Дорога к Риму

Глава 3

Флорентийская республика, Флоренция, июнь 1492 года

Порой, ты пытаешься побыстрее завершить все имеющиеся у тебя дела, а они всеми силами этому сопротивляются. Вот примерно так случилось и у меня. Самое забавное заключалось в том, что проблем как таковых не возникло – исключительно задержки. Кондотьера Сальваторе Эспинозы банально не оказалось в городе, он обещался вернуться лишь через несколько дней, даже точный срок не оговорил. Впрочем, быстро покинуть Флоренцию без крайней надобности я всё едино не рассчитывал – рана Корельи хоть и находилась под наблюдением врача, но за день-два точно зажить не могла. Требовалось время. Слава богам, что оно у нас имелось.

Да, имелось, я не оговорился. На дворе по-прежнему был июнь, а Папа Иннокентий VIII должен был помереть лишь к концу июля, как было известно из читанных в далёком будущем исторических книг. Изменения на сей счёт вряд ли могли последовать – я никак не смог бы воздействовать на происходящее в Риме, находясь во Флорентийской республике. Ни прямо, ни косвенно. Единственное значимое воздействие, совершённое мной на сей день – действия, направленные на своевременное прибытие в Рим обоих испанских кардиналов, союзных Родриго Борджиа.

Время ещё имелось. Поэтому я мог тренироваться в бое на мечах и кинжалах с Моранцей, разговаривать с ним и Мигелем, прогуливаться по улицам Флоренции, оценивать красоты местных куртизанок и вообще делать всё, что только пожелаю. Мог, однако…

Вечером второго дня после моего появления в столице Флорентийской республики, в дом, где я временно поселился, прибыл посланник от Пьеро ди Лоренцо де Медичи, фактического правителя республики. Причина оказалась простой – меня – хоть единолично, хоть в сопровождении близких друзей – приглашали на обед. Составлено письмо было в более чем доброжелательных выражениях, так что даже формального повода отказать не нашлось бы. Отказываться я даже и не думал. Лишь после того, как удалился посланник Медичи, спросил у Корельи:

– Готов сопутствовать или нет на то особого желания?

Мигель скорчил страдальческую гримасу, которой я не то чтобы поверил. Тоже мне, великий страдалец, которого силком тянут в роскошный дворец Медичи, де-факто властителей Флоренции.

– Может на боль в ноге пожаловаться, вдруг да поверишь?

– Это вряд ли, - усмехнулся я. – Скажи уж честно, что общество куртизанок, не отягощённых излишней одеждой и тем более целомудрием, для тебя куда предпочтительней необходимости лицезреть сына Лоренцо Великолепного.

– Вот, ты и сам понимаешь. Сражаться и убивать твоих врагов, Чезаре – это я готов делать в любой день. А эти торжества… скучно. И нога. Зачем тебе опирающийся на трость спутник. Возьми Моранцу, у него обе ноги здоровые.

– Лентяй! – припечатал я друга детства одним ёмким словом. – А Бьяджио я действительно возьму как сопровождающего. Вряд ли простой солдат кондотты имел возможность побывать в гостях у столь важной персоны.

– Ага! Только представь его как личного телохранителя. Тогда это не будет нарушением.

– Уж как-нибудь догадался бы. Ладно, болящий, отдыхай… с девицами. Главное не перетрудись в делах постельных.

Не перетрудится, по счастливой физиономии видно было. Рана то плёвая, не в пример той, которую получил Гамбини. Бедняга вроде как не собирался помирать, врач даже уверил, что с высокой вероятностью его пациент выживет, но… Выздоровление обещало быть довольно долгим. Зато живой остался, уже неплохо. Сейчас же мне оставалось лишь озадачить Моранцу новостью, что завтра он окажется не абы где, а во дворце дома Медичи.

Озадачить и впрямь удалось. Бедняга сначала хлопал глазами от удивления, а потом, со всей возможной вежливостью, пытался отбрыкаться от подобной чести. Не получилось, вестимо. Все его попытки разбивались о железный довод: Мигель ещё не до конца оправился от раны, а других доверенных людей у меня во Флоренции просто нет. Вот и что тут можно было возразить? Ни-че-го.

Другой значимый нюанс заключался в том, что идти в гости к Медичи следовало не абы в чём, а в подобающей одежде. Это мне не было необходимости мудрить, даже если б я этого возжелал. Положение епископа обязывало явиться в подобающем виде. Печально, но факт. Зато Моранце однозначно следовало сменить гардероб, да и украшениями озаботиться. С последними всё было легко: имелась как толстенная золотая цепь, снятая с шеи покойного кондотьера Галеаццо Проди, так и перстни. Их, к слову, следовало подогнать под довольно тонкие пальцы Моранцы. Касаемо же одежды… тут не подгонять надо было, а покупать новую. Вот он и был отправлен в форме жёсткого приказа к ювелиру и портному на предмет подправить перстни и купить что-то из уже готового и дорогого, которое можно быстро так подогнать по фигуре.

Справились. Аккурат к следующему утру от того самого портного, который добавлял в епископскую сутану нужный дополнительный штрих… штрихи. Доставили набор предметов одежды, вполне пригодный для появления в высшем обществе. Что тут можно было сказать… неплохо. Единственной деталью, которая вносила элемент хаоса в образ наёмника, была та самая стальная конструкция, защищающая его шею.

– И оно тебе надо? – не мог не полюбопытствовать я. – Я понимаю, что привычка, опасение за сохранность горла и всё такое, но не гармонирует с остальным. Даже я вынужден идти без кольчуги под сутаной, ограничившись пистолетом и кинжалом. На оружие как бы нет запрета, тем более у меня оно скрыто.

– Не могу снять, - смущённо потупился Моранца. Даже покраснел, словно девица на выданье. – Без него я как голый. И мне хуже будет, и вас дурно выставлю перед синьором Медичи.

– Эх, не было хлопот. Ладно, пусть висит это… украшение. Только хоть бархатной лентой закрой. А я, чтобы внимание отвести, коль такое случится, буду много и замысловато врать. Про тяжелую судьбу непризнанного бастарда. Про попытку родственников убить, дабы не было претензий на богатое наследство. Зато ты, Бьяджио, будешь на эту тему молчать. Если же спрашивающие окажутся чрезмерно любопытными, ссылайся на данные клятвы не говорить о своём происхождении до достижения… определённого возраста. Пусть впечатлятся, до поры. Ну а потом, если вдруг снова тема всплывёт на поверхность… До этого сперва дожить надо, а там всегда можно что-то придумать.

Пока я говорил это, следил за лицом наёмника. Хм, а ведь я не так и неправ, судя по всему. Какие-то элементы правды в запланированной для моего спутника легенде явно проскочили. Не умеет Моранца лицо держать в полной мере. Оно и понятно, ну кто бы его этому учил в кондотте, где он, по паре обмолвок, провел года три. Учитывая же, что ему никак не больше девятнадцати-двадцати лет… Интересно девки пляшут! Люблю я разного рода тайны, сразу возникает желание их раскрыть. Не грубо, в данном конкретном случае, а осторожно, не привлекая внимания. Но это потом, не сейчас.

В гости к значимым персонам пешком не ходят! Только на лошадях, да ещё самых лучших, из числа имеющихся. К счастью, у нас с этим проблем не имелось. Большая часть трофейных животин была продана, но оставшиеся являлись более чем достойными представителями своего копытного и лягающегося племени. На них и отправились во дворец Медичи, сопровождаемые добрым десятком из числа охраны правителя Флоренции.

Медичи и роскошь, Медичи и тонкий вкус. Данные понятия неразделимы. Фактические хозяева Флоренции знали толк в прекрасном и стремились сделать окружающую их действительность максимально приближенной к своим мечтам. Удавалось ли им это? Более чем, особенно если учитывать тот факт, что и в моём времени Флоренция оставалась одним из самых прекрасных городов мира. Благодаря не кому-то там, а именно благородному семейству Медичи.

Хорошо, что я знал, как именно требуется себя вести при представлении столь знатной персоне. Память тела продолжала играть важную роль, за что ей большое спасибо. Точнее не ей, а стечению обстоятельств, позволяющему пользоваться столь весомым козырем.

Правитель Флоренции Пьеро ди Лоренцо де Медичи изволил принимать приглашённого гостя, будучи не один, а в компании жены, Альфонсины де Медичи, в девичестве Орсини, и уже далеко не молодого Пьеро Довици да Бибиены, который долго и успешно служил его отцу Лоренцо Великолепному. Очень хороший знак, свидетельствующий о том, что ко мне относятся как к весьма значимой даже для правителя республики персоне. Разумеется, тут больше значило положение Родриго Борджиа, кардинала и вице-канцлера Святого Престола на протяжении аж нескольких понтификатов… Однако, наверняка и обо мне кое-какие слухи успели собрать, особенно из числа совсем недавних.

Положенные по этикету слова, взаимные расшаркивания и наилучшие пожелания… Они длились довольно долго, но наконец закончились. Как-никак я был приглашён на обед, а не исключительно на разговоры. Разумеется, целью сего, хм, обеда было не банальное насыщение желудков, а именно разговор, но приличия следовало соблюдать. Сдаётся мне, что Пьеро де Медичи подозревает, будто я прибыл сюда по отцовскому поручению. Да, на самом деле всё обстоит несколько иначе, но стоит ли мне это раскрывать? И поверят ли в эти мои слова? Тут ещё и возможные плюсы и минусы стоит учитывать, которые можно оценить лишь во время развития беседы с правителем Флоренции. Эх, жизнь моя жестянка! Придётся импровизировать, другого выхода просто не просматривается. Хорошо хоть Моранца особых косяков не допускал. Будучи представлен, вёл себя предельно пристойно, скромно, старался отмалчиваться, хотя было видно – и сама обстановка и люди ему очень интересны. Человеческое любопытство, оно такое.

О, вот и первый проблеск действительной цели моего приглашения возник. И всего то пару минут прошло после того, как все вышеперечисленные оказались за столом очень, к слову сказать, богатым.

– Вы совсем недавно прибыли в наш город, Чезаре, - произнёс Пьеро, смотря словно в никуда. – И успели сделать… кое-что.

– Даже не представляю о чём вы, - пожал я плечами. – В стенах вашего славного города, этой жемчужины всех италийских земель, я ничем не мог себя проявить. Просто не успел. Вот за пределами стен… возможно. Хотя сокращение числа нарушающих спокойствие республики разбойников сложно отнести к числу не угодных богу дел.

– Об этом вы расскажете позже. Моя дорогая Альфонсина любит такие истории.

– Сочту за честь, - встав, я поклонился жене Пьеро, действительно красивой женщине, внешность которой даже беременность на большом сроке не могла сильно испортить. Затем сел обратно и продолжил. – А оказавшись внутри стен, я занимался лишь малозначимыми делами, вроде необходимых покупок и переговорами с кондоттой, которую собираюсь нанять для важных дел. Дела же эти предстоит совершить за пределами прекрасной Флоренции.

Недолгое молчание. Пьеро – действительно красивый и неглупый молодой человек, но в отличие от отца, с отсутствующим «стальным стержнем» - поманил пальцем сидящего рядом советника. Бибиена послушно придвинулся и что-то прошептал своего повелителю. Медичи довольно кивнул, улыбнулся и чётко произнёс:

– Ну как же, Чезаре, вы могли забыть такой интересный разговор с одним из доминиканских проповедников, которого ославили так, что он с горя стал просить самого Савонаролу разрешить временно удалиться из города и проповедовать в других местах республики.

О как! Любопытно. Но если уж тема всплыла, то грешно ей не воспользоваться. Я хорошо знаю уровень искренней неприязни Пьеро де Медичи к его главному, по сути недругу, полубезумному монаху Савонароле.

– Обезумевший монах оскорблял одну из флорентиек, я не мог не вмешаться и не указать монаху подобающее место. Это мой долг, только и всего.

– Долг! Если хотя бы половина флорентийцев разделяла моё отношение к Джироламо Савонароле, нам жилось бы куда легче.

– Увы, я не так много знаю о нём, - частично я изображал неведение, но частично нет. Обрывочные знания истории и реальность… явления разных порядков. – Чем какой-то монах, пусть даже ставший настоятелем монастыря, способен так сильно досадить правителю могущественной и богатой республики?

– Он уже много лет назад появлялся в республике, но не имел успеха со своими проповедями. Потом исчез и снова появился около двух лет назад, ещё при жизни моего отца, - кривясь от едва подавляемой ненависти, начал говорить Медичи. – Джованни Пико делла Мирандола, этот известный учёный и выдающийся мыслитель оказался очарованным его обличительными речами, уж не знаю почему. Он и убедил моего отца вызвать Савонаролу из Генуи. Лучше бы он там и оставался…

Похоже, я попал точно в цель. Пьеро явно хотел поделиться наболевшим и не с кем-нибудь, а с человеком извне, к тому же подобающего положения и не настроенного поддерживать Савонаролу. Я тут подходил по всем критериям сразу.

Пьеро де Медичи продолжал изливать накопившийся яд. Что ж, я мог его понять, ведь именно с момента приезда Савонаролы над Флоренцией и впрямь стали сгущаться тучи. Монах поднабрался умения произносить проповеди, его ораторские таланты стали притягивать немалое количество народа. И были эти его проповеди… своеобразными. Савонарола, по сути, призывал своего бога поразить библейскими карами все италийские земли, по его словам «погрязшие в блуде, гордыне и прочих пороках». Ну и вопли про необходимость обновления существующей церкви, которая, по его словам, отошла от истинного пути.

Потом начались и, кхм, предсказания. Монах рычал и завывал, пророчествуя «смерти трёх тиранов», недвусмысленно намекая на Лоренцо Медичи, Папу Иннокентия VIII и неаполитанского короля Ферранте. По всем понятиям правителю Флоренции стоило бы в лучшем случае пинками выставить из республики охамевшую тварь, а может и укоротить того на целую голову, но… Лоренцо Великолепный совершил одну из немногих своих ошибок, не проявив необходимую жестокость.

Затем началось то, что я бы назвал «полной жестью». Когда Лоренцо Великолепный тяжело заболел, то по непонятной лично мне - да и Пьеро де Медичи также – причине решил пригласить того самого Савонаролу, чтобы исповедоваться. Тот прискакал козликом, но не с целью дать отпущение грехов, а по совсем иным мотивам. Каким? Прочитать тяжело больному, по сути умирающему, человеку гневную проповедь, убеждавшую правителя Флоренции лишить свою семью власти и положения во Флоренции – по словам монаха «вернуть флорентийцам свободу» - а также раздать всё состояние, опять же обделив собственных родных лишь по причине того, что сам Савонарола мнил собственность Медичи «несправедливо приобретённым имуществом, отнятым у законных владельцев».

Хоть Лоренцо Великолепный и был глубоко верующим человеком, но позволять вытирать о себя ноги не собирался. Наглые требования монаха были посланы туда, куда и полагалось, а тот… Сучье отродье величаво удалилось, изображая оскорблённую невинность.

Шантаж умирающего не удался. Умершего вскоре Лоренцо Великолепного оплакивало большинство флорентийцев, явно не согласных с ополоумевшим от чрезмерного чтения библии монахом-фанатиком. Вот только Савонарола не собирался сдаваться, понимая, что одно дело Лоренцо де Медичи, этот великолепный дипломат, интриган и просто политик, а другое – его сын, слабая тень великого отца. И за прошедшие со смерти Лоренцо два с небольшим месяца Савонарола успел изрядно раскачать обстановку во Флоренции, следовало отдать должное его упорству и ораторскому мастерству.

– Впечатляет, - процедил я, после чего сделал несколько глотков сильно разбавленного водой вина. Хотелось смыть «вкус» откровенного гнилья, которое завелось во Флоренции и чувствовало себя более чем комфортно под рясами. - Я бы после такого приказал сначала прилюдно высечь тварь, а затем удавить у всех на виду, после чего тело бросить на прокорм свиньям. Тут и угрозы смертью законному правителю, и нарушение насчёт отпущения грехов умирающему… Этот монах не имел права требовать лишить семейство власти и состояния. Не в его это власти. Так что это в любом случае ересь. А уж слова о том, что «грехи Италии силой делают меня пророком» трактуются совсем однозначно и не в его пользу. Есть повод начать дело о богохульстве. Тем более он «пророчил» смерть и Иннокентию VIII, а понтифику такое не может понравиться.

– Папа болен, - вздохнул Пьеро. – Недавно прибыл гонец из Рима. Здоровье понтифика ухудшается с каждым днём, врачи не уверены, доживёт ли он до конца лета. Это скрывают, но понятно, что скоро соберётся новый конклав. Риму не до Савонаролы.

– Тем более. Когда грядут такие события, будет ли кому дело до пусть даже не повешенного, а сгинувшего монаха?

Слабость характера. Вот она, во всей красе. Пьеро де Медичи явно на дух не выносил оскорбившего и его отца и всё семейство Медичи Савонаролу, но к решительным мерам готов не был. Он опасался возможных последствий, не понимая того, что без риска в деле правителя не обойтись. Можно лишь снизить уровень риска теми или иными действиями. Увы…

– Савонаролу поддерживают низы, особенно нищие и простые крестьяне с ремесленниками, - с разрешения повелителя вымолвил его советник, Бибиена. - Мы опасаемся бунта. Вот если нас поддержат из Рима, тогда другое дело.

Ага, вот куда ветер дует! Не удивлюсь, что меня потому и пригласили, что подумали, будто Чезаре Борджиа сюда не просто так прибыл, а по отцовскому повелению. Подыграем Медичи, но осторожно, чтобы и комар носа не подточил.

– Я всего лишь скромный епископ Памплоны, - теперь улыбнуться, чтобы всем стало понятно… это не совсем так. Вернее, совсем не так. – Говорю только от своего имени. Зато говорить могу не только тут, но и в Риме, куда в скором времени отправлюсь.

– Будет хорошо, если ваш голос услышат.

– И если я не промолчу о том, что Флоренция произвела на меня очень приятное впечатление и лишь присутствие в республике безумного монаха Савонаролы мешает сему месту стать истинным раем на земле… Я помню стратегию вашего отца о прочной связи италийских земель по линии «Милан-Флоренция-Рим-Неаполь». Это очень разумная идея… при условии, что ни одно из звеньев цепи не разорвётся.

– Его пытается разорвать именно Савонарола! – сверкнул глазами Пьеро, на один лишь миг напомнив собравшимся о том, кто был его отцом. – Я считаю мысль моего отца верной и выгодной для всех «звеньев цепи».

– Вы, бесспорно. Но не те, кто будет опираться на внешнюю силу, лежащую к северу от италийских земель, но претендующую слишком на многое. Вы понимаете?

Не совсем. Хотя Пьеро да Бибиена и шепнул что-то на ухо Медичи, но тот лишь неопределённо взмахнул рукой. А ведь я дал довольно толстый намёк на Карла VIII, нынешнего короля Франции. Он как раз поглотил Бретань, планируя успокоить противников этого присоединения деньгами, небольшими территориальными уступками и множеством обещаний. Теперь его взор поневоле обращался в сторону Неаполя, на корону которого он и впрямь мог претендовать… Наравне с Арагоном, но это уже отдельный вопрос.

– Вернёмся к Савонароле, - произнёс Пьеро де Медичи. - Я понимаю, зачем вы здесь, Чезаре. И я… готов поддержать некоторые устремления, видя, что вы поняли возникающую угрозу. Мне захотелось увидеть своего любимого брата Джованни. Очень захотелось!

– Братская любовь – воистину великое чувство, - улыбнулся я. – Вряд ли я буду к этому времени во Флоренции, поэтому передайте ему мои наилучшие пожелания. Если не успею застать его в Риме.

– Непременно передам. И да, я чуть было не забыл, - изобразил Пьеро на лице крайнюю заботливость. – Не нуждаетесь ли вы, Чезаре, в деньгах? Банк Медичи готов поспособствовать решению проблем, которые просто не должны волновать столь достойных князей церкви, как вы и ваш отец. Он же уже озаботился правильно распорядиться имеющимися у него возможностями вице-канцлера?

Бинго! Сейчас мне, по сути, прямым текстом сказали, что в обмен на нейтрализацию, а лучше голову Савонаролы – отделённую от остального тела – санкционированную папской буллой из Рима, Пьеро де Медичи готов предоставить поддержку вполне определённой кандидатуры на неотвратимо приближающихся выборах нового понтифика.

– Мой отец – умный и расчётливый человек. Он уже предпринял ряд верных шагов, чтобы привести в порядок свои дела. И его непременно обрадует готовность главы семьи Медичи помочь процветанию церкви как словами, идущими от вас и кардинала Джованни де Медичи, так и предоставлением помощи со стороны банка.

– Восемьдесят… Нет, сто тысяч дукатов, - махнул рукой Пьеро, явно в последний момент решив округлить сумму. - Они поступят незамедлительно, как только…

Завершать фразу Медичи не стал, но этого и не требовалось. Деньги поступят к Борджиа лишь в тот день, когда умрёт нынешний понтифик. Они ж не просто так, а на вполне себе конкретные цели, то бишь на подкуп колеблющихся кардиналов, дабы те приняли нужное решение. Излишним было говорить, что будучи готовым понести такие траты, глава семьи Медичи вытряхнет душу из своего младшего брата, но заставит того голосовать так, как нужно лично ему, правителю Флоренции. Пусть Пьеро и можно было назвать неудачливым, не готовым на рискованные шаги, но тупым он точно не являлся.

Хорошо. По любым раскладам хорошо. Сто тысяч дукатов плюс ещё один голос на конклаве. С учётом «испанской интриги» можно спокойно ехать в Рим и вываливать на Родриго Борджиа сразу несколько весомых подарков, которые тот точно не отвергнет. Душевное получится «знакомство с отцом».

Меж тем деловая часть обеда явно подошла к концу. Оно и понятно, обе стороны получили немало полезностей для себя и теперь могли просто расслабиться, почувствовать себя не епископом Памплоны и правителем Флоренции, а молодыми людьми, любящими и умеющими ценить жизнь во всех её красочных проявлениях. А что, всё логично. Пьеро ведь было всего двадцать лет, моему новому телу и того меньше… без малого восемнадцать. Тут ещё и жена Пьеро де Медичи, Альфонсина, почувствовала себя чересчур утомлённой и попросила мужа обойтись дальше без её присутствия. Беременность, оно и понятно. Тот возражать даже не собирался, отпустив дражайшую половину отдыхать. Кажется, даже немного обрадовался, что мы остались в чисто мужской компании.

Точно обрадовался, потому как речь свернула на темы, которые в присутствии замужней синьоры из благородного семейства обсуждать точно не стоило. О чём именно? Пьеро интересовался жизнью студентов Пизанского университета и отнюдь не той стороной, которая проходила на виду у наставников. Пьянки, гулянки, присутствующие на оных куртизанки и просто разные девочки. А главное участие во всём этом его младшего брата. Тот, судя по всему, не сильно то делился со старшим некоторыми нюансами своего пребывания в Пизе. Понимаю… очень даже понимаю.

Правителя Флоренции явно не стоило разочаровывать. Вот я и постарался описать весёлое бытие пусть средневекового, но всё же студенчества во всей красе, равно как и поведать о некоторых приключениях младшего брата. Разумеется, исключая те, которые выставили бы Джованни де Медичи в не совсем приглядном свете. Да, таковые присутствовали, чего тут скрывать. Ой нет, скрывать как раз стоило, потому как мне нужны были нормальные отношения с обоими братьями. Правитель Флоренции, кардинал… оба весьма важны как для ближайших планов, так и для рассчитанных на далёкую перспективу.

От сплетен студенческих, далёких от скромности и тем более христианских заповедей, разговор съехал на случившееся со мной на пути из Пизы во Флоренцию. Скрывать было нечего, поэтому я рассказал и причины, приведшие к дорожной схватке – разве что не став концентрироваться на конкретных оскорблениях из уст подручного покойного кондотьера – да и про саму схватку не забыл поведать.

Казалось бы, ну что такого особенного в мелкой стычке? Ан нет, Пьеро де Медичи всерьёз этим заинтересовался. Наверное потому, что и сам бы хотел поучаствовать в чём-то подобном. Вот только правителю республики как то не подобало гоняться за разбойниками, а даже мелких войн пока не происходило. Тех, в которых была бы заинтересована Флоренция. Оставалось лишь вот таким образом, рассказами очевидцев пробавляться. И вдруг не просто очевидец, а парень на пару лет младше, да и второй присутствующий гость примерно одного возраста с правителем Флоренции.

Эх, Медичи… Знал бы ты, что в самом скором времени должно произойти! Это я о неотвратимо надвигающейся на все италийские земли настоящей войне. Не свары двух италийских государств между собой, при необязательном участии прочих итальянцев. О настоящей войне, целью которой является полное подавление, как непосредственных врагов, так и случайно попавшихся под руку или просто заинтересовавших армию вторжения качеством крепостей или же стратегическими выгодами от занятия той или иной территории.

Всё это однозначно будет! Вопрос лишь в том, до какой степени французское нашествие ударит по правителям Италии. Знал ли я ответ на этот вопрос? Увы, но нет. Имелись лишь очень смутные мысли насчёт возможных шагов, которые можно будет предпринять, если выборы нового понтифика пройдут именно так, как им и полагается.

– Отбиться от двукратно превосходящего врага и даже уничтожить почти всех – это заслуживает того, чтобы поднять кубок за победителей! – Пьеро де Медичи сопроводил слово делом. - Пусть все битвы завершаются таким образом для нас, сидящих за столом.

– Поддерживаю, - кивнул я, но прежде, чем отпить из своего кубка, добавил. – И чтоб потерь было меньше. Без них нельзя, но они порой слишком тяжелы.

Медичи поставил пустой кубок на стол, а один из слуг, увидев это, неслышной тенью приблизился, дабы наполнить его из кувшина. Сервис, однако. Хотя я бы говорил потише, ведь слуги – это не только руки, но и уши. Хотя… Наверняка тут самые надёжные, семейство Медичи всегда верно понимало необходимость сохранения тайн.

– А вы должно быть хорошо владеете клинком, Чезаре. Необычно для епископа.

– Увы, - усмехнулся я. – Всех троих в этой битве я застрелил из аркебузы и пистолета. Зато кое-что важное удалось понять.

– О необходимости брать с собой большую охрану?

– Не совсем, Пьеро. О нужде доводить умение обращаться с мечом и кинжалом до уровня владения аркебузой и арбалетом. Хорошо, что у меня есть у кого брать уроки в ближайшее время.

Взгляд в сторону Моранцы, не оставляющий сомнений относительно того, у кого я собираюсь их брать. И слова Медичи, заявившего:

– Мастерство клинка в таком возрасте. Я впечатлён. Но почему ваш спутник столь молчалив? Уж не связано ли это с эти странным «украшением» у него на шее? Под полоской бархата я вижу сталь.

– Жизнь не слишком-то его радовала. Сами знаете, что не всех бастардов отцы признают. Порой из-за опаски, порой из-за сложностей с наследством. У Бьяджио Моранцы как раз такой случай.

– Моранца… Я не слышал этой фамилии среди знатных семей Италии?

– О, это фамилия матери, которая отличалась красотой, но не происхождением. А имя своего отца он вынужден скрывать, ибо дал клятву молчать об этом вплоть до достижения определённого возраста. Что же до того, как вы выразились, «украшения», то у его появления есть своя история, довольно печальная…

Ну всё, теперь правитель Флоренции будет погребён под ушатом качественного вранья, которое я на него собрался вывалить. Собственно, так и случилось. Я выдумывал целую запутанную историю, на ходу вспоминая отдельные отрывки из читанных в детстве приключенческих книг, ну а сам Бьяджио, как и было договорено, поддакивал в нужных местах.

Зачем это всё? Банальное желание заинтересовать Пьеро де Медичи. Пусть лучше послушает интересную, хоть и выдуманную историю, а не изводит разными вопросами о моих планах и планах Родриго Борджиа. Вот насчёт них врать было противопоказано. А чтобы не врать или же врать согласованно, требовалось встретиться с «отцом».

Языком трепать для меня было несложно, особенно под хорошее вино и роскошную закуску. И расслабляющее зрелище, потому как Пьеро де Медичи знал толк в хорошей жизни. Сейчас, помимо качественной выпивки и отборнейших яств, присутствовали очаровательные девушки в полупрозрачных одеждах, что то из себя изображающие, танцующие этак зазывающе. Красота! Тут и чистой воды эстетика, и эротика в одном флаконе. И вот всё это хочет уничтожить Савонарола своими стремлениями привести всю Италию к серому аскетизму и кострам, на которых будут сгорать книги, картины… люди? Нет уж, фра Джироламо Савонарола, лучше тебя самого на шашлык пустить, право слово!

– Говорят, что женщины Флоренции самые красивые в италийских землях, - довольно прищурившись, заявил Пьеро. – Меня в этом не нужно убеждать, ведь так оно и есть. То, что в других местах исключение, у нас правило. Правило красоты! Вы согласны, Чезаре?

– Иначе не смотрел бы на прелестниц с таким интересом.

– О да! Я вижу… Сутана епископа не уничтожила естественное для мужчины стремление к женщине. Ваш спутник, Бьяджио, тоже не без любопытства смотрит на этих танцовщиц. Можете… познакомиться с любой, они готовы скрасить досуг моих званых гостей.

– А ваш?

– Ну… - взгляд в сторону, куда некоторое время назад удалилась его жена. – Я думаю, что епископ Памплоны будет готов отпустить столь малый грех?

– Само собой. Жаль, что не получится авансом это сделать… лет на много.

Да уж. И вообще, что меня, помимо прочего, искренне раздражало, так это открытая ненависть «священных текстов» к женской красоте. Не только у христианства, у всех трёх авраамических религий. Тут, в Италии этого времени, по большей части сумели отставить в сторону постный и бездушный аскетизм христианства, но в остальных местах… Да и тут типажи вроде Савонароды спали и видели рубища, власяницы, самоистязания, горящие костры для вещей и людей. Тьфу, на них!

Зато, на местных девочек «тьфу» сказать получится разве что у гомика, содомита на местном диалекте. Хороши, чертовки! До такой степени, что я не мог удержаться от комментария:

– Мигелю скажу, пожалеет, что сюда не попал.

– Мигелю?

– Мигель де Корелья, друг детства. Тот самый, который после ранения в ногу в предоставленном вами, Пьеро, доме лежит, лечится… Куртизанками, как я полагаю, наверно сразу двумя. Одна справа, другая слева. Только вот сомневаюсь, что они не то что превосходят, а хотя бы не уступают тем прелестным нимфам, которых мы сейчас перед собой видим.

Медичи явно пришлись по вкусу мои слова. Более того, он сделал какой-то знак и танец девушек стал ещё более страстным, захватывающим. Волны эротизма уже не просто расходились во все стороны, а прямо таки захлёстывали зал. Мда, сдаётся мне, продолжение нашего тут пребывания будет запоминающимся. Для меня так точно.

Папская область, Рим, июнь 1492 года

Вице-канцлер Святого Престола, кардинал Родриго Борджиа пребывал в лёгком недоумении. Он за долгие годы, проведённые близ одного из самых значительных центров силы и власти, научился просчитывать многие действия, совершаемые людьми. И в большинстве случае его расчёты оправдывались полностью, иногда частично. Ситуации же, когда люди преподносили сюрпризы, действуя совсем не так, как он от них ожидал… Такое можно было по пальцам пересчитать, если не брать события совсем уж давно минувших лет, когда он был молод и неопытен, не умея читать в сердцах и душах человеческих. Однако же сейчас его смог удивить не кто-то посторонний, а собственный сын. Тот самый, на которого он возлагал наибольшие надежды после смерти первенца.

Чезаре. Когда наблюдатели из Пизы сообщили в своих донесениях, что Чезаре Борджиа, все действия и движения которого они должны были отслеживать, внезапно, без каких-то причин покинул Пизу в сопровождении своего друга детства Мигеля Корельи и нескольких наёмников, оставив в городе многочисленных слуг, да к тому же почти без вещей… Кардиналу было от чего удивиться.

Затем к удивлению добавилась немалая часть гордости за сына, прошедшего «испытание кровью», оказавшись в схватке с остатками одной их многочисленных кондотт Флоренции. Свидетелей этой самой схватки не имелось, но у стражников города Флоренции удалось кое-что узнать. И не только у них. Чезаре не просто участвовал в схватке, но и убил не то двоих, не то троих солдат, неожиданно показав себя отличным стрелком из аркебузы. О таких талантах сына Родриго Борджиа и не подозревал. В любом случае, кровь, пролитая Чезаре, доказывала его готовность… ко многому. Убивавший не может оставаться мальчиком, он уже мужчина. К тому же старшему его сыну скоро должно было исполниться восемнадцать. Более чем подходящий возраст, для по-настоящему взрослой жизни и тех дел, которые ему предстояло получить.

Едва он успел порадоваться, а заодно и с облегчением помолиться во здравие своего нежданно склонного к риску отпрыска, как подоспело новое известие. Чезаре направлялся сюда, в Рим. Теперь уже в сопровождении не нескольких людей, а целой кондотты из полусотни опытных солдат. Опять же без слуг, излишней торжественности… Да вообще без торжественности! Его сын словно бы разом отбросил любовь к красивым одеждам, роскоши. Хотя не ко всей. Чего стоил тот, с позволения сказать, обед, на который его со спутниками пригласил правитель Флоренции Пьеро ди Лоренцо де Медичи.

Обед, как же! Всем известны были куртизанки-танцовщицы, которые появлялись для особо дорогих гостей нового правителя Флоренции. Те самые, привечаемые им уже довольно давно. И присутствие их на том обеде, куда был приглашён Чезаре, могло значить только одно – Пьеро де Медичи был чем-то доволен. Но о чём он мог говорить с его сыном? Этого кардинал Борджиа пока не знал.

Ждать оставалось недолго. Раньше он мог бы сказать, что Чезаре не станет особенно спешить, передвигаясь медленно, совершая недолгие дневные переходы и останавливаясь ночевать либо в подходящих городках, либо в разбитом для него комфортном лагере. Сейчас же… Он решил, что не станет удивляться, если гонец с известием о выезде Чезаре из Флоренции опередит самого Чезаре на день, может быть два.

– Неожиданно взрослеют дети, - улыбнулся кардинал, - поудобнее устраиваясь в кресле, стоящем у раскрытого окна на втором этаже его римского дворца. – Если бы и Хуан тоже…

Хуан, второй сын, его большая любовь и не менее большая проблема. Он упорно не желал взрослеть, зато охотно принимал все преимущества сына кардинала. Принимал как должное и не забывал требовать большего и большего. А выбора не имелось, именно его Родриго готовил к пути военачальника. Именно Хуан должен был стать… опорой для главной его надежды, по имени Чезаре.

Ирония судьбы! Чезаре не понимал – да и не мог понять по малолетству – что отец поставил на него, а не кого-то другого. Поставив же, двинул сына в том направлении, которое являлось наиболее перспективным, наиболее открытым для достижения самого большого выигрыша, который только был возможен. Будь иначе – он бы не стал следовать не закону, а всего лишь привычке рода отправлять второго сына по пути церкви, считающемуся вторичным по значимости.

Только сказать это Чезаре он пока не мог. Было… слишком опасно раскрывать перед сначала ребёнком, а потом юношей собственные далеко идущие планы. Достаточно было одного неосторожного разговора для того, чтобы если не разбить тщательно выстраиваемый «дворец из стекла», то серьёзно усложнить осуществление давно лелеемых планов.

Оставалось ждать. Ждать возможности раскрыть картину, придуманного много лет назад плана, хоть кому то из своей семьи. И одновременно, год за годом, выполнять все, дабы приблизить осуществление. Возведение юного Чезаре в епископский сан было одним из пусть не главных, но немаловажных действий. Уже имелась договорённость с Иннокентием VIII, что через год его сына сделают архиепископом, а спустя ещё год-другой и кардиналом. Болезнь понтифика нарушила договорённость, но вместе с тем не изменила главного. Может быть даже наоборот, приблизила.

Если ничего не изменится, скоро должна была представиться вторая возможность сделать очень важный шаг, без которого остальные просто не могли быть осуществлены. Кардинал Борджиа очень хотел знать будущее хотя бы в общих чертах. Увы, он понимал всю тщетность подобных своих желаний. Зато можно было начинать готовиться, собирая деньги, союзников, равно как и тех, кто мог стать таковым, услышав звон монет или слова, много обещающие в случае принятия верных решений.