Долгое завтра

Часть 22

В Барторстауне оказалось три этажа. Сейчас они находились посредине — над ними была лаборатория, под ними спрятался за стеной старый дьявол. Лен шел впереди Хостеттера, Исо беспрерывно вытирал губы тыльной стороной ладони, их спутники молчали. Лен чувствовал себя одиноким и опустошенным. И тут он увидел картину — выше человеческого роста, вставленную в длинное изогнутое стекло, на ней можно было разглядеть каждую мелочь: разрушенные дома, обломки машин, словом, полное опустошение. Картина была объемной.

— Вы много говорили о бомбе, но никогда не видели, как все происходило. Эта картина — частица прошлого. Мы поместили ее здесь, чтобы никто не забывал об ответственности перед людьми. Это руины после первой бомбы, сброшенной на японский город Хиросиму. Пойдем дальше.

На этот раз впереди оказался Гутиэррез:

— Я слишком часто здесь бываю, — пробормотал он и скрылся за дверью в той части стены, где картина заканчивалась. Эрдманн последовал за ним, а Шермэн продолжал объяснять:

— А вот люди, которые выжили после того, как была сброшена первая бомба.

— О Господи, — пробормотал Исо. Он содрогнулся и опустил голову, стараясь ничего не замечать.

Лен молчал. Он не сводил горящих глаз с Шермэна, и тот продолжил:

— В те дни все были категорически против. Люди страстно жаждали гарантий, что не случится ничего подобного и никогда больше не будет Хиросимы.

— А разве они не могли сразу уничтожить все бомбы? — Лен вдруг понял, что сказал глупость, и рассердился на себя. Он не раз обсуждал подобные вещи с судьей Тэйлором и читал об этом в книгах. Поэтому он поспешил предупредить возражения Шермэна: — Да, я знаю, этот враг никогда не сможет уничтожить нас, никогда не появится новая бомба.

— Кроме того, у нас на руках — козырь.

— Что вы имеете в виду?

— Защиту. Нет, не подумай, что это — радарные сети, далеко не совершенные и ненадежные, мы имеем нечто гораздо более основательное и всеобъемлющее. Наш аппарат способен контролировать взаимодействие ядерных частиц на их же уровне. Это позволяет регистрировать любой процесс расщепления ядер или их синтеза — ничто не остается незамеченным, пока этот защитный аппарат в действии. Абсолютно все под контролем, Лен. Полная власть над атомом. И никаких бомб.

Молчание. Все смотрят на Лена, ждут его реакции. Перед глазами Лена — картина разрушенной Хиросимы, он пытается сосредоточиться, смысл сказанного не доходит до его сознания. Абсолютный контроль… Никаких бомб…

Нет.

Полный контроль, никаких бомб. Но ведь существование бомбы — непреложный факт, такой же, как существование атомной энергии. Этот факт находится совсем рядом, прямо здесь, под ногами — смертоносная сила, превратившая в руины город. Ее нельзя уничтожить, разрушить, стереть с лица земли, она подобна змее, подобна злу — оно никогда не умирает, восстанавливая себя бесконечно.

Нет. Нет. Нет. Так считал проповедник Бардит. Полный контроль над атомом. И никаких бомб. Никаких— жертв. Никакого страха. Да, вы создали печи, где разожгли этот страшный огонь. Но что толку от этой защиты? Все равно она не помогла, когда возникла необходимость.

Они направились к двери, за которой исчез Гутиэррез, и очутились в такой же пещерообразной комнате, как и предыдущая, выдолбленной в камне с отшлифованными стенами. Со всех сторон в глаза бил яркий свет. Напротив виднелась стена, собственно, даже не стена, какое-то подобие гигантской стеклянной панели. Возле нее стояли несколько машин. Панель около шести футов высотой почти доставала до потолка. В нее было встроено множество приборов и лампочек. Ни одна из них не горела, стрелки приборов оставались неподвижными. Рядом, с искаженным от злости лицом, стоял Гутиэррез.

— Это Клементина, — произнес он, не поворачиваясь. — Не совсем подходящее название для машины, от которой зависит наше будущее.

Лен опустил руки, словно выронил нечто большое и громоздкое, причиняющее боль. “Внутри меня — пустота, и пусть она медленно заполняется новыми знаниями, и, может быть, значительно позже я узнаю, что…”

Нет, не это слово. Другое. Клементина.

Лен вздохнул и произнес:

— Не понимаю.

Шермэн подошел к панели:

— Эта штука называется компьютер. Ему нет равных в мире. Смотри, вот здесь… — он указал на странные выемки посредине панели, и Лен увидел неисчислимое множество разноцветных проводочков и трубочек, расположенных в строгом порядке вперемешку с блестящими стеклянными цилиндрами, — ее механизм, и это лишь небольшая часть.

Страсть Исо к машинам переборола страх, и дрожащим от волнения голосом он произнес:

— И все это — одна машина?

— Да. Вот в этих ячейках памяти собрана вся информация, выраженная в математических уравнениях, о природе атома, об исследованиях, проводимых до и после Разрушения. Без этой машины мы не способны ни на что. На разработку математических методов, которые мы используем, у человека уйдет вся жизнь, Клементине на это требуются считанные минуты. Она разработала план Барторстауна со всеми его лабораториями вверху и реактором внизу. Без нее мы никогда не смогли бы решить наши проблемы в ближайшее время. С ней — другой разговор. Она находит решение в считанные минуты.

Гутиэррез издал звук, похожий на смешок. Лен вновь покачал головой:

— Я не понимаю. И к тому же не думаю, что хочу разобраться во всем этом. Во всяком случае, не сегодня, не сейчас. Вы рассказываете мне не о машине, а о чем-то совсем другом, и я не желаю больше вас слушать.

— Она способна совершить любую вычислительную операцию и запомнить ее? — спросил Исо. — Но это совсем не свойственно машине. Это скорее похоже на э… — он неожиданно замолчал, а Шермэн с деланным безразличием произнес:

— Некоторые называют ее электронным мозгом. Но это неверно, — продолжал Шермэн, — Клементина способна думать не больше, чем обычный паровой двигатель. Это всего-навсего машина, — он внезапно обернулся. Лицо его было суровым, голос пронзительным. — Я не тороплю вас. Не тешу себя надеждой, что вы сразу поймете, о чем я говорю, и сразу ко всему приспособитесь. Я дам вам для этого достаточно времени. Однако мне хотелось бы напомнить: вы прошли через ад, чтобы попасть в Барторстаун, и вот вы здесь, и мне безразлично, разочарованы вы или нет — вам придется со всем смириться. Все мы выполняем определенную работу, свою работу, хотя нас никто об этом не просит, так уж получилось. Мы будем продолжать свое дело невзирая на то, что думают по этому поводу два отпрыска, выросших на ферме.

Он стоял, не шевелясь, и Лен подумал, что он чем-то похож на Бардита, у того тоже был такой взгляд, когда он говорил: “На нашей земле никогда не будет городов”.

— Вы сказали, что пришли сюда за знаниями? Мы откроем перед вами все пути. Однако конечный результат будет зависеть только от вас самих.

— Да, — поспешно сказал Исо, — конечно, сэр.

“Голова моя совершенно пуста, — думал Лен. — Такое впечатление, что все мысли выдуло ветром. А он смотрит на меня и ждет, что я отвечу. Так или иначе, мы попали в ловушку, которую сами же создали. А впрочем, весь мир в ловушке. Разве не от этого мы бежали? Все вокруг боялись, и я ненавидел их за это. И мне нечего ему сказать. О Господи, помоги мне подобрать слова, он ждет, и мне некуда скрыться”.

— Когда-нибудь, — сказал Лен, и брови его напряженно доползли вверх, и он стал похож на мальчика, сидящего на крыльце рядом с бабушкой теплым октябрьским днем, — сила атома вернется вновь, и никто не сможет остановить ее.

— Да, то, что однажды было открыто, не забывается.

— Так же, как города.

— Наступит время, и они неизбежно возродятся.

— И все повторится вновь: и города, и бомбы, если вы сейчас не остановитесь.

— До тех пор, пока люди не попытаются изменить завтрашний день, это может случиться.

— Значит, — Лен все еще безрадостно хмурился, — все просто идет своим чередом. В таком случае все, что вы делаете, правильно, — он с трудом заставлял себя говорить.

Исо подошел к панели машины. Он осторожно дотронулся до нее.

— Можно нам посмотреть, как она работает?

— Позднее. Недавно мы закончили разработку трехлетнего проекта и сейчас отключили ее, чтобы все тщательно проверить.

— Три года… — сказал Гутиэррез. — Я хотел бы, чтобы меня тоже отключили. Разбери на части мой мозг, Фрэнк, а затем вновь собери его, — разволновавшись, он ударил рукой по панели: — Фрэнк, она ведь может ошибаться.

— Ты прекрасно знаешь, что не может, — Эрдманн сердито посмотрел на него.

— Блуждающий заряд, немного пыли могут помешать ей, и как ты узнаешь об этом?

— Джулио, ты прекрасно понимаешь, если что-нибудь будет не так, Клементина отключится автоматически и объявит о своей неисправности.

Шермэн прервал разговор, и все молча направились в проход. Гутиэррез шел позади. Сквозь сомнения и страхи, терзавшие Лена, звучал голос Гутиэрреза: “Она оожет ошибиться”.