Дитя псоглавцев

Эпилог. Золотые Единороги

А ночью ей приснилось, что она опять сидит в черной, угловатой машине и смотрит из окна на школьный забор и крышу спортзала за ним.

— Три минуты — сказал ей тогда Хаустхоффер — и пожалуйста, без глупостей.

Он кивнул водителю, они вышли вдвоем под дождь, водитель с зловещим шорохом расправил над Хаустхоффером огромный кожистый зонтик.

— Я могу передать что либо кому-то из твоих родных?

Она говорила быстро. И пыталась смотреть ему в глаза, не отворачиваться.

Это было сложно: сильно били, поэтому лицо Яромира сейчас напоминало резиновую маску, которая приросла и которую неудачно пытались сорвать. Но пугало не то, чем стали его нос, губы, щеки, глаза. Пугало то, что пряталось за всем этим — и казалось, вот-вот проступит.

— Некому — сказал он. Голос звучал звонко. Как будто не человек говорил, а рычало хищное животное, волк или собака.

— Боишься, что предам? У меня там бабушка, я могу…

— Некому — повторил он. И спросил спокойно — Откуда они у тебя?

— Кто? — потом он кивнул подбородкам, и Марта растерялась — Сережки? Господи, дались они тебе! Это просто подарок на день рождения, от отца.

Она замолчала. Почувствовала, как к горлу подступает тошнота.

— У сестры были именно такие — сказал Яромир — жених привез, из тридевятых…

— Она. Ее?

— Они уехали. Сюда, к вам. Отказались от гражданства, сразу как началось. Она как раз должна была рождать.

В горле стоял клубок — скользкий, липкий, холодный, как дохлая медуза.

— Может, все-таки найти их? Что-то… передать?

— Три минуты — напомнил он — Давай по существу. Или ты просто хотела избавиться от упреков совести?

Это прозвучало как «ухпреххов», и Марта заметила, что кровоподтеки и подсохла кровь постепенно изменяют свой цвет. Из фиолетового на коричневый. Там, где начинает пробиваться шерсть.

— Штоц — сказала она тихо — Помоги мне найти тех, кто убил Штоца. Дай зацепку. Пожалуйста.

Яромир кивнул так, как будто ожидал этого вопроса.

— Когда я приходил к нему в последний раз… там был еще кто-то. Штоц попросил меня подождать у него в комнате, не выходить. Я слышал, как они говорили в прихожей. Он что-то передал. Сказал: «Не раньше, чем через три-четыре дня. Посмотришь, как будет вести себя. Раньше даже не пытайся». Тот, кто пришел, спросил о чем-то, я не разобрал. Штоц ответил: «Вряд ли будут осложнения. Но если начнутся — просто дождись меня».

— Он не называл имен? Вообще ничего больше? Тогда это не имеет смысла. То есть, это мог быть кто-то, кого он встретил на площади. Тот, кто убил его. Но…

Яромир застонал и вытянул шею вперед, к Марте. Он щелкнул челюстями, глаза у него блеснули.

— Этот кто-то пыхнул мятой, а под ней — гнилой рыбой. Запомни: мята и гнилая рыба. И когда он пришел… я выглянул в окно. Вы уже стояли под подъездом. Понимаешь?

Марта не поняла. А объяснить он не успел — дверцы отворились, в салон уселись двое в черном, один одел на голову Яромира мешок, второй помог вывести и запаковать в соседнюю машину.

— Видишь — сказал, устраиваясь напротив, господин Хаустхоффер — я держу свое слово.

Хотя он простоял все это время под дождем, костюм у него был сухим и кожа — сухая.

Во сне Марта даже чувствует идущий от него жар. Она смотрит на вереницу черных безликих машин, которая выруливают со двора и тянется куда-то во дворы, в сторону проспекта. Потом замечает в зеркальце заднего вида вспышку, оборачивается — и видит, как взлетает над забором крыша спортзала. Огромная, оранжево-желтая волна толкает ее вверх, вверх, вверх — а потом расходится во все стороны, словно огромный цветок, который напился дождем и теперь рвется к небу.

Грохота не слышно. Это очень надежная машина, понимает Марта. Или очень милосердный сон.

Она не помнит, был ли грохот наяву.

Но помнит, как смотрел в сторону школы Хаустхоффер. Отблески окрашивали его лицо желтым и багряным, и оно казалось почти человеческим.

«Только благодаря тебе» вспоминает она «Только благодаря тебе все обошлось малой кровью».

И еще: «Я же говорил, что отдаю предпочтение правде».

Что-то удерживает ее от того, чтобы ринуться на Хаустхоффера с кулаками. Может, понимание того, что это лишь сон?

А наяву? Что удержало ее наяву?

— Вы знали — говорит она — с самого начала знали. И директор. Но как он мог?! Почему вы дали ему спасти документы, но не вывели людей?! Вы!

В это мгновение один из спецназовцев открывает дверцу, что-то шепчет на ухо Хаустхофферу. Тот кивает, дверцы закрываются, машина мягко трогается с места, разворачивается. В воротах виден школьный двор — засыпанный обломками, кирпичом, битым стеклом. На месте спортзала руина. Вестибюль в огне.

— Это была моя ошибка — спокойно сознается Хаустхоффер. И объясняет — С директором. Чистой воды перестраховка. Взрывная волна лишь выбила окна, основной корпус практически не пострадал. А что актовый зал не зацепит — это мы знали с самого начала. Я же говорил: у нас все под контролем.

Машина как раз разворачивается так, что видно этажи: вылетевшие стекла, черные борозды от обломков, люди, что выглядывают из окон.

— Вы же могли обезвредить бомбу. Зачем?

— Случилась ужасная трагедия — говорит господин Хаустхоффер — молодой террорист пробрался в школу и пытался ее взорвать. К счастью, собирая бомбу он допустил определенные ошибки — и в результате пострадал лишь спортзал. К сожалению, совсем без жертв не обошлось, погиб вахтер, господин… е-е-е… прости, не запомнил, как его звали — да и не существенно. Существенно то, что именно это напишут в газетах. И конечно, там не будет ни слова о твоей причастности к произошедшему. Для всех других ты просто устала от представления и ушла домой. Ты, Марта, теперь мой человек. А я своих не подставляю. Господин Вакенродер предупрежден, с господином Вегнером я переговорю. Для всех других ничего не изменилось, понимаешь? Иначе нам с тобой будет намного сложнее выполнять наше задание.

Марта слушает его, кивает и еще не подозревает, что сон этот будет возвращаться к ней снова и снова. Снова и снова Марта будет кивать в ответ на слова господина Хаустхоффера. Каждый раз — автоматически, словно подлунный болванчик счастья и успеха.

Не понимая, что он имел в виду. Даже не догадываясь.

И так — вплоть до того дня, когда она во второй раз увидит единорога…

5.09.15–31.01.17, г. Киев