Долины и взгорья

Глава 5 Между Олимпом и Тартаром

Позиция белых на первый взгляд безнадежна: слон и пешка против слона и трёх пешек черных. Но слоны разноцветные, а пешки черных расположены так, что есть, есть этюдное спасение. Если белым удастся его найти в оставшиеся минуты: игра идет на флажке.

И белые находят. Сначала разменивают центральные пешки, затем отдают слона за другую центральную пешку. У противника в итоге король, слон и пешка против одинокого короля, но пешка черных крайняя, а поле превращения не в цвет слона.

Трясти флаг чёрные не стали, согласились на ничью. Благородно.

В итоге москвичи победили, общий счет матча четырнадцать — восемнадцать в их пользу, но для чернозёмцев это не позор, отнюдь. У москвичей в составе восемь кандидатов в мастера, остальные перворазрядники с баллами, у нас же только два перворазрядника, остальные, как пишут в прессе, «шахматисты массовых разрядов». И в последней партии против московского кандидата играл каборановский третьеразрядник. Успех? Успех! Зимой наши проиграли четыре — двенадцать, тогда играли на восьми досках. Проиграли, сделали выводы, и в этот раз вышло куда лучше.

Антон просто сиял. Он — руководитель нашей команды. Ответственный за всё.

Команда — шестнадцать основных и четверо запасных участников. С Антоном ещё один тренер, и трое родителей — из родительского комитета. Все наши участники — из школы «Ч», отобрались на матч весной, на каникулах. И, по договоренности, приехали в Москву. Шестнадцать досок, два тура.

Играли в Московском Университете, что на Ленинских горах. И москвичи, и наши — потенциальные абитуриенты, на будущий год окончат школу, и, как знать, может, кто-то поступит в МГУ.

Приехали, заселились в общежитие МГУ, и сразу на обзорную экскурсию. Потом — дневной спектакль в театре Гоголя. Обед, и — вторая экскурсия, по ВДНХ. На второй день — игра и экскурсия по МГУ. Сегодня вторая игра, потом экскурсия в Третьяковку и Палеонтологический музей, а вечером — на поезд, домой. Образовательно-познавательный тур.

Я? Моя роль минимальна. Сейчас скажу заключительное слово и приглашу москвичей на зимние каникулы к нам, в Чернозёмск. На матч-реванш. На этом всё.

Наметил — выполнил.

И отправился в Спорткомитет.

Москва — не Чернозёмск, это всякий скажет. В Чернозёмске всё близко, особенно на «ЗИМе». От дома в Сосновке до института — двадцать минут. От института до редакции «Поиска» — шесть минут. До областной больницы, самой дальней клинической базы — двенадцать минут. И всё чинно, благородно, неспешно. Милиция узнаёт, честь отдаёт! «ЗИМ» по нынешнему времени нечасто увидишь, а дедушкин, тёмно-вишнёвого цвета, и вовсе один на область. Во всяком случае, из активных. Ну, а мой портрет украшает Стену Славы динамовского стадиона: четырехкратный чемпион СССР, гроссмейстер, а с недавних пор орденоносец. Орден я получил за то, что задержал опасного преступника. Ну, так считается. И не просто задержал, а сказал перед телекамерой на весь Советский Союз, что бесстрашие, мужество и патриотизм обретаю в спортобществе «Динамо».

И плакат, где Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев вручает мне орден Красной Звезды, растиражирован в сотнях экземплярах. Вместе с моим перлом о спортобществе. Потому милиционеры знают меня не только по автомобилю, но и в лицо. И да, четыре раза отдали честь. Один уж точно.

Однако это в Чернозёмске.

В Москве же милиционеры тоже узнают, но неточно. Видят, знакомая физиономия, начинают гадать: может, в ориентировках засветился? Мошенник на доверии? Фарцовщик? Смотрят и сомневаются. Трижды останавливали, проверяли документы. Увидев фамилию вспоминали, улыбались и тоже отдавали честь. Но потом. После проверки.

Автомобиль я пока не купил. Ни «Волгу», ни «троечку». Для одного «Троечка» в самый раз, и для трех человек хороша, а вот для пятерых — не очень. То ли дело «ЗИМ», в него и коляска помещается. Простор. Но «ЗИМ» не хочет в Москву. Ему и в Чернозёмске хорошо.

Да никто в Москву пока и не рвется. Институт заканчивать лучше у нас, в Чернозёмске. Куда как лучше.

А там поглядим.

В Спорткомитет я пришел к назначенному часу.

Товарищ Миколчук, Николай Фролов, Ефим Геллер и Нордибек Нигматов уже ждали.

Сам товарищ Павлов будет проводить инструктаж, объяснять, как нам одолеть Бента Ларсена. Для этого и собрал.

Товарищ Павлов опоздал на сорок две минуты.

— Был в Совмине, — сказал он после приветствия. То есть приветствовал товарищ Миколчук, а мы изображали почтительное внимание.

— Был в Совмине, — после короткой паузы повторил Павлов, и оглядел нас: прониклись ли?

Прониклись.

— Утрата страной чемпионского статуса рассматривается как серьезное упущение в нашей работе, — сказал Павлов, и опять посмотрел на нас, теперь укоризненно, мол, как же вы до такого довели?

Нордибек Нигматов даже покраснел от чувства вины. Геллер крякнул. Фролов, и тот поджал губы. Миколчук покосился на нас: поняли? осознали? готовы искупить?

— Я заверил руководство страны, что корона вернется в Советский Союз! — продолжил Павлов. — Не может не вернуться! Мы должны делом ответить на всемерную заботу партии, правительства, народа!

Нордибек энергично кивнул. Конечно, иначе и быть не может.

И Геллер кивнул, и Фролов, и Миколчук.

— А вы, Чижик, как считаете? — прямо спросил Павлов. Спросил и посмотрел сурово: с кем ты, гроссмейстер?

— Я?

— Да, вы!

— Сама она не вернётся, корона. Только на голове чемпиона. Будет чемпион, будет и корона. По-моему, так.

Павлов поморщился: мой ответ прозвучал нескромно. Да он и был нескромным, вместо того, чтобы благодарить за оказанное доверие, заверять, что жизни не пожалею, и трепетать, я недвусмысленно заявляю, что всё зависит от меня и только меня. От моей головы. Как такое стерпеть?

И Павлов не стерпел.

— У вас хорошая репутация, Чижик, её трудно заслужить. А вот потерять очень легко!

— И в самом деле, товарищ Павлов. Легче лёгкого, — согласился я. — И не такие люди теряют.

Накануне сообщили об аресте директора главного московского гастронома, Соколова. Не в «Правде», конечно, а по вражьим голосам. А товарищ Павлов был хорошим знакомым Соколова. Почти другом. Многие хотели дружить с Соколовым. Прежде. А теперь не хотят.

Тут Павлов, видно, вспомнил о том, что Чижик залетал и на дачу к Андропову, и тут же сменил галс:

— Это я к тому, что совершенно уверен: вы станете чемпионом! Непременно станете, и мы окажем вам на пути к короне всяческую поддержку!

— Да я и сам не прочь, товарищ Павлов, стать чемпионом. И, конечно, ценю поддержку полною мерой. Кстати, кое-что можно сделать уже сейчас, но… — я посмотрел на остальных — я думаю, товарищам это неинтересно.

Товарищам было очень интересно, но Павлов их отпустил:

— Идите, товарищи, готовьтесь. Завтра в путь!

Пришлось товарищам идти.

— Так что вам нужно для победы? — спросил Павлов, сразу ставя меня в позицию просителя.

— Не обо мне речь, Сергей Павлович. Не обо мне.

— А о ком?

— О вас. Скажите, вы ведь похудели? Килограммов шесть потеряли, семь?

— Какое это имеет отношение… — начал он и осекся. Потом севшим голосом продолжил:

— На семь.

— А рыбалкой по-прежнему увлекаетесь? На севере, часом, весной не рыбачили?

— Да, в мае, на Печоре. В Нарьян-Маре.

— А в июне начали худеть. Почитали справочники, и решили, что у вас рак. Не так ли? К врачам обращаться боитесь: вылечить не вылечат, а на инвалидность отправят. Ну, не врачи отправят, а Кто Следует. Так?

— Допустим, — к Павлову на глазах возвращалось самообладание. — И что с этого?

— Не рак у вас, Сергей Павлович. Заболевание серьезное, если не лечить, а если лечить — то и выздоровеете. Лечиться нужно.

— От чего?

— У вас, пардон за прямоту, полярные глисты. Мелкие, но прожорливые.

— И… И что же делать?

— Обратитесь в свою поликлинику. Не бойтесь, дело житейское, многие, побывавшие на севере, страдают этой напастью. Да почти все. А то купите в аптеке вермокс, да и пейте по таблетке два раза в день три дня. Пройдёт. Но под врачебным наблюдением, оно надёжнее. Ну, и анализы нужно бы сдать, до лечения, и после. Для контроля. И домашних пролечить на всякий случай.

Павлов что-то нацарапал на листке, название лекарства, думаю.

Потом посмотрел на меня: не скажу ли я чего-либо ещё.

Я сказал.

— Пока будете пить таблетки — ни коньяку, ни водки, ничего. Кефир только.

И вышел.

Дел-то ещё много.

Тяжельникова в Москве не было. На Кубе Тяжельников. Но есть Петр Вениаминович, его серый кардинал.

И опять я подумал об автомобиле. Уж больно она, Москва, большая. Величественна. И метро не сказать, чтобы уж очень спасало, а такси — штука малопредсказуемая. Как кот Шредингера. В Чернозёмске я бы позвонил в особую диспетчерскую, и через пять минут можно ехать. Или даже скорее. Здесь, в Москве, она тоже есть, конечно, особая диспетчерская. Есть, да не про мою честь.

Ладно. Добрался на частнике.

Петр Вениаминович меня ждал. Он, среди прочих обширных обязанностей, курировал наш «Поиск». Иногда помогал с бумагой, с типографией.

Иногда, но не сегодня.

— Нет бумаги, совсем нет, — сказал он.

— А жаль, — ответил я.

— Уж нам-то как жаль, — согласился Петр Вениаминович.

Еще бы ему не жалеть: «Поиск» был дойной коровой комсомола. Основная прибыль шла ему, комсомолу. Ну, и государству в целом. Нам же, в смысле тем, кто создаёт прибавочную стоимость, то есть писателям и редакции, оставались крошки. Нет, по сравнению с иными крошками, крошками «Авроры», «Смены», «Уральского следопыта» и прочих журналов наши крошки выглядели куда как большими, но то, что получал от журнала ЦК… Однако хотелось больше, много больше. И возможность к тому очевидная — поднять тираж. А как поднять тираж без бумаги?

— Готовится постановление Совета Министров, об увеличении отпускных цен на бумагу. И, соответственно, розничных цен на печатную продукцию, — объявил Петр Вениаминович.

Наш журнал и так стоит заметно дороже остальных. Но о подорожании мы, конечно, знаем, да вот хотя бы от Стельбова. И уже прикинули: номер будет стоить два рубля восемьдесят копеек, годовая подписка — двадцать восемь рублей восемьдесят копеек. Дорого? Дорого. Но в стране тридцать шесть миллионов комсомольцев. У пяти процентов этих комсомольцев среднедушевой доход — двести рублей в месяц и выше. А пять процентов от тридцати шести миллионов — это миллион восемьсот тысяч человек. Из них наш журнал готовы выписать — половина. То есть девятьсот тысяч потенциальных подписчиков. А ведь часть тиража разойдется по библиотекам, так что спрос на «Поиск» по-прежнему будет превосходить предложение, и превосходить «в разы».

— Вы не думаете сокращать редакционные расходы? — как бы невзначай спросил Петр Вениаминович.

— Сокращать? Мы их увеличим, — ответил я. — Повышение розничных цен обязывает нас улучшить качество продукции. А, следственно, и возрастут редакционные расходы. Мякину в наш пирог подмешивать не будем, напротив, добавим сливочного масла, изюму и что там еще положено.

— Хорошо, хорошо, — согласился Петр Вениаминович, и посмотрел на меня как-то странно. Видно, готовится новый штурм.

Посмотрел — и мы сердечно распрощались.

«Поиск» — журнал особый, по нему было совместное постановление ЦК КПСС и Совмина. На нём опробуется новый экономический механизм хозяйствования, проще — хозрасчет. Редакционные расходы формируются из прибыли, а не из убытков. Чем больше прибыль — тем выше заработки как редакционных работников, так и авторов. Поднимается цена — поднимается и прибыль, при условии, что журнал разойдется весь. А он непременно разойдется, так считают девочки. Да я и сам в этом уверен.

Почему «Поиск»? Он создан на фишеровские деньги, то есть те, что я получил за победу над Фишером. Вернее, на очень малую их часть, а большая просто ушла в казну, и судьба их мне неведома. Но за создание «Поиска», журнала остросюжетной литературы, выступил Косыгин, и пока он Председатель Совмина, тылы наши крепки. Брежнев тоже к нам благосклонен: мы публикуем его воспоминания, литотбработкой которых занимается Ольга. И получается у неё живо, интересно и — героически. Всякий, прочитавший их, понимает, что Леонид Ильич — о-го-го!

И журнал живёт и цветёт.

О наших заработках легенды ходят, и легенды эти небезосновательны. Писатели охотно идут к нам — у нас и гонорары отличные, и препон к публикации куда меньше, чем в той же «Юности».

Почему меньше препон? Потому, что ведём журнал по фарватеру аккуратно. Заранее предупреждаем: нам не подходит то-то и то-то, а именно: тексты, содержащие государственную тайну (это понятно), содержащие порнографию (этого нам тоже не нужно, журнал читают не только комсомольцы, но и пионеры, так что всё очень скромно и целомудренно). Наконец, к печати в СССР запрещены произведения с чуждой идеологией. Вот на третьем пункте многие и горят. Не потому, что пропагандируют фашизм, расизм и сионизм, а просто во многих редакциях боятся, как бы чего не вышло, и стараются подстелить соломки и побольше, побольше. Стелют и стелют. Дают на отзывы и тем, и другим, и третьим… да кому только не дают. А среди рецензентов тоже немало перестраховщиков, видящих во фразе «Хороший пистолет „Маузер“, подумал Штирлиц» пропаганду западной модели производства.

А мы не видим. Мы и сами знаем, что «Маузер» хороший пистолет. А если кто засомневается, мы укажем на маршала Конева, награжденного этим пистолетом. Маршалу дрянь не подсунут, верно? А вы знаете, кто наградил маршала Конева? Так вы, гражданин, не только в нашем маршале-победителе, но и в нашем Верховном Главнокомандующем сомневаетесь? Странно, странно. Очень даже странно…

И никто нам пустых замечаний больше делать не решается. Себе дороже. То есть им.

Значит, писатели идут к нам. А за писателями идут и читатели. А читатели — это прибыль. Чем больше прибыли — тем выше заработки. Всё просто.

Но.

Но журнал наш формально — орган ЦК ВЛКСМ. И многие в ЦК очень хотят журналом попользоваться. Пристроить родных и близких. На хорошую зарплату.

Мы держимся, отбиваем приступы и даже позволяем себе вылазки.

Однако силу зависти нельзя не учитывать. Вода камень точит, зависть — душу.

Дружить против нас согласны многие. Да почти все. В самом деле, ничто так не объединяет людей, как ненависть к чужому благополучию. «Кабы нам предоставили такие же условия, как „Поиску“, мы бы тоже Сименона приглашали» — думают в «Юности», «Смене», «Звезде» и далее везде. И, в общем, они правы.

А Сименон побывал у нас в мае, у нас — это в Чернозёмске и окрестностях. Ужо мы расстарались, да… Фотография Сименона, беседующего с трактористом на фоне могучего К-700 и бескрайних полей, обошла весь мир. И ведь в самом деле тракторист читал и «Револьвер Мэгрэ», и «Мэгрэ и бродяга», и многое другое. Такие у нас трактористы. Нет, не все. Но встречаются. И когда тракторист дал мэтру книгу для автографа, самый вид книги — зачитанной, в пятнах машинного масла, — убедил Сименона, что да, что его здесь знают, любят и ценят.

И потому запросто нас не съешь. Еще выручает и то, что крепость наша, «Поиск», не в Москве, а в провинции. Во-первых, не так и много сильных издательского мира желают сменить Москву на Чернозёмск (а слабые нам не страшны), а во-вторых, мы — областная номенклатура. А кто в области главный? В области главный Андрей Николаевич Стельбов, и он сам не прочь кого-нибудь съесть.

Нет, нас не съедят. Но надкусить будут пробовать снова и снова. Не с фронта, так с флангов. Вот и сейчас: в последнем номере «Вопли» пишут о том, что засилье развлекательной литературы может дурно повлиять на подрастающее поколение. Нужны ли ему, подрастающему поколению, произведения, обходящие стороной проблемы освоения Крайнего Севера, и, напротив, расписывающие прелести жизни в Париже, все эти Эйфелевы башни, Елисейские поля, кофейни и книжный рынок на набережной Сены?

«Вопли» — это журнал «Вопросы Литературы», считающий себя Генштабом отечественной словесности.

Это они о новом, совсем-совсем новом романе Сименона, который начал публиковать — да, да, «Поиск».

Ничего. Любая реклама хороша.

Время позднего обеда. Или раннего ужина.

И я отправился в «Москву». Живу я теперь у себя. Но обедать хожу сюда, в ресторан. Меня здесь знают, привечают, и вообще — здесь хорошо.

К тому же в «Москве» удобно встречаться с творческими, неравнодушными людьми. С писателями.

Столик, как обычно, у пальмы. Я пришел, и, в ожидании собеседника, заказал «боржом». Как всегда.

Аркадий Натанович прибыл минута в минуту.

И, утолив первый и второй аппетиты, мы перешли к делу.

— Мы пишем новый роман, — сказал Аркадий Натанович.

— Это замечательно, — ответил я.

— Но не коммерческий. Не развлекательный. Скорее, философский.

— Вот как?

— Иначе нетрудно и выхолоститься, писать только ради денег. Нужно хоть время от времени поработать всерьез.

— А совместить? И всерьез, и коммерческий?

— Так не бывает.

— Дон Кихот? Мистер Пиквик? Евгений Онегин?

— Бывает, но редко, — поправился писатель.

— Что ж, что вырастет, то вырастет, — сказал я. Если писатели хотят отдохнуть от Быкова сотоварищи, то пусть. Как там у Козьмы Пруткова? «Дай отдохнуть и фонтану».

— Вы, говорят, собираетесь издавать «Поиск» в Австрии?

— Не совсем. Это будет совершенно автономный журнал, «Поиск Европа», юридически не связанный с советским «Поиском». Во избежание обвинений в зарубежном финансировании.

— Зарубежном?

— В данном случае зарубеж — это Советский Союз. Журнал должен быть частным, происхождение денег — ясное, не связанное с чужими госструктурами.

— И?

— Да, я их пасу! То есть журнал юридически принадлежит мне, первоначальный капитал — из моих призовых, яснее некуда.

— И вы будете издавать…

— Кого издавали, того и будем. Советских писателей, писателей стран социализма, и прогрессивных писателей капиталистических стран тоже. Но упор на наших. Капиталистов и без нас есть кому издавать.

— Не боитесь прогореть?

— Не должны. Интерес к Союзу растёт, интерес к советской литературе растёт, и, что немаловажно, интерес к Чижику тоже растёт. Будем стараться.

— А как с Лито?

— Никак. Мы — австрийский журнал.

— А… с гонорарами? Как вы будете выплачивать гонорары?

— Обыкновенно, согласно договору.

— В валюте?

— В австрийских шиллингах. Конечно, если советский писатель заключит договор через ВААП, то это не наша забота, в чем он их получит. Полагаю, сертификатами Внешпосылторга.

— Да…

— А если напрямую — то в шиллингах. Это удобно для тех, кто, например, надумает посетить Австрию. Или любую страну, где банковская система работает с Национальным Банком Австрии. Шиллинг конвертируется и в западные марки, и во франки, и в доллары, проблем нет.

— Надумает посетить, — усмехнулся Аркадий Натанович.

— Посещают, — сказал я. — В конце концов, можно и вызов устроить, на посещение.

— Вы можете устроить вызов?

— Не я лично. Австрийская компартия. Она — почётный соучредитель «Поиска».

— Соучредитель?

— Почётный. Никаких прав на «Поиск» у неё нет, но в титрах значится. Своего рода рекламный ход. Обоюдовыгодный, — мы еще поговорили о том, о сём, но мысли писателя были далеко. В Вене или даже на тех самых Елисейских полях.

Где-то на периферии затевался скандал. Аркадий Натанович, попрощавшись, ушел. Впрочем, ужин всё равно заканчивался, а кофе-глясе он не любит, так он сказал.

Он ушёл, а скандал разгорался.

— Пустите, пустите, меня ждут! Мне назначено! Я лучший писатель Москвы! — услышал я.

Андрий. Андрий Слива. Ну, конечно. Пришел на хвосте Аркадия Натановича. То ли хитростью, то ли маститый писатель пожалел молодого.

Меня бы пожалел.

Я расплатился (да, чаевые хорошие, это всегда полезно), и пошёл к выходу.

Там швейцар увещевал Сливу:

— Нельзя! В ресторан без штанов нельзя!

Андрий был не то, чтобы совсем без штанов. В шортах. Ну, что-то вроде. Завидев меня, он обрадовался:

— Здравствуй! Скажи, чтобы меня пропустили!

— Куда?

— К тебе!

— Я весь здесь, — и прошел к выходу.

— Ты куда?

Я не ответил.

— Вы… Вы куда? — догнал меня Слива.

Я остановился. Посмотрел. За то время, что мы не виделись, лучше он выглядеть не стал. А хуже — стал.

— А как же я? — спросил он, видя, что я отвечать не собираюсь.

— Не понял, — я и в самом деле не понял.

— Вы обещали принять меня в свой журнал. Я готов!

— Я ничего вам не обещал, — ответил я.

— Ну как же! Вы сказали, что я могу посылать в журнал статьи.

— Но вы ведь ничего нам не прислали, — я и в самом деле попросил, если что-то придет от Сливы — передать мне. За Сливу просила Галина, а её попросил еще кто-то. Видно, умеет искать дорогу.

Толку-то?

— Я писал, но как я мог послать?

— Как все. Почтой. Заказным письмом. Или заказной бандеролью, если объем большой.

— А вдруг вы напечатаете под своим именем, а денег не заплатите? Я даром не работаю. Сначала деньги! Аванс!

— Я дал вам двадцать рублей, — напомнил я.

— Двадцать рублей? Я пишу лучше Толстого, а ведь ему платили миллионы! А вы — двадцать рублей… Да у меня на электричество больше уходит!

— Уходя, гасите свет, — ответил я, и попробовал пройти дальше. Не тут-то было, Слива заступил мне дорогу.

— Послушайте, Андрий! Чего вы хотите?

— Справку, о том, что я работаю в журнале. И зарплату, конечно. Я должен дописать величайший в мире роман!

— Дописывайте!

— А жить на что? Еды мне не нужно, я папоротниками питаюсь, грибами, но пиво и сигареты — это святое. Мне нужно пять рублей в день, не больше. Это будет двести рублей в месяц. Что для вас триста рублей? А литература получит великую книгу!

— Присылайте, что уже написали, — сказал я. Ну, а вдруг? Вдруг и в самом деле он пишет что-то интересное?

— У меня украли рукопись! — трагическим тоном сказал он. — Соседка! Опоила и обокрала!

— А что милиция?

— Какая милиция! Милиция её боится.

— Соседку?

— Она не сама по себе соседка. Она из мафии! Итальянка!

Нет, это не белая горячка. И он вполне вменяем. Просто играет роль, и прескверно играет. Не верю.

— Но вы же, помнится, собирались в котельную устраиваться?

— Какая летом котельная? И там сначала нужно курсы пройти!

— Мы виделись в начале декабря, а сейчас август. И всё не прошли?

— Мне нужна физическая работа! — он подчеркнул слово «физическая». — А оператор котельной всё дежурство сиднем сидит. Это не моё.

— Почему? За дежурство можно написать тысячу слов, или две, раз условия позволяют!

— Мой роман достоин того, чтобы его писали во дворце, а не в котельной! — он накручивал и накручивал себя, приближая истерику.

Прохожие нас сторонились.

Подошёл милиционер. Оглядев нас, он быстро сделал выбор: я в костюме, в галстуке, выбрит и причесан, Слива в трусах, майке, небрит и от него разит пивом.

— Слива! Бузишь? Опять на пятнадцать суток хочешь? — сказал он.

— Я ничего… Я сейчас, — сказал Слива, и побрел прочь.

— Присылайте, — крикнул я ему в спину.

— Нечего ему присылать, товарищ Чижик, — сказал мне милиционер.

— Вы меня знаете?

— Вы Михаил Чижик, тот, что опасного преступника задержал. И в «Москве» часто бываете. Конечно, знаю.

— А… А он? — я кивнул вслед уходящему Андрию.

— Когда-то он подавал… подавал надежды. Давно. Его рассказ даже напечатали в «Советской Милиции». Но последние лет пять он ничего не пишет. Совсем. Его даже проверяли, не сошел ли с ума. Нет, не сошёл. Просто не хочет работать. Совсем. Принципиально. Устроится дворником, через неделю его выгоняют за пьянство и прогулы. И он целый год делает вид, что ищет новую работу, чтобы не пойти по двести девятой.

— А с чего же он живёт?

— Мать ему присылает деньги. Ну, и что сможет выпросить у знакомых. Вот как к вам, пристанет, ему и дают кто рубль, кто три… Иногда и по физии дают тоже. Потому мы его гоняем.

— Печально, — сказал я.

— Печально, — согласился милиционер. — И что делать — непонятно. Дождётся, что выселят его на сто первый километр, там и пропадёт…