Джинн в вавилонском подземелье

Глава 8 Ужас в Трансильвании

Королевский венгерский экспресс с ревом несся сквозь ночь. Филиппа заснула вскоре после ужина, а Джон решил не смыкать глаз. Вдруг появится Изаак? Бодорствовать, однако, было нелегко, потому что вагон покачивался, точно колыбель, да и колеса убаюкивающе постукивали на стыках рельсов. Джон пару раз зевнул, потянулся по-кошачьи и прижался лицом к холодному стеклу, надеясь разглядеть залитый лунным светом пейзаж. Но он видел только собственное отражение — затуманенные глаза, бледное лицо… Разобрать, что там, за окном, было трудно.

Джон на миг закрыл глаза. Но миг все длился и длился — под перестук колес его мысли унеслись далеко-далеко, во тьму. Когда Изаак сядет в поезд?

Почему в поездах нет телевизоров, как в самолетах? Почему Нимрод будет ждать их на вокзале «Зоо»? Неужели в Берлине вокзал находится в зоопарке? Почему мама с папой тоже здесь, в поезд? И почему они улыбаются и смотрят на багажную полку, а оттуда на них глядит огромная змея с головой Иблиса? И почему Иблис остановил поезд?

Джон резко сел. И понял, что экспресс и в самом деле стоит. Он беспокойно покосился на багажную полку, хотя уже знал, что Иблис ему просто приснился. Филиппа, лежавшая теперь поперек трех сидений, все еще крепко спала, даже похрапывала — то мерно, то вдруг совсем беспокойно Громкий раскат грома раздался сразу вслед за вспышкой молнии, осветившей пустую платформу с надписью «Сигишоара». Так, значит, они уже в Трансильвании. И не просто в Трансильвании, а в том самом месте, где, по словам мистера Джалобина, родился Дракула.

Джон взглянул на часы. Только что перевалило за полночь. Жаль, что за ужином он не последовал совету Джалобина. Венгерский гуляш показался ему немного странным на вкус. Во всяком случае, мистер Джалобин, с его чувствительным желудком, никогда не стал бы есть подобное блюдо. Но Джон понятия не имел, есть ли в этом блюде чеснок. Двигатель локомотива тихо урчал, других звуков в поезде не было. Джон выключил верхний свет и, прижавшись носом к стеклу, пробовал разглядеть этот старинный трансильванский город. И тут же в ужасе отшатнулся: новая вспышка молнии на долю секунды осветила чье-то лицо. Существо за окном глядело прямо на него. И оно могло бы с легкостью победить в чемпионате мира среди ужасных горгулий. Джон отполз на самый дальний от окна конец полки. Сердце его билось громко, как барабан.

— Что такое? — спросонок спросила Филиппа, приоткрыв один глаз. Она видела, что брат напуган, а существа за стеклом не заметила вовсе. — Ты что, призрака увидел?

Джон указал на окно.

— Там что-то есть, — с трудом выговорил он.

— Конечно есть, балда. — Филиппа зевнула. — Там Европа.

— Я не про то. Там кто-то. Не то зверь, не то человек.

Филиппа глубоко вздохнула, чтобы окончательно прогнать сон. Села. Выглянула в окно. Тут как раз опять ударила молния и осветила табличку с названием станции. Больше Филиппа на этой платформе ничего и никого не увидела.

— Только не говори, что это был Дракула. — Она с грустью покачала головой, словно жалея брата и его по-детски ущербное чувство юмора. — Балда ты все-таки!

— Там правда кто-то был!

— Это же платформа, станция. На платформах и должны стоять люди, даже в Трансильвании. Даже в такую гнусную погоду.

— Этот кто-то был страшный урод.

— Внешнее уродство еще не означает, что это плохой человек. Сам знаешь.

— Знаю. Только бывают просто уроды, а бывают персонажи из фильмов ужасов, — сказал Джон кивая на окно. — Уж поверь, разница есть.

— Кто бы это ни был, он, должно быть, довольно высок, — заметила наблюдательная Филиппа. — Чтобы, стоя на платформе, заглянуть в окно этого вагона, ростом надо быть под два метра, не меньше.

Прошло десять минут, а поезд все не двигался Филиппе стало зябко. А вдруг Джон не шутил? И вообще, было тут нечто, вселявшее и в нее беспричинный страх.

— Надеюсь, поезд не сломался, — сказала она с тревогой.

Джон встал, открыл дверь купе и оглядел пустой коридор. Прислушался. Ничего, никаких признаков необычных происшествий. Мальчик вернулся в купе и поплотнее закрыл за собой дверь. Он не хотел больше пугать сестру, поскольку она — по всему видно — и без того перепугалась, но он был уверен, что видел это страшное заоконное лицо прежде. Может, даже среди иллюстраций в «Кратком курсе Багдадских законов» господина Ракшаса.

До сих пор он полагал, что в мире есть лишь три вида разумных существ: люди, джинн и ангелы. Однако в ККБЗ ясно говорилось о том, что есть и четвертый вид — падшие ангелы, также известные как демоны. Из всех демонов, о которых он читал, одним из самых ужасных и злых был Асмодей. У этого демона, если судить по книге, имелось три головы, в том числе одна бычья и одна баранья; а вот третью — голову ужасного звероподобного людоеда — Джон, похоже, как раз и успел ненадолго разглядеть в окне несколько минут назад. Он, конечно, мог ошибаться, но думал, что такие демоны, как Асмодей, наверняка достаточно высоки, чтобы заглянуть в окно железнодорожного вагона. Вряд ли уважающий себя демон станет для этой цели притаскивать на платформу ящик.

— Неужели мы застрянем здесь на всю ночь? — вздохнула Филиппа. — Джалобин наговорил об этой Сигишоаре столько неприятного.

— Он просто накручивал нас, — сказал Джон. — Специально заводил, понимаешь?

— Заводил? Что я ему, часы, что ли? Впрочем, он своего добился. Слышишь: тик-так, тик-так!

— Давай посмотрим на ситуацию с другого боку, — предложил Джон, стараясь успокоить сестру. — Мы едем в купе первого класса. Даже если поезд сломался, мы тут обеспечены всем необходимым. И, что еще важнее, ограждены от всего лишнего.

Не успел он договорить, как в купе полностью вырубился свет и двигатель локомотива перестал урчать. Все погрузилось во тьму, лишь изредка вспыхивали случайные молнии.

— А на это что скажешь? — спросила Филиппа.

— Должно быть, замыкание. Вода попала, — сказал Джон, убеждая уже не столько Филиппу, сколько себя самого. — Дождь-то льет как из ведра. Скоро починят. Сейчас пришлют кого-нибудь. Да уже наверно, чинят.

Мальчик открыл окно и опасливо высунул голову на холодный влажный ночной воздух. Он осмотрел весь поезд в надежде увидеть ремонтных рабочих. Вместо этого гораздо дальше, рядом с железнодорожными путями, на опушке небольшой рощицы, он разглядел огромную, окутанную тьмой фигуру. Сначала Джон решил, что это памятник какому-нибудь трансильванскому герою. Но когда влекомая ветром туча сдвинулась, открыв полную луну, отчего осветилась и платформа, и все окрестности, Джон почувствовал, что каменеет от ужаса. У фигуры можно было отчетливо различить три головы, хвост пресмыкающегося и ноги как у гигантского черного петуха. Самый настоящий демон, и, похоже, он поджидал кого-то, чтобы сесть с ним вместе в экспресс.

— Видно что-нибудь? — спросила Филиппа.

— Нет, — сказал Джон. — Тьма кромешная.

Он закрыл окно и уселся, стараясь улыбаться как можно шире. Возможно, сейчас самое время использовать дискримен — то самое желание на крайний случай, которым одарил его в Нью-Йорке, в здании «Дакота», мистер Водьяной. Джон как раз сообразил, что еще не использовал его… только бы теперь еще вспомнить немецкое слово-фокус, которое прицепил к нему мистер Водьяной… И Джон вспомнил! Мгновенно. Словно мистер Водьяной так и задумал. Единственная неприятность состояла в том, что он, хоть и видел это слово — DONAUDAMPFSCHIFAHRTSGESELLSCHAFTKA PITAN, — видел так ясно, будто слово напечатали прямо ему на ресницах, он совершенно не представлял, как оно произносится.

— Дон Од Ампф Шиф Арц…

— Братец, тебя снова заносит, — сказал Филиппа — Бормочешь какую-то бессмыслицу.

— Да-да, — поддакнул Джон. Только бы Филиппа его не отвлекала! И без ее комментариев ничего не выговоришь! — Дона удамп…

— Слушай, похоже, мы тут надолго застряли, — продолжала Филиппа. — Это же поезд, а не автомобиль. Тут надо долго искать какой-нибудь огромный фен, чтобы просушить все электрические контакты.

Но тут снова заурчал двигатель и в купе зажегся свет. Джон немедленно оставил свои попытки произнести бесконечное немецкое слово-дискримен и таким образом упечь демона куда подальше. Он не мог упустить шанс покрасоваться перед сестрой.

— Ну, что я говорил? — язвительно произнес он. В этот момент поезд качнулся и двинулся вперед.

— Вот и замечательно. — Филиппа с облегчением засмеялась. — Надо признаться, это не самая приятная ночь в нашей жизни.

Но в следующую секунду они оба замерли, потому что услышали в отдалении громкий вой. Вой огромного страшного зверя.

— Что это? — с трудом выдохнула Филиппа.

Джон решил, что не стоит подробно описывать сестре существо, которое он видел.

— Корова, — сказал он. — Наверно, корова.

Зверь снова взревел, на этот раз еще громче Джон пожал плечами:

— Или бизон.

— В Трансильвании бизоны не водятся, — сказала Филиппа. — И по-моему, даже самые крупные коровы в этой стране все-таки меньше автобуса. — Снова раздался дикий рев. — А этот зверь, судя по звуку, намного больше. — Филиппу передернуло от ужаса. — Так ревут только существа, у которых много зубов и острые когти в придачу.

Тут внимание Джона привлек совсем другой звук — цокот копыт; и он увидел, как прямо по платформе мимо медленно разгоняющегося поезда пронеслась маленькая черная карета, запряженная парой черных лошадей. Близнецы прижались носами к стеклу и увидели, что карета обогнала их вагон и остановилась метрах в двадцати впереди. Возница в толстом пальто-крылатке и широкополой шляпе бросил поводья и, спрыгнув на платформу, побежал вдоль поезда. Миг — и он, подтянувшись, скрылся в одном из передних вагонов. Дверца с шумом захлопнулась.

— Думаешь, это Изаак? — спросила Филиппа.

— Надеюсь, — сказал Джон. — Любой другой вариант привлекает меня куда меньше.

Мгновение спустя они снова услышали рев страшного существа, только уже в отдалении, поскольку поезд уносил их прочь от этого самого мрачного места в Трансильвании. Джон был почти готов с облегчением вдохнуть.

— Что же это все-таки было? — повторила Филиппа.

Теперь уж Джон не пожалел красок Он в подробностях рассказал сестре о чудище, которое стояло по ходу поезда, совсем рядом с путями. Филиппа искренне порадовалась, что не узнала об этом раньше, поскольку, наверно, использовала бы дискримен, который Нимрод дал ей в дорогу. Именно ей, а не Джону (тот даже не знал о дядином подарке), потому что, по словам Нимрода, дискримен нужен для действительно чрезвычайных ситуаций, а Джон может запросто использовать его, чтобы избавиться от скуки, или от голода, или от того и другого одновременно. Но брат все равно молодец, подумала девочка. Такой храбрый! Скажи он ей, что Асмодей стоит рядом с поездом, она бы тут же произнесла слово ШАБРИРИ, и демон бы исчез. А с ним и единственное желание, имеющееся в их распоряжении. Меж тем до Берлина еще ехать и ехать, и куда спокойнее иметь дискримен в запасе. О том, что Джон вооружен собственным дискрименом, она не знала.

— Как ты думаешь, зачем Асмодей наблюдал за поездом? — спросила Филиппа, усаживаясь поудобнее.

В коридоре раздались шаги, и за стеклянной дверью их купе появилась фигура в мокром пальто-крылатке.

— Понятия не имею, — сказал Джон. — Но подозреваю, что мы скоро узнаем.

Дверь отъехала в сторону, человек вошел в купе и рухнул на сиденье. На нем было накручено столько шарфов, а шляпа была так низко надвинута на уши, что прошла минута-другая, прежде чем дети окончательно уверились, что это Изаак Балай-ага. Размотав последний шарф, он вздохнул с облегчением и озорно улыбнулся близнецам.

— Вы его видели? — воскликнул он. — Вы видели Ашмадая? Старого негодяя? Он поджидал меня!

— Какого Ашмадая? — спросил Джон, огорчившись, что, видимо, принял одного демона за другого.

— Какого Ашмадая? Да сущего негодяя! — захихикал Изаак. — Асмодея, конечно. Не тварь, а наказание. Злобный злодей, дьявольский дьявол — вот кто он на самом деле. И обращаться к нему следует исключительно с непокрытой головой. — Изаак бросил собственную шляпу на пол и громко засмеялся. Он, судя по всему, был чрезвычайно доволен собой и в особенности своими ровными белыми зубами. Во всяком случае он то и дело одаривал Филиппу широкой голливудской улыбкой. — А еще этого гада называют Сатурн, Маркольф или Шаммадай. В последнее время меня так и подмывает добавить в этот список пару крепких словечек от себя, но в присутствии дамы я не решусь их произнести. Два дня этот дьявол меня выслеживал! Целых два дня! — Он горько рассмеялся. — Вы хоть представляете, каково это: улепетывать от Ашмадая сорок восемь часов напролет?

— Нет, — призналась Филиппа.

— В общем, это вам не пикник, точно скажу. Догони он меня — как пить дать съел бы мое сердце и печень на завтрак. Пожарил бы их в козлиной крови и устроил бы пир на весь мир. Так-то, необразованный вы народ.

— А почему Асмодей за тобой гнался? — спросила Филиппа.

— Моя маленькая леди! Я полагал, что это очевидно! — усмехнулся Изаак.

Филиппа прикусила язык. Она терпеть не могла, когда ее называли маленькой. Тоже мне, взрослый! Всего-то на несколько лет старше их с Джоном.

— Разумеется, этот гад охотится за «Гримуаром Соломона», — сказал Изаак и раскурил огромную сигару, словно хотел таким образом отпраздновать свое чудесное спасение. — У Асмодея, раз уж вы так его называете, старые счеты с царем Соломоном. — Встав, Изаак сбросил с плеч крылатку и оказался в черном фраке с длинными фалдами в простой белой сорочке с галстуком. Черные кожаные перчатки он так и не снял. — Понимаете когда Соломон правил Израилем, Асмодей жутко переживал, что у царя тысяча жен. И этот хитрый пройдоха украл у Соломона кольцо, в котором заключалась вся его власть и сила. Снял кольцо с пальца царя, пока тот спал, и стал носить его сам, выдавая себя за Соломона. Поскольку кольцо было волшебным, все ему поверили. А Соломону никто не верил, как ни старался он убедить подданных, что он и есть настоящий царь. И пришлось ему какое-то время служить поваром на кухне собственного дворца. К счастью для Соломона, одна из его жен просыпала на пол муку, а Асмодею случилось по этому месту пройти. И женщина заметила, что на полу не человечьи следы, а петушиные. Сообразив, что это демон, она ночью, пока Асмодей спал, выкрала кольцо, и настоящий Соломон снова взошел на трон. Но в то время когда Асмодей еще правил вместо Соломона, который, надо заметить, был могущественным магом, этот дьявол ненадолго получил доступ к царской библиотеке и обнаружил там написанную Соломоном книгу. В книге этой содержалась вся мудрость, накопленная царем за долгие годы, и было описано, как можно получить власть над джинн, ангелами, мундусянами и демонами. К счастью, потом книга перешла к Иштар. Говорят, она получила ее в подарок от Навуходоносора. Но с тех пор Асмодей все пытается наложить свою лапу на эту книгу. — Изаак печально усмехнулся. — Сказать по правде, я и сам узнал все эти подробности совсем недавно. И это — одна из причин, по которым я так стремлюсь побыстрее вернуть книгу Ей. У меня нет ни малейшего желания всю жизнь скрываться от Асмодея.

— Ей? Кому?

— Айше. Той, кому нужно всегда повиноваться.

— Где же теперь книга? — спросила Филиппа.

Изаак поднял с пола пальто и показал близнецам потайной карман размером с небольшой рюкзачок. Из кармана он вынул красивую книгу в богатом кожаном переплете, с золотой гравировкой в виде лестницы, наверху которой был — тоже золотой — всевидящий глаз, глаз Хоруса, тот самый символ вечной жизни, который есть на любой американской купюре достоинством в один доллар.

— Вот она. — Изаак положил книгу возле себя на сиденье.

— Но если книга у тебя, — сказал Джон, — а в ней объясняется, как обрести власть над демонами, разве ты не можешь воспользоваться этим знанием, чтобы укротить Асмодея?

— Кажется, чего проще? — отозвался Изаак. — Но только после того, как я… гм… позаимствовал книгу, я обнаружил, что ее не может открыть абы кто. Она открывается только тому, кто действительно мудр и чист сердцем. Синяя джинн наложила это небольшое заклятие на всякий случай — вдруг книга попадет в нечистые руки.

— Значит, ты не способен воспользоваться книгой, даже если бы захотел? — сказала Филиппа.

— Боюсь, что нет. Похоже, весь мир делится на тех, кому она может открыться, и тех, кому она не откроется никогда. И сам факт, что я ее украл означает, что я — среди тех, кому ее открыть не дано. — Он пожал плечами. — Вот так-то.

Джон критически оглядел книгу:

— Можно потрогать?

Изаак снова пожал плечами:

— Валяй.

Джон осторожно взял книгу в руки и с удивлением обнаружил, что она тяжеленная. Весит как камень такого же размера.

— Прямо гиря, — сказал он. — И пахнет так интересно. Вроде цветами, только посильнее.

— Переплет обязательно пропитывается мазью из сока алоэ, — пояснил Изаак. — Наверно, чтобы кожа не трескалась.

Джон положил книгу на колени и пробовал ее открыть.

— Ты прав, Изаак, — сказал он. — Обложку нельзя даже приоткрыть. Значит, я в той же категории, что и ты.

— Но это несправедливо, — заметила Филиппа. — Ты же ее не крал, Джон. И ты, вернее, мы с тобой еще дети. Я не понимаю, как ты можешь быть нечист сердцем, если тебе только двенадцать лет. — Она забрала книгу у брата. — Дай-ка я попробую. — Она тоже обратила внимание на запах книги, поднесла корешок к лицу и вдохнула. — Лилии, — сказала она. — Пахнет лилиями.

— Ладно, не тяни. — Джона интересовал вовсе не запах, которым все еще веяло от его пальцев, а то, сможет ли сестра разгадать загадку книги. — Открывай, если получится.

Но Филиппа тоже не смогла. И покачала головой — расстроенно и сердито. Она немало гордилась своей сообразительностью и добротой и не могла постигнуть, почему книга, предназначенная для мудрых и чистых сердцем, осталась для нее закрыта. Бред какой-то.

Изаак забрал книгу, и только теперь близнецы заметили, что он до сих пор не снял перчаток, да и улыбка у него была какая-то странная. Но скоро Джон понял, что теперь ему кажется странной уже не улыбка Изаака, а ощущение, которое возникло у него самого — странное онемение, сначала в кончиках пальцев, потом в кистях, локтях, плечах… Должно быть, что-то попало на кожу, когда он трогал книгу. И тут его охватил гнев. Он увидел, как Изаак без труда открыл книгу и вынул из вырезанного в страницах тайника несколько предметов.

— Эй, — сказал Джон, еще не вполне постигнув всю степень подлости Изаака. — Ты вроде сказал, что не можешь открыть книгу.

— Я не мог. Пока она не побывала в ваших руках. Иначе я бы испортил обложку.

Теперь и у Филиппы онемело все тело.

— Что происходит? — возмутилась она. — Я не могу пошевелиться.

— Это воздействие дубильной мази, — сказал Изаак. — Она содержит впитывающийся в кожу фермент, восстановленный из яда желтого пустынного скорпиона. Вас это не убьет. Просто парализует на несколько минут. А мне больше и не нужно. И пожалуйста, не обижайтесь. У меня, в сущности, нет выбора.

Джон понял, что на этот раз они действительно попали в беду. Не вот-вот попадут, а уже попали. В этом вся разница. Поэтому он, даже не задумавшись, с легкостью произнес труднейшее немецкое слово, которое являлось ключом к его дискримену, подарку Фрэнка Водьяного. Как предсказывал мистер Водьяной, так и случилось.

Филиппа недаром была близнецом Джона. В голове у нее пронеслись точно такие же мысли, так что в итоге оба они использовали свои дискримены одновременно:

— DONAUDAMPFSCHIFAHRTSGESELLSCHAFT-KAPITAN!

— ШАБРИРИ!

И не добились никакого результата, потому что два дискримена свели друг друга на нет. Кстати, Нимрод дал близнецам лишь одно чрезвычайное желание на двоих еще и для того, чтобы избежать подобных ситуаций.

Конечно, Джон и Филиппа ничего об этом не знали и предположили, что их дискрименам не удалось одолеть Изаака Балай-ага. Близнецы беспомощно наблюдали, как он взял стебли алоэ, немного глины, две звериных кости и кусочки шелка, вырвал у каждого их них по одному волосу из головы и начал мастерить две куколки, которые чем дальше, тем больше напоминали Джона и Филиппу.

— Что ты делаешь? — спросила Филиппа.

— Творю джинн-заклятие. Дело в том, что я могу трансэлементировать вас только поочередно. А если бы я не связал вас заклятием и начал трансэлементировать одного, другой в это время сделал бы со мной то же самое.

— Трансэлементировать? — переспросила Фи¬липпа. — Нам предстоит залезть в бутылку?

— Этот глупый Нимрод вас ничему не научил? Когда вы залезаете в бутылку по собственному желанию, это называется транссубстантизация. Атрансэлементация — это действие, осуществляемое не над собой, а над другим, причем против его желания. — С этими словами он взял две длинные тонкие иглы и проткнул одной из них куклу-Джона.

Джон презрительно усмехнулся:

— Мне даже не больно.

— Причинять боль не входит в мои планы, — сказал Изаак. — Это же не дурацкая кукла для колдовских шалостей, хотя ведьмы и знахари почерпнули кое-какие идеи именно отсюда. Это — просто временное заклятие. Временное, поскольку, когда яд скорпиона испарится, заклятие снимется само собой.

Джон громко крикнул, надеясь, что им поможет охрана поезда или кто-то из пассажиров.

— Успокойся, — сказал ему Изаак. — Все спят. И считайте, что вам повезло. Ведь я не использую диминуэндо, то есть не превращаю в кукол вас самих. Иначе вы бы остались в таком виде до тех пор, пока я не вздумал бы превратить вас в кого-то еще. А так через день-два вы сами вернетесь в обычное состояние. Не волнуйтесь, все путем.

— Но зачем ты это делаешь? — спросила Филиппа. — Что все это значит? Ты работаешь на Асмодея?

Изаак засмеялся и пронзил куклу-Филиппу второй иглой.

— Нет никакого Асмодея, — сказал он. — Вернее, есть, но не в нашем случае. В Сигишоаре вы видели не настоящего Асмодея, а мое собственное произведение, которое я изготовил, чтобы развеять любые ваши подозрения. Для отвода глаз. Нет, дорогие мои, реальный Асмодей догнал бы этот поезд в два счета и разбил бы его в щепки, чтобы достать «Гримуар Соломона». Только это, разумеется, вовсе не «Гримуар». Настоящая книга слишком ценна, чтобы возить ее в поезде. А эта книга — подделка. И демон — подделка, которую я сотворил по рисунку из новой книги господина Ракшаса.

Подняв обе куклы в воздух, Изаак наклонил голову дважды топнул каблуком по полу купе и бизнес следующее:

— Я два раза постучал в двери большого зала, что в земляном нутре, чтобы связать этих двух джинн. ХАДРОКВАРКЛУОН!

После этого он снова рухнул на сиденье и закурил сигару.

— Все, — гордо сказал он. — Готово. Вы связаны. Теперь я могу сделать то, что хочу.

— И что же? — спросила Филиппа.

— Разве я не сказал? — удивился Изаак — Я помещу вас в отдельные контейнеры и закупорю. — Он незамедлительно извлек из кармана пальто два контейнера и, поддразнивая, сунул их под нос близнецам.

— Тебе это так не пройдет, — прошипел Джон.

— Пожалуйста, — взмолилась Филиппа, — не делай этого.

Изаак вздохнул и прижался лицом к оконному стеклу.

— Я бы рад вам помочь, честное слово. — Он провел пальцем по стеклу — вслед за каплей дождя, катившейся с внешней стороны. — Но у меня нет выбора… Ладно, не грустите. Все не так ужасно.

— С каким треском ты бы сейчас вылетел в окно! — сказал Джон.

— Руки коротки, старик, — хихикнул Изаак. — Не выйдет. — Он встал. — Мне очень жаль. Честное слово. Но, как говорится: «Я не хорош и не плох. Я просто выполнял приказ».

Он снова произнес свое слово-фокус, театрально взмахнул руками, и близнецы один за другим исчезли в облаке дыма.