Глава 8 Эфирные призраки

Они придут к Вам во мраке ночи, они придут к Вам при свете солнца, Вы узнаете их и будете рады! Но будут ли они теми, кого Вы узнали?

«Мудрость Земли», автор не известен.

Младший сержант легкой штурмовой «ладони» Дани Павилос лэйн Соломон — крепко сбитый, среднего роста мужчина, с короткими, белыми от природы, жесткими, как щетка, волосами и квадратным, волевым подбородком в частой поросли недельной щетины — остановился между двумя высокими пихтами, поднял руку и сжал пальцы в кулак. Десять конов, возникнув точно из-под земли, стали быстро приближаться к своему командиру со всех сторон, даже спереди хотя Павилос мог бы поклясться, что ни один человек не обгонял его. Они двигались стремительно, но совершенно бесшумно, точно бестелесные духи, стелющиеся над землей. Идеально подогнанные пластины легкой брони — хоть в этом он смог убедить гроссмейстера Сениса и его людям не пришлось тащиться в Тартр обвешанными, точно свинья дерьмом, громоздкими причиндалами тяжелых бронекостюмов, — скрывали фигуры бойцов, придавая им сходство с диковинными насекомыми в покрытых хитином панцирях. Это пренеприятное впечатление усиливалось ещё и оттого, что головы людей полностью прятались под массивными шлемами с множеством коротеньких кристаллических отростков, торчащих в разные стороны — сканируя окружающее пространство, — и огромных, похожих на мушиные фасеточные глазки окуляров-экранов. В руках у семерых были зажаты плазменные излучатели — длинноствольное, изящное и смертоносное оружие, совершенно не годящееся для условий Запретной Земли, но — приказ! Лишь трое имели при себе пульсары — разведчики, исхитрившиеся в самый последний момент обмануть учетчиков и стянуть дротиковые ружья со склада, оставив взамен выданные излучатели.

«Раньше такого не было», — мысленно посетовал Павилос, с печалью припоминая времена — и не столь уж далекие — когда каждый конфедерат, отправляясь на задание, располагал полным правом самостоятельно выбирать тот тип оружия, что был ему по душе.

На самом деле «Устав» всегда имел четкие предписания относительно материального обеспечения личного состава, но в реальности же большинство гроссмейстеров смотрели сквозь пальцы на то, чем именно вооружаются их подчиненные — лишь бы справлялись со своими обязанностями, как положено! Разумеется, это не касалось тяжелых и специальных подразделений, но Павилос-то служил в лёгкой ладони, чьим основным делом являлась рейдовая разведка, а не проведение массированных штурмовых операций во взаимодействии с другими подразделениями, и он не раз на собственном опыте убеждался, что в Тартре нет ничего лучше старого доброго пульсара. Но недавние распоряжения патриархата положили конец этой вольнице, и даже сам он ничего не мог поделать с этим, в результате чего тащил за спиной облегченный вариант плазменной пушки вместо привычно-тяжелого импульсного ружья, кляня и про себя, и вслух (шепотом) эту немыслимую дурость — одну из многих в длинной череде столь же высокомудрых нововведений!

Облегченные плазменные излучатели будучи адаптивным оружием, не имели собственных энергетических источников подпитки, вместо этого используя для формирования заряда энергию своего владельца. Вся их конструкция — весьма сложная и изящно исполненная — была рассчитана на формирование и направление высокоплотных сгустков энергии, способных расплавить практически все, что встречалось на их пути. Более того, попав в руки постороннего, это оружие становилось совершенно бесполезным — индивидуальная настройка, включающая генетическое сканирование, исключала возможность активации излучателя кем угодно, кроме его непосредственного владельца. А это было немаловажным плюсом ко всем остальным качествам, которыми обладала пушка, — к убойной силе и дальности стрельбы. Но и минусов у неё было немало, по крайней мере в Тартре. Используя для подзарядки энергетику своего владельца, она могла истощить его буквально до смерти! В большом мире это не имело особого значения, поскольку самый слабый конфедерат мог взаимодействовать с Полем на уровне, вполне достаточном для беспрерывной подзарядки излучателя в течение многих часов. Но в Тартре это было невозможно! Здесь подобное вполне могло кончиться катастрофой: ведь даже самая простая вязь или плетенье в этой земле обходились в десятки раз дороже, чем вне её. Потому-то многие коны, отправляясь за Барьер, предпочитали вооружаться куда более примитивными пульсарами: те, по крайней мере, не старались выкачать своего хозяина «досуха». И пусть убойная сила у них невелика в сравнении с излучателем, пусть боезапас ограничен, пусть громоздкая и неудобная штука весит в три раза больше — всё это мелочи, по сравнению с возможностью окончить свои дни мумией — высушенной твоим же собственным оружием!

Приблизившиеся бойцы выстроились в идеальный круг, в центре которого оказался младший сержант, и застыли, точно фантастические и весьма уродливые статуи — безмолвные и жутковатые.

Эти десять человек, окружившие его в молчаливом ожидании, были теми единственными «стариками» «ладони», которых ему удалось чуть ли не зубами выдрать из списка на перераспределение. Сколько же он бился с гроссмейстером Аакимом Сенисом в тщетной попытке отстоять свою «ладонь» от общей участи, постигшей их гарнизон, убеждал, уговаривал, умолял, даже грозил — разумеется, в меру и не выходя за рамки приличий, — всё тщетно! Четыре десятка — восемь кулаков — его бойцов, матерых приграничников, которых он лично отбирал и натаскивал долгие годы, ребят, каждому из которых он, не задумываясь, доверил бы прикрывать собственную спину (и не раз доверял!), разослали по всему филиалу — кого куда. А ему, вместо этого… Эх, хорошо хоть удалось отбрыкаться от всякого отребья, которое высокомудрые начальники спихнули в их гарнизон на «перевоспитание». Завзятые драчуны, пьяницы, откровенные психи, маньяки с горящими глазами, которым самое место в Легионе, а не у Барьера! И каких только придурков не оказалось в их цитадели! Да чего скрывать-то, ему ещё повезло — и немало: гроссмейстер Сенис скрепя сердцем разрешил-таки ему оставить своих лучших людей в ладони, да и с набором новичков сильно не неволил, не заставлял, как других, брать всех подряд. Эх, хоть и сволочной мужик Ааким, но добро помнить умеет! Не забыл старый змий, как Павилос спас ему шкуру в Киберине, как собственной грудью прикрывал зелёного парнишку, впервые оказавшегося в бою, а когда того зацепило случайным дротиком — вытащил на собственном загривке! Ничего не скажешь, все, что мог Ааким, для старого товарища сделал, только в том-то и беда, что мог он до обидного мало!

Оставалось надеяться, что опыта и сноровки этих десятерых хватит и экспедиция пройдет, не обернувшись бедой. Ведь кроме них Павилос мог положиться разве что на Серафима Эдуарда — нового штатного плетельщика их «ладони», присланного взамен Торни Соломона, дальнего родственника Дани, с которым они вместе провели в семьдесят седьмой цитадели полных три десятилетия. Все остальные были желторотыми пацанятами, только-только из академий. А ваятеля им, разумеется, не полагалось — лёгкая штурмовая ладонь, чтоб её… Благо, что Серафим оказался толковым малым и неплохо разбирался в своем деле, не то, что в иных ладонях, которым подсунули или откровенных слабаков, способных воспроизвести разве что самое простенькое плетенье, или дурней, опасных больше для себя, чем для врагов.

«Треклятое перераспределение, — мысленно посетовал Павилос уже в который раз. — И надо ж было ему произойти чуть ли не накануне этого дурацкого задания!»

Перераспределение, или, как это значилось в официальных документах, «ротация», было недавней выдумкой Патриархата — введенная всего лишь два года назад. Но оно уже успело набить оскомину многим гроссмейстерам и немало подгадить массе простых конфедератов. В соответствии с этой идиотской доктриной, направленной якобы на «укрепление боевого духа», «усиления боевого братства» и «ускорения обмена военным опытом между подразделениями», каждый год треть выбранных — в соответствии с особой инструкцией, заверяемой лично патриархами регионов, — соединений, вынуждена была менять свой личный состав на людей из других регионов и новичков чуть не полностью. По мнению патриархов, это способствовало улучшению взаимопонимания и усилению личной ответственности рядовых конов не только за тот регион, где проходила служба, но и за весь филиал. Может, так оно и есть в действительности, вот только лично ему, Дани Павилосу, от этого совсем не легче. Особенно в той ситуации, в какой он сейчас оказался. Экспедиции в Тартр всегда несли в себе огромную степень риска, ведь никогда нельзя быть уверенным, что ждет тебя здесь за следующим поворотом, но, когда вдобавок за спиной у тебя четыре десятка юнцов, впервые оказавшихся в Запределье, — это уже не риск. Это кошмар, в любой момент готовый обернуться гибелью… Если повезёт.

Мысленно сморщившись от уже ставшего привычным чувства несправедливости и потери, он обежал взглядом своих людей, сетуя про себя, что не может видеть их лиц. Хотя что он мог бы в них разглядеть, даже не будь этих идиотских шлемов? Бесстрастные маски — ровно такие же, как и у него самого, — давным-давно стершие, изгнавшие истинные чувства и заставлявшие выглядеть людей, словно изваяния. И все же ему было бы легче смотреть парням в глаза, а не в эти опостылевшие забрала.

— Мы почти на месте, — сухо проговорил он низким голосом, оставив в стороне предисловия и словесные изыски. Перед кем ломаться-то, перед своими? Теми, с которыми не один десяток лет оттрубил у границы? — До цели осталось не больше мили, значит, объявляется повышенная боеготовность для всех! Мы не знаем, что ожидает нас. И потому готовиться надо к худшему. Толик, — обратился он к одному из трех «чтецов», вооруженных пульсарами, безошибочно опознав того даже в доспехах, — бери своих и проверь место. Если все чисто — отправь за нами. Чедр, ты идешь к основной группе, приведи ребят сюда и постарайся сделать все, чтоб они не шумели, как стадо беременных греммелов. Я с остальными пройду немного вперед, но ты не тащи всех прямо за нами, оставь их здесь, а сам присоединяйся к нам вместе с Серафимом. Всё, — он стукнул себя по бедру кулаком, — начали.

Разведчики бесшумно исчезли, растворившись среди хвойной зелени, словно призраки. Они отправились к месту, называемому поляна Мууша, что и являлось целью их отряда. Чедр — известный весельчак и острослов — тронулся в противоположную сторону, где на расстоянии примерно полумили от места их нынешнего пребывания расположилась в ожидании приказов оставшаяся часть ладони. Сам Павилос вместе с шестью другими бойцами неторопливо двинулся вслед за разведчиками, попутно восстанавливая в памяти данные ему руководством указания и пытаясь понять: чего, собственно, хочет от него и его людей Патриархат.

Действительно, разобраться в инструкциях, переданных через Акима Сениса, было не легче, чем отыскать девственницу в Валлане. С одной стороны, ему приказали провести обычную рейдовую операцию в районе поляны Мууша, не упирая на детали — так значилось и в официальном приказе по цитадели. С другой… В том-то всё и дело! В личной беседе гроссмейстер Сенис предупредил, что в означенном месте ему может встретиться неустановленный отряд неопределенной численности, в случае обнаружения коего Павилос обязан приступить к немедленной ликвидации всего личного состава этого неведомого отряда — ни примет, ни особенностей ему предоставлено не было, а с такими первоначальными установками вполне можно перестрелять половину Тартра. А дальше и вовсе начиналась неразбериха! Ему также вменялось в обязанность захватить пленных в количестве не меньшем, чем пятеро, и, что самое нелепое — все вещи, обнаруженные у неизвестного отряда, должны были быть тщательно сохранены (вплоть до нижнего белья!) и немедленно доставлены в цитадель вместе с пленными. Ну и как прикажете это всё понимать? Но руководству и этого было мало! Ведь в случае отсутствия какого-либо отряда на поляне Мууша Павилос обязан был обыскать весь прилегающий к этому месту регион и отыскать любые следы неведомой группы, после чего отправиться за ними вслед при соблюдении максимальной степени секретности. И вот что всё это значит?

Дани очень не любил такие вот задания, называя их про себя «поди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что». А уж если выполнять их приходилось в Тартре, то нелюбовь эта обострялась до степени хронической ненависти, переходящей в мигрень, усугублявшуюся осознанием собственной малозначимости: ведь ему даже не пытались объяснить целей и смысла происходящего. В свои семьдесят три года Дани всё ещё оставался младшим сержантом — а на что ещё мог уповать безвестный отпрыск основной ветви рода Соломонов? — и надежды, что когда-нибудь судьба его изменится к лучшему, давно развеялись, словно вонь от утренних газов. До выхода в почетную отставку ему оставалось ещё целых двадцать семь лет, если, конечно, удастся прожить их, сохранив голову на плечах. Да и потом лучшее, на что он мог рассчитывать, — скромный домик в какой-нибудь глуши и вечное ворчание нелюбимой жены, перемежающееся привычными упреками, что он так и не сумел сделать карьеры! Завидная перспектива!

От безрадостных размышлений о собственной неудавшейся жизни Павилоса отвлёк Карим — один из ушедших вперед «чтецов», внезапно вынырнувший из-за деревьев. Неужели прошло так много времени и разведчики успели не только обследовать поляну, но и вернуться?

Павилос уже открыл было рот, собираясь выяснить, чем вызвано столь внезапное появление Карима, но разведчик опередил сержанта, выпалив на едином духу взволнованным голосом:

— Скорее, мас, ты должен сам это увидеть!

Карим раскраснелся и слегка запыхался, но даже не это удивило и насторожило Дани. Он только сейчас понял, что шлем чтеца отсутствует — а ведь это строго воспрещалось, тем более в условиях повышенной боеготовности, — и это куда лучше чем эмоции на лице чтеца, сказало сержанту, что ситуация резко изменилась.

Не задавая лишних вопросов и не тратя времени, Павилос жестом приказал Кариму следовать вперед и сам со всей доступной скоростью поспешил вслед за чтецом, окруженный с обеих сторон своими «стариками».

Бежать сквозь лес, пусть и не самый густой, да ещё и в полном обмундировании было далеко не самым приятным времяпрепровождением, даже для тренированных конов. Оставалось уповать, что этот вынужденный забег не окажется слишком уж долгим.

Так и произошло. Несколько сот метров — и деревья расступились, открыв вид на поляну, покрытую зеленеющим ковром разнотравья, в центре которой высилась каменная громада древних Портальных Врат. Гроссмейстер Павилос остановился как вкопанный, едва выйдя на свет. Всего он мог ожидать, но такого…

Трава скрывала детали, но не настолько, чтоб нельзя было разглядеть то, что так сильно встревожило Карима. Тела. Десятки мертвых тел, застывших, окоченевших, разбросанных так, словно ими швырялись великаны. Поблизости Дани заметил другого разведчика — это был Толик Китен — он сидел на корточках возле ближайшего к кромке леса тела. Шлем он снял, явив свету крупную голову, с неправильными чертами лица и слипшимися влажными волосами каштанового цвета. Павилос подождал некоторое время, но чтец не обращал на него никакого внимания, весь предавшись созерцанию. Тогда гроссмейстер сам приблизился к нему и негромко откашлялся, привлекая внимание.

— Что у тебя? — поинтересовался Дани, когда разведчик соизволил-таки обернуться к нему.

— Пульсары, — выдал заключение Толик после короткого молчания, — у остальных, которых я успел осмотреть, — то же самое. Некоторых застрелили в спину, когда они пытались бежать, вот как этого. Других, судя по всему, расстреляли в упор, когда те отдыхали. Некоторые спали когда всё началось… Здесь не было битвы, мас, это больше всего походит на казнь…

— Может, наши? — предположил Павилос, хотя в душе знал: это не так. — Другая группа, опередившая нас? Я слышал, иногда патриархи так делают: отправляют несколько групп на одно и то же задание, а потом награждают тех, кто справился первым.

Разведчик отрицательно покачал головой и, нахмурившись, пояснил:

— Это точно не наши, Дани, я уверен. У тех, кто это сделал, были не обычные пульсары — смотри, — он указал рукой на аккуратную рану, пересекавшую грудь ближайшего покойника почти под прямым углом и нанесенную, словно по линейке. — Очень тонкая работа, с остальными такая же штука. Наши дротики бьют кучно, да и в одном выстреле их почти с полсотни будет. Если б это была работа наших, здесь бы вместо тел оказалось месиво, сам знаешь. А тут всё очень… — Толик пожевал губами, подыскивая подходящее определение, но, так и не сумев выбрать нужное, просто пожал плечами и выдал первое, что пришло на ум: — Чисто. Этих бедолаг словно мономолекуляром резали. Я краем уха слышал, что в Валлане появился один умелец, переделывающий обычные пульсары чуть ли не в снайперские. Может, это как раз одно из таких ружей…

Павилос не стал спрашивать, откуда Толик получил эти новости, о которых, к слову, ничего не было известно даже старшему гроссмейстеру Сенису. Хитрюга разведчик давным-давно наладил кое-какие отношения с обитавшими за барьером отщепенцами и потихоньку промышлял контрабандой — в благоразумных пределах, несомненно, а заодно разживался и свежими вестями из Тартра, не всегда достоверными, но зачастую весьма любопытными. Сам Павилос, будучи осведомленным о проделках подчиненного, предпочитал не обращать внимания на эти мелкие проказы, тем более что время от времени информация, сообщаемая Китеном оказывалась просто бесценной.

Потирая старый шрам над левой бровью — давно следовало свести его, но жену он ужасно раздражал, и Павилос раз за разом откладывал обращение к целителям, — гроссмейстер сосредоточенно размышлял, надеясь отыскать ответ, что же ему теперь делать? Ведь в полученной инструкции ни слова не было о возможности обнаружения цели уже оприходованной.

— Ясно, — после весьма продолжительного молчания выдавил Павилос, так и не сумев прийти к окончательному выводу. — Слушай, Толик, бери-ка ты пару своих самых толковых ребят и отправляйтесь-ка вы пошустрить по округе, а то мне чего-то от всего этого, грешным делом, сильно не по себе становится. Особо далеко не суйтесь, две-три мили — не больше, но сделайте все, чтоб найти следы тех уродов, что устроили бойню.

— Сделаем, — уверенно отозвался разведчик.

Легко вскочив на ноги, он приложил ладони к губам раструбом и издал низкий горловой звук, напоминающий рев быка, — старый условный знак разведчиков, имитирующий крик болотной выпи. Последний из троицы чтецов, услышав знакомый зов, выбрался из лиственничной рощицы на другом краю поляны и поспешил к своему товарищу, но Толик взмахом руки остановил его и сам побежал к нему навстречу. Вслед за ним спорой рысцой последовал и Карим.

Некоторое время спустя после ухода разведчиков к младшему сержанту Павилосу присоединились чуть запыхавшийся Чедр и плетельщик Серафим Эдуард. Последний не носил никакой брони и был облачен в обычные для своей касты бледно-голубые свободные одежды с изображением небольшого серого свитка по центру груди — немое свидетельство принадлежности Серафима к секте Кэльвина — и коричневый кожаный плащ. Небольшой, плотно набитый всякой всячиной, необходимой в походе, рюкзачок за левым плечом и объемная фляга на поясе — вот все, что отличало его от обычного городского обывателя даже сейчас.

Отослав Чедра с приказанием срочно привести оставшуюся часть ладони, Дани немного помолчал, искоса поглядывая на Эдуарда и мысленно решая, с чего начать беседу.

— Как думаешь, — тихо, — так чтобы не услышали другие коны, обратился он к плетельщику, мужчине средних лет, с невыразительным лицом и раскосыми глазами, — сможешь ты определить: те ли это люди, за которыми нас отправили?

Кроме него самого, Серафим был единственным бойцом ладони, кого Патриархат, устами Акима Сениса, счел достойным посвятить в истинные цели этого рейда.

— Я знаю не больше вашего, младший сержант, — мужчина, лишь недавно переведенный в их подразделение, всё ещё чувствовал некую скованность в общении и предпочитал обращаться к начальнику по званию, но скоро это пройдет — во всяком случае, Дани, уставший до отвращения от этого официозного тона, на это надеялся. — Сомневаюсь, что при имеющейся информации я смогу сделать сколько-нибудь достоверный вывод. Но, учитывая все факты, считаю вариант, при котором предположение о…

— Серафим, — Дани вскинул руку, обрывая плетельщика, — достаточно говорить языком отчетов! Я ведь не служебный опросный лист от тебя требую. Говори по-человечески.

— Прошу про… — плетельщик перебил сам себя и, скупо улыбнувшись, ответил чуть более свободно: — Извини, мас, мой предыдущий сержант очень серьёзно относился к субординации и речи, так что я почти разучился говорить на нормальном языке. Ну, в общем, отвечая на твой вопрос, скажу: да, это они. Слишком маловероятна возможность таких совпадений. Другой вопрос — кто их так раскатал? Я мимоходом успел кое-что заметить и разглядеть: казнь — вот что сразу же приходит в голову.

— Толик сказал то же самое, — задумчиво проговорил Дани, с ещё большим интересом вглядываясь в плетельщика. Вот ведь! Даже не будучи чтецом, Серафим сумел мгновенно усмотреть и проанализировать обстановку, сделав безошибочный вывод. Да, стоит только отучить его говорить на этом ужасном официозе — и цены ему не будет! Повезло, так повезло! Павилос ещё раз мысленно поблагодарил Аакима, умудрившегося определить Эдуарда в его ладонь, и пообещал самому себе при случае одарить своего начальника заранее припасенной бутылкой вина со знаменитых виноградников Александеров — обошедшейся ему в целое состояние. — Я отправил его и его парней прошерстить округу, глядишь, сумеют нарыть что-нибудь интересное. А ты, Серафим, вот что, походи-ка здесь, может, сумеешь обнаружить то, что остальные не заметят, заодно прощупай местное «поле». Понимаю, времени прошло много, но чем бес не шутит! А остальные пусть пока займутся «чернухой».

Павилос на последних словах сморщился, но ничего не поделаешь — приказ.

— Бойцам это не понравится, — осторожно подбирая выражение, заметил плетельщик.

— А им и не должно, — пожал плечами сержант. — Как будто мне это нравится! Но они сделают. Только пусть вначале подробно осмотрят и зафиксируют всё это. Думаю, Патриархат захочет получить полный отчет.

— Еще бы, — тихонько прошептал плетельщик. Кивнув напоследок Дани, он развернулся и отправился прочь.

Гроссмейстер, тем временем, подозвав пару своих «стариков», принялся отдавать им четкие инструкции. Рассыпать ладонь по поляне. Провести полный осмотр места. Зафиксировать в кристаллах-накопителях все обнаруженное, даже самые мелкие детали. А когда с этим будет покончено, произвести… Дани только чудом умудрился не назвать это мародерством… выемку всех вещей, обнаруженных на месте палаточного лагеря и у убитых людей, в том числе и личных, таких, как одежда.

В этот раз он даже порадовался, что не может видеть лица своих парней, видеть отвращение и негодование, исказившее их черты.

Ругая самого себя за излишнюю чувствительность — в конце концов, это не его личная блажь, приказ есть приказ, раз его дали надо выполнять! — он направился прочь от суетящихся конфедератов, приступивших к исполнению его приказов. Приблизившись к противоположному краю поляны, отгороженному небольшой лиственной рощицей, младший сержант Павилос остановился возле тела мужчины, с тонкими светлыми усиками и татуировкой в виде паука на левой щеке. Удостоив оный лишь одним, мимолетным взглядом, он переключил всё внимание на своих людей, рассыпавшихся по поляне в поисках следов, способных пролить свет на произошедшее. Дани, насупившись, следил глазами за мелькающими фигурами в темно-зеленой броне, то и дело ныряющими в лесные заросли или же снующими возле разбросанных безо всякого порядка тел, среди развалин стоянки, и монотонно перекатывал во рту кусочек пропитанного коньяком табака. Со стороны могло показаться, что сержант ни о чем не думает и ничто его не заботит — до того праздным и беспечным был его внешний вид — но на самом деле разум его непрестанно работал, и мысли носились с невообразимой скоростью, взвешивая и сопоставляя обнаруженные факты с теми крохами информации, что удалось вытрясти из официального направления на задание и недомолвок гроссмейстера Сениса. И ещё его мучило странное чувство, что он упускает нечто очень важное. Нет, это не касалось его задания и в то же время странно пересекалось с ним. Что-то очень нехорошее происходило прямо здесь, прямо сейчас. Что-то такое, что он обязан, был понять, предугадать. Так, словно что-то…

Незначительные факты, маленькие нюансы и крошечные детали соединялись и, словно части распутанной головоломки, с громоподобным треском вставали на отведенные места. Дани стремительно повернулся и уставился в глаза трупа, возле которого стоял. Вот то, что не давало ему успокоится всё это время! С застывшего, окоченевшего лица, облепленного мошкарой, на него смотрели абсолютно чистые, не замутненные поволокой смерти ярко-зеленые глаза, каких не бывает у людей.

Воздух с шумом наполнил легкие. «Только бы не опоздать!» — успела проскочить паническая мысль.

Окостеневшие пальцы «мертвеца» впились в ногу сержанта чуть повыше щиколотки с зубодробительной силой и, дернув в сторону, опрокинули его с легкостью урагана, сметающего пух.

Столкновение с землей вышибло из груди весь воздух, набранный для предупреждающего крика, но в нем уже не было необходимости. По всей поляне, внезапно и одновременно ожившие мертвецы поднимались на негнущихся ногах и набрасывались на опешивших людей, заледеневших от испуга.

Самого Павилоса спасли тренированные рефлексы. Оказавшись на земле, он не стал пытаться немедленно встать на ноги, наоборот, — позволил инерции полностью подчинить себе его тело и откатился как можно дальше от ожившего мертвеца. Оказавшись вне пределов досягаемости твари, Дани подогнул под себя ноги и одним плавным движением выпрямился, успев при этом вытащить из-за спины излучатель. Пятясь, сержант выстрелил в наступающее существо и тут же отпрыгнул в сторону, уходя с линии атаки.

Плазменный сгусток насквозь прошил труп, оставив после себя дымящуюся дыру в животе, диаметром с фалангу пальца, и повисший в воздухе смрад сожженной плоти. Выстрел потребовал от гроссмейстера столько энергии, сколько в другое время отняла бы беспрерывная получасовая стрельба, но что самое скверное — он никак не отразился на мертвеце, даже не замедлил его! Тварь наступала, перемещаясь стремительными рывками — по-птичьи резкими и торопливыми. В этих движениях, казалось, напрочь отсутствует последовательность: отдельные части тела действовали в разнобой, сами по себе, не образуя того плавного рисунка, что характерно для любого живого существа. Но, несмотря на это, чудовище было очень резвым, и только многолетние тренировки позволили сержанту избегнуть сулящих смерть объятий твари. Извернувшись и отпрыгнув на несколько шагов влево, он сконцентрировался и послал в мертвеца короткую очередь из трёх плазмоидов, на этот раз метя в грудь, в область сердца — чем Бездна не шутит, может и получится? Ведь должны же быть у этой гадины уязвимые места! Не получилось. Продырявленная, точно дуршлаг грудная клетка с обуглившимися осколками ребер да ещё более нестерпимая вонь — вот и весь результат!

— Так дело не пойдет, — тихонько прошептал Дани, даже не замечая, что начал говорить сам с собой вслух. Он отчетливо понимал: ещё десяток-другой выстрелов — и проклятая пушка выкачает из него столько энергии, что останется только лечь и помереть. Хуже того, гарантии, что этот самый десяток-другой плазменных сгустков доконает мерзкую гадину, не было никаких. Нужно немедленно что-то предпринять, что-то очень действенное, иначе и ему и его людям несдобровать.

Идея, возникшая словно бы из ниоткуда и даже не успевшая как следует оформиться и выразиться в мыслях, подвигла Дани на рискованный и весьма неожиданный поступок. Швырнув свою плазменную пушку в морду наступающей гадине, Павилос снова резко скакнул в сторону и, мгновенно сосредоточившись, послал импульс-команду в спаренный нанитовый преобразователь, чьи формирующие материю элементы крепились на предплечьях обеих рук. Мгновение спустя его правая ладонь, повинуясь подсознательному рефлексу, вбитому многочисленными тренировками ещё в академии, сжалась в кулак, обхватывая проявившуюся рукоять оружия, и тут же ушла вниз под весом непривычной тяжести. Боевая секира стандартной формы — программисты преобразователей вкладывали в свои творенья ограниченный набор форм и типов оружия, так что приходилось довольствоваться имеющимся. Длинная полутораметровая рукоять из облегченной стали, оканчивавшаяся внушительных размеров четырехгранным шипом; хищно изогнутое лезвие, отливающее голубоватым оттенком, широкое и удлиненное. Грязное, неизящное, грубое оружие из древних, диких, позабытых времен.

Перехватив секиру поудобнее и широко расставив ноги, Дани стал выжидать, наблюдая за мертвецом и готовясь нанести свой первый удар.

Конечно, с мечом ему было бы проще, привычнее, ведь не зря он кода-то считался совсем неплохим фехтовальщиком, даже входил в сборную академии… полных пятьдесят лет назад. С тех пор утекло немало песка из часов его жизни, да и, если сказать по правде, последняя его полноконтактная тренировка состоялась лет, эдак, восемь назад, но всё же, ощущая привычную оплетку рукояти, Павилос чувствовал бы себя куда увереннее, нежели сейчас, когда руки сжимали стальное топорище тяжеленной секиры. Только вот та же самая частичка разума, что подсказала ему избавиться от излучателя, настойчиво уверяла: меч не сгодится. Здесь не будет поединка, не будет честного столкновения металла и воли; ни уколы, ни плавные режущие удары не остановят монстра, явившегося из небытия по его душу. Ловкости, требуемой для работы с клинком, не достанет для сражения с существом, которому нипочем любые раны, да и какая ко всем демонам Бездны ловкость, когда на тебе висят пусть и облегченные, но все ж боевые доспехи, тянущие к земле не меньше задницы его собственной женушки. Нет, будь в его распоряжении мономолекулярный резак, вроде тех, что выдают специальным бригадам, — тогда другое дело. С такой штукой можно выступить против кого угодно, и не суть важно, что по уровню потребляемой энергии он ничуть не уступает излучателю. В данных обстоятельствах резак мог бы весьма пригодиться. Одна беда: лёгкие штурмовые ладони на то и легкие, что никакого специального и весьма дорогостоящего оборудования им не полагается. Проще набрать новых людей, чем обеспечить уже имеющихся. Таков расчет Патриархата… мать его!

Подпустив монстра поближе, Дани вскинул секиру и нанес рубящий боковой удар снизу вверх, одновременно делая небольшой шажок назад — подстраховка не случай, если удар не достигнет цели. Но в этот раз удача — точно решив вознаградить его за все те ужасы, что он успел пережить, — сжалилась над сержантом. Тварь инстинктивно вскинула руки в попытке прикрыться, и лезвие топора отсекло левую конечность, чиркнув по правой — раздробило кость, так что бесполезная рука повисла на лоскутках кожи, и вдобавок наискось раскроило нижнюю челюсть, превратив её в трепыхающееся подобие жвал насекомых.

Павилос же, вдохновленный первым успехом, легко перекинул массивное оружие через голову, вывернул руку и нанес плавный, скользящий удар, метя в левую ногу существа.

В этот раз сработать так же чисто не получилось. Тварь успела среагировать, и лезвие лишь самым кончиком прошлось по ноге монстра, но, как оказалось, и этого было достаточно. Благословенная удача направила топор точнехонько в подколенное сухожилье, перерубив его и лишив существо возможности владеть ногой.

Мертвец шлепнулся на земь, подергиваясь, как червяк на крючке. От столкновения с землей его повело, и он перевернулся на живот, подставив беззащитную спину под завершающий удар, который незамедлительно последовал, обезглавив гадину.

— Топоры! Бросьте пушки, вооружайтесь топорами! — проревел Павилос, обращаясь к своим бойцам, вступившим в неравный бой. Хотя уверенности, что хоть кто-нибудь его услышит, не было: слишком далеко он отошел от основной части конфедератов.

Для надежности Дани ещё раз обрушил топор на дергающееся создание, перерубая позвоночный столб внизу поясницы, и, выпрямившись, постарался вникнуть в то, что происходило на поле сражения. Этот эпизод чуть было не стал для него последним в жизни. Новый мертвец, вынырнув из-за деревьев, бесшумно набросился на Дани, и тот лишь в самый последний момент сумел увернуться от широко разведенных рук бестии, готовых заключить его в смертельные объятья.

И снова начался уродливый танец: удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок…

Какой-то частичкой невероятно обострившегося зрения — многократно усилившегося от выброса в кровь адреналина и простенького плетения, наброшенной им в мгновение ока на самого себя в краткий период между двумя схватками, — Павилос разглядел в отдалении энергетический всплеск, сопровождавшийся рокочущим звуком и всполохами огня, прокатившимися по поляне, как чудовищные пародии на перекати-поле: это плетельщик Серафим Эдуард вступил в битву. Хотя разглядеть в целом, что происходило на поле боя, Дани не мог: картины сражения мелькали на самом краю сознания, столь быстро, что разум просто не успевал их запечатлевать, а уж о том, чтоб попытаться их осмыслить, разобраться, — и речи не велось! Ведь это было бы всё равно, что пытаться вникнуть в смысл книги, осознать, что в ней содержится, лишь по мельканию бесконечно чередующихся виньеток. Всё внимание сержанта было сосредоточено на ближайшем противнике и на собственном ударе, том самом ударе, что отсрочит смерть ещё на одно мгновенье, что позволит с шумом втянуть сквозь оскаленные зубы ещё один глоток воздуха.

Мертвец, с которым Дани сражался уже несколько минут — а может секунд или столетий, он не взялся бы утверждать, что знает точно, сколько, — подойдя слишком близко, вздрогнул и, запоздало вскинув руки, осел наземь — топор снес ему голову, перерубив шею у самого подбородка. Но времени передохнуть и сориентироваться в происходящем не было: загребая руками воздух и подскакивая словно кузнечик, к нему уже спешил следующий противник, с разорванным дротиками пульсара животом. И вновь круговерть драки, в которой нет ритма и понятной цели, кроме простого выживания, — но разве этого мало?

Удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок… снова, снова и снова. Пока хватает сил, пока ноги выдерживают вес тела, а руки удерживают секиру, пока сердце — яростно бьющееся в груди, точно ловчий сокол, посаженный в канареичью клетку, продолжает с бешеной скоростью гнать кровь по венам. Удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок… снова, снова и снова!

Дани видел, что к нему пробивается плотно сбитая группа бойцов, со всех сторон окруженная мертвецами, повисшими на них, точно свора псов на израненной серне. Люди падали и скрывались в мелькании окостеневших рук и оскаленных пастей чудовищ один за другим, но оставшиеся, ведомые настырным и неунывающим Чедром, упорно продолжали движение. Бойцы огрызались короткими злыми выпадами, изредка умудряясь повергнуть то одного, то другого монстра, но это мало чем помогало им на нелегком пути вперед, ведь за каждого поверженного врага, отряду приходилось платить двумя собственными жизнями.

Гроссмейстер Павилос отвернулся от Чедра и его бойцов и с остервенением — больше ничего не осталось, даже гнева, — набросился на ближайшего мертвеца, уже четвертого по счету. Какой-то частью разума — ещё не успевшей окончательно отупеть от усталости — он понимал: и Чедр, и его люди обречены, и совершенно не важно, сумеют они добраться до него или нет. Они все обречены. Слишком неравны силы. Будь в его ладони, как и раньше, старые приграничники, этот бой пошел бы совсем по другому сценарию: да, были бы жертвы, да, возможно немалые, но конфедераты всё равно сумели бы одолеть противника. Сейчас же, когда большая часть его людей — новички…

Ведя свою собственную битву, больше походившую на нелепый танец: удар — мимо, отскок, удар, уклонение — с воскресшей тварью, Павилос опять повернулся лицом в сторону основного сражения. Один взгляд, и многоопытный ветеран понял: битва подходит к концу. Ни Чедра, ни его людей уже нет в поле видимости, да и в других местах бой почти стих. Только у дальней оконечности этой проклятой поляны заметно некое шевеление. Видимо, там ещё оставались люди, ведущие неравный бой. Но скоро и он стихнет…

Удар секиры, косой, не очень четкий, какой-то смазанный, сделанный скорее в надежде отсрочить неизбежное, чем в попытке действительно зацепить атакующую тварь, принес неожиданный результат. Оступившись, монстр утратил равновесие, и Дани, несмотря на чудовищную усталость, сумел воспользоваться подходящим моментом. Крякнув с натуги, гроссмейстер взмахнул топором, и хищно изогнутое лезвие с треском впечаталось в башку мертвеца, расколов верхнюю часть черепа.

Тварь на мгновение замерла, а затем рухнула наземь, точно подрубленное деревце, — даже конвульсий не последовало. Дани тяжело вздохнул и, зажмурив глаза, потряс головой, разгоняя дрожащее марево, застилавшее взор. Как же он устал! Наверное, не было ничего в его жизни, чего он желал бы с большей силой, чем сейчас, — отдыха. Пусть небольшого, всего чуть-чуть…

Ударная волна, не очень мощная, но вполне достаточная, чтоб повергнуть с ног истощенного человека, обрушилась на Павилоса, швырнув его, точно слепого котенка, вниз. «А вот теперь точно всё!» — отрешенно и с каким-то даже облегчением подумал младший сержант, поднимаясь с земли.

Вероятно, последним из его людей пал плетельщик Серафим Эдуард — Дани очень хорошо осознал этот факт: ударная волна — результат чудовищной силы энергетического всплеска и последовавшего за ним взрыва, унесшего с собой не только самого плетельщика, но и большинство мертвецов, трудно было не ощутить даже с другого конца поляны. Видимо, Эдуард, до конца оставаясь верен «Кодексу Кэльвина», в последние минуты жизни постарался отвлечь на себя как можно больше оживших мертвецов, давая тем самым шанс другим конам, а когда понял, что ни отступать, ни сражаться больше не сможет, прибег к «Вентрагку» — финальному аккорду песни Кэльвина. Вот только его самопожертвование мало что дало бойцам ладони: к тому времени все они уже были мертвы. Но этот прощальный жест плетельщика оказал неоценимую помощь Дани Павилосу — единственному, кто ещё оставался в живых. Лишь два мертвеца сумели пережить взрыв, всего двое против одного воина-конфедерата. И, возможно, не будь Дани столь истощен, он смог бы выиграть сражение. Но, увы, вернуть растраченные за время боя силы невозможно, оставалось смириться и ждать…

Два мертвеца на негнущихся ногах приближались к шатающемуся от усталости человеку, обходя его с двух сторон, вознамерясь взять в клещи. У того, что был слева, отсутствовала часть руки и голова клонилась набок из-за оторванного плазменным сгустком куска шеи, из которой сочилась темная, загустевшая масса, некогда бывшая кровью. «Правый» мертвец не имел видимых повреждений, но двигался как-то странно даже для ожившего трупа — медленно и чуть ли не вприскочку.

Дани стоял, устало оперевшись на секиру. Силы его были на исходе, и он отчетливо понимал: мгновения жизни, отпущенные ему Вселенной — истекают. Выстоять против двух столь слабо уязвимых противников не выйдет. Нет, просто стоять в ожидании смерти он не собирался, только не он! Еще несколько мгновений, ещё чуть-чуть, пара глотков воздуха, ещё капелька времени, проведенная в тщетной попытке вдохнуть в собственное изможденное тело немного сил, — и он соберется. Вновь поднимет секиру и, уподобившись своим далеким предкам, бросится в битву, подбадривая себя утробным ревом, заглушающим страх и отчаянное желание выжить. Ещё чуть-чуть, всего один вздох…

Голова ближайшего мертвеца дернулась и взорвалась фейерверком кровавых ошметков. Удар десятков крошечных дротиков, превративший грудь в месиво, отбросил чудовище на несколько метров назад. Вторая тварь, повернувшись на свист пульсаров, не успела ничего предпринять: слитный залп трех стволов разорвал в клочья всю верхнюю часть туловища монстра, забрызгав при этом сержанта Павилоса с ног до головы кровью и заляпав кусочками подгнивающей плоти.

— О Бездна, Дани, что здесь случилось? — Толик Китен — разведчик, отосланный в рейд, незадолго до того как начался весь этот кошмар, и о существовании которого сержант успел напрочь позабыть, — всё ещё держа пульсар перед собой и водя дулом из стороны в сторону, осторожно приближался к Павилосу. Карим и Виттек — третий чтец — разделились и настороженно двинулись в противоположные стороны, стараясь сохранять спокойствие, что им, многоопытным бойцам, почти удалось. — Ты слышишь меня, Дани? Кто это был? Где остальные? Что вообще происходит?

Сержант Павилос повернул к разведчику лицо, сплошь покрытое кровью, так что лишь застывшие глаза загнанного зверя выделялись на этой окаменевшей маске смерти и выдавали в нем живого человека.

— Что случилось? — голос был тихим и сиплым, но спокойным, таким спокойным, что Толик начал всерьёз беспокоиться за состояние рассудка своего начальника. — Что случилось?

Павилос внезапно весь словно обмяк. Его плечи опустились, спина ссутулилась, из раскрывшихся ладоней выпала секира, но, так и не упав наземь, растворилась: нано-элементы, образовавшие её материю, лишившись соприкосновения с плотью своего владельца, немедленно развоплотились и вернулись в накопители.

— Огонь и Тьма, Толик, я понятия не имею, что случилось!

Колени гроссмейстера подогнулись, и он опустился на землю — силы разом покинули его.

— Я не знаю… — он поднял руки и закрыл ладонями лицо, словно пытаясь этим детским жестом скрыться от обступившего его со всех сторон кошмара. — Не знаю…

Только невероятное усилие воли и долгие годы самоконтроля позволили ему не впасть в оцепенение или, что ещё хуже, не зайтись в приступе истерического хохота, вызванного невероятным облегчением, испытанным оттого, что всё кончилось, что он больше не один, что…

Среди всего этого дерьма: гибели его «стариков», отличных ребят со многими из которых он был знаком не один десяток лет; восставших мертвецов, разрывавших в клочья его подчиненных, большинство из которых он толком не успел запомнить даже по именам; предстоящего возвращения и неминуемо последующего допроса; ночных кошмаров, которые, как он предчувствовал, ещё долго будут его преследовать, и всего остального, случившегося и ещё только предстоящего, было только одно светлое пятнышко и заключалось он в том…

…что лично он, захудалый отпрыск великого рода, младший сержант легкой штурмовой «ладони», Дани Павилос лэйн Соломон, — выжил. Выжил и, несмотря ни на что, сумеет увидеть ещё один закат. Только это его и радовало.

* * *

В девяноста семи милях к северо-востоку от поляны Мууша, на расстоянии всего одного дневного перехода от городка Валлена, эфирец Кассель вскочил на ноги и, издав негромкий волувсхлип-полувскрик, замертво рухнул на землю возле костерка, у которого он то ли медитировал, то ли дремал на протяжении целого часа… С того самого момента, когда гроссмейстер Павилос и его люди вступили на злополучную поляну…

Загрузка...