Дикое желание

ШЕСТНАДЦАТЬ

Юри проснулась и обнаружила, что через вход в пещеру проникает слабый серый свет — его было достаточно, чтобы отличить проем от окружающего его темного камня, но только чуть-чуть. Она моргнула, прогоняя сон. Она лежала на боку, а сзади ее обнимал Тарген, тяжелая рука обхватывала ее, а нога была перекинута через ее ногу.

Прошлой ночью он отнес ее в пещеру, натянул ей через голову рубашку и оставил, уйдя собирать остальные их вещи и тушить огонь. Рубашки было недостаточно, чтобы защититься от холода в ночном воздухе — до тех пор, пока он не вернулся, не лег и не притянул ее к чудесному теплу своего тела.

Она не думала, что ненасытная похоть, разливающаяся по ее телу и затуманивающая разум, позволит ей заснуть, прижавшись к нему. Все, на чем она была в состоянии сосредоточиться, — это странно тяжелая пустота между ног, шуршание ткани по чувствительным соскам и его твердый, подергивающийся член у ее поясницы.

Должно быть, в конце концов она устала.

Но теперь…

Она полностью проснулась, и ее тело немедленно отреагировало на его близость, его пьянящий, медово-янтарный аромат и ощущение его члена, который был таким же твердым, как всегда, и настойчиво вдавливался в изгиб ее задницы.

Юри ухмыльнулась и очень осторожно повернулась, пока не оказалась к нему лицом. Она едва могла разглядеть черты Таргена в полумраке. Его лоб наморщился, и он крепче обнял ее, притягивая ближе.

Все было в порядке, она могла с этим справиться. Воргал был упрям со своим собственным возбуждением, и она не знала почему, когда оно явно причиняло ему такую боль большую часть времени. Этим утром она просто взяла дело в свои руки — в буквальном смысле.

Она положила ладонь ему на живот и провела ею вниз по его телу, просунув под плотный пояс брюк. Кончики ее пальцев коснулись головки члена. Она резко втянула воздух, переводя взгляд на его лицо. Тарген не пошевелился.

Прикусив нижнюю губу, она провела пальцами по тупой круглой головке и вдоль разреза на кончике. Там уже собралась влага. Большим пальцем она размазала ее по головке.

Юри просунула руку глубже ему в штаны, скользя ладонью вниз по члену и по маленьким бугоркам пирсинга, пока не добралась до основания. Она обхватила его, и ее пальцы не смогли соединиться. Его пульс бился под ее ладонью.

Наблюдая за выражением его лица, она погладила его член от основания до первого пирсинга, сохраняя хватку твердой, а движения медленными и уверенными. Он так хорош. Он был горячим тристилом, покрытым мягким бархатом. Ее лоно запульсировало, и она сжала бедра вместе. На что было бы похоже ощутить его длину внутри себя, почувствовать его силу, когда он входит в ее тело и выходит из него?

Юри представила как он оказывается между ее ног, вскидывает мощные бедра, берет ее, заявляет права на нее как на свою.

Она хотела этого. Она хотела этого так чертовски сильно.

Губы Таргена раздвинулись, обнажая зубы. Низкое рычание вырвалось из его груди, отдаваясь вибрацией в Юри и дразня ее соски, которые стали нежными от его внимания прошлой ночью. Он переместил руку, схватил ее за голую задницу и начал покачивать бедрами в такт движениям ее руки.

Головка его члена ударялась о ее живот с каждым толчком, покрывая ее семенем. Если бы его нога не обвилась вокруг ее ног, удерживая их в ловушке, все, что ей нужно было бы сделать, это закинуть бедро поверх него и открыться ему — тогда он был бы там, именно там, где она нуждалась больше всего.

Хватка Таргена на ее заднице усилилась. Прерывистое дыхание вырывалось из него, когда он ускорил темп, все сильнее и сильнее толкаясь в ее руку, и еще одно рычание вырвалось из его груди. Этот звериный звук только сделал ее еще более влажной.

Глаза Таргена резко открылись, в них блеснули слабые отблески утреннего света. Прежде чем Юри успела отреагировать, прежде чем она смогла хотя бы улыбнуться ему, он зарычал и пришел в движение, быстрое, как молния.

В одно мгновение она оказалась на спине, и Тарген навис над ней. Он втиснул свои бедра между ее, заставляя раздвинуть ноги, и одной рукой стянул штаны, наконец высвобождая член. Другой рукой он схватил ее за горло, прижимая к земле.

Но именно ощущение его толкающегося в нее толстого члена заставило Юри напрячься и ахнуть. Он растянул внутренние стенки ее тела, вызвав острый, жгучий ожог. Этот пирсинг внутри нее казался намного больше, чем выглядел, когда ее слишком тугое лоно сжалось вокруг.

Его зубы были оскалены, брови резко сдвинуты вниз, ноздри раздувались, а напряженные, дикие глаза были прикованы к Юри. Мрак только делал его лицо еще более диким. Он смотрел на нее сверху вниз, как будто его здесь не было, как будто он не знал, кто она такая. У возникло ощущение, что она, возможно, смотрит в глаза зверя.

Юри положила одну ладонь на его руку, которой он прижимал ее, а другую — себе на грудь, поверх колотящегося сердца.

— Тарген?

Тарген замер. Он моргнул, и его глаза пробежались по ней быстрыми, беспорядочными движениями. Они медленно прояснились, отраженный в них свет смягчился, но выражение его лица не изменилось. Когда он опустил взгляд на свой член, и Юри проследила за ним, он сжал его основание кулаком — достаточно крепко, чтобы тот задрожал. Ее лоно снова сжалось вокруг него, стремясь втянуть его глубже.

На мгновение рука на ее горле сжалась сильнее, и он закрыл глаза, двигая бедрами и толкаясь в нее все глубже. У нее перехватило дыхание, и она впилась ногтями в его руку.

— Блядь, — прорычал он, отстраняясь так же быстро, как взобрался на нее. Вот так просто его рука больше не была на ее горле, его бедра больше не были между ее, а член вышел из ее лона. Весь физический контакт прервался в одно мгновение.

Она рефлекторно свела бедра вместе, но это никак не облегчило чувство пустоты, оставшееся после Таргена.

Юри перекатилась на бок, приподнялась и смотрела, как Тарген — превратившийся в большой темный силуэт в серых предрассветных сумерках — вихрем вылетает из пещеры.

Еще долго после того, как его фигура исчезла, она вглядывалась во вход пещеры, безмолвная, неподвижная.

Оцепеневшая.

Нет, это было неправильно. В ее груди была ужасная боль, которая распространялась с каждой секундой. Глаза защипало, и свет снаружи стал размытым, когда слезы заполнили ее зрение.

— Что со мной не так?

Юри сделала прерывистый вдох, села и подтянула колени к груди, обхватив их руками. Она не понимала. Она была сбита с толку. Ей было…

Больно.

Каждый знак, каждый взгляд, каждое слово Таргена были доказательством его влечения к ней — того, что он хотел ее. Так почему же он не взял ее? Почему он не сделал этого после всех тех раз, когда она давала понять, что тоже хочет его? Ох, он прикасался к ней, целовал ее, лизал ее. Но… трахнуть?

Она вспомнила все способы, которыми он менял тему разговора или отказывал ей, и боль в груди только усилилась.

Короткий, невеселый смешок вырвался из ее горла, и она вытерла глаза ладонями, качая головой.

— Я наконец-то выбрала парня, с которым хочу заняться сексом, а он не хочет заниматься сексом со мной. Пойди разберись. Везучая я.

Но это было больше, чем секс. Она хотела, чтобы он принадлежал ей. Разве Тарген не заявил, что она также принадлежит ему? Разве он даже не сказал «моя» прошлой ночью?

Что со мной не так?

Юри опустила руки и, нахмурившись, снова посмотрела на вход в пещеру.

Возможно, дело было не в том, что было не так с ней, а в том, что было не так с Таргеном. Что, если его что-то беспокоило, что в его прошлом, какая-то травма, которая оставила на нем невидимый шрам? Что-то, о чем он ей не рассказал…

Что бы это ни было, Юри не собиралась сдаваться. Она собиралась выяснить, что мешало ему полностью овладеть ею, что заставляло его убегать от нее — хотя складывалось ощущение, что это больше связано с тем, что он каким-то образом убегал от самого себя. И как только она узнает, она поможет ему справиться с этим, чтобы они могли быть вместе.

Юри застонала и упала обратно на кучу скомканной одежды, уставившись в темный потолок пещеры.

Она не собиралась позволять этому продолжаться. Она не собиралась позволять их отношениям превратиться в какую-то глупую, чрезмерно драматичную романтическую историю, где единственное, что разделяло их, — это отсутствие общения. Ей было все равно, насколько он большой или плохой — она заставит его рассказать о своих эмоциях, черт возьми.

— Я твоя, Тарген, и я собираюсь заставить тебя понять, что ты также и мой, — пробормотав что-то себе под нос, она добавила: — И я отказываюсь умирать девственницей.



Тарген шел прочь от пещеры с открытыми, но ничего не видящими глазами. Его кожа была натянутой и горячей, мышцы напряжены и гудели от нерастраченной энергии, и — помимо всего прочего — его член и яйца пульсировали от боли, такой глубокой и всепроникающей, что он ни на чем другом не мог сосредоточиться.

Ярость и давление — они стали его существованием. Первая требовала, чтобы он развернулся и закончил то, что началось в пещере. Он почти чувствовал, как ее тугая, влажная плоть сжимается вокруг его члена, доставляя удовольствие, такое чистое и мощное, что причиняло боль.

И все еще чертовски больно. Даже рука, сжимающая член, не приносила облегчения. Его семя было горячим, как магма, а член — вулканом, давление в котором нарастало миллион лет — чертовски запоздалый момент для извержения.

Он был готов взорваться.

Тарген, пошатываясь, резко остановился, ударившись плечом о грубую кору ствола дерева. Его конечности дрожали, прерывистое дыхание было таким же неровным, вырываясь сквозь оскаленные зубы в шипящем рычании.

Он мог развернуться и вернуться в пещеру через несколько секунд. Он мог вернуться в ее тепло…

Зарычав, он усилил хватку на стволе. Его колени подогнулись от волны этого мучительного, волнующего давления, и только дерево удерживало его в вертикальном положении.

Ярость ревела в его голове, издавая звуки буйства и необузданного желания, угрожая разрушить его разум. Она хотела того же, что и он, — Юри и освобождения, — но эти вещи были едины в его Ярости.

Он прижал левую руку к животу, вонзил ногти и провел ими по коже. Боль, притупленная яростью, не приносила ясности.

Тарген снова зарычал и провел кулаком по своему члену.

Прерывистый вдох вырвался из его легких. Ощущение было ошеломляющим, удовольствие и боль переплелись так причудливо, что их невозможно было отличить друг от друга, и это было совсем не то, чего он жаждал. Это было совсем не то, что ему было нужно. Фантомное ощущение лона Юри вокруг его члена возродилось, дразня его, еще больше разжигая Ярость и усиливая это невозможное давление.

Она была так близко…

Но и Тарген тоже.

Он дрочил быстро, безжалостно, подпитывая движения руки всем своим разочарованием и тоской. Его бедра дергались в такт дикому ритму руки. Боль в паху только усилилась, став массивной и плотной, как гребаная звезда. Тарген зажмурился и еще быстрее задвигал кулаком.

Перед его мысленным взором возникло лицо Юри, ее полуприкрытые глаза блестели от вожделения, щеки раскраснелись, губы припухли от поцелуя. Она раздвинула свои гибкие бедра, предлагая свое лоно с его блестящими розовыми лепестками и сладким нектаром.

Его тело сотрясали спазмы с головы до ног, он был на грани этого окончательного освобождения. Так чертовски близко, все это время так чертовски близко… Давление поглотило Таргена, усиливая дрожь, пробегавшую по нему, усиливая его отчаяние, угрожая бросить его на колени.

Он чувствовал ее лоно вокруг своего члена, тугое, горячее, гладкое и скользкое — непохожее ни на что, что он когда-либо представлял, лучше всего, что он когда-либо испытывал.

Мышцы Таргена напряглись, и грубое рычание вырвалось из его груди, вцепилось в горло сквозь стиснутые зубы. Мгновение спустя он, наконец, взорвался. Густые струи семени брызнули из члена, подгоняемые волнами невыносимого удовольствия. Он не мог остановить движения своих рук и бедер. Как бы хорошо это ни было, как бы сильно ни было больно, он не мог остановиться.

Его ноги подкосились. Он упал на одно колено, оцарапав плечо о кору, не пропустив ни одного толчка.

Когда его спазмы, наконец, ослабли и подергивающийся член больше не извергался, Тарген остановил руку. Он сильнее оперся на дерево и склонил голову, тяжело дыша. Его учащенный пульс служил напоминанием о том, что все, что он здесь сделал, тольконемного ослабило давление. Он не удовлетворил никаких желаний, не унял свою Ярость.

Несмотря на то, что нестерпимая острота желания ушла, его член жаждал Юри.

И он почти трахнул ее несколько минут назад.

— Блядь, — прохрипел он, поднимая голову только для того, чтобы прислонить ее к стволу дерева. Медленно он разжал кулак и убрал его от члена. Его пальцы одеревенели, а мышцы предплечья ныли от напряжения. Ладонь была скользкой от семени. Он позволил руке упасть, восстанавливая дыхание и желая, чтобы его сердце замедлилось.

То, что произошло там, в пещере, должно было быть экстазом. Он не мог придумать лучшего способа проснуться, чем с рукой Юри — или ее ртом — на своем члене. Но он все испортил, как и предполагал, точно так же, как и большинство вещей, кроме побед в боях. Он все испортил, потому что был сломлен, потому что не мог себя контролировать. Из-за Ярости. Он не удовлетворился бы дрочкой или минетом. Он не удовлетворился бы простой дегустацией ее соков, независимо от того, сколько удовольствия он доставил бы ей в процессе.

Возможно, его самая большая ошибка заключалась в том, что он думал, что он может быть удовлетворен этими маленькими вкусами — притворялся, что Ярость была отдельной сущностью, а не чем-то, что стало неотъемлемой частью его самого.

Он стиснул челюсти, когда крик боли Юри эхом отозвался в его голове. Звук был тихим, едва заметным вне контекста, но он прорвался к погребенному сознанию Таргена, пробил ту завесу похоти и ярости, которая пробудила его ото сна. В течение нескольких секунд его сознание померкло, и разум с нарастающим ужасом собрал воедино всю сцену.

Его Юри, его милая, мягкая маленькая землянка, была под ним, а он был внутри нее, и она была такой, такой напряженной. Настолько, что он причинил ей боль, просто войдя. И он знал, что продолжал бы, он бы продвинулся глубже, так глубоко, как только мог, а затем еще дальше, и он бы сделал это быстро и жестко, потому что именно так привык делать все — особенно когда Ярость была на переднем крае.

Моя ебаная рука сжимала ее горло…

Пальцы Таргена дрогнули при воспоминании о том, как он обхватил ее нежную шею. Немного грубости было хорошо — на самом деле, было захватывающе, — но он мог так легко причинить ей вред, мог раздавить ее гребаную трахею, если бы сжал чуть сильнее.

Все эти «что, если», которые он обычно игнорировал, обрушились на него сейчас, терзая и без того израненный разум так же безжалостно, как он несколько минут назад терзал свой член. Мысли навалились на него огромной, сокрушительной тяжестью, как валуны при камнепаде.

Если бы реакция Юри не разрушила эту дымку, он бы растерзал ее тело. Как минимум, она была бы в крови и синяках. А в худшем случае…

Даже Тарген, за спиной которого скопилось больше тел, чем он мог сосчитать, не мог заставить себя размышлять над этим худшим сценарием.

Возможно, там, на Артосе, они смогли бы найти какой-то способ, но здесь… Если он причинит ей боль, у него не будет ни ресурсов, ни знаний, чтобы помочь ей. Он знал, что земляне могут быть чертовски выносливыми, что они могут вынести удивительно жестокое наказание, но он также знал, что они так же склонны быть хрупкими.

Это должно прекратиться.

Все внутри него взревело от неудовлетворения, неистовый хор, возглавляемый Яростью, когда он заставил себя встать на дрожащие ноги. Тарген оперся рукой о дерево, чтобы не упасть. Ноздри раздулись от глубокого вдоха. Он попытался игнорировать тот факт, что ее запах, прилипший к коже, пропитал воздух и пересиливал все остальные ароматы, которые должны были выделяться.

Сопротивляться Юри было самым трудным испытанием в его жизни, даже если бы она не набрасывалась на него постоянно. Но неудача не была вариантом. Его приоритеты были такими же, как и раньше — обеспечить ее безопасность, вернуть домой.

Тарген не был похож на своих друзей. У него не было ума и сосредоточенности Аркантуса, не было стабильности и спокойствия Урганда, не было терпения Драккала и его способности видеть картину в целом. Все, что у него было, — это тело, созданное для войны и его Ярости. Если он хотел защитить Юри и вернуть на Артос, ему нужно было бросить все, что у него было, на достижение этих целей.

Он наконец открыл веки. Перед глазами заплясали маленькие точки, и пришлось резко тряхнуть головой и моргнуть, чтобы прогнать их. Повернувшись, он оглянулся на пещеру. Только темнота приветствовала его внутри… но он знал, что Юри тоже там.

Его член пульсировал, словно стремясь вернуться к ней.

Тарген сжал руку в кулак — только для того, чтобы вспомнить о покрывающем ее теперь липком семени. Яйца уже отяжелели от нового груза. Такими темпами за несколько часов дрочки он уничтожит весь белок из вчерашнего ужина. Это, безусловно, стратегия выживания высшего уровня.

Он пока не мог доверять себе и вернуться к ней, особенно в таком состоянии. Что, черт возьми, он мог сказать?

Извини, Юри, но я просто подумал, что лесу это нужно больше, чем тебе. Искал сухое место.

Да, назвать это провалом было бы преуменьшением.

Сосредоточься, придурок. У тебя сейчас полно другого дерьма, о котором нужно беспокоиться.

И все же ни одна из этих других забот — почти все они были вопросами жизни или смерти — не ощущалась такой непосредственной, неотложной или острой, как его потребность в Юри. Какой, черт возьми, в этом смысл? Почему, оказавшись перед выбором поесть или потрахаться, он почувствовал такую сильную тягу ко второму варианту?

— Вот в чем твоя проблема, — пробормотал он. — Все эти ебаные размышления.

Он оттолкнулся от дерева, намереваясь дойти до реки, чтобы привести себя в порядок и остыть — он бы заморозил свой член до вялости, если бы это потребовалось, — но ноги отказывались двигаться, а взгляд задержался на входе в пещеру. Все внутри него было напряжено, горячо и неуютно.

Тарген поклялся, что найдет способ надавать себе по яйцам, если не сдвинется с места.

К счастью, его тело получило сообщение. Он зашагал прочь от пещеры, заставляя свои глаза непрерывно сканировать окрестности в поисках признаков опасности, одновременно пытаясь — и безуспешно — игнорировать покалывающий зуд в спине, который усиливался с каждым шагом вдали от Юри.

Выходишь безоружным и снова оставляешь ее одну. Этот скекс ударил тебя по голове сильнее, чем ты думал?

Заткнись уже нахуй. Я наслушался более чем достаточно твоего дерьма.

Последовавшая тишина в его голове была беспокойной, омраченной бурлящим под поверхностью водоворотом, но, тем не менее, он смирился с этим. По крайней мере, эта тишина позволяла легче обращать внимание на окружающую обстановку.

Добравшись до реки, он сорвал штаны и зашел в нее вброд. Холодная вода стала приятным потрясением для разгоряченного тела, вызвав дрожь по позвоночнику и добив слабеющую эрекцию. Он полностью погрузился в воду на несколько секунд. Тихий, но всепоглощающий звук текущей вокруг него воды был почти успокаивающим — почти. В глубине души он знал, что огонь, который Юри зажгла в его сердце, не потушить. Все, что у него когда-либо было, — это временные разрядки давления, и они всегда должны были происходить по его воле.

Вынырнув на поверхность, он стряхнул воду и вернулся, остановившись на берегу. Что-то выделялось среди грязи, камней и пучков красной травы — что-то бледное. Он присел на корточки и выкопал предмет, ожидая увидеть камень, непохожий на остальные по цвету. Но как только он вытащил его из грязи, то сразу понял, что это не камень; это было яйцо, шириной с его ладонь и почти идеально круглое, с твердой, слегка желтоватой скорлупой, покрытой маленькими голубыми пятнышками. Чуть более тщательные раскопки выявили еще пять яиц, зарытых прямо под поверхностью.

Тарген сполоснул их и отложил в сторону, чтобы натянуть штаны. Это было хорошо — неожиданная еда, не потребовавший никаких усилий. Он все еще был недоволен собой из-за вчерашнего мяса. Ему пришлось выбросить так много, потому что не было времени высушить или прокоптить, а оставлять это рядом с лагерем он не хотел, опасаясь привлечь других хищников, включая скексов.

Как скажешь, Тарген. У тебя было время. Ты просто хотел ее сильнее, и поскольку ты не мог получить ее, ты заставил себя заснуть.

Я почти уверен, что велел тебе заткнуться.

Он вернулся в лагерь с яйцами, зажатыми на сгибе руки. Юри не было снаружи, когда он подошел ближе.

Ему нужно было снова разжечь огонь, и было бы разумно надеть рубашку, чтобы помочь им обоим избежать искушения, но сначала он хотел показать ей неожиданный улов. Она заслуживала повода для радости после того, как он бросил ее, и завтрак был идеальным вариантом.

— Я вернулся, землянка, — позвал Тарген, приблизившись к пещере. Он услышал шорох движения внутри.

Ухмылка тронула его губы. Он почти мог представить, как она стоит внутри, держа в обеих руках большую палку, готовая задать ему трепку, которую он заслужил. Но этот образ не сформировался полностью. Это была не его Юри.

Блядь, неужели я действительно имею какое-то право считать ее своей после этого?

Ответ пронесся в его голове в виде крика Ярости.

Да, блядь, имеешь!

Тарген вошел в пещеру, глаза быстро привыкли к полумраку. Он обнаружил ее сидящей, скрестив ноги, на их тюфяке, рядом с открытыми рюкзаками и их припасами, разложенными на полу в соответствии с назначением. Его взгляд метнулся к ее бедрам: пока его не было, она надела брюки. Несмотря ни на что, его пронзила острая боль разочарования. Он жаждал увидеть ее обнаженную плоть, было ли это хорошо для него или нет.

Она подняла глаза, и ее лицо мгновенно осветилось улыбкой.

— Ты вернулся…. Все в порядке?

Несмотря на все эти гребаные размышления, он, казалось, забыл о воздействии ее улыбки. Этого простого изгиба ее сладких губ было почти достаточно, чтобы поколебать его решимость.

— Настолько хорошо, насколько это может быть, когда я застрял в чужом мире. Ты в порядке?

Она поджала губы и скривила их, подняв глаза и хмыкнув. Ее глаза вспыхнули внезапным жаром, когда они вернулись к нему, пробежались вверх и вниз по его телу, прежде чем встретиться с ним взглядом.

— Голодна. Может быть, немного… испытываю жажду.

Ах, блядь.

Прикинуться дурачком?

— Ну, я нашел несколько яиц, — он поднял руку, чтобы показать ей, — и две из этих фляг должны быть еще полны.

Глаза Юри округлились, и она поднялась на ноги. Подойдя к нему, она спросила:

— Ты нашел яйца?

Желудок Таргена скрутило узлом, и он поймал себя на том, что борется с внезапным желанием отступить.

Что, блядь, со мной не так? Я не чертов трус, и я не боюсь эту маленькую землянку.

Это только усилило болезненное чувство в его животе. Он убегал от нее уже дважды, не так ли? Он засунул член между ног и убежал. Возможно, он и не боялся ее, но он был в ужасе от того, что она заставляла его чувствовать — и от того, что произойдет, если он сдастся.

Он стоял на месте, чувствуя себя дураком и трусом больше, чем когда-либо.

— Я не… не знаю, хороши ли они.

— Я собиралась спросить, знаешь ли ты, что это такое, но… — она положила руку ему на предплечье, рассматривая яйца. — Они красивые. Что-то вроде пасхальных яиц.

Его кожу покалывало от ее прикосновений. Как долго он мог продержаться, когда самые простые, невинные прикосновения оказывали на него такой эффект?

— Что такое пасхальные? — он спросил.

Она улыбнулась.

— Извини. Это земной праздник, который обычно выпадает на начало весны. Мой папа водил нас всех в свой старый дом в горах. Он был не очень большой, и папа обычно не разрешал нам пользоваться электроникой, пока мы там были, но нам всегда было так весело. Мы расписывали яйца, мастерили маленькие корзиночки и все такое. Большинство людей устраивают охоту за яйцами для детей, когда они прячут яйца и угощения, чтобы дети бегали и находили их.

Тарген усмехнулся и покачал головой.

— Каждый раз, когда я привыкаю к вам, вы напоминаете мне, какие вы, земляне, странные. Хотя место в горах звучит неплохо. Полагаю, сейчас у нас примерно то же самое, не так ли?

— Да, я думаю, так и есть, — она оглядела пещеру, прежде чем вернуть свое внимание к яйцам. — Что ж, будем надеяться, что они вкусные и в них нет никаких жутких инопланетных паразитов, — ее улыбка погасла, нос сморщился, и она вздрогнула. — Уф. Ты пробуешь на вкус первым.

Эти слова, пробовать на вкус… Блядь, если бы они не приобрели для него совершенно новый смысл.

— Вполне справедливо, зоани.

Юри придвинулась немного ближе, достаточно, чтобы ее тело коснулось его бока. Она убрала руку с его плеча, взяла его за подбородок и заставила посмотреть на нее.

— И ты можешь рассказать мне, что происходит, пока готовишь их.

Блядь.

Она искала его взгляд, сложив губы в хмурую гримасу.

— Я знаю, что есть что-то, что что удерживает тебя, ну… от секса со мной. Не думай, что я не заметила, — ее хмурый взгляд сменился ухмылкой. — Я имею в виду, как я могла не заметить? Довольно сложно не заметить эту выпуклость в штанах, и я была довольно откровенна в том, как сильно я хочу тебя. Как будто нет ничего более прямолинейного, когда я говорю: Я хочу тебя, Тарген.

Он тяжело выдохнул через ноздри. Это был не тот разговор, который ему хотелось вести прямо сейчас, и он знал, чем все закончится — он все еще отчаянно хотел ее, а она хотела его, несмотря на потенциальную опасность. Но разве она не заслуживала объяснения? Разве она не заслуживала некоторой открытости с его стороны? Может быть, он был хорош только в драке, но он же все время, блядь, трепал языком. Разве он, по крайней мере, не был способен рассказать хотя бы немного?

Бояться было нечего. Ему просто нужно было говорить, и он знал, что она выслушает его. Это не означало, что она согласится или поймет, но это было что-то. И, по крайней мере, был крошечный шанс улучшить их нынешнее положение.

— Ладно, землянка, — наконец сказал он. — Собирай наши манатки, пока я разожгу огонь.

Она кивнула.

— Хорошо.

Он позволил своему взгляду задержаться на ней на мгновение, прежде чем отойти, остановившись только для того, чтобы схватить с земли свой ремень, выйти на улицу и приступить к работе.

Юри присоединилась к нему вскоре после того, как он приготовил яйца на небольшом огне. Она передала Таргену одну из двух фляг, которые держала в руках, и села рядом с ним. Он почти чувствовал жар ее тела на своей коже.

Рубашка. Я должен был надеть чертову рубашку.

— Теперь пролей свет на ситуацию, — твердо сказала она.

Пристально глядя на нее, он открыл флягу и медленно наклонил.

Юри рассмеялась.

— Что ты делаешь?

— Выполняю приказ, землянка.

— Я не имела в виду в буквальном смысле вылить, — она махнула рукой в сторону фляги, — это. Я имела в виду, начинай говорить.

Тарген хмыкнул, опустив плечи.

— Да, я знаю. Просто тяну время.

Она снова нахмурилась.

— Почему? Я имею в виду, я не хочу совать нос не в свое дело, если ты действительно не хочешь мне рассказывать, но… Я в замешательстве, Тарген, и немного обижена. Я хотела бы понять.

Даже если она сказала, что он лишь немного обидел ее, это поразило его сильнее, чем мог бы этот гребаный контрабандист онигокс. Он пытался удержаться от того, чтобы не навредить ей, только для того, чтобы в процессе причинить боль другого рода.

— Прости, зоани, — он перевел взгляд на яму с огнем, уставившись так, как будто он мог подсказать ему нужные слова, как будто он мог внезапно сделать его более красноречивым. — Это просто… не то, о чем я когда-либо говорил. Мой народ вообще не говорит об этом. У воргалов есть это… я даже не знаю, как это назвать. В моем племени это называется — Хрук, но я не…

Он покачал головой и тяжело вздохнул.

— Я просто не знаю, как это объяснить. Я могу ругаться на двадцати языках без переводчика, но это дерьмо выше моего понимания.

Юри провела пальцами по его руке, прежде чем сложить руки на коленях.

— Просто сделай все, что в твоих силах. Попытайся объяснить, и я постараюсь понять.

Ее нежное поощрение рассеяло разочарование, которое начало нарастать в нем, и он был благодарен за это больше, чем когда-либо.

— Хорошо, землянка. У воргалов, сколько мы себя помним, был Хрук, но в наши дни большинство людей называют это Яростью. Это как… наша фишка, я думаю. Я не помню того немногого, чему нас учили в детстве, не то чтобы это было так уж полезно. Это своего рода эмоция, и инстинкт, и… первобытная сила, которая живет в каждом из нас. На деле просто гормоны или мозговые химикаты, ну или кто знает, но, типа, все из-за них, да?

— Что я точно знаю, так это то, что она сделала нас альфами на нашей планете. Она толкала воргалов до тех пор, пока мы не начали сражаться друг с другом, и нам потребовалось много времени, чтобы преодолеть это. И Ярость разрушает нашу биологию, или биохимию, или что там еще, меняет наш разум. Притупляет болевые рецепторы, увеличивает силу, рефлексы и чувства, убивает наше чувство самосохранения. Все сводится к дракам и траху, когда она контролирует ситуацию.

Тарген рассеянно поднял руку, проводя пальцами по шрамам на своей голове.

— Нашей цивилизации нравится притворяться, что мы преодолели ее. Так и есть, в гражданской жизни. Большинству не приходится часто бороться с Яростью, и для тех, кто страдает от нее, есть лекарства-подавители. Но в армии они используют все это дерьмо Хрука. Они усиливают его в нас, делают сильнее, накачивают химическими веществами, чтобы он длился дольше и горел горячее.

— И всех нас предупреждают, что Ярость может с нами сделать. Мы все знаем, даже если люди на улицах не говорят об этом. Это цена, которую мы платим, когда решаем сражаться за наш народ, когда мы решаем следовать старым воинским традициям. Эти наркотики, постоянное нахождение на пике Ярости — а когда мы участвуем в кампании, то безостановочно употребляем это дерьмо — все накапливается. Она становится… зависимостью, но от нее нельзя избавиться, не пичкая себя успокоительными препаратами. Твое тело достигает точки, когда наращивание Хрука постоянно, и если ты не дашь ему волю, он найдет свой гребаный выход.

Брови Юри нахмурились.

— Это звучит как выброс адреналина, хотя адреналин у людей обычно не оказывает такого мощного эффекта, как то, через что ты проходишь. Твой Хрук… что ж, вполне уместно, это похоже на ярость берсеркера в тех виртуальных играх, в которые я играла. И… это не обратить вспять? Либо успокоительные, либо тебе просто нужно смириться?

Он кивнул.

— И я решил просто смириться с ним. Обычно получается. У меня есть много способов выплеснуть Ярость, а если они меня подведут, я всегда могу пойти в бар и подраться.

Юри на мгновение прикусила нижнюю губу и посмотрела на огонь.

— А как насчет… секса?

— В армии воргалов служат оба пола, — он наклонился вперед и проверил яйца через отверстия в верхней части скорлупы, убирая их с огня одно за другим, пока продолжал. — А после битвы много ебли, и все в состоянии Ярости. Я пытался несколько раз, когда перебрался в Артос. Но даже когда я делал что-то, чтобы дать ей выход заранее, — его губы растянулись в гримасе, — гребаная Ярость всегда разгоралась, и все всегда становилось плохо. Некоторые виды могут это вынести. Но последняя… она была маленькой. Достаточно маленькой, чтобы заставить меня колебаться, но она хотела этого. И… черт возьми, это было слишком для нее. Слишком грубо. Она была волтурианкой.

— Была?

Тарген отстранился, его брови сошлись на переносице, когда он повернулся лицом к Юри.

— Есть волтурианка. Я, блядь, не убивал ее или что-то в этом роде. Но… это мало о чем говорит. Начиналось все хорошо, нам нравилось, пока она не укусила меня, и Ярость не взяла верх. Я думаю, она начала кричать и вырываться, но все было нечетко, как будто происходило где-то в другом месте. Я просто думал, что ей это нравится, понимаешь? Все, на чем я мог сосредоточиться, это…

Он откашлялся.

— К тому времени, как я кончил, она перестала сопротивляться. Она плакала, когда я стряхнул с себя туман. Я прижимал ее лицом вниз, и многие ее синяки были в форме моих рук. Ее колени были расцарапаны об пол.

— И ты думаешь, это случится со мной? — спросила Юри.

— Я знаю, что так будет. Она была хрупким маленьким созданием, а ты еще меньше ее, Юри. И с ней это случилось после того, как я уже выплеснул много Ярости.

Некоторое время она молчала, ее глаза искали его взгляд. Затем она встала на колени, протянула руку и обхватила его лицо ладонями.

— Я сильнее, чем кажусь, Тарген. Ты не сломаешь меня, — она погладила его по щекам большими пальцами. — Ты бы никогда не причинил мне боли.

Ее нежное прикосновение в сочетании с мягкой искренностью ее слов обволокло его сердце и сжало. Она доверяла ему так полностью, так беспрекословно. Но у него не было и доли этого доверия к самому себе. Он не мог разделить эту веру. Такая надежда привела бы только к ошибкам — и ущербу, — который невозможно было исправить.

Он накрыл своей рукой ее руку.

— Я причинял боль всем, кого я знаю, по крайней мере, однажды, Юри. И если я причиню боль тебе здесь, некому будет помочь. Я могу убить кого угодно, но не знаю, как исцелять.

— Тарген…

— Не буду рисковать, зоани, — прорычал он. — Не с тобой, — он отвел ее руку от своего лица, повернул, чтобы запечатлеть поцелуй на ее ладони, а затем положил на нее одно из яиц. — Теперь ешь. Сегодня нам нужно поработать.