Дорогой сорхов. Фьель

ГЛАВА 7. Ты не умрешь.

"Кошки способны вызывать души умерших"

Старинное китайское поверье

Мама закончила рассказ уже утром, последние тихие слова она произнесла с закрытыми глазами. Уснула. Остик положил свою большую голову мне на колени и грустно смотрел в глаза.

— Остик, ты ни в чем не виноват. Даже если бы ты сидел дома, то не смог бы их остановить, погиб бы только. Я сейчас пойду что-нибудь съедобное поймаю, маме нужен мясной бульон. Охраняй, я буду неподалеку. Если очнется, просто позови. Ну не смотри на меня так, ты умеешь гавкать, все-таки твоя мама была собакой. Если кто из деревенских придет — не пускай.

Я схватила первую попавшуюся целую одежду, вдруг и вправду деревенские придут, и побежала в лес. Деревья шумели зеленой кроной, птицы все также пели в ветвях, безоблачное небо ласкало ярким солнышком. Только тревога за маму не отпускала ни на миг, яркий родной мир стал чужим и серым. Через десять минут я вернулась с двумя кроличьими тушками. На подходе к дому увидела двух женщин. При ближайшем рассмотрении они оказались девушками, еще совсем девчонками, только очень замученными. Остик стоял в дверях и хмуро на них смотрел. Хорошо, что я захватила с собой одежду.

— Что вам нужно? Мама тяжело ранена и не сможет вам помочь. — На лицах девочек отразилось отчаяние.

— Наш отец — Морис, он умирает, маму убили, а мы… мы не знаем как помочь… — Слезы текли по их щекам, оставляя грязные дорожки.

— Я попробую. Только маму сейчас проведаю. Остик, охраняй. Я буду в деревне, может я смогу кому-то еще помочь. Если мама очнется, беги за мной.

Деревня встретила нас тишиной, изредка прерываемой глухими, полными боли стонами. Запах крови витал в воздухе, перепуганные женщины тенями ходили по улице. Девочки, я с трудом узнавала в них тех милых хохотушек, что вертелись у окна, разглядывая молодого барона, почти бегом, привели меня к своему дому. Морис выглядел очень плохо: разорванная рубашка и колотая рана в правом плече — еще полбеды, а вот перерубленная выше локтя, висящая на лоскуте кожи рука — это совсем плохо. Намотанный как попало жгут не мог до конца остановить кровь. И жар, постепенно разливающийся по телу старосты, говорил о начале воспаления. Мужчина лежал в постели. Перепачканная кровью простыня резко контрастировала с мертвенной бледностью кожи. Но староста был в сознании и даже попытался изобразить подобие улыбки, увидев меня. Девчонки встали над отцом и стали тихонько подвывать, размазывая слезы по щекам. Я разозлилась.

— Не реветь. Быстро растопите по жарче печь. Спирт в доме есть? Несите. Нужен нож, очень острый, и еще нитки крепкие, и острая большая игла. Чего рты раскрыли? Быстро. Зовите всех, кто цел. Живо.

Девчонки вышли из ступора и завертелись юлой, выполняя порученное. Вскоре прибежали дети из других семей с жалобами и просьбами.

Я внимательно осмотрела руку старосты и поняла, что спасти ее не удастся, слишком много прошло времени с момента ранения. Придется отрезать. По ходу раздавая указания, удалила покалеченную конечность, обработала культю спиртом, с отваром трав, стянула края раны нитками, покрыла толстым слоем целебной мази. Зашила рану на плече и наложила повязку с исцеляющей мазью. Улучила момент, пока никого нет, отрастила на руке когти и влила в Мориса немного силы. Он мужик крепкий, теперь точно выживет.

Еще четыре часа я носилась по деревне, отрезая, зашивая и вливая силу в покалеченных людей. Выжило около половины мужчин, больше всего пострадали дети и женщины. Почти в каждом доме скорбели по ушедшим, жгли погребальные костры. Раненых было очень много. Кожевник остался без ноги. Из трех его сыновей, спасся только Петр, но лицо его теперь было обезображено кривым, рваным шрамом ото лба и до подбородка, повезло что глаз остался цел. Почти у всех мужчин были на телах отметины, напоминание о бойне. Что интересно, про меня никто не говорил, все были уверены, что это собаки отразили нападение. Теперь слава о волкодавах пойдет еще больше, оно и к лучшему, деревне лишние деньги не помешают. Только и собак слишком много погибло в этой бойне. Даже мой Остик теперь в почете, хотя до этого его не слишком-то жаловали.

Я вернулась домой к обеду. Мама не просыпалась. Жара не было, наверное, это хороший знак. Сварила кроликов, поела сама и накормила кашей собаку, принялась за уборку. Все изломанное и порванное вынесла во двор, потом подумаю, что можно со всем этим делать. Большой мамин сундук стоял там же, где и раньше, только все содержимое валялось на полу. Двойное дно чужаки не распознали. Я вытащила доску и увидела три мешочка. В двух были деньги, в том, что поменьше около десяти дариков, а во втором шиглу — штук тридцать. В третьем, самом маленьком мешочке, нашлось мамино обручальное кольцо и перстень из темного серебра. На квадратной печатке была выгравирована миниатюрная крылато-хвостатая фигура, наверное, сорх из Рода Ночных Охотников. По краям струились витые переплетения веток и цветов. Сам перстень украшала сверкающая россыпь мелких черных камней. Они были совсем крошечными и составляли узор из листьев и цветов. Перстень был красивый. Я долго его рассматривала, любуясь игрой бликов от камней. Качество работы просто поражало, приглядевшись, можно было различить уши и кошачьи глаза. Какой интересный перстень. Внезапно сорх на кольце ожил, раскрыл крылья и засверкал ярко-голубыми глазами. Я подпрыгнула от неожиданности, но разжать пальцы и бросить перстень не смогла. От кольца по пальцам поползли голубые разряды, охватили кисть и, взбираясь по запястью, направились вверх по руке. Легкое покалывание перешло в болезненные уколы. Боль все нарастала, я не могла пошевелиться, даже вскрикнуть не получалось. Морок сполз, туника натянулась и с треском порвалась, из спины выросли крылья. Голубые всполохи побежали по меху, сливаясь с искрами из перстня. Маленький сорх почтительно поклонился мне и замер в прежнем положении. Что это было? Наконец смогла вдохнуть. Судорожный всхлип вырвался из горла. Убрала крылья и повалилась на пол, боль постепенно утихала. По моим подсчетам, пролежала я так не меньше часа. С трудом села и посмотрела на опасное украшение. Расставаться с перстнем отца мне не хотелось, но размер кольца был явно не на мою руку. В мешочке, где лежали драгоценности, нашлась серебряная цепочка. Я продела ее в кольцо и повесила на шею. Стало так хорошо на душе, как будто нашла частичку себя. Мамино колечко положила обратно в мешочек и спрятала все обратно на дно сундука, туда же сложила уцелевшую одежду и ткани.

Мама проснулась ближе к вечеру, выпила немного бульона и целебного отвара и опять уснула. Только я видела — лучше ей не становится. Жар вернулся, от ран шел неприятный, тяжелый запах, все-таки воспаление остановить не удалось. Я не знала, что же еще можно сделать, как помочь? Осталось единственное средство, только результат я никак не могла предсказать.

— Остик, сторожи снаружи, никого не пускай.

Разделась, вспомнила, как внутри, где-то у сердца, разгоралось яростное пламя, потянулась к нему и почувствовала отклик. Посмотрела на маму. Зрение стало иным: резче, четче, цвета как будто потеряли краски. И стало видно воспаление, которое медленно убивало мою маму. Рана в животе оказалась серьезнее, чем я думала. Черное пятно болезни сжирало мамину радужную ауру.

— Ты не умрешь.

Закружилась, запела на таком неизвестном и таком родном языке. Когти оставляли в воздухе голубой, светящийся след. Вскоре вокруг меня соткался искрящийся хаотичный узор, никакого порядка и закономерности, только кошачья магия, моя магия. Закончив узор, взяла его в руки и, как кружево, стала раскладывать на тело матери. Светящиеся завитки и линии втягивались под кожу, наполняя силой, заставляя бороться с заражением и болью. Мне показалось, что этого мало. Подумала немного, и снова запела. Сплела еще одно кружево, на этот раз оно впиталось в раны, изгоняя хворь и сращивая повреждения. Легла рядом с мамой, накрыла нас обеих крыльями, усиливая плетения, защищая, не позволяя чарам рассеяться. Так и уснула. Проснулась поздним утром. Мама лежала с открытыми глазами и смотрела на меня.

— Моя Фьель. Я сквозь сон слышала, как ты поешь на древнем языке сорхов, этот язык знают только правители родов. Его невозможно выучить, он приходит сам по праву крови, в нем основа магии сорхов. Антель на нем пел, когда помогал тебе родиться.

Я подпрыгнула, мама говорит. Вскочила, откинула простынь, на ее животе осталось только три розовых шрама и все. Я знала, что через пару лет и они исчезнут. Это значит, что у меня все получилось. Только сейчас я поняла, как боялась, как не могла даже в мыслях допустить, что не справлюсь, и мамы не станет. Накормила маму бульоном, напоила отваром трав. И строго запретила подниматься с кровати.

— Фьель, а что с деревней? — Мне не хотелось ее волновать, но и смолчать было нельзя.

— Хорги сильно навредили, убили много мужчин и женщин, даже детей. Оставшиеся в живых почти все ранены. Я вчера полдня их перевязывала и зашивала раны. Собаки почти все погибли, деревенские думают, что это они хоргов перебили.

Мне было немного обидно, это ведь я их спасла. Но я понимала — это к лучшему, не стоило раскрывать тайну моего рождения ради минуты тщеславия. Мама сильно расстроилась, по ее щекам текли слезы. Я присела рядом и обняла Милу за плечи, слабость давала о себе знать и она вскоре уснула.

К вечеру прибыл барон Луи. Он долго выяснял у мамы, в какие одежды были одеты хорги, как причесаны? Оказывается, у каждого племени был свой цвет одежд и прически. И мама оказалась единственной, кто сумел рассмотреть чужаков. В деревне мертвых сожгли еще накануне вечером. Хоргов — всех вместе, как больной скот, а своих с почетом и плачем. Погребальными кострами занимались женщины и дети, сожгли весь запас дров. Барон распорядился выделить деревне провизию и топливо. Еще несколько лет Кривой Рог будет заращивать раны, и Луи обещал помощь. Уже собираясь уходить, барон развернулся на пороге и внезапно сказал:

— Мила, у тебя чудесная дочка. Настоящее сокровище, в деревне все только о ней и говорят. Ты ее очень хорошо выучила. Мой лекарь осмотрел всех раненных и сказал, что большинство из них должны были умереть еще вчера.

Я раздулась от гордости, так приятно было услышать похвалу. Но мама моей радости не разделила, она побледнела и в задумчивости комкала уголок одеяла. После отъезда барона, Мила как-то странно на меня посмотрела и как будто между прочим, проговорила:

— Знаешь Фьель, в Трилстоке есть школа магии, я узнавала. В середине осени там начинается набор учеников. До города около месяца добираться, если ты пойдешь пешком.

— Мама, ты это к чему? — Меня напугал странный взгляд, что-то нехорошее произошло и это "что-то" определенно не было связанно с нападением хоргов.

— Что произошло? — Мелисса только тяжело вздохнула.

— Барона интересовали далеко не хорги, его заинтересовала ты. Похоже, наследник не смог объяснить отцу синяки и ссадины на лице. Вот господин Луи и решил внимательнее взглянуть на девушку, сумевшую так красноречиво отказать его любимому сыну.

— Но ведь он ругал его. Я сама слышала, — Мелисса горько усмехнулась.

— Глупенькая. Так ругают только чтобы отвести глаза. На самом деле барон души не чает в своем отпрыске, и скорее всего то, что ты подпортила ему физиономию, только зажгло охотничий инстинкт в обоих. Вообще, я думаю, что барон сначала не обратил внимания на желание сына. Но когда узнал, что ты умеешь лечить, то скорее всего решил, что в замке ему не повредит хороший лекарь, к тому же сын будет дома. Зачем бегать по окрестным деревням за девками, когда есть своя, под боком, к тому же строптивая и свободолюбивая. Такую ломать — одно удовольствие. В общем, новая игрушка, как те два бракованных щенка. — Я в полнейшем шоке смотрела на маму. А Мелисса, глядя прямо мне в глаза, добавила:

— Кстати, Луи будет абсолютно счастлив, если Филипп сумеет добиться своего. А если не справится, тут уж барон сам постарается. И когда они наиграются, если будешь себя хорошо вести, тебя просто выдадут замуж за какого-нибудь деревенского мужика поплоше. — У меня шерсть встала дыбом, а мама продолжила.

— Как жену нашего Мориса отдали после самого барона. Хорошо староста — мужчина нормальный, принял ее. У самого Луи, таких игрушек больше дюжины было, и то не все выжили. Сейчас говорят, что Луи остепенился. Только все это — сказки. Помнишь, я в прошлом году на четыре дня уезжала? Роды принимала у новой игрушки барона. Девочка родилась, кстати, мамаша чуть старше тебя. Барон ее потом вместе с ребенком в город, за какого-то ремесленника, замуж отдал. Неплохая участь для опозоренной деревенской девушки. — Вот теперь мне стало действительно страшно и противно. Этот мужчина казался таким заботливым. Мама посмотрела на мои округлившиеся глаза и улыбнулась.

— Хорошо, что Луи во мне нуждается, я ему настой специальный делаю, чтобы сила мужская была… Сыну пример надо подавать, а годы-то уже не те. Но рано или поздно, барон попытается до тебя добраться и на меня не посмотрит. Нрав у отца с сыном одинаковый, своего они привыкли добиваться. Так что тебе надо уходить, Фьель. Знаю, что ты сможешь с ними справиться, но это потребует много сил и магии, и она будет заметна. Ты же пока не умеешь управлять ею, тебе надо учиться. И не забывай про мага, я чувствую, он по сей день ищет тебя, всплески силы привлекут его внимание.

Только не могла я так сразу встать и уйти. Мама была еще слаба, да и в деревне раненых перевязывать нужно было ежедневно. Опять же, запас лечебной мази не бесконечен, новый надо подготовить. В лес я ходила за травами еще до рассвета. Темнота мне не помеха, нужные растения сами звали, стоило только пустить клич. С восходом солнца я уже готовила мази и растирания, под ценные указания мамы, а собранные травы уже сохли в пучках под потолком. После завтрака шла в деревню. Моя магия выросла в разы и каждый раз, щедро вливая ее в маму, я думала, что упаду в обморок, как тогда с Остиком, но силы хватало еще и на лечение деревенских. На меня перестали смотреть косо, встречали с радостью. Староста Морис больше горевал по жене, чем по руке. Его дочки помогали, как могли утешали отца, хорошо сын в тот день был в соседней деревне и не пострадал.

Кирн сходил с ума: калека без ноги, лишившийся двух сыновей, он потерял смысл жизни, ни на что не реагировал, смотрел в одну точку. Я пыталась с ним поговорить, но мне он не ответил. Тут была нужна Мелисса. Мама поправлялась стремительно, еще впалые щеки уже окрасил легкий румянец и, буквально через четыре дня, она начала самостоятельно вставать и потихоньку передвигаться по дому.

Перстень отца грел душу, но такое необычное украшение не стоило всем показывать. А кольцо так и норовило выскользнуть из горловины туники. Поэтому я наложила на него морок: каждый видел простой камешек-оберег на шнурке. Еще было острое чувство, что время на исходе, как будто утекает сквозь пальцы, и я пыталась успеть как можно больше. Наговориться с мамой, наиграться с Остиком, пес чувствовал мое состояние и не отходил ни на шаг.

Через две недели мое предчувствие сбылось. По дороге в деревню Остик вдруг насторожился и глухо зарычал на придорожные заросли. Оттуда вышли двое мужчин. Я видела их в эскорте барона, когда они забирали щенков. Тот, что постарше заговорил.

— Прости что напугали, но мы слышали ты — лекарь, подменяешь свою мать. Помоги, наш товарищ ранен, он лежит там, под деревом. — Он указал себе за спину. Они что меня за идиотку держат? Ну что ж, подыграем.

— Меня в деревне ждут. У Кирна открылось сильное кровотечение. Вы раненого к маме отнесите, она уже оправилась от болезни. А Остик вас проводит.

Пес немного увеличился в размерах и очень спокойно посмотрел на мужчину, тот почему-то поежился и понуро поплелся обратно в кусты. А я торопливо пошла в деревню. Может и хорошо, что морок на Остике прижился? Такая охрана нам точно не повредит. Если бы не было собаки, со мной и говорить бы не стали, стукнули бы по голове и в мешок, здравствуй, похотливый Филипп. Дома я застала расстроенную маму, сосредоточенно собирающую мои вещи. Она все поняла правильно.

— Приходили сегодня трое, под конвоем Остика. Я их с миром отпустила. Но барон не успокоится, тебе надо уходить. Мы проводим, сколько сможем. Нужно зайти в деревню, Морис нам поможет. Он до сих пор в обиде на барона за свою жену. — Я удивилась.

— Зачем мама? Я сама могу дойти, меня еще и не увидит никто, — Мелисса покачала головой.

— Вот именно. Нужно чтобы Морис знал, что ты ушла в город, а не к барону в замок. Поверь, так нужно. Слух, что ты сбежала от господина Луи, порадует всех людей на его земле. — Что тут скажешь, надо, значит, надо.

Когда стемнело, мы зажгли свечи по всей комнате и выбрались на улицу через погреб. Мама считала, что из любого жилища должен быть второй, тайный выход и оказалась права. Все деревья в округе шептали, что за домом наблюдают люди. Мы тихонечко обогнули наблюдателей, и пошли в деревню. Морис встретил нас улыбкой на осунувшемся лице.

— Мила, ты выздоровела. Как я рад, что с тобой все в порядке. Твоя дочь, нас всех спасла, — Мы с мамой напряглись, староста не заметил. — Она у тебя настоящий лекарь, — Мы дружно выдохнули. — Девчонки мои рассказывают, какой она устроила лазарет из деревни, как командовала, лечила, зашивала. Мне вот, руку оттяпала и даже не поморщилась. — Староста поднял культю и недовольно скривился, еще болит.

— Да Морис, Фелиция молодец, даже барон это заметил, — Улыбка сползла с лица старосты, мама многозначительно кивнула и добавила. — Филипп на нее глаз положил. — Мужчина сжал единственный кулак, его лицо исказила злобная гримаса.

— Псы поганые. Весь род такой. Ни один предок барона ни разу не был женат. Все девок себе из деревень таскали. Самых лучших выбирали и мучали. Если сына родит, может еще и поживет, если дочь — выгоняли без жалости. Мне еще дед рассказывал: прадед нашего барона надоевших девок солдатам на развлечения отдавал, никто не выживал. Тогда люди дочерей по подвалам прятали. Луи-то не такой зверь, только не легче от этого. Развлечется и отпустит с миром, даже приданного может дать, если ребенка родит. Марту мою перед свадьбой к себе в замок забрал. Я его тогда убить хотел, да отец отговорил. Сказал, что барон поиграет и отдаст, так и вышло. Через два месяца Марта ко мне ночью пришла, зареванная, сказала, что барон обесчестил ее и выгнал за строптивость. Но я простил. Марта мне сына и двух дочерей родила. И собой меня от меча хорга прикрыла. Я бы тогда не руку потерял, а голову. Да и умер бы от потери крови, если бы не твоя дочь и многие бы умерли. А теперь этот стервятник опять лучшее забрать хочет, — По бледному лицу мужчины пошли красные пятна, я даже испугалась. В такой ярости старосту я еще ни разу не видела. Милу видимо эта вспышка не удивила.

— Успокойся Морис. Мы к тебе за помощью пришли. Я далеко не смогу уйти. А Фелицию в город проводить надо. Мы решили, что в Трилстоке барон ее не достанет. Отправь с ней своего сына, пусть выведет из владений барона, а дальше она сама. Только дорогу подробно расскажи, в долгу не останусь, сам знаешь. — Лицо старосты просветлело, хищная улыбка показала — подбросить барону гадость, Морис всегда готов.