Джун Колдун

Глава 2

2

Новость о том, что нас выписали, была для неё шокирующей. Ситуация была непростая: ещё когда нас оформляли в больнице, родственники жены позвонили и попросили не беспокоить дочь, тем более не сообщать, что нас ждёт госпитализация и операция. Она не знала, что мы буквально в соседнем корпусе. Я по договорённости тоже молчал, хотя на душе…

Так вот, супруга очень сильно расстраивалась из-за моей холодности — что я не навещал её, не писал, не звонил. Меня тоже никто не навещал. Почти никто. Я никому и не сообщал, что в больнице. Вот только одна коллега как-то узнала и навестила. Причём, блин, привезла не фрукты или сладости, а четверо трусов, четыре пары носков и четыре футболки. Глаза предательски заблестели в тот момент — для меня это было очень важно.

И тут на мобильник поступает звонок:

— Что значит, вас выписывают?

— И тебе привет. Так совпало — у дочки гнойный мастит, прооперировали. Мы тут рядышком с тобой, в детской клинической, в отделении гнойной хирургии лежим. Вернее, уже не лежим. Вот сейчас соберёмся и к тебе забежим.

— А как ты домой? На транспорте? Там же холодрыга?

— Андрюхе позвонил, он уже подъезжает. Ладно, давай, я тороплюсь, забыл, где гардеробная. Жди нас.

— Хорошо, пока.

Девчонки, которые присматривали за дочерью, увидели радость на моём лице. Я рассказал им, что жену перевели в палату и что я, наверное, успею её навестить. На выходе из больницы, опять же в том мини-маркете, закупился фруктами: мандарины, груши, персики — набрал целый чёрный пакет. Андрюха, дружище, ждал меня. Он принял у меня пакет, так как в одной руке у меня была люлька-переноска. И мы побежали навестить супругу. Блин, боюсь сглазить — дочь, умница, ни звука, видимо, пригрелась в люльке и спала.

Супругу в этот момент навещала подружка. Жена взглянула на дочь, разревелась, а дочь всё так же спала. В общем, вручил я Андрюхе и Насте (подружке) люльку, а сам пошёл провожать до палаты супругу. Она была совсем на себя не похожа — осунувшаяся, сгорбленная. У самого слезы наворачивались. Я что-то болтал, рассказывал смешное — ту историю, как я собирал анализ мочи. В общем, демонстративно показывал, что всё хорошо, что всё будет хорошо. Чмокнул в щёчку, вручил пакет с фруктами, заранее извинился, что не смогу её навещать — так как с ребёнком буду сидеть. «А может, и приеду так же с дочерью», — приобнял.

Дом, милый дом. Первым делом помыл дочь — да по старой схеме: на правую ладонь и под кран. Переодел, накормил и положил в кроватку, которую собирал, пока жена была в роддоме. Пока всё это проворачивал, набралась ванна. Достал из холодильника чудом сохранившуюся банку пива. Блин, какое это блаженство: тёплая вода, холодное пиво и сигарета. Не удержался — закурил.

После водных процедур переоделся в чистое, завалился на диван, включил канал «Дискавери» и уснул.

На следующий день приехал участковый врач, осмотрел дочь, забрал бумажки после выписки и выписал мне больничный пока на десять дней. Попросил приехать маму — она у меня старенькая, я, так сказать, поздний ребёнок. Мне нужно было купить продуктов, памперсов и детского питания. Нашу маму выписали под Новый год. Отличный праздник получился.

За девять дней «отпуска» сразу прибавил девять килограммов веса. До рождения дочери я весил 115, а после выписки — 86 килограммов. Такая прибавка в весе меня очень сильно расстроила, и с ней надо было что-то делать. «Начну борьбу с лишним весом, пойду на прогулку. И даже знаю куда: улица Чехова, дом 18». Вышел из подъезда, прикурил сигарету.

Январский вечер окутывает город мягкой синевой, и фонари, будто золотые бусины, зажигаются один за другим. Тротуары, тщательно очищенные от снега, блестят под светом витрин, отражая праздничные гирлянды и яркие вывески кафе.

Город не спешит засыпать. Окна ресторанов светятся тёплым янтарным светом, за столиками видны силуэты людей, склонившихся над бокалами вина. Снежинки кружатся в свете фонарей, как крошечные балерины, и ложатся на плечи прохожих, не спешащих прятаться от этого волшебства.

Но даже в этот час город живёт в своём бешеном ритме. Главные улицы забиты машинами — длинные вереницы фар тянутся вдаль, сливаясь в огненные реки. Водители терпеливо ждут, а пешеходы, закутанные в шарфы, пробираются между ними, торопясь на встречи, в гости или просто домой. А снег всё идёт — лёгкий, неторопливый, превращая город в сказку.

Вот она, цель — обычная панельная пятиэтажка. По моим расчётам, квартира во втором подъезде, на первом этаже. Прошёл кружочек по придомовой территории, вглядываясь в окна квартиры, которую я предположительно определил как № 23. Свет в окне и на зарешеченном балконе не горел. Кстати, о балконе: я сразу опознал, что это самострой — изначально в панельных домах на первом этаже балконов не было.

Подъездная дверь добротная, с магнитным замком — просто так не попадёшь. Возникает вопрос: что я увидел? Ничего. Покатав этот вывод на языке, пошёл в сторону своего дома.

Больничный закрылся, вышел на работу. Там, как всегда, — болото. Совещания, видеоконференции, отчёты. Отчёты и ещё раз отчёты: творческие, нулевые, любые. Прогулки по вечернему городу прекращать не стал — дом № 18 так и манил меня тайной. Наблюдения мои показывали, что вот уже на протяжении четырёх дней свет в квартире не горит. Продолжаем.

На пятый день мне улыбнулась удача: я обнаружил, что дверь в подъезде была открыта и зафиксирована обрезком доски. Не знаю, у меня создалось ощущение, что меня приглашают. Как я и рассчитывал, квартира № 23 оказалась справа. Взялся за ручку дверного замка, нажал — с щелчком, от которого я чуть не подпрыгнул, замок открылся. Рука невольно толкнула дверь.

Передо мной открылся тёмный коридор. Свет от фонарей, попадающий через окна квартиры, создавал странные тени. С верхних этажей послышались шаги, и мне пришлось зайти в квартиру, прикрыв за собой дверь. Разблокировал экран смартфона, подсвечивая им, нашёл выключатель.

Тишина. Пахнет сушёными травами, воском и чем-то неуловимым — будто пыль здесь не простая, а вековая, впитавшая в себя шепоты заклинаний.

В прихожей — аккуратно составленные стопки старых газет, на вешалке — одинокий потёртый плащ. Полы вымыты до блеска, но в углах, кажется, всё ещё таится тень — не от грязи, а от чего-то иного, незримого.

Гостиная почти пуста: два стареньких кресла у окна, между ними — низкий столик с потрескавшейся столешницей. Но главное — банки. Десятки стеклянных сосудов, расставленных вдоль стен, на полках, даже на подоконнике. В них — коренья, засушенные цветы, пучки трав, странные плоды, похожие на сморщенные головки мака. Жидкости — мутные, янтарные, кроваво-красные — мерцают в косых лучах света.

На кухне — медный перегонный куб. Небольшой, но тяжёлый, с налётом патины и тёмными пятнами от многолетнего нагрева. Рядом — склянки, воронки, деревянная ложка с обгоревшим краем. Кажется, будто он только вчера кипел, перегоняя не то спирт, не то зелье.

В спальне — узкая кровать с жёстким матрасом. На тумбочке — очки в стальной оправе, потёртая толстая тетрадь в кожаном переплёте, ключи от квартиры, дебетовая карта «Сбербанка» и телефон Samsung C3300 — как у моей жены, только чёрный.

Какие выводы я могу сделать из всего увиденного? Мужчина однозначно не простой: травки, жидкости, перегонный аппарат на кухне… Информации явно не хватает.

Опять же дилемма: что делать с квартирой? Неправильно, что она вот так стоит незапертая. Ладно, запру квартиру, ключи и тетрадь заберу с собой.

Если вдруг хозяин жив и вернется, то я окажусь преступником — незаконно проникшим в жилище и похитившим тетрадь с ключами. А если не вернется — стану безвозмездным пользователем.

Уходя, выключил свет в квартире, оторвал кусочек от старой газеты и вставил между дверью и коробкой. Получился импровизированный сигнализатор проникновения.

Вернулся с прогулки домой.

— Я дома.

— Отлично! Как погулял? Милый, чай будешь?

— Нет, спасибо. Я к себе — поработаю.

«К себе» — значит, на балкон. Он у меня утеплён, даже радиатор отопления выведен. Места не так много, но есть небольшой рабочий стол, компьютер, офисное кресло, раскладной мини-диванчик и жалюзи — не только со стороны улицы, но и со стороны спальни.

Рядом с диванчиком — место для курения с принудительной вытяжкой. В общем, отличный рабочий кабинет.

Первая запись в тетради колдуна

«Сегодня я впервые осознал истинную природу силы, что течёт сквозь этот мир, незримая, как дыхание ночи. Она — в каждом листе, в каждом сердцебиении зверя, в тепле человеческих рук. И я научился брать её…»

Чернила на странице будто пульсируют, то темнея, то светлея, подчиняясь ритму описанной энергии.

«Жизнь — это лишь вибрирующая нить, и я… я научился её переплетать. Сначала — осторожно, с цветами, что вянут у меня на ладони, отдавая последние капли своей жизни. Потом — с птицами, с полевыми мышами. Их сердца бьются быстрее, когда я прикасаюсь, а затем затихают, отдавая мне часть себя. Я чувствую, как их тепло вливается в мои жилы, как светлячки во тьме…»

На полях — наброски: дрожащая рука, сжатая вокруг увядающего цветка, рядом — схема, напоминающая кровеносные сосуды, но с золотистыми всплесками, помеченными как «vivere» — «жизнь».

«Люди — сложнее. Их энергия гуще, насыщеннее, но и опаснее. Однажды я коснулся старика, умирающего от лихорадки, и взял лишь то, что и так уходило… Его боль вошла в меня, жгучая, как угли, но я переплавил её, превратил в чистый свет. А потом — вернул. Его кожа потеплела, глаза прочистились. Он назвал это чудом. Но я-то знаю…»

Далее — клякса, словно перо дрогнуло от волнения.

«Эликсиры, настои, порошки — всё это лишь сосуды. Но если наполнить их не просто травами, а жизнью… Тогда они становятся ключами к дверям, которые прежде были закрыты. Я заряжаю их, как кузнец закаляет сталь. Капля моей силы — и обычная настойка тысячелистника затягивает раны за секунды. Я ещё не знаю предела. Возможно, его и нет.»

Последние строки написаны резко, с нажимом:

«Но за всё приходится платить. Когда я беру слишком много, моя собственная нить истончается. Мир вокруг меркнет, краски тускнеют… Я должен учиться балансу. Или найти источник, который не иссякнет.»

Продолжение записей

'3 октября

Вот что даёт власть над жизнью и смертью. Не духи, не заклинания, а сама суть живого, та, что течёт в корнях деревьев, в дрожи звериных сердец, в соках трав. Её можно взять. Её можно передать.

Сегодня снова пробовал на кошке — старой, больной. Положил ладонь на её холку, другой рукой взял пучок свежего зверобоя. Чувствовал, как тепло перетекает из стеблей в мои пальцы, а оттуда — в её иссохшее тело. Через час она уже мяукала и лизала мне руку, будто годы сбросила.

Но есть цена: если брать слишком много, не отдавая, зелень вянет на глазах, а зверь чахнет. Баланс. Всегда баланс.

Завтра попробую с дубом — говорят, вековые деревья копят силу, как аккумуляторы. Если выкачать немного… может, смогу помочь тому мальчишке с чахоткой.'

(На полях неровным почерком):

«Смерть — это когда энергия уходит и никто не может её вернуть. Значит, я просто… перераспределяю».

Охренеть… Слов больше нет. Колдун был, типа, энергетическим вампиром — выкачивал жизнь у одних и перераспределял другим. И что, я теперь тоже так смогу?

Утром на работе я всё же решил попробовать. Кабинет у меня с одним окном, на подоконнике — два цветка в горшочках: колеус (фиолетовая крапива) и толстянка («денежное дерево»). Толстянку откровенно жалко, поэтому объектом выбрал колеус.

Отодвинул жалюзи. Растение состояло из пяти фиолетовых ветвей. К одной я протянул палец, дотронулся. Поначалу никакой реакции, но как только представил, как вытягиваю энергию, почувствовал приток тепла — сначала в палец, потом в руку.

Это ощущение заворожило меня. Я хотел чувствовать его дальше. «Нет, не останавливайся». Колеус завял полностью, затем начал иссыхать. Я не отнимал палец, пока он не высох окончательно.

Беспокоила ли меня судьба цветка? Ни капельки. По сути, это растение — представитель своего вида, и своей гибелью оно принесло мне удовлетворение. Вот и порадовало.

Ничего страшного: попрошу Катерину, уборщицу служебных помещений, заменить цветок. Она не откажет.

Совещание структурных подразделений началось через полчаса после эксперимента. Оно не принесло мне негативных эмоций. Всё время я думал о силе, которая теперь у меня есть.

Я представлял, как уберу шрам на груди у жены, поправлю здоровье мамы и сделаю ещё много хорошего. Возможно, дополнительная энергия повлияла на весь мой день: я чувствовал невероятную работоспособность — подготовил кучу отчётов, написал проект доклада руководителю. В общем, день выдался плодотворным.

Придя с работы, обнаружил жену и дочь спящими в зале перед телевизором (шёл какой-то турецкий сериал). Не стал их будить, переоделся и отправился на кухню.

Жена — умница! Приготовила ужин: жареный по-деревенски картофель с грибами. С удовольствием поужинал.

Вернувшись в гостиную, увидел, что супруга с дочерью продолжали спать, посапывая в унисон.

Через разрез футболки мне снова бросился в глаза отвратительный шрам на груди жены. Я подошёл вплотную и тем же пальцем, которым забирал энергию у растения, прикоснулся к шраму. Представил, как жизненная сила перетекает от меня к супруге.

Не знаю, сколько прошло времени, но очнулся я уже на полу. Осознал, что увлёкся и вместе с энергией, полученной от растения, передал жене и часть своей собственной.

Как ни странно, моё падение не разбудило моих девочек — и это к лучшему.

Поняв, что мне необходимо восполнить растраченную энергию, я собрался на прогулку. Выйдя из подъезда, по привычке закурил сигарету и начал осматривать двор в поисках ближайшего крупного дерева.

Ближайшим оказался тополь. Его мощный ствол, покрытый грубой, потрескавшейся корой, тянется вверх, будто пытается достать до низкого зимнего неба. Глубокие борозды и шрамы на коре говорят о прожитых годах — то ли от морозов, то ли от рук людей, когда-то вбивавших в него гвозди для бельевых верёвок.

Ветви, толстые и узловатые, раскинулись во все стороны, некоторые причудливо изогнуты, будто застыли в немом крике. Зимой они кажутся особенно чёткими на фоне бледного света — чёрные, резкие, как трещины на стекле. Без листьев тополь выглядит голым и немного печальным, но в этой простоте есть своя суровая красота.

Я подошёл к нему, прижался грудью и обнял ствол обеими руками. Представил, как жизненная энергия дерева вливается в мою грудь и руки. Да, как же это приятно!

Прошло, наверное, минут пятнадцать, а может, и больше, когда меня отвлёк возглас проходящей мимо женщины:

— Напился, алкаш! Посмотрите на него — даже на ногах стоять не может!

«Думаю, достаточно», — решил я и отправился дальше.

Вернувшись с прогулки, я старался как можно тише открыть дверь и раздеться, надеясь, что домашние всё ещё спят.

— Милый, ты уже вернулся с прогулки? — раздался голос жены.

— Привет, да, уже вернулся. Кстати, спасибо — ужин был просто великолепен! Удивляюсь, как ты всё успеваешь.

— Мне было несложно. Очень рада, что тебе понравилось.

Время подходило к ночи. Я взял дочку на руки, чтобы немного потискать её, а супруга отправилась в душ — заняться своими девчачьими делами.

Утром, придя на работу, я заметил на подоконнике новый горшок с растением. Записал в ежедневник: «Приобрести Екатерине небольшой сладкий презент».