Дитя псоглавцев

Пролог. Честный договор

Когда пришла старуха, была ночь — глухая, мертвая. Две хаты еще тлели, и вот она вышла из дыма и пламени между ними, волосы ее были седыми, кожа — серой, из глаз сочился гной. Одежда ее была белой, с бирюзовыми и сердоликовыми вставками — и ни сажа, ни грязь ее не запятнали. Шествовала старуха неслышно, но в левой руке несла колокольчик, обычный, глиняный, время от времени она стряхивала им — и тогда раздавалось тихое, мелодичное постукивание.

Они сначала не поверили своим глазам, переглянулись. Предыдущие дни оказались непростыми. Взвод попал в ловушку, пришлось отступать, у них на хвосте висели местные из банды «Худых гулей». Потом, в том проклятом поселке Сантехник подхватил заразу, и когда это стало ясно, уже были инфицированы Пингвин, Махорка, Нарвал, Винт и Гриб. В придачу, еще и должны были заботиться о спасенных детях — мальчик не хотел ни есть, ни пить, просто сидел с большим пальцем в рту, а девочка раскачивалась со стороны в сторону и повторяла: «Йаха йаха йаха йаха».

От «Гулей» как-то удалось отбиться, но проблемы на этом не закончились. Они отступали по территории, которую никто во взводе не знал. Капитан привел их в какое-то селение, но оказалось кто-то уже провел там зачистку буквально перед их приходом. Оставались два варианта: немедленно оттуда уходить или переждать ночь. В конечном итоге, решили рискнуть, Махорка доживал последние минуты, Грибу тоже оставалось не больше часа.

Раймонд с Элоизом стояли часовыми. Ожидали чего-угодно. Когда услышали стук колокольчика, Раймонд подумал, что это овца, которая отбилась от отары. Обрадовался: свежее мясо сейчас не помешало бы.

Но это была не овца. Это была старуха.

Она вышла из просвета между чадящими хатами, дым то заслонял ее, то развеивался.

Раймонд сказал:

— Стоять! Руки вверх.

Не кричал, не хотел пугать детей — мальчик только заснул, а девочка наконец перестала вить это свое «йахайахайаха».

Дым вновь окутал старуху, Раймонд посмотрел на Элоиза, тот кивнул. Дети детьми, но все они знали о смертниках. С первых дней в учебке им вдалбливали: потерял бдительность — готовься к внеочередному дембелю, в новехоньком с иголочки цинковом костюме. Если, конечно, тем, кто останется живым, будет что туда положить.

— Стоять!.. — Он уже готов был выстрелить, сначала предупредительным в воздух, потом по ногам, а потом на поражение, все, как учили — но старуха вышла из дыма — и оказалась ничуть не старой.

— Доброй ночи — сказала она.

Гостье было чуть за тридцать. Глаза чистые и ясные, невероятно большие, с черными зрачками и роскошными ресницами. Полногрудая, грациозная, с белой, почти сияющей кожей. Раймонд подумал, что если положит ей руку между лопаток, увидит собственную ладонь сквозь одежду, кожу, тело. Странная мысль, но сейчас она казалось чем-то совершенно обычным.

Вопреки вони грязных тел и сожженной плоти, вопреки гари, Раймонд чувствовал ее запах — запах свежих шелковых одеж и шафрана.

— Я пришла с миром — сказала гостя. Голос у нее был звонким, напевным. Совсем без акцента — Я пришла забрать тех, кого должна забрать. И предложить договор — в знак благодарности за то, что вы привели их сюда.

— Договор? — переспросил Элоиз.

Вместо ответа она присела и поставила перед ними красивый кувшин, раскрашенный в тон ее одеж: бирюза и сердолик, испещренные узором белых линий. Откуда он взялся, Раймонд так и не понял.

— Договор — повторила гостя — Честный договор. Такой, в котором обе стороны получают выгоду.

Нет, подумал Раймонд, нет, после честного договора обе стороны не только что-то получают, но и что-то теряют. Не забывайте об этом!

Вот только сказать он ничего не успел. Потому что гостья положила рядом с кувшином еще одну вещь — ровную и гладкую, немного желтоватую, похожую на кость доисторического животного, и Раймонд подумал: все это сон, всего лишь сон, и я вообще не Раймонд Баумгертнер, я — его дочь, Марта, Марта Баумгертнер, ученица выпускного класса, Марта по прозвищу Ведьма, моя мать умерла, когда мне было тринадцать, мой отец недавно вернулся из-за реки и тоже умер — там, за рекой, и я пытаюсь найти способ его оживить и простить, или хотя бы оживить, сейчас прозвенит будильник и я проснусь, пойду в Инкубатор, а потом встречусь с Виктором, а это сон, просто сон, один из тех, какие я вижу, когда отец у себя на кладбище играет на флейте, этой вот флейте, которую положила передо мной старуха, что оказалась не старой, точнее — перед ним, это все случилось с ним, не со мной, не со мной!

И тогда гостья посмотрела прямо на нее и спросила:

— Так что же, ты заключишь со мной договор, Марта Баумгертнер?