Долины и взгорья

Глава 9 Таяние айсберга

После завтрака мы собрались в холле отельчика.

А где нам ещё собираться? В номере? Так номера у нас небольшие, для собраний малоприспособленные. Это не апартаменты Лас-Вегаса. Холл побольше номера, и посторонних здесь, в общем-то, не бывает, так что — сойдёт.

Мои соратники анализировали позицию до глубокой ночи, почти до утра, и вот теперь стремились поделиться плодами коллективного разума.

Докладывал Ефим Петрович, а Нордибек и Антон, расставив позицию на доске (понятно, принесли свои шахматы), ему ассистировали.

— Позиция не исчерпала возможностей защиты. Здесь имеются три основные идеи. Все они не гарантируют ничью, но путь к победе чёрные ещё должны найти, что не так-то просто, — и потом мы в течение полутора часов работали над позицией вчетвером.

А Миколчук ещё до завтрака отправился в посольство. Вызвал такси, не считаясь с расходами, и отправился, наказав нам ждать, к телефону не подходить, никому интервью не давать, и вообще на улице не показываться.

Вот так!

— Что ж, благодарю, — сказал я команде. — Будем сражаться, «Варяг» не сдаётся.

Все вздохнули, то ли облегчённо, то ли обречённо. Две пешки — это две пешки, а Ларсен гроссмейстер могучий. Другие до полуфинала не доходят.

— А теперь — отдыхать. В сад, все в сад!

Обыкновенно мы гуляем в Королевском Парке, но сегодня Миколчук отдал недвусмысленный приказ — не высовываться.

Мне вообще-то на этот приказ наплевать. Но остальным нет.

И мы пошли в сад при отельчике. Солнышко то показывалось, то пропадало, ветерок слегка обдувал разгоряченные головы, зачем нам Королевский Парк?

Я читал «Террористов», продвигаясь в познании шведского, потом включил «Грюндиг» — послушать, как шведы сами произносят свои слова.

«Радио — Швеция» пугала евротерроризмом. Фракция «Красной Армии» похищала и убивала немецких политиков. Точнее, западногерманских. Ну, это Россия проходила сто лет назад — народовольцы, Александр Ульянов, эсеры, Азеф, Савинков, Блюмкин, Зайдер, Николаев… А толку-то? «Мы пойдём другим путём!»

Понимал я шведский не гладко, но понимал. Ага, «советский экстрасенс, руководитель команды шахматиста Чижика, обратился к властям Швеции с просьбой о политическом убежище». Вот, значит как — экстрасенс и руководитель. Кто ж тогда Миколчук? Или они оба?

Много, много у нас руководителей! Хотя и Фролов мог соврать, и власти Швеции, и журналисты.

Значит, попросил убежище. Политическое. Ну-ну. «Вы можете идти, но предупреждаю, у нас длинные руки».

Все притихли. Пусть шведского не знает никто, а немецкий прилично только Антон, но «Фролов» перевести нетрудно.

— Спокойствие, только спокойствие, — сказал я. — Шведы передают, что Фролов подался в невозвращенцы. Но правда это, или нет, мы не знаем.

— И что же нам делать? — спросил Геллер.

— Заниматься своим делом. Фролов — забота совсем других людей. Конечно, это удар по команде, но мы справимся. Обязательно, — и я выключил радиоприемник.

Тут, думаю, и не Миколчука промашка. Ему, Миколчуку, дали поручение — включить экстрасенса в команду Чижика. Поручение, которого ослушаться Миколчук не мог. Вот, включили. Вот, что получилось.

Но виноват будет он. Не доглядел, не уследил.

И спасти его может что?

И спасти его может только выход Чижика в финал претендентского цикла. Все-таки он не только боец невидимого фронта, но и спортивный функционер. Если даёт результат, значит, на месте.

И как он, интересно, поведёт себя с Чижиком? Чем руководствоваться, кнутом или пряником?

А вот скоро и увидим.

Я вернулся в свой номер. Подремал. Проснувшись, выпил чаю с конфеткой посла. Оделся самым тщательным образом. Белые командиры, если верить кинофильмам, перед боем брились опасной бритвой и одеколонились. Красные командиры пели «Чёрный ворон», обучали тактике ведения боя на картошках и рассуждали о сроках Мировой Революции.

Одеколоном я не пользовался — это некорректно по отношению к сопернику. Может, ему что Шипр, что Ипр, одинаково мешают.

Но остальные старались, да. И «Шипра», и гуталина не жалели. Ну, они будут среди зрителей, Ларсену это не помешает.

Идём. Дружной советской группой. Вчера мы шли на игру вшестером, возвращались впятером, сегодня идём вчетвером. Четыре шахматиста пошли купаться в море… Группа тает, как айсберг в океане.

Зал, и прежде не пустовавший, был переполнен: появились складные садовые стульчики, на которых восседали любители шахмат и сенсаций. Да, сенсация назревала: сегодня непобедимый Чижик станет Чижиком победимым. Наконец-то!

Появление Ларсена было встречено бурными продолжительными аплодисментами. Ладно, пусть непродолжительными, но бурными — верно.

Но сам Ларсен восторгов толпы не разделял. Был серьёзен и сосредоточен.

Судья сделал записанный ход, и игра продолжилась.

Я пошёл по пути, предложенному Геллером сотоварищи, но на неявной развилке свернул.

Шахматная партия состоит из типовых позиций, и эти позиции можно встретить и у крепких третьеразрядников, и у гроссмейстеров. Вся разница в том, как на эту позицию выйти.

Игра шла неспешно, под тиканье часов.

Ну да, кнут и пряник. Вот только у Миколчука нет для меня пряника. Если взять гроссмейстера обыкновенного, то ему можно посулить хороший турнир за границей. Или поспособствовать улучшению жилищных условий. Или организовать путёвку в закрытый санаторий. Или помочь с покупкой автомобиля без очереди. А мне? Жилищные условия улучшать просто некуда. «Вольво» могу купить прямо сейчас, Нордибек обещал посодействовать через дядю, чтобы прямиком, не задерживаясь на таможне. Ну, и по мелочам: я ведь могу ту же путевку получить и через Союз Композиторов, и через ЦК профсоюзов, и через ЦК ВЛКСМ, и, чем чёрт не шутит, даже через ЦК КПСС. Но нет нужды — быть просителем. Подобные путёвки нам, то есть «Поиску», положены по определению, как и всякой серьезной организации. А мы серьезные, печать — это важнейший инструмент построения коммунизма. И инструмент тот следует содержать в исправности.

Кнут? Срезать гроссмейстерскую стипендию? С моими-то успехами и показателями? Да и деньги эти, в общем-то немаленькие по нашим советским меркам, для меня не критичны. Сделать невыездным? Вот это серьезно, да. Но только нет ни у Миколчука, ни у тех, кто за ним, таких ресурсов — сделать невыездным того, кто стал глянцевой витриной Советского Союза. Хорошо, ещё не стал — но близко. И пригрозить никто не может: вдруг я испугаюсь и пойду дорожкой невозвращенца.

А вот у меня кнут есть. Если я нажалуюсь Кому Нужно на то, что Миколчук плохо организовал нашу поездку, вмешивался в подготовку, не предоставил условий, необходимых для победы, что он вообще разваливает наши шахматы, и в бегстве ведущих гроссмейстеров есть огромная доля его вины — только Миколчука и видели. Особенно теперь, после бегства Фролова, он уязвим чрезвычайно.

Вот только мне это не нужно — менять чёрта знакомого на чёрта неизвестного. Миколчук болеет за дело, а это многого стоит. А то, что он из прежних времён, времён «я начальник — ты дурак», так они и нынешние времена такие же. Ну, хочется ему управлять и распоряжаться, входить во вкус, но это неотъемлемый атрибут руководителя.

Народная мудрость гласит, что не за то отец сына корил, что играл, а за то, что отыгрывался. И я отыгрывать материал не стал, напротив, продолжал отдавать.

Публика ликовала: по её мнению, мне пришел конец. Как иначе: я оказался с голым королём, а у Ларсена — король, слон и пешка. Вот только пешка крайняя, а поле превращения противоположное слону.

То есть позиция повторила ту, что возникла совсем недавно на матче шахматистов школы «Ч» с московскими школьниками. В чем тогда разница между гроссмейстером и третьеразрядником? В том, что эту позицию я видел ещё вчера, и шёл к ней сознательно. Да и Ларсен к началу доигрывания, вероятно, подозревал подобный исход. Но уклониться не мог, уклонение было чревато осложнениями.

Квалифицированным шахматистам было ясно — ничья. Но среди публики были и люди непосвященные, для них победа Ларсена представлялась очевидной. Целых три фигуры против одной!

И ради непосвященных мы с Бентом доиграли партию до пата. Что ж, ничья в руках лучше надежды в небе.

Недовольный гул прошел по залу — мол, повезло русскому, вывернулся. Но ничего, Ларсен в следующий раз будет играть внимательнее, и не даст Чижику выпорхнуть из матовой сети. Так что интерес к матчу только возрастает. И это хорошо.

На пресс-конференции мы с Ларсеном, как водится на этом матче, обменялись комплиментами, пообещали и далее играть, не щадя сил, а также поблагодарили зрителей за внимание и поддержку. Мирное сосуществование на практике.

Я пересчитал своих. Трое, я четвертый, а Миколчука нет. Неужели и он… того?

Гадать не будем. Пора восвояси.

По дороге мы не разговаривали. Там и дорога вся десять минут. А уже в отеле встал вопрос: как быть и что делать.

— Спокойствие, только спокойствие, — повторил спасительную мантру я. — Принимаю командование на себя. Антон, ты попробуй дозвониться до посольства. И все идём ужинать. После ужина будем думать.

Извечная проблема. Утром, на завтрак, я ем немного. И не хочется, да и не нужно. В полдень — естественно, полдник. Обычно это вареное вкрутую яйцо, которое я прихватываю с завтрака. Не положено прихватывать, но уж ладно. Переморгаю.

В три часа пополудни начинается игра, и, понятно, непосредственно перед игрой есть не стоит: пищеварение отбирает кровь у мозга. Я и не ем. Во время игры пью апельсиновый сок, умеренно. Партия заканчивается в восемь вечера, но я ещё на нервах, и есть не могу. Ресторанчик работает до полуночи, спешить некуда, я и не спешу. Пока вернусь в гостиницу, пока то, пока сё… А наедаться на ночь вредно. Вот и получается, что за турнир — или за матч — я теряю два-три килограмма массы.

Проблема решается просто: в перерывах между турнирами я эти килограммы запасаю впрок. И потому особых неудобств не испытываю. Но всё же, всё же…

Нужно сказать, что ресторанчик на глазах становился популярным. Если в первые дни он был в это время почти пустым, то теперь — почти полным. Помимо постояльцев — в отельчике было двенадцать номеров, — приходили и местные жители. В Швеции, да и во всех капстранах, рестораны не роскошь, а место времяпрепровождения, сопровождающееся поглощением вкусной и здоровой пищи. Последнее не всегда, но вкусной — обязательно. Кто ж станет есть невкусное? У них этих ресторанов в избытке, предложение превышает спрос, и всякий швед или гость столицы выбирает его, ресторан, на свой вкус и карман. И за десять дней многие стали выбирать наш ресторан. Может, оттого, что здесь можно увидеть русских, и самого Чижика. Может, потому, что вернулась живая музыка.

Играю я — ну, на первый разряд. С кандидатскими баллами. До гроссмейстеров класса Рихтера и Гилельса далеко, но для сельской местности — очень даже неплохо. То есть для ресторанов, ВИА, и работы аккомпаниатора хоть даже в Большом вполне себе годен. Я и папеньке с маменькой какое-то время аккомпанировал.

Раньше.

Антон до посольства не дозвонился. Иного я и не ждал: телефоны у нас были общедоступные, и по окончании рабочего дня бесполезные. Конечно, должен быть телефон на случаи чрезвычайные, но у меня такого нет. Может, у Миколчука, но и Миколчука нет.

— Не дозвонился? Тем более необходимо поесть. На всю катушку, — распорядился я, а сам пошёл к «Зайлеру».

Для поддержания формы мне нужно играть семь часов в неделю. Лучше пятнадцать, но и семи достаточно. По часу в день. Я и играю, но более для собственного удовольствия. И думается лучше, и отдыхаю.

Вот и сейчас играю, думаю. И отдыхаю. Аппетита пока нет.

И после арии Улугбека из «Пустыни» (я, понятно, не пел, а только играл), ко мне подошел джентльмен лет сорока пяти.

— Это… Это ведь ваше? — он напел мотив певички из «Малой Земли».

— Мое, — признался я. В капстранах оперу никто не ставил, «Московское Радио» несколько раз транслировала запись в эфир, и всё. Ну, ещё пластинку продавали, но «золотым диском» она на Западе не стала.

— А то, что вы играете сейчас?

— И то, что играю сейчас, тоже моё.

— Андерсон. Стиг Андерсон, — представился он.

— Чижик. Михаил Чижик, — ответил я. — Вы, случаем, не родственник Ульфа Андерсона?

— Нет, не думаю, — он посмотрел на меня с удивлением, будто я сравнил несравнимое. — Какое у вас мнение об «Аббе»?

— Аббе? В смысле Abbey Road?

— Нет, о группе «АББА».

— У меня нет мнения о группе «АББА». Впрочем… — я наиграл несколько тактов «Мани-мани». — Это?

— Да.

— В Советском Союзе группа практически неизвестна. Дисков не выпускают, пресса о них не пишет. Я слышал несколько песен, больше на коротких волнах, но, сами знаете…

— Да, короткие волны — не лучшее место для музыки, — согласился Андерсон. — Но «АББА» — очень известная группа. Всемирно известная.

— Возможно. Если иметь в виду капиталистический мир. У советских собственная гордость. Какого вы мнения о «Веселых ребятах»? О «Самоцветах»? О «Добрых молодцах»?

— Не знаю таких, никогда не слышал, — признался Андерсон.

— Два мира — два Шапиро, — сказал я.

— Шапиро? А это кто?

— Непереводимая игра слов, — разговор наш шел на немецком. — Но суть вы, думаю, поняли.

— Пожалуй, да. Наша группа у вас не пользуется успехом, потому что о ней ничего не знают. Нет рекламы. Так?

— Так, — согласился я.

И стал играть дальше. Что ему от меня нужно? Чтобы я рекламировал «Аббу»? С чего бы вдруг? Меня ещё Фишер наставлял: ни слова, которое можно расценить, как рекламу, нельзя произносить без контракта.

Я и не произношу. И когда меня спрашивают на пресс-конференции после игры, сок какой фирмы я пью, в ответ отвечаю: не заметил, но думаю, советской! Хоть это и не так, конечно. Откуда здесь советские соки?

Я играл, Андерсон слушал, а потом вдруг сказал:

— Вы не хотите поиграть для «Аббы»?

— Я? — хотел добавить «а полы вам не помыть?», но удержался.

— Возможно… Возможно, мы бы могли использовать вашу музыку.

— Мы — это кто?

— Мы — это «АББА». Я — менеджер группы, — сказал он торжественно.

— Очень, очень приятно, — ответил я. — Что ж, завтра у меня день отдыха. Пусть приходят, поиграем, послушаем.

— Сюда? — удивился Андерсон.

— Пианино хорошее, атмосфера приятная, место уютное. И мне знакомое.

— Но АББА — это…

— Это имя, это афиша, это касса, я понимаю. Но вы же пришли.

— Ладно, если получится, мы придём, — сказал он.

Я ещё немного поиграл, и присоединился к команде.

— Это кто? — спросил Антон.

— Говорит — поклонник, — ответил я. — Но я осторожен, и на провокации не ведусь, — и приступил к ужину. Полезному и вкусному шведскому ужину.

Ближе к одиннадцати мы собрались в саду. Посмотрели — нет ли кого. Нет. Конечно, нас могут подслушивать, но с тем же успехом нас могут подслушивать и в номере. Да и разговоры наши слушать — только ресурсы расходовать.

— Ничего страшного не случилось. Если бы случилось — здесь была бы полиция. Значит, товарищ Миколчук жив и невредим, — начал я.

— Тогда где же он? — спросил Нордибек.

— Думаю, в посольстве. К нему возникли вопросы, на которые за пять минут не ответить. Сами понимаете…

Все кивнули, мол, да, понимаем. Наша служба и опасна, и трудна.

— Завтра в рабочее время созвонимся и с посольством, и со Спорткомитетом. А в остальном живем обычной жизнью. Подъём в семь ровно, и в семь пятнадцать направляемся в парк, в спортивной форме.

Миколчук занятия физкультурой не практиковал. Но я не Миколчук.

— А я… — начал Геллер.

— И вы, Ефим Петрович. Подберём подходящие упражнения. Вам понравится. В остальном же оснований беспокоиться нет. Швеция — капиталистическая страна. При капитализме все бытовые проблемы решают деньги. А деньги у нас есть.

— Но они, деньги, у Миколчука, — напомнил Антон.

— Питание и проживание оплачены вперёд, а с остальным разберемся. Не волнуйтесь.

И в самом деле, зачем волноваться? Суточные Миколчук выдавал буквально по суткам, двадцать крон в сутки, что соответствовало примерно трем рублям. Обычные суммы, с учетом того, что за питание уплачено. Никто их не тратит, копят, чтобы в последний день купить что-нибудь посерьезнее. Может быть, даже магнитолу.

Купят. Если победим — выдам всем премию. Есть у меня такой обычай. Из призовых. На магнитолу хватит. Каждому. Нордибеку, как я понимаю, это не так и важно, а вот для Антона и Геллера — значимо.

— И всем спокойной ночи, — пожелал я.

Расходились нехотя. Остатки лета, обаяние места, ужин, всё настраивало на философский лад.

Но слово начальника — закон для подчинённых.

Возможна ли ситуация, когда гроссмейстеры игратю до голых королей? Неужели они не видят, что игра закончится вничью?

Видят, конечно, видят. Но хотят, чтобы и публика убедилась в этом. Спустя несколько дней после того, как я разместил девятую главу, подобная ситуация приключилась в матче за шахматную корону между Дином Лиженем (Китай) и Яном Непомнящим (Россия). Десятая партия от 23.04.2023 завершилась на сорок пятом ходу в такой вот позиции, хотя ничья была очевидной задолго до этого.

Я не утверждаю, что оба гроссмейстера читают «Переигровку», но как знать, как знать…