затихло и замерло абсолютно всё в мире, кроме них троих. И в груди дракона стало нарастать щемящее, сладко-горькое чувство какой-то окончательности, гармоничности и завершённости — как будто в этом месте, в этом времени обязан был закончиться некий важный отрезок пути. И его собственного, и возможно, пути Йеруша, и, быть может, Сайи, которая тоже бесконечно куда-то шла и бежала, даже оставаясь на месте.

Как будто им не нужно идти дальше, или не нужно идти так и туда, куда они двигались до этого. Как будто пришла пора успокоить разум и чувства, отвести взгляд от горизонта, который не заканчивается нигде, посмотреть на что-нибудь более близкое и определимое.

Дракон с силой потёр уши. Чушь собачья. Никуда он не пришёл. Ему здесь делать не просто нечего — ещё меньше, чем нечего. Все эти дни он словно стоит на одной ноге. Даже не поёт. Откуда вдруг могла возникнуть дурацкая мысль, будто путь золотого дракона может завершиться в подобном месте?

Илидор резко поднялся, едва не опрокинув столик, и вышел из башни, чуть пошатываясь от долгой неподвижности, от сонности, навеянной нагретым камином и сухим воздухом.

Вышел на улицу, подставил лицо колючему ветру. Не сразу понял, что смотрит на север.

Где-то там его путь. Среди подземных нор и песни сна, что отзывается в нагретых лавой камнях. И в дальнем крае на северо-западе, где стоит скрежет зубовный, продрогший и страшный. Там звенит, поёт, трепещет тот путь, на который дракон так упорно не хочет смотреть.

Но всё равно смотрит.

Позади хлопнула дверь, на улицу вышел Йеруш. Кто бы сомневался, что он не выдержит наедине с Сайей дольше нескольких мгновений.

— Я вспомнил одну вещь, — сказал дракон, чуть повысив голос.

Его голос чуть сминала дрожь — быть может, от холода или от волнения, но у Йеруша в этот миг возникла странная уверенность: в голосе Илидора гудит эхо такаронских подземий. И эта мысль полоснула Йеруша такой внезапной, неприятной болезненностью, такой ядовитой ревностью, что ответил он резко и грубо:

— И ты решил устроить вечер очешуительных драконьих воспоминаний?

Илидор лишь чуть повернул к нему голову и ответил тоже непривычно резко:

— Знаешь, Найло, ты меня злишь уже всерьёз. С тех пор, как ты встретил эту эльфку, стал невыносимее прежнего.

— Подумаешь, — Йеруш привалился плечом к стене. — Ты меня тоже постоянно бесишь, я же не жалуюсь.

— Жалуешься.

— Да? Наверное, я просто очень громко думаю. Так что там такого вспомнил?

— Найло.

Илидор развернулся текуче, как жидкая кошка, сделал такой же текучий, невозможно длинный шаг к Йерушу и вдруг впечатался ладонями в стену над его плечами, и Йеруш внутренне сжался: показалось, через мгновение Илидор вопьётся ему в горло.

— Найло, тебе точно нравится злить дракона?

Йеруш вжался затылком в стену, полоснул взглядом, как клинком.

— Нет. Неточно. Но у тебя получится вытерпеть это ещё один раз.

Ещё не договорив последнее слово, он понял, что шутка вышла крайне нековременной: глаза Илидора вспыхнули оранжевым, крылья хлопнули-растопырились, тело вскинулось-подобралось, будто в позвоночнике распрямилась пружина и во все мышцы разом плеснули распирающей мощи, и стена под его ладонями, казалось, затрещала и стала прогибаться.

— Ладно, Илидор, я не имел в виду…

Золотой дракон, вытянув шею, неожиданно чужим, жутким, змейским движением подался к Йерушу, как зверь подаётся к новому запаху, Илидор смотрел на Йеруша как на… нет, нет-нет-нет, вовсе не как на еду, конечно же нет, билась в голове Найло безумная мысль.

До Йеруша наконец стало доходить то, что самый тупой сподручник Донкернаса понимал печёнкой за три-четыре дня: с драконами, как с огнём, долго играть нельзя.

Он вжался в стену ещё сильнее, хотя уже было некуда. В горле Илидора вскипало низкое «Урррр», крылья драконьего плаща хлопнули едва слышно, но звук был похож на удар хлыста Тай Сум. Стоило незамедлительно сказать Илидору что-нибудь умное и примиряющее, но голос и мысли Йеруша отказались ему помогать и куда-то исчезли, и хребет пробирало от жути этих диких золотых глаз напротив, от змейского наклона головы, от горлового урчания на грани слышимости.

Кто бы только мог подумать, что Йеруша когда-нибудь оцепенения перепугает Илидор, ведь это же просто золотой дракон, да, просто дракон, подумаешь…

Каким надо быть недоумком, чтобы хамить дракону⁈

— Я просто пошутил! Я не хотел тебя обижать! — жалко выкрикнул Йеруш и по темнеющим глазам Илидора тут же прочитал, куда ему следует идти.

А потом эти же глаза его ослепили, вспыхнув ярче солнца.

«Не смей!» — хотел крикнуть Йеруш, но не смог: рот не открывался в застывшем времени, а потом время понеслось дальше, выдав Йерушу беззвучную оплеуху. И сразу после этого он получил первую в своей жизни затрещину драконьим хвостом — в шее хрустнуло, из ослепших глаз брызнули слёзы, стена впечаталась в затылок, башня и небо перевернулись и Найло ахнулся наземь, накрывшись ногами. Вкус крови во рту и звон в ушах осознались чуть позже.

Илидор бухнулся в небо, мощно взмахивая крыльями, забросил себя в охлаждающие потоки почти-зимнего воздуха, бешено сияя оранжевыми глазами и вибрируя от низкого, на грани слышимости рычания в горле, а его чешуйки в сумерках казались сизыми. На мгновение повис, озираясь, словно не понимая, как оказался в этом небе, развернулся на север и стал подниматься ещё выше в обложное небо, чтобы вскоре почти пропасть из виду.

— Ну какого хрена ты творишь? — простонал Йеруш и вцепился в свои волосы.

В ушах звенело. Золотой дракон улетел, так и не сказав, о чём же он вспомнил. Наплевав на то, что оставил непрозвучавшими какие-то очень важные слова, и что его превращение могла видеть Сайя или какой-нибудь заблудший рыбак, или кто угодно из жителей Сварьи. Ещё решительнее наплевав на то, что Йеруш Найло вовсе не хотел, чтобы он улетал, и Йеруш уже давно перестал понимать, что он будет делать, если рядом с ним вдруг не станет золотого дракона.

Найло сидел на оглушённой морозцем земле, моргал, тянул себя за взъерошенные пряди, сплёвывал кровь и смотрел Илидору вслед.

Из речки высунулась покрытая тиной коряга, закряхтела, завертелась, озираясь, потом сердито махнула веткой и ушла обратно под воду.

Жители безымянного пришахтного посёлка праздновали начало зимнего солнцеворота — сегодня начинали отворяться врата для нового года, когда всё начнётся заново. С наступлением темноты в посёлке погас весь свет, потухли в окнах даже отсветы лучин, которые обыкновенно держали у печей. А прямо посреди деревни, на голосистой площадке, сложили огромный, в два человеческих роста костёр.

Зима наконец приходила в южные земли. На месяц позже, чем в прочие, но приходила, и два дня зимнего солнцеворота станут её вратами.

Против обыкновения, Илидору не хотелось сейчас быть среди людей и делить с ними радостное волнение праздника. Илидору хотелось просто смотреть сверху на новорожденное пламя, и пока поселяне добывали трением огонь, чтобы зажечь костёр, дракон уходил всё дальше и выше от затевающегося празднества. Он поднимался по горной тропе к шахте неспешно и почти не останавливаясь. Лишь раз обернулся — посмотреть, как разгорается огромный, дикий и торжественный зимний костёр.

По-хорошему, отсюда тоже пора было улетать, но Илидор еще не решил окончательно, куда именно будет лететь, потому продолжал идти к шахте, полуосознанно напевая себе под нос. Холодный вечер нёс дым огромного костра, чужие песни, чужое празднество и нежданную для дракона вуаль раздумчивой печали. Эта нежданная печаль желала вылиться в мир едва слышным пением.

В мире существовала только одна пара ушей, способная не только услышать сейчас этот напев, но даже, кто бы подумал, разобрать в нём отдельные слова. Не их смысл, который понимали все и всегда, даже думая, будто Илидор поёт без слов, а сами слова, — их дракон, как оказалось, выговаривал на языке, давно не существующем в надземном мире: «заложники несбывшихся пророчеств», «дорожное сродство» и «боль невозвращений».

— То есть ты всё-таки собирался вернуться в Сварью? — спросил за спиной Илидора обладатель единственных в Маллон-Аррае ушей, разобравших слова песни золотого дракона.

Илидор вздрогнул, остановился. Простоял недвижимо несколько стуков сердца и потом спросил, полуобернувшись:

— Ты как меня нашёл?

Йеруш, хрустя гравием, подошёл ещё ближе. Шелестнул бумагами.

— Высчитал вероятное место твоего приземления и пошёл по радиусу. Ловил людей, задавал вопросы.

Илидор проглотил первые несущественные три вопроса («Чего?», «По чему пошёл?», «Какой кочерги?») и задал четвёртый:

— Как ты мог высчитать, куда я прилечу, если я сам этого не знал?

Найло снова шелестнул бумагами.

— Я знал направление. Прикинул скорость полёта с учётом её изменения по мере того, как шило перестаёт колоть тебя под хвост, и суммарное время полёта. Ты быстро остываешь, так что не мог умчаться далеко, и погрешность была небольшой.

Внизу, в поселке, горел огромный костёр, нёс наверх дым, потрескивание и зимнюю неумолимость.

— Надеюсь, ты извёл на расчёты кучу бумаги, — проворчал Илидор, не скрывая досады.

Какой кочерги Йеруш Найло смог просчитать действия дракона, которые для самого дракона были чистым набором случайностей? Какой кочерги этот эльф взялся в том месте, где никак не должен был появиться? И какой кочерги он оставил Сайю и свой костюм, чтобы прийти сюда?

— Мне нужно тебе рассказать кое о чём, — очень ровным голосом проговорил Йеруш. — Ты спрашивал об этом прежде, но я не хотел отвечать. В общем, сейчас тоже не хочу.

Найло умолк.

— Ты шагал за мной несколько дней, чтобы рассказать, как не хочешь со мной говорить, — холодно резюмировал дракон. — Ясно.

— Илидор, ты напрасно пытаешься меня взбесить, я и так достаточно взбешён, — огрызнулся Йеруш. — Просто я подумал, знаешь, да, я подумал, и мне не понравилось — ты ведь долго идёшь за мной и вместе со мной, а я не тот эльф, который будет прыгать и всех обнимать, и тебе, наверное, кажется будто я…

— Мне вовсе не нужно, чтобы ты меня обнимал.

— Илидор! Я уже понял: тебе шлея под хвост попала, а я плохой ужасный Йеруш! Я достал тебя смертельно и всё такое, но просто выслушай меня! Можешь потом развернуться и идти дальше в гору, если тебе так хочется, или под гору, или улететь настолько далеко, и я никогда тебя не найду, даже если очень постараюсь! Просто выслушай меня сначала! Пожалуйста! Я разве так часто тебя о чём-то прошу?

— Постоянно!

— Да? — искренне удивился Йеруш. — Ну, тогда это ещё одна маленькая просьба.

Дракон смотрит на большой костёр поверх головы Йеруша, который стоит ниже него, медлит с ответом непонятно почему, и у Найло в животе скручивается тревожный узел. Неужели Илидор вот прямо настолько не хочет больше с ним говорить? Почему, отчего, что такого страшного случилось?

Помимо того, что дракону, возможно, попросту надоело быть рядом с Йерушем Найло. Возможно, для дракона его компания не так важна, как Найло хотелось думать, и всё вот это ощущение их схожести, взаимного понимания, глубинной способности смотреть на мир одними глазами — может быть, всё это Йеруш просто придумал себе.

Он кои-то веки глядит на дракона снизу вверх, едва не режется о его скулы и упрямый излом рта, а Илидор на него не смотрит и как будто даже не думает о его присутствии, о его просьбе, о несказанных словах, пекущих ему язык, и сейчас, возможно, дракон просто развернётся и продолжит свой путь по тропе, как ни в чем не бывало. Либо действительно улетит.

Холера его знает, что на самом деле на уме у драконов, у которых есть впереди целая вечность и которые в любой момент могут полететь куда-нибудь ещё.

Наконец Илидор переводит взгляд на Йеруша, и золотые глаза его блестят в темноте. Дракон садится на кучу вывороченной земли и мотает подбородком, предлагая Найло сесть тоже. И Йеруш садится рядом с Илидором, не касаясь его, но очень близко — чувствует тепло от драконьего бока.

— В Старом Лесу ты спрашивал, — начинает он, и горло его внезапно становится сухим. — Ты спрашивал, почему вдруг из почти трупа стал снова живым и почти не помятым. Так вот: это потому, что я в тебя влил живую воду, Илидор.

Дракон не пошевелился, не издал ни звука — только крылья, в человеческой ипостаси живущие собственной жизнью, медленно подобрались, обхватили его тело. Йеруш этого не видел — он сейчас не мог смотреть на Илидора и глядел на костёр внизу. Как вокруг него пляшут люди в хороводе и парами, как новорожденное пламя освещает едва заметные сверху фигуры, одаривая их своими огненными оберегами — от зимней стыни, от тоски, от холода и голода.

От несказанных вовремя слов. От несделанных к месту признаний. От непротянутых рук и неслучившихся объятий. От невыстроенных мостов и непригодившихся стен.

— У меня была живая вода, она существует, я добыл её, да. Я собирался её изучить, наладить производство, спасти полмира. Прославиться в веках. Но так вышло, что для этого нужно было позволить тебе умереть, и у меня не получилось.

Илидор поворачивает голову, смотрит на Йеруша, хотя это немыслимо трудно после прозвучавшего признания. К счастью, Найло не глядит на дракона — он смотрит перед собой невидящими глазами, рассматривая другие картинки из других времён и мест.

— На самом деле я не уверен, что ты тогда не умер. Или я.

Дракон медленно и сильно трёт щёки ладонями. А Йеруш продолжает тихо, глядя прямо перед собой:

— Я не знаю, то ли ты был великой жертвой, которую я не сумел принести, чтобы получить великую силу. То ли великая сила была мне дана, чтобы спасти тебя, а жертвой было всё остальное. Хах, я этого уже не узнаю. Никогда. Впрочем, это и не особенно важно теперь.

Наступает молчание, долгое и дрожащее, и его наконец ломает голос Илидора — севший, хриплый, как будто потерявшийся в горле:

— Я не знаю, что сказать. Никогда не думал, что кто-то может сделать для меня настолько много.

Йеруш медленно качает головой и что-то произносит одними губами, но Илидор не видит — он сидит, упёршись лбом в сжатые кулаки, и очень-очень быстро переосмысливает свою жизнь.

— Почему ты сразу не сказал? Я же спрашивал!

— Не хотел, — жёстко отрубает Йеруш. — Да я ведь сказал: я и сейчас не хотел и не планирую обсуждать это в будущем, никогда. Незачем. Просто сейчас никак иначе я не смогу объяснить, насколько мне не наплевать на тебя, Илидор. Насколько я тобой не-пренебрегаю, что бы там тебе ни показалось или подумалось! Но я не имею в виду, будто ты мне что-то должен по этому поводу, ясно? Это было моё решение.

Тишина, темнота, молчание и много-много мыслей. У каждого разных, но одинаково обрывочных, сумбурных.

— Однако я… буду рад, если ты вернёшься и разделишь мой путь, дракон. Хотя бы ещё на какое-то время. Или до самого горизонта. Пока тебе не станет скучно или тягостно, пока не захочется уйти. Если уже не захотелось, конечно.

Тишина.

— Не заставляй упрашивать. Я не буду.

— Я и не жду. Я думаю.

— О, надо же. Стоит это отметить.

— Так не стесняйся, можешь пойти в поселок и упиться в синие слюни.

— Ага. Бегу.

Тишина. Темнота. Молчание становится тяжёлым, как намокшая тряпка.

— Ты больше не хочешь делить со мной путь, Илидор, да?

Шуршание: дракон качает головой.

— Чем дольше я иду с тобой, тем труднее тебе будет не пойти со мной в свой черёд. Но захочешь ли ты разделить мой путь, когда он созреет? Вопрос в том, захочешь ли ты, Йеруш. Сможешь ли ты. Принять его и прожевать, не подавившись, и кем ты можешь обернуться на моём пути. И с кем рядом ты выбрал бы встать, будь ты с самого начала сам по себе. Я думаю о том, нужны ли тебе эти вопросы в будущем, или сейчас мне самое время оставить тебе твою дорогу и одному уйти по своей.

Ползучий холодок по хребту. Мурашки на кончиках ушей. Молчание дракона звенит, как перетянутая струна — он сказал одновременно слишком мало и слишком много.

— То есть ты не зря ты уходил от вопросов про машинное войско. — Йеруш произносит это деревянными губами, они дрожат и прихлопывают звуки, не желают выпускать их в мир. — И про другие семейства драконов, а, может, даже про Донкернас, — ну я же так и знал, что ты не просто так уходишь от этих вопросов! Тебя слишком много для обычного, да, дракон? Ты всё-таки придёшь к чему-нибудь из этого. Всё-таки придёшь.

— Когда смогу не потеряться на любой из этих дорог, — очень ровным голосом произносит Илидор. — Когда уйду достаточно далеко, чтобы нельзя было не прийти обратно.

Йеруш дёргает головой, словно ему влепили пощёчину.

— Это всё Тай Сум. А говорил, не веришь в предсказания!

— Да кочергу я клал на предсказания. Я ещё до ухода из Гимбла всё это понял, только хотел верить, что ошибаюсь, ты понимаешь, я думал, если буду жить свою жизнь безоглядно, если уйду подальше, то всё оставленное за спиной постепенно рассосётся. Но оно не рассосётся. И вопрос не в моём выборе, Йеруш, а в твоём. Я не хочу тебя ставить перед невозможным выбором в будущем. Это будет нечестно, это может оказаться слишком много для тебя. Мне вовсе не нужно, чтобы тебя поломало в трёх местах только потому, что я… тоже хочу идти дальше вместе с тобой.

Найло медленно поднимается, и под его ногами хрустят камешки. Вцепляется в свои плечи обеими руками и тут же раскидывает их так сильно, что его закручивает вокруг собственной оси. В лунном свете блестят мягкие, неровно остриженные волосы, качаются слева у подбородка и у правой щеки. И глаза тоже блестят, бешено, яростно.

— Ну что же, это шпынь знает как неудачно и не на это я рассчитывал, но я разделю с тобой твой путь, когда придёт его время, и я буду на твоей стороне, дракон. Она чересчур похожа на мою, и я не смогу выбрать что-нибудь ещё.

Илидор тихо, легко и счастливо смеётся, а Йеруш добавляет:

— Но иногда я буду всерьёз пытаться перегрызть тебе горло, имей в виду.

— Я знаю. — Дракон легко поднимается на ноги. — В этой шахте добывали голубой кварц. Было трудно, но я её нашёл.

Он бросает Йерушу небольшой холщовый мешочек.

— Голубой кварц, — непонимающе повторяет Найло.

— Я же говорил: кое-что вспомнил тогда. Пару раз я бывал в шахтах Варкензея, где добывают стеклянный корень. Владелец одной шахты говорил Талаю, что варкензейский стеклянный корень неразбиваемый, как стекло, укреплённое голубым кварцем.

У Йеруша перехватывает дыхание.

— Ах ты…

— Осторожней со словами, если не хочешь, чтобы я вбил их тебе в горло вместе с парой зубов, — мурлычет Илидор, и в темноте, только по его голосу, Йеруш не может понять, насколько дракон шутит или пользуется случаем безнаказанно нахамить. — Словом, ты можешь возвращаться в Сварью, отдай Сайе кварц, и пусть она уже домучает твой несчастный костюм. Это во-первых. Во-вторых, я вернусь с тобой и пойду с тобой дальше, но при одном условии.

— Надеюсь, в нём нет ничего слишком противоестественного?

— Я сам выберу место на побережье, где мы остановимся, — огорошил Илидор. — Меня уже тошнит идти туда, куда нужно тебе, Найло. Твоя очередь идти за мной. Даже если пока что мы идём по твоему пути.

После паузы в несколько вздохов Йеруш просто ответил:

— Ладно.

Оба понимали, что ему совершенно не всё равно, где именно испытывать свой подводный костюм. Что Илидор, несмотря на всё услышанное сейчас (или как раз поэтому) бессовестно хватает реальность железной хваткой и выкручивает её до хруста, желая увидеть, где бьётся её пульс, желая понять очень точно: сколько правдивой искренности в Йерушевом «Ты мне ничего не должен»? И что в своё кроткое «Ладно» Найло сейчас обернул всю немногую смиренность, которая у него есть, всё возможное доверие к дракону, — обернул и протянул их ему, как бабочку в кулаке.

Когда это вообще стало возможным? Сколько времени прошло с того дня, когда я колотил этого эльфа головой об пол машинной, а он таскал меня по болотам в клетке? Когда, где, как всё успело настолько измениться?..

Дурацкий вопрос, золотой дракон. В Такароне. Абсолютно всё изменилось в Такароне и, возможно, когда вы с Найло вышли из гимблских врат, то не только вы двое, а и весь остальной мир уже не был прежним.

В низине люди плясали и прыгали вокруг костра, а с посветлевшего неба вдруг медленно и торжественно посыпались… Дракон вздрогнул: в первый мир ему показалось, что с неба посыпались хлопья пепла. Но это были просто снежинки — пушистые, торжественно-неспешные в вечернем безветрии.

Илидор закинул голову, стал смотреть на снег и смотрел, пока не появилось ощущение, будто он падает вверх, в бесконечное небо без звёзд. Пушистые снежинки опускались на его щёки, на ресницы, на меховую жилетку, покалывали голую полоску шеи над шарфом, укрывали кружевом золотые волосы. Илидор медленно падал в пушистое небо без звёзд и думал, что не зря полетел из Сварьи на север. Не просто на север, а в горы — тут холоднее, тут чувствуется наступление зимы, ну хоть какой-нибудь, хоть мягкой южной, которая приходит на месяц позднее, чем Илидор привык. Дракон не любил сонную медленную зиму, но сейчас понял, насколько ему не хватало зимнего волшебства. Не хватало снега, который падает с неба без звёзд и отсекает пространства, меняет расстояния, замедляет действительность. Во время снегопада, когда исчезают горизонты, взгляд может наконец сместиться на что-то более близкое.

Что остаётся в вечности от того, у кого не было вечности?

— Год переворачивается, — не понять зачем сообщил Йеруш. И тут же спросил: — Почему драконы не отмечают дни рождений?

— Потому что у нас нет календарей. Только вечность, — помедлив, ответил Илидор, высунул язык и стал ловить снежинки.

Найло долго молчал, сжавшись в комок, сунув руки в рукава куртки. Он мёрз, но не накидывал капюшон — тоже по-своему любовался первым снегом и позволял ему укрывать свою голову ни хрена не греющей шапкой.

— У тебя нет вечности, — наконец сказал он очень тихо.

Кочерга его знает, как Найло это понял. Может быть, когда Илидор потребовал своей очереди определять место, где пройдёт ещё один кусочек жизни, Йеруш наконец сложил воедино все части подобных историй. И наконец сообразил, почему Илидору не наплевать на такие маленькие для обычного дракона отрезочки жизни. Или же что-то дрогнуло в голосе Илидора, когда он сказал «У нас нет календарей», и Йеруш услышал фальшь в этом «у нас». Или же ничего Йеруш не понял, а просто ляпнул наугад.

Илидор не ответил, да Найло и не особенно рассчитывал на ответ. Но чувствовал, как что-то внутри него делается чуть менее торопливым, чуть менее взъерошенным от неожиданного, обескураживающего осознания: они с Илидором схожи ещё и в этом. У них обоих нет впереди вечности.

Ещё долго падал пушистый снег и всё ярче разгорался в селении гигантский костёр, который будут поддерживать до переследующего утра, помогая году перевернуться. Сегодня на рассвете каждая хозяйка подожжет от этого костра лучину и отнесёт её в свой дом, и в каждом доме родится новый печной огонь от чистого пламени.

Всю ночь люди безымянного горного селения будут плясать, петь, смеяться и ворожить вокруг огромного костра. Ослеплённые его светом, они не увидят, как от одной из ближайших гор оттолкнётся легкокрылая тень и полетит на юг, едва заметно поблёскивая золотыми чешуйками в свете звёзд, почти не заметных в ночном заснеженном небе.

По берегу Сварьи плыли огни фонарей, доносились отголоски дудки. Наверняка там плясали люди, взявшись за руки в коле, да не в одном. Сегодня на рассвете каждая хозяйка отнесла к своей печи по лучине, подожжённой от нового чистого пламени. К закату вокруг костра расставили столы с угощениями, а между ними ходили дудочники. Люди смеялись, шутили, ели, пили, перемигивались, во что-нибудь играли и заигрывали друг с другом, снова плясали.

В саду Сайи пахло травяными отварами с вишней, смородиной и корицей, мятным джемом и грозой.

Откровенно говоря, дракон бы предпочёл сейчас быть там, на берегу поселка, среди танцев, пения и смеха, а не в тихом прибашенном саду. В общем, никто не мешал Илидору слиться отсюда, но, по привычной странности, ни Сайя, ни Йеруш этого не хотели. Оба исподволь бросали на дракона встревоженные взгляды, безмолвно вопиющие: «Пожалуйста, не уходи!».

Илидор откинулся на спинку стула, с улыбкой посмотрел на ранние звёзды и принялся напевать себе под нос. Совсем негромко, очень ненавязчиво — что-то волнительно-обещающее, очень подходящее к настроению праздника, столь редкому ничегонеделанию, внезапной близости с тем, кто в круговерти дел мог казаться далёким, но может стать куда ближе и важнее, чем…

— Не надо, — произнёс Йеруш, почти не разжимая губ.

Илидор вопросительно изогнул бровь. Сайя сидела, опустив взгляд, сильно розовела ушами и сосредоточенно вылавливала из чашки смородиновую труху.

— Не надо, — повторил Найло уже почти совсем беззвучно. — Это нечестно. И не нужно.

Магия драконьего пения почти не действовала на Йеруша, но теперь он различал в этом пении некоторые слова. И слова он понимал.

— Какой же ты зануда, — тоже почти беззвучно ответил дракон, поднялся и бодро спросил в полный голос: — Сайя, можно мне в честь праздника пообнимать садовые статуи?

Эльфка встрепенулась:

— Да! Да. Только возьми лампу. И… Может, я с тобой пойду? Проверю, чтобы ты ничего не поломал и себе не навредил.

Илидор смотрел на Сайю, изогнув бровь. Она сцепила пальцы.

— Ладно, лампу возьми, да поярче. — И чуть раздражённо пояснила в ответ на непонимающий взгляд: — Не нужно сегодня переходить границу светотени, потому лучше вообще не ходи никуда.

— Это ещё почему?

Она обхватила себя за плечи длинными костлявыми пальцами.

— Если я начну объяснять, вы решите, что я слишком долго жила среди людей. Я не разделяю их суеверий и не праздную их праздников, но в такую ночь как эта… Кто знает, что можно встретить сегодня за гранью тьмы?

— Например?

— Я не знаю. Магические завихрения? Незаснувшую нечисть? Дракона?

Йеруш поперхнулся чаем и зашёлся в кашле.

— К слову о драконах! — Илидор сделал длинный шаг назад. — Найло тебе про них рассказывал? Ты знаешь, что он бывал в Донкернасе?

— О!

Сайя, забыв о своём смущении, обернулась к Йерушу, и дракон наконец тихонько слился в сад, прихватив лампу.

Год переворачивался, и впервые это что-то означало в жизни Илидора. Драконы никогда не обращали внимания на эльфские значные дни или человеческие праздники — для драконов они имели меньше смысла, чем пыль под ногами. У самих драконов не было календарей, праздников и значных дней — только вечность и ветер, наполняющий крылья.

Но теперь Илидор не жил среди драконов. Теперь вокруг него были лишь те, у кого нет впереди вечности, нет даже крыльев. Те, кому нужны путевые вехи. И дракон, впервые примеряя на себя другой способ жизни, мог попытаться понять: а зачем эти вехи?

Под ногами его ломались сухие ветки и мёртвые листья. Он бродил по саду Сайи среди неработающих механизмов — сломанных, неудачных, неправильно срощенных, и кожей ощущал, как они перекликаются, переговариваются с другими механизмами, которые встречал золотой дракон в другом месте и времени.

Переворачивался год, наматывал время на одни события и тянул за собой другие, и в этом обороте с иных углов виделась важность случайностей и неизбежность последствий собственных действий. Или бездействий.

Дракон медленно проводил кончиками пальцев по изломанной конечности каменной фигуры, похожей на гномскую. Она шершавила и холодила кожу. Она стояла перед драконом, большая и бесполезная, величественная в своём бессмыслии, дающая возможность называть её как угодно и думать о ней что захочется. Ей всё равно, она просто стоит в саду. Всё, что могут увидеть другие в этой фигуре, не о ней, а о том, кто смотрит.

Илидор закинул голову к небу и глубоко вдохнул холодный зимний воздух, так что защипало в глазах и закололо в груди.

Значные дни нужны людям, чтобы осмыслить потери и обретения. Дать себе время и право насладиться радостью случившегося и отгоревать печаль неудач. Прожить потери и воздать благодарность обретениям: местам и чувствам, событиям и существам. Тем, кто остался, и тем, кто ушёл.

Значные дни и праздники нужны, чтобы скидывать вечно налипающую на плечи шелуху привычности. Чтобы двигаться дальше с чувством незряшности. Праздновать жизнь, пока она не прошла, любить её и верить, что она любит тебя в ответ. В этом ведь смысл.

…Огромный костёр на берегу Сварьи прогорал. Наступило время волка, самое тёмное предрассветье, и костёр усыхал, становясь из последнего осеннего первым зимним. Завершался солнцеворот, знаменующий начало нового года по календарю южных людских земель.

— И даже без сбруи? — доносился до Илидора непривычно звонкий голос Сайи. — Как же удаётся учёным Донкернаса управлять драконами в полёте?

— Только давить им на совесть, — отшутился Йеруш, и Сайя, к удовольствию Илидора, рассмеялась, поняв, что это шутка.

Люди на берегу Сварьи праздновали начало зимы, плясали вокруг костров, а золотой дракон снова смотрел на большой костёр издалека. Он сидел на одном из садовых валунов, освещённый скудным светом лампы. Одна нога согнута в колене, крылья улеглись складками, словно полы мантии. Илидор напевал песню на языке, которому давно уже не было названия в надкаменном мире, среди живых людей, да дракон и сам не знал этого языка — слова всегда приходили сами собой, незнакомые и естественные, как само пение, как дыхание, как способность упасть в небо в любой момент.

Он пел, подняв лицо к чёрному зимнему небу, к россыпям сияющих звёзд, и его голос обнимал зимневоротную ночь. Йеруш и Сайя сидели в двадцати шагах, смотрели на Илидора и позволяли жизнеутверждающей силе драконьей песни подхватить себя и пронести через осенне-зимнее безвременье. Не сопротивляясь, не анализируя, не сожалея.

В каком-то смысле учились праздновать жизнь. Пока она не прошла.

Сайя впервые в жизни слышала песню золотого дракона, и Сайя растворилась в его бархатном голосе, открывавшем в её сердце давно законопаченные двери, о которых она давно забыла, а то и вовсе не знала. Драконий голос её расконопатил, распахнул навстречу свежему воздуху и шальному ветру.

Организованность и планирование, дисциплина и жесточайшая экономия времени на всех второстепенных важностях в угоду главнейшим целям и устремлениям — всё это сейчас казалось грудой блестящего сора, а самым важным, нужным и надёжным сделалась бесконечность неба и лежащих под ногами дорог. Когда у тебя есть дороги и небо, то планирование и дисциплина не имеют особого значения, и ты можешь просто позволить жизни случаться.

Впервые при мысли, что она не может контролировать абсолютно всё, Сайя ощущала не парализующий ужас, а безбрежную лёгкость и умиротворение.

А Йеруш Найло с отстранённым удивлением понимал: он разбирает даже длинные фразы в драконьем пении. И отчего прежде Найло был уверен, что Илидор поёт без слов, если у драконьих песен всегда были слова? Принадлежали они давно исчезнувшему языку, которого никогда не знал никто из жителей надкаменного мира и не помнил никто из ныне живущих. В том числе сам Илидор, откуда бы ни являлись к нему слова.

Йеруш тоже не знал этого языка. Понимание слов просто стало приходить к нему так же, как к дракону, — естественное, словно дыхание.

И голос Илидора лился, тёплый, чистый, в точности так же, как прежние времена, когда Илидор был ещё совсем юным глупым драконом, мечтавшим сбежать из Донкернаса, замка-тюрьмы. Тот дракон смотрел на мир за донкернасскими стенами почти исключительно через прутья решётки и был уверен, что настоящий, цельный, обезрешеченный мир за пределами клетки — прекрасен, упоителен и наполнен пряничными сюрпризами. Мир только и ждёт случая обрушить все свои поразительные чудеса на золотого дракона — нужно лишь вырваться за стены Донкернаса, а дальше всё непременно сделается хорошо.

Сейчашний Илидор, прошедший смертельно буйные подземья Такарона и тягучую сумрачность Старого Леса, пел так, будто со времён Донкернаса его беспечно-открытое отношение к миру только укрепилось и посильнело, несмотря на все тумаки. Сейчашний дракон знал: мир никогда не собирался ткать перед ним пёстрое покрывало удивительных возможностей; мир может и, очень возможно, будет состоять из бесконечных полей отравленных кольев, ловушек, капканов, разочарований, предательства, боли, жути, необходимости принимать решения, которых никто принимать не должен, и нести за них ответственность, нести-волочь её на себе до самого горизонта, а потом ещё дальше…

Илидор знал всё это и продолжал любить мир. По-новому, по-другому, по-взрослому, но так же безусловно, нараспашку и взахлёб, как давнишний золотой дракон. Тот самый, который когда-то стоял под деревом бубинга, вытянувшись струной и пожирая глазами небо, в которое эльфы запретили ему падать, и фыркал на Йеруша Найло, который спросил: «А разве у тебя не раздвоенный язык?».

Кто-то же должен любить и праздновать жизнь, пока она не прошла. И тогда, быть может, кое-то останется в вечности от того, у кого не было вечности.

На берегу Сварьи догорал первый зимний костёр. Сварья напелась и наплясалась вокруг этого костра под угощения, приготовленные хозяйками от нового пламени, и теперь люди помогали солнцу совершить последнее движение в трудном зимнем перевале. В это тёмное предрассветье люди поминали своих мёртвых, называя их имена и выставляя нарочные угощения к границе непроглядной тени и света костра. Самые смелые сельчане ходили по краю этой тени в посмертных масках, служа проводниками из мира мёртвых в мир живых в единственное предрассветье года, когда такой переход возможен, — на зимнем солнечном перевале.

А на маленьком острове в виду поселения золотой дракон Илидор пел звёздному небу, и небо слушало его песню. Изо рта дракона вырывались клубы пара, щеки покраснели от мороза и пальцы окоченели, зато сверху на него смотрели звёзды, словно маленькие далёкие солнышки. Звёзды и солнышки возвращаются к миру каждое утро, не неся в себе памяти о печалях прошлого дня и даря своё тепло безусловно и щедро каждому, кто просто пожелает быть одаренным.

Йеруш Найло слушал песню золотого дракона, и в груди Йеруша царапалась досада на то, что он не такой сильный и беспечный, как Илидор, что он не может быть настолько же открыт миру со всеми его погаными идеями и отравленными кольями, и он не настолько крепок, чтобы выносить удары отравленных кольев и не быть сломанным. Наверное, чтобы сохранить в себе открытость и глубинное принятие мира, нужно иметь не только физическую мощь и способность в любой момент улететь куда-нибудь ещё, — нет, кроме того, ясно осознал Йеруш, требуется ещё иметь внутри себя особый источник жизненной силы: пылающий, неиссякаемый, незамутняемый, способный своей чистотой перехорошить любую гадость вовне.

Такой источник силы наверняка есть у солнца. И у Илидора.

Большой костёр на берегу Сварьи догорал, знаменуя свершившийся солнечный перевал.

Год переворачивался вместе с зимним солнцем, и всё начиналось заново.

Если бы кто спросил мнения Илидора, он бы сказал, что этот костюм можно выставлять на бульварах эльфского города Шарумара, рядом с невозможно прекрасными и надменными эльфскими же статуями. Причём ещё неизвестно, что будет выглядеть более прекрасным среди цветущих вишнёвых деревьев и белокаменных зданий — статуи или костюм для подводного плавания.

Дракон не представлял, как тот первый, кургузый и нелепый, на коленке сшитый чехол для эльфов мог дать начало великолепию, лежавшему сейчас на садовом столе, освобождённом от чашек и чайников. Великолепие было гладко-чёрным, прочно-гибким и могуче-неутомимым на вид, с плотными плавниками-крылышками на рукавах, с полосой идеально-прозрачного, чуть голубоватого стекла на шлеме. Низ шлема обвивали трубки на подвижных посадках, защищённые кожаными кожухами чуть более светлого чёрного цвета, и казалось, будто у шлема растёт мудрая учёная борода. Пальцы перчаток заканчиваются разномастными ухватами и держателями, пальцы ног — удлинёнными загребущими пальцами с перепонками наподобие утиных.

Быть может, этот костюм и без всякого гидролога внутри себя способен занырнуть в глубины и вытащить оттуда на свет все подводные тайны мира вместе взятые, включая те, о которых мир сам не знал или давно позабыл.

— Не жалко его отдавать? — вырвалось у дракона.

Едва ли не впервые на его памяти Сайя улыбнулась. И вполне ожидаемо задала встречный вопрос вместо того, чтобы дать ясный и прямой ответ:

— Некоторые подмастерья годами не получают отпущения у мастера, хотя технически они уже способны работать самостоятельно. Знаешь, почему?

— Мастер не хочет отпускать от себя дармовую рабочую силу, — со всей возможной вдумчивостью предположил Илидор, тараща на Сайю наивнейшие золотые глаза.

Йеруш улыбнулся уголком рта, опуская голову. Сайя же, так толком и не узнавшая дракона, осталась сокрушительно серьёзной. Покачала головой.

— Определяющее качество мастера в том, что он не стремится привязать к себе своё творение. Мастер отпускает его в мир без ревности, с удовольствием, с лёгким сердцем — как мудрейшие из родителей отпускают выросших детей. И высшее счастье мастеров и мудрых родителей — если их создание оказывается абсолютно достаточным в своей самостоятельности, в оторванности от творца.

Илидор решил больше никогда не шутить с магами сживления, а вместо этого помалкивать и запоминать маго-сживленческие изречения — весьма красиво и умно они звучали. Йеруш же выглядел так, словно мечтает создать первую эльфскую легендарию из изречений Сайи, и вид ошалело-восторженного Йеруша Найло снова развеселил Илидора, и тут же его глаза хитро заблестели.

— Слушай, Сайя! — Он щёлкнул пальцами, словно осенённый нежданной идеей. — А можно, мы вернёмся в конце лета? Ненадолго! Заглянем на огонёк, сугубо во имя науки. Найло тебе расскажет кучу историй, как этот костюм показал себя в морях, тебе же будет интересно, правда? И ещё, ну я не знаю, обсудите какие-нибудь костюмные доделки прежде, чем Найло потащит свои выкладки в университет!

На миг с лица эльфки стёрлась отстранённая серьёзность, сменилось растерянностью и почти детским смущением. Её взгляд метнулся к Йерушу, а Йеруш и так не неё пялился, не отрываясь, и когда их глаза встретились на миг, оба тут же потупились.

— Ладно, хорошо, — Сайя обернулась к Илидору, обхватила себя за плечи, съёжилась, как улитка, которую ткнули палочкой. — Приезжайте летом. Ненадолго.

Сжала пальцы в замок, тут же его разжала, спрятала ладони за спину. Йеруш побелел и сильнее обычного заострился лицом, сглотнул, сделал короткий вдох и шагнул вперёд с видом сигающего с реи моряка:

— Сайя…

— Вот. — Не поднимая взгляда, эльфка суетливо сгребла со стола костюм, сунула его Йерушу и поскорее одёрнула ладонь, чтобы не коснуться его. — Идите уже отсюда. Мне работать надо.

Спускаясь к лодке по тропе, Йеруш прижимал к себе костюм для подводного плавания и оглядывался на башню. Из башни ему в затылок и в висок давил ответный взгляд, или же Йерушу просто хотелось так думать.

— И всё-таки, — сказал ему Илидор, — иногда можно подойти очень-очень близко к чужому миру и не навредить ему. И ты бы мог. Подойти ненадолго и с краешку. Ты знаешь, что я прав, Йеруш, точно знаешь, просто ты слишком тупой кусок упрямого эльфа, чтобы признать мою правоту!

Найло засопел и ускорил шаг.

— Ты боишься, — обличающе бросил ему в спину дракон. — Но что такого ужасного случится, если не получится?

До спасительного и окончательного причала оставалось совсем немного — быть может, шагов пятьдесят. Пройти поскорей эти полсотни шагов и сесть в лодку, оттолкнуться от берега как можно сильнее, и тогда водная гладь наконец разорвёт собой этот невозможный и ненужный разговор, успокоит невозможную и ненужную бурю в груди, эту совершенно лишнюю опасность и щекотное рвение признать, что…

— Упускаешь роскошный шанс, — ехидно продолжал Илидор. — Из тех, которые выпадают так редко, так метко и далеко не каждому… Хотя, знаешь, ладно. Ну и кочерга бы с ним. Не переживай на этот счёт, Найло, это всё-таки не в последний раз!

Найло обернулся, чуя подвох. Илидор улыбался невиннейшей из улыбок.

— В твоей жизни будет ещё бесконечное множество упущенных шансов!

Йеруш остановился, зашипел на дракона, оскалился, а уголки его рта дёргались вниз, как будто Найло собирался разрыдаться — но не разрыдался, разумеется, ещё чего.

Лодка колыхалась впереди, в десяти шагах, и прямо за ней бликовала спасительная, разделительная, угомонительная река.

Йеруш чмыхнул носом, съежился-сгорбился, сделал два решительных шага к причалу, прочь от башни, прочь от Сайи, прочь, — и тут же, словно в позвоночнике его разжалась пружина, распрямился-выпрямился, сделавшись сразу очень высоким и как будто менее взъерошенным, не глядя сунул Илидору свой драгоценный костюм, развернулся и пошёл обратно к башне.

— То-то же, — ухмыльнулся Илидор йерушевой спине.

Эльф и дракон отправились в путь на следующее утро. Найло — задумчиво-пришибленный и явственно невыспатый, с лицом, подобным встрёпанной ветром водной глади: брови ломаются «домиком» и тут же лоб разглаживается, щёки теплеют от внутреннего жара, вздрагивают губы, шепчут что-то, а потом только что гладкий лоб вспарывает морщинка, рот разъезжается оскалом и тут же мягчеет…

Илидор старался не улыбаться слишком уж зубасто. Он мог бы сказать, что вчера в ночи видел в башенном саду два взъерошено-тощих эльфских силуэта. Они сидели рядом на углу стола, уставленного чашками, парой пузатых чайников, плетёнками с хлебцами и двумя открытыми баночками с пахучим мятным джемом. Они ничего не ели и не пили — один ушасто-тощий силуэт махал руками и взахлёб говорил про Университет Ортагеная, а другой, подавшись вперёд, жадно поглощал каждое слово и то и дело издавал воодушевлённые восклицания. Полюбовавшись на эту дивную картину, дракон тихо слился в непроглядную приречную ночь, и что происходило в прибашенном саду потом — не знал.

Хотя знал, конечно. И много чего мог бы сказать по этому поводу.

Много чего дурацкого, неловкого, весёлого и доброго. Много слов поддержки и подначки. И, наверное, Йерушу было нужно, чтобы Илидор сказал это всё — или хоть что-нибудь из этого. Чтобы среди всех возможных слов у дракона отыскались те самые, способные стереть рябь с лица Найло, успокоить его нервные руки, распрямить остро-ёжистые плечи.

У Илидора были такие слова. Добрые, умные, тёплые и поддерживающие. Потому что он, золотой дракон, понимал сейчас если не всё, то очень многое, и он, золотой дракон, разумеется, вовсе не был настолько поверхностен в своих чувствах, насколько привык считать умный-разумный-учёный Йеруш Найло.

Достаточно не поверхностен, чтобы держать Йеруша Найло в неведении на этот счёт.

Потому, хотя Илидор мог бы сказать сейчас нечто истинно участливое, правильное и дружеское, хотя Илидор видел, что Йерушу это нужно — дракон не говорил ничего. Даже в страшном сне он не пожелал бы назваться другом Йеруша Найло и обрушить на свою голову необходимость по-настоящему уживаться с другим миром. Драконы ведь хорошо понимают, что это такое — когда двух миров оказывается слишком много для одного жизненного пространства, а Илидору хотелось и дальше делить своё пространство с йерушевым.

И он, в отличие от Йеруша, мог не только определить нужную для этого дистанцию, но и зафиксировать себя на ней и на ней же держаться.

Потому Илидор оставлял все нужные слова непрозвучавшими и ничего не пытался донести до Найло, а делал лучшее из того, что мог в это утро — пружинисто шагал вперёд, крепко держась обеими руками за лямки рюкзака, круша ногами хребты заиндевевших листьев и жадно ощупывая сияющими золотыми глазами дорогу в прекрасное далёко, подёрнутую прохладной бодрящей дымкой.

И едва слышно мурлыкал бессловесный напев, лёгкий и прозрачный, как воздух мягкой южной зимы. Хрустальным звоном в песне золотого дракона сплеталась светлая грусть разлуки и твёрдое обещание новых прекрасных встреч и свершений.