Девочка со спичками

Дело 56-689

Сидеть за столом полагалось ровно. В тишине огромной малообитаемой столовой мать укоризненно посмотрела на Игоря, а потом – на золоченые напольные часы. Без пяти восемь.

Подросток нехотя распрямился. Он висел на блестящей ореховой столешнице, раскачиваясь на самом краешке стула, – угрюмый, как взъерошенный грач. Стул под Игорем тревожно поскрипывал – терпеливый, старый, обитый узорчатым, затертым до блеска итальянским велюром.

Место рядом с третьей тарелкой – бледно-голубой, тонкого фарфора, с резным краем – как обычно, пустовало.

Мать туманным, невыразительным жестом балерины с картины Дега отмахнулась от кого-то невидимого и стала тереть виски.

Отец никогда и никуда не опаздывал – кроме этих воскресных ужинов раз в месяц. Иногда на полчаса, на сорок минут, а сегодня – почти на час.

«Мы теперь его бывшая семья, и он нам ничем не обязан», – цедила Арина, когда накрывала на стол и вытряхивала из выдвижной полки ворох кружевных салфеток. Она перебирала их и отбрасывала, потому что все они казались ей глупыми и безвкусными. Арина каждый раз готовилась к приходу бывшего мужа так основательно, словно он собирался вернуться навсегда.

– Может, он еще на работе… – осторожно предположил Игорь, но его тут же прервал писк входной двери.

Арина торопливо застучала по паркету каблучками пушистых домашних туфель, и все снова стихло.

В детстве молчание этой квартиры никогда не казалось Игорю странным – до тех пор пока он не попал в училище и не понял, что остальные люди живут совсем по-другому. Одногруппники поголовно ходили в очках и нейролинзах, которые Арина сыну запрещала; молодые курсанты громко хохотали над мемами из метавселенной, спорили с кем-то в Сети, сидели на энергетиках, много курили, отчаянно и весело ругались матом, не стесняясь старших по званию. Кроме того, они постоянно дрались и выясняли отношения, стараясь втянуть Игоря в очередной виток этих разборок. И уж точно никто из них не ездил с трех до семи лет каждый день в балетный класс на другой конец города – просто потому, что об этом мечтала его мать. Игорь всем сердцем ненавидел шесть балетных позиций и пике и у станка чувствовал себя беспомощной куклой, которую тянут в разные стороны – впрочем, так оно и было. Отец в то же самое время задумал вырастить из него настоящего мужчину – в своей особенной манере, отрицая любую принадлежность сына к себе, высокому чину из Минобороны. Александр Петрович никогда не помогал Игорю и не давал советов – «мужчина должен справляться сам, нечего ко мне бегать», – только смотрел куда-то сквозь сына и задумчиво постукивал ногтями по столу каждый раз, когда бывал им недоволен. А недоволен он был часто.

– Я ожидал от тебя большего, – снисходительно говорил Александр Петрович, и Игорь послушно забрасывал 4D-моделирование и брался за авиастроение. Копил дипломы по киберспорту, математике и физике, даже какие-то детские призы за искренне нелюбимый балет копил – но Игорю всегда казалось, что этого мало, чтобы понять, чего же все-таки хочет от него отец. Это была самая большая загадка его жизни, и в попытках ее разгадать он снова и снова натыкался на удивленно приподнятые брови, закрытую изнутри дверь в кабинет, неотвеченные сообщения и длинные гудки в свой день рождения. Был Игорь плохим или хорошим, старался ли стать похожим на отца или полной его противоположностью, прочесть мысли Соколова-старшего он не мог.

Ни в балете, ни в военном деле Игорь так и не преуспел, прихватив из танцевальной студии только идеально вышколенную осанку, а из военного училища – умение мало спать, отжиматься до темноты в глазах и отдавать честь по первому требованию. А еще он прекрасно научился врать, притворяться заинтересованным и программировать по ночам – потому что после семнадцати лет жизни все еще ладил с машинами гораздо лучше, чем с людьми.

Игорь прижался щекой к холодной поверхности стола. Мать с отцом о чем-то резко перешептывались в прихожей, ничего было не разобрать – и он вытащил из кармана шарик из прозрачного углепластика. Шар лениво переливался синим неоном.

– Кристин, – тихо шепнул Игорь, – покажи маршрут отца за последние два часа.

Над шариком всплыла микропроекция, замелькали кадры, шумящие пикселями, – Дворцовая, Фонтанка, какие-то желто-белые кабинеты, салоны разных машин, красноватая муть ресторана – отец, оказывается, уже поужинал с каким-то плотным невысоким воякой в форменном кителе, расстегнутом от духоты на две пуговицы. Запись то и дело прерывалась – не везде сеть была публичной, и камеры легко взламывались простым перебором паролей. Потом полчаса темноты, Кристин включила перемотку – видимо, отец заехал в управление, там сеть была закрытой. И вдруг вспышки света, какая-то брюнетка в ожерелье из гранатово-красных камней, голая, смеющаяся жутко и бесшумно прямо в уличную камеру через окно отеля, – и отец, который с улыбкой валит ее на кровать и подминает под себя.

Оторопевший Игорь крикнул:

– Кристин, хватит!

Отец возвышался в дверях столовой: тщательно уложенные светлые волосы с проседью, аккуратно подстриженные усы, тяжелый аромат духов – и молчал. Он никогда не опускался до того, чтобы заговорить с сыном первым.

Мать, как привидение, выглядывала из-за плеча отца – тихая и очень злая: Игорь понял это по едва заметному, но хорошо знакомому жесту – она впилась ногтями одной руки в тыльную сторону другой.

– Что. Ты. Наделал?

Невыносимо пахло рыбой, которую мать запекала вручную, сама, за несколько часов до ужина. Рыба так и осталась нетронутой и сейчас светилась розоватой податливой мякотью из-под фольги.

– Это… Кристин. Моя нейронка. Это вышло… случайно, – сглотнул Игорь. – Я… я могу показать, как она работает… Помнишь, в прошлом году я соревнование с ней выиграл…

– Я спрашиваю, что ты наделал?!

Мать абсолютно точно видела проекцию с брюнеткой несколько секунд назад – так же, как и отец.

– Арина, цыц! – отрезал Соколов-старший. – Это всего лишь безделушка. Херня от Игорька – как обычно. Правда, Игорек?

Вопрос он задал в пустоту, глядя куда-то поверх головы сына.

Игорь не мог поднять глаза на отца – но ему это было и не нужно. Он и так знал, что увидит.

Военный лишь снисходительно ухмыльнулся, словно перед ним было насекомое, и молча вышел из столовой.

– Делом займись уже, что ли, – бас отца прозвучал с порога так буднично, так обыкновенно, что от этого стало только больней.

Хлопнула входная дверь.

Арина медленно вошла в столовую и села. Потом взяла в руки приборы, положила себе кусок остывшей рыбы и начала есть.

– Он сказал тебе, что больше не придет, да? – спросил Игорь еле слышно.

Щеки Арины едва заметно блеснули от слез, когда она наклонилась над тарелкой и филигранно сплюнула на нее рыбью кость.

– Ровно сядь. – Мать продолжила есть, как будто ничего не случилось.

В столовой мерно тикали часы, и только полукруглые следы от ногтей кричали с руки матери.

Игорь не мог перестать смотреть на эти отметины – и сел наконец ровно.

В следующий раз – и в последний – он видел отца не так отчетливо: сквозь прокуренный воздух камеры военного изолятора.

Александр Петрович вошел, быстро пожал руки тем, кто допрашивал Игоря, а потом склонился и с высоты своего огромного роста что-то забормотал на ухо лысеющему коротышке без галстука. Гудели лампы под потолком, но и их звука было достаточно, чтобы заглушить монотонный шепот Александра Петровича. Иногда Соколов-старший лениво отмахивался от конвойного солдатика, как от назойливой мухи, – тот все пытался вывести его из камеры.

Игорь плохо различал лица людей, потому что к тому моменту не спал почти двое суток. Но даже спустя годы он все равно помнил запах отца в то утро – одуряющая смесь древесного угля с какими-то холодными, почти шаманскими травами. Запах вызывал в нем чувство почти религиозной покорности и в то же время яростный протест, желание раскрыть пошире окна и продышаться – а лучше выпрыгнуть в одно из них.

– Так-с, значит, Игорь Александрович. Новые детали появились. Давно вы планировали взлом? Кто-то поделился с вами данными? – добродушно спросил коротышка от дверей.

Еще один военный – угрюмый, светлобородый, с татуировкой скорпиона на тыльной стороне ладони – подошел и грохнул руками по столу:

– Будем признательную писать или нет?! Или по полной раскатаем? Кто тебе ключи слил?! Говори!

– Никто. Я вас взломал сам. Мне никто не помогал.

Его ответ потонул в хохоте коротышки, и вслед за ним рассмеялись еще несколько человек, как будто они были на каком-то светском рауте и Игорь очень остроумно пошутил. Отец не смотрел на него, только стал наговаривать коротышке чуть громче:

– … да он все детство этой херней страдал, но не всерьез, конечно…

– Посмотри на меня!

Камера зазвенела от крика: звук вырвался из тела Игоря, как взбесившийся пес, которого дразнили окровавленной костью. Он смотрел на отца сквозь дым и неоновое сияние потолка и ждал его взгляда – как и все эти годы. Взгляда взрослого, адресованного взрослому. Глаза в глаза.

Военные замерли, ожидая развязки, – и опять эти удивленно вздернутые брови, и перешептывания, и мерзкие смешки – и, наконец, почти тишина.

Александр Петрович зачем-то медленно зачесал пальцами волосы назад – волна древесного запаха докатилась до Игоря удушливым облаком и заставила сглотнуть подкативший к горлу ком слез.

– Сучонок! – Отец сплюнул под ноги и, махнув рукой, вышел из камеры.

Военные расхохотались, и громче всех смеялся лысеющий коротышка – и на щеках у него подрагивали маленькие ямочки, придающие ему сходство с бульдогом. Ловкие пухлые пальцы с темными волосками на фалангах сжимали серебристую металлическую папку, на которой сияла красная надпись:

Дело 56-689 ШП

Соколов Игорь Александрович

Взлом основной базы данных Министерства обороны с грифом

«А. Сверхсекретно»