Дракон среди нас

Попутного ветра и мачтой по морде

Портовый город Гребло нервировал Илидора, чем-то неуловимо напоминая о трудном детстве в драконьей тюрьме. Была в нём эдакая глубинная зловещинка, нависающая сумрачно над головой…

А может, просто такая случилась сегодня погода. Мерзкая и хмарная, в воздухе висела мокрая взвесь, а в давно не кормленном животе от этого что-то сжималось.

Весь город, можно сказать, целиком состоял из припортового района, населённого ремонтниками, докерами, лямочниками, пьяницами, шлюхами, крысами и кошками. Между неровными рядами подслеповатых домишек, среди запахов дёгтя и нечистот барражировали пьяненькие, но страшно лихие с виду мужики в широкополых шляпах, коротких куртках и сапогах с отворотами.

— Ты замечал когда-нибудь, насколько контекст ситуации влияет на её восприятие? — спросил вдруг Найло.

Дракон покосился на эльфа, потом обернулся — поблизости никого не было, так что, видимо, Йеруш разговаривал именно с ним.

— Я имею в виду, что одно дело — когда вокруг просто забулдыги, а другое дело — когда это морские разбойники, ненадолго сошедшие на берег.

— Обязательно разбойники? — усомнился Илидор. — На всех этих пьянчуг в морях разбоя не напасёшься.

— Это да, — неожиданно согласился Йеруш. — Наверняка большинство — бессмысленно пропадающие люди. А где найти тех, которые пропадают осмысленно, а? Осмысленно, задорно, с огоньком?

Илидор дёрнул плечом и не ответил, да Найло ответа и не ждал.

Хорошая новость заключалась в том, что Хардред Торопыга устроил свою потайку в таком месте, до которого едва ли кто-нибудь добрался за минувшие годы. Плохая новость была оборотной стороной хорошей: потайку гном оставил в бухте Треклятого Урочища, в гиблом месте, где, по легенде, рыщет корабль-призрак, капитан которого жаждет заполучить себе новый, настоящий корабль.

Поди найди безумцев, которые туда поплывут.

По мнению Йеруша, байка о призраках не стоила и битой колбы, а дурацкое название бухты — лишнее тому подтверждение. Кто в своём уме назовёт урочищем место посреди моря?

Илидор не разделял пренебрежительного отношения Йеруша к моряцкому поверью: дракон, в отличие от Найло, навидался призраков. Если гномы и созданные ими машины способны становиться бестелесными духами, то почему бы этого не мочь кораблю и его капитану? Правда, призраки гномов и машин, порождённых камнем, не могли причинить вреда живому, даже не видели его, — но мало ли на что способны призраки, рождённые силой воды?..

Распахнулась приземистая дверь одного из домов, показались сухие старушечьи руки, держащие большую миску. Илидор схватил Йеруша за плечи, потащил в сторону и вовремя — миг спустя из миски прямо на дорогу шлёпнулись рыбьи потроха.

— Какой шпы… — начал было Найло, но миска и старушечьи руки уже пропали во тьме домишки, дверь захлопнулась.

Железисто-кровяной запах пополз по улице, с задворок на него выскочила мелкая чёрная кошка, бросилась к рыбьим потрохам, ей перебежали дорогу две шустрые длиннохвостые тени, выхватили что-то из влажно блестящей кучи и канули обратно во тьму под домами. Захлопали крылья — к нежданной добыче слетались чайки.

Илидор сгрёб Йеруша за ворот куртки, притянул-прижал к себе покрепче, потащил дальше. Эльф упирался пятками, впивался в Илидора костями через куртку, ободряюще махал чайкам свободной рукой и кричал кошке «Брысь!». Кошка пригибалась к земле, растопырив когти, и заглатывала рыбьи потроха, не жуя.

— Привет, милые! — замахала путникам шлюха, что отиралась чуть дальше, через пару домов, на углу улицы.

— О! — Йеруш внезапно просветлел лицом и ломанулся к шлюхе так целеустремлённо, что Илидор в растерянности выпустил его куртку.

Странная была это женщина: осанка молодая, даже юная, а лицо — измятое, такое же утомлённое жизнью, как и застиранное-затасканное красное платье, облегающее плотное тело и объёмную грудь, и притом руки тонкие, а плечи — хрупкие, как у совсем юной девицы.

Йеруш схватил шлюху за плечо.

— Ты!

Она ловко вывернулась, игриво шлёпнула Найло сложенным веером по тыльной стороне ладони. На запястьях стукнули деревянные браслеты, в декольте колыхнулась щедро открытая грудь.

— Сначала платишь, потом трогаешь, милый!

Илидор подошёл, остановился в сторонке.

— О! — эльф порозовел ушами, на миг обернулся к дракону, словно прося поддержки, и, пошарив в кошеле, с явным сожалением вытащил монетку. — Я даже трогать больше не буду, только спрошу. Договорились? Договорились, да?

Женщина покосилась на монетку, кивнула. Глаза её весело блестели, подрагивали задорной улыбкой уголки губ, и это ужасно не вязалась с измятым лицом, чуть оплывшим у подбородка, с немного нависающими веками и сеточкой сосудов на крыльях носа.

— Где в этом прекрасном городе собираются самые живучие и самые пришибленные моряки из всех, какие есть? — требовательно спросил Йеруш. — А? Вот с кем бы ты не пошла ни за какие деньги?

— А «не за какие» — это сколько? — живо заинтересовалась шлюха. — Вот, к примеру, с Ордо Долговязым я б ни за что не пошла, ну ни за что, вот за пять монет разве что подумала б, ты понимаешь меня, милый, а вот к Обрубку Свиле я б даже за десять монет не подошла больше, потому как этот сын акулы мне той раз всё платье изорвал…

— Тьфу ты, — Йеруш звонко пощёлкал пальцами перед её лицом. — Соберись, красавица, ну! Ты слышала, что я сказал?

— Конечно, милый! Ты назвал меня красавицей. Хах, да видел бы та, какой я была в пятнадцать лет, о! До чего ж хороша, все мужики тогда были мои, да и эльфы тоже, вот была б я щас пятнацтилетним яблочком налитым — ох, ты бы не мялся, милый, ты б не жался к дружку своему…

Уши Йеруша покраснели сильнее, а Илидор, стоявший позади, давился беззвучным смехом и шарфом. По другой стороне улицы прошаркал пьяный, длинно присвистнул.

— Так, давай ещё раз: где тут пьянствуют самые лихие и пришибленные моряки из всех, а? Говори, красавица, или верни мою монету!

— Так в «Трёх кочевниках», милый! Это во-он туда, туда, прям по улице иди! Смотри, слева желтый дом с вывеской, не пропустишь, то нарядные торги, а…

— Нарядные торги?

— Одежды там продают. Кто из каких земель их привозит, кто где раздобудет, понимаешь, милый? Там всякоразные одежды есть, моё платье вот, как думаешь, откуда, а? Красивое платье, милый, новое почти, его прежде, говорят, одна дама знаткая носила, тебе нравится?

Шлюха развернула плечи, и её увесистая грудь, стянутая тесноватым расшитым лифом, нацелилась на эльфа. Что-то тихонько затрещало — то ли шов платья, то ли терпение Йеруша.

Илидор даже смеяться перестал, затаил дыхание. Ему страшно хотелось, чтобы лиф платья лопнул — чтобы увидеть, какое идиотское лицо будет у Найло. Нечасто дракону доводится видеть Йеруша настолько не в его эльфской гидрологической тарелке, и ситуация должна получиться жутко забавной, ну пожалуйста, ну что тебе стоит хорошенько треснуть по шву, дурацкое заношенное платье, а?

Но лиф, зараза, не лопнул.

— А в пяти домах за нарядными торгами по другой стороне и будут «Три кочевника», милый. В нижнем зале харчевня, а наверху — спальные комнаты. Если задержишься в городе и заплатишь за комнату — не забудь позвать меня, милый, хорошо?

Йеруш подавился словами благодарности, двумя руками схватил ладонь Илидора и потащил дракона по улице в указанном направлении.

— Будь у меня такой дружок, я б тоже к нему жалась, — вздохнула шлюха им вслед.

На ушах Найло, пожалуй, можно было поджарить лепёшку. Из подстенных теней путников провожали взглядами кошки, блестели глазами, поворачивали головы вслед.

— Зайдём сначала в нарядные торги, у меня появилась пр-рекрасная идея! — шипел Йеруш, подёргивая головой. — Потом пойдём в эти «Три кочевника» и заплатим за комнату.

— А потом позовём шлюху? — ужасно серьёзно спросил Илидор.

— Не беси меня, дракон! Потом ты пойдёшь пить пиво в зале и ждать меня.

— А ты позовёшь шлюху?

— Да что ты несёшь, Илидор! Дурацкий дракон! Я позову моряков, разумеется!

— Ух, твою кочергень, Йеруш, я и не знал, что ты вот настолько извращенец!

— О-о! — Найло остановился, надломился в поясе, вцепился в своё волосы. — У-у-а-а! Илидор!

— Найло? Тебе плохо?

— Мне ужасно! Мне невыносимо! Мне невыносимо рядом с тобой, Илидор, пожалуйста, заткнись! Заткнись! Это невыносимо, просто заткнись! Я больше ни слова тебе не скажу о своих планах, никогда, никогда, никогда, тебе понятно⁈

Дракон, склонив голову, сочувственно посмотрел на беснующегося эльфа и примирительно похлопал его по плечу. Найло выпрямился так резко, что Илидор едва не отшатнулся, спрятал руку за спину, точно его поймали на чём-то недостойном, неприличном. Вдали засмеялась шлюха. Отчего-то Илидору совершенно расхотелось шутить над эльфом, а Йеруш впился в его лицо таким бешеным пылающим взглядом, что дракон снова едва не сделал шаг назад.

— Илидор, — голос Найло перестал звенеть, упал до сдавленного хрипа. — Ты абсолютно ужасный невыносимый дракон. Я никак не могу к тебе привыкнуть, ты понимаешь, хотя я бы никогда не впутался во всё вот это один и я бы так хотел привязать тебя к себе, понимаешь, привязать неразвязным морским узлом, чтобы ты никуда не делся! Но я бы тут же отвязал тебя от себя, отвязал навсегда, непоправимо, я бы даже вернул тебя в Донкернас, потому что это же, нахрен, невозможно. Ты сокрушительно невыносим, Илидор. Ты оглушительно ужасно меня бесишь!

Смесь запахов пива, вяленины, пота, дровяного дыма в зале «Трёх кочевников» была такой плотной, словно её источали сами стены. На полу под окном, выходящим на северную сторону, валяются несколько чудных треугольных монет. В углу между досками пола с западной стороны косо воткнут посох, диковинным навершием на нём — мумифицированная голова волчонка. Стеклянные глаза заботливо протёрты от пыли. Под восточной стеной валяется хорошо выделанная шкура странного животного — по размеру, пожалуй, волчья, но мех длинный и мягкий, рыжий с чёрным. Рядом с этой стеной нет ни столов, ни лавок.

Всё сверкает, бухтит, звякает, брякает, гогочет и гомонит главным образом в середине зала, где как попало расставлены между опорных столбов столы на восьмерых, лавки и стулья. Цветастые повязки на длинных сальных волосах или шляпы с яркими перьями неизвестных Илидору птиц, массивные серьги с цветными камнями, удивительно непритязательными в свете ламп, короткие куртки прямого кроя, звякающие браслеты и цепочки.

Одноглазый моряк, развалившийся у стойки, пытается продать увесистого крючконосого попугая «c собственного плеча» другому моряку, а тот выясняет, случайность ли это, что у первого моряка нет глаза как раз с той стороны, где сидит попугай.

«Гуп, гуп, гуп», — со значением пробухало вдруг по лестнице, ведущей на второй этаж.

Негромким был этот звук, но каким-то весомым, потому все разом умолкли и обернулись к лестнице. Илидор, как раз делавший глоток из кружки, тоже обернулся, и пиво пошло у него носом.

По лестнице с мрачным «Гуп-гуп» спускался Йеруш Найло, и золотой дракон мог бы поспорить на самые блестящие чешуйки со своего хвоста, что никто и никогда прежде не видел Йеруша таким. В умопомрачительных сапогах с высокими отворотами, штанах из кожи старолесских ящериц, в бешеной синей рубахе без ворота, плотно запахнутой на поясе, свободной в плечах и с рукавами-парусами. Увешанный нашейными шнурками с ракушками и костяными фигурками змей, взлохмаченный, тощий и неистовый, Найло был подобен юному морскому ветру, который по недоразумению запутался в бельевой верёвке, погряз своими вихрями во всём, что на ней висело, и теперь мечется среди одежд и простыней с воплем «На абордаж!».

Только Йеруш ничего не вопил — он молчал и цепко пожирал горячечным взглядом каждое обращённое к нему лицо. Не подпрыгивал, не дёргал руками, губами, глазами, и у Илидора, отчаянно давящего в груди кашель, было ощущение, что Найло поглощён, порабощён, навсегда потерян в вихрях юного морского ветра. Ну почему бы нет, разве не должно было отыскаться в закромах природы нечто более тревожное и безумное, чем Йеруш Найло? Разве это тревожное и безумное не могло поглотить, растворить, размыть в себе малахольного эльфа?

Найло остановился на второй снизу ступени и обвёл собравшихся исступлённым взглядом. Моряки сидели и смотрели на него снизу вверх, не понимая, что это такое видят перед собой — эльф явственно не морской и даже не приморский, но ведёт себя так, словно ему тут самое место. И есть нечто глубинно-правдивое в этой уверенности, есть в нём нечто родственное водной пучине — об этом негромко шепчет морякам та особенная чуйка, без которой не выживают люди моря в походах близких и дальних.

Спустись по этой лестнице любой иной приезжий в эдаком виде и с эдаким выражением лица — его бы, верней всего, тут же утопили в бочке чавы. А этого эльфа, пожалуй, сперва выслушают.

— Ну что! — Воскликнул Найло. — Мне сказали, это здесь собираются самые просоленные кости южных морей! Да только так ли вы солоны, как кажется, а?

Гул понёсся по залу. Некоторые моряки медленно принялись вздыматься на ноги — чисто тугие волны, что катятся из серых глубин, чтобы разметать в щепки заблудшую в открытых водах шлюпку да покатиться дальше, играя обломками.

— Найдутся здесь те, у кого хватит духа плыть до Треклятого Урочища, а? — рявкнул Йеруш, и набиравшие высоту исполинские волны разом схлынули, смолкли, рассыпались искристыми брызгами.

По залу прокатился звук отъезжающих по полу лавок и тут же — многоголосое «Тьфу-тьфу!» — моряки спешили сплюнуть под ноги название гиблого места, чтобы не зацепилось за язык.

— До Треклятого Урочища и дальше! — Заходился Йеруш.

Кто-то выругался. Кто-то веско стукнул по столу кружкой. Где-то металлически звякнуло. Сердитый гул зародился в дальнем углу мушиным жужжанием, стукнулся о стену и рассыпался, неокрепший. Ему навстречу понёсся другой — из середины зала, более плотный, сухой и сердитый.

— Зря глотку дерёшь, — перевесил вдруг все звуки низкий и немного гнусавый голос.

Здоровяк со сломанным носом и бурой повязкой на голове сидел за маленьким столом у окна. Смотрел на Йеруша в упор, жевал губами, двигал туда-сюда массивной челюстью, синеватой от щетины.

Словно прицениваясь смотрел на Йеруша этот человек. Словно он способен был разглядеть под всеми штуками, которые навесил на себя Найло, истинного и неукрашенного эльфа, который никем не притворяется, никого тут не пытается подзуживать и подначивать, а просто кровь из носу хочет зафрахтовать корабль, который поплывёт туда, куда ни один моряк в здравом уме плыть не станет.

Здоровяк усмехнулся уголком рта.

На загривке Илидора встала дыбом чешуя, несуществующая в человеческой ипостаси. Неистово зачесался нащипанный пивом нос. А здоровяк положил на стол локти и припечатал с уверенностью и какой-то окончательностью, словно запирая воском важное письмо:

— Никто из нас не поведёт корабль к Треклятому Урочищу.

Под звук отъезжающих лавок и многоголосое «Тьфу-тьфу!» Йеруш вдруг рассмеялся, так заразительно-весело, будто юный ветер пощекотал ему пятки, или будто здоровяк предложил восхитительную и нерешаемую гидрологическую загадку.

— Никто из вас не поведёт, значит! — звенящий голос Найло пронёсся по залу, раздавая щелчки стеклянным кувшинам и стёклам фонарей. — А где сидит тот, кто поведёт? Ты ведь знаешь такого человека?

Здоровяк оскалился, а потом вдруг ухмыльнулся и едва заметно двинул веками вверх-вниз.

— Медузу мне в пузо, — одними губами произнёс Илидор.

— Так я о чём, — говорил здоровяк, вразвалку шагая по пирсу, — если у вас нет корабля и капитана, так их и надо подыскать первым делом. А вовсе не команду. Вы же припёрлись собирать команду, не имея ни корабля, ни капитана. Одно слово — мыши сухопутные.

Здоровяка звали Зарян. Он сказал, что назван в честь солнечного восхода, но Илидору это имя почему-то навевало воспоминание о пыльной и жаркой степи, причём воспоминание забавное, но какое именно — дракон не мог сказать. Не менее забавным ему виделось, что дракона называют мышью, притом сухопутной.

Вместе с Заряном увязалось ещё с полдесятка моряков. Только что эти люди сплёвывали на пол название гиблого места, а теперь прутся к капитану, который, возможно, согласится туда плыть. Как только Йеруш сказал Заряну, что ему требуется найти кое-что очень важное в дурных и опасных водах, в которые не всякий корабль решится отправиться и ещё более не всякий корабль способен войти, — тут же нашлись моряки, готовые поговорить на эту тему с самым лихим капитаном побережья и даже почти протрезвевшие по такому случаю.

Это дракона тоже забавляло.

Йеруш же не веселился совершенно. Он лихорадочно блестел глазами, сжимал губы в нитку, хрустел суставами пальцев и выглядел так, словно в следующий миг вопьётся кому-нибудь в глотку.

Мысль, начатую Заряном, подхватил тощий высокий моряк в красной рубахе:

— Капитан, который, может, и отважиться сплавать к Треклятому Урочищу… — Он произнёс и тут же сплюнул название, и его приятели эхом повторили: «Тьфу-тьфу!». — Единственный такой капитан — это Морген. Но, правду сказать, он давно уже не вёл дел ни с кем из наших.

Отчего-то в памяти Илидора возникла выброшенная на дорогу рыбья требуха, к которой сбегаются кошки и чайки.

Слово взял щуплый моряк нездешнего вида: ярко-голубые глаза чуть навыкате, нос приплюснутый, кожа очень смуглая, а брови, щетина и волосы — смоляные. Голова обмотана мягкой линяло-рыжей тряпицей, затылок открыт и с него на спину спускается косица с палец толщиной. Ещё больше выпучив глаза, моряк заговорил:

— Морген непрост. Говорят, лет тридцать назад он возник из ниоткуда в порту, который нынче нельзя называть. Шхуна без команды пришла в тот порт и врезалась в пирс, а на борту не было совсем никого, кроме одного мальчонки. Говорят, море изгнало его!

— Но Морген всё время возвращается обратно, — треснутым голосом добавил кто-то, шагавший позади.

— А я слыхал, он родился на берегу! — влез Красная Рубаха. — В прибрежном городе далеко на северо-западе, в землях, прозываемых Чекуаном, и в ночь рождения Моргена волны бросались на волнорезы, принимая форму змеи!

— Не удивительно, — выкрикнул тот же треснутый голос.

По пирсу пронеслось несколько смешков. Иные моряки зашикали, один с притопыванием обернулся вокруг себя дважды через правое плечо.

— Да-а! Он подлинный змей моря, Морген Полуэльф!

— Почему его называют Полуэльфом? — Найло сумел наконец вставить словечко.

Моряки уставились на Йеруша, как на дурачка.

— Потому что он полуэльф, — после недолгой паузы ответил Зарян.

У этого пирса было пусто и тихо. Почти бесшумно ворочалось море, серебристо блестело, пахло солью и подгнившими водорослями. На берегу, поодаль врастали в землю заброшенные дома. По дырявым крышам и покосившимся стенам ходили любопытные толстые чайки.

На пирсе стояли корабли — все как один небольшие и такие же заброшенные с виду, как и дома, что пялились на пирс пустыми оконными рамами. Корабли с голыми мачтами и пустыми палубами выглядели собственными надгробиями — все, кроме…

Илидор наклонил голову, крылья встряхнулись и хлопнули, как ударенные ветром паруса.

Один корабль что-то бормотал в полузабытьи. Это отдалённо напоминало звон руды в толще камня или шёпот самого камня, который мог поделиться с драконами тенью своих чувств, дыханьем своей памяти.

Все другие корабли молчали. Все немногие корабли, когда-либо виденные драконом, молчали, Илидору даже в голову не приходило, что может быть иначе, пока он не услышал это бормотание. Дракон быстро нашёл взглядом его источник — небольшой корабль, двухмачтовый, с виду очень потрёпанный, с поставленным косым парусом на второй, высокой мачте у кормы. Бриг, всплыло в памяти неизвестно когда и от кого услышанное слово.

Этот бриг звался «Бесшумный». Когда-то он был лёгок, неутомим и куражлив, как тысяча морских демонов. Сотни раз сапоги самых лихих моряков гарцевали по его палубе, её омывали крепкой чавой и кровью, и не было в Южном море такого края, куда не могли донести «Бесшумного» полные ветром хищные паруса. Многие годы шустрый и отважный бриг был грозой всех вод от Пьяной Бухты на Южном мысе Маллон-Аррая и докуда глаз хватало, ибо не знал этот корабль ни усталости, ни страха. И всегда ему думалось, что самые упоительные приключения, земли и воды — еще впереди, и всегда ему верилось, что горизонт не заканчивается нигде…

Паруса помалу истрепались ёршистыми ветрами, брюхо стало тяжёлым от наросших ракушек и тины. Кураж выветрился через бесконечность полученных таранами пробоин, неутомимость надломилась вместе с четырежды сломанными мачтами, и шаги моряков всё реже бодрили доски палубы, и лёгкий ветер уже так бесконечно давно не прибегал петь в хищные паруса…

Илидор совсем не удивился, когда Зарян повёл их именно к этому кораблю. И совсем не удивился тому, что они поднимались на борт в тишине, пустоте, никем не остановимые — здесь и должно быть так, открыто и пусто, только так и должно быть на этом корабле, который что-то бормочет в полузабытьи, словно выпавший из пространства и времени. Открытый всем ветрам и заблудшим посетителям — да разве кому придёт в голову подняться на давно заскучавшую палубу? И захочет ли ветер снова наполнить собой обессиленные паруса?

День был прохладным, но Илидору казалось, что палуба греет его ноги сквозь башмаки, словно солнечное тепло когда-то впиталось в эти доски и теперь живёт в них, такое же беспокойное и ждущее, как сам бриг.

— Вон Морген, на шканцах, — прошептал Косица и указал на возвышение между мачтами.

Распахнутая дверь, ведущая куда-то в недра корабля, огромный рычаг посреди возвышения и перед ним — массивный ящик с двумя крюками для подвеса ламп. Перед ящиком на раскладном стуле сидит Морген Полуэльф, сидит, закинув ногу на ногу, покачивает носком кожаного сапога с впечатляющим отворотом. Морген ещё молод, подтянут и гибок, и даже в том, как он сидит, ощущается скрытая мощь и порывистость. Он словно застыл на шканцах в остановившемся времени, не замечая, что бриг «Бесшумный» уже очень-очень давно не выходил в море и не ловил ветер в паруса.

Морген сидит на раскладном стуле и перебирает какие-то записи или же карты. Голова его непокрыта, что довольно странно для моряка, длинные тёмно-русые волосы связаны в хвост, низкий, на самой шее. Правый локоть опирается на ящик, бриз застенчиво трогает широкий рукав выбеленной рубахи. Морген не может не слышать шагов, не видеть краем глаза движения по палубе, однако он даже ухом не ведёт. А уши его и впрямь заострённые, но слегка — не как у эльфов, а как у… Илидор не может найти определения. Как у какого-нибудь чудища из мрачных баек, получеловека-полузлобника.

Незваные гости прошли по палубе, как по одной из тех дорог, что разматываются перед человеком во сне. Отчего-то казалось, что каждая верёвочная бухта, каждый ящик, тень от мачты и свёрнутых парусов провожает чужаков внимательным взглядом, что-то шепчет у них за спиной.

Корабль жил, пусть и в полузабытьи.

Они поднялись на шканцы и остановились в трёх шагах от Моргена, не зная, как себя вести посреди пустоты, на этом малахольном корабле, капитан которого столь демонстративно не обращает на них внимания. Как будто где-то на середине трапа они умерли и сделались призраками, и сейчас легчайший бриз, играющий рукавом рубашки Полуэльфа, развеет незваных гостей по палубе и ближним водам, как обрывки воспоминаний.

Морген, шевеля губами и покачивая ногой, изучал бумаги. Склонённое лицо толком не разглядишь — тёмные брови, резкие черты. Илидор думает, что Морген, если б не уши, больше всего походил бы на дракона — его поза и движения слишком текуче-пластичные для человека, но он не такой тонкокостный и длинноногий, как эльф. Что-то среднее. Полуэльф, одним словом.

Помнится, библиотечные старички Донкернаса говорили, что эльфы с людьми практически никогда не дают общего потомства, и против воли Илидор почувствовал почти-симпатию к этому обормоту: золотых драконов ведь тоже не бывает.

— Ну-ну, Зарян.

Когда он заговорил, все вздрогнули. Голос у Моргена оказался неожиданно звучным, шершавым, как кошачий язык, и более низким, чем ожидал Илидор.

— Помнится, ты говорил, что больше не желаешь ходить под моей командой. Как давно ты носа сюда не казал, напомни?

— Поскольку так себе был последний поход, — скупо бросает Зарян, смотрит на Моргена в упор и с нажимом добавляет: — Помнитс-ся.

Полуэльф понимает взгляд. Высокие скулы, резко очерченная линия щёк и небольшие, глубоко посаженные пронзительные глаза придают ему сходство с хищной птицей. Из-за пушистых тёмных ресниц верхние веки кажутся подведёнными. В сухую кожу лица, по-людски плотную и по-эльфски безволосую, впитался загар, навечно сделав её золотистой. Единственное явственно людское в Моргене — это подбородок: квадратный, упёртый, словно вырубленный топориком.

— Помнится, по пути к Серой Лагуне кто-то перегрыз якорную цепь! — добавляет из-за плеча Заряна молодой моряк с клочкастой бородёнкой.

Полуэльф вдруг улыбается — и улыбка солнечным светом заливает его лицо, стирает с него хищность, упрямство и затаённую едкую горечь, растрескивает-смахивает шелуху суровости, глаза вспыхивают задором, делаются тёплыми. Миг — и вместо капитана «Не пойми как ко мне подступиться» перед незваными гостями оказывается свойский рубаха-парень, который всю жизнь мечтал разделить с ними какое-нибудь безумное приключение. Просто так, без всяких условий, во имя врождённого стремления во что-нибудь вляпываться, чтобы было о чём вспомнить на старости лет.

— Да, то ещё вышло плавание, — охотно признаёт Полуэльф, и тут же его взгляд снова становится цепким, как рыболовный крючок. — Так какая каракатица притащила вас сюда сегодня? Вы знаете, я давно солю якоря.

И, не давая морякам возможности ответить, Морген поднялся со стула, легко и пружинисто. Шагнул-скользнул к Илидору и Йерушу, которые стояли чуть в стороне.

— А вы что тут забыли? Вы не люди моря.

— Мы нелюди дела, — жёстко отрезал Найло, всё это время смотревший на Моргена с пытливым интересом учёного, который нежданно обнаружил неизвестный науке вид паразита. — Прибыли в этот затрюханный город ради развития науки!

Кто-то из моряков прыснул. Полуэльф изогнул одну бровь, сложил руки на груди. В правой были зажаты свёрнутые в трубку бумаги, и Морген похлопывал себя ими по плечу.

— Нам, — продолжал Йеруш, повышая голос, — нужны безумные и умелые моряки, согласные сплавать за границу Треклятого Урочища! Во имя науки мы должны вытащить с одного из тамошних островов кой-какие важнейшие вещи!

При упоминании гиблого места Полуэльф сохранил непроницаемое выражение лица, и ни один из моряков не посмел сплёвывать название. Морген бросил бумаги на раскладной стул. Илидор посмотрел — это были карты, с виду страшно древние, непрочные и кем-то зализанные до полусмерти.

— Так мы нашли умелых и безумных моряков, или нам ещё поискать? — спросил Найло и впился глазами в лицо Полуэльфа.

— Может, нашли, а может, нет, — скупо отрезал тот. — Зависит от нашей выгоды.

Йеруш под взглядом Моргена задрал подбородок так, что Полуэльф чуть качнулся назад, видимо, подумав, что Найло сейчас проткнёт его подбородком под носом. Но тут же качнулся обратно и впился в Найло ответным колючим взглядом, чуть снизу вверх — Йеруш, единственный эльф, был самым высоким в этой небольшой толпе.

— Ну-у? — с нажимом протянул Морген.

— С глазу на глаз, — отрезал Найло.

Полуэльф скупо кивнул и мотнул подбородком, указывая Йерушу на открытую дверь, приветливо распахнутую из недр корабля.

Илидор был совершенно уверен: всё, услышанное сейчас от Найло, Морген перескажет команде, если, конечно, команду доведётся собирать, и очень надеялся, что Найло хватит ума не говорить, какие именно ценности нужно забрать с архипелага за Треклятым Урочищем. Впрочем, возможно, признаться придётся: дракон не был уверен, что оставшихся денег Университета хватит на организацию плавания и выплату той цены, которую заломит капитан и команда, чтобы подставлять свои шею самому опасному месту в этих водах. Возможно, придётся рассказать про ценности и обещать поделиться.

Снова влезла в память рыбья требуха, валяющаяся на дороге, и спешащие к ней хищники.

Пока Йеруш и Морген общались в недрах корабля, Илидор изо всех сил набрасывал на себя скучающе-уверенный вид в лучших традициях ледяной драконицы Хшссторги, искоса поглядывал на стоящих вокруг него людей и мысленно пожимал себе руку за то, что сделал прямую списку с записей Хардреда — гномскими рунами. Что бы ни было на уме у Моргена и других моряков — без Илидора им до места не добраться.

Морген, в отличие от матросов, наверняка обучен грамоте, но Илидор был абсолютно уверен: на всём протяжении пути от Такарона до города Гребло он, золотой дракон, — единственный, кто умеет читать гномские руны, а это очень-очень немаловажно в предстоящем плавании.

Йеруш и Морген быстро нашли общий язык, после чего всё завертелось стремительно и бурно. Нашёлся в городе Гребло поверенный под вывеской известной фамилии писарей, которому Найло решился поручить составление контракта и хранение положенной морякам платы до возвращения «Бесшумного». Также Йеруш затребовал большой хранительный ящик и оставил в нём оба своих рюкзака, решив ограничиться в плавании котомкой с самыми необходимыми вещами.

— Куда следует отправить вещи в случае гибели доверителя или его невозвращения в течение сорока дней по любой причине? — без всякого выражения пробубнил писарь, шкрябая пером по серовато-жёлтой бумаге.

Илидор вытаращился на писаря, но Йеруш и ухом не дёрнул, столь же занудно пробубнил:

— В Университет Ортагеная, Эльфиладон. Расходы за счёт доверителя.

Любопытно, подумал дракон, а если бы я решил оставить здесь на хранение свой меч и огорчительно скопытился во время плавания — посыльные этого писаря смогли вернуть меч в Гимбл? Некоторое время Илидор веселился, представляя, как посыльные бесплодно бьются о привратных стражей.

Большая часть оставшихся денег Университета ушла на задаток морякам и закупку бездны необходимых для плавания предметов. По словам Моргена, в самом благополучном случае экспедиция должна занять дней десять, «если никакие непредвиденные обстоятельства не пожелают нас задержать или сбить с курса, но я не припомню ни одного плавания, в котором такие обстоятельства не возникали». Потому предстояло закупить еды с запасом — это при слегка безумных ценах на вяленину, крупу, муку и прочие продукты, способные храниться вне подпола; также нужно было организовать доставку на борт пресной воды в изрядном количестве и докупить кое-какой инвентарь: багры, топорики, гардаманы для безопасных парусных работ — ведь команды набралось всего ничего и здоровье каждого человека требуется беречь, вёдра, парусные иглы, вертли, чаву…

— Никакой чавы, — отрезал Найло, едва не вызвав бунт на неотчалившем ещё корабле, и в конце концов согласился закупить слабенького овсяного пива.

…рукавицы, уключины, паклю, сетки, кружки и ложки, новые тюфяки взамен давно истлевших и возок соломы для набивки тюфяков…

— Хватит! — Йеруш схватился за голову, и Морген сочувственно похлопал его по плечу, пояснив, что кораблю придётся выживать посреди ничего, и недостающих вещей в море взять неоткуда, потому необходимо ещё…

…несколько фонарей, свистульки — на случай встречи с другим судном или если придётся пересаживаться в шлюпки, или если туман над Стоячей Запрудой будет особенно густым, а также канаты, масло, найтовы, топорики…

— Топорики уже были! — Найло хлопнул по столу ладонями и заявил: — Всё, закончили! Ещё слово — и мы раздоговоримся обратно!

Спустя три дня бесконечной беготни, споров и непредусмотренных денежных трат бриг «Бесшумный» был готов к отплытию в самые опасные воды близ Южного мыса. Бриг, пробудившийся от своей многолетней дремоты, бодро хлопал парусами, едва не подпрыгивал на волнах и ожидал, ожидал, когда же весёлый ветер снова прибежит петь в его хищные паруса. Команда, лишённая чавы, была деятельно расстроена, то есть полна сил, ворчлива и готова горы сотрясать. Морген Полуэльф знал о цели путешествия значительно больше, чем Илидор пожелал бы ему говорить, но Найло только руками разводил — он и сам не понял, как получилось, что он выболтал капитану много слов сверх тех, которые собирался сказать.

Впрочем, чего не сделаешь в радостном предвкушении, когда цель уже почти-почти можно разглядеть в дальней дали сурово блестящего позднеосеннего моря!

И наконец бриг «Бесшумный» отправился в своё новое, долгожданное, почти уже нечаянное приключение после зычного гарканья капитана Моргена Полуэльфа: «С якоря сняться!». Бриг вздрогнул, встрепенулся, только теперь окончательно поверив, что ему снова судилось выйти в открытые воды, и стремительно, задрав нос и поскрипывая всеми снастями от нетерпения, врубился в солёную пену, понёсся, набирая скорость, по волнам, наперерез побережным торговым шхунам, которые неспешно волокли в Гребло какой-то товар из восточных и западных земель.

«Бесшумный» шёл в открытое море, упоительное, опасное и бесконечное. Шёл к открытому горизонту и ловил ветер в истосковавшиеся паруса, заскорузлые от долгой мимовольной оцепенелости. Толпящиеся на пирсе коробейники провожали бриг оценивающими взглядами прищуренных глаз: куда, интересно, пошёл, с чем вернётся, привезёт ли товара для хорошего навара?

Поманив к себе на мостик Заряна, Морген вполголоса спросил:

— Они уже жалеют или ещё в неведении?

— Сам-то как думаешь? — буркнул Зарян и мотнул подбородком на совершенно счастливых Илидора и Йеруша, которые, гупая пятками, носились по полубаку вокруг фок-мачты.

Красная Рубаха, Зарян, Треснутый Голос и некоторые другие моряки уже, бывало, ходили в одной команде на разных кораблях, и этим кораблям несколько раз случалось брать на борт людей суши. В таких случаях моряки всегда держали между собой пари: как долго и как далеко будут блевать сушные люди, оказавшись на борту, даже если судно пойдёт обычно, побережно, и находящиеся на палубе смогут всегда видеть милую их сердцу землю.

В этот раз идти предстояло в открытое море, однако матросы, приглядевшись так и эдак к своим пассажирам, не стали заключать пари: никто не пожелал поставить на то, что Йерушу или Илидору поплохеет от качки.

Найло так и взошёл на борт в сапогах с высокими отворотами, кожаных штанах и синей рубахе без ворота, с рукавами-парусами. Цирковой смешила, надевший нечто подобное, мог бы изрядно веселить портовую публику, изобразив человека, который хотел притвориться моряком, но не знал, как на самом деле выглядят люди моря. Однако на Йеруше эти вещи не выглядели нелепыми — наоборот, он оказался странно органичным, и даже откровенно идиотские нашейные шнурки с ракушками и костяными фигурками змей не смотрелись на нём как издёвка или неудачная шутка.

Этот эльф не пытался сделаться похожим на людей моря. Он оделся так, как ему нужно было одеться для встречи с каким-то собственным морем — Зарян, Треснутый Голос, Красная Рубаха и остальные чувствовали это.

Чувствовали в Йеруше невыразимую словами сродственность даже не себе, людям моря, а самому морю, хотя ни у одного из матросов и не было подходящих слов, чтобы выразить это ощущение красиво. Просто ясно было: этот эльф — последнее существо в мире, которое побежит блевать с борта, поскольку приходится он большой воде кем-то вроде племянника.

А может, он племянник подводным чудищам или даже самому главному из них, имени которого никто не называет, взойдя на борт. Ощущалась в Найло зловещинка, а ещё пуще того — сила, глубинная, займанная, чрезмерно весомая для тощего тела и удерживаемая в узде лишь благодаря разуму недюжинной мощи, такому же вечно неспокойному и хаотическому, как бесконечная бескрайность воды.

Что касается второго пассажира, то стоило «Бесшумному» выйти в открытые воды, как этот малахольный развернулся в плечах, словно заполненный ветром парус, вперился взглядом вдаль и заблестел золотыми глазами, а чуть погодя с какой-то кошачьей ловкостью взвился по вантам на самый крюйс-марс и, кажется, намерился провести там остаток плавания.

Дракон впервые оказался в открытом море, впервые вокруг него размоталось такое ровное полотно бесконечного пространства, так что Илидору немедленно захотелось забраться повыше, увидеть побольше. Вот он и взобрался как мог высоко — и у него перехватило дыхание, как в детские годы от первого полёта. Илидор видел горизонт, который не заканчивался совсем-совсем нигде. За целым морем воды длилось и длилось море горизонта, и дракон был сражён, потрясён, оглушён его нескончаемой огромностью.

В груди взбурлило — не песня, не рычание, скорее гул на нижней границе слышимости, и дракон ощутил почти физически, как этот гул пульсирует в груди, горле, ушах, как отзывается на него истосковавшийся по морю бриг «Бесшумный» и завороженно подстраивает своё движение под едва слышимый рокот волненья, рождённый в драконьей груди.

— Драконизация всего корабля, — тихонько бухтел себе под нос Йеруш, подпрыгивал у борта и желал видеть дельфинов. — Или радуйтесь, или бегите.

Илидору никогда не встречалась карта, способная вместить в себя море. Крылья плаща трепетали, требуя немедленно исследовать загоризонточность, взвиться в небо и помчаться туда, за пределы видимости, найти там новые чудесные земли, совсем не похожие на уже виденные, изучать их, ощупывать и обнюхивать, собирать истории этих земель, брать себе на память какие-нибудь их кусочки, а потом…

Дракон наклонил голову, прислушиваясь к ощущениям внутри себя, как прислушивался, бывало, к голосу вод и руд, которые звучали из-под земли. Да, он хотел бы полететь за море и найти там удивительные вещи, а потом вернуться и рассказать о них кому-нибудь, кто не умеет летать за моря. Он хотел бы исследовать всё, что находится за этим горизонтом и за другими.

Именно сейчас, оказавшись в восхитительно открытом море, бесконечном, наполненным запахом соли и длинными неукрощёнными ветрами, дракон впервые по-настоящему осознал, как же много неисследованного в мире, какая огромность может оказаться под его крыльями, если он прямо сейчас поднимется в небо.

Вместе с тем, при мысли о том, чтобы приносить кому-нибудь истории о далёких загоризонточных землях, в груди трепыхнулась тревога. Было в этом желании что-то тревожное, досадное и лишнее, словно камешек, попавший в башмак.

Несколько дней «Бесшумный» шёл в открытое море, на юг. Ветру эта затея, видимо, оказалась не по нраву, и он то едва-едва наполнял паруса, то вовсе менялся на встречный. Йеруш, исполненный бесконечного терпения, возился на юте со своими пробирками, в которые позаливал морскую воду, и почти полностью выпал из реальности.

Илидор вертелся на палубах, мачтах, реях и вантах, донимал моряков расспросами, помогал с самыми простыми из не-неприятных палубных работ. Моряки относились к нему добродушно-снисходительно, как к придурочному и дружелюбному щенку. С удовольствием развлекали Илидора бесконечными байками, часто скабрезными, часто жуткими в своей беспечной жестокости, временами неправдоподобными. По большей части ужасно смешными.

— А то было дело, мы захватили кока.

— Кока⁈

— Дык да! В долгом плавании это ж один из важнейших людей!

С этим дракон горячо согласился: сейчашний кок «Бесшумного», похоже, не видел котла до того, как попал на борт, так что кормил команду то подгоревшей кашей, то слишком жидкой похлёбкой, а ещё изрядными непрожевываемыми кусками холодной вяленины и сухарями, которые царапали дёсны. И свежевыловленной рыбой, конечно, которую кок тоже умудрялся испортить. Вечно недочищенная, недопотрошенная, горчащая, разваренная в едва ли не кашицу, она вызывала у дракона тихое негодование и ностальгические воспоминания о рыбе, тушёной с луком и ягодами палянии, какую готовила для гостей эльфка Фиррэ в спальном доме Бадираля.

Спали Илидор и Йеруш в «каютах», как моряки в насмешку называли клаустрофичные помещения-коробчонки, в которых раньше, кажется, перевозили скот. Как везде на корабле, тут были низкие потолки, запах плесени, застоявшийся воздух, а по ночам темные сыроватые помещения вообще казались скрипучими гробиками.

Ради сохранения душевного равновесия имело смысл засыпать до наступления темноты, и Йерушу, который почти ни с кем не общался, это удавалось вполне. А вот Илидор вечно задерживался за болтовнёй с матросами или застревал на вантах, завороженно наблюдая за закатным морем и подрагивая крыльями. Матросы предлагали ему спать в кубрике, где хватало незанятых гамаков, но Илидор смекнул, что отдельная клетушка-«каюта», пускай и похожая на гроб, намного приятней компании храпучих малознакомых людей, пахнущих, к тому же, отнюдь не розами.

Дважды «Бесшумный» бросал якорь в виду больших островов, и человек десять отправлялись на шлюпке к берегу, чтобы пополнить запасы пресной воды, хотя её, вроде бы, с запасом погрузили на борт в порту, и протухнуть ей ещё никак не полагалось.

Люди моря исправно и охотно продолжали развлекать Илидора байками. Хотя им постоянно приходилось работать и бесконечно тащить-тянуть-закреплять снасти, словоохотливости им это отнюдь не убавляло. Они трепались, балагурили и скабрезничали всё время, пока бодрствовали.

— Лет семь назад, было дело, Моргену продали карту острова Повсюду. Обыскались мы его по всем южным водам!

— Ага, ага, это ж тогда в Криворуслом Проливе заплутали? Там острова людожоров, Илидор, они делают сыпучие мели на корабли!

— Ну да, тогда! Потом еще до самого Ледащего Течения нас гнал косяк акул с железными зубами. Ты чего лыбишься? Да пусть меня пучина поглотит, если вру!

— Ладно, ладно. Что это за остров такой — Повсюду, зачем он нужен был Моргену?

— Да каракатица его знает. Мы ж его так и не нашли.

И после недолгого молчания Красная Рубаха высказал, видимо, общее мнение моряков:

— Так и ваш остров в Треклятом Урочище мы не найдём. Разметает нас ещё на подходах, поскоку с давних давен никому не удавалось пройти в воды Урочища.

— А мы пройдём, — весело отбрил его Илидор, хотя на деле понятия не имел, пройдут они или нет.

Просто понимал: байки байками, дружелюбие дружелюбием, но имея дело с людьми моря, нехудо держать в рукаве дополнительную костяшку. А лучше две. Или хотя бы делать вид, что рукава твои не пусты. Зарян внимательно посмотрел на дракона, изогнул бровь вопросительно. Илидор глазами указал на Йеруша, который на юте пререкался со своими пробирками и размахивал руками. Широкие рукава рубашки хлопали, как крылья.

— С ним — пройдём.

Моряки, против ожиданий, не рассмеялись.

Дракона боялись палубные кошки, исчезали с глаз долой всякий раз при его появлении. Поначалу он даже думал, что моряки его разыгрывают и нет никаких кошек на корабле, но потом в коридорах нижней палубы Илидору встретились блестящие в темноте глаза, и дракон решил считать, что это кошачьи.

Несколько раз в день Илидор поднимался на «воронье гнездо» или просто взбирался на ванты повыше и внимательно-цепко оглядывал бескрайний морской простор, подмечая, где находится солнце, что-то считал или запоминал, шевеля губами. Моряки над ним подшучивали, дракон невинно улыбался в ответ, не отвечая и не бросая ответных шуток, хотя в другое время за словом в карман отнюдь не лез.

Постоянная изменчивость моря завораживала. Стеклянно-гладкое, ёршитое, яростно-буйное, серо-холодное, бездонно-зелено-голубое, желтовато-серо-прозрачное, подверженное влиянию солнца, ветра и собственных настроений, природных и рукотворных сил, его окружающих, и множеству тварей, его наполняющих, — но глубинно-неизменное в вечном движении, в хаотичной своей переменчивости.

— Откуда у Моргена этот корабль? — спросил как-то Илидор у матросов. — Это же не простой корабль.

Зарян по своему обыкновению поглядел пытливо и не ответил. А Треснутый Голос, неспешно взвешивая слова, проговорил:

— Точно никто не знает. Многие скажут, Морген в прежние годы ходил на «Бесшумном» простым матросом и забрал корабль себе, забив до смерти предыдущего капитана на глазах у команды.

— Но мы в это не верим, — махнул рукой Красная Рубаха. — Быть того не может, чтоб Морген ходил простым матросом.

Компанию паруснику составляли по большей части дельфины и редкие буревестники. Несколько раз, болтаясь на вантах, Илидор видел в глубине чьи-то исполинские спины, неосмыслимо огромные, как угольные драконы в его давних снах. Наяву Илидор страстно не желал верить в существование чего-то столь гигантского, потому решил считать исполинские спины игрой теней. Хотя и понимал, что это глупый малодушный самообман.

Один раз ему довелось наблюдать всплывшую мёртвую тушу большого рыбообразного существа. Оно было много меньше тех глубинных теней, — размером примерно с треть «Бесшумного». Туша колыхалась на воде, а на ней пировали крикливые птицы.

— Что вы потеряли в Треклятом Урочище? — то и дело допытывались моряки. — Что за ценность вынуждает рисковать жизнями в дурных водах?

— Жизни нынче дёшевы, — отшучивался Илидора. — Вы-то рискуете всего лишь за монеты.

Глаза людей моря тогда становились колючими и расспросы прекращались. Не то чтобы надолго.

Других судов им не встречалось — «Бесшумный» ушёл слишком далеко от маршрутов побережных торговых судов, а для непобережных поздняя осень была не сезоном. Лишь раз неподалеку продрейфовал чахлый и по виду заброшенный кораблик без парусов и всяких признаков жизни на борту.

— Полоумная шхуна, — скупо бросил Треснутый Голос в ответ на вопросительный взгляд Илидора.

Ничего не понявший дракон затребовал объяснений и получил их, о чём немедленно пожалел и сам дракон, и моряки, поскольку Илидор решительно затребовал сменить курс и проверить, остался ли на борту шхуны кто-нибудь живой. С большим трудом до дракона донесли, что полоумная шхуна отправляется в плавание без еды и воды, а до ближайшего берега даже под парусами идти не менее трёх дней, и если на палубе никого нет, то все безумцы давно уже посигали в море, мучимые жаждой, и пополнили команду морского чудовища, имени которого никто не называет, находясь на борту. И что если Илидор не уймётся немедля, то рискует отправиться за полоумной шхуной вплавь.

Дракон не унялся и буйствовал ещё долго. Эта вспышка Илидора, его упрямство, его вдруг разгрохотавшийся голос что-то неуловимо изменили в отношении людей моря. До этого матросы относились к нему с добродушной снисходительностью — дракон чувствовал, что добродушие временное, хотя не мог бы сказать, где оно закончится — но после встречи с полоумной шхуной люди моря посерьёзнели, подобрались, у них изрядно поубавилось словоохотливости, а глаза сделались цепче и колючей.

— Ты поосторожнее, — как-то раз буркнул Косица, когда они с Илидором сматывали веревочные бухты на верхней палубе. — У кой-кого из команды на руках столько крови сухопутных мышей, что мышата видят этих людей в кошмарах.

— Я не мышь, — насупившись, бросил Илидор.

— И не человек моря, — был ответ.

Носиться по кораблю так, как носился Илидор и при этом держать меч на поясе — решительно невозможно, но дракон не был настолько беспечен, чтобы оставлять оружие в каюте. Потому его ножны в основном болтались на боку Йеруша, который по вантам не лазал, по палубе не ползал, но постоянно запинался об этот хренов меч и ругался себе под нос.

Оба понимали, что в случае чего у Найло будет больше шансов лишиться оружия, чем воспользоваться им, и оба понимали, что Илидор скорее перемелет в фарш всю команду и до кучи корабль вместе парусами, чем лишится этого меча во второй раз.

А бриг «Бесшумный» всё летел вперёд, наслаждаясь каждым дуновением ветра, лучом солнца и светом звезды, каждым восходом и закатом, каждым преследующим судно дельфином и плеском волны. Парусник, как и дракон, мечтал о горизонте, который не закончится нигде, парусник страстно надеялся однажды добраться в дальние страны, до которых прежде не доносили его хищные паруса, а ещё он хотел снова поиграть с ветром далёких портов, которых не видел уже много лет, услышать чудную речь, которой не понимал…

Запах моря менялся день ото дня. В Гребло волны пахли солью и едкостью, в открытых водах едкости поубавилось, но появился едва уловимый влажно-травный запах водорослей. То и дело длинные ветра приносили новые запахи: гниющая рыба, разбухшие от воды доски, нагретые солнцем перья, сухостой с продуваемых островов.

Чем ближе они подходили к Треклятому Урочищу, тем явственнее дракон чувствовал озоновый запах мощной грозы. Тем менее дружелюбными становились их спутники, тем больше они начинали походить на подобравшихся перед дракой крупных и пренеприятнейших псов.

Красная Рубаха хохотнул, собирая кости.

— Не, вы как хотите, а такого невезучего игрока я ещё не видал!

Косица хлопнул Илидора по плечу:

— Да, приятель, в игре тебе крепко несчастливится! Ну да зато тебя бабы любят, небось, а? Поговорка такая есть, знаешь: кому в игре не прёт, тому в любви везёт!

— А то, — Зарян смерил Илидора неспешно-цепким, оценивающим взглядом. — Конечно, бабы его любят, такого смазливого.

Не сводя глаз с дракона, что-то тихо сказал Красной Рубахе. Тот стрельнул взглядом в Илидора и прыснул. Дракону сделалось вдруг неуютно за этим столом, с этими людьми, — странно, ведь они провели рядом несколько дней, трепались, ели, играли в кости, иногда Илидор подключался к мелким работам на палубе, его допускали на реи, доверяли ему травить шкоты, научили завязывать несколько простых узлов, но…

Пробегала иногда между ними некая недосказанная странность, которую дракон не мог бы описать словами, но от которой ему делалось неловко и хотелось поскорей выйти на свежий воздух.

А сейчас недосказанная странность вдруг окрепла, обрела форму и плотность — словно непроницаемый полог отсёк Илидора от людей моря. Нечто такое, чего он не понимал, о чём не думал, вдруг прорвалось в действительность, пролегло слизкой тенью между ним и моряками. В первые мгновения дракон чувствовал: ещё можно обратить всё в шутку, но эти мгновения быстро иссякли, на их месте возникла пропасть, возникла и отсекла Илидора от весёлой компании, частью которой он вроде как был все эти дни.

Быть может, близость Треклятого Урочища напомнила людям моря: этот сушный человек — не такая уж и подходящая для них компания. Он никогда не был и не мог бы стать своим. Он чужак, ненадолго и лишь волей случая попавший на борт корабля.

— Его, небось, даже в Пыжве бы каждый раз встречали, как в первый! — изрёк Красная Рубаха и заржал, опёршись обеими руками на столешницу и упершись взглядом в Илидора.

Через мгновение все остальные заржали тоже. Косица — несколько принуждённо.

— Да что смешного? — Илидор почувствовал, как загораются краснотой его уши — до того неловко стало находиться под тремя постранневшими взглядами.

— Ну, ты знаешь, Пыжва — эт бойкий торговый порт по восточный край моря, — посмеиваясь, пояснил Зарян. — Там много торговцев из тех, кому можно сбыть любой товар, много пьяных домов и всякого полезного люда. И есть там Большой Бурдак с бабами. Другие тоже есть, но этот — прям огроменный, в три этажа.

— Да-а, — мечтательно подтвердил Косица, вздохнул и с досадой добавил: — Сам я в Пыжве не был, но это правда про Большой Бурдак, это все знают. Там таки-ие…

— Щас я говорю, — Зарян пнул Косицу ногой под столом. — Ну так вот, Илидор, случается, на корабле, который в Пыжве хорошо известен, приходит человек моря, который прежде в Пыжве не бывал или бывал, но не в нужной компании. И такого нового человека с правильного корабля в Большом Бурдаке принимают бесплатно лучшие шлюхи, сечёшь? Хоть на всю ночь! Штоб этот моряк в другой день, в другой раз пришёл в Большой Бурдак с деньгой. Штоб знал, как его там встретят, ага, и в другие бурдаки носа не казал, понял?

— Ну и вот! — Красная Рубаха снова заржал, но лишь щербатый рот его смеялся, а глаза сделались рыбьими. — Тебя, Илидор, Большом Бурдаке и во второй раз обслужили б бесплатно! А то и в третий!

Моряки покатились со смеху и долго хохотали, подвывая и колотя ладонями по столу. Дракон смотрел на них с недоумением, глаза его потемнели.

— А может, тебя и самого б там к делу пристроили! — утирая слёзы, добавил Зарян. — Тебя ж не только бабы могут полюбить, такого смазливого, а?

— Ну какой кочергени, — Илидор с укоризной посмотрел на потолок. — Всё в порядке же было! Пусть в каком-то хреновом, но в порядке же!

Не мудрствуя, сграбастал Заряна за грудки, мощным рывком поднял обалдевшего здоровяка с лавки и врезал ему по лицу.

О приближении к Треклятому Урочищу можно было не сообщать: близость чего-то грозного ощущалась в воздухе и плотнела, как невидимый тошнотворный туман. Птиц не было видно со вчерашнего дня.

Йеруш, с утра снедаемый мутной тревогой, к полудню ощутил острейшую потребность поговорить с кем-нибудь поумнее морской воды в пробирке. Илидора не нашёл и поднялся на шканцы к Моргену.

— Пол-румба правее, — Полуэльф хлопнул рулевого по плечу, и рулевой потянул колдершток.

Волны громко ворчали за бортом и довольно сильно раскачивали корабль. Из сердца Южного моря ползло что-то клубистое и мрачно-серое.

Чуть повернув голову к Йерушу, но не глядя на него, Полуэльф спросил:

— Ты тоже ощущаешь её, Найло? Ощущаешь веху судьбы?

Йеруш шевельнул бровями. Голос Моргена изменился, сделался шершавым, как сухие доски палубы.

— Теперь, когда мы почти достигли цели, ты наконец заволновался, ты понял, что тебе не достанет окаянства и мощи. До тебя наконец дошло, что ты не сумеешь прожевать откушенный кусок и не подавиться.

Полуэльф улыбался уголком рта, и эта улыбка переплавляла свойского рубаху-парня в новое, ещё не виденное Йерушем существо. Неприятное до изумления.

— Я ведь хорошо знаю таких, как ты, Найло, — Морген наконец перевёл на Йеруша свой новый заострившийся взгляд. — Ты так усердно прячешь настоящего себя, что становишься только заметнее под любой маской, как огонь под стеклом фонаря. Ты не обманул бы меня ни на миг, Найло, ведь я хорошо знаю такую породу эльфов. Даже в том, как ты держишь дорожную котомку, виден воспитанный мальчик из хорошей семьи.

Йеруш дёрнул верхней губой, обнажая округло-острые зубы.

— Большой дом, куча родни, какое-нибудь почётное непыльное занятие, слуги, книги, восхищение героями эльфских эпосов… Да, — с удовольствием повторил Морген, — я насквозь вижу таких, как ты, мальчик Йеруш из хорошей семьи.

— Осторожнее выбирай слова, — вкрадчиво посоветовал неведомо когда возникший на шканцах Илидор, скользнул тенью за спиной Йеруша мимо рулевого. — Полагаю, последнего, кто назвал Найло мальчиком, Найло занудно забубучил до смерти.

Морген обернулся к Илидору, смерил его злым раздевающим взглядом. Мимолётно прищурился, увидев разбитые костяшки, надорванный на плече рукав и свежий кровоподтёк на скуле.

— Я хорошо знаю и таких как ты. Сложное детство в каком-нибудь паскудном месте с жёсткой подчинённостью, — но всё же недостаточно паскудном, чтоб выколотить дурь из твоей башки. Чтобы показать тебе, насколько мир бывает опасен, жесток и несправедлив. Нет! Ни один из вас даже не подозревает по-настоящему, насколько мир херов! Никто из вас не потянет важного поступка — испугается, надорвётся, скинет на того, кто сильнее! Ведь сильные могут. Даже когда не хотят. Именно потому вы оба здесь.

Морген отвернулся и стал смотреть за борт. Илидор и Йеруш — оба глядели Моргену в затылок, и по их лицам совершенно ничего невозможно было прочесть, но если бы Полуэльф обернулся и посмотрел в глаза Илидору или Найло — он бы, пожалуй, получил много неожиданной пищи для размышлений. Однако Морген не смотрел на дракона и эльфа, он смотрел за борт.

Там буянили серо-зелёные волны, несли-качали бриг, пенились от нетерпения, понукали его быстрее плыть к Треклятому Урочищу. Понаблюдав за волнами и словно прочитав в их пене глубокомысленное послание, Полуэльф снова обернулся.

— Вот скажи мне, мальчик Йеруш из хорошей семьи, почитатель эльфских эпосов, — он помолчал, давая Найло время возразить, что вовсе он не мальчик, не из хорошей семьи и эльфские эпосы не почитает, однако Найло не возразил. — Скажи, ты никогда не думал, что герои этих эпосов могли со-вер-шенно не желать геройств? Просто у них было очень-очень много… внутреннего наполнения, которое позволило выжить в исключительно поганых положениях?

Йеруш выжидательно смотрел на Моргена, наклонив голову к правому плечу и мерно поднимая-опуская левое. Полуэльф чуть повысил голос — ветер крепчал и слишком быстро уносил слова.

— Что Рубий вовсе не стремился проходить свои Пять Проживаний? А Мьелла не жаждала изобретать способ покорить огонь, жертвуя собственной свободой? И Герланд мог не хотеть сражаться с трёхголовым Пьёселем? Просто они были вынуждены, потому как больше некому, и у них оказалось достаточно сил, чтобы выжить, — вот и вышла история геройства, получился подвиг или значимое для мира свершение. Их просто не убило то, что убило других.

Найло смотрел на Моргена, не моргая, и крутил плечом, а Морген стоял-покачивался на пятках, сунув локти в ячейки вант, и смотрел на Йеруша. Тело Полуэльфа как-то само подстраивалось к качке, он ни на миг не терял равновесия, даже стоя в такой неустойчивой с виду позе, когда бриг то высоко задирал нос, взбираясь на очередную волну, то катился вниз по её спине, а Йеруш раскачивался, стоя перед ним и едва удерживал равновесие. Морген смотрел, смотрел в шальные сине-зелёные глаза Найло, и ветер трепал пряди волос Полуэльфа, как живые водоросли, а может, как подводных змей. Волны грохотали о борт корабля, словно вторя низкому голосу Моргена.

— Но как совершить нечто значимое, если не имеешь выдающихся сил? Если у тебя нет избыточного внутреннего наполнения? Если то, что убивает других, убьёт и тебя? Ты думал об этом, мальчик Йеруш из хорошей семьи?

Полуэльф не ожидал ответа, но Йеруш ответил, и, хотя качка едва не швыряла Найло по шканцам, не позволяя сохранять хотя бы видимость достоинства, голос его оказался наполнен исключительной эльфской едкостью:

— А ты, Морген, капитан затрюханного корабля, не думал, что не будет места для геройства Рубия, если кто-нибудь очень обычный перестанет тащить на своих плечах мир, да, тот самый весь мир, в котором можно пройти Пять Проживаний? Что самые важные поступки совершают самые обычные эльфы, гномы и люди, просто никто не замечает их ежедневного подвига? Ты ведь об этом не думал настолько сильно, что не думал даже подумать об этом! Ты абсолютно уверен, что для свершения обязательно иметь особенные силы? А? Вдруг нет, Морген Полуэльф? Вдруг для большого свершения не обязательно иметь особенное внутреннее наполнение, вдруг достанет одного лишь упорства и решимости, вдруг это и есть самое выдающееся, а, а-а? Просто идти к своему свершению день за днём, непрерывно, неостановимо, и в конечном итоге обогнать всех! Даже выдающихся, избыточно наполненных, способных на геройство! Тебя не беспокоит эта мысль, а, Морген Полуэльф, капитан ушатанного брига?

У Илидора уже слегка позвякивало в голове от ветра, качки, грохота волн, тихой сосредоточенной ругани рулевого и запутанных клубков смыслов, которые плели Йеруш и Морген. Дракон отнюдь не был уверен, что они сами понимают, о чём говорят, хотя и выглядят, как надувшиеся и очень важные индюки.

Морген несколько очень длинных мгновений смотрел на Йеруша, то ли не находя ответа, то ли не желая отвечать, и в глазах его потухло самодовольное ехидство, а потом вдруг медленно, со вкусом и чуть понизив голос, Полуэльф продекламировал:

— Я лежу на берегу со стрелой в глазнице, потому что лучше смерть, чем позорный плен…

Илидор посмотрел на Йеруша — тот глядел на Моргена с непробиваемым презрительным прищуром, но дракон-то легко считал бурю едва уловимых теней мимической пляски на лице Найло. Дракон понял: Йеруш услышал в словах Моргена куда больше, чем услышал Илидор, — больше, чем значили сами по себе произнесённые слова, и Йеруша они не на шутку встревожили. Наверняка Полуэльф цитирует какой-нибудь из упомянутых им эльфских героических эпосов, намекая на что-то бесконечно многослойное, важное, многоумное и бесячее.

Вода уже то и дело перехлёстывала через борт. Бриг «Бесшумный» карабкался вперёд по бурлящим волнам, хотя это было кочерга знает как трудно, но бриг шёл и шёл вперёд, упивался свободой и собственной мощью, а из сердца Южного моря ему навстречу двигалась тьма. Её предвестники бросали в лица порывы хлёсткого ветра и почти невесомые пока что капли. В золотых кудрях Илидора они блестели, как роса в паутине.

— А вот и солнце меркнет, — чуточку вибрирующим голосом произнёс Йеруш и отвернулся от Полуэльфа.

Дракон привычным жестом сграбастал Йеруша за плечи и увлёк его на палубу, по которой сновали туда-сюда матросы. Мелькнула на трюмном трапе красная рубаха — дракон не заметил, он обернулся к Найло, обернулся как раз в тот момент, когда у того за спиной сухое небо взрезала молния. В золотых глазах Илидора на миг вспыхнули солнечные зайчики.

— О чём говорит Морген?

Йеруш не отвечал, он в ужасе смотрел вперёд, в пучину.

— Найло! — дракон тряхнул его за плечо. — Проснись и ответь!

Йеруш оторвал взгляд от тьмы, поднимавшейся из пучины, и очумело хихикнул. Он не слышал вопроса. Дракон тряхнул его ещё раз и повторил:

— «Я лежу на берегу со стрелой в глазнице, потому что лучше смерть, чем позорный плен». Ну? О чём это на самом деле?

— О том, что есть другой план и другой уговор, — ответил Йеруш, словно чужими губами. — И нам забыли сообщить о нём.

— Почему Морген говорил про это сейчас?

— Я не знаю. Он любит играться с добычей?

— Да что с ними со всеми сегодня такое…

Тьма шла из сердца моря, а из тревожных волн под её брюхом сплетался-прорастал силуэт гигантского судна, и это взволновало Йеруша значительно больше слов Моргена. Ведь время слов ещё не настало, а неведомая морская ёрпыль — наставала прямо сейчас и ещё как!

— Это кракен! — возопил впередсмотрящий и схватился почему-то за задницу.

Илидор вздрогнул и всем телом обернулся, чтобы встретить льющуюся с неба тьму — обернулся очень не вовремя и поймал грудью вовсе не призрачную тьму, а тяжеленую верёвочную бухту, и рухнул на палубу, пребольно ударившись локтем.

Тьма шла из сердца Южного моря и накрывала архипелаг. Исчезали острова, лагуны и соединяющие их водяные пути, плащ бездны сочился с неба, опускался на морской хоровод, а тот растворялся в пожирающей его тьме, пока не пропал совсем, как будто никогда и не было его на свете. Бриг «Бесшумный» хохотал от восторга, хотя его швыряло по бушующим волнам, а между ним и исчезнувшим архипелагом из воды неспешно вздымался огромный призрачный трёхмачтовый корабль.

— Кра-аке-ен! — орал Косица и бегал по палубе, схватившись за голову.

— Держать курс! — ревел на шканцах Морген.

Матросы подпрыгивали, висли на веревках, тащили их своим весом вниз. Паруса, полные порывистым ветром, почти звенели над их головами, снасти рвались из рук.

Илидор, отбросив верёвочную бухту, поднимался на ноги, а было это не так просто на качающейся палубе, через которую всё сильнее перехлёстывала вода, а перед драконом полукругом стояли Красная Рубаха, Зарян и Треснутый Голос. У Заряна и Треснутого в руках были длинные ножи, у Красной Рубахи — копьё.

— Да вы все ополоумели сегодня, что ли⁈ — рявкнул дракон и выхватил меч из ножен на поясе Найло.

Ветер бросил волосы ему в лицо, за спину рыбкой сиганул Йеруш и схватился за бока дракона, чтобы не упасть.

А в памяти Илидора взбурлило давнее, забытое: как Куа подкараулил его в саду Донкернаса и попытался сломать нос, и тогда Илидор никак не мог поверить, что Куа это всерьёз. И ещё когда Юльдра запер его в храмовой пыточной…

Моряки стояли, чуть согнув ноги, легко приноравливаясь к качке и смеялись, смеялись, как безумные. С мрачным удовлетворением дракон отметил вспухающие сиреневые кровоподтёки на их лицах.

— Брось меч! — гавкнул Красная Рубаха, перекрикивая грохот волн.

Копьё смотрело прямо в грудь дракона, не двигалось ни на волос, даже когда бриг скатывался с очередной волны.

Илидор несколько мгновений скрипел зубами, подобравшись, сжимая рукоять, и палуба качалась под его широко расставленными ногами, и крылья трепетали, как паруса «Бесшумного», — а потом, быстро и коротко размахнувшись, дракон бросил меч. Прямо в Красную Рубаху. Рукоять с глухим «тыщ» впечаталась тому в живот, и моряк согнулся, Илидор сбросил руки Йеруша со своего пояса и поднырнул под копьё, схватил свой меч одной рукой, древко копья — другой, но кто-то уже намотал на кулак его волосы, а под ухо приставил лезвие кинжала. Ровно в то место, куда не так давно колол шилом жрец солнца Юльдра, и у дракона на миг ослабели колени.

— Брось меч, — скучным голосом повторил Зарян и сплюнул тягучую красную слюну — кровь всё текла из разбитой Илидором губы.

Треснутый Голос выволок вперёд Йеруша. Тоже с ножом у горла, разумеется. Бриг швыряло по волнам, кинжалы кололи кожу, проколы кровили.

Илидор, выругавшись на тему жирных отродий глубоких подземий, выпустил рукоять, и Красная Рубаха, всё ещё держащийся за живот, схватил его меч.

— Смотри, не залапай! — Велел Илидор — громко, чтобы перекрыть голос бури. — Этот меч мне очень дорог!

Красная Рубаха отступил, глядя на дракона, как на умалишённого. Зарян же шагнул вперёд, сгрёб Илидора за грудки и со всей накопившейся страстью врезал ему под дых. От этого удара дракон не улетел в море спиной вперёд лишь потому, что Зарян его держал. Согнулся пополам, зашёлся хрипом, не в силах перехватить воздуха. Рот заполнился желчной горечью, в ушах звенело, перед глазами кипела лава глубоких подземий, в лицо швыряло солёные морские брызги.

— Держать курс! — ревел на шканцах Морген Полуэльф, вторя грохоту волн. — Все наверх паруса убирать!

Призрачный корабль впереди медленно разворачивался к бригу носом. Призрачный капитан шёл за новой командой. Огромный пучинный корабль шёл не то поглотить маленький бриг, не то выдавить его с выбранного курса, но Морген Полуэльф орал «Держать ку-урс!», потому бриг «Бесшумный» нёсся прямо на сгинувший во тьме архипелаг, наперерез гигантскому призрачному кораблю, нёсся и выл от восторга.

Как давно старому бригу не перепадало настоящих опасностей! Сколько бесконечно длинных, унылых, лишних лет не бились в его борта злые волны грозных морей! До чего ж скучна и жидка жизнь, если ничто не грозит отобрать её у тебя!

Кто-то из матросов сжался в комок на палубе, кто-то вертелся вокруг себя, сплёвывая и колотя ладонями по ляжкам.

Выкрутив руку хрипящему дракону, Зарян волок его на нижнюю палубу, следом Треснутый Голос погонял пинками Йеруша. Красная Рубаха подскочил вперёд, всё ещё держась за живот, открыл дверь в ближайшую каюту. Дракон и эльф не успели даже понять, что происходит, как оказались внутри, впечатанные лицами в каютные стены. Впрочем, их тут же выпустили, на прощание несильно и обидно приложив о стены лбами. И заперли. Судя по топоту, двое моряков помчались на верхнюю палубу выполнять команды капитана, третий же остался у двери — Красная Рубаха, как было ясно по сиплому дыханию.

Когда Илидор наконец сможет разогнуться, толком вдохнуть и собрать мысли в кучу, он понадеется, что удар рукояти что-нибудь повредил в Рубахиных кишках.

Зычное Моргеново «Садить гитовы!» едва пробилось через запертую дверь. Бриг бросило под очередную волну, пол накренился. Йеруш скрючился у двери иссохшим деревцем, шипел ругательства, трогал кровоточащие порезы на шее, дёргал верхней губой и трясся всем телом.

Дыхание Илидора понемногу выравнивалось. Знать бы, что сейчас происходит наверху, насколько близко гигантский корабль и куда подевался кракен, про которого орал впередсмотрящий…

С немалым опозданием до дракона дошло: «Кракен» — название судна, а не чудища. «Кракен» — это тот самый корабль, исторгший себя из пучины, это на нём ходит капитан-призрак, который ищет себе новое судно и команду. И, выходит, сейчас Морген и его люди, эти вероломные куски акульих плавников — единственное, что стоит между драконом, эльфом и ожившим проклятием этих мест.

Знал ли Морген нечто важное и особенное о призраках Урочища или полагается на одну лишь неведомую Илидору шальную звезду, которая хранит бесшабашных моряков? Сумеет ли он уйти на «Бесшумном» от ужаса южного моря?

Нет, сегодня определённо не самый удачный день, чтобы оказаться запертыми в какой-то сумрачной норе, да ещё и без оружия!

Пол каюты ходил ходуном, крики наверху и грохот волн слились в один нескончаемый звуковой водоворот, а Илидор сидел напротив запертой двери, завернувшись в шарф и крылья, и занимался самым идиотским, что можно было делать в этой ситуации — разговаривал караулящего их матроса.

— Вы ж сами рассказали про клад! — Голосил Красная Рубаха с той стороны двери, и его крик доносился в каюту, как приглушённое гудение. — Значит, хотели, чтоб он вам не достался! Понимаете, небось: мышам сухопутным не по зубам такое, надо другим эту ношу доверить, другим, которые сильнее! Вот вы нас и накликали!

— И что же, вы теперь всё себе заберёте?

— Конечно, заберём! И уйдём в Пыжву, на той край моря. В Пыжве хорошо зимовать, да!

— Совсем-совсем всё заберёте? И мой меч — он теперь твой?

Голос Илидора полнился чернейшем отчаянием, но лицо оставалось невозмутимым, и Йеруш бы непременно обратил на это внимание, сохрани он способность рассуждать здраво, — но, похоже, Найло обронил эту способность где-то на палубе, когда ему приставили к горлу нож и он ощутил у своей щеки чужое гнилозубое дыхание.

— Меч теперь мой! Да! Справный меч, кто ковал-то?

— Гномский мастер.

— Ого!

Йеруш вцепился в свои волосы, слушая, как снаружи буянит море. Волны носили бриг по волнам, пол ходил под ногами туда-сюда, и было слышно, как вода захлёстывает палубу, и было понятно, что с каждым перехлёстом море подбирается туда, где сидят беспомощные, запертые эльф и дракон. Вода за дверью булькала, поднималась.

«Я же утону? — стучало у Йеруша в висках. — Она просочится, хлынет, затопит, и я утону».

— Уйди в угол, — вдруг тихо велел Илидор.

— А? — Найло вскинулся-проснулся.

— В угол, — повторил дракон сквозь зубы, сгрёб Йеруша за плечи и почти швырнул в указанном направлении.

Глаза Илидора горели так, что отблеск падал на ресницы, крылья дрожали — не от страха, понял эльф, и предпочёл тихонько скукожиться в узел подле двери, не задавая вопросов и не пытаясь влезть между драконом и его намерением, каким бы оно ни было.

— А если я тебе один секрет скажу? — спросил Илидор через дверь. — Про сокровище! Тогда ты вернёшь мне мой меч?

В голосе его была робкая надежда, а на лице — мрачное обещание, которого Йеруш в точности не понимал. На ум приходило что-то вроде «раскатать в блинчик».

— Что ещё за секрет? — заинтересовался Красная Рубаха.

— Ну, слушай. Только я не всё сразу тебе скажу, ясно? Я хочу знать, что получу за свой секрет!

«Бесшумный» в очередной раз нырнул под волну, и Йеруш чуть не выкатился из своего угла под ноги Илидору. Тот же, хлопнув крыльями, удержал равновесие и дальше сделал непонятное: отступил от двери, к которой с другой стороны прилип Красная Рубаха, сел на пол, посмотрел на низкий потолок каким-то оценивающим взглядом и…

Йеруш понял всё за миг до того, как каюту залил свет ярче солнечного, такой невозможный и нужный в этой мрачной дыре, и время застыло, как букашка в меду, и рядом с Найло появилось нечто большое и ещё более невозможное на корабле — только Йеруш не мог разглядеть дракона, ослеплённый сиянием и слезами.

Чудовищным ударом задних лап Илидор выбил дверь, и она впечатала под себя Красную Рубаху.

Когда Йеруш снова проморгался от хлынувшего света, Илидор в человеческом облике стоял на двери, придавившей матроса, возвращал в ножны меч и строго говорил Йерушу:

— Сиди тут и не высовывайся. Понял?

— Ты что, охренел? — шёпотом прокричал Найло дракону в спину. — Почему мы не улетаем? Илидор! Илидор!

Дракон исчез, словно причудился, сверху донёсся новый рёв Моргена, в котором Найло не разобрал слов, и корабль бросило вправо, впечатав Йеруша в стену каюты.

Он согнулся, обхватив себя за плечи. Дверь от качки немного съехала с матроса и упёрлась в стену углом. При мысли, что Красная Рубаха сейчас придёт в себя и увидит его, у Найло закостенел загривок.

Илидор не возвращался. В коридор затекала морская вода, пахла грозой, ужасом и утонувшими рыбами.

Йеруш потёр нос, отпустил и расправил плечи, решительно задрал подбородок и, едва не убившись об накрывшую матроса дверь, выбрался в коридор. Последовал за Илидором. Он не собирался сидеть тут и ждать, пока капитан призрачного корабля сделает его своим призрачным гидрологом, или пока Красная Рубаха очнётся и свернёт ему шею, или пока настанет конец времён в непонятно-чего-ожидании.

Илидор как раз увидел среди моряков Заряна и собирался хорошенько начистить ему лицо, когда качка вышвырнула на палубу Йеруша Найло. Илидор длинно выругался.

Йеруш вцепился в подвернувшиеся снасти, а бушующее море бросило ему в лицо гигантскую пенную волну, ледяную и хлёсткую, окатившую с головы до ног.

— Да ты какого ёрпыля творишь! — завопил Найло, мотая головой.

С его волос разлетались брызги, одежда влипла в тело, отчего Найло мгновенно стал похожим на птицу-ходульчика — тощую, длинноногую и слегка ощипанную.

— Ты утопить меня решило, или что⁈

Лишь проорав это в запале, Найло вдруг замер с открытым ртом, совершенно холодно, по-новому осмысливая прошлое и настоящее, и поразился от души: как в давнем своём сне, так и только что, запертый в каюте, он боялся воды. Он боялся, что вода может его убить, а это невозможно никак, если только вода не рехнулась бесповоротно или не обозналась, решив обрушить свою мощь на гидролога. Причём не на абы какого — на платинового выпускника Университета Ортагеная, который всю свою жизнь положил на то, чтобы вертеться рядом с водой, изучать все её мыслимые состояния и настроения, который всегда был с ней в куда лучших отношениях, чем с сушей или с кем-либо из живых существ, он растворялся в ней как мог, а вода всегда вилась вокруг него, как пространство вьётся вокруг старейших снящих ужас драконов.

Что за жварный шпынь впился в голову Йеруша, когда ему приснилось, будто он может утонуть, и какой дважды шпынявый жвар сейчас оглоушил реальное, живое, не приснившееся в кошмаре море, если оно пытается угробить корабль, на котором находится Йеруш Найло?

В груди его взбурлило негодование, он развернулся к борту, вцепившись в ванты, и гаркнул:

— А ну прекрати эту херню!

Море не слышало. Море ревело и дрожало, аж гудя, и вдалеке за бортом вздымалась гигантская, иссиня-чёрная волна. С призрачного парусника, который был уже в какой-нибудь паре корпусов от «Бесшумного», донёсся звонкий «тын-дын» рынды.

Заорали все, включая дракона, который на миг забыл, что может обратиться и взлететь, вцепился в трос, корабль тут же швырнуло на волнах, вырывая трос из рук, счесывая кожу с ладоней. Илидор спиной налетел на кого-то, тут же получил удар в висок — к счастью, скользящий, двинул назад локтем, не глядя. Ветер взвыл и рванул паруса; с неслышимым в грохоте криком сорвался с «вороньего гнезда» матрос, прочертил линию на фоне буйного неба, канул за борт.

Призрачный парусник накренился, будто желая прилечь. По его верхней палубе метались клоки серой дымки, такая же носилась вверх-вниз по вантам.

— Акулий хрен тебе, а не команду! — проорал ему Морген и, оттолкнув рулевого, сам схватил колдершток.

Большая чёрная волна размером с трёхэтажный дом вздыбила себя из глубин и с рёвом ринулась к «Бесшумному».

Снова заорали от ужаса все. Кроме Моргена, который хохотал, как помешанный, и Йеруша — тот смотрел на гигантскую волну сердито, словно на котёнка, нагадившего в тапок, потом перехватил воздуха и взревел, срывая горло:

— Кто тут берег потерял⁈ Какой ржавой кочергени ты творишь, тебе по гребню надавать, а? А? Ты хочешь получить по гребню и по холке, и в подошву пенделей? Прекрати эту херню сейчас же, я сказал!

Море наконец услышало его. И море дрогнуло.

Гигантская волна словно споткнулась, на полмгновения зависла без движения, сбрасывая злобный пенный гребень, а потом вдруг завертелась сразу несколькими водоворотами, словно искала, куда бы спрятаться, но не нашла и, всплеснув, рассыпалась холодными брызгами.

Рында на призрачном паруснике поперхнулась и стала издавать жалобные тонкие звяки. Бегающие по вантам клоки тумана словно завязли в киселе.

Ошалели абсолютно все, кто был на палубе и видел Найло, от Моргена Полуэльфа, который вдруг точно проснулся, до золотого дракона, который как раз в очередной раз врезал Заряну локтем в бок и уже всерьёз намерился сменить ипостась, чтобы показать драконью морду всей этой команде неотёсанных каркалыг.

Море отражалось в бешеных глазах Йеруша Найло, море плюхало неловко и смущённо, точно проспавшийся пьяница, припоминающий вчерашнее, море опадало в замешательстве.

Волны, только что бодающие борта и перехлёстывающие через них, плямкали, съёживались, всасывались сами в себя и помалу затихали под кораблём. Пена рассыпалась крошечными воздушными пузырьками. Где-то смеялся дельфин.

Ветер обмяк и перестал с воплями носиться вокруг «Бесшумного», распластался по водной ряби. Всё притихло. Заткнулась рында на призрачном корабле, и во внезапном штиле этот огромный парусник как-то растерял свою убедительность, колыхался теперь нереальной дурацкой страшилкой справа по борту. Вместо всего чудовищного безумия, которое творилось вокруг всего пару мгновений назад, настал тихий умиротворяющий плеск волн с виноватым прибулькиванием.

— И жвару эту забери! — Йеруш требовательно ткнул пальцем в корабль-призрак.

Притихшая вода тихонько сглотнула призрачный парусник, а ветер, сориентировавшись, деловито задул в единственный неубранный парус «Бесшумного», направляя бриг прямо к архипелагу Треклятого Урочища в оглушительном, бесконечном молчании.

Люди моря, разинув рты, смотрели на эльфа. Лицом капитана Моргена играла целая буря мыслей одновременно, и всю её можно было свести к вопросу «Это что сейчас такое было, каракатицу вам в чаву?». Зарян, забыв о страстном желании немедленно отмутузить Илидора, даже если это будет последним, что он сделает в жизни, деревянно покачивался: очень хотелось суеверно обернуться вокруг себя через плечо, но ещё больше не хотелось быть первым, кто сейчас пошевелится.

Никто бы не удивился, появись из пучины самое главное морское чудище, имени которого никто не называет, находясь на борту, и рассыпься это чудище в извинениях перед Найло. Прости, дескать, родич, не разглядел тебя на корабле, как мне загладить свою вину? Могу я предложить тебе согревающего чаю из осьминожьей кровищи?

Йеруш наконец проморгался от солёной воды, воинственно шмыгнул носом и рукавом отёр испарину со лба.

Очень медленно и торжественно, в полнейшей тишине «Бесшумный» заходил в воды Треклятого Урочища.

И всё могло бы сложиться иначе, не появись в этот момент на палубе Красная Рубаха. Он наконец вылез из-под упавшей двери, потеряно моргал, ощущал себя изрядно разобранным из-за боли в животе и звона в ушах. И первым, кого он увидел на палубе, оказался Йеруш Найло. Красная Рубаха, пропустивший всё произошедшее, сделал то, что показалось ему единственно верным в этой ситуации — бросился на Йеруша, сшиб его с ног и хорошенько приложил головой о доски палубы.

Немного потёршись среди людей моря, Илидор примерно представлял, сколько пренеприятных забав они могут придумать для своих пленников, когда на это есть время, и тихо радовался, что, во-первых, времени нет, а во-вторых — что этого не понимает Йеруш. Иначе, пожалуй, совсем бы оцепенел.

Оцепенелый Найло ему сейчас нахрен был не нужен.

Важно лишь, что вредительством моряки сейчас заниматься не станут, им некогда. «Бесшумный» бросил якорь у нужного острова уже в темноте, на ночь Илидора и Йерушем забросили в каюту, выставив снаружи двух матросов для охраны.

Йерушу удалось уснуть после полуночи. Илидор то и дело проваливался в дрёму, но почти сразу из неё выныривал: мешала тревога и ворчание корабля. «Бесшумный» не хотел стоять на якоре, «Бесшумный» хотел бежать дальше, наполнять ветром паруса, щекотать носом дальние воды. Ещё хоть раз, хотя бы раз поздороваться с тёплыми волнами дальних краёв и ветром чужих прибрежий, пахнущим пряными травами, покачать на снастях беспечных южных птиц, не знающих зимы.

Илидор слушал ворчание брига, плеск волн, поскрипывание, поплюхивание, смотрел в потолок.

Ясное дело, на корабле моряки не станут делать с ним и Найло ничего плохого: дураков нет после того, что Йеруш вытворил. На острове, окружённом водой, вероятно, тоже предпочтут не причинять им вреда, насколько понимал Илидор. Вернее всего, сейчас люди моря планируют оставить их с Найло на острове, когда найдут Хардредово кладвище. Забрав себе все драгоценные камни, разумеется.

Как показало утро — Илидор вовсе не переоценивал осторожность людей моря. При всей своей лихости и жестокости, они проявляли большую мнительность в отношении предметов и явлений, на которые не умели влиять, которых не могли увидеть, пощупать и треснуть. Так что моряки остереглись даже оставлять на борту их вещи, и Йеруш на рассвете садился в шлюпку, держа в руках свою котомку. А дракон выбил позволение остаться при мече, — правда, в обмен на обещание Заряна перерезать Найло глотку, если только Илидор дёрнется к рукояти.

Илидор прекрасно знал, что никто не осмелится резать Найло, и Зарян это знал не менее прекрасно. Но пока что им нужно было подобие паритета, при котором Илидор якобы верит, что люди моря выполнят хоть какую-то часть уговора, найдя клад, а люди моря якобы верят, что Илидор будет честно читать им руны и не попытается ничего выкинуть.

Впрочем, до поры Илидор и собирался читать честно: он совсем не возражал, чтобы поисками занимались люди моря. Часть рун на лоскуте Хардреда была затёрта до нечитаемости, и кто знает, о чём говорилось в той нечитаемости. Зная гномов, Илидор бы удивился, не окажись в потайке ловушек.

Две шлюпки несли к острову восемнадцать человек, одного дракона и одного эльфа. Им вслед негромко ворчал бриг «Бесшумный». Он не желал, боялся снова стоять на якоре, ему неистово хотелось нестись вперёд, взрезая волны и ловя беспокойный ветер в паруса.

Но ворчание брига слышал только дракон.

Они шли вглубь острова, растянувшись небольшой цепью, увязая в песке и засохших по осени травах. Красная Рубаха то и дело пихал в спину Илидора и Йеруша. Чаще Илидора, на которого крепко серчал из-за отобранного обратно меча и гнусного обмана: обещал ведь рассказать секрет, а вместо этого приложил дверью, ну кто бы из-за такого не расстроился?

Вдобавок никто не понял, как Илидору удалось выбить эту дверь, потому над Красной Рубахой изрядно потешались другие матросы, уверенные, что он просто плохо её закрыл.

— У тебя есть план? — улучив мгновение, прошипел Йеруш.

— Подумаю об этом, когда найдём потайку, — почти не разжимая губ, ответил Илидор.

Некоторое время шли молча, а потом дракон, решившись, добавил:

— Если она есть вообще.

— Что⁈ — подпрыгнул Йеруш и тут же получил тычка от Красной Рубахи.

Некоторое время Найло ощущал его взгляд на своём затылке. Потом это ощущение пропало, а дракон очень тихо заговорил:

— Возможно, Хардред написал послание до того, как спрятал камни.

— Ч-что? — Йеруш споткнулся сразу обеими ногами и словами. — Ты говорил, Хардред точно описал место!

— Угу. — Илидор говорил очень тихо, оттого его голос казался линялым, потерявшим жизненную силу. — Но руны трудно прочесть двести лет спустя, и лоскут был затрёпан. Одна из потёртостей в начале второго уступа похожа на руну ган.

Процессия остановилась прежде, чем Йеруш узнал, что означает руна ган, и у Найло было стойкое ощущение, что это знание его очень расстроит. Красная Рубаха подошёл сзади едва ли не вплотную, так что захотелось съёжиться, и продолжать разговор стало невозможно. Шедшие впереди моряки о чём-то спорили, Морген и Зарян размахивал руками, при этом Морген показывал вправо, на прибрежный лес, а Зарян — влево, на холмы. Морген обернулся к Илидору:

— Ты говорил, там написано: «Отыскать фонарь при свете дерева».

Дракон кивнул.

— Ну вот, — Полуэльф снова указал вправо и пошёл к лесу, больше не слушая возражений Заряна вроде «Но это ж просто дичь, якорь мне на ногу».

Красная Рубаха обеими руками толкнул в спины Илидора и Йеруша. Найло прикусил язык, беззвучно выругался и пообещал себе, что если выживет, то утопит этого моряка в самой вонючей сточной канаве самого вонючего города в Маллон-Аррае. Дракон поморщился и просто пошёл вперёд, точно зная, что не сможет никого утопить в сточной канаве, даже если будет очень этого желать.

— Руна ган обозначает намерение, не свершение. Возможно, то была потёртость на лоскуте, а возможно, Хардред не дописал послание, то есть уплыл прятать ценности и не вернулся, и…

— Не вернулся, — деревянным эхом повторил Найло.

— И этот призрачный корабль, — шептал Илидор. — Какой кочерги ему вертеться рядом с архипелагом? Дурная слава этого места появилась до или после Хардреда?

— Ты думаешь, призрак — корабль Хардреда? — очень спокойно уточнил Йеруш, чувствуя, как в груди что-то вскипает.

— Корабль, на котором ходил Хардред, — уточнил Илидор. — Что-то произошло на острове, из-за чего корабль остался здесь. Может, кто-то поднял бунт. А может, они разбились в непогоду. Я лишь знаю, что на этих островах была пиратская база, а Торопыга собирался сделать здесь потайку. Но добрался ли он до места?

— То есть ты! Хочешь сказать! — заорал наконец Йеруш во весь голос и тут же получил мощного пинка от Красной Рубахи.

Что-то хрустнуло в плече, Найло пролетел рыбкой вперёд, впечатался лицом в подлесок, счесал ладонь о корешок. Застонал от невыносимости унижения и неправильности всего происходящего.

Ведь он просто хотел создать костюм по чертежам, присланным учителем! Какой ржавой захухры он вообще оказался посреди ёршистого моря, растративший почти все деньги, окружённый дурацким беспечным драконом, так желающим видеть жизнь простой, и безумными головорезами, которых сам же и нанял по самонадёжности, наивности, глупости? На что, жвар ему в шпынь, он рассчитывал, когда решил, будто ему удастся держать в узде людей моря, находясь на их территории, в их стихии?

Как подобное случилось с Йерушем Найло, эльфом из хорошей семьи, гениальным гидрологом и первым платиновым выпускником Университета Ортагеная?

И какой кочерги сейчас, когда всё это происходит, он одной частью сознания неистово негодует, а другой — другой он согласен, что только так и должно было случиться, ведь с плохими эльфами обязаны происходить плохие вещи, а он, Йеруш Найло, глобальное разочарование своих достойных родителей, — плохой, ужасный, негодный, вечно всех разочаровывающий эльф!

С деревьев противными голосами орали птицы.

Тихо рыкнув в опавшие листья осин, Найло мысленно выдал себе пинка, поднялся на ноги, задрал нос и зашагал вперёд, в красках представляя, как топит Красную Рубаху в отхожем месте.

Илидор чему-то улыбался уголком рта.

— Мать моя каракатица!

Лес закончился на скальном уступе, на котором из куска известняка был вытесан большой, в пару ростов человека, корабль. Трёхмачтовый. Даже на неопытный взгляд Илидора, невероятно похожий на то призрачное скотство, которое охраняет Треклятое Урочище.

Сразу несколько моряков быстро обернулись вокруг себя, похлопывая ладонями по ляжкам. Налетел колкий ветерок, закружил листья в оставшемся позади лесочке.

Морген шагнул вперёд уверенно и твёрдо. Встал перед бортом известнякового корабля с видом до того требовательным, что дракон подумал, Полуэльф сейчас произнесёт напыщенную долгую речь перед этим кораблём. А потом задерёт лапу и пометит борт.

Напряжённое молчание длилось и тянулось, и наконец Полуэльф спросил, ни на кого не глядя:

— Что потом? Когда отыщется фонарь при свете дерева?

Дракон и бровью не дрогнул. Он раньше Моргена заметил аккуратно вырезанный фонарь на корме известнякового корабля, и он наизусть знал нужную часть списки. Там почти все слова были понятными, а теперь ещё их смысл стал очевиден. Даже не заглядывая в списку, дракон продекламировал:

— «Как фонарь относится к носу, так Вулбен относится к Гимблу, и следуй в сторону Вулбена, пока не наступишь на вторую дверь».

Красная Рубаха выругался, призывая сто якорей воткнуться в зад Илидора, который говорит такую непонятную чушь, а потом, давая волю своей осерчалости, ударил дракона по щеке наотмашь тыльной стороной ладони.

Илидор прикрыл глаза, сделал медленный глубокий вдох и не ударил в ответ. Хотя страшно велик был соблазн.

— И? — с убойной учтивостью спросил Морген. — Куда же дальше?

Дракон мог бы сразу сказать «Вперёд и вправо», но тогда бы никто не понял в полной мере, насколько это было сложно и насколько важен сейчас Илидор — чтец рун и носитель бесценных знаний, позволяющих толковать написанное. Потому дракон сейчас рьяно жмурился, будто что-то припоминая — хотя старые карты подземий стояли перед глазами, будто нарисованные на веках — и смотрел на солнце, шевеля губами, делая вид, будто считает. Затем мотнул подбородком на Красную Рубаху:

— Вот это от меня уберите. Оно мешает.

Красная Рубаха выругался и замахнулся снова, но споткнулся взглядом о безмятежно-звериные глаза Илидора, которые ясно говорили: в этот раз я тебе врежу ответно. Притом не ладонью и не по щеке, а кулаком и в живот.

Видно, то же самое прочитал Йеруш, потому как сделал длинный шаг назад, чтобы не помешать Илидору замахнуться хорошенько, и тут же получил упреждающий тычок под рёбра от одного из матросов.

В животе у Красной Рубахи и так было тошно и нудно после удара рукоятью, потому руку он опустил и обрадовался, когда меж ним и Илидором скользнул Косица. Кивнул, сильно выпукливая свои светлые глаза, такие жутенькие на темнокожем лице: отдохни, дескать, приятель, а то умаялся весь. И Красная Рубаха отошёл.

— Вперёд и вправо, — тут же сказал Илидор.

— Вперёд? — переспросил Морген.

Это означало, что с каменного уступа нужно спускаться в гигантскую лощину, в чашу-котлован. Подойдя к уступу, люди моря увидели, что чаша эта состоит из полуразрушенных, частично ушедших в землю, заброшенных домов и домиков, остатков сараюшек, навесов, чахлых акаций и безымянного пушистого кустарника между ними. Место явно было заброшено десятки, а то и сотни лет.

И Полуэльф, и пятеро матросов с лопатами кривились, а кое-кто ругательски шипел. Моряки определённо ожидали, что копать нужно будет прямо здесь, подле известнякового корабля.

Илидор мог бы им сказать, что рун на лоскуте еще много и поиск предстоит непростой, но ничего не сказал, ясное дело. Ещё чего. Пусть люди моря неправильно рассчитывают свои силы. Пусть они проявляют нетерпение, раз за разом ожидая близкого конца пути и раз за разом обманываясь. Тем быстрее согласятся на сделку с драконом.

Илидор пока не представлял, что это будет за сделка и как он собирается не отдать этой толпе разбойников наследие Хардреда Торопыги, но волевым усилием запретил себе переживать на этот счёт. И не пытался построить хотя бы чахленький план. Слишком много непонятностей ждало впереди, пытаться учесть каждую — всё равно что гадать о будущем по дыму костра.

К тому же, как неустанно показывала Илидору жизнь: сколько ни планируй, а в итоге всё равно придётся импровизировать.

Спускались долго: люди моря не славились ловкостью лазанья по крутым гористо-крохким осыпям. К тому же, чем ниже они спускались, тем более зловещей выглядела чаша-лощина.

Не видно и не слышно птиц, их противные голоса остаются в лесу, позади, словно зловеще-провожающие проклятия. Не течёт вода, не бродит зверьё, и даже пожелтевшие листья акаций, кажется, не шевелятся, поскольку ветер сюда не приходит тоже.

— Дурное место, — негромко припечатал Зарян.

— В самый раз для тебя, — сухо ответил Морген. — Останешься?

Зарян мотнул головой и благоразумно умолк.

Спуск забирал сильно вправо, к просторному бревенчатому дому со скатной крышей. Когда-то она была покрыта не то камышом, не то соломой, сгнившими за истекшие годы, на гниль намело земли, и неё проклюнулись семена. И крыша сделалась зелено-увядше-землистой, в проплешинах с ещё зелёной и уже высохшей травой, чахлыми подобиями земляничных кустов, грязью, а местами, казалось, под дёрном лежат пуки чьих-то длинных волос. Из-за пёстрой расцветки сверху крыша сливалась с пространством, и поначалу никто даже не понял, что это дом. Притом самый крупный из всех, что ещё стоят в лощине.

Чем ниже люди спускались, тем выше казался этот дом, словно не они к нему подходили, а он подбирался к ним, заполонял пространство, зловеще закрывал его собою. И, хотя в списке было ясное указание, что искать нужно какой-то лаз — «пока не наступишь на вторую дверь» — люди моря шли к дому, будто зачарованные его мертвенным величием.

Илидор и Йеруш остановились, Косица тоже встал, а другие моряки один за другим проходили мимо них, ступали на врастающий в землю порог, и дверной проём сглатывал их одного за другим. Двери не было. Окна скрыты покорёженными временем ставнями, точно дом закрыл руки ладонями и притворялся, что не видит незваных гостей. Между досками наросли комья густо-зелёного мха, под крышей натыканы давно опустевшие гнёзда.

Люди моря шли внутрь, в темноту, словно завороженные, пока кто-то не додумался наконец зажечь лампу. Тогда все сразу ожили и встряхнулись, а Косица, сурово сдвинув брови, указал Йерушу и Илидору на дом. Понимая, что спорить бессмысленно, те нехотя проследовали внутрь, и Косица с такой же явной неохотой пошёл за ними.

Старый дом внутри был пуст, выстужен, безнадёжно заброшен. Занесённый грудами пыли очаг — давно остановившееся сердце просторного зала, по которому нынче гуляют разве что тени воспоминаний. Обветшалые лестницы на второй этаж, иссохшие на перилах сети. Столы и лавки, безнадёжно ждущие возвращения людей, резные рыбо-змеи на дверных проёмах, ведущих в другие помещения, куда никто не пожелал заглянуть.

— Не дело мы затеяли, — пробежал по залу сиплый шёпот одного из моряков. — В дурное место правили руль.

— Негоже было приходить сюда, — поддержал другой. — Я ровно как в свою могилу гляжу.

Морген чуть повернул голову, и шепотки стихли. Только сейчас все увидели, под чем стоит Полуэльф.

Над самой большой дверью, ведущей не пойми куда и заложенной досками, висела на длинном штыре пиратская шляпа из когда-то красного бархата, а также странного вида ржавый кривой меч и коричневые перчатки без пальцев. Все эти вещи, покрытые слоем пыли и паутины, казалось, поблёскивают каким-то немыслимым образом, красуясь перед Моргеном и поддразнивая его.

Полуэльф же стоял и смотрел на них, и даже по его спине был понятен накал каких-то сложных и нетипичных для Моргена эмоций: почтенный трепет пополам с возмущением, неуверенность и неверие, алчность и ожесточённость.

Кочерга его знает, как спина могла выражать такие эмоции и как их могла вызывать старая пыльная шляпа.

— Красный бархат, — отмер наконец Зарян, тоже пялящийся на шляпу.

С десяток людей моря, выпучив глаза, поспешили обернуться вокруг себя. «Бладдан Чернобородый», — выдохнул кто-то, и ещё с десяток моряков тут же сплюнули это имя. Некоторые даже дважды.

Илидор вопрощающе посмотрел на Косицу, тот развёл руками, словно говоря: «Я очень издалека и тоже нихрена не понял».

Морген же медленно, точно во сне, шагнул к двери, над которой висела треуголка, и тут же что-то сжалось в груди Илидора, толкнуло его вперёд. Он сделал шаг, другой к Полуэльфу, и шаги эти прозвучали громко и гулко в пустом доме. Откуда-то дракону пришла уверенность, что если не вмешаться, не разорвать контакт Моргена и шляпы, то всех их выбросит за пределы действительного и возможного, и тогда уже будет очень-очень-совсем не до Хардредовой потайки.

Дурацкое ведь чувство, спокойно подумал дракон, но его тело без всякой согласованности с головой шагнуло вперёд, развернуло списку и бодрым голосом принялось зачитывать:

— «Спустившись во вторую дверь, вернись лицом к Вулбену и отсчитай к нему столько по столько шагов, сколько в Гимбле было королевских семей».

От голоса дракона в дом вернулись запахи: пыль, сырость, плесень, заброшенность, мышиный помёт. Люди отмерли и зашушукались с явным облегчением.

Морген ещё пару мгновений постоял, поедая взглядом шляпу, и обернулся к Илидору.

— На выход и направо?

Дракон кивнул.

— Ты и ты, — не глядя, Полуэльф ткнул пальцем в первых попавшихся моряков, — догоните нас, когда снимете шляпу.

Моряки нога за ногу потащились к заложенной двери, и по виду их было ясно, что они бы предпочли снова оказаться в море перед призрачным кораблём, чем тянуть руки к вещам давно сгинувшего Бладдана Чернобородого, кем бы он ни был. Остальные поспешили выбраться из дома, пока Морген не удумал ещё каких-нибудь поручений.

— И сколько в Гимбле было королевских семей? — спросил Полуэльф негромко, чуть повернув голову к Илидору.

По голосу Моргена дракон понял, что сейчас лучше не кочевряжиться, и ответил коротко:

— Четыре.

— Хорошо. Дальше что?

— «Но за кладвищем моим поспешай с чистым сердцем, — вдохновенно стал зачитывать Илидор. — Не учини на острове ни свары, ни драки, и уж тем более убийства до смерти. Кто делал такое, тот до скончания времени остался в услужении призрачного капитана, и видал я такого в достатке».

Моряки аж рты раззявили. Даже Морген. Некоторые обернулись на дом.

— Это прям так и написано? — усомнился Зарян.

— На, сам прочитай, — протянул списку Илидор.

Зарян насупился, кто-то из моряков прыснул со смеху.

— А чего ты про это раньше не сказал? — досадливо спросил Красная Рубаха.

Видимо, прикидывал, считаются ли сварой те тычки, которыми он подгонял Илидора и Йеруша всю дорогу. Ну и пощёчина, конечно.

— Я по порядку читаю, — невозмутимо ответил дракон. — А ты чего заволновался? Собираешься устроить драку или убийство до смерти?

Рубаха замотал головой. Кто-то за его спиной сплюнул, как сплёвывают дурные названия.

— Вперёд, — велел Морген.

В списке, разумеется, не было ни единой руны про драки и убийства, неуёмный дракон придумал эту дурацкую фразу на ходу. Подосадовал, что в голову не пришло ничего подобного раньше, а то ведь можно было заставить моряков проскакать весь путь на одной ноге, к примеру.

На самом деле, Илидору потому не приходило в голову дурачить моряков, что положение и так было слишком шатким, и дракон даже сейчас не был уверен, пожелают ли моряки вспороть ему живот. Шутить над жестокими и суровыми людьми моря — так себе идея, даже если ты дракон и в любой момент можешь улететь куда-нибудь ещё. Любой момент может просто не успеть настать.

Пришлось изрядно понервничать прежде, чем нашлась наконец та дверь, на которую двести лет назад следовало попросту «наступить». Крышка люка была здоровенной, словно дверь в королевский дворец, и её старательно окружили «кармашком» из сложенных друг на друга брёвен, да только за минувшие годы всё это в кочергу замело землёй и листьями, включая сам кармашек. Так что люди моря долго бродили между развалинами домов и сараюшек, пока Морген не споткнулся о край бревна, торчащий из жухлой травы, и не велел: «Тут копайте». Прошло ещё довольно много времени, прежде чем разрыли сам «карман» и крышку люка под ним.

Тут наконец вернулся один из моряков, оставленных в доме с поручением. Без шляпы. Что-то прошептал на ухо Моргену с очень виноватым видом, а Морген сквозь зубы процедил: «Удавлю» и велел этому моряку идти первым в раскопанный наконец-то лаз. Второй матрос так и не вернулся из дома.

Люди моря наверняка считали, что под люком окажется какой-нибудь не слишком большой подпол, что указанные Хардредом шестнадцать шагов приведут их наконец-то к цели. Дракон же понимал, что внизу предстоит разгадать несколько загадок. Про одну из них он ничего не понял, поскольку руны на лоскуте Торопыги слишком затёрлись — в том месте был сгиб. Про вторую загадку дракон тоже не понял нихрена, поскольку там тоже была стёрта часть рун, а в той части, которую удалось прочитать, Хардред говорил о своих домочадцах. В третьей объяснялось, как обезвредить рычаг, запускающий какую-то тяжёлую ёрпыль, но дракон не хотел его обезвреживать, а хотел понять, откуда ёрпыль вывалится, и вывалить её на моряков.

Ничего из этого делать не пришлось. Ни разгадывать загадки, ни обезвреживать ловушки, ни попадаться в них.

Когда люк начали поднимать, он развалился на части, и во все стороны посыпались подгнившие доски да проржавевшие оковки. Выдолбленные в земле ступени вели в просторное помещение, которое прежде явно использовалось и как склад, и как тайное убежище на случай кочерга пойми чего. Зимовки, войнушки с другими пиратами, игр в прятки для заскучавших людей моря? Внизу стояли стеллажи и ящики со всяким барахлом, валялись вёсла, мешки и корзины. Сам коридор распадался ещё на несколько, со множеством дверей, частью выпавших, частью покосившихся или заваленных осыпями: много где подпорки сгнили и обвалились.

Нужный коридор выглядел целым, но каждый человек, эльф и дракон остро ощутили, как ненадёжно это подземное устроение, созданное прорвищу лет назад, и как желательно поскорее завершить тут все свои дела и выбраться наружу.

Пахло чем-то вроде сгнивших грибов, и от запаха першило в горле.

Быстро, кучно и стараясь не шуметь, в качком свете ламп они отсчитали шестнадцать шагов в правую часть коридора до нужной двери. И дверь снова развалилась, в руке у отправленного вперёд матроса остались только куски щепы да корявый кусок янтаря, когда-то вделанный в дверную ручку.

Матрос обернулся к Моргену, втягивая голову в плечи, словно пнутая псина. Морген мотнул подбородком, приказывая идти дальше. Остальные следовали на удалении, растянувшись цепью.

И если бы отправленный вперёд матрос шёл этим самым коридором двести лет назад — наверное, он бы не дошёл. Но сейчас все препятствия, которые должны были остановить непрошеных гостей, безвредными валялись на полу либо истлевали в стенах. Время, которое они могли провести в мире, давно вышло.

Люди моря шагали медленно и завороженно, вертя головами, иногда перешушукиваясь.

Посреди следующего коридора лежал большой валун, частично ушедший в землю, служил невольным опорным столбом для осыпавшейся сверху земли и камней. Илидор был уверен, что где-то в стенных нишах, куда следовало совать пальцы, дабы открыть следующую дверь, давно иссох какой-нибудь яд на каких-нибудь шипах.

Дракон замедлял и замедлял шаг, захлёстнутый внезапным упадком духа. Это место, в котором годами разрушалось всё, заложенное создателями, словно шептало ему: ты видишь, видишь, как это бывает? Сколько ни планируй, ни создавай, ни придумывай — вскоре оно перестаёт иметь значение. Всё созданное разваливается на куски. Как и твои планы, хитроумные схемы и обретения, как всё, что было любимым, как и всё, что желали сохранить.

Что остаётся в вечности от того, у кого не было вечности?

В следующем коридоре было пять дверей.

— Дальше? — нетерпеливо спросил Морген.

— Я не знаю, — Илидор потёр лоб ладонью, смахивая накатившую тоску. — Тут всё развалилось.

Дракон действительно понятия на имел, какая дверь им нужна. Сейчас, пожалуй, можно было просто проверить их одну за другой — едва ли ошибка обойдётся дорого.

А жаль. Илидор рассчитывал, что к этому моменту моряков уже не будет так много.

Под ногами хрустела пыль и смешавшаяся с нею ржавчина бывших рычагов и спусковых механизмов. В стенах, защищённые от доступа воздуха просмолёнными кожухами, бессмысленно валялись грудами гномские шестерни, и давно раскрошились натянутые между ними ремешки…

Шестерни дракон чувствовал. Как и голоса других металлов, рождённых в недрах Такарона. Они звучали ещё в первом коридоре. Не то какое-то особое расположение этих предметов, не то сама связь с этим местом как будто усиливали металлические голоса, и чем дальше Илидор шёл по коридору, тем раскатистей они гремели громом, обёрнутым медовой сладостью, втекали в уши и разливались почти чувственной вибрацией вдоль хребта, вдавливались в спину между лопатками, чтобы вылиться мелкой дрожью в основании крыльев.

В этом коридоре с пятью дверьми голоса металлов Такарона слились в какофонию.

Илидор рассчитывал, приблизившись к потайке Хардреда, просто почувствовать драгоценные камни, если гном таки успел их спрятать. Но в окружившем его многоголосии металла он не мог услышать ничего, кроме собственно металла. Камни всегда звучали тише и деликатней — не могучим гулом, а нежным напевом, ненавязчивым и чуточку отстранённым — пение того, кто не стремится быть услышанным и не торжествует свою мощь, как делают это простые металлы и руды. Голоса драгоценных камней глубоки и прекрасны, но они не стремятся заглушить всё остальное, они лишь делятся с миром своей силой и радостью.

Сколько же всего Хардред тут разбросал!

Оловянная посуда. Покрытые свинцом дверные петли. Остатки стальных буров. Куски проволоки. Кочерга… знает что ещё. Как будто Торопыга нарочно скупал у такаронских гномов всякий подземный хлам, подозревая, что однажды некто, чувствующий камень и не имеющий прав на его наследие, придёт исследовать потайку.

Да, наверное, Торопыга действительно всё это скупал и кропотливо раскладывал здесь. Тёртый он был гном и сам большой охотник до вещей, которые ему не принадлежали. Уж наверное озаботился защитить собственное кладвище от таких же пройдох, каким был сам.

— Илидор, — вкрадчиво вымолвил Морген Полуэльф. — Ты завёл нас слишком далеко, чтобы чего-то не знать. Ты ступаешь по охеренно тонкому льду.

Косица за спиной Моргена деловито сгрёб Йеруша поперёк груди. Во второй руке Косицы тускло блестел морской кинжал — тонкий, гранёный, прямой.

Дракон заставил себя дышать медленно и спокойно, двигаться плавно. Развернул списку.

— Тут сказано: «Когда увидишь ходов столько, сколько без меня гномов в нашем доме…», а дальше было затёрто, так что ничего невозможно понять, а потом: «в сторону окна, под которым спит наш самый…» и дальше три руны, которые я просто не понимаю, как собрать в слова. Потому я правда не знаю, куда дальше.

— Так. Этого — держать.

Косица, повинуясь указанию Полуэльфа, толкнул Йеруша под колено, и тот рухнул на четвереньки, выругавшись сквозь зубы. Деловито, без злости и без жалости, Косица схватил Йеруша за волосы, прижал его голову к своей груди. Поднял нож.

— Я не могу рассказать того, чего не знаю, даже если ты его зарежешь, — как мог спокойно произнёс Илидор, прикидывая, не стоит ли перекинуться в дракона.

Может, стоит, может, нет.

— Никто никого не режет, — оскорбился Косица.

В руке Полуэльфа тоже возник морской кинжал, такой острый, что даже смотреть на него было больно. В рукоять был вделан неогранёный красно-розовый камень. Интересно, подумал Илидор, Полуэльф знает, что камень ненастоящий, или принимает его за какой-нибудь топаз или рубеллит?

— Ты, — Полуэльф ткнул кинжалом в сторону Илидора. — Встань туда к стене.

Дракон послушно проследовал, куда было велено. Он думал, к нему тут же подскочит Красная Рубаха или Зарян, но оба предпочли держать себя на расстоянии от Илидора. Оба понимали, что затевать свару и уж тем более резню — не ко времени, и команды такой не было, но терпение у обоих давно закончилось, а кинжалы остались.

Двое других моряков подошли к Илидору, один встал за спиной, и дракон на это нервно дёрнул плечом, второй привалился к стене прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, и уставился Илидору в глаза.

У дракона не было ни малейшего желания играться в гляделки с каким-то остолопом, потому дракон стал коситься на Полуэльфа.

— Ты, — Морген ткнул кинжалом в сторону моряка, которого назначил впереди идущим по подземной норе. — Открывай. Сначала эту.

В напряженной ожидающей тишине прохрустели осторожные шаги, и матрос толкнул указанную дверь. Она не поддалась. Толкнул снова, ещё и ещё раз.

— Ты, — Полуэльф посмотрел на Красную Рубаху, мотнул подбородком. — Следующую.

— А чего сразу я, — пробухтел Рубаха.

В землю меж его ног вонзился кинжал с красно-розовым камнем в рукояти.

— Следующую.

Втянув голову в плечи, Рубаха маленькими шагами потопал к указанной двери. Морген неспешно подошёл, вытащил из земли кинжал, не глядя, отёр его о жилетку ближайшего матроса.

Люди моря избегали взгляда своего капитана, все смотрели под ноги или же делали вид, будто поглощены наблюдением за матросом, который, пыхтя, толкает первую дверь и уже начинает потеть.

— Может, её нужно тянуть? — Подал вдруг голос Йеруш Найло.

Косица стукнул его рукоятью кинжала в висок, и Йеруш потерял охоту острить.

На двери, к которой подошел Красная Рубаха, висел мудрёный замок с тремя вращающимися дисками. Рубаха осторожно потрогал саму дверь, потом внешний диск. Попробовал повернуть его, но только с противным «т-ш-ш» проехался мозолистыми пальцами по холодному поржавевшему металлу. Ещё помявшись, сообщил, что за дверью наверняка яма с отравленными кольями.

Морген холодно ответил, что сам закинет Рубаху в такую яму, если тот немедленно не откроет замок. И добавил непонятное «Если там ещё есть вода, конечно».

Тут первый матрос, всё налегавший на дверь, одолел наконец её сопротивление, хорошенько приложившись плечом. Дверь распахнулась и матрос, влекомый собственным напором, влетел в задверную нишу, там сшиб опорный столб, и сверху на него обрушился град булыжников. Матрос только и успел, что дрыгнуть ногами.

— Твою бездну, — закатил глаза Морген. — Вытащите его оттуда. Ты и ты.

Но никто не успел приблизиться и схватить бедолагу за подёргивающиеся ноги, чтобы вытащить его из-под завала: булыжники всё сыпались и сыпались, а потом стали вдруг сползать вниз вместе с телом. Это выглядело так, словно каменный монстр схватил в пасть половину человека и вместе с ним теперь уходит в свою нору под землю: нелепо торчащие ноги в паршивых башмаках ещё дёрнулись раз и другой, а потом их стало всё быстрее затягивать в задверную нишу, а булыжники всё сыпались, и ноги затягивало всё дальше, а потом вдруг и булыжники, и влекомое ими тело рухнули, продавив своим весом что-то в полу.

Матросы в голос ругались, тело их приятеля рушилось в невидимую уже бездну среди гулкого перестука камней. Когда закончились камни, сверху посыпался металл: оловянные миски, дверные петли, сломанные ножи, куски проволоки… Всё рушилось и падало вниз бесконечно, словно под этим убежищем находилась бездонная бездна — а может, там и впрямь бездна, думал Илидор, у которого уже заходил ум за разум, может, под этим местом ползают в своём неведомом мире гигантские черви вроде такаронских хробоидов, родившиеся от буйства моря.

Когда наконец прогрохотались булыжники, унесшие человека, когда перестали сыпаться сверху куски металла, донимавшее Илидора многоголосье сломалось. И когда распался слаженный хор металлов Такарона, в первый миг дракону почудилось, будто он оглох.

А потом услышал. И дрогнул бровями.

— Сюда.

Все обернулись к Илидору. Он указывал на четвёртую дверь — ближайшую к тому месту, где стоял. И все посмотрели на эту дверь, включая того придурка, который неотрывно пялился дракону в глаза, даже когда камнепад затягивал в бездну его приятеля.

— Так. — Морген подошёл поближе. — Откуда ты это узнал?

— Понял, как сложить те три руны, — спокойно соврал Илидор, глядя прямо в лицо Полуэльфу. — Когда упали камни, я понял.

— Ну что же, давай, — приветливо улыбнулся Полуэльф. — Открой дверь.

Йеруш что-то пробормотал, Косица раздражённо велел ему заткнуться. Моряки зашушукались, Красная Рубаха с огромным облегчением отошёл от двери с тремя дисками.

Нужная дверь тоже, разумеется, оказалась заперта, причём замков на ней не было. «Какой кочерги?» — тихо пробормотал дракон.

— Посветите кто-нибудь.

— Сам себе посвети, — буркнул ближайший моряк, державший лампу.

Илидор пожал плечами, подошёл, взял лампу. Дёргая дверь так и эдак, понял, что замок находится на границе её нижней трети. Некоторое время спустя нашёл в коробе едва заметное прямоугольное отверстие для ключа.

Ключ. Ну конечно же! Можно не сомневаться, что в какой-то из затёртых частей кожаного лоскута были руны про ключ!

Илидор представил, как сейчас попытается что-то объяснить Моргену, посмотрел на подобравшихся людей моря, на Йеруша, которого Косица так и держал на коленях, запрокинув ему голову, открывая тонкую кожу на горле с такими близкими синими венами… Илидор медленно выдохнул, так же медленно вдохнул и в три удара с ноги вынес к хробоидовой бабушке дверь вместе с замком.

Драконам не очень-то нужны ключи.

— Ну я же говорил, — пробормотал Красная Рубаха в повисшей тишине.

Потом всё случилось быстро. Моряки хлынули к двери, Косица выпустил Йеруша, тот отпрыгнул к стене и согнулся там, шипя и ругаясь на затёкшие ноги, стал покачиваться и позвякивать нашейными украшениями. Морген вырвал у кого-то фонарь и поднял его повыше, Илидор первым шагнул в комнату за упавшей дверью, и сразу же прихлынувшие к нему моряки схлынули обратно, рассыпались по коридору, словно брызги волны, убившейся о волнорез.

— Призрак!

Те, кто успел заглянуть в комнату, теперь крутились вокруг себя, колотили ладонями по ляжкам, сплёвывали страшное слово, крутились и сплёвывали, не в силах остановиться, выпукливали шалые глаза. Не успевшие заглянуть в комнату отбегали подальше.

— При-изра-ак!

Два моряка выскочили в первый коридор, ещё двое отступали к нему же, выставив перед собою лопаты, многие прижимались спинами к стенам и в ужасе таращились почему-то на Моргена. Все думали о призрачном корабле, все думали о его капитане, который ищет себе новую команду, но кто же мог представить, что кто-то из его нынешней призрачной команды находится на суше, под землёй?

Наверняка записка о кладе — ловушка, в которую попались алчные люди моря! Теперь им не выбраться из этого гиблого места иначе, чем на призрачном корабле, имя которому «Кракен»!

Наверняка на острове есть и другие призраки, которые прятались до поры, а теперь вытекают из своих укрытий! Наверняка они уже обступили подземное убежище и караулят живых моряков, которым никуда от них не деться с проклятого острова посреди проклятого архипелага! И запертый в комнате призрак теперь свободен, вот сейчас он двинется к людям из могильной тьмы своей комнаты, он раскинет руки, восхохочет призрачным ртом…

Морген Полуэльф, внешне невозмутимый, словно утёс в заволновавшемся море, шагнул к двери, держа фонарь над головой, и посмотрел в комнату поверх плеча Илидора.

В ней стояла старая, покрытая грудами пыли мебель: тахта, сундук, стул. На полу лежало нечто, прежде бывшее плетеным ковриком, в стены были вделаны крюки для ламп. А призрак сидел на кровати, прямо напротив двери. Призрак бородатого, немолодого, высохшего гнома. Обхватив свои колени, точно ребёнок, он покачивался из стороны в сторону и негромко напевал: «Насмешку бросай в лицо врагам! Теснее ряды! Разворот и удар!».

— Чтоб тебе медузами блевать, — непонятно кому пожелал Морген и отступил обратно в коридор. — И где он спрятал камни?

Кто-то из моряков всхрюкнул. Камни! Кто в такое время способен мыслить про наживу, а не про то, как бы унести ноги из этого места?

Илидор не двигался.

— Камни, — повторил Морген.

— Пусть этот поищет, — предложил Косица, кивая на Йеруша.

Найло медленно выпрямился, глаза его заблестели.

— Нет. — Морген ткнул Илидора рукоятью кинжала в плечо. — Ты иди. Не вздумай что-нибудь выкинуть.

Пираты, затаив дыхание, смотрели на Илидора, ожидая возражений, ругани, попытки к бегству… но Илидор покладисто шагнул в комнату.

Его лампа тут же погасла.

Никто не издал ни звука. Слышно было только, как осыпается песок в недавно отворенную яму, да напевает призрак: «И волны споют о конце твоего пути»…

Потом в комнате гулко стукнуло, и снова всё умолкло. Что-то проехалось, кажется, по стене, шершаво, с нажимом. Морген поднимал фонарь и, щурясь, вглядывался во тьму, но свет падал только на порог, дальше его ел мрак, а подходить ближе Полуэльф не спешил.

«Звенит кирка, хрустит руда, поёт харчевенный народ! Летит дракон, крушит кордон, громит харчевню, гнома жрёт!».

Хруст, шуршание — шаги. Пение обрывается. Несколько очень долгих мгновений все прислушиваются к тишине, а потом темнота выплёвывает приглушённое «хлоп». И снова «хлоп». Словно некто с усилием опускает сложенную ковшиком ладонь на нечто мягкое, а может, это призрак с усилием втирается в живое тело, чтобы занять его место.

Как призрачный капитан корабля, что рыщет подле Треклятого Урочища в поисках новой живой команды, так и призрачный потерявшийся гном, сидящий в подземном убежище на одном из островов, жаждет обрести живое тело.

Все неотрывно смотрели на дверной провал, проглотивший Илидора, и даже двое моряков, выскочившие было в первый коридор, вернулись обратно. Подниматься наверх вдвоём показалось им менее удачной идеей, чем держаться команды и капитана.

— Он сгинул? — очень тихо спросил наконец Красная Рубаха с надеждой и ужасом одновременно.

Полуэльф покосился на него, и Рубаха вжал голову в плечи, поняв, что сейчас ему придётся идти и проверять, сгинул там Илидор или нет, но Морген не дал такого приказа, а сам шагнул вперёд, и свет его фонаря застенчиво осветил непроглядный мрак.

«Черная бездна, бездонный мрак, бушприт прорежет туман. Смерть — мой попутчик! Меня поведёт, как пена, седой капитан»…

Что остаётся в вечности от того, у кого не было вечности?

— Оно его сожрало, — просипел Красная Рубаха.

Морген сделал ещё шаг. У тахты что-то шевелилось.

— Выходи, или я тебя вытряхну.

Во тьме произошло шевеление и приближение чего-то из тьмы, Красная Рубаха охнул и отпрянул, другие моряки подались кто вперёд, кто назад, Морген стиснул рукоять кинжала… Из комнаты вышел Илидор. Стоило ему шагнуть за порог, как пение оборвалось.

— Это ты или не ты? — шёпотом спросил Косица.

Илидор его не услышал. Нашёл взглядом Найло. Как-то нехорошо, оценивающе оглядел моряков… словно еду.

Морген Полуэльф требовательно протянул руку, и в этом жесте было столько категоричной властности, что Илидор бы не удивился, заговори сейчас Полуэльф голосом ледяной драконицы Хшссторги. Он помедлил, ещё раз оглядел моряков. Косица стоял рядом с Йерушем, недвусмысленно поигрывая кинжалом.

Дракон чуть сжал губы, отвернулся и положил на ладонь Моргена небольшую шкатулку, всю во въевшейся пыли и ошметках паутины.

Моряки разом оживлённо загомонили. Косица, глядя во все глаза на шкатулку, на всякий случай приставил кинжал к боку Найло, но Йеруш, уже изрядно уставший бояться людей, которые постоянно тыкают в него ножами, даже не обратил на это внимания.

Полуэльф поставил на пол фонарь медленно, сохраняя вид вроде бы невозмутимый, и только капли пота над верхней губой выдавали его волнение. Он долго не мог сообразить, как открывается шкатулка — явно того же самого не мог понять в темноте комнаты Илидор — но наконец, едва не вывихнув палец, сумел сдвинуть что-то на донышке, и крышка с сухим «крак» откинулась.

В шкатулке лежал холщовый мешочек, который Морген уже с явным нетерпением развязал. В мешочке многообещающе постукивало.

Люди моря подходили всё ближе и ближе, освещая Полуэльфа своими фонарями и лампами, и наконец в их свете на ладонь Моргена посыпались из мешочка огранённые камни. Ярко-красный рубин размером с ноготь мизинца. Две, три, четыре идеально-круглые перламутрово-белые жемчужины. Что-то почти чёрное, потом сиреневое, зеленоватое… Десятка два драгоценных камней.

Десятка два драгоценных камней, любого из которых хватит на сытую, пьяную и развесёлую зиму в любом портовом городе, куда могут домчать паруса брига «Бесшумный».

— Славно, — кивнул Морген.

Илидор непринуждённо перетёк к стене и прислонился к ней плечом. Может, если дела примут совсем плохой оборот, а он будет окружён моряками только с трёх сторон, то успеет перекинуться в дракона. Косица уже не тыкал в Йеруша ножом, а переместился поближе к капитану и его добыче.

Морген ещё мгновение помедлил, принимая, как видно, окончательное решение, и заключил:

— Теперь мы отправимся в Пыжву. А вы останетесь здесь.

Илидор едва сдержал облегчённый вздох. Он видел, как расслабились плечи Косицы, как насупился Красная Рубаха и сложил руки на груди Зарян. Но большинство моряков отнеслось к решению Моргана как к чему-то малозначительному: люди видели добычу, люди больше не слышали призрака, людям пекло наконец выйти наружу, где наверняка уже начало смеркаться, и убедиться, что снаружи нет призраков, а затем со всей возможной скоростью покинуть Треклятое Урочище.

Отправиться в развесёлую Пыжву, продать камешки и зимовать в тёплом крае в своё удовольствие, пить чаву, тискать девок, жрать от пуза, горя не знать.

А Морген смотрел на Йеруша, и подрагивали от сдерживаемой улыбки уголки его рта. Он забавлялся, наблюдая, как бессильная ярость распирает Найло, треплет рябью его лицо, колотится жилкой на шее, сжимает его кулаки, скрипит его зубами. Полуэльф смотрел на Йеруша и медленно пересыпал драгоценные камни из ладони в ладонь.

Цок-цок-цок-цок, почти черный гранат, венозно-красный рубин, сиреневый сапфир, а может, циркон, три жемчужины, зелёный изумруд, а может, турмалин, цок-цок-цок, цок-цок-цок твои планы и надежды, Йеруш Найло, глупый порядочный мальчик из хорошей семьи, цок-цок-цок твоей наивной уверенности, будто ты способен вести серьёзные дела с серьёзными людьми, вот смотри: рубин, три жемчужины, изумруд или турмалин, циркон или сапфир, цок-цок-цок…

Илидор тоже смотрел на Йеруша — предостерегающе: только не выкинь какую-нибудь дурость, только не ляпни ничего, пожалуйста, пожалуйста! — и пропустил тот миг, когда к нему шагнул один из матросов с топориком наперевес. Ещё двое материализовались из теней сбоку. Крылья едва заметно приподнялись над лопатками Илидора.

— Знаешь чего, ты меч нам отдай. Дорогой, небось.

Как живой, он выпрыгнул из ножен и сделался продолжением руки Илидора. Несколько человек заговорили разом, крылья драконьего плаща едва слышно хлопнули, моряки один за другим оборачивались к Илидору. Только Морген с Йерушем всё смотрели друг на друга и переругивались взглядами.

— Последний, кто пытался отобрать этот меч, до самой Пыжвы будет срать кровью, — спокойно напомнил Зарян.

Он стоял поодаль, привалившись плечом к стене и освещённый дрожащим светом лампы. Багровел кровоподтёками, которые оставили драконьи кулаки, и выглядел как ожившее напоминание о всяческих неприятностях.

— Трусишь, что ли? — нарочито хохотнул моряк с топориком.

— А ты если не трусишь, то дурак. Мне лично ни к чему на него лезть, и так подохнет. Но если кто желает навалиться, так не томите. На воздух хочу.

— Вы не настолько тупые, чтоб выходить в море с нашими вещами, — тихо изрёк Илидор. — Поверьте.

И троица отступила, ворча.

Дракон отметил, что Морген молчал и не вмешивался. Словно оставлял матросам на откуп право принять своё решение, ошибиться в нём и выбыть из предстоящей делёжки добычи. Ну или кочерга его знает, что там было на уме у Моргена. В любом случае, Илидор сомневался, что до Пыжвы дойдёт много моряков, которым доведётся поделить то, что Морген считает добычей.

Полуэльф же провёл по лицу Йеруша Найло последним, долгим и насмешливым взглядом и сделал полшага назад. Йеруш дёрнулся к нему, словно привязанный верёвочкой. Найло как будто вообще не очень замечал, что происходит вокруг: с того момента, как на свет появились камни, он смотрел только на Моргена. Только на гранаты, изумруды, сапфиры, которые тот пересыпал из ладони в ладонь, словно пригоршню зёрен.

Смотрел отчаянным взглядом на свою цель, уверенно заграбастанную чужими руками по праву сильного, наглого и превосходящего числом. Едва ли сознавая в этот момент себя, едва ли способный думать о чём бы то ни было, кроме камней, Йеруш сделал шаг и ещё шаг к Моргену, и очнулся, лишь когда Илидор выбросил едва ли не в лицо ему ладонь со скрюченными пальцами.

Найло остановился. Что он сейчас мог, в самом деле? Топать ногами и орать на потеху людям моря, доставить Моргену ещё и такое удовольствие? Вот уж нет. Йеруш скрипнул зубами, задрал нос и стал смотреть поверх плеча Полуэльфа.

У Илидора, возможно, есть план получше — да, почему бы ему не превратиться уже наконец в огромную ёрпыль с крыльями и…

— Я хочу оставить себе на память один камешек, — заявил Илидор очень спокойно и как о чём-то крайне незначительном.

Глядя в глаза Полуэльфу, сделал мягкий, текучий, очень плавный шаг вперёд, потом ещё один и ещё.

— На такую короткую память, которая нам осталась, сгодится любой из камней, и пусть это будет самый невзрачный.

Он так быстро цапнул камень, что Морген не успел даже шлёпнуть Илидора по руке, не говоря уж о том, чтобы перехватить её. Моряки в один голос охнули, а потом неожиданно заржали, радуясь, что Моргена кто-то уделал так мелко и по-детски, смешно и очень безопасно, и что уделал Моргена тот, что скоро сдохнет, притом весьма паскудной смертью. Ладно уж, пускай этот человек, приведший их к жирной добыче, порадуется немного перед тем, как сдохнуть. Это куда как приятней, чем отчаянные крики и бесплодные мольбы.

Конечно, всегда неловко оставлять кого-то умирать посреди моря, но — такова жизнь. В любом начинании можно выиграть, а можно проиграть. Что до простаков, которым достало глупости просить Моргена Полуэльфа о помощи в поисках клада, — такие лишь потерять и могли!

Илидор почему-то не выглядел как тот, кто собирается сдохнуть в обозримом будущем. Он спокойно держал камень на открытой ладони, словно предлагая забрать его обратно, если Морген против, сиял глазищами и тихонько напевал, не размыкая губ.

Йеруш смотрел на дракона, как на безумного. И с надеждой. Тоже безумной.

Камень, как и отметил Илидор, был удивительно невзрачным, и Моргену вовсе ни к чему было забирать этот камень обратно. Размером с ноготь, какой-то серо-сумеречный, словно полупрозрачный кусок угля, невыразительный и глухой в жёлтом свете лампы. Мусор, неведомо как попавший в компанию переливчато-сверкающих благородных камней и шутки ради огранённый неведомым ювелиром.

В самом деле, почему бы не подарить этот никчемный камень обречённым на смерть простачкам, которые так любезно привели команду к настоящим ценностям? Хотя Моргену вроде как и хотелось треснуть этого нахального придурка, вернуть обратно пусть невзрачный, но честно отобранный у простачков камешек — однако обстановка вдруг неуловимо перестала к этому располагать.

Полуэльф снисходительно улыбнулся, погладив большим пальцем бок кровавого граната.

— Хорошо. Оставь себе этот хлам, как последнее утешение.

Пение оборвалось, Илидор улыбнулся ещё шире. Морген отвёл взгляд от сумеречного камешка, ссыпал оставшуюся добычу обратно в мешочек. Царапнулось в груди дурацкое ощущение, что его нежданное спокойное благодушие как-то связано с бессловесным напевом.

А Илидор уже принялся напевать что-то другое, и Морген отогнал от себя придурошную мысль, мотнул головой, развернулся и пошёл прочь, и за ним поспешила команда — всем вдруг сделалась невыносимой мысль провести ещё хоть миг рядом с теми, кого они оставляли на острове, обрекали на смерть.

— Что! Это! Было⁈

Йеруш схватил Илидора за грудки и принялся трясти. Дракон болтался в руках Найло и хохотал, как помешанный, закинув лицо к небу, и солнце гладило его щёки, и золотые волосы полоскались на ветру.

— Что это, нахрен, было, Илидор⁈ Какого бзыря ты их отпустил⁈ Они же всё забрали! Да всю кафедру гидрологии можно было одеть в подводные костюмы, если продать эти камни! А ты! Ты просто дал уйти этим жварным шпыням ёрпыльной захухры!

Дракон смеялся до слёз, отирал глаза тыльной стороной ладони. Сумеречный камушек был зажат в его второй руке.

— Какого шпынявой кочерги ты не перекинулся в дракона и не разогнал это отребье? Какого ёрпыля ты дал им уйти с камнями? На кой забрал эту бесполезную жварную стекляшку, ты, ты, самый тупой дракон из всех тупых драконов!

— Ну всё!

Илидор ловко перехватил руку Йеруша и так же ловко завёл её Найло за спину. Тот вякнул, согнулся и прошипел-прохрипел:

— Ты хотя бы сможешь вынести нас отсюда?

— Ага, — беспечно ответил Илидор и разжал свою стальную хватку.

Йеруш выпрямился и, сопя, повёл плечом туда-сюда.

— Я примечал по пути острова и всякие скальные обломки, их достанет, чтобы я мог переводить дух по пути. Постараюсь донести нас до берега дня за два… Надеюсь, на каком-нибудь острове найдётся хотя бы немного воды. И, надеюсь, поверенный в Гребло не такая же сволочь, как эти плавуны, и не успел ещё потратить твой задаток.

— Ладно, ладно, хорошо, я понял, хотя ни хрена не понял, но мы не сдохнем в этой дыре, так что я почти счастлив!

Йеруш обхватил себя за плечи и принялся вышагивать туда-сюда, очень стараясь чеканить шаг, но бесславно увязая в песке.

— Ну какого ёрпыля ты их отпустил⁈ — заорал снова.

— Да уймись, Найло! Их было слишком много! И мы с тобой всё равно не умеем управлять кораблём!

Йеруш принялся скакать по песку, вбиваясь в него пятками и бессвязно вопя. Вероятно, это значило нечто вроде «Может, ты и прав, но моя ярость требует выхода», однако Илидор даже не смотрел на Йеруша — дракон провожал взглядом уходящий корабль и улыбался.

— Почему, Илидор? Почему, зачем и, главное, нахрена⁈

Дракон улыбнулся так искренне и светло, что у Йеруша заболели зубы.

— Этот бриг так хотел ещё хоть раз увидеть дальние воды! Он просто умирал в Гребло на приколе, он там стоял так долго и так безнадёжно, и ты бы знал, как это невыносимо — стоять на якоре, имея паруса…

— О-о-у-а-а-а! — возорал Найло. — Теперь мы ещё с кораблями тетешкаемся, отлично, да ты серьёзно, что ли, Илидор! Может, спеть кораблику песенку? Покрошить ему хлебушка? О-о-о, ну почему же ты такой дракон, Илидор, это невыносимо, ты понимаешь меня, понимаешь, да, я тебя не выношу-у! У меня просто всё в животе связывается морским узлом, вот тут, вот прямо всё закручивается ромбододэкаэдром, настолько сильно ты перетряхиваешь мне кишки до самых кишок!

С каждой фразой голос Йеруша взвивался всё выше и пугал жирных чаек в небе, а дракон словно и не слышал — смотрел и смотрел, как уходит вдаль по волнам старый бриг «Бесшумный».

— Ну какого ёрпыля ты выпросил у Моргена этот бесполезный кусок стекла? Не мог забрать что-нибудь сто́яще? Что мы теперь будем делать? Ты понимаешь, что теперь всё, теперь мадори Ллейнет меня точно живьём сожрёт⁈ У нас был такой роскошный шанс, а мы его выпустили прямо из рук! Но ведь я не могу допустить провала с этим проектом, ни с каким другим проектом, ну скажи, что ты понимаешь меня, драконище! Скажи-и!

Илидор снова рассмеялся, наконец обернулся и разжал кулак, с видом фокусника протянул Йерушу камень. При дневном свете тот переливался, словно лужица жидкого серебра, а в глубине у него таилась сумеречность грозового неба. Найло против воли утих и залюбовался игрой холодного света в потёках мрака, и даже орать вдруг как-то расхотелось. Йеруш наклонил голову, клюнул воздух и стал смотреть на серебристо-сумрачные переливы.

— Я забрал именно его потому, что это — единственный драгоценный камень из всей заначки Хардреда, — медленно, с удовольствием проговорил Илидор. — Все остальные — полудрагоценные или вообще стекляшки. Нет там никаких гранатов, изумрудов и прочего. Есть довольно приличный жемчуг, несколько топазов, но и только. А всё что выглядит как драгоценные камни — это подделки, Найло. Все, понимаешь? Стекло, смола, краска, не знаю, что ещё. Единственная стоящая вещь — вот она.

Йеруш задохнулся, застонал, вцепился в свои волосы и принялся их трепать, как безответную зверушку. Во всей этой беготне он умудрился напрочь забыть, что дракон чувствует драгоценные камни, чувствует их издалека и безошибочно. В отличие от каких-то там портовых забияк, гнусных полуэльфов и даже от гномов, которые много лет прожили под землёй и оказались достаточно лихими, чтобы выйти в надкаменный мир и покорить себе море.

Всё это чушь и блажь, и море не покоряется никому.

— Я не знаю, как называется этот камень, — немного смущённо признался Илидор, — но он очень ценный. Он звучит громче рубинов, Найло, честное слово, я точно это знаю, я как-то находил рубины в подземной шахте в Варкензее…

Дракон махнул рукой.

— В общем, покажи этот камень толковому ювелиру, он будет в восторге. И прекрати уже орать, как помешанный, даже если ты помешан.

Йеруш осторожно, с совсем другим уже выражением лица принял от Илидора камень. Сначала хотел положить его в кошель, но тут же одумался. Раскопал в котомке небольшой холщовый мешочек, бережно поместил в него серебристо-грозовой камешек.

— Когда полетим?

Илидор сунул руки в карманы и нога за ногу прошёлся вдоль кромки воды.

— Морген уйдёт подальше — и полетим.

— А ведь этого засранца ждёт тот ещё сюрприз, — осклабился Йеруш. — Надеюсь, ему будет икаться до самой весны. Или он сдохнет с голоду за зиму в этой его Пыжве. Или команда его порвёт на тряпки, а потом их самих тоже кто-нибудь порвёт, или они сдохнут от холеры на самых гнусных вонючих задворках! Даже не знаю, что меня бы устроило больше, вот ты как думаешь, вот тебя бы что больше устроило, дракон, а?

Илидор молчал и улыбался, глядя вдаль. У его ног тревожно ворочалось и ворчало море, разгоняло барашками волны на край окоёма. По их спинам скользил-уходил к горизонту бриг «Бесшумный», и заново окрылённый ветер играл в его парусах, цеплялся за снасти и напевал по памяти песню, которую услыхал как-то раз от золотого дракона.