Девочка со спичками

Конференция

Двадцать восьмое и правда оказалось днем не из легких. Еще до обеда Соколов провел несколько изматывающих совещаний, но самого обеда так и не случилось, потому что в два часа он уже мчался на другой конец Москвы открывать Всероссийскую конференцию студентов по развитию нейросетей.

Университетский холл для выступлений гулко отзывался на каждый звук, как колокол. Огромный, неоново-голубой и абсолютно пустой, если не считать стульев и пуфиков, разбросанных по мягкому белоснежному ковру. Полупрозрачные стены давили холодом. Студентов пока не пустили внутрь, и Игорь с интересом осматривал помещение: с последнего его визита здесь опять все поменялось.

– Экспресс-архитектура, – усмехнулся Рома Крестовский, двадцатичетырехлетний паблик-менеджер президента, который отвечал за тональность и сценарии всех его выступлений и стримов. Рыжая шевелюра Крестовского сегодня по-щегольски лежала на боку, а веснушки на юном лице кричали о солнце, весеннем ветре и какой-нибудь глухой деревне в Тверской области.

– Да уж, – со смешанными чувствами отозвался Соколов. – В прошлом году было похоже на космический корабль, а сейчас… айсберг какой-то.

Часы на запястье Игоря засветились: «Рекрутов: „Все готово, можем начинать“».

Игорь посмотрел на Крестовского, и тот понял все без слов: стандартный протокол.

Через пятнадцать минут холл до отказа заполнился студентами. Они стояли вдоль стен, сидели на стульях и полу, шептались и шуршали, а Соколов с удивлением втягивал носом давно забытый запах джинсовых курток, дешевых кед Converse, попкорна, сигарет, рюкзаков и вписок – той далекой перевернутой жизни, в которой никто не следил за временем.

Когда вспышки камер перестали его слепить, в зале наконец наступила тишина.

– Что ж… – Игорь подошел к центру сцены – неровной и угловатой, бирюзовой, как лед в Патагонии. – Привет, Высшая школа экономики, программирования и робототехники.

В зале захлопали; студенты сворачивали приложения, видимые только им на тонких стеклах очков; полупрозрачные проекции парней и девушек – «аватары» – появлялись на пустых местах и начинали транслировать лайки и хлопки в воздух. Шустрили коптеры, снимая происходящее с разных ракурсов.

Соколов улыбнулся:

– Кто из вас знает, где я учился?

Позади него тут же стали появляться варианты ответов, которые складывались в трехмерные диаграммы и плавно вращались вокруг своей оси.

Президент обернулся и примирительно поднял руки:

– О’кей, о’кей, гуглить вы умеете!

Несколько человек засмеялись.

– Вы правы: я сменил три университета до того, как понял, чем на самом деле должен заниматься. Четвертый я закончил экстерном. Ваш.

Снова раздались аплодисменты, толпа оживилась и начала переговариваться.

– Но сегодня я пришел поговорить не о себе. Кому сейчас ответить на вопрос помогла нейронка?

Живые и виртуальные руки выросли в маленький лес, обозначая масштаб того, о чем говорил Соколов.

– Прекрасно. Теперь представьте: сорок пять лет назад, когда вас еще не было на свете, мы жили совсем в другом мире. Погуглите про вирус, потому что именно он стал первым толчком. Вы его не застали, я тоже – но есть много хроник того времени. Поверьте, это было очень страшно. Горы трупов в моргах. Людей не успевали хоронить.

Десятки глаз следили за его движениями. Он медленно подошел к краю сцены и стал ходить туда-сюда. Тишина и звук его шагов наполняли зал, только попискивали коптеры.

– При чем тут нейронки, спросите вы? Многие тогда потеряли работу, целые профессии исчезли, потому что мы не могли выходить из дома. Но появились и новые. Нейросети развивались стремительно, потому что вирус вынудил людей переизобрести себя и свое место в мире, коммуникации стали почти полностью цифровыми. Чуть позже, после нескольких войн и кризисов, Россия наконец превратилась в то Открытое государство, где мы живем сейчас: безопасный Интернет, социальный рейтинг, беспрецендентные льготы для программистов и ученых. Умные камеры на улицах и в кабинетах чиновников с круглосуточным наблюдением – и потому радикальное снижение уровня преступности и коррупции. Кто знает, что случилось потом?

Девушка с синими волосами вытянула светящуюся пикселями руку вверх:

– Эвелина Мур придумала «Лилабо».

– Правильно, – одобрительно кивнул Соколов. – Эвелина Мур, британская школьница из гетто, в разгар эпидемии на своем домашнем компьютере научила нейросеть проявлять свободу воли.

Лайки и хлопки в воздух из разных точек зала посыпались особенно интенсивно.

– Это был поворотный момент. Революция. И сегодня, в две тысячи шестьдесят пятом, мы имеем дело с ее последствиями. Спорим, вы даже не замечаете, насколько глубоко нейронки проникли в вашу жизнь. Расписание занятий? Составляет нейронка. Базовые науки и программирование? Преподают нейронки. Карьерный трек с учетом ваших способностей? Нейронка. Инвестиции? Нейронка рассчитает финансовую стратегию лучше вас. Подать в суд и выиграть иск? Запросто, а вы идите в бар с друзьями.

Студенты снова засмеялись.

– Вспомните три своих последних разговора с кем-нибудь. Прямо сейчас. Сколько из них – с живыми людьми, а сколько – с вашими ассистентами?

Зал затих. Соколов ожидал этой пронзительной тишины и усмехнулся про себя.

– Можно сказать, что сейчас мы стоим на пороге слияния машины и личности. И кажется, что это сделает нас новым видом. Сверхчеловеком, если хотите.

Студенты зашумели, начали перешептываться.

– Давайте-давайте, шлите мне свои вопросы. Речь сегодня не самая интересная, но осталась ровно одна минута пятьдесят секунд. Наберитесь терпения.

За спиной президента материализовался красный таймер и начал отсчитывать секунды.

– Какой урок человечество извлекло из всего этого? Очень простой. Одна идея может изменить мир. И сегодня мы охотимся за идеями массово, добываем их, чтобы выжить, – так же, как когда-то мы добывали нефть. Уверен, вам прямо сейчас приходят офферы от компаний со всех концов планеты.

Студенты молчали. Это было правдой: назойливые хантеры преследовали их с момента поступления во ВШЭПР.

– Но я надеюсь, – он посмотрел в зал особенно пристально, – что вы все-таки предпочтете открытую Россию остальному миру и будете генерировать свои идеи здесь. Так или иначе… – Игорь выдохнул. – Знайте, что, какой бы волей ни обладали нейросети, без вас им все еще не справиться. И конференцию они вместо вас не проведут – пока что. – Президент рассмеялся, и в этот момент его знаменитая улыбка как будто проникла каждому прямо в мозг, отпечаталась на сетчатках всех, кто на него смотрел, затаив дыхание. – Где бы вы ни оказались, что бы вам ни предстояло сделать, помните, как и Эвелина Мур, что на пути к цели вы больше и круче любых обстоятельств, которые вас окружают. Вы умеете мечтать о лучшем будущем. Вы делаете это прямо сейчас. И в этом ваша сила, которой нет и никогда не будет у нейросетей.

Соколов виртуозно владел навыком нравиться тем, с кем он разговаривал. Студенты сидели не двигаясь, и вдруг на задних рядах медленно начали хлопать. После этого громыхнул аплодисментами весь зал. Президент довольно сощурился в горячие софиты и вспышки приблизившихся коптеров.

Следующие десять минут Игорь по привычке отбивал вопросы разной степени смелости: все они ожидаемо копировали тысячи комментариев, которые оставляли люди каждый день под его стримами.

Те же шутки, те же узкие места, те же способы проверить его убеждения: он видел каждого из этих светлоголовых, одаренных, серьезных, смешливых, разбросанных по залу вчерашних подростков насквозь. И ему было невыносимо скучно. Но ни одним мускулом лица он этого не показал, и когда наконец десять минут истекли, Соколов повернулся и собрался спуститься со сцены.

– Игорь Александрович, можно? – Высокий студент в бежевой футболке поднялся с места: его рука взлетела вверх, как только Соколов занес ногу над ступенькой.

Президент обернулся и пересекся взглядом с говорившим. Длинная выгоревшая челка падала на стекла-хамелеоны в золотистой оправе. Соколов не видел глаз парня и насторожился: он любил смотреть в глаза и довольно успешно читал по ним мотивы собеседников. Понять, чего хочет этот персонаж, было невозможно.

– Да, конечно, – в ровном голосе Игоря ничто не выдавало беспокойства.

– Вы много говорите о свободе, об открытости цифрового мира – и упоминаете слияние человека и нейросети как закономерный процесс развития. Но что, если, – «хамелеоны» нагло блеснули в свете ламп, – человек становится цифровым не потому, что ему это зачем-то особенно надо? Мы все еще можем обходиться без нейросетей, а вот они без нас – никак. При этом вы – адепт теории слияния, которая не влечет за собой ничего, кроме еще более предметной и тотальной слежки, чем ведется за нами сейчас.

В зале начали переглядываться. Часы на руке Соколова ткнули его коротким:

«Остановить и вывести?»

Игорь проигнорировал автоответы «да/нет» и не выбрал ничего. Он вернул ногу на сцену и встал вполоборота к залу.

– Так в чем вопрос? – спокойно спросил Игорь.

– Закон номер сто сорок семь. Вы его подпишете? Если да, то это будет означать цифровой концлагерь для всех нас, с чтением мыслей и превентивными арестами. Можно будет считывать личную информацию людей без их согласия, любой техникой. И уголовные дела начнут заводить уже не за действия, а за мысли. Вы правда на это пойдете? Это и есть настоящая свобода в открытой России?

Ярость внутри Игоря всколыхнулась, а живот скрутило голодной болью: он только и думал о том, как покинет голубой зал и пойдет на показной «студенческий» обед в столовую, где возьмет огромный бургер, салат и, конечно, колу.

«Дыши. Дыши. Не важно, откуда он знает о сто сорок седьмом. Делай вид, что ничего не случилось».

Соколов с пониманием улыбнулся:

– Что такое свобода, по-вашему?

Он на мгновение перехватил взгляд Крестовского, который беспокойно заерзал в первом ряду: Соколов ступал на опасную почву, нарушая заранее согласованный сценарий, а подобное почти никогда не кончалось хорошо, хотя и влекло за собой всплеск комментариев и дополнительного внимания к каналам главы государства.

Студент, словно зачитывая параграф из «Википедии», ответил:

– Это возможность проявления субъектом своей воли в условиях осознания законов развития природы и общества.

– Верно, – в тон ему отозвался президент. – Как всеобщая открытость влияет на вашу свободу? Если вы не нарушаете закон, то никак. Я живу под камерами почти двадцать четыре часа в сутки, исключая сон и походы в туалет. Вы можете видеть всю мою жизнь в прямом эфире, но вы по-прежнему ничего обо мне не знаете. О чем я думаю? Какие планы строю? Что собираюсь сделать? Вот и сейчас вы задали вопрос, который касается моих мыслей и планов насчет закона сто сорок семь. Представьте, если бы я мог делиться с вами не только результатом своей работы, но и процессом, причем напрямую из собственной головы? Наверное, это добавило бы вам уверенности в завтрашнем дне. Почему вам интересно, что я задумал? Почему вы из-за этого переживаете? – Его глаза сузились и потемнели, как у зверя перед прыжком, вызывая мурашки у сидящих в первых рядах. – Страх. Вы боитесь, что я сделаю что-то, что не согласуется с вашей картиной мира. Вы боитесь потерять контроль надо мной. Вы боитесь за свою жизнь. Задайте себе другой вопрос: а чувствуете ли вы себя в безопасности в этом случае? Скорее всего, нет. Так вот, закон сто сорок семь – всего лишь маленький шаг на пути к глобальному процессу освобождения человечества от планов, которые может построить и воплотить, например, преступник. От ощущения опасности. От непредсказуемых последствий. Как в свое время мы пришли к революции в медицине через профилактику болезней и прививки, так и сейчас мы оказались на пороге следующего скачка: эры профилактики опасных и угрожающих обществу ситуаций. Нормальный виток эволюции, только и всего. Апдейт, если хотите. Так где здесь нарушение свободы? И да, спасибо за интересный вопрос.

Соколов снова безмятежно улыбался.

Парень в очках сжал спинку стула перед собой, проглотив сказанное. На него из толпы пристально смотрели телохранители президента. Другие студенты оборачивались и шептались.

– А что в этом дивном новом мире будут делать те, кто не захочет расшарить свои мозги на всеобщее обозрение? Какая роль предназначена им? – тихо спросил студент.

Соколов сделал вид, что не заметил вопроса, и, подняв руки, громко произнес:

– Что ж, ребята, желаю удачи! Вас ждет впереди много интересного, а мне пора. Конференцию объявляю открытой!

Толпа с облегчением зааплодировала, желая поскорее забыть о вопросе, который душным покрывалом повис в воздухе голубого холла. Этим бабочкам, беззаботным и легким, выросшим в прозрачном мире, что-то другое казалось странным и немыслимым – как, например, жить в лесу без воды и электричества.

Соколов, несмотря на сильный голод, передумал обедать и постарался как можно быстрее покинуть университет.

Когда они с Крестовским стояли, зябко подрагивая, на апрельском ветру в одних пиджаках во дворе университета и готовились сесть в разные машины, Игорь устало посмотрел на рыжего помощника. Тот через полупрозрачные очки-ассистенты быстро листал комментарии к только что прошедшему стриму.

– Ром, есть сигареты?

Крестовский удивленно посмотрел на президента сквозь светящиеся графикой стекла:

– Игорь Александрович, вы же давно бросили. Лет восемь как. И опять-таки… – Паблик-менеджер едва заметно указал глазами на зависших недалеко дронов, которые исправно продолжали снимать их в режиме наблюдения. – Сейчас у нас на повестке дня устойчивое развитие здоровья. Вам важно… кхм… соответствовать ожиданиям общества.

Соколов ощутил волну тошноты: сигареты были его слабым местом, с которым он не мог разобраться много лет, хотя давно не курил, а только мечтал об этом каждый раз, когда злился или нервничал.

– Да, ты прав. – Игорь поспешил отвернуться к черному автопилоту, который только что бесшумно подъехал к нему: он был похож на вытянутое острое веретено. Казалось, что авто почти парит над дорогой из-за утопленных в корпус колес. Двери машины распахнулись, обнажая уютный полумрак салона, в котором Соколову предстояло ехать в Кремль в полном одиночестве.

Машина хищно сглотнула его. Президент опустился в ее прохладные недра, как в болото, ощущая привычную боль в груди. Глядя в упор на красный огонек встроенной в автомобиль камеры, он тихо спросил:

– Как там реакции?

– Лучше, чем могли бы быть, – ответил Крестовский, не глядя на Соколова и все еще увлеченный чтением. – Как раз доделал для вас дайджест топовых комментариев – он на всех ваших девайсах. Продуктивного дня и до встречи.

Игорь кивнул, затем поднял руку. Автопилот закрыл двери и, рыкнув электрической имитацией мотора, утащил президента в холодное пространство промозглой весенней Москвы.