VI

Это место было известно как Авернус[21], и набранное войско состояло не совсем из людей. Я внимательно осмотрел их на следующее утро, идя вслед за совершающим обход Блейсом. Каждый из воинов был шестипал, семи футов ростом, с багряной кожей, небольшим пучком волос и кошачьими глазами. Уши у них были остроконечны, а пальцы заканчивались когтями. На них были одежды, выглядевшие легкими, cловно шелк, хотя были сотканы из чего-то другого и были в основном серых и голубых тонов. Каждый носил два коротких загнутых клинка.

Климат здесь был теплый, цвета — изумительные, и все думали, что мы — боги.

Блейс нашел такой край, где религия вещала о братьях-богах, похожих на нас и имеющих в жизни серьезные неприятности. В их мифах злой брат непременно захватывал власть и принимался угнетать хороших братьев. И конечно, среди них бытовала апокалиптическая легенда, согласно которой они будут призваны к сражению на сторону добрых братьев.

Я нес левую руку на черной перевязи и разглядывал тех, кто был почти что мертв.

Перед одним из воинов я остановился и взглянул на него. Я спросил:

— Знаешь ли ты, кто такой Эрик?

— Повелитель Зла, — ответил он.

Я кивнул, сказал:

— Очень хорошо, — и пошел дальше.

Блейса приветствовали традиционным пушечным салютом.

— Какова численность твоей армии? — спросил я его.

— Примерно пятьдесят тысяч, — ответил он.

— Приветствую тебя, Идущего на Смерть, — сказал я. — Ты не сможешь завоевать Янтарь, даже если приведешь их к подножию Колвира. Глупо мечтать об отправке этих бедных ублюдков с их игрушечными шпагами и прочим хозяйством против бессмертного города.

— Знаю, — ответил Блейс, — но это не все, что у меня есть.

— Тебе потребуется еще больше.

— А что ты скажешь о трех флотилиях — примерно в половину сил Кэйна и Джерарда?

Это было уже посерьезнее.

— Недостаточно. Это — только начало, — сказал я.

— Знаю. Я набираю силы, — сказал он.

— Да, набрать нам придется немало. Эрик будет сидеть в Янтаре и спокойно вырезать нас, пока мы будем ползти по Теням. И когда остатки армии дойдут до Колвира, ему удастся уничтожить очень многих. Затем надо будет подняться к Янтарю. Как ты думаешь, сколько сотен воинов останется в живых, когда мы достигнем города? Достаточно, чтобы их разогнали в пять минут, причем без особого труда для Эрика. Если это все, что у тебя есть, брат Блейс, то у меня дурное предчувствие по поводу этого похода.

— Эрик объявил коронацию через три месяца, — сказал Блейс. — За это время я смогу, по меньшей мере, утроить силы. Наверное, мне удастся собрать в Тени четверть миллиона воинов, чтобы бросить их против Эрика. Существуют другие миры, похожие на этот, и я проникну туда. Я наберу такие орды святых крестоносцев, какие никогда еще не осаждали Янтарь.

— А у Эрика будет ровно столько же времени, чтобы усилить защиту. Я не знаю, Блейс… это почти самоубийство. Я не знал истинного положения вещей, когда пришел сюда…

— А что ты принес сюда? — спросил он. — Ничего! Ходили слухи, что когда-то ты командовал войском. Где оно?

Я отвернулся.

— Их больше нет, — сказал я. — Я уверен.

— Ты что, не можешь найти Тень своей Тени?

— Я не хочу, — ответил я. — Прости.

— Тогда какую же ты можешь принести мне пользу?

— Я уйду, — ответил я, — если это все, что у тебя на уме, и все, чего ты от меня хотел — это пушечного мяса.

— Подожди! — вскричал он. — Я сказал неудачно. Даже если у тебя ничего нет, мне не обойтись без твоих советов. Пожалуйста, останься. Я готов извиниться.

— Это необязательно, — ответил я, зная, чего это стоит принцу Янтаря. — Я остаюсь. Я думаю, что смогу помочь тебе.

— Хорошо! — он хлопнул меня по здоровому плечу.

— И я достану тебе войско, — добавил я. — Не беспокойся.

Войско я ему достал.

Я прошел по Тени и нашел расу мохнатых зверюг, темных, когтистых, клыкастых, благоразумных, как люди, и столь же умных, как первокурсники высшей школы — прошу у вас прощения, мальчики, — я хочу сказать, что они были так же верны, преданы, честны и так же обмануты ублюдками вроде меня и моего брата. Я чувствовал себя как перекаркавшаяся ворона. Около ста тысяч этих созданий поклонялись нам, вплоть до лобызания рук.

На Блейса это произвело впечатление, и он заткнулся. Где-то через неделю плечо мое выздоровело. Месяца через два мы имели наши четверть миллиона и даже более.

— Кэвин! Кэвин! Ты все тот же прежний Кэвин! — сказал Блейс, и мы выпили по этому поводу.

Но чувства мои были смутны. Нашим солдатам была уготована смерть. И виновен в этом — я. Я мучился своей подлостью, хотя прекрасно понимал разницу между Тенью и Сущностью. Но каждая смерть будет настоящей смертью — это я тоже понимал.

Несколько ночей провел я, раскладывая карты. В моей колоде были все Козыри. На одной из них был рисунок самого Янтаря, и я знал, что эта карта могла бы перенести меня обратно в город. На некоторых из оставшихся Козырей были наши умершие или пропавшие родственники. А на одном из них был Папа, но я быстро пролистал его. Он исчез.

Я долго всматривался в каждое лицо, прикидывая, чего можно ожидать от каждого из них. Несколько раз я раскладывал карты и каждый раз на них выпадало одно и то же.

Его имя было Кэйн.

Он был одет в зеленое и черное, в темной треугольной шляпе с зеленым плюмажем из перьев, свисающим на спину. За пояс был заткнут кинжал, в рукоять которого был вделан изумруд. Волосы у него были темными.

— Кэйн, — сказал я.

Через некоторое время пришел ответ.

— Кто? — спросил он.

— Кэвин, — сказал я.

— Кэвин? Это что — шутка?

— Нет.

— Чего ты хочешь?

— А что ты можешь предложить?

— Ты знаешь.

Его глаза дрогнули и взглянули на меня, но я упорно глядел на его руку у кинжала.

— Где ты? — спросил он.

— У Блейса.

— Ходили слухи, что ты недавно был в Янтаре, и я удивлялся бинтам на руке Эрика.

— Виновник перед тобой, — сказал я. — Твоя цена?

— Что ты имеешь в виду?

— Поговорим честно и о деле. Как ты думаешь, мы можем сделать Эрика?

— Нет. Именно потому я — с ним. И я не продам свою армаду, если ты вызвал меня для этого — а я думаю, для этого.

Я улыбнулся.

— Всезнающий брат, — ответил я. — Ну, что ж, мне было приятно поболтать с тобой. Может, свидимся в Янтаре.

Я стал поднимать руку, и он вскрикнул:

— Подожди.

— Зачем?

— Я так и не узнал твоего предложения.

— Нет, ты знаешь его, — ответил я. — Ты понял и не заинтересовался.

— Я не говорил этого. Но я знаю, на чьей стороне справедливость.

— Ты хочешь сказать — власть.

— Ладно, власть. Что ты можешь мне предложить?

Мы говорили около часа, после чего северные морские пути были открыты для меня и трех призрачных флотов Блейса, которые, пройдя их, получили бы подкрепление.

— Если ты проиграешь — трое в Янтаре лишатся голов, — сказал Кэйн.

— Но ведь ты так не думаешь?

— Нет. Я думаю, что либо ты, либо Блейс будете долго сидеть на троне. Меня вполне устроит служба победителю. Регентство мне тоже не повредит. Хотя мне очень хочется голову Рэндома, как часть нашего договора.

— Не пойдет, — сказал я. — Ты принимаешь, что услышал, либо — забудь все.

— Принимаю.

Я улыбнулся, закрыл карту ладонью, и он исчез.

Джерарда я оставил на следующий день. Кэйн меня вымотал.

Я повалился в кровать и уснул.

Джерард, узнав как обстоят дела, согласился не трогать нас. Может, потому, что попросил его именно я, — до сих пор он считал Эрика меньшим из существующих зол.

Я быстро договорился с ним, пообещав все, что он просил: ничьих голов ему не требовалось.

Затем я вновь провел смотр войскам и рассказал им о Янтаре. Как ни странно, но сдружились они неожиданно быстро — краснокожие громилы и маленькие волосатики.

Это было печально и это было правдой.

Для них мы были богами, такие дела.

Я видел великую флотилию, плывущую по великому океану цвета крови. Многие погибнут в тех Теневых мирах, через которые она проплывет.

Я подумал о войске из Авернуса и моих рекрутах из края, который они называли Риик. Им предстояло пройти к земле и Янтарю.

Я перемешал колоду карт и разложил их. Я поднял карту с Бенедиктом. Долгое время я пытался разыскать его, но кроме холода не почувствовал ничего.

Затем я взял в руки карту с Брэндом. И опять очень долго не чувствовал ничего, кроме холода.

И вдруг послышался вопль. Он был ужасен, мучителен.

— Помоги мне! — кричал голос.

— Как? — спросил я.

— Кто это? — спросил он, и я увидел, что тело его гнется в судороге.

— Кэвин.

— Вытащи меня отсюда, брат Кэвин! Все, что ни скажешь, я отдам тебе!

— Но где ты?

— Я…

И в моем мозгу возникли дикие туманные картины, разум не принимал их, отбрасывал… И еще один вопль, как в предсмертной агонии, затем — тишина.

Потом вернулся холод.

Я понял, что дрожу.

Я закурил и подошел к окну, созерцая ночь, оставив карты раскинутыми по столу.

Звезды на небе были крошечными и размытыми. Я не узнал ни одного созвездия. Маленькая голубая луна быстро взошла из тьмы. Ночь принесла с собой нежданный ледяной холод, и я плотнее завернулся в плащ. Я подумал о зиме того года… года неудавшейся кампании в России[22]. Боги! Я чуть было не замерз до смерти! И к чему это привело?

Конечно, к трону Янтаря.

Это было достаточным оправданием всего.

Но что с Брэндом? Где он? Что с ним случилось и кто это сделал?

Ответы? Ни одного.

Я напряженно думал, следя по небу путь голубого диска. Неужели я что-то упустил в полной картинке, не учел какой-то милый фактор?

Нет ответа.

Я снова сел за стол, поставив рядом небольшую рюмку.

Я перебрал всю колоду и нашел карту Папы.

Оберон, Повелитель Янтаря, стоял передо мной в зеленом и золотом. Высокий, громадный, толстый, с черной бородой и черными волосами, прошитыми серебряными нитями, с зелеными кольцами в золотой оправе и клинком золотого цвета. Когда-то мне казалось, что ничто не может сместить с трона Янтаря бессмертного правителя. Что произошло? Я по-прежнему не знал. И он исчез. Как встретил отец свой финал?

Я перевел взгляд на карту и сконцентрировался.

Ничего, ничего…

Что-то?

Что-то.

Пришло ответное движение, почти незаметное, и фигура на карте чуть повернулась и съежилась до тени того человека, который когда-то был моим отцом.

— Отец? — позвал я.

Ничего.

— Отец?

— Да…

Очень неясно и далеко, как будто сквозь монотонное гудение в морской раковине.

— Где ты? Что случилось?

— Я… — долгая пауза.

— Да? Это — Кэвин, твой сын. Что произошло в Янтаре, отчего ты ушел?

— Пришло мое время.

Голос звучал еще дальше, еще приглушеннее.

— Ты хочешь сказать, что отрекся от престола? Никто из братьев ничего не сказал мне, а я слишком мало им верю, чтобы спрашивать. Я знаю лишь, что трон, кажется, открыт для всех захватчиков. Сейчас Эрик держит город, а Джулиэн сторожит Лес Ардена. Кэйн и Джерард патрулируют моря. Блейс объявил войну им всем, а я с Блейсом. Скажи, чего ты хочешь, отец?

— Ты — единственный… кто… спросил, — выдохнул он. — Да…

— Что "да"?

— Да, сражайтесь с ними.

— А как ты? Как я могу помочь тебе?

— Мне… помочь уже нельзя. Взойди на трон…

— Я? Или Блейс и я?

— Ты! — сказал он.

— Да?

— Я даю тебе свое благословение… Займи трон… и поспеши… с этим!

— Почему, отец?

— У меня не хватает дыхания… Займи трон!

Затем он тоже исчез.

Значит, мой Папа был жив. Это было интересно. Что же теперь делать?

Я прихлебывал виски и думал.

Он еще жив и он король в Янтаре. Почему он ушел? Куда он ушел? Зачем, почему и так далее?

Кто знает? Не я. А значит, говорить больше не о чем.

Однако…

Я не мог сообразить, что к чему. Я хочу, чтобы ты знал, у нас с Отцом никогда не было особо хороших отношений. Я не ненавидел его, как Рэндом или некоторые другие. Но чертовски верно то, что не было у меня особенных причин горячо любить его. Он был человек большой, он был человек могущественный, и он был. Вот и все. В нем жила почти вся история Янтаря, какой мы ее знали, а история Янтаря простирается назад на столько тысячелетий, что лучше и не считать. Что же теперь делать?

Что до меня, так я добил свою выпивку и пошел спать.

Утром я присутствовал на военном совете генерального штаба. У Блейса было четыре адмирала, каждый из которых командовал четвертью флота, и целый ворох армейских офицеров. Присутствовало около тридцати высоких чинов, как больших и красных, так и маленьких волосатых — на любой вкус.

Заседание тянулось часа четыре, затем мы все сделали перерыв, чтобы перекусить. Было решено, что выступим мы через три дня. Чтобы открыть путь в Янтарь, необходим был хотя бы один из нас — человек королевской крови, — так что мне предстояло разместиться на флагмане флотилии, а Блейсу — провести пехоту через Теневые миры.

Меня это тревожило, и я поинтересовался, что бы он делал, если б я вдруг не появился и не предложил свою помощь? В ответ я услышал две идеи: во-первых, ему пришлось бы все делать одному, то есть сначала провести флот и оставить его на удалении от берега, а потом вернуться на единственном корабле в Авернус и вывести солдат в точку встречи; а, во-вторых, все ушедшее время он искал Тень, где появится брат, который поможет ему.

У меня возникли дурные предчувствия, когда я узнал об этом "во-вторых", хотя я и твердо знал, что я и в самом деле был я. "Во-первых" отдавало неосуществимостью, поскольку флот находился бы слишком далеко в море, чтобы видеть какие-либо сигналы с суши, и шанс упустить событие — принимая во внимание неудачи, когда имеешь дело с такой большой массой — был слишком велик, и у меня не было оснований поддерживать веру в его основной план.

Но я всегда считал Блейса блестящим тактиком, и когда он разложил передо мной карты Янтаря и прилегающей местности, которые он сам составил, и объяснил мне тот план, которого собирался придерживаться, я увидел в нем настоящего принца Янтаря, почти безупречного в своем коварстве.

Единственная неприятность была в том, что выступали мы против другого принца Янтаря, который к тому же занимал куда более выгодную позицию. Я был встревожен, но с приближением коронации прямое нападение было нашим единственным выходом, и я решил остаться в трамвае до конца маршрута. Если мы проиграем, наша песенка будет спета, но Блейс имел большие силы и работающие планы, разбитые по времени, чего не было у меня.

И посему я просто бродил по земле, именуемой Авернус, и созерцал ее туманные долины и пропасти, ее дымящиеся кратеры, ее яркое, яркое солнце на ее сумасшедшем небе, ее ледяные ночи и слишком жаркие дни, множество ее скал и темные пески, ее большие пурпурные растения, похожие на бесформенные кактусы; и в полдень второго дня, стоя на скале, торчащей над морем, под башнями киноварных облаков, я решил, что мне нравится этот мир, и что если дети его погибнут в войнах богов, я сделаю эту землю бессмертной в песне — если, конечно, мне удастся ее создать.

Проливая мягкий поэтический бальзам на свои страхи, я объединил флот и принял командование. Если мы сделаем, что хотим, воины твои вечно будут пировать в залах бессмертных.

Я был проводником и открывающим путь. Я ликовал!

Мы отплыли на следующий день, я командовал событиями с флагмана. Я провел нас через шторм, и мы вышли из него значительно ближе к цели, чем предполагали. Я вел нас по кромкам водоворотов, и нас преследовала удача. Я вел нас над подводным каменным плато, и воды за кормой становились темнее. Их цвета стали приближаться к цветам Янтаря. Итак, я знал, как это делать. Я мог влиять на нашу судьбу во времени и пространстве. Я мог привести нас домой. То есть, домой ко мне.

Я вел нас мимо странных островов, где зеленые птицы каркали, а зеленые обезьяны висели на деревьях, как фрукты, раскачиваясь, вереща, и кидали в море камни, целясь, естественно, в нас.

Я уводил нас в открытое море, а затем — обратно к берегу.

Тем временем Блейс делал марш-бросок по плоскостям миров. Я знал, что он пройдет, какие бы препятствия ни ставил Эрик на его пути. Я держал с ним связь с помощью карт и узнавал о всех его потерях. Десять тысяч умерли в битве с кентаврами, пять тысяч были потеряны при гигантском землетрясении, пятнадцать тысяч умерли от ураганной чумы, прочесавшей лагеря, девятнадцать тысяч погибло или пропало без вести, когда они проходили сквозь джунгли мира, где напалм падал на них сверху с каких-то жужжащих машин, проносившихся над головами. Шесть тысяч дезертировало в краю, который выглядел как рай, обещанный им, пятисот солдат недосчитались, когда они пересекали пустыню, где над ними вдруг вспыхнуло и выросло грибообразное облако, восемьдесят шесть тысяч были уничтожены, когда двигались через долину, где совершенно неожиданно появились какие-то военные машины и открыли огонь, восемь тысяч заболели и были оставлены, двести — умерли от внезапных наводнений, пятьдесят четыре — погибло на дуэлях, триста — погибло, съев ядовитые местные фрукты, тысяча была уничтожена при паническом бегстве животных, похожих на бизонов, семьдесят три — пропали при пожарах походных палаток, полторы тысячи были унесены потопами, две тысячи уничтожены ветрами, неожиданно налетевшими с голубых холмов.

Я был доволен, что к этому времени сам потерял всего лишь сто восемьдесят четыре корабля.

"Уснуть и видеть сны… Так всех нас в трусов превращает мысль.." Эрик уничтожал нас на каждом дюйме и часе. Коронация должна была состояться через несколько недель, а он, без сомнения, знал, что мы приближаемся, и мы умирали и умирали.

Есть закон о том, что только принц Янтаря может идти среди Теней, хотя, конечно, он может провести с собой или переправить столько людей, сколько сочтет нужным, и в любом направлении. Мы переправляли наши войска и видели, как они умирают. И хочу сказать о Тени еще: есть Тень, и есть Сущность, и в этом корень всего. Из Сущности есть Янтарь — истинный город на истинной земле, вмещающей все. Из Тени существует бесконечность. И каждая возможность существует где-то, как Тень реальности. Янтарь своей истинной сутью творит Тень по всем направлениям. И что можно сказать об иной стороне Тени? Тень простирается от Янтаря к Хаосу, и любое событие возможно в ней. Есть только три пути сквозь Тень, и каждый из них непрост.

Если ты принц или принцесса крови, ты можешь идти сквозь Тень, заставляя мир меняться на своем пути до тех пор, пока, наконец, он не станет адекватен желанию, и там — остановись. Тогда этот Теневой мир — твой собственный, и сделан так, каким ты сделал его. В одном из таких миров я провел много веков.

Второй способ — карты, созданные Двэкиным, Мастером Штриха, который создал их по нашему подобию для облегчения связи меж членами королевской семьи. Двэкин был древним художником, для которого пространство и перспектива не значили ничего. Он нарисовал фамильные Козыри, которые позволяли связаться с родственником, где бы он ни находился. У меня было ощущение, что карты эти не использовались в полном соответствии с замыслом автора.

Третьим путем был Образ, также нарисованный Двэкиным, по которому мог пройти только член нашей семьи. Образ посвящал идущего в систему карт, а прошедший получал способность шагать сквозь Тень.

Карты и Образ были созданы для мгновенного перехода из Сущности в Тень. Второй путь — пешком — был тяжелее.

Теперь я знал, что делал Рэндом, доставляя меня в истинный мир. Пока мы ехали на машине, он по памяти добавлял то, что помнил о Янтаре, и удалял то, с чем был не согласен. Когда все сложилось, он узнал, что мы прибыли. В этом не было ничего необычного, потому как, имей знания — и всякий человек может достичь своего Янтаря. Даже сейчас мы с Блейсом каждый могли бы найти Тени Янтаря, где каждый из нас стал бы правителем, и смог бы провести все время, постоянно сидя на троне. Но для нас это было совсем не то. Потому что ни один из этих городов не был бы реальным Янтарем, городом, в котором мы родились, городом, от которого все остальные города обрели свои формы.

Потому мы и избрали труднейший путь — сквозь Тень, собрались в битву против самого Янтаря. Тот, кто знал об этом и обладал властью, мог строить препятствия. Что Эрик и делал, и теперь мы шли и умирали. Чем все кончится? Этого не знал никто.

Но если бы Эрик стал коронованным королем, это отбросило бы тень на все миры.

Все уцелевшие братья, мы, принцы Янтаря — я уверен, — чувствовали это еще сильнее, каждый и на свой манер — но каждый лично хотел взять корону и позволить Теням пасть должным образом.

Мы проскочили мимо призрачного флота — кораблей Джерарда — Летучих Голландцев двух миров, и я понял, что мы приближаемся. Я использовал их как метку.

На восьмой день нашего путешествия мы были уже близки к Янтарю. Именно тогда и разразился шторм.

Море почернело, над головой сошлись облака, паруса повисли в бесконечном штиле. Солнце скрыло свое лицо — огромное и голубое

— и я понял, что Эрик, наконец-то, нас обнаружил.

Затем поднялся ветер, и если простят мне это выражение, сломался о тот корабль, на котором я плыл.

Мы были биты ветром и драны бурей, как говорят или говорили поэты. При первом же шквале мои внутренности начало потрошить. Нас кидало из стороны в сторону, как игральные кости в горсти великана. На нас накинулись сразу и воды моря, и воды небес. Небо почернело, снег с дождем смешался в стеклянном колоколе раскачивающегося безумного грома. Все кричали, я уверен. Я знаю, кричал и я. Я протолкался по изворачивающейся палубе к брошенному рулевому колесу. Я привязал себя и взялся за штурвал. Эрик разбушевался там, в Янтаре, черт его побери.

Раз, два, три, четыре, и не было тому конца. Пять часов. Сколько человек мы потеряли? Не знаю.

Потом я ощутил и услышал дрожь и звяканье и увидел Блейса, как бы сквозь серый длинный туннель.

— В чем дело? — спросил он. — Я пытаюсь связаться с тобой.

— Жизнь полна превратностей, — ответил я. — Сейчас мы плывем по одной из них.

— Шторм? — сказал он.

— Держу пари на твоего любимого осла. Это патриарх всех штормов. Кажется, слева по борту я вижу монстра. Если у него есть хоть капля мозгов, он примерится ко дну корабля… Ага, примерился.

— У нас только что был свой.

— Зверь или ураган?

— Ураган, — сказал он. — Двести человек умерли.

— Верь, — сказал я, — крепись и поговори со мной позже. Ага?

Он кивнул, а за его спиной сверкали молнии.

— Эрик знает наши силы, — добавил он, прежде чем отключиться.

Я был вынужден согласиться.

Прошло еще три часа, прежде чем все кончилось, и много позже я узнал, что мы потеряли больше половины нашего флота (только на моем корабле погибло сорок человек из ста двадцати). Шел сильный дождь.

И все же по морю, через Ратн-Я, мы прошли.

Я вытащил свои карты и взял Рэндома.

Когда он понял, кто говорит, первым, что он сказал, было:

— Поворачивай обратно!

Я спросил, почему.

— Если верить Лльюилл, Эрик может сделать из вас фарш. Она советует обождать немного, пока он не расслабится, а затем ударить — может, через год.

Я покачал головой.

— Извини, — сказал я. — Не могу. Слишком много мы потеряли, чтобы пройти так много. Сейчас или никогда.

Он пожал плечами и надел на лицо гримасу: "Не говори потом, что тебя не предупреждали".

— А все же, почему? — спросил я его.

— В основном потому, что, как я узнал, он может управлять погодой, — сказал Рэндом.

— И все же нам придется рискнуть.

Он опять пожал плечами.

— Не говори потом, что тебя не предупреждали.

— Он точно знает, что мы приближаемся?

— А ты как думаешь? Он что, кретин?

— Нет.

— Тогда он знает. Если я смог догадаться об этом в Ратн-Я, то он знает об этом в Янтаре, а я ЗНАЮ по колебанию Тени.

— К несчастью, — сказал я, — у меня были недобрые предчувствия относительно этой экспедиции, но это план Блейса.

— Отвали, и пусть он идет под топор.

— Извини, но этим шансом я не воспользуюсь. Он может выиграть. Я веду флот.

— Ты разговаривал с Кэйном и Джерардом?

— Да.

— Тогда ты думаешь, что на море у тебя есть шанс. Но слушай, как я понял из придворных сплетен о его двойнике, Эрик знает, как контролировать Талисман Закона. Он МОЖЕТ использовать его, чтобы контролировать погоду здесь. Это бесспорно. Одни боги знают, что он может еще натворить с его помощью.

— Жаль, — ответил я. — Но придется вынести и это. Я не могу позволить, чтобы несколько штормов деморализовали нас.

— Кэвин, я признаюсь тебе. Я сам говорил с Эриком три дня назад.

— Зачем?

— Он попросил меня. Я говорил с ним больше от скуки. Он очень тщательно описал мне свою оборону.

— Он узнал от Джулиэна, что мы приехали вместе. Он просто был уверен, что все это дойдет до меня.

— Вероятно, — сказал Рэндом. — Но это не меняет того, что он сказал.

— Не меняет, — согласился я.

— Тогда пусть Блейс ведет свою войну, — сказал он мне. — Ты сможешь напасть на Эрика позже.

— Его почти короновали в Янтаре.

— Знаю, знаю. Но ведь короля атаковать так же легко, как и принца. Разве нет? Какая тебе разница, как он будет называться в то время, когда ты его победишь? Он все равно будет Эриком.

— Верно, — сказал я, — но я связал себя.

— Тогда развяжи, — сказал он.

— Боюсь, что этого я сделать не смогу.

— Тогда ты сумасшедший, дурачок.

— Вероятно.

— Ну что ж, в любом случае, удачи.

— Спасибо.

— До встречи.

Такие дела, и они меня встревожили.

Не лечу ли я в ловушку?

Эрик был не дурак. Может быть, он приготовил настоящее аутодафе. В конце концов, я просто пожал плечами, оперся о борт корабля и засунул карты за пояс. Быть принцем Янтаря — значит, быть гордым и одиноким, неспособным на доверие. Я не был от этого в восторге, но я был таким.

Эрик, конечно, управлял тем штормом, через который мы прошли, и это, казалось, соответствовало его положению хозяина погоды в Янтаре, как утверждал Рэндом.

Так что я попытался и сам предпринять хоть что-то.

Я направил флот к Янтарю, хорошенько вооружившись снегом. Это был самый ужасный буран из всех, которые я когда-либо создавал.

На воду полетели огромные хлопья снега.

Пусть-ка он попробует остановить то, что было естественным для этой Теневой сути. Если сможет.

Он смог.

Примерно через час буран прекратился. Янтарь был фактически непроницаем, и он действительно был единственным городом. Мне не хотелось сбиваться с курса, поэтому я все оставил так, как есть. Эрик действительно БЫЛ хозяином погоды в Янтаре.

Что делать?

Мы, конечно, продолжили путь. Смерти в зубы.

Что тут можно сказать?

Второй шторм был еще хуже первого, но на этот раз за штурвалом стоял я. Шторм был нашпигован электричеством и нацелен только на корабли. Он разметал их в разные стороны. Он стоил нам еще сорока судов.

Мне уже страшно было вызывать Блейса и узнавать, что сделали с ним.

— Осталось около двухсот тысяч солдат, — сказал он, — наводнение.

А я пересказал ему то, что сообщил Рэндом.

— Покупаю, заверните, — ответил он. — Но к черту подробности. Погодой или нет, мы побьем его.

— Надеюсь.

Я закурил и облокотился о штурвал.

Вскоре покажется Янтарь. Теперь я знал пути в Тени и знал, как добраться до него пешком.

Но каждый имеет свои предчувствия.

Никогда не наступит тот день, хотя…

Мы продолжали плыть, и тьма нахлынула на нас внезапной волной, и начался шторм — хуже двух предыдущих.

Мы умудрились вырваться из его черных лап, но я был напуган. Мы были в северных водах. Если Кэйн сдержит свое слово, то все в порядке. Если нет, он окажется в чудесном положении.

Я тут же предположил, что он нас предал. Почему бы и нет? Я приготовил свой флот — семьдесят три оставшихся корабля — к бою, когда увидел его приближение. Карты солгали, или наоборот были совершенно правы, когда указали на него, как на ключевую фигуру в предстоящем сражении.

Флагманский корабль эскадры направился прямо к моему, и я двинулся навстречу. Мы легли в дрейф и поприветствовали друг друга борт в борт. Мы могли бы связаться через Козыри, но Кэйн выбрал не это: он занимал сейчас более сильное положение. И фамильный этикет требовал, чтобы выбирал он, по собственному усмотрению. Он явно хотел быть увековеченным, когда закричал в рупор:

— Кэвин! Немедленно сдай командование флотом! Я превосхожу тебя в численности! Тебе не пробиться!

Я посмотрел на него через волны и поднес рупор к губам.

— А как же наше соглашение?

— Аннулировано и недействительно, — сказал он. — У тебя слишком мало сил, чтобы завладеть Янтарем, поэтому пощади людей и сдавайся сразу.

Я взглянул назад через левое плечо и поприветствовал солнце.

— Пожалуйста, выслушай меня, брат Кэйн, — сказал я, — и позволь мне следующее: дай мне посоветоваться с капитанами, пока солнце не окажется в зените.

— Хорошо, — ответил он без колебаний. — Думаю, они оценят свое положение.

Я отвернулся и приказал отвести корабль к остальной группе, которая стояла поодаль.

Если б я попытался скрыться, Кэйн начал бы преследовать меня сквозь Тени и уничтожил бы корабли один за другим. Порох на истинной земле не горит, но если бы мы ушли достаточно далеко, он мог быть использован для нашего уничтожения. И у Кэйна найдется пороху, хоть чуть-чуть. А исчезни я, флот не сможет плыть по Тени и останется в истинных водах подсадной уткой. Так что, что бы я ни сделал, экипажи или погибли, или — в плену.

Рэндом был прав.

Я вытащил Козырь Блейса и сконцентрировался, пока он не зашевелился.

— Да? — сказал он, голос его был возбужден. Я даже слышал вокруг него шум битвы.

— У меня неприятности, — сказал я. — Мы прошли, но у меня осталось всего семьдесят три корабля, и Кэйн приказал нам сдаться в плен до полудня.

— Сто чертей ему в печенку, — сказал Блейс. — Мне не удалось продвинуться так далеко, как тебе. Мы в центре драки. Громадная кавалерийская лавина рубит нас на куски. Так что я не могу дать тебе никакого совета. У меня свои неприятности. Поступай как сочтешь нужным. Они опять атакуют! — и связь была прервана. Я вытащил карту Джерарда и поискал контакт.

Когда мы начали говорить, мне показалось, что я вижу за его спиной берег. Мне показалось, что я узнал его. Если мои догадки верны, то Джерард сейчас дрейфует в южных водах. Мне не хотелось напоминать ему наш разговор. Я просто спросил, может ли он помочь мне против Кэйна и поможет ли.

— Я лишь согласился пропустить тебя, — сказал он. — И я увел эскадру на юг. Я не могу прийти к тебе на помощь, даже если и захочу. Но я никогда и не обещал тебе помощи в убийстве брата.

Прежде чем я смог ответить, Джерард исчез. Он был, конечно, прав. Он согласился подарить мне удобный момент, а не выигрывать за меня мое сражение.

Что же мне оставалось делать?

Я закурил сигарету. Я прошелся по палубе. Утро давно кончилось. Туман исчез и солнце припекало плечи. Скоро будет полдень. Где-то часа через два…

Я задумчиво перетасовал колоду и прикинул ее на руке. Я могу с ее помощью устроить поединок воли либо с Эриком, либо с Кэйном. Такую власть карты нам тоже давали, а возможно, и нечто иное, о чем я пока не знал. Они были сделаны так по повелению Оберона рукой сумасшедшего художника Двэкина Баримена, этого горбуна с дикими глазами, который был волшебником, святым или психиатром

— тут слухи не совпадали — из какой-то дальней Тени, где Папа как-то спас его от гибельной судьбы, которую сам Двэкин навлек на себя. Подробностей никто не знал, но с тех пор Двэкин был слегка не в себе. Он был великим художником, и никто не сомневался, что он обладал какой-то странной силой. Он исчез много веков назад после того, как создал картинки и начертил Образ в Янтаре. Мы часто размышляли о нем, но никто не знал его местонахождения. Может, Папа просто убил его, чтобы сохранить какие-то тайны.

Кэйн к такому нападению будет готов, и мне, вероятно, не удастся его сломить, хоть удержать его я способен. Но его капитанам, несомненно, приказано атаковать.

Эрик же будет готов ко всему, но если мне ничего другого не останется, то я смогу попробовать хоть это. Терять мне было нечего, кроме своей души.

Затем существовала еще карта самого Янтаря. Я мог бы перенестись туда с ее помощью и попробовать убить, но я подсчитал, что шанс на это был один на миллион.

Я был готов умереть в сражении, но было бы бессмысленно, если все эти люди погибнут вместе со мной. Может, кровь моя была заражена, несмотря на мою власть над Образом. У настоящего принца Янтаря не могло быть этих тошнотных, малодушных сомнений. Я решил, что века, проведенные мною на Теневой Земле, изменили меня, возможно, смягчили, сотворили со мной что-то, что делало меня непохожим на моих братьев.

Я решил сдать флот, а затем переместиться в Янтарь и вызвать Эрика на дуэль. Он будет дураком, если согласится. Но какого черта — мне больше ничего не оставалось.

Я повернулся, чтобы высказать свою волю офицерам, и в этот самый момент чужая воля пала на меня и поразила безмолвием.

Я почувствовал связь и с большим трудом выдавил сквозь крепко сжатые зубы:

— Кто?

Ответа не было, но что-то давящее рождалось в моем мозгу, и я боролся.

Через некоторое время, когда он увидел, что меня нельзя сломать без долгой борьбы, я, словно в порыве ветра, услышал голос Эрика.

— Хорошо поддержал тебя наш мир, брат? — поинтересовался он.

— Неважно, — сказал или подумал я, и Эрик усмехнулся, хоть голос у него тоже был напряжен борьбой.

— Скверно, — сказал он. — Вернулся бы ты и поддержал меня, мне и от тебя бы была польза. Сейчас, конечно, поздно. Сейчас я только повеселюсь, когда уничтожу тебя и Блейса.

Я не ответил, а ринулся в поединок со всей силой, какую имел. Он слегка отступил, но успешно остановил меня там, где я стоял.

Если бы в этот миг хоть один из нас на долю секунды отвлекся, мы могли бы войти в физический контакт или один из нас получил бы неодолимое преимущество на ментальном уровне. Теперь я мог ясно видеть его в дворцовых покоях. Если бы хоть один из нас сделал бы малейшее движение, то другой тут же попал бы под его контроль.

Поэтому мы напряженно смотрели друг на друга и боролись мысленно. Ну что ж, одну из моих проблем он решил, начав атаку первым. Мой Козырь Эрик держал в левой руке, и лоб его был рассечен морщинами. Я искал границу его воли, но не мог найти. Люди говорили со мной, но я не мог слышать их слов, пока стоял там, прислонившись к борту.

Сколько прошло времени?

Ощущение его пропало с началом борьбы. Прошли те два часа? И что же? Я не был уверен.

— Я чувствую твою беспокойную мысль, — сказал Эрик. — Да, я скоординирован с Кэйном. Он вызвал меня после ваших переговоров. И я могу держать тебя в таком состоянии, пока весь твой флот не будет разбит и отправлен гнить в Ратн-Я. Твоих людей сожрут рыбы.

— Постой, — сказал я. — Они невинны. Мы с Блейсом обманули их, и они думают, что мы воюем за правое дело. Их гибель не принесет тебе никакой пользы. Я был готов сдать свой флот.

— Тогда тебе не следовало думать так долго, — ответил он. — Сейчас уже поздно. Я не могу вызвать Кэйна, чтобы отменить приказ без твоего освобождения, а если я освобожу тебя, то тут же или попаду под твой ментальный контроль, или мне будет грозить чисто физическое уничтожение. Наши разумы сейчас слишком близки.

— Предположим, я дам тебе слово, что не сделаю этой попытки.

— Любой может нарушить слово, чтобы добиться королевства, — сказал Эрик.

— Не мог бы ты прочесть мысль? Не мог бы ты почувствовать ее в моем разуме? Я сдержу слово.

— Я чувствую твое странное сострадание к этим людям, которых ты надул, и я знаю, оно не могло быть основой вашего договора… но

— нет. Ты знаешь сам. Даже если ты в этот миг искренен, то искушение мгновенной победы слишком велико. Ты знаешь сам. Я не могу рисковать.

И я действительно знал это. Янтарь слишком сильно горел в нашей крови.

— Твое искусство меча удивительно возросло, — заметил Эрик. — Я вижу, что ссылка пошла тебе на пользу. Ты близок к моему уровню, ближе, чем кто-либо другой, кроме Бенедикта, который, скорее всего, мертв.

— Не обольщайся, — сказал я. — Я знаю, что могу сделать тебя сейчас. В самом деле…

— Не суетись. Я не собираюсь драться с тобой на дуэли, — он улыбнулся, прочтя мою мысль, которая горела слишком ясно. — Мне все больше хочется, чтобы ты был на моей стороне. Тебя я мог бы использовать куда лучше, чем других. На Джулиэна мне плевать. Кэйн — трус. Джерард силен, но глуп.

Я решил замолвить единственное, какое мог, доброе словечко.

— Послушай, — сказал я. — Я вынудил Рэндома следовать за мной. Сам он не горел этой идеей. Мне кажется, он поддержал бы тебя, если бы ты предложил.

— Этот ублюдок! — сказал он. — Я не доверил бы ему выносить ночные горшки! А то в один прекрасный день я обнаружил бы в своем пиранью. Нет, спасибо. Может, я бы и помиловал его, если б ты за него сейчас не попросил. Ты бы хотел, чтоб я прижал его к груди и завопил: "Брат!" Не так ли? О, нет! Слишком быстро ты кинулся на его защиту. Это показывает его истинное отношение ко мне, о чем он тебе, конечно же, сообщил. Давай-ка забудем Рэндома в беседах о милосердии.

Я почувствовал запах дыма и услышал скрежет металла о металл. Это означало, что Кэйн напал на нас, уничтожая по одному.

— Прекрасно, — сказал Эрик, выловив это из моих мыслей.

— Останови их! Прошу тебя! У моих людей нет ни одного шанса против такой эскадры!

— Даже если бы ты сдался…

Тут он прикусил губу и выругался. Я поймал его на мысли. Он собирался предложить мне сдаться в обмен на их жизни, затем заставить Кэйна продолжить резню. Поступить так было в его стиле, но он позволил этим первым словам сорваться в пылу страсти.

Я усмехнулся, видя его раздражение.

— Все равно скоро ты будешь моим, — сказал Эрик. — Как только захватят твой флагман.

— Но пока попробуй-ка это! — и я ударил по нему всем, что имел, всверливаясь в его мозг, уничтожая его своей ненавистью. Я почувствовал его боль, и это заставило меня ударить еще сильнее. За все годы, проведенные в ссылке, я хлестал его, требуя расплаты. За то, что он бросил меня во время чумы, я бил по барьерам его разума, требуя мщения. За ту автомобильную катастрофу, которую он мне устроил, я наносил удары, требуя мучений в ответ на мои страдания.

Контроль его начал ускользать, а мое бешенство усилилось. Я одолел его, и его путы начали распадаться.

Наконец:

— Ты — дьявол! — закричал он и двинул рукой, чтобы прикрыть карту, которую держал.

Контакт был прерван, и я стоял, весь дрожа.

Я сделал это. Я победил его в состязании воли. Больше я не буду бояться брата-тирана, в каком бы поединке нам ни пришлось встретиться с глазу на глаз. Я был сильнее его.

Я несколько раз глубоко втянул в себя воздух и выпрямился, готовый к новой ментальной атаке. Но я знал, что ее не будет, — по крайней мере, от Эрика. Я чуял, что он боится моей ярости.

Я огляделся вокруг и увидел сражение. На палубах была кровь. Вплотную к нашему флагману подошел чужой корабль, и нас брали на абордаж. Другой враг пытался проделать тот же маневр с другого борта. Стрела свистнула над моей головой.

Я вытащил клинок и кинулся в драку.

Я не знаю, скольких убил в тот день. Я потерял счет после двенадцати или тринадцати. В этой стычке их было раза в два больше. Та сила, которой обладает каждый принц Янтаря, и которая позволяла мне поднять "мерседес", послужила мне в тот день: я вполне мог поднять человека одной рукой и швырнуть его за борт. Что я и творил.

Мы убили всех на кораблях, пришвартовавшихся к нашему, открыли им кингстоны и отправили в Ратн-Я, где Рэндом наверняка развлечется резней. В этой битве моя команда была вырезана наполовину, а я получил множество порезов и царапин, но, впрочем, ничего серьезного. Мы пошли на помощь еще одному нашему кораблю и потопили еще один рейдер Кэйна.

Остатки команды со спасенного корабля перешли на мой, и команда у меня была снова полна.

— Крови! — воззвал я. — Крови и мщения в этот день, мои воины, и вас навечно запомнят в Янтаре!

Как один они подняли свое оружие и вскричали:

— Крови!

И галлоны… нет, реки… крови пролились в этот день. Мы уничтожили еще два рейдера Кэйна, и пополнили команду остатками моряков спасенных кораблей. Когда мы направлялись к шестому кораблю врага, я забрался на мачту и попробовал подсчитать силы. Похоже на то, что противник превосходил нас втрое. А от моего флота, кажется, осталось сорок пять — пятьдесят пять кораблей.

Мы потопили шестой рейдер, и нам не пришлось идти к седьмому и восьмому. Они уже плыли к нам. Их мы потопили тоже, но я несколько раз был ранен в этой схватке, которая опять оставила мне половину команды. Левое плечо и правое бедро были проколоты, а рана правого бедра еще и болела.

Когда мы посылали два этих рейдера на дно, к нам двинулись два следующих.

Мы отступили и объединились с одним из наших кораблей, который только что вышел победителем из собственной недавней битвы. И вновь мы слили команды, в этот раз перенеся штандарт на другой корабль, который получил меньше повреждений, чем флагман, заливаемый водой и кренящийся на правый борт.

Но передышки нам не дали, поскольку к нам подошел очередной корабль, и вражеские солдаты попытались перебраться на нашу палубу.

Мои люди устали, да и я был на пути к этому. К счастью, и команда противника была не в лучшей форме. Прежде чем второй корабль Кэйна успел прийти на помощь, мы завладели рейдером, перешли на него и вновь подняли штандарт. Этот корабль был в прекрасном состоянии.

Мы потопили следующий рейдер, и у меня остались прекрасный корабль, сорок человек и одышка.

Теперь в поле зрения не было никого, кто мог бы прийти к нам на помощь. Все мои оставшиеся корабли вели бои по крайней мере с одним кораблем Кэйна. К нам стал приближаться рейдер, и мы сбежали.

Таким образом мы выиграли минут двадцать. Я попытался уйти в Тень, но рядом с Янтарем это было неимоверно трудно. К Янтарю куда как легче подойти, чем уйти от него, потому что Янтарь — центр, связующая сила мира. Если бы у меня было еще минут десять, то мне бы удалось это.

Однако, я пытался. Когда корабль подкатил ближе, я увидел на расстоянии кабельтова еще один, разворачивающийся на нас. На его мачте под черно-зеленым вымпелом и вымпелом Эрика развевался флаг с белым единорогом. Это был корабль Кэйна. Он пришел, чтобы убить нас.

Мы взяли первый корабль и уже не имели времени, чтобы открыть его кингстоны, прежде чем Кэйн напал на нас. Я стоял на окровавленной палубе, вокруг меня собралось человек двенадцать, а Кэйн выбрался на нос своего корабля и крикнул, чтобы я сдавался.

— Сохранишь ли ты жизнь моим людям, если я это сделаю? — спросил я.

— Да, — сказал он. — Я сам потеряю нескольких людей, если не соглашусь, а в этом нет нужды.

— Слово принца? — спросил я.

Минуту он обдумывал, а затем кивнул.

— Очень хорошо, — сказал Кэйн. — Пусть твои люди сложат оружие и перейдут на мой корабль, когда мы подойдем.

Я засунул клинок в ножны и кивнул окружавшим меня.

— Вы бились хорошо, и я люблю вас за это, — сказал я, — но в этот раз мы проиграли.

Я промокнул руки о плащ, пока говорил, и осторожно вытер их, потому что ненавижу пачкать произведения искусства.

— Сложите оружие и знайте, что ваши подвиги в этот день никогда не будут забыты. И когда-нибудь я восхвалю вас при дворе Янтаря.

Мои люди, — девять высоких краснокожих и трое оставшихся волосатиков, — плакали, складывая оружие.

— Не думайте, что все потеряно, — сказал я. — Мы проиграли только одну битву, но сражение продолжается в другом месте. Мой брат Блейс пробивает себе дорогу в Янтарь. Кэйн сдержит свое слово и пощадит ваши жизни, когда увидит, что я ушел к Блейсу, поскольку не захочет, чтобы известие о нарушенной клятве дошло до Янтаря. Мне жаль, что я не могу взять вас с собой.

И с этими словами я вытащил Козырь Блейса из колоды, держа ее как можно ниже перед собой, чтобы не было видно с подплывающего корабля.

Точно тогда, когда Кэйн встал с нами бок о бок, на холодной картинке возникло движение.

— Кто? — спросил Блейс.

— Кэвин, — ответил я. — Как поживаешь?

— Мы выиграли битву, но потеряли большую часть войск. Сейчас отдыхаем перед новым походом. А как у тебя?

— Думаю, что уничтожили почти половину флота Кэйна, но сегодня выиграл он. Сейчас он хочет взойти на мой сдавшийся корабль. Помоги мне.

Он протянул вперед руку, я дотронулся до нее и обрушился ему в объятия.

— Это уже становится традицией, — пробормотал я, а затем увидел, что он ранен в голову, а его левую ладонь стягивает повязка.

— Пришлось схватиться не за тот конец сабли, — заметил Блейс, проследив мой взгляд. — Очень болит.

Я перевел дыхание, и мы пошли в его палатку, где он открыл бутылку вина и дал мне хлеба, сыра и немного сушеного мяса. У него все еще оставался приличный запас сигарет, и я с удовольствием выкурил одну, пока походный врач перевязывал мне раны.

В его армии было примерно сто восемьдесят тысяч человек. Когда я стоял на вершине холма и вечер только начинал подкрадываться ко мне, мне почудилось, что все лагеря, в которых я когда-либо стоял, растянулись вокруг на мили и века. Я вдруг почувствовал на глазах слезы по тем людям — не похожим на принцев Янтаря, — прожившим короткую жизнь и превратившимся в пыль. Многие из них найдут свой конец на полях битвы мира.

Я вернулся в палатку Блейса, и мы допили бутылку вина.

Загрузка...