Дракон среди нас

Много ножек из ничего

Всё завертелось в конце сезона горького мёда по эльфскому календарю — разумеется, с подачи Йеруша. Доехав в запряжённой мурашами телеге до южной оконечности Старого Леса, Илидор и Йеруш попрощались с попутчиками, повернувшими на восток, и пешком двинулись дальше на юг. Без всякой ясной цели — как шутил Илидор, вспоминая слова Конхарда: «Чтобы показывать новые места неуёмным букашкам в своей голове».

Сейчас дракона это полностью устраивало. Чем дальше они уходили от Старого Леса и Такарона, тем меньше давил в спину золотого дракона выжидающий взгляд его отца-горы.

Они с Найло шли по холмам, мимо мелких зацветших за лето речушек, убранных полей, частых людских и редких эльфских поселений. Собирали в лесах грибы и осенние ягоды, ставили силки на мелкое зверьё, жгли по вечерам обычнейшие костры из веток и были настроены друг к другу как никогда миролюбиво.

Иногда пастухи козьих и коровьих стад угощали путников молоком, творогом и мёдом в обмен на сушеные лечебные травы из Старого Леса. Иногда Илидор и Йеруш ночевали в каком-нибудь посёлке, людском или эльфском, чутко ловили отголоски новостей из большого мира — но те по большей части оказывались не новостями, а старостями, а то и вовсе байками или неумными сплетнями. Ни слова про драконов и Донкернас не было сказано жителями этих земель.

Иногда путники прибивались к раннеутренним рыбакам и подолгу пялились на камышовые поплавки в прохладной серой воде. Валялись в кучах опавших листьев, которые поселяне ещё не успели поджечь. Дышали и не могли надышаться прозрачно-пряным осенним воздухом, напитанным тяжестью грядущих затяжных дождей, сыростью глубоко вспаханной земли, запахами кислых ягод, забродивших на кустах.

Обсуждали письменность гномов и эльфские героические эпосы. Дважды по ночам летали — сугубо вынужденно: в небе было холодно и ветрено, Йеруш до трясучки боялся полётов, а Илидор не терпел наездников. Зато за малую часть ночи им удавалось выбраться из глухих непроходимых лесов и преодолеть солидные отрезки пути на юг, вслед за перелётными птицами.

Куда ещё двигаться после излома осени, если не к югу?

Они не строили планов и не заговаривали о целях. Во всяком случае, Илидор был уверен, что они оба по молчаливому соглашению не задают вопросов «А дальше-то что?», стремясь растянуть, продлить это зависшее безвременье.

Но, разумеется, цель у Йеруша была, и выяснилось это на самом деле довольно скоро. В один не особенно прекрасный прохладный день он внимательно изучил ничем не примечательный дорожный указатель, удовлетворённо хмыкнул и подобрался, словно охотничья собака длинь, учуявшая грызуна. Или словно Йеруш Найло, узревший очередное кочерга знает что.

Илидор тоже посмотрел на затрёпанный дождями указатель и не понял, чего тут хмыкать. По направлению прямо значился посёлок Норка, направо — Большое Душево. Йеруш уже свернул направо, зашагал быстрее, бодрее, вцепившись почти судорожно в лямки своего небольшого рюкзака, воинственно сопя и подёргивая правым плечом.

Налетел прохладным стаккато ветерок, взмурашил шею.

Илидор повернул направо вслед за Найло, ускорил шаг.

— Что ты там увидел?

Йеруш, выдернутый из каких-то мыслей, покосился за спину досадливо, но ответил. Он уже знал: если не ответить — Илидор просто остановится, поставит наземь большой йерушев рюкзак со штативами, реактивами, посудой и всякой прочей тяжёлой ёрпылью, сложит руки на груди, изогнёт бровь и будет приветливо улыбаться, пока не получит все ответы, которые желает получить. И ответы, конечно, придётся дать — потому как сам Йеруш этот рюкзак даже не поднимет.

— Видел там знак?

Слишком энергично махнув рукой на оставшийся позади указатель, Найло ушёл в занос и повернулся лицом к шагавшему позади дракону. Тот привычным движением сгрёб Йеруша за плечи и развернул обратно, к пока невидимому Большому Душеву.

— Знак на указателе? Башня и волна?

— Угу. Это значит, в посёлок возят почту Университета.

— Почту?

— Ну, письма всякие, журналы…

Илидор присвистнул.

— В такую даль? От твоего Ортагеная досюда, наверное, тысяча переходов! И зачем отправлять эту самую почту настолько далеко?

— Чтобы её получали, — буркнул Найло, сгорбился, вцепился в лямки рюкзака и пошагал быстрее.

Дракон разглядывал Большое Душево с любопытством. Йеруш — с выражением лица мальчишки, примеряющегося отгрызть мухе крылышки. Посёлок тянулся сонной улиткой по правому берегу невразумительной речки. Илидор её переплыл бы, даже дыхания не сбив. А может, даже камень добросил до другого берега.

На невысоких дощатых заборах висели вверх дном глиняные горшки, кувшины в бело-зелёно-голубой росписи и любопытные старухи в наголовных платках с красно-сине-зелёной угловатой вышивкой. Во дворах квохтали куры, лениво вуфкали собаки. Там-сям поскрипывали двери и колодезные вороты. Вдоль дороги степенно прогуливались жирные желтоклювые гуси, махали крыльями при приближении чужаков.

Глинобитные красно-коричневые дома стояли на удалении от берега, подглядывали за ним застенчиво, чуть выставив из-за заборов скатные крыши, подслеповатые слюдяные окошки, бревенчатые бока. Многие дома прятались за перепутанными ветвями кустов барбариса и сирени, не облетевшими ещё яблоневыми кронами, за заборами повыше, за другими домами.

Почтовое хранилище, как и предполагал Йеруш, находилось при спальном доме — а как ещё это могло быть устроено в не особенно большом посёлке, по дорогам которого рассекает преимущественно ветер?

Можно было подумать, что в спальном доме останавливаются не путники, не люди или эльфы, а куклы. Десятки, а может, сотни их расположились в стенных нишах привхожего помещения. Куколки плетеные, глиняные, деревянные, сидящие на маленьких стульчиках и плетеных коврятах из яркого бисера. На коврятах — тот же мелкий сине-бело-зеленый угловатый орнамент, что на старушечьих платках, и точно так же от него перед глазами скачут мошки.

Посреди привхожего помещения — низкий некрашеный столик, вкруг него кособокие кресла, на столике плетёная чаша с фруктами: красно-зелёные осенние яблоки, сочно-сиреневые сливы. Пахнет тёплым деревом и пыльными тканями.

Входная дверь смотрит на арочный проём в стене, где сумрачно маячит освещённая лампами стойка, сделанная, похоже, из цельного куска неподъёмного опализированного дерева.

Огорошенные кукольно-опаловым великолепием, эльф и дракон какое-то время стояли в дверях.

— Чой-та замерли?

За стойкой шевельнулась сутулая туча. Блеснул лысый череп в свете лампы, комкастые бакенбарды бросили на стену узорчатые тени. Человек за стойкой был одет в блеклое, серое, коричневое, обычное, заношенное — не то из желания показать, что кукольно-коврятная красочность не имеет к нему никакого отношения, не то оставляя за ней право играть тут главную роль.

Илидор первым пошёл к стойке и невольно прищурился: отражение лампы в опализированном дереве играло слишком ярко, пронзительно и многоцветно, а за многоцветьем почти слышался голос камня — почти, неуловимо-раззадоривающе, как лёгкая щекотка в носу.

Человек за стойкой упёр руки в бока. В правой была зажата светлая тряпица — видно, для протирки пыли.

— Яка҆ри меня звать, — сообщил гулким рокочущим голосом.

— Йеруш Найло, — энергично представился эльф, выдернулся из-за плеча дракона, протянул руку с называем на запястье.

И, не дожидаясь, пока Якари считает называй, оперся обеими ладонями на стойку и тут же принялся подпрыгивать, точно собирался перемахнуть через неё. В очередной раз подпрыгнув, Йеруш завис над стойкой на весу, держась на руках. Наклонил голову, посмотрел сверху вниз на Якари. У того даже волос бакенбарды не дрогнул.

— Может быть, для меня есть письмо из университета Ортагеная?

— Йеруш Найло, — медленно повторил Якари, пожевал губами.

Отвернулся. Аккуратно положил тряпицу на столик рядом с собой. Принялся неспешно и тщательно складывать её. Йеруш, сильно стукнувшись пятками, утвердил себя на полу и стал жрать Якари глазами. Тот медленно и обстоятельно разглаживал тряпицу и не то о чём-то раздумывал, не то собирался с духом.

Наконец обернулся к путникам, упёр руки в бока и уставился на что-то под стойкой. Лицо Якари было застывше-напряжённым, и теперь казалось, будто бакенбарды топорщатся на нём воинственно.

— Йеруш Найло. Да. У меня есть письмо для Йеруша Найло.

Эльф с явственным трудом удержался от победного возгласа и от какого-то движения — словно рябь по воздуху прошла. А Якари поднял, наконец, взгляд — такой же приветливый и живой, как захлопнутые ставни.

— У меня есть для тебя письмо, но я его тебе не отдам.

Йеруш поискал и не нашёл достаточно хорошего ответа на это дивное заявление. Дракон хмыкнул, выбрался из лямок большого рюкзака, облокотился на стойку. Якари сложил на животе ладони-лопаты.

— Лихота у нас завелась по осени, вот чего. Притом лихота незнамая. Не мавка то, не вомперец болотный и ничто другое понятное. У речки оно трётся, а то и в ейной глуби. Зловредная и неуглядимая совсем. Вроде как сам воздух бегает!

Йеруш смотрел на Якари ободряюще, словно говоря: «Ну-ну, и когда ты захохочешь над этой дурацкой шуткой?». В отличие от Илидора, Йеруш не водил знакомства с гномами, ходившими в глубокие подземья и верившими во всякие странные вещи, потому не понимал, что Якари говорит серьёзно. А тот задрал подбородок и заявил:

— Так что письмо я тебе отдам, когда эту лихоту отыщешь и скажешь, чего она такое. И как её утихомирить. Ясно говорю?

Улыбка слиняла с лица Йеруша, и дракон рассмеялся его растерянности. Золотые бусины драконьего смеха звонко раскатились по привхожему помещению, настучали куколок по головам.

— Так, — отмер Найло. — Это не шутка, значит? А если я не собираюсь тут ничего углядывать, если я просто развернусь и уйду?

— Скатертью по гузну, — сердечно напутствовал Якари. — Подожду другого учёного умника, который приедет за письмом.

Илидор хрустнул пальцами и подался вперёд, но Якари и бровью не повёл, вообще едва ли обратил на него внимание.

— Я на тебя Университету нажалуюсь, — запальчиво заявил Йеруш.

— Жалуйся. Мне твой эльфячий университет не указ и власти у него тут нет, да он и не услышит тебя здеся. Кто почту от него привозит, как думаешь, — университетский посыльный? Как бы не так. Обычный человечий поштарь возит, через пятые руки.

Дракон хрустнул пальцами другой руки. Йеруш оскалился.

— Да что такое-то! Ну скажите про эту лихоту местным властям и не морочьте мне…

— Сказывали, — перебил Якари. — Те и слушать не стали. Если б лихота нам головы отжирала, вот тогда б владетели почесались, но она лишь по мелкости шалит. То садок рыбный отвяжет, то бельё в реку утащит. Или вот бабу по ляжке шлёпнет — какой с того вред?

— И правда, — почти промурлыкал дракон. — Какой с того вред?

— Зима идёт, — глухо ответил Якари. — Волчье время, смутное, колдовское. Ни к чему нам на пороге зимы незнамая лихота — кто ж ведает, а вдруг она на зиму не приляжет? Или приляжет прям тут?

Илидор и Йеруш, быстро переглянувшись, убедились: никто из них не имеет представления, о чём говорит Якари. А тот добавил:

— Да ещё и время свадеб на носу. Сына мельника женим уже завтра, а через три дня выдаём замуж дочку Талимы-вдовицы, а затем…

— И что, на свадьбе из-под стола вылезет речная лихота и заухает?

— Заухать она, мож, и не заухает, а от если к молодым прицепится, так всему селу житья не станет, и не видать нам боле ни урожая, ни приплода, и мало будет таких, кто доживёт до будущей осени. Не отдам письмо, говорю я, пока не скумекаете, что за лихота у нас завелась и как её прогнать её! Повертитесь тута, посмотрите, как чего. Завтра на свадьбе погуляете опять же, будете сыты-пьяны, оно вам плохо, что ли? А заодным делом, может, чего и узнаете. Тока говорить об этом никому не надо, ага. Боюсь я, лихота уже кой-кому из наших яйцев-то в ухи пооткладывала…

По улице шли девицы, пели что-то негромко и развешивали на заборах яркие тряпочные венки с длинными лентами — украшали Большое Душево к завтрашнему свадебному гулянью. Илидору чудилось нечто зловеще-неправильное в неживых цветочных венках, в тягучих песнопениях.

Они с Йерушем шли к реке, и девки, не прерывая своего занятия, не прерывая пения, поворачивали головы им вслед. «Как будто магичат нам издохнуть в страшных корчах», — неожиданно Найло оформил в слова мутненькое ощущение Илидора.

Хотя оба знали, что невозможно намагичить ничего подобного.

Взвилась мелкими брызгами стайка воробьёв, расселась на невысокой уводной вербе. Медленно прошествовала им вслед грязно-белая кошка: хвост трубой, ноги клешнями. Воробьи переливчато ругались и качались на ветвях. На приречных мостках бабы полоскали бельё, тревожно зыркая по сторонам.

Из-под воды слева поднялся вдруг пузырь воздуха, распластался по поверхности воды и вместе с течением медленно поплыл к мосткам, покачиваясь. Через прозрачную воду видно было, как илисто-песчаное дно медленно взошло бугорком размером с кошку и тут же осыпалось, исторгло новый пузырь. Йеруш покосился, не замедляя шага.

Якари их предупредил: «В песке зарыта рыба-глот, что со времён наших дедов там живёт. Она безобидная. Если тока близко не подходить и песок не каламутить».

— А если подходить и каламутить? — спросил его тогда Найло и получил исчерпывающий ответ:

— Тогда обидная.

Осень гнала с севера и запада стылые ветра. Йеруш был бледен, заброшен и зяб. Он старался лишний раз не смотреть на Илидора: от вида дракона делалось ещё холоднее, поскольку у того не было тёплой одежды. Илидор пока и не особенно в ней нуждался, ведь драконы созданы выживать в подземьях Такарона, а там бывает уж куда как холоднее, чем в южных людских землях в конце сезона горького мёда. Хотя и было непривычно-неуютно среди осенней зябкости, дракон бы не отказался от стёганой куртки и тёплых штанов, которые полагались донкернасским драконам в осенние и зимние сезоны.

Песок. Камыши. Мёрзлые осенние водоросли. Чуть наклоняя голову, Илидор выслушивал что-то под землёй, а Йеруш брёл вдоль берега, ворча себе под нос, ёжась от колкого приречного воздуха. И вдруг подобрался. Сверкнул глазами, вытянул шею из тёплого ворота куртки. Сделал шаг к воде, другой.

— Интер-ресненько!

Ноги Йеруша разъехались, подломились, он рухнул в прибрежный песок, растопырив колени под разными и одинаково неудобными с виду углами. Уставился на что-то в воде, чуть приоткрыв рот, склонил голову к одному плечу, к другому, надул щёки, задёргал носом. Илидор, ушедший вдоль берега дальше, вернулся.

— Что там?

Найло протянул руку со спазматически скрюченными пальцами, посмотрел на неё неодобрительно, потряс ладонью. Указал на цилиндрические, с палец длиной предметы, торчащие из песка. Илидор сначала принял их за камешки, но потом разглядел поднимающиеся к поверхности пузырьки — словно внутри камешков кто-то дышал.

— Это моллюски, Илидор. Называются «ногти русалки», и ты знаешь, что с ними не так?

— Да, у них идиотское название.

Йеруш ещё какое-то время смотрел на раковины, сидел и смотрел, сложив пальцы шалашиком и едва касаясь их губами, а потом вдруг принялся рисовать сердечки на песке.

— Ты сломался? — с надеждой спросил Илидор.

Внутри сердечек Йеруш быстро-быстро чёркал цифры и незнакомые дракону закорючки — косые линии с кружочками в верхней и нижней части.

— Эти моллюски — морские. Наглухо, до невозможности и бесповоротно морские.

Илидор присвистнул. Глаза Йеруша сияли, щёки чуть разрумянились, пальцы зарылись глубоко в холодный песок.

— Какого шпыня морские моллюски делают в речке? Это великолепный вопрос, о, какое счастье, когда в мире есть такие невозможно убийственные вопросы, какое счастье, что ты не способен двинуться с места, пока не найдёшь ответов! Или пока решишь их не находить! Чтоб этот Якари был здоровенький, как хорошо, что он не отдаёт мне письмо, у-у-у, я бы загрыз его за это!

Дракон хлопнул крыльями.

— Я могу придушить этого увальня или треснуть разок по черепушке, или просто мечом ему помахать. Он тут же отдаст твоё письмо и ещё десяток чужих сверху, в качестве аморальной компенсации, и мы пой…

— Нет! — отрезал Найло и с силой ахнул кулаками по песку, сминая начёрканные в сердечках цифры. — Не надо никого душить! Не смей!

— Но так же нечестно, — крылья плаща снова хлопнули. — И тебе наплевать с высокой горки на проблемы этого посёлка. Может…

— Нихрена ты не понимаешь, — прошипел Найло, отбивая каждое слово ударом ладоней по песку. — Да, мне наплевать на этот посёлок, и я сам хочу треснуть Якари, но если здесь завелась водная аномалия? Неужели ты думаешь, что гидролог в здравом уме…

— В каком-каком?

Подбежали двое мальчишек лет десяти, остановились в нескольких шагах, горячо о чём-то споря, потом подошли к Илидору и Йерушу, одобряюще подталкивая друг друга.

— Дяденьки, а дяденьки! Мы давеча в лесу логово видели.

Йеруш обернулся, как укушенный в зад, и мальчишки отпрыгнули.

— Чьё логово?

— Незнамо чьё.

— Но вонючее.

— Оно тама, у излучины, прям над берегом!

— Тока ветками завалено и будто обрыв!

— С воды видать, а с берега не видать!

— И воняет так, словно в ём подохло чего-т нехорошее!

Всё это мальчишки тараторили, пятясь под бешеным взглядом Йеруша, и наконец, развернувшись, убежали к приятелям, увязая в песке и постоянно оглядываясь, словно боялись, что эльф за ними погонится. Перед обиталищем рыбы-глота уже носились другие мальчишки в непоразмерных осенних одежках с плеч старших братьев, чумазые, тощие и громкие, как осы.

— Татыщ! Татыщ! — орал самый высокий, белобрысый, и изображал нечто вроде броска копья в реку.

— Фью-и! — свистел-подвывал другой и носился вокруг первого, растопырив руки, словно птица.

Третий степенно отколупывал кусочки макухи от большого, неровно сломанного куска. Отколупанное бросал в воду, и Илидор мимовольно потянул носом, ловя запах давленых подсолнуховых семечек — не уловил, далеко. Четвёртый мальчишка, самый мелкий и тощий, тоже то и дело отламывал от куска макухи, только не бросал добычу в воду, а украдкой жадно заглатывал сам. Не то изображал рыбу-глота, не то был голоден, а может, и то и другое сразу.

Илидор толкнул Йеруша локтем, указал подбородком на мальчишек.

— Что там за рыба у них в песке?

Найло дернул головой, и в его шее хрупнуло.

— Не знаю. Я гидролог, а не рыболог.

— Рыбы же плавают в воде! Разве ты не разбираешься в рыбах?

— Слегка, — Найло дёрнул головой в другую сторону. — Я слегка разбираюсь в ёрпыльной туче вещей, связанных с водой. Донных рыб знаешь сколько, знаешь, нет?

Йеруш вскинул руки, растопырил пальцы высоко над головой.

— Может, это парахлит какой-нибудь или мимикус, ой, слушай, ну какая разница! Это же не рыба вылезает из воды щупать баб, не рыба путает сети, нет! Рыба так не может, у неё плавники! В донных рыбах не водятся аномалии, так что пусть себе сидит, глаза таращит, ну какая разница!

Найло согнул-разогнул пальцы, вцепился в свои локти, сжался весь, съёжился, выставил вверх острые плечи, отчего куртка повисла на нём, как на палке. Неровно остриженные пряди волос покачивались у левой щеки и правого уголка рта, и сейчас это придавало Йерушу страшно жалостливый вид.

— Как же зябко, просто омерзительно. Почему я не рыба, интересно? Рыбы не зябнут.

На песок поодаль приземлилась крупная ворона, смотрела на Йеруша чёрными глазами, залитыми волчьей тоской. Перья блестели, как лощёная шерсть. Бабы с мостков расходились, забрав корзины с бельём.

— А знаешь, дракон, жрать рыбу полезно для работы мозга. Потому ты любишь рыбу, наверное, хах!

— А я подумал, потому тебе нужно выдать хорошего леща, — тут же отбрил Илидор. — На логово-то пойдём смотреть?

— Да на кой оно нам?

— Как это на кой? Неведомо чьё вонючее логово в лесу — это же страшно интересно, разве нет? Нет? Я так и думал. А ещё, кажется, я слышу подземный источник во-он там, под холмом, и он звучит как-то непохоже. Нужно подойти ближе, расслушать.

— Источник?

Йеруш обернулся в ту сторону, куда указывал Илидор, словно до этого не видел холма за деревней.

— А что значит «непохоже»?

Илидор не успел ответить: к ним шла одна из женщин, что полоскали белье на мостках. Свою корзину она передала товарке и шагала к Илидору и Йерушу с какой-то неохотной решимостью, как и давешние мальчишки. Дракон смотрел с интересом, как она подходит, шагая размашисто и принуждённо, точно её одновременно толкают в спину и держат за ноги. Очень сосредоточенной она была — высокая молодуха в опрятном тёплом платье и меховой жилетке поверх, через плечо перекинута толстая коса цвета ячменного колоса, и красными намёрзшимися руками молодуха всё теребит эту косу, точно прося у неё уверенности.

Остановилась в пяти шагах, глядя поверх плеча Илидора, и завела, вроде ни к кому не обращаясь:

— Старики кажут, в посёлке стал быть осенний злой дух. Взялся от ведьминой старой хаты и тут стал быть. Опасный дуже и зловредный.

Только что отрешённо сидевший на песке Йеруш вдруг вскочил на ноги с возгласом «Да что ж вас всех так прорвало-то?» и молодуха, ойкнув, отпрянула. Илидор встал между ней и Найло, лучезарно улыбнулся:

— Он не кусается.

— Я не кусаюсь? — Удивился Йеруш.

Женщина несмело улыбнулась Илидору. Найло попытался обойти его, но был схвачен за руку крылом драконьего плаща, слегка скручен и обездвижен в позе, напоминающей знак Ϡ, которым эльфы сокращают фразу «и всё такое прочее».

— Так откуда взялся дух? — вежливо переспросил дракон.

— Ведьмина хата в лесу стоит, недалечко, — женщина отёрла ладони о шерстяную юбку. Ладони были маленькие, пальцы красные, негнущиеся от ветра и холодной воды. — Сама ведьма померла давно, а хата всё стоит, стоит и не разваляется…

Илидор оглянулся на Йеруша, крыло выпустило руку эльфа.

— В этом есть какой-нибудь смысл? — тихо спросил дракон.

— Да мне почём знать? — сердито прошипел Йеруш. — Я не разбираюсь в ведьмах, заброшенных домах и невидимых злыднях! Я гидролог, а не лихолог!

— Старики молвят: то с ведьминой старой хаты стелется по посёлку злыдний дух, — бубнила молодуха и переминалась с ноги на ногу, опустив взгляд, теребя косу.

Илидор посмотрел на неё, чуть прищурившись, склонив голову, и этот наклон головы чрезвычайно не понравился Йерушу. Он вцепился в плечо Илидора и тихо прошипел:

— Так, дракон, даже не вздумай! Просто не смей!

— Чего ещё мне не вздумывать?

— Связаться с ещё одной женщиной, вот чего! — Йеруш шипел и махал свободной рукой, как покалеченная мельница, и молодуха попятилась. — Это плохо заканчивается! Я даже представлять не хочу, что случится в следующий раз, может, тебя на вилы наденут, а я не хочу, чтобы тебя надевали на вилы, я к тебе привык, ты уже даже почти меня не бесишь, ужасный дракон, нет! Да!

Илидор улыбнулся уголком рта, и это вдруг рассердило Найло.

— О-о, я ошибся! — выплюнул он и выпустил драконье плечо. — Ты по-прежнему невыносимо меня бесишь, Илидор! Делай ты что хочешь, в самом деле!

Развернулся, едва не упав, и пошёл к воде, сердито выбрасывая ногами фонтанчики песка и на ходу вытаскивая из карманов стеклянные пузырьки, обмотанные подвявшими зелеными листьями, чтоб не цокались друг об друга.

Илидор шагнул к молодухе, и та зарумянилась.

— И ты хочешь показать мне ведьмину хату? Очень-очень хочешь?

Женщина сделала шаг в сторону, с прищуром глядя на дракона. Лицо её побледнело, узкий яркий рот стал казаться хищным.

— Дух злобный, — повторила с нажимом. — Всем сразу надо ходить на хату глядеть, не к добру меньше трёх быть. Старики так говорят.

Илидор рассмеялся, и смех его проскакал цветными бусинами над водой, над холодным песком, умчался к лесу, рассыпался там на осколки среди зябнущих деревьев.

— Почему ты стараешься увести нас от реки?

Взгляд женщины забегал. Она что-то промямлила, но дракон не слушал. Шагнул к ней, и обманчиво-безопасными пальцами обхватил оба её запястья. Она дёрнулась раз, другой, забилась всем телом — с тем же успехом можно было вырываться из кандалов, Илидор едва покачнулся.

— Что тут творитс-ся? — голос его стал шипящим, змейским. — Что находится за холмом?

— Ничего! — Воскликнула она и перестала вырываться. — За холмом нет ничего!

Дракон выпустил её запястья и отступил, улыбаясь до изумления ехидно.

— Я так и подумал.

Йеруш ворчал и распихивал по карманам пробирки, в которые едва успел набрать воды. Илидор целеустремлённо шагал через посёлок по направлению к холму, почти тащил за собой Йеруша, а местные провождали их внимательными взглядами. Кто с любопытством и надеждой, точно желая и не решаясь что-то подсказать, кто с сердитой тревогой, словно тоже желая и не решаясь помешать чужакам свободно шляться по округе.

Йеруш ощущал недобрые взгляды плечами, словно в их касались одновременно десятки мелких коготков. У Илидора то и дело щетинилась на загривке чешуя, несуществующая в человеческой ипостаси.

На лавочках там и сям сидели мужики и бабы, загадывали друг другу диковатые загадки: «А как волосы кручёны, щёки бледны, поглядит на кого — словно ей монету задолжали!».

Ребятишки гоняли воробьёв. Из некоторых дворов неслись протяжные песни на несколько женских голосов. Кто пел о кудели-дороге, кто о богатом урожае, о добрых приплодах в каждом хорошем дому, и слова песен были светлые, радостные, но тягучие мотивы и горестные надрывы в голосах певуний навевали тоску. «Будто котёнок умер», — поморщившись, оценил Найло.

Сразу за околицей необъяснимо захотелось свернуть с дороги. Спрятаться неведомо от чего. Тугой пузырь чуждой магии, которую ощущал Илидор в подземном источнике, здесь становился плотнее.

— Глянь на деревья, Найло.

Йеруш посмотрел.

— Они голые. Такое бывает по осени, знаешь.

— Они словно горелые. Или нарисованные в небе углём.

Найло только фыркнул, ещё больше помрачнев, запахнулся в куртку, выставил вверх плечи. Каменисто-травяной холм приближался, и спустя ещё два десятка шагов Йеруш спросил:

— Так что, ты слышишь здесь воду?

— Угу. В этих камнях есть вода, и она какая-то… не знаю, тугая?

— Эй, а ну стоять! — хлестнул вдруг по спинам чуть запыхавшийся, чуть гнусавый голос с характерной для этой местности протяжной «е-э».

Илидор и Йеруш от неожиданности действительно остановились, обернулись.

Дорога в этом изгибе была пуста и сокрыта густыми кустарниками пожелтевшего любистока. Единственный дом, из которого можно увидеть этот участок дороги — пустой и полуразвалившийся, с просевшей крышей и давно сгнившим крыльцом, маячит за обвалившимся забором слева.

Нарочито вразвалку, выравнивая дыхание после быстрой ходьбы, к ним приближались двое мужчин. Один — амбал в заношенной шерстяной одежде, с лицом, не обезображенным проблеском мысли, и кулаками размером с горшок. Глаза его под косматыми волосами блестели, как у хворого. Второй человек, горбоносый, с заметными залысинами, походил на поджарого цепного пса, которого следует держать в поле зрения, если не желаешь беды. Злоба в его взгляде была утробной, глубинной. Такой человек, пожалуй, не начинает нового дня, не пнув собаку, не отвесив оплеуху ребенку, не свернув шею курице.

— Дальше хода нет, — заявил амбал.

Илидор смотрел на него с вежливым интересом.

— Почему? — Спросил Йеруш, сделал полшага вбок и назад, отступая за плечо дракона.

Точно так же горбоносый встал чуть за плечом здоровяка, оценивающе и угрюмо изучал чужаков. Здоровяк перевёл сумрачный взгляд с Йеруша на Илидора.

— Неча вам там.

— Посмотрим, — насколько мог спокойно проговорил Йеруш.

Дракон всё молчал, лица его Найло не видел, но приободрился, убедившись, что детина не рвётся в драку. А то ведь если кинется — кто знает, сумеет ли Илидор ему навалять. Дракон, конечно, сильный и крылатый, но селянин, вскормленный на деревенской сметанке, на полголовы выше дракона и тяжелее раза в полтора. Такой одним ударом вышибет полчелюсти зубов. А горбоносый, пожалуй, способен голыми руками выцарапать человеку печень.

— Не на что там смотреть, — после долгой-долгой паузы негромко произнёс горбоносый. Голос у него был хриплый и низкий. — Усадьба заперта от чужаков страшечными заклятьями. Худо будет, если заклятье вас разорвёт. Иль оскопит.

Йеруш уже открыл рот, чтобы ляпнуть: чушь! Нет такой магии, способной… Но упреждающе дёрнулось крыло драконьего плаща, и Найло промолчал.

Под ежино-царапучим взглядом горбоносого было физически неуютно, будто Йеруш стоял босиком на острой щебенке. На кой шпынь он во всё это влез, спрашивается?

Из-за поворота, чуть запыхавшийся, появился ещё один амбал, почти неотличимый от первого.

— Неча ходить к панской усадьбе, — немедленно высказался он.

Панская усадьба, значит.

Свежепоявившийся здоровяк сделал ещё несколько быстрых шагов и почти упёрся в Илидора. Йеруш сглотнул внезапно пересохшим горлом. Не нужно обладать богатой фантазией, чтобы понять: если это тело просто свалится на дракона, то сплющит его в блинчик. Как их только выращивают, таких здоровенных? И почему это так жутко — когда сильный и крылатый дракон, так беспечно стоящий между Йерушем Найло и чужой злобностью, выглядит вовсе не сильным и даже почти не крылатым, а совсем небольшим, щуплым и каким-то… ломким?

С Илидора, конечно же, станется выхватить меч. Или звонко рассмеяться и отвесить шутку. Или начать напевать — но Йеруш был уверен, что в стоящих напротив людях нет ничего настолько умного и светлого, к чему может обращаться драконья песня.

— Ну неча — значит, неча. Не больно-то хотелось, — наконец отмер Илидор.

Что-то про себя решив, сгрёб Йеруша за плечи и повлёк по дороге обратно, обойдя обоих здоровяков и горбоносого, как пустое место. От всех троих воняло хлевом и луком. Все трое обернулись, словно связанные, одновременно, через правое плечо, и тяжело смотрели в спины чужакам. Взгляды скреблись и царапались, от них хотелось втянуть голову в плечи.

Найло задрал подбородок. Он был уверен, что не обойдётся без каких-нибудь напутственных слов, и один из амбалов не разочаровал:

— Приглядывать буду.

— Приглядывай лучше, чтоб тут никто от скуки не помер, — бросил через плечо Илидор.

— Какого бзыря мы уходим? — придушенным шёпотом спросил Йеруш уже за поворотом, хотя и сам прекрасно знал — какого.

Дракон шкодно улыбался, точно ничего пренеприятного сейчас не произошло.

— Не драться же с ними. Хотя можешь вернуться и подраться, если хочешь, конечно.

Йеруш ускорил шаг.

— Я и сам понял, что они бы тебя поколотили.

Илидор расхохотался так, что на кустах съежились листья любистока.

— Они неповоротливые, как сараи, а у меня меч! Я бы их просто убил… Ну, если бы никто из них не успел мне врезать, конечно, только они бы не успели. Но мне ни к чему их протыкать мечом, честное слово, ведь эти люди не виноваты, что они тупые! Кроме того, здесь становится всё интересней. Местные так упорно не желают пускать нам именно в этом направлении, они так уверены, что могут не пустить… Это забавно! Найло, ты почему не выглядишь позабавленным? Тебе не хочется с ними поиграть? Это интересная игра: «Нельзя и ещё нельзее», ну! Брось ходить с такой кислой рожей! Давай, встряхнись, ты сможешь, да, давай поиграем, давай придумаем сейчас четыре способа попасть в панскую усадьбу, не привлекая внимания помешанных!

— Да на кой с ними играться? Мы время теряем!

— Надо же, теперь тебя это беспокоит! — Илидор хлопнул себя ладонями по ляжкам и крыльями по бокам. — Если я начнут тыкать в селян мечом — поверь, быстрее не станет! К этой усадьбе мы всё равно придём, ну или прилетим, если нам так захочется, а мне пока вот что интересно: кем себя возомнили эти малахольные, если так нагло полезли на человека с мечом?

Они вернулись в спальный дом в быстро густеющих сумерках. Якари был поглощён обмахиванием пыли с бесконечных наполочных кукол и занятия своего не прервал, только энергичными махами с «Отуда и вправо» объяснил, как попасть в приготовленную для гостей комнату. И добавил, указывая на подносы, стоявшие на привхожем столике: поскольку других гостей в Большом Душеве нынче не случилось, то стряпуха сегодня не приходила, потому на ужин лишь хлеб, творог, яблоки да сваренные вкрутую яйца. Кроме еды, на подносах стояли кувшинчики с элем. Илидор и Йеруш быстренько подхватили подносы и уволокли их, пока Якари не передумал так щедро кормить гостей.

Комната была похожа на все обычные комнаты людских спальных домов, которые прежде доводилось видеть Илидору: шесть шагов вдоль, четыре поперек, скрипучие половицы, низкие кровати с жиденькими одеялами, низкий потолок — руки не вытянуть — и маленькое окно, на крюке у которого висит яркая лампа. Ещё сундук под окном и два табурета.

— Стол, — проявил наблюдательность Йеруш. — Стола нет.

Илидор шагнул со своим подносом к подоконному сундуку. Усевшись на табурете, который высотой был почти с сундук, махом откусил четверть ковриги, жадно выхлебал полкувшинчика эля и принялся чистить яйцо. Йеруш уселся на второй табурет и рассеянно начал поедать творог.

На некоторое время в комнате воцарился успокаивающий стук ложек и кружек, хруст яичной скорлупы и сочных осенних яблок. Наконец Илидор собрал на один поднос пустые кувшины и кружки, разве что не вылизанные тарелки, яблочные хвостики и яичную скорлупу и выставил поднос в коридор.

— Ёрпыль знает что, — сказал тогда Йеруш. — Находили мы туда-сюдаев на несколько переходов, а всё без толку. Я даже почти отказываюсь верить, что источник морской воды может быть в той усадьбе. Откуда там быть морской воде?

— Откуда ей вообще быть в этом месте? — пожал плечами Илидор.

Глаза Найло потухли и тут же остекленели, а руки-ноги выстрелили вдруг во все стороны, как у паука, и потом снова собрались вокруг туловища по-всякому согнутыми загогулинами. Табуретка жалобно поскрипывала. Несколько мгновений спустя правую ногу Йеруша, видимо, свело судорогой, поскольку Найло, утробно заворчав, принялся тянуть на себя стопу сразу двумя руками.

— Тебя на свадебном пиру надо показывать, — сказал ему Илидор. — Вместо смешилы.

Йеруш, словно не слыша, уставился в слюдяное окно. За ним, разумеется, не было видно примерно ничего, помимо мутной темени.

— Завтра мы всё равно пойдём за холм, — прошипел он сквозь зубы. — И пусть только попробует какой-то замшелый селянин мне помешать!

— Сегодня, — возразил Илидор и поднялся на ноги. — Я слетаю туда сегодня. Сейчас. Отвлеки Якари, если он ещё не спит.

В поселках укладываются рано, и никто не должен был увидеть, как в тихий вечер над крышами домов Большого Душева врезалась крылатая тень. Вечер выдался тёмным: отяжелевшее осенней тучностью небо висело низко, прятало звёзды и дороги из лунной пыли. Тень над домами навернула круг, другой, едва взмахивая крыльями, и была в этих движениях, в звуке хлопков невысказанная и необъяснимая словами потребность, жажда чего-то недоданного.

Йеруш пытался удержать Илидора в доме, но со сходным успехом можно останавливать туман, восход солнца и смену сезонов.

Илидор пластался в ветряных потоках, среди набрякших сырой прохладой туч, он не видел внизу посёлка и не помнил о нём, дракона распирало изнутри ощущение какой-то неправильности, корявости, недоделанности этого дня, его чешую словно облепили вязкой слизью, и дракон пытался изгнать, сбросить с себя эту слизкую неправильность. Он летал над посёлком кругами, не видя его, не помня о нём и одновременно пропитанный его вязкостью насквозь, и он не мог перестать наворачивать эти круги, словно был не драконом, а мухой, подвязанной за лапку на верёвочке.

Илидор собирался лететь на запад, к холму, от которого в реку впадала неправильная вода, но с той стороны давило какой-то тошнотворной магией, словно стенкой тугого пузыря. Дракон до изнеможения махал и махал крыльями, летал и летал кругами в мокрых тучах над посёлком, стремясь приблизиться к холму и приблизиться не мог. Перевёрнутая, нелепая магия завязывала что-то в животе, подкатывала тошнотой к горлу, сбивала чувство пространства, и дракон принимался панически махать крыльями, чтобы удержаться в воздухе.

От этой неизбавимости в горле стало нарождаться низкое рычание, оно ширилось, крепло, набиралось гула и наконец выплеснулось в небо звонким пронзительным воплем, не драконьим, не звериным, не человеческим. Вопль раскатывался и сильнел, катился и катился в небо, и с ним вместе наконец стала вымываться из дракона растерянность перед происходящим.

Голос Илидора густел, крепчал, гудел, заворачивал мокрые тучи в невидимые плотные ленты, выжимающие из туч морось, и те сыпалась на Большое Душево, а тучи пытались увернуться от ленточной щекотки, но только распушивались ещё больше. Вопль длился, длился бесконечно, пока вместе с ним не вылилась из головы всё смутное беспокойство, а потом крик стал тише, глуше, на мгновение сделался вопросительным, а потом снова взвился — радостным. Это была радость от собственной мощи, молодости, неугомонимости, возможности в любой момент полететь куда-нибудь ещё.

Когда звонкий крик перешёл в бархатистый смех, дракон кубарем скатился под самые нижние слои туч и навернул там ещё полкруга, просто наслаждаясь полётом, а потом, тяжело дыша и чуть дрожа, наконец спустился наземь — подальше от домов, у воды.

Когда взъерошенный, очень сердитый и очень покрытый дождевой пылью Илидор возвращался в спальный дом, ему приходилось то и дело менять курс, обходя некоторые другие дома по теням и соседним улицам: там-сям торчали из дверей жители Большого Душева, смотрели в небо из-под козырьков и скатов крыш, осторожно вытягивали шеи, выискивали источник отзвучавшего крика-смеха. Сначала Илидора это забавляло, но потом он пару раз сбился с пути, продрог и в целом весьма умаялся обходить любопытствующих издомовторчателей. Потому настолько обрадовался, добравшись наконец до спального дома, что ему даже не пришло в голову проверить: а не торчит ли кто-нибудь из этой двери тоже? И дракон вывалился из-за угла дома прямо на Якари.

Тот отшатнулся, чувствительно ахнувшись о дверной косяк, схватился за грудь.

— Ты чего тут? — спросил придушенно, шалыми глазами посмотрел в небо, а потом на Илидора.

— А ты чего? — в тон ему спросил дракон и на деревянных ногах прошёл в дом, как ни в чём не бывало.

Якари остался в дверях таращиться Илидору в спину и подозревать нечто такое, что ему даже не хотелось облекать в слова.

Из дверного проёма ударил яркий свет, и сначала показалось, что в кладовку вошли трое селян, но уже через мгновение Илидор понял, что это три жреца солнца в голубых мантиях.

От удивления, от возмущения — их не должно здесь быть! — дракон вскрикнул. Выдал себя.

Он отбивался как мог, но их было трое, неумолимо-сильных и упорных, а его тело от ужаса делалось тряпочным и слабым. Трое жрецов легко скрутили его и, смеясь, поволокли в хорошо освещённую комнату с запахом металла, пыли и ужаса.

— Как всякую неразумную тварь, — изрёк низкий голос, и от него потекли тонкие, вибрирующие усики страха, оплели лодыжки и запястья Илидора. Дёрнули, выкручивая-растягивая руки кверху.

— Времени мало!

Хлестнуло болью вдоль хребта, между крыльями, и те испуганно облепили бока и бёдра. Задеревенели мышцы груди и живота: не кричать, некричать, НЕКРИЧАТЬ! Лязгнула сочленениями невидимая машина, загудела, дохнула злобой сбоку, двинулась к дракону: лязг, лязг, лязг.

— Эй!

Его потрясли за плечо, вцепившись у основания крыла, и дракон хотел вывернуться, чтобы не дать снова порвать себе крыло, но импульс движения застревал в голове и никак не передавался телу.

Из вязкого сумрака кто-то хихикал и часто дышал, звякал железками над головой дракона, где беспомощно сжимались в кулаки его закованные руки. Теперь он лежал на спине — наверное, всё-таки смог пошевелиться, только не сбросил руку с крыльев, а закрыл их собой.

В прошлый раз это не помогло.

— Илидор?

Звяканье, смех, учащённое дыхание на миг вылиняли, отдалились, словно не были настоящими. Настоящий кто-то осторожными пальцами отбросил взмокшие пряди волос со лба дракона.

Он дёрнулся к этой безопасной руке, но его снова потащило в липкую жару с запахом металла и ужаса. Лязгнула в углу машина-распырка. Обдало ухо и шею горячим дыханием:

— Куда пошёл эльф? Он нашёл живую воду?

Боль пульсирует в раздробленных пальцах, отдаёт в локти и плечи, кровь течёт из глубоких разрезов между рёбер и схватывается коркой на боках, горит рассеченный висок, смех мечется над его головой и приближается, приближается, приближается. С лязгом зависает над крылом машина с зазубренной щёткой, деревенеют мышцы живота в бесплодной попытке отгородиться от того неумолимого, что надвигается на него, что сейчас обрушится, схватит, скрутит, подомнёт…

— Илидор!

Его трясли уже за оба плеча, и эта тряска рывками вытаскивала дракона в реальность из хорошо освещённой комнаты с запахом металла и ужаса.

В реальности была темнота, и над ним нависала не машина, а Йеруш — вхлохмаченно-угловатый силуэт, обрисованный фоном беленого потолка. Держал его за плечи, влажные от пота, и отчего-то казался менее настоящим, чем отступающая память тела о раздробленных пальцах и взрезанных боках.

Дракон, тяжело дыша, таращился снизу вверх на силуэт эльфа — острые плечи, худые руки, торчащие кверху уши в неровно остриженных встрёпанных волосах — и в неотвалившемся ещё сонном ужасе пытался понять, почему не видит его глаз.

Цепкие пальцы Йеруша на его плечах дрогнули, словно хотели успокаивающе погладить основания крыльев — снова целых крыльев, убеждая и подтверждая, что машина-щётка способна вернуться только во сне.

— Юльдра сдох, — произнёс Йеруш.

— Я помню, — хриплым со сна голосом не сразу ответил дракон.

Холера его знает, как Найло понял, что ему снилось.

Когда Илидор подал голос, Йеруш вздрогнул и медленно разжал пальцы на его плечах, будто не вполне осознавая, что до сих пор их держит. С осторожностью и какой-то старательностью убрал со лба дракона ещё одну влажную прядь. Медленно выпрямил спину, сцепил руки на бедрах. Илидор смотрел на Йеруша, не шевелясь, всё ещё не вполне уверенный, что проснулся, и всё думал, почему не видит глаз Найло.

— Я кричал? — спросил он наконец.

Странно тогда, что не проснулся от собственного крика.

— Нет. Выразительно стонал.

Когда Йеруш поднялся с кровати дракона, его слегка шатнуло и захотелось немедленно снова вцепиться в Илидора: в темноте этой чужой комнаты потерялись расстояния, направления и ориентиры, потерялись особенно злостно и ненаходимо. На миг Йерушу показалось, что он совсем один стоит посреди пустынного ничего, безнадёжно затерянный в нигде.

Дракон завозился за его спиной. Обернувшись через плечо, Йеруш различил в темноте, что Илидор сел на кровати и скручивает волосы узлом над шеей. Кажется, тоже косится на него.

Порыв к успокоительным обнимашкам с порождением хаоса — пожалуй, не самая тупая идея Йеруша Найло, но в десятку она определённо войдёт. Дракону просто снился дурной сон. Дракона не нужно тискать и успокаивать, он сильный, почти неубиваемый и снова крылатый.

Йеруш втёк обратно в свою постель, натянул на плечи покрывало, но почти сразу сбросил его, вдруг поняв, что в комнате душновато. В изголовьях кроватей исходила жаром печная груба, и наверняка кошмар Илидора был навеян слишком усердно натопленным помещением.

Стоило бы открыть окно, подумал Йеруш, сползая в потустороннее отупение.

В отличие от Илидора, Йеруш Найло не сильный, не крылатый и даже не порождение хаоса. Ему бы, может, и не помешали успокоительные обнимашки. А то ведь ему может присниться собственный кошмарный сон — про лежащего на траве изжёванного дракона в разорванных крыльях, среди запахов крови, псины и смерти.

С утра Якари возился в привхожем помещении. Как и вчера вечером, он смахивал несуществующие пылинки с рядов деревянных, соломенных, глиняных, вязаных и кочерга ведает каких ещё кукол, стоящих на полках и в стенных нишах.

На вопрос про холм Якари оживился, принялся махать бровями, чуток подпрыгивать, подёргивать руками и очень чётко, многозначительно выговаривая слова, сообщил, что за тем холмом — панская усадьба. То есть летнее обиталище одного знаткого господина, которому принадлежит часть лесов и лугов потусторону холма. Минувшим летом, начится, господин изволил торчать в усадьбе безвылазно, чего в прежние годы не бывало никогда, а его слуги постоянно покупали в деревне молоко, мёд и рыбу. С наступлением же осенних дождей господин съехал и усадьбу, как бы это сказать, взял да бросил.

— Подбросил и не добросил? — без улыбки уточнил Йеруш.

Якари пояснил, что нет, подбрасывать усадьбу никто, конечным делом, не мог, а вот что закрыли её на все замки и даже слуг никаких не оставили — это точно. Ну, может, не совсем точно, однако за продуктами в деревню больше никто не ходит. Со значением мотая подбородком на окно и делая страшные глаза, Якари осторожно, точно боясь расплескать слова, сообщил, что присматривают за усадьбой, вроде бы, весьма крепкие и сердитые деревенские люди, те же самые, что летом носили знаткому господину рыбу, рубили для него дрова и вообще, понимаете ли, тёрлись при месте.

— Сразу не мог сказать? — разозлился Йеруш.

— Так вы сразу б туда и пошли, — рассердился Якари. — А люди бы потом сказали, что я вас науськал! Ну чего тут непонятного!

Йеруш Найло, невыспавшийся, изнемогший уже без своего письма и без разгадки дурацкой большедушевской тайны, сто раз обругавший себя последними словами за решение пойти на поводу у шантажиста Якари, теперь выпрямился-напрягся, как большой боевой лук. Чуть наклонившись вперёд, он уже почти устремился к Якари, неведомо что желая сделать, но Илидор ловко перехватил его руку повыше локтя и оттащил в сторонку.

Якари, обмахивающий фигурки, ничего не заметил.

— Зачем ты всё время их протираешь? — быстро спросил Илидор.

С наскока ему пришло в голову лишь два способа не дать Йерушу затеять свару: перевести его внимание на что-то другое или сесть на него.

От простого вопроса Илидора Якари как-то сдулся, усох. Ещё несколько раз махнул пуховым веничком, бережно, словно боялся поранить расписные фигурки, и ответил не своим, сжатым голосом:

— Жена моя их собрала. Она тут всё обставляла, это ей хотелось иметь спальный дом и поштарское место. Вот такое оно и было, такое и остаётся, в точности как ей хотелось и каким было при ней. Хотя вот уж двенадцать лет как нет её живой на свете.

Сейчас, видя перед собою такого жалкого сникшего Якари с его пуховым веничком и дурацкими фигурками, Илидор не просто попытался представить, а впервые до определённой степени прочувствовал — словно Якари ему послал сгусток понимательной силы, чтобы Илидор ощутил чешуёй и шкурой, — каково это. Вот кто-то был с тобой рядом, был рядом так долго-долго, что врос в каждодневье твоей жизни, разделил с тобой наполнение дней и движение лет, а потом вдруг раз — и перестал быть. Враз не стало нигде ни привычного каждодневья, ни наполнения лет, ни близкого существа. Остались только предметы, места и вещи, которые придуриваются, будто хранят в себе кусочки памяти об ушедшем человеке, об ушедшей жизни, но это ложь, ведь хранить память умеешь только ты сам, а места и предметы не хранят ничего.

— Наверное, трудно привыкнуть жить без кого-то настолько близкого, — пришибленно поделился своим удивительным открытием Илидор.

Якари взял одну глиняную фигурку — расписную кудрявую пастушку, повертел перед глазами.

— Трудно. Ток со временем привыкаешь, куда ж деваться.

Илидор сделал шаг к двери спиной вперёд, не сводя взгляда с Якари. Хотел ли тот что-то добавить или ушёл в свои мысли, разглядывая фигурку — дракон понять не мог, но ему было неловко и хотелось немедленно оказаться где-нибудь ещё.

Якари поставил фигурку на место и глухо проговорил:

— А потом вдруг в один день сообразишь: по правде-то страшно другое. То, что привыкаешь жить без кого угодно. Даже без самых нужных своих людей.

И принялся сосредоточенно обмахивать веничком соседние фигурки.

Смущённый дракон сейчас бы с радостью слился на улицу, но стоящий у окна Йеруш наконец привлёк его внимание сложными движениями бровей и страшными глазами указал на улицу.

Оказалось, вдоль спального дома вразвалку прохаживаются туда-сюда вчерашний знакомец-амбал и морщинистый усач лет сорока. Выглядели они донельзя нелепо в мягких солнечных лучах, пинали опавшие листья, многозначительно поглядывали то друг на друга, то на окна спального дома. Поодаль, привалившись к плетню, лузгал семечки горбоносый. Прошёл по улице второй амбал — видимо, он нарезал круги вокруг спального дома, и дракон искренне пожелал этому человеку стоптать ноги по колено.

Илидор смотрел и смотрел на горбоносого, на землю, которую тот заплевывал шелухой. Йеруш, сложив руки на груди, сумрачно разглядывал амбала.

— Найло, — тихо шепнул дракон, — а я понял. Те деревья, которые вроде бы горелые.

— Ну?

— Они магически высушенные. Ты не обратил на них внимания, потому что ты кусок непробиваемого эльфа, ты не ощутишь магических течений, если они сами не насандалят тебе по башке!

— Ты говоришь, словно какой-нибудь гном, — после неприятной паузы сердито буркнул Йеруш и нахохлился сумрачным комком всяческого неодобрения.

Они оба вздрогнули, когда в заднюю дверь гулко застучали — похоже, ногами, а может, рогами. «Открыто!», — гаркнул Якари, и в привхожее помещение, отдуваясь, ввалилась женщина с охапкой ярких тканей.

— Готовы-то к гульбищу, не? Девка уже вещи перенесла в мужнин дом, столы расставляют!

Йеруш ощетинился плечами и локтями.

— Всё село придёт свадьбу гулять, весело будет! — Подбодрил его Якари

— Циркачи-то переезжие случились, слыхал? — спросила его женщина.

— Да ну! — поразился Якари.

— Ага. Зазвали их кумедию дать! — Живо продолжала она, раскладывая ворох тканей на привхожем столике. — Простоту какую, канешным делом, весь цирк-то кормить кто будет? А пусть хоть чего кажут, пока дальше не стронулись! Будут давать кумедию, сказали, до заката!

Глаза Илидора блестели, бросая отсветы на ресницы. Йеруш выглядел так, словно ему скормили жирного жука.

— А как все перепьются, так вы, может, чего толкового разузнаете, — деловито шепнул им Якари и сумрачно глянул в окно. — Письмо-то своё не передумал получать, не?

До самого начала празднества Илидор и Йеруш делали вид, что полностью поглощены помощью с подготовкой, и ничего более увлекательного с ними произойти просто не могло. Йеруш очищал воду целыми котлами, выкипячивая её под растянутой льняной тканью. Илидор таскал дровяные колоды для каких-то игр, корзины дров и стопки посуды.

Четвёрка, с утра ходившая под окнами, тоже помогала готовиться к пиршеству, а заодно все они держали под присмотром чужаков. Йеруш делался нервным и тревожным от этого внимания, а Илидора оно, похоже, раззадоривало.

Гости понемногу собирались в праздничном коле — ярко одетые громкие мужчины, весёлые женщины в расшитых платках, крикливая детвора. Грудились вокруг накрытых столов, но пока не рассаживались, перекрикивались, смеялись, шутили, дружным топотом приветствовали дудочника и трещоточника, весело расталкивали снующих под ногами кошек и мелких собак-крысоловок. Угощались мочеными грибами и солёными огурцами на палочках, вишневой водой с мёдом и маленькими открытыми пирогами. Всем этим обносили гостей подростки, наряженные в странные узкие штаны и короткие синие жилеты.

Похрюкивающий от смеха Йеруш пояснил Илидору, что сие действо селяне явственно заимствовали: им, по всей видимости, доводилось наблюдать прием у какого-нибудь знаткого человека. Возможно, как раз в той самой усадьбе за холмом.

Появились циркачи, и вокруг них моментально собрались небольшие группы селян. Одна окружила невысокую женщину с совершенно седыми длинными косами, которая ловко жонглировала горящими факелами. Другая группа селян собралась вокруг маленького узкоглазого мужчины в вышитой мантии, показывающего фокусы с какими-то мелкими предметами.

Мельник, отец жениха, важный пузатый мужчина в красной шёлковой рубашке, стоял за пределами кола, окружившего маленького фокусника, и с довольным видом говорил:

— Олава-Кот его зовут. Величайший балаганный ловкач. Олава-Кот.

Не похоже было, чтоб собравшихся это имя впечатляло или о чём-нибудь говорило. Едва ли оно о чём-нибудь говорило самому мельнику до того момента, когда он нанял этого самого Кота Олаву.

Третий циркач, тощий эльф в абрикосово-оранжевом наряде, ходил на руках по доске, перекинутой между двух столов.

От одного циркача к другому ходила еще одна чужачка, которую Илидор видел то со спины, то чуть сбоку. Малорослая, с блестящими, словно чешуя, чёрными волосами и движениями недавно разбуженной змеи, на шее она носила противно тренькающую шарманку, а в руке — смотанный длинный хлыст. И невероятно напоминала Илидору донкернасских эльфов, отправившихся на выезд с драконом.

Циркачей, в отличие от драконов, особо в клетках не подержишь, и похоже было, что маленькая женщина с хлыстом досадует на это.

— Тай Сум, — произнёс кто-то из селян её имя. — Владыня цирка. Тай Сум.

— А от и молодые! — Вбуравился в уши голос Якари.

Илидор отвёл взгляд от Тай Сум, отметив, что держать подобную женщину на виду намного предпочтительнее, чем поворачиваться к ней спиной, и посмотрел на новоявленных мужа и жену. Он был рябой, улыбчивый и большой, как сарай. Она — порывистая, боевитая и скованная сейчашней собой, словно не понимающая, как оказалась в центре внимания и в вышитом платье с оборочками. Оборочки ей шли, как дракону слюнявчик.

— А он то — кровник.

Кровником был длинный и тощий, словно коромысло, парень. Он обходил кругом мужа и жену, рассыпал из ведёрка солому и приговаривал, видимо, что-то весёлое или скабрезное, поскольку стоящие неподалёку гости слушали его с интересом, то и дело покатываясь со смеху.

— Что он делает? — спросил Йеруш.

— Так отгоняет злыдних духов. Ежели не отогнать, то жена в первую ночь может обернуться змеёй. А то, бывает, дракон приходит в постель заместо мужа.

Илидор поперхнулся.

— От кровник и отгоняет злыдних духов, а потом всю ночь в сенях просидит, будет слова нарочные говорить, штоб ежели чего — прогнать змею от мужа или же от жены дракона.

Илидор поперхнулся снова.

— Захворал, штоль? — покосился Якари. — Иди вон сбитня выпей!

— Слова, чтобы прогнать дракона, — повторил Йеруш с бесконечно серьёзным лицом. — Они работают? Проверяли?

— Ну, драконов мы тут не видали сроду, так что слова, выходит, действенные, — решил Якари и отёр ладони о штаны. — Слова верные. Споконвечно передаются по нашим землям.

Оглянувшись по сторонам, он понизил голос и добавил:

— А если хочете тишком пройти в какое-нибудь место, так дождитесь, пока все перепьются и плясать пойдут. Так от. А пока идите себе, пейте-ешьте, да и я пойду к своим, вон машут уже, заждались…

— Да погоди! — Найло вцепился в его рукав. — Откуда взялись слова для прогнания драконов⁈

— От любопырный! Слова взялись от драконьих разговорников, што жили в позадавние времена. От тех людей, до которых драконы нисходили, штобы с ними говорить, понял? В вашем эльфятнике таких не водилось, что ли? Ну да оно конешно, где вам с драконами поладить, дракон — тварь могучая, что ей какой-то эльф. А вот среди людей в позадавние времена водились богатыри да умники несказанные, они нужные слова и узнали.

И Якари поспешил к поджидающим его друзьям, которые собрались вокруг пивного бочонка и приговаривали, похоже, далеко не по первой круже. Йеруш смотрел в спину Якари с детским восторгом и повторял тихонько: «Драконий разговорник, хах, разговорник!».

— Ты чего с ночи весь как в зад укушенный? — спросил вдруг Илидор, не глядя на Йеруша. — Боишься?

Найло сделал вид, что поглощён изучением обстановки, и не ответил Илидору.

— Чего ты боишься? — перефразировал тот, добавив голосу напора. — Не селян же?

Найло молчал, хотя и понимал, что это бессмысленно. Просто иногда, ну или всегда, кажется: если не обращать внимания на что-то плохое, мешающее, досадное, страшное, то остаётся шанс от него отвертеться, отвернуться, сделать вид, будто его здесь не стояло. Будто оно не нависает над плечом, не влияет решительно ни на что, и ты можешь идти по своей дороге уверенно и бодро, не отягощённый слишком многими опасениями, чувствами, оцепенениями.

— Я не отстану, — голос Илидора чуть снизился и рокотнул в груди. — Ночью тебе стало страшно. Может, больше, чем мне. И ты до сих пор взъерошенный.

— Ну нахрен ты такой настырный, — прошипел в ответ Йеруш. — Как будто сам не знаешь.

Илидор наконец посмотрел на него, дрогнул бровями, и Найло вцепился в его лицо ответным горящим взглядом. Теперь признаться было ещё страшнее, и почти невыносимо сделалось от мысли, что сейчас придётся проговаривать такие трудные, такие обнажающие слова, бултыхаясь в сиянии золотых драконьих глаз, да ещё когда разудалая гулятельная обстановка к этому совсем не располагает.

Но, возможно, чем хуже — тем лучше.

— Я не справлюсь один. Я решительно и наглухо всё продолбаю, ведь я забрался так безнадёжно далеко от всего, что знаю, от тех мест, с которыми умею обращаться, ты меня понимаешь, Илидор, или нет? Нихрена ты не понимаешь, ну конечно, ты же скачешь по жизни, как хренов дракон, ты можешь в любой момент улететь куда-то ещё, ты сильный, крылатый и весь из себя Илидор! А у меня есть всего лишь я. И вчера меня так полоснуло: ведь никогда бы я не очутился тут, если б ушёл из леса один. Я бы жварную прорву решений принял иначе. Ай, да что там лес! От самого Такарона! От самого Донкернаса! Да, с того момента, как я вошёл в ворота Донкернаса, ты понимаешь, со мной абсолютно всё было бы иначе, если б не ты. Я в тебя вляпался по самые брови.

— В каком смысле вляпался? — дракон дрогнул уголком рта в улыбке.

Йеруш на улыбку не ответил. Ему неистово хотелось заорать и треснуть Илидора.

— Я боюсь не справиться. Я не справлюсь без тебя. Ты доволен?

Илидор шкодно улыбнулся, вдруг протянул руку и подчеркнуто неспешно убрал прядь волос со лба Найло. Потом развернулся и растворился среди гостей, словно капля в склянке воды. А Йеруш стоял в воротах с открытым ртом и хлопал глазами с немым в них вопросом «Что сейчас, нахрен, произошло?».

Без Илидора сразу сделалось неуютно. Была у дракона удивительная способность становиться подходящим любому пространству, месту, обществу, куда он попадал — а может, Йерушу просто так казалось, ведь он сам-то везде и всюду ощущал себя неуместным, как торчащий узелок на тканом полотне.

Вот и сейчас. Вокруг хохотало, шевелилось, гомонило и звенело, а Йеруш стоял столбом, совсем не желал хохотать и звенеть, понятия не имел, что ему делать среди всех этих людей. Подошёл к первой попавшейся группе, которая собралась вокруг сидевшей за столом женщины. На столе стояла деревянная миска с водой, в воде плавали огарки да щепки, на дне лежали всякие мелкие предметы — колечки, височные кольца, пуговицы, что-то ещё.

— А у меня свой способ ворожбы, самый верный, — пьяненько хвастался этой женщине лысый мужичок и толкал стол бедром. — Семейный, ясно?

Мужичка хлопнула по плечу молодуха с русой косой. Возможно, та самая, которая вчера рассказывала про ведьмину хату, а может, и другая.

— Знаем мы твой семейный способ ворожбы! Напиться до синей бабайки и у неё спросить!

— Это что? — спросил Йеруш негромко ни у кого и разом у всех.

Обернулась к нему старуха в жилетке на сваляном собачьем меху и чёрном платке с зелено-белой вышивкой.

— Так знаки получаем! От Майень сидит, она ворожея! Свадебный вечер хороший дюже для ворожений!

— Что ещё за знаки?

Две девушки лет пятнадцати обернулись, захихикали. Одна, круглолицая, с выгоревшей за лето косицей бубликом, что-то зашептала на ухо подруге, постреливая глазами на Йеруша и розовея щеками. Вторая девушка медленно, словно рассеянно, обернулась, посмотрела на эльфа оценивающе, с интересом. Тёмные глаза её прищурились в хитрющей улыбке, задержались на остром кончике уха Найло, торчащем из-под встрёпанных волос.

— Ворожейные знаки, — прогудел высокий мясистый мужик и посмотрел на эльфа хоть и снизу вверх, а снисходительно. — На будущие дни научения, сечёшь? Чтоб знать, чего делать, а где от беды увернуться.

На снисходительный взгляд и тон Найло немедленно рассердился.

— У меня есть своё универсальное научение на каждый день, хотите?

— Какое-какое научение? — заволновалась ворожея.

— Мудрёное, — пояснил мужской голос с другой стороны стола.

— Колдунье, — припечатала старуха в собачьей жилетке.

— Давай, говори своё научение, — решил здоровяк.

— Избегать идиотов, не творить дичи, не пить лишнего, — торжественно изрёк Найло.

— Тю, — удивился лысый мужичок и качнулся. — Это как так-то?

— Тай Сум, сказали, тоже ворожит, — волнуясь, затараторила девушка с выгоревшей косой. — Но не всякому, а кому сама пожелает! Кто знает, чё ей надо, чтоб пожелать?

Сидящая за столом ворожея поджала губы.

— Она где-то здесь, Тай Сум, — трещала девушка. — Я её видала, да подойти постеснялась!

— Тю, — сообщил лысый и стал заваливаться на стол.

Ворожея сердито толкнула его ладонью в обратную сторону.

— Пойдём, поищем Тай Сум? — спросила светловолосая девушка у подружки.

Та мотнула головой.

— Не пойду. Я её боюсь.

С хитрой улыбкой стреляла глазками в Йеруша, теребила перекинутую через плечо длинную чёрную косу. Складывалось впечатление, что от Йеруша ожидаются каких-то действия по этому поводу, но он слабо представлял, какие конкретно. Не думает же эта девица, что Йеруш Найло планирует поувиваться за незнакомыми женщинами на поселковой гулянке?

Видя, что народ зашевелился, подала голос ворожея:

— Ну всё, всё! Закудахтали, кудахки! Давайте, кажите: кому научение?

Вперевалку подошла старуха. Ворожея накинула на миску платок и стала вдруг напевать:

— Виляй-виляй, заинька, виляй, побигаинька, не отвиляешься! Кому вынется, тому сбудется, не минуется…

Йеруш, не сводя глаз с собравшихся у стола людей, попятился в тень. Подумать только, совсем недавно он искренне считал, что Илидор его раздражает! Теперь же неистово хотелось немедленно найти дракона и вцепиться в него покрепче, как в островок нормальности среди решительно свихнутого мира.

Маленький фокусник Олава-Кот совершенно очаровал публику — пару десятков людей и одного золотого дракона. Много раз фокусник доставал из воздуха монетки и кусочки смолы, сгибал ложки, разрезал ножичком платок, а потом тот снова оказывался целым. А под конец заставил утиное яйцо прыгать по столу.

Потом Олава-Кот попросил передышки, чтобы выпить пива и перевести дух, а подошедший к нему мужик стал довольно громким шёпотом интересоваться, можно ли позвать фокусника выступить в соседней деревне, где живёт свояк этого самого мужика, но только провернуть бы всё так, чтоб заплатить напрямую фокуснику, а не владыне цирка.

Вопрос отсёк звонкий удар хлыста и заунывное «Тын-дын-дын» шарманки. Рядом стояла Тай Сум.

Дракон вместе со всеми обернулся к ней и вздрогнул. Лицо женщины перекашивал длинный шрам, брошенный от левого угла глаза к подбородку, и ещё один небольшой шрам почти надвое делил нижнюю губу, в двух верхних прорезях блестели узкие чёрные глаза, а в ротовой, почти сокрытый тенями, едва был виден маленький рот с тонкими губами.

Прорези? С трудом переведя дыхание, дракон понял наконец, что смотрит на маску.

«Тын-дын-дын», — глухо брякала шарманка.

— Тай Сум, ты мне поворожишь? — раздался откуда-то звонкий девичий голос.

Тай Сум стала оборачиваться на этот голос, но запнулась, замедлилась, как будто споткнулась, хотя стояла недвижимо. Застыла, словно опорный столб, а её уродливая маска была обращена прямо к Илидору.

И дракон смотрел на маску, хотел и пытался отвернуться, но не мог. Как повторяющийся сон, как неизбежность, Илидор вписывал в свою память все эти линии, рытвины, большие растянутые поры, шрамы, узкий разрез глаз, плоский лоб и скулы. Дракон размывался в отвратительном очаровании этого образа, его взгляд тащило, волокло по рытвинам и шрамам, тянуло, влекло к масочным прорезям, где блестели узкие черные глаза.

Словно по тесному и безысходному коридору приволокся он к этим глазам и влился в них, и пространство перевернулось, зашаталось, в ушах Илидора неестественно громко взорвалось восклицание, а потом явился хрип, бросающий мурашки на шею.

Узкие глаза в прорезях блестели, лихорадились, тоже бессильно и бессмысленно хотели перестать смотреть в золотые глаза дракона. Хрип выливался из-под маски стоном, и чадным дымом полился из прорези рта голос — не понять даже, женский или мужской, монотонный, низкий, чуть искажённый одновременно горловой сдавленностью и певучим акцентом:

— За далёкими лугами, за высокими стенами льётся-полнится скрежет зубовный, тихий, долгий, страшный, продрогший…

Перед глазами Илидора всё расплылось и пошло хороводом, как во время полёта в сильный ветер или… в грозу. Как в ту жуткую грозу, которая накрыла Донкернас в день его побега. Когда молнии резали небо, несли с собой драконий мор и погибель, а Илидор стоял на крыше замка и орал на Йеруша Найло под обалделыми взглядами стражих эльфов.

— Кровь, кровь нельзя разлить как воду, забыть как воду, кровь зовёт за дальние луга, за высокие стены!.. Одной дорогой лететь тебе за дальние луга, к стенам, за которыми стоит скрежет зубовный.

Боль прострелила оба уха сразу, Илидор зашипел и зажал их ладонями. Перед глазами медленно плыли круги, из них появлялись накрытые к празднику столы, цветные ленты, люди в ярких нарядах, не обращающие никакого внимания на Илидора. Прямо перед драконом, такая маленькая, росточком разве что чуть повыше гномки, почти слитая с тенями, качалась-расплывалась женщина Тай Сум с сокрытым за маской лицом и говорила низким, монотонным голосом с певучим акцентом:

— В краю подземных нор стоит звон металла, льются реки огня, поджидают, дремлют, дни считают, зовом полнят твою сонную песнь… Второй дорогой сойти тебе в край подземных нор и горящих рек.

Тихий голос грохотал, как камнепад в подземьях, лез в зажатые ладонями уши, как рудный бур пробирается сквозь толщу породы, ломая сопротивление. Вокруг истерили дудки, гармоники и трещотки, тараторили люди, что-то деревянно стучало и плюхало, пахло жареным мясом шестиногов, вечерней свежестью и горячей лавой.

— Третьей дорогой…

— Хватит! — грохотнул раскатистый гремучий голос.

Замерли с открытым ртами селяне, оборвала весёлый распев дудка, кувыркнулась в воздухе пролетавшая по своим делам галка, умолкла Тай Сум. Все смотрели на них с Илидором, не понимая, из чьей груди вырвался громоподобный наказ. Тай Сум выпрямилась, огляделась вокруг, будто в недоумении — что тут такое происходило? — и, словно очнувшись, выскользнула из окружившего её удивлённого внимания, мотнула блестящими волосами, затерялась в толпе. Селяне провожали Тай Сум взглядами, видимо, задаваясь вопросом, стоило ли подпускать циркачей к свадебному гульбищу, или ну бы их куда подальше.

Дракон стоял, согнувшись, прерывисто дышал, перехватывая воздух ртом.

— Ух ты, — выкрутился откуда-то из толпы Йеруш Найло. — Что это было?

Илидор не отвечал, одурело моргал, впившись пальцами в виски. Сделал один за другим несколько рваных вдохов, сплюнул — рот наполнялся слюной так, словно в дракона влили ковш отвара из листьев кислянки.

— Илидор, ответь!

— Отцепись! — просипел он, выпрямился с явственным трудом и пошёл, пошатываясь, к ближайшему столу.

Йеруш дёрнулся подставить плечо, Илидор дёрнулся опереться на него, но тут же прянул назад, пошёл сам. Шаг, другой, пятый — и дракон почти свалился на лавку. Подташнивало, немного кружилась голова.

— Это было пророчество, Илидор? Настоящее?

— Отстань, — едва ли не жалобно попросил дракон.

— Не отстану.

Илидор застонал и принялся наливать в чашку какое-то варево из широкогорлого глиняного кувшина. Руки его дрожали.

— Ты веришь в пророчества? — допытывался Найло с несвойственной ему озабоченностью. — Они бывают настоящими, как думаешь?

Илидор уткнулся в чашку. Варево оказалось грушево-сливовым узваром, и дракон цедил его долго, с наслаждением, мелкими глотками. Йеруш ждал.

— Ты учёный, не я, — выдохнул наконец Илидор, отставляя чашку. — Вот ты мне и скажи: пророчества бывают настоящими?

Йеруш топнул ногой под столом.

— Я гидролог, а не предсказолог! Я нихрена не понимаю в магии!

— Ладно. Предсказания — чушь, — отрезал дракон.

Глаза его пояснели, всё только что пережитое вдруг растеряло краски, словно изрядная его часть исчезла вместе с головокружением. Только что голос Тай Сум бурился дракону в уши, как рудный бур, а теперь отзвучавшие слова сделались чем-то вроде тревожного, странного и полузабытого сна. Илидор вдруг понял, что страшно голоден, и цапнул пирожок с подноса пробегавшего мимо паренька. Пора бы уже гостям рассаживаться за столы, но пока поселяне лишь подъедали закуски, пили из больших кожаных кружек, сбивались в кучки, оживлённо переговариваясь.

Обычно на всех праздниках, какие Илидору доводилось наблюдать, гости только и делали, что жрали, пили да плясали без передыху.

Найло продолжал выжидающе глядеть на дракона. Заглотив пирожок с капустой, Илидор пояснил то ли Йерушу, то ли себе:

— Если ты услыхал предсказание и принял его всерьёз, то либо хочешь, либо не хочешь его осуществленья. Пытаешься обрести предсказанное или увернуться от него. Но как ты сможешь понять: предсказание сбылось, потому что так было предначертано, или ты это ты его сбыл? А если оно не сбылось, то это потому что предсказание было чушью или потому что ты увернулся? Или ты так старался его сбыть, что нарушил ход вещей, и предсказанное стало неосуществимым? Но тогда какое это, в кочергу, предсказание, если оно не определено? В общем, всё это чушь, вот что я думаю.

— А в твоей голове порою можно отыскать удивительные вещи. Например, зачатки мышления, — одобрительно отметил Йеруш и тут же получил беззлобный тычок в живот. — Просто, знаешь, когда эта тётка тебя увидела, всё выглядело так, будто её по-настоящему накрыло. И это было, ну я не знаю, убедительно? Убедительно, да, тебе нравится это слово, Илидор?

— Нет, — дракон мотнул головой. — Мне не нравится, потому что меня тоже накрыло. Верно, какая-то заморская человеческая магия, о которой я ничего не знаю. Циркачи же должны уметь всякие такие штуки? А в предсказания я не верю. Вся суть жизни — в неопределённости, иначе какой смысл её жить?

Найло кивнул с явственным облегчением.

— Я вам всё отдаю! — мать новоявленного мужа прижимала к груди стиснутые ладони. — Всё как есть! И корову отдаю! И теля! И свинью! И курят!..

Лицо молодой жены с каждым словом вытягивалось всё жалобнее. С ледника торжественно несли огромное блюдо с мясным желе.

Йеруш потянулся к стоящему на столе горшку, пошуровал в нём черпаком, плюхнул в свою миску густого варева из перловой крупы, моркови, светлого птичьего мяса. Из крупяного месива торчала обломанная косточка и хвостик горчичного листа, пахло сытно и пряно.

— О! — обрадовалась сидящая через стол женщина с лоснящимся лицом. — Горчичный лист! Письмо получишь, значит — примета такая есть!

Йеруш, уже занёсший было над варевом деревянную ложку, так и застыл с открытым ртом, остекленел глазами.

— Письмо. Ну да, конечно.

Аппетит пропал мгновенно. Найло воткнул ложку в крупяную гущу, ложка медленно накренилась, упала черенком на борт, вытолкнула повыше горчичный лист.

Йеруш уставился на Илидора, который бодро трескал рыбёшек, обвалянных в крупно молотых зёрнах и зажаренных над углями. Дракон брал рыбку одной рукой за голову, другой за хвост, сгрызал мясо вместе с мелкими косточками, откладывал в сторонку обглоданный рыбий хребет, увенчанный скорбно выпуклившей глаза головой, и брал следующую рыбку. На столе рядом с ним высился уже целый курган из рыбьих хребтов и голов.

Почувствовав взгляд Йеруша, Илидор покосился на эльфа, оценил насупленную решительность найловских бровей и быстренько заглотил ещё одну рыбёшку, пока не началось.

Стараясь держаться как можно более естественно и не привлекать к себе внимания, они выбрались из-за стола (Илидор, разворачиваясь на лавке, чувствительно впечатался в столешницу коленом) и очень непринуждённо стали обходить танцующее коло.

На них почти не обратили внимания, поскольку отец жениха как раз принялся толкать речь о будущих детях молодожёнов, о том, как хорошо когда в семье детей много и есть кому работать в огороде и за скотом следить, а также за стариками-родителями ходить, «вот как за моим батьком невестки говно выносили, пока он влёжку лежал и всё не помирал».

Бочком, бочком Илидор и Йеруш Найло отступали в кусты за пределами столового гульбища, за что удостоились нескольких удивлённых взглядов: по кустам уже разбежались несколько молодых пар. Ни Йеруш, ни Илидор, к счастью, этих взглядов не поняли.

Не сразу сумели протиснуться к калитке мимо кола, танцующего под задорную дудочную игру, и дракон засмотрелся на энергичную деревенскую пляску: взявшись за руки, люди ведут хоровод, два приставных шага вправо, два влево, руки размыкаются и каждый второй танцор, кружась вправо, меняется местами с переследующим, становится в круг — и сразу же тут же кружатся-меняются местами оставленные на местах танцоры — и вот уже все оказываются в исходном порядке. Тогда дудка начинает играть быстрее, и подняв руки, танцующие делают три быстрых шага внутрь кола… Йеруш дергает дракона за руку — ненадолго сошедшееся коло даёт возможность проскользнуть к выходу. Илидор следует за Найло, оглядываясь на хоровод — в узком коле каждый кружится дважды, звонко хлопая над головой ладонями, затем руки снова соединяется и танцующие делают три шага назад, расходясь в большой круг, а потом дудка ещё ускоряет темп и всё начинается сначала: два приставных шага влево, два вправо…

На удалении от места гуляния было звеняще-тихо, посёлок даже казался просторнее без людей. Только во дворах звенели цепями собаки, квохтали куры, где-то хрюкала свинья, да у одного дома в отдалении сидела на поваленном бревне старуха, качала плетёную уличную люльку.

— Ну, — объявил Найло, — пошагали.

Илидор кивнул и первым направился к панской усадьбе.

Крепко подозревая, что давешняя бравая четвёрка может следить за ними или подкараулить где-нибудь на пути, Илидор и Йеруш пришли к усадьбе через огороды, пустырь и ещё один каменистый холм по соседству. Получилось, конечно, дольше, зато тише.

А взять с собой фонарь никому в голову не пришло и совершенно напрасно.

В усадьбу попали через сад, не с той стороны, с которой пытались зайти вчера, а с противоположной. Илидор, не мудрствуя, перелез кованую решетку с торчащими поверху пиками, а Йеруш сняв куртку, умудрился просочиться между прутьев, хотя, казалось, на это способна разве что не очень крупная кошка.

— Я думал, хотя бы голова застрянет, — подначил его дракон.

Найло фыркнул и полез обратно в куртку.

Через сад шли едва ли не ощупью: сумерки уже основательно сгустились. Ветки вишен и яблонь цеплялись за волосы мёртвыми сухими пальцами, под ногами хрустели нападавшие ветки и, кажется, ореховая скорлупа. С другой стороны сад тоже оказался огорожен.

Дальше шли, ориентируясь в основном на источник воды, который чувствовал Илидор. Дракон ворчал, что вода будто то и дело пропадает. Йеруш вертел головой, осматривал окрестности. Усадьба оказалась, с одной стороны, совсем небольшой — именно что летний домик, в который знаткий человек мог заезжать разве что по пути куда-нибудь на день-ночь. С другой стороны, места более чем достаточно, чтобы умаяться здесь выискивать то, не знаю что.

С третьей стороны — предельно странно, что усадьба пустует. Как это может быть, чтоб на месте не осталось никого совсем?

Но, судя по всему, никого не осталось. Несколько заброшенных крестьянских домиков, пустые загоны для скота, убранные огороды, закованный в каменную ограду панский дом в три этажа. На узкой стороне прилеплена нелепая, кургузая какая-то башня.

От домиков донёсся шорох. Йеруш дёрнул Илидора за рукав, но тот отмахнулся и ускорил шаг. Дракон заметил какую-то крытую постройку под холмом, где слышался голос странной воды, и шёл к ней, всё ускоряя шаг. Йеруш бросил: «А я там посмотрю» и, тоже ускоряя шаг, пошёл к домикам, подле которых ему почудилось движение.

Не почудилось, понял Найло, когда вошёл во двор. Пустой, покинутый, с давно небеленой мазанкой, следами срубленного вишневого сада и засыпанным колодцем, но…

В середине двора, подле собачьего кубла, стоял зверь. Палево-седая шерсть, вздыбленный загривок, оскаленная морда в шрамах. Янтарные глаза, умные почти по-человечески и полные почти человеческой злобы, смотрели на Йеруша.

Жёлтый взгляд пригвоздил его к месту, ноги словно влились в землю, и только порывистый ветерок панически вздрогнул сухими листьями у башмаков.

Какого лешего это животное делает в пустом селении? Так же не должно быть, он бы не выжил тут без людей, он бы давно ушёл, его не должно тут быть, неужели его кто-то подкармливает, или же он питается непрошенными гостями, или всё это какое-то недоразу…

Зверь гыркнул горлом, показал в оскале злые чёрные дёсны и пошёл на Йеруша, пригнув голову. Их разделяло шагов тридцать, и очень отчётливо, отстранённо Йеруш осознал, что бежать некуда, а орать бессмысленно.

Да, бежать было некуда, а орать бессмысленно, но когда зверь перешёл на рысь, Найло побежал и заорал во всё горло:

— Илидо-о-ор!

Успел потянуть на голову капюшон и вжать шею в плечи за миг до того, как в спину ударили могучие лапы, и под весом разогнавшейся груды мышц Найло срубленным деревцем рухнул в прелую траву. Зверь ахнулся ему на спину, выбив дух, когтистые лапы больно впились через куртку под лопатками, Йеруш брыкнулся, хватанул воздуха вместе с землей и травой, вцепился в капюшон у лица, но даже через плотную стёганую ткань затылок, казалось, обожгло горячим дыханием и тут же обледенило болью. Капюшон вместе с кожей стало рывками сдёргивать с затылка.

А потом время на миг застыло, сделалось тягучим и тяжким, где-то впереди вспыхнул невозможно яркий свет и залил отражённым сиянием янтарные звериные глаза.

За рыком зверя и бубухами собственного сердца Йеруш едва расслышал хлопанье крыльев. Зверь рявкнул, взвизгнул, скатился со спины Найло, а тот никак мог себя заставить открыть зажмуренные глаза, поднять впечатанное в траву лицо, разжать вцепившиеся в капюшон пальцы. Он слышал, как дракон приземлился в нескольких шагах, слышал ещё один грозный рявк зверя и его визг, рычание Илидора и хруст, и влажное хрупанье, и шум крови в ушах, и собственное хриплое дыхание. Лежал лицом в траве, вцепившись в капюшон, и не мог пошевелиться.

Пока наконец его не взяли за руки тёплыми ладонями и силой не разогнули оцепеневшие пальцы.

— Живой?

Илидор сидел перед ним на корточках, одним коленом упираясь в землю. Лицо его было безмятежным, разрумянившимся и даже, пожалуй, весёлым. Как будто здесь произошло нечто удивительно забавное, о чём так приятно будет вспомнить скучным зимним вечером.

Йерушу очень хотелось сейчас повести себя достойно и мужественно, однако руки-ноги тряслись, как в приступе лихорадки. Он попытался придумать какую-нибудь шутку, которая бы показала, что вовсе он не испугался до полусмерти, но все слова куда-то убежали из головы и не желали в неё возвращаться.

Дракон протянул ему руку, помог встать, легко поднялся сам и бодро отметил:

— Кажется, он с тебя сорвал кусок кожи. Есть какая-нибудь тряпка?

Тряпка у Йеруша была — мягкий толстый мешочек для пробирок. Илидор вывернул мешочек наизнанку, прижал к затылку Найло, который тут же прострелила остро-жгущая боль.

«А если придётся шить? — мысль как будто наползла из тумана, вильнула хвостом и тут же уплыла обратно. — А если куртка в кровище, чем я её отстираю?».

Дракон уже тащил его куда-то, блестя золотыми глазами в сумерках:

— Пойдём, пойдём, я тебе сейчас та-акое покажу!

Как во сне, деревянно переставляя ноги, Йеруш дотащился с драконом до холма. В нём оказалась явно рукотворная каменная пещера, а перед ней стояло…

— Охренеть!

Перед пещерой на постаменте стояло чучелизированное существо размером с собаку, только у него не было не шерсти, ни лап, а была гладко-мягкая голова и восемь длинных щупальцев с присосками. Некоторые свисали с постамента, словно изящные пальцы знаткого человека.

— Ох-ре-неть, — повторил Йеруш.

— Знаешь, что это?

— Спрут. Морской хищник. А! Да! Он откладывал яйца?

Не дожидаясь ответа, Йеруш шагнул к пещерке. По её потолку сочилась вода, поблескивала в умирающем дневном свете и гулко капала откуда-то. На дальних стенах Найло углядел что-то вроде развороченных и очень крупных сот, агакнул, довольный своей догадкой.

— Выходит, они где-то здесь!

Голос Йеруша укатился в пещерку гулким эхо: «Есь, есь!».

— Кто? — уточнил дракон, понизив голос.

— Спруты же! — Одной рукой Найло прижимал к затылку тряпицу и взмахнул второй. — Такие же, как эта штука! Как чучело! Тут его дети!

Илидор сделал шаг назад от пещерки.

— То есть таких ещё много и они сейчас с нами, в этой усадьбе?

Поморщившись от резкой пульсации в затылке, Найло указал на пещеру:

— Они там. Прячутся! Их нечего бояться, они мелкие, трусливые и не могут сожрать ничего крупнее карася. Наверное, выходили в реку через подводные течения, я лишь не понимаю, какой кочергени они всё ещё шевелятся в такую холодень! О-о, выходит, знатных дел наворотил тот дегенерат, что резвился здесь летом!

— Владелец усадьбы?

— Ну не конюший же! Зуб даю, привозил сюда магов и… А! Он, наверное, учёный! Может, рыболог или даже гидролог вроде меня, но только ненормальный!

Илидор изогнул бровь, но Йеруш не увидел этого в сумерках и продолжал трещать:

— Или никакой он не учёный, а разводил спрутов на продажу, к примеру! Они же вкусные, да, ты ел спрутов? Нет? Правда? Ну, может, ты хотя бы слыхал, что спруты вкусные, если их не переварить и подавать с уксусом…

Илидор отошёл подальше от пещеры и от Найло, стоял и рассматривал выставленное на постаменте чучело. Оно выглядело каким угодно, но не вкусным. Впрочем, под всеми слоями смолы и таксидермистских составов от него едва заметно пахло рыбой, так что всё могло быть.

— Ну и что нам с этим делать?

Йеруш, сопя, прижал покрепче к затылку тряпицу.

— Вот знаешь, честно говоря, мне уже совершенно наплевать, что именно местный народец будет со всем этим делать. Я предлагаю просто настучать Якари по башке и забрать моё письмо.

— Стучи, — легко согласился дракон.

Пока Йеруш искал подходящие к случаю слова, Илидор шкодно хмыкнул, вскарабкался на постамент и стащил с него чучелизированного спрута.

— Ну что, пойдём?

В праздничном коле перепились уже все, включая маленького фокусника, который хохотал, смешно таращил узкие глаза и обещал всех научить своему любимому трюку с платком и арбалетом.

Два амбала, горбоносый и черноусый, тоже очень навеселе, рыскали туда-сюда, натыкаясь на столы, гостей и лавки, в тревоге всматривались в лица и, судя по всему, плохо понимали, кого именно потеряли в толпе.

Когда в коле появился Илидор, волочащий за щупальце чучело спрута, разговоры и хохот быстро стихли. Никто даже не заметил Йеруша, прижимающего к затылку тряпку, пока он не заговорил:

— Мы тут гуляли и случайно узнали, что в поместье какой-то дегенерат порезвился летом не в меру. Устроил котлован с морской водой. Наверняка магов натащил в обход всех разрешений и правил, поскольку грунтовые воды и река ему точно не принадлежат. Хорошая новость в том, что магия постепенно истощится и морская вода перестанет поступать в реку. Плохая новость в том, что он там натворил ещё каких-то дел и перепугался так, что бросил всё и забрал из поместья всех.

Поморщившись, Найло нашёл взглядом четверых очень побледневших людей и добавил язвительно:

— Подробности может знать кто-то из ваших соседей, и я очень советую списаться по этому поводу с владетелем земель. А мы так, мимо проходили.

Силы закончились разом, как это обычно бывает после мощных переживаний и большого умственного напряжения. Йеруш стёк за ближайший стол и стал с отсутствующим видом цедить слабенький фруктовый эль. Поселяне, галдя, клубились вокруг чучела спрута, бравая четвёрка отступала за пределы праздничного кола, Илидор сидел на ближайшем столе, болтал ногами, уминал пирог с рыбой.

К Йерушу подошла черноволосая девица, которая хитро ему улыбалась возле стола ворожеи. Она и теперь улыбалась, только не хитро, а сочувственно, и вела за собой хромого расхристанного мужичка. Мужичок предложил осмотреть рану на голове Йеруша и зашить её, если имеется нужда.

Пастух, понял Найло и после короткого раздумья убрал от головы пропитанную кровью тряпицу. Сразу заболело и захолодило. Пастух просил черноволосую девушку подсветить так и тут, осторожно трогал съехавший с черепа лоскуток кожи и наконец заключил, что шить его не обязательно, требуется лишь срезать волосы и хорошенько заклеить рану смолистым воском. Такового воска у него в достатке, вот: на вишнёвой смоле, на сливовой…

Йеруш дал пастуху две монетки, и у того немедленно нашлась наицелебнейшая мазь на свежайшей облепиховой смоле и с перетертой травой чистотелки. Пастух вился вокруг взволнованно, но без суеты, рану обработал уверенно, велел ближайшие пять дней ей не тревожить и не спать на спине. А девушка прыснула и сказала, что затылок Йеруша теперь выглядит, словно лишайный, «А уши торчат даж мило». Йеруш на это вяло пожал плечами, и девушка ушла вместе с пастухом.

Найло поймал взгляд Илидора. Тот быстренько дожевал очередной рыбный пирог, кивнул и уверенным движением выдернул Якари из толпы поселян, всё шумевших вокруг спрута.

Втроём они быстро шагали в спальному дому и отошли за пределы слышимости кола молча. А потом Илидор остановился и обернулся таким текучим, кошачье-змейским движением, что Якари почудился звук трещотки на змеином хвосте. Хотя он никогда и не видал змей с трещотками на хвостах, а лишь слыхал о них от путников из сам-южных краёв. Якари застыл и ослабел коленями, увидев, как глаза Илидора наливаются недобрым оранжевым светом, точно разгораются в очаге едва теплившие угли.

— Ты, конечно, знал.

Якари сделал полшага назад, но в спину ему тут же упёрлись пальцы Йеруша — пускай Найло и не был сколько-нибудь угрожающей боевой единицей, да такого эльфа Якари мог бы просто пополам переломать, словно сухую ветку, — но когда тебе в спину втыкаются твёрдые, злобные, цепкие пальцы, словно готовые сей миг вырвать твой хребет, поневоле передумаешь совершать резкие движения.

— Ты знал, что ваша лихота лезет из панс-ской усадьбы, — прошипел Илидор.

Голос его тоже сделался змейским, и вечер вдруг перестал быть прохладным, а лоб Якари покрылся испариной. Мелькнула глупая и стыдная мыслишка, что сейчас эти двое чужаков разорвут его пополам, сожрут и остатки закопают, и никто в Большом Душеве не узнает, куда подевался добрый владелец спального дома Якари, никогда никому зла не чини…

Отступать было некуда, в спину втыкались пальцы Йеруша, едва не пробивая насквозь кафтан, рубашку и кожу.

— Ты знал, кто из жителей бывал в этой усадьбе, — Илидор почти навис над скукожившимся Якари, и крылья плаща вдруг захлопали сами собою, чисто колдовские, и лицо Илидора заострилось, сделавшись будто не совсем человечьим, а… — Да вы все знали! Но вам духа не хватало пойти в усадьбу самим — вы что, всем поселком одной псины боялись? Или боялись прижучить этих увальней, хотели чужими руками угли загрести?

— Так ну ж его! — Возопил Якари. — Тут же кажный у кажного на ладони! Всю жизнь плетнями трёмся! Думаешь, можно взять да такой разговор повести с соседями? За такое красного петуха в хату пустят, або ж здороваться бросят, жизни ж не станет, ну! Или земельным владетелям писать? Так они сами с паном усадебным дружкуюся! И чего? От одних и других достанется разом да поочерёдно!

Крылья Илидора чуть опустились, пальцы Йеруша перестали давить в хребет Якари, и мужчина встряхнулся виновато, как пристыжённый пёс. Добавил жалобно:

— Вы люди пришлые. С вас какой спрос? Шли мимо, увидели непотребство да написали кому след! И дальше двинулись по своим делам, и кто вас в чём завиноватит, кто вам чего сделает?

— Кто нам чего сделает? — вскричал Найло, вскинул руку к свежезаклеенной ране на затылке.

Рана пульсировала тянущей болью, холодный воздух пробирался под кожу, сквозь выстриженный клок волос, выстуживал череп до самых мозговых складок.

— Я уже всем сказал, — бормотал примирительно Якари, — уже сказал: ну чего ж, так вот вышло: делишки панские вскрыли пришлые люди, ну не удержалось шило в мешке, чего ж ты делать будешь, коли явились до нас такие любопырные путники, да ещё по воде учёные? Ровно ничего не можна было поделать: всё сами разведали, до всего докопались, все ж это видели! Все видели, как вы ходили по селу бестолково, а вовсе не сразу к усадьбе пошли. А я сказал соседям, дескать, вы уж и владетелю земель послание отправили… От вашего имени я его с циркачам дал ишшо засветло, штоб они вручили в городе поштарю. Уж не серчайте, а тока никак было иначе-то. Тока так и можна, штоб пришлые всё грязищу раскопали и разведали, штоб всё было по-правдашнему. А я чего, с меня спроса никакого, я тока поселил вас в спальном доме, бо где ж ещё вам было жить?

Йеруш взглядом попросил Илидора вколотить Якари в землю по пояс. Какого, спрашивается, жварного шпыня позволяет себе этот захухрый владелец ёрпыльного спального дома в бзырном поселке? Найло даже не понимал, что разозлило его сильнее — та ловкость, с которой его использовали, или что его, гениального Йеруша Найло, привыкшего смотреть на селян вроде Якари очень сильно сверху, этот самый Якари мгновенно и безошибочно раскусил, лишь только увидев на пороге спального дома. Ведь Якари сразу понял: Йеруш не станет болтать лишнего, не расскажет местным, что шатается по посёлку не от скуки, что владелец спального дома скотски не отдаёт ему важное послание…

Тьфу!

— А я говорил: нужно было сразу его треснуть и забрать твоё письмо, — Илидор отвернулся от Якари, хлопнул крыльями. — Не смотри так на меня, Найло, ты хотел изучить аномалию — ты получил ровно то, чего хотел. Теперь давай ты получишь второе что хотел и пойдём дальше. Я хочу покинуть это прекрасное селение, пока держу себя в руках. И пока местные держат себя в руках, а не мчатся сюда передать нам своё спасибо через почесание граблями и тяпками — надо думать, нам такое это в кочергу не упёрлось?

Якари, сообразив, что осерчавшие соседи всё ещё могут сжечь его спальный дом вместе с «любопырными» не в меру пришлыми людьми, засуетился, замахал одной рукой, отёр другую о полу кафтана и первым поспешил к спальному дому.

Йеруш заглотил глазами письмо, не прожёвывая смыслов и быстро перелистывая страницы, после чего поскрёб щёку, оставив яркие полосы на тонкой коже, и перечитал снова, внимательнее.

Якари едва слышно сопел и аккуратно тёр тряпкой невидимое пятно на опализированной стойке. Все усиленно делали вид, что между ними никогда не случалось недоразумений, однако друг на друга не смотрели: Якари было неловко, а дракону и эльфу — раздражительно. Потому Якари изучал пятна на стойке, а Илидор — нависшего над письмом Йеруша.

Тот некоторое время смотрел на сшитые листы бумаги остекленевшим взглядом, потом протянул письмо Илидору — так медленно, словно Илидор мог укусить его руку.

Дракон дрогнул бровями в удивлении, но письмо взял и принялся читать, едва заметно шевеля губами.

— Кого это там кутали? — почти сразу спросил он.

— Куталиʾ, — ноздри Найло трепетнули. — Ученик, значит.

— А.

Илидор снова уткнулся в письмо.

'Йерушу Найло, лично в руки, от Ллейнета Элло, декана кафедры гидрологии.

Надеюсь, ты пребываешь в добром здравии, кутали, хотя доходящие до меня вести внушают некоторую тревогу. По правде, я надеялся, что ты, завершив свои дела в Донкернасе, вернёшься в Университет хотя бы временно, но на днях до нас докатились быстроногие слухи о том, что из Донкернаса ты направился на северо-восток, к горам Такарона. Впрочем, быть может, это и к лучшему, что ты не возвращаешься в Университет сейчас, кутали, поскольку маг, способный создать предмет, о котором я хочу тебе поведать, находится ближе к Такарону, чем к Ортагенаю… Хотя, по правде сказать, в любом случае он довольно далеко'.

Илидор помотал головой и дважды перечитал абзац.

'…Я написал тебе одиннадцать писем с одинаковым содержанием и планирую разослать их в земли на юге и юго-востоке от Такарона. Насколько я понимаю, кутали, деятельная натура поведёт тебя в края, где ты не бывал прежде, и, значит, есть вероятность, что одно из моих посланий тебя найдёт.

К делу. Недавно в Университет пришло длинное письмо с чертежами — от безумца, как вначале решила канцелярия. Одно из сонмища странных, неумных или раздражающих посланий, которые мы получаем то и дело от душевно тревожных эльфов и людей праздного ума. Однако этот пакет не отправился в корзину, поскольку автор его ссылался на одну из твоих статей в "Омуте мудрости', а именно — на статью о давлении воды…'

Илидор добросовестно просмотрел следующую часть письма, даже не попытавшись осмыслить написанное: слишком много в ней было слов, которых Илидор не понимал. Нижнюю четверть листа занимали кропотливо сделанные наброски какого-то костюма с натыканными повсюду длинными трубками и пришитым к вороту шлемом. Вместо забрала пучилось нечто, напоминающее аквариум — похожий стоял в саду донкернасского таксидермиста и хранил в своих стеклянных недрах молчаливую бородавчатую жабу.

'Ректор счёл данные измышления не более чем умозрительно забавными. Однако я сумел убедить его выделить бюджет на этот дерзкий эксперимент под твоё имя, кутали, в том случае, если ты сочтёшь проект перспективным. А я полагаю, ты сочтёшь.

Прошу тебя изучить идею устройства. Если оно способно тебя заинтересовать и стать действенным подспорьем для подводных изысканий, то списки с чертежей, доработанные факультетом механики, и чек на своё имя ты найдёшь в ячейке банка Хальо в городе Анун. Я отправил чертежи и чек именно в Анун, поскольку в том городе живёт Фурлон Гамер — один из немногих известных мне магов сживления, достаточно талантливых и в то же время гибких разумом, чтобы взяться за подобный проект.

Конечно, ты понимаешь, кутали, что если решишь создать экспериментальную модель костюма и обналичишь чек, то тем самым возьмёшь на себя обычные изыскательные обязательства перед Университетом. Ректор будет ожидать от тебя заметок касательно испытаний прибора в солёной и пресной воде, а также изучения подводных обитателей там, где это представится возможным. Также Университет будет ожидать, что ты лично прибудешь вместе с костюмом на кафедру не позднее чем спустя год после того, как обналичишь чек.

Верю в твою энергичность и жажду знаний, кутали. Верю, что ты всё сделаешь как нужно и как должно. Верю, что ты в очередной раз оправдаешь и превзойдёшь мои ожидания и подаришь новые смелые гипотезы научному сообществу Маллон-Аррая.

Крепко жму руку и прошу тебя не забывать об осмотрительности в изысканиях. Отпиши мне немедленно после получения письма, где бы оно тебя ни застало, и какое бы решение ты ни принял в отношении этого проекта.

Писано в шестидесятый день сезона восточного ветра'.

— В банке, — дракон выделил из всего многословия самое царапучее слово. — Твой учитель оставил тебе какой-то охренительно интересный чертёж… в банке. Он издевается над тобой, правда?

— Вероятно, не счёл правильным оставлять чертежи и чек в дупле какого-нибудь дерева, — ровным голосом проговорил Найло. — Наверное, сомневался, что чертежи хорошо сохранятся в дупле дерева, а, как думаешь? Дожди, ураганы, осенние ветра, бешеные белки… А может, мадори Ллейнет действительно издевается. Слегка. Может, он так даёт понять, что соскучился. И расстроен, что я до сих пор не вернулся в Университет.

— А что такое чек?

По лицу эльфа дракон понял, что не хочет слышать объяснений прямо сейчас, потому задал другой вопрос:

— И что мы будем делать со всем этим?

— Мне надо подумать, — безжизненно ответил Йеруш.

— О-о, ну пожалуйста, только не это, Найло!

Йеруш встряхнулся-содрогнулся всем телом, словно высвобождаясь из чего-то липкого и очень прицепучего, ещё более прицепучего. Сморгнул патину с глаз, клюнул воздух, зашипел и оскалился.

— Доставай карту, давай! — Илидор ногой энергично подвинул к Йерушу его небольшой рюкзак. — Пойдём в этот город, как его — Анун? Нечего тут думать!

Дракон нетерпеливо шелестнул исписанными листами. Найло поморщился.

— Давай! — Илидор хлопнул крыльями. — Ну что с тобой не так, а? Зачем нужно было выпрыгиваешь из шкуры ради этого письма — чтобы теперь делать такое сложное лицо и печально размышлять? Не о чем тут размышлять! Давай, Найло, доставай карту, ну, ну-ну-ну!

Йеруш встряхнулся по-собачьи, всем телом, помотал головой, и волосы упали ему на глаза.

— Найло, если ты не пойдёшь в Анун сам, я тебя пинками погоню, ясно?

Якари, зная, что требуется получить ответ на доставленное Йерушу Найло письмо, выставил на стойку чернильницу, положил стопку поганенькой серой бумаги. Лысина его сильно блестела от пота, что можно счесть признаком как нервного возбуждения, так и чуточку слишком жаркой натопленности привхожего помещения.

Дракон сграбастал Йеруша за плечи и хорошенько тряхнул, отчего в шее у Йеруша хрустнуло, зубы клацнули, а в глазах взбаламутилась обычная йерушевская безуминка и затёрла, закрасила мне-надо-подумательную отрешённость.

— Да, да, хорошо, пойдём в Анун! — эльф вывернулся из драконьей хватки и ногой подвинул рюкзак обратно, к нему. — Только доставай карту сам! Давай, ты сможешь! Ты кого угодно достанешь, Илидор!