Джокер для Паука

Глава 53 Вовка

Развлекательный сериал с рабочим названием «Песни и пляски коронованных особ Спаттара» Эол спокойно смотрел минут десять. До того самого момента, когда я, как раз оказавшийся в кадре, задрал брючину и продемонстрировал жене отсутствие эпиляции на правом колене. (Снимал, естественно, Кулич, так как мне, режиссеру, приходилось усиленно рулить процессом). Беата, отрицательно кивнув головой, жестом показала на нижние конечности торгующегося со мной Миниона. А потом, ехидно ухмыльнувшись, в сторону этой же части тела находящегося за кадром оператора. Естественно, спокойно отреагировать на такое коварство я не смог и возмущенно взвыл. Там, в снятом для потомков, фильме…

— О чем это вы переглядывались? — поставив воспроизведение на паузу и мельком посмотрев на экраны внешнего обзора флаера, несущего нас к Аниору, поинтересовался Хранитель.

— Да так, о своем, о девичьем… — начал было я, но моя благоверная, захлопав ресницами, елейным голоском пробормотала:

— Перед началом допроса мы с Глазом поспорили. Он утверждал, что нагнет Чуму без упоминания о возможности взять в заложники его дочь, а я ему не поверила. Как ты видишь, Вовка выиграл. А я, соответственно, проиграла. Вот здесь… — Беата перемотала запись чуть ближе к началу, — Щепкин демонстрирует мне свое колено, как аргумент в пользу того, что целовать я должна именно его. А я намекаю на то, что волосатых конечностей в этой комнате хватает.

— Не понял?! — обалдело уставился на нее Эол. — И на что вы спорили?

— «Проиграешь — поцелуешь в волосатое колено»! — процитировала меня супруга. И, скромно опустив глаза, добавила: — Вот я и пыталась решить, кого осчастливить своей нежностью. Ведь в его формулировке отсутствовал самый важный момент — кого целовать! А когда вокруг такой выбор…

— Клоуны!!! — Хранитель схватился за голову, и, жестом заставив нас замолчать, уткнулся в монитор. И до конца просмотра периодически морщился, видимо, отмечая элементы разыгрываемой нами пантомимы…

Если бы не коварство моей жены, в прошлой жизни явно работавшей адвокатом или государственным обвинителем, я бы чувствовал гордость от проделанной работы. Минион, услышав, что его сын дал согласие короноваться, и что меня, как представителя короля Ольгерда, мало беспокоит легитимность передачи власти в Спаттаре, смертельно побледнел, и сразу же перестал быковать. Как я и предполагал, патологическая подозрительность самодержца сыграла с ним злую шутку — он безоглядно поверил в то, что принц Лодд действительно рвется к власти. И панически испугался за свою жизнь. Забавно — жесткий политик, самодур и тиран, наводивший ужас как на своих придворных, так и на большинство соседей, оказавшись в ситуации, когда от него ничего не зависело, сломался, как китайские противоударные часы при падении с журнального столика! И сразу же принялся вымаливать себе жизнь! Выслушивая аргументы, которые должны были убедить меня продлить его дальнейшее существование, я чувствовал легкое омерзение. Король-воин, лично водивший войска в бой, не должен был так унижаться. И поэтому злился. А Минион, отчего-то решивший, что его аргументы меня не цепляют, все больше и больше становился похож на медузу, выброшенную на раскаленный солнцем песок…

В итоге, озверев от отвратительного зрелища, я дал понять, что согласен с озвученными им условиями, и, счастливый до безобразия король, выторговавший себе жизнь в обмен на добровольное отречение от трона в пользу сына, обессилено забился в угол. И постарался лишний раз не напоминать о своем существовании…

Гораздо больший интерес у Эола вызвала запись второго, более обстоятельного, чем первый, допроса королевского казначея. В этот раз трясущийся за свою ничтожную жизнь Мрайк пел заметно энергичнее. Как Лючано Паваротти. Или, если отталкиваться от тембра его дрожащего голоска, как Робертино Лоретти. Правда, такой же чистоты звучания, как у перспективного когда-то малыша королевскому казначею добиться никак не удавалось, но зато количество выбалтываемой им информации с лихвой компенсировало недостаток вокальных данных. Конечно же, из его рассказов следовало, что виноват в войне между Спаттаром и Аниором кто угодно, только не он. Минион Чума, его тысячники, советники, и даже гнусный тип, подписывающий свои письма псевдонимом Паук.

Услышав прозвище, уже проходившее в категории «их разыскивает милиция», я сразу же сделал стойку. Там, в любительском видео. И вопросительно поднял бровь. Обрадованный моим интересом финансист тут же принялся обличать своего внештатного советника по внутренней и внешней политике. И уделил этому добрых двадцать минут.

Паук, фигурант одного из Пророчеств Эола, для Мрайка был лицом виртуальным. Его «советы» доставлялись финансовому воротиле голубиной почтой. А каждое из писем являлось детальнейшим образом проработанным планом, с указанием времени начала реализации каждого из перечисленных в нем элементов. Перспектива материального возмещения будущих трудов Мрайка, а, главное, увесистые мешочки с золотом, полученные авансом, не смогли оставить больного жаждой наживы финансиста равнодушным. И он, конечно же, «не смог не пойти на поводу у этого абсолютно беспринципного типа, по которому плачет дыба»…

Нельзя сказать, что казначей не пытался определить личность этого самого Паука: специально обученные люди отслеживали перемещения и тех, кто притаскивал ему очередные тридцать серебряников в полновесных Спаттарских золотых, и тех, кто, доставив очередных почтовых голубей от Паука, забирал пару десятков птиц с личной голубятни Мрайка. Однако толку от этого было немного — соглядатаи либо пропадали без вести, либо возвращались ни с чем. В какой-то момент, решив, что от добра — добра не ищут, будущий олигарх решил забить на поиски и сосредоточился на процессе реализации далеко идущих планов своего виртуального доброжелателя…

Прокрутив этот момент аж два раза, Эол задумчиво посмотрел на меня, видимо, прикидывая целесообразность установки в окрестностях Спаттара противоголубиных ЗРК, а потом пробормотал:

— А ведь ты был прав. Ну, с голубями…

— Я всегда прав. А еще частенько лев…

— «Лев» от слова «левый»? — тут же перебила меня моя несносная супруга.

— От слова «тигр»! А еще…

— …кролик… — захихикала Беата.

Моему возмущению не было предела. Впрочем, высказать ей все, что я думаю по этому (и всем остальным поводам), мне не дали — Эол, жестом заставив меня заткнуться, остановил воспроизведение, и, потыкав в сенсоры на пульте управления флаером, хмуро произнес:

— Мы теряем время. Надо лететь обратно в Спату.

— Зачем? Там все путем! — хором спросили мы с Беатой.

— То, что вы посадили Лодда на трон, я, как ни странно, уже догадался. Пока у меня есть немного времени, надо успеть поставить метки на всех голубей Мрайка и выпустить их на свободу. Спутники я настрою по дороге. Хочется побыстрее выйти на логово Паука…

— Мда… — я понуро уставился в пол. — Поздняк метаться. Его имение выгорело полностью. Вместе с голубятней и псарней. После этого допроса мы с Беатой уже рвали волосы на отдельных частях тела…

Хранитель выдал тираду, в которой мое ухо не уловило ни одного знакомого слова, но подсознание четко усекло, что в ней есть что-то родственное нашему Большому Загибу. Запомнив пару особенно эмоциональных моментов из языка его соплеменников, я решил как-нибудь поинтересоваться их переводом. В более удобное время. И, задвинув подальше мысли о родном языке Хранителя, спросил о более актуальном:

— Ладно, с нашими приключениями все более-менее понятно… А как там мои архаровцы?

Его ответ поверг меня в легкий шок: отчего-то решив, что возвращать горцев домой мы не собираемся и, запустив вирус в искусственные мозги обоих баз, Хранитель оторвался не на шутку. «Будущий горный спецназ Аниора» получил знание элионского языка, легкий тюнинг организма, включающий введение чего-то вроде нанотел в кровь, и хрен знает какой объем информации по стратегии и тактике ведения боевых действий, в заархивированном виде записанных на подкорку. Заметив по моей реакции, что сделал что-то не то, Эол, увлеченно рассказывающий про объем проделанной работы, вдруг потух, отвел в сторону взгляд и… мрачно вздохнул:

— Ну, вот, проявил инициативу, называется…

— И где они сейчас? — я судорожно попытался представить перспективы использования такой массы модифицированных воинов.

— Грузовым флаером отправлены к Ольгерду. Ему сейчас приходится тяжко — вчера на рассвете армия Ордена перешла границу, и довольно быстро движется на Аниор… — с легким вызовом в голосе буркнул Хранитель.

— Так! Если мне не изменяет память, ты говорил, что мой брат собирался лететь к Маасу… — тактично сместила акценты моя супруга. — Ольгерд передумал?

— Нет. Он считает, что у него пока недостаточно доказательств вины Черной сотни. Появится что-нибудь еще — сразу и полетим. Кроме того, переговоры, в которых Маас будет говорить с позиции силы, нас не устраивают: надо сначала потрепать его войска так, чтобы перспектива продолжать войну начала пугать даже самых фанатичных военачальников Империи, а уже потом начинать гнуть свою линию. В общем, этим он сейчас и занимается. Вместе с твоими подопечными…

— Да, пацанам надо помочь… — буркнул я, и, откинув спинку кресла, прикрыл глаза…

Как ни странно, тормошить меня не стали. Ни слегка перестаравшийся Эол, ни моя ненаглядная супруга, сообразившая, что я опять поймал свою Музу за выдающиеся назад достопримечательности. Поэтому, выбираясь из флаера на крышу дворцового комплекса Аниора, я более-менее представлял себе план будущих мероприятий…

Сорвавшийся с катушек Хранитель — это нечто. А почувствовавший вкус Праздника Непослушания — вообще атас: заказ на полторы сотни комплектов обмундирования монахов Белой сотни и столько же примитивных, но выполняющих основную функцию приборов ночного видения Эол сварганил за четыре часа. Еще двадцать минут ушло на «старение» оружия и ряс, синтез эпилятора, способного удалять не все волосы подчистую, а оставлять растительность длиной полтора-два миллиметра, и тонального крема. И полчаса на то, чтобы встроить в флаер помесь мини-сканера с мини-принтером, жизненно необходимую для создания чего-нибудь вроде верительных грамот. Или того, что вручают в Империи гонцам. Крайне довольные друг другом и проделанной работой, мы с Эолом плотно пообедали, и, подтрунивая над Беатой, пролетающей мимо участия в вечернем шоу, забрались в летательный аппарат, забитый упаковками со шмотьем и оружием.

Моя супруга, злая, как собака, влезла вслед за нами, и, забившись в дальний от меня конец салона, принялась бурчать. По ее мнению, даже самый последний гад во всем Веере Миров, придумывая планы измывательств над противником, обязательно должен был забронировать в них место для любимой супруги. А я, нехороший человек, либо декларирую все, что угодно, кроме любви, либо непроходимо туп.

Возражать ей было бесполезно: все возможные варианты, кроме мастэктомии, не катили. А ради того, чтобы спасти жену от последней, я был готов пасть смертью храбрых. И отказаться от всех без исключения планов. И своих, и чужих. Поэтому приходилось отшучиваться, переводить стрелки на что-нибудь еще и обещать оставить ей аж два места в следующей, еще более интересной, чем эта, операции. Несмотря на все мои уговоры, настроение у Хвостика становилось все хуже и хуже, и в какой-то момент я действительно почувствовал себя редиской. Положение спас Эол, подсунувший мне схему типового лагеря орденской тысячи, и попросивший еще раз прояснить вызывающие сомнения нюансы придуманного мною плана.

Беата, поняв, что с занятого ею места схема не видна, мгновенно пересела поближе, и, развернув лист пластика так, как было удобно ей, превратилась в слух. Почесав затылок, я задумчиво посмотрел на своих слушателей, размял пальцы, готовя их к будущим жестикуляциям, и принялся за объяснения…

…Отобрать полторы сотни отморозков из тысячи трехсот с лишним бойцов, находящихся под началом Олежки, оказалось безумно сложно. Что аниорцы, что уроженцы Румейна в основной своей массе были относительно худыми и жилистыми. Кроме того, знающий человек по мышечной массе первых легко определил бы, что они работают с чем угодно, кроме топора — орденской асимметрии мышц у двумечных воспитанников Мериона и Ольгерда как-то не наблюдалось. В итоге пришлось отбирать самых рослых и массивных. И ограничиться сотней с небольшим участников.

Относительно немного времени ушло на то, чтобы привести их прически к имперской норме — череп лысый или почти лысый, — и окрасить насильно лишенные растительности головы под цвет загорелых и обветренных лиц. Зато потом я проклял все на свете, пытаясь научить горцев двигаться строем! Убив часа два, я понял, что проиграл — привыкшие к анархии дети гор не врубались, зачем начинать шагать одновременно, и почему руки должны двигаться в противофазе с одноименными ногами.

— Курс молодого солдата за одни сутки — это утопия… — в очередной раз попытавшись объяснить солдатам, что такое строй, буркнул я, и, объявив десятиминутный перерыв, поплелся к спящему в флаере Хранителю.

Больше советоваться было не с кем — Олег, Беата и все, кого я забраковал, уперлись кошмарить ближайшую к нам тысячу Ордена, чтобы максимально замедлить скорость ее продвижения и заодно разжиться необходимыми нам для завтрашней операции языками.

— И что, по-твоему, это — проблема? — спросонья не ощутив размеры возникшего передо мной заднего фасада казавшегося идеальным плана, пробормотал Эол.

— Ты удивишься, но в то, что это стадо в белых рясах — Белая сотня, не поверит даже пьяный вдрызг дикарь с Желтого континента. Мда, насчет дикаря я, конечно же, загнул… — представив себе людоеда-эксперта по строевой подготовке армии Ордена Алого топора, я грустно усмехнулся.

— Сейчас скачаю нужный файл из Логова, добавлю его к записанной на их подкорку информации, активирую кое-какие массивы, и все будет нормально… — пожал плечами Хранитель. — Нашим, правда, придется писать заново, но часа за два, думаю, управлюсь. Так что пока я буду занят, можешь немножечко поспать…

…Удивительно, но факт — ни один из четырех встретившихся нам по пути патрулей имперцев и не подумал потребовать у нас аусвайс, проверить прописку или сличить отпечатки пальцев с имеющимися в их в картотеке. Наоборот — стоило обычным монахам заметить пылящий по дороге отряд Белой сотни, как на их лицах появлялось выражение безграничной преданности и счастья от лицезрения могучей длани местного политбюро, а их начальство, встав на цырлы, пыталось зафиксировать прогиб. Мы, в общем-то, не возражали. Последние пару километров до практически достроенного полевого лагеря мы преодолели в сопровождении оказавшегося крайне любезным десятка брата Делома.

Рассказ пленных об отношении имперцев к Белым оказался предельно точным: не успели мы добраться до первой полосы засек, устроенной монахами из срубленных поблизости деревьев, как нам навстречу выдвинулся комитет по встрече «дорогих» гостей — аж два сотника и три десятка вооруженных до зубов солдат. Слегка загримированный Ольгерд, изображавший нашего командира, хмуро оглядел приближающихся к нему имперцев, и, не дожидаясь приветствия открывшего рот старшого, зарычал:

— Я не понял, а где брат Веций? Ему что, не положено нас встречать? Или вы не доложили о нашем прибытии?

— Тысячник проверяет качество возведенных первой сотней укреплений, глубину рва и волчьих ям… — ничуть не удивившись такой реакции Белого, затараторил сотник. — Вы не успеете расположиться в выделенных для вашего проживания палатках, как он вернется в лагерь…

— Палатки уже стоят? — Коренев сразу же сменил гнев на милость. — А что насчет ужина для моих людей?

— Костры уже разожгли, брат… — не знающий имени высокопоставленного гостя сотник помялся, и, не услышав подсказки, продолжил: — С ужином проблем не возникнет…

— Отлично. Тогда проводите нас к палаткам и можете быть свободны…

— Как скажешь, брат… — монах склонил голову, дал команду солдатам, засевшим за укреплениями, и здоровенная деревянная колода с закрепленными в ней копьями медленно поползла в сторону.

Естественно, к нашему приходу никто не готовился — палатки, выделенные нам сотником, наверняка принадлежали кому-то из слоняющихся неподалеку вояк. Впрочем, расположенные в центре лагеря, они вполне отвечали нашим планам, поэтому сопровождающий нас сотник удостоился благодарственного кивка. А вот появившийся чуть позже тысячник заработал самый настоящий разнос: по мнению Ольгерда, в условиях усилившейся активности летучих групп короля Коррина стандартных укреплений, возведенных для защиты полевого лагеря, было недостаточно.

Жалкая попытка его собеседника прикрыться уставом ни к чему хорошему не привела — «вышедший из себя» Белый, забросив на плечо устрашающего размера топор, поволок тысячника к ближайшему тыну, по дороге распекая его за все, на что падал взгляд…

За час, потребовавшийся на инспекцию лагеря и расставленных вокруг постов, тысячник заметно увял. Про себя проклиная свалившееся ему на голову начальство, он покорно соглашался со всеми требованиями вошедшего в раж Олега: поднять высоту тына на четыре ладони, а ров, соответственно, на столько же углубить. Придать каждому патрулю и часовому по одному солдату из Белых. Выставить дополнительные посты возле каждой палатки сотников, и двух лишних бойцов — около палатки самого брата Веция.

В какой-то момент я даже испугался, что, распихивая наших ребят куда попало, он оставит в палатках от силы человек десять. Однако обошлось — часам к двенадцати ночи, когда вымотанные дневным переходом, работами по строительству полевого лагеря и дополнительным авралом, устроенным после нашего появления, монахи улеглись спать, в палатках нас осталось аж семьдесят восемь. Включая Олега и Угги. Остальные, приняв дозу стимулятора и распихав по карманам полоски вяленного мяса со снотворным — лучшее средство от бессонницы на посту для будущих «соратников», — убыли вслед за разводящими. Коренев, запалив лучину, что-то черкал на листе бумаги, а Угги, стоя у входа в палатку, мрачно смотрел в ночную тьму: ему, привычному к идеальной слаженности боевых троек, эта авантюра казалась сродни самоубийству.

Положа руку на сердце — и мне тоже. Только вот отказаться от возможности обескровить основной ударный кулак Мааса — четвертый, седьмой и одиннадцатый пехотные полки, за прошедшие сутки успевшие здорово «отличиться» в уничтожении покинутых жителями деревень и городков — мы не собирались. Поэтому, прислушиваясь к тому, как затихают звуки за стенками палатки, я снова и снова прокручивал в голове свой безумный план…

…Без десяти четыре утра в ночном небе над лагерем бесшумно вспыхнула новая звезда — бесшумная пиротехника из загашников Логова подала сигнал к началу шоу. Замерев у входа в палатку сотников седьмого пехотного, я сделал глубокий вдох и скользнул внутрь. Надвинутая на глаза пластиковая полоска ПНВ а-ля Эол окрашивала кромешную тьму палатки в оттенки цветов от светло-зеленого до красного. Качество изображения было на порядок лучше того, к чему я привык на Земле — на лицах спящих сном праведников монахов можно было, наверное, разобрать даже фрагменты просматриваемых ими снов. Впрочем, такие подробности меня интересовали мало, и, дождавшись, когда оба моих спутника займут предписанные технологией действия места, я ушел в джуше и, на всякий случай прикрыв ладонью рот первой жертве, прервал нить ее бренного существования.

…А через сорок минут, шагая по покрытой росой траве к опушке ближайшего леса следом за Кореневым, мрачно пробормотал:

— Мне кажется, что сегодня я сказал новое слово в тактике ведения войн на Элионе…

— Угу. И это слово — название одного милого пушистого зверька с Земли…