Доспехи для героя

Глава XXV КРЕСЛО ДЛЯ ГЕРОЯ

Неожиданно перед Генрихом и Капунькисом бесшумно опустились сразу четыре ведьмы. К метлам двух из них было прикреплено какое-то старое, пообтертое кресло. Три ведьмы уважительно поклонились до самой земли и, не разгибаясь, замерли, а четвертая пригнула голову лишь чуть-чуть и искоса, полными удивления глазами разглядывала Генриха. В этой самой молодой ведьме Генрих узнал Альбину.

— Ты? — недоверчиво спросила девочка. — Нет, не может этого быть… Ты ли это, Генрих?

— А ты пойди Клауса Вайсберга спроси, он уж точно тебе все объяснит, ничего не приврет, — грубовато ответил Генрих. Он в общем-то совсем не это хотел сказать, но незабытая обида сама сорвалась с языка.

В глазах девушки появилась растерянность. Она хотела что-то сказать, но тут одна из ведьм оттолкнула ее и, бухнувшись на колени перед Генрихом, быстрым, умоляющим голосом затараторила:

— Не губи Альбину, господин Герой! Помилуй, она — дитя неразумное!

— Да вы что, мне и сказать ничего нельзя? — недовольно проворчал Генрих. — Встаньте, встаньте. Что это вы вздумали на коленях передо мной ползать? Я это запрещаю.

Ведьма поспешно поднялась на ноги.

— Ой, смотрите — глюм! — сказала Альбина, с удивлением разглядывая Капунькиса. — Откуда ты тут взялся?

Ведьмы осуждающе зашушукались, а та, что просила Генриха не губить девочку, стала дергать Альбину за курточку и шептать:

— Принцесса, что вы! Держите себя прилично, не гневите Героя. Ведь он может все, что угодно с вами сделать. Еще возьмет… и голову отрубит.

— Да не собираюсь я никому голов рубить! — возмутился Генрих. — Что вы все заладили: не говори то, не делай то. Чего вы меня боитесь? Я что — чудовище какое? Безе-Злезе?

Альбина рассмеялась, а Капунькис, выпятив грудь, важно заявил:

— Я — оруженосец Героя!

— Ох, не смеши, — хмыкнула Альбина. — Выдумал же — оруженосец Героя! Разве проказливые глюмы способны на подвиг?

Капунькис не нашелся что ответить и в растерянности заморгал глазами.

— А вот это ты напрасно сказала, — вступился Генрих за друга. — Может, глюмы проказники и непревзойденные, но только к храбрости это никакого отношения не имеет. Но я, пожалуй, зря это говорю, — Генрих в упор глянул в глаза Альбине. — Ведь ты, кажется, веришь только одному человеку в Большом Мидгарде, и, к сожалению, этот человек не я.

Альбина покраснела, ее лицо сделалось таким виноватым, что Генрих мстительно улыбнулся, но лишь в душе. Лицо его оставалось суровым.

Он положил руку на плечо Капунькиса — ведьмы удивленно переглянулись.

— И знаете, что самое удивительное? — продолжил Генрих, наконец-то получив долгожданную возможность высказаться. — Из всего Малого Мидгарда, из всех ваших героев, рыцарей, ведьм, духов и прочих, только проказливый глюм не побоялся выступить против богини Удгарда. Уж конечно, рисковать чужой жизнью всегда легче, а, главное, для себя безопасней. К слову будет сказано, я не видел никого, кто сражался бы отважней, чем Капунькис.

Глюм задрал голову и с благодарностью посмотрел на Генриха.

Альбина вдруг выступила вперед, поклонилась и сказала дрогнувшим голосом:

— Я этого не знала. Прошу прощения у тебя, храбрый глюм. И ты, Генрих, прости меня. Если можешь, пожалуйста.

На поляне наступила неловкая тишина. Ведьмы переглядывались, Альбина стояла с опущенной головой, как преступница в ожидании приговора.

— Ладно, забудем, — сказал Генрих, обрывая тишину, и кивнул на кресло:

— А это что еще за развалина?

— Это Кресло для Героя, — важно сказала старшая ведьма. — Ему десять тысяч лет, и, хотя выглядит оно небогато и шатко, крепче и надежней его не сыскать во всем мире. Потому как сделано оно из панциря последнего Змия…

— Дракона? — спросил Генрих.

— Нет. Змия. Они появились на свет задолго до драконов. И последнего из них, самого жестокого и кровожадного, убил Рамха Ши Четвертый, Одноглазый. Он сделал из панциря поверженного Змия это кресло и первый сел в него. С тех пор заведено, что в это священное кресло могут сесть только настоящие Герои. Оно так и называется — Кресло для Героя. Специально для вас это кресло было доставлено из Малого Мидгарда в Большой. Нет в обоих мирах большей чести, чем хотя бы раз сидеть в этом кресле. Говорят, если в него усядется недостойный, кресло выпустит зубы Змия и мигом разорвет наглеца на куски… По закону, господин Герой, мы должны теперь в этом кресле доставить вас к королю.

— И многих оно разорвало? — с подозрением осматривая кресло, спросил Генрих.

— Да нет, — вступила в разговор Альбина. — Никто недостойный в него не садился. Ты больше не злишься на меня?

— Лишь самую малость, — ответил Генрих, не сводя глаз с кресла. «Уж меня-то эта развалина точно разорвет — ведь на самом деле я никакой не Герой. Так испугался Безе-Злезе, что чуть не умер со страху», — подумал он, но вслух сказал другое:

— Не хочу в кресле. Мне на метле понравилось.

— Но таков закон, господин Герой, — хором сказали ведьмы. — А закон даже короли не нарушают.

— Еще бы! — хмыкнул Генрих. — Они их просто отменяют.

В это время глюм тронул Генриха за руку:

— Наклонись, я хочу тебе что-то сказать.

Генрих наклонился, и глюм шепнул:

— Странный ты! Безе-Злезе не испугался, а какой-то старой развалюхи боишься. Но я вот что хотел сказать: можешь садиться, я успел кресло осмотреть — у него нет никаких зубов.

— Ну что ж — в кресле, так в кресле, — вздохнул Генрих. — Но одно условие — мой оруженосец полетит рядом со мной.

— Как скажете, господин Герой, — сказала старшая ведьма. Он того заслужил.

Генрих уселся в кресло, посадил Капунькиса себе на руки. Ведьмы оседлали метлы и взлетели. Альбина и еще одна ведьма полетели рядом, точно почетный эскорт.

Глюм вдруг повернул голову к Генриху.

— Никогда! Представляешь, никогда еще королевские особы не просили у глюмов прощения! — перекрикивая шум ветра, вдруг закричал Капунькис. — Они нас, в лучшем случае, не замечали.

На этот раз полет показался Генриху чудесным. А главное — ему не грозило соскользнуть с метлы и грохнуться наземь.

— А что, Альбина и в самом деле дочка короля? — спросил Генрих глюма.

— Конечно! — кивнул малыш. — Она никакая не ведьма. Ей просто нравится кататься на метле. А в Большом Мидгарде она живет только два месяца в году. Ее мать, покойная королева Катерина, оттуда родом.

— Мать Альбины умерла?

— Да, при родах, десять или пятнадцать лет назад, не помню точно. Король так ее любил, что даже слушать не желает еще об одной женитьбе. Но Альбина по всем законам — принцесса. Ее — родина Малый Мидгард.

Меньше чем через полчаса показались огни Регенсдорфа, ведьмы влетели в распахнутые ворота какого-то двора.

— Прибыли, господин Герой, — сказала старшая ведьма. — Проходите в дом. Вас уже ждут.

Генрих выбрался из кресла и вместе с глюмом поднялся на крыльцо. «Нехорошо я поступил, только зря обидел Альбину, — подумал Генрих. — Надо все исправить», — мальчик обернулся, но ни Альбины, ни ведьм не увидел: они улетели бесшумно и незаметно, как обычно. Тогда Генрих вздохнул и нажал на звонок.

Дверь им открыл высокий тощий старик. На горбатом носу старика сидели забавные костяные очки с толстыми, огромными стеклами в пол-лица.

— Милости прошу в мою скромную обитель, господин Герой. С нелегкой победою вас! Позвольте представиться, я — Христианиус, церемониймейстер Его Величества короля Реберика Восьмого. Если вам будет угодно, я кратко введу вас в курс дела и подготовлю к предстоящим событиям.

— Каким событиям? — удивленно моргнул Генрих.

— Сегодня вас посвящают в рыцари, господин Герой, — обыденным тоном сообщил Христианиус. — Ну что ж, не будем тянуть время, которого у нас и так нет. Вы, должно быть, уже знаете…

И старик принялся объяснять, откуда берут начало традиции рыцарства, кто составлял правила посвящения, кто были первые рыцари, права и обязанности этих достойных людей и многое, многое другое. Время от времени Христианиус закладывал руки за спину и принимался расхаживать по комнате. Увлеченный собственным рассказом, старик забывал о люстре под потолком, а так как он был невероятно высок, то частенько задевал ее головой. Ходил он размашисто, несколько неуклюже, и Генрих ловил себя на мысли, что королевский церемониймейстер похож на длинноногую цаплю.

«Краткое введение в курс дела» длилось несколько часов. За это время Генрих успел хорошенько выкупаться, вдоволь напиться, слегка перекусить — все это время королевский церемониймейстер был рядом и ни на мгновение не прерывал скучную лекцию.

«Математика и та веселее», — думал Генрих, не в силах дождаться, когда же закончатся все наставления.

Наконец Генриха облачили в какой-то маскарадный средневековый костюм. Церемониймейстер завел мальчика в захламленный чулан, вход в который был со стороны ванной комнаты, попросил на мгновение закрыть глаза, а когда Генрих открыл их, то с удивлением обнаружил, что находится посреди огромного сверкающего банкетного зала в самом настоящем королевском дворце. Никогда еще мальчику не приходилось бывать не то что во дворцах, но даже в таких огромных, роскошных помещениях. Банкетный зал занимал площадь никак не меньше двухсот квадратных метров. На полу лежала. светло-коричневая плитка, стены украшала изумительно белая, местами позолоченная лепнина, а над каждой из ведущих в зал деревянных дверей красовались рельефные изображения. Дверей было не меньше десяти, высокие и двустворчатые, они имели глубокий темно-красный цвет, чем выделялись на фоне светлых стен. У каждой двери стояли по два лакея в щегольских нарядах. Потолка в зале не было, и ничто не скрывало толстые стропила, поддерживающие крышу. На опорных балках висели десятки флагов, вымпелов и гербов знатных фамилий Берилингии; в огромной люстре над центром зала горели тысячи свечей. Подсвечники на стенах также были полны огня.

Люди в зале блистали пышными нарядами, многие мужчины имели на груди большие, украшенные драгоценными камнями ордена, свидетельствующие о том, что король достойно вознаграждает своих подданных за оказанные королевству услуги. В зале находился и Капунькис, наряженный в приличествующие таким случаям одеяния. Судя по тому, как малыш все время чесался и поправлялся, было видно, что носить подобную одежду ему более чем непривычно.