Сама не знаю, как я вытерпела ещё один школьный день. Уроки тянулись будто жвачки, которые много поколений учеников клеили под парты.
Но вот наконец мы с Мерле двинулись домой.
– Мама спрашивает, не хочешь ли ты зайти к нам сегодня? – сказала Мерле, когда мы шли по каштановой аллее. – У нас на обед макаронная запеканка.
Я очень люблю макаронную запеканку Гитты, но тем не менее ответила:
– Сегодня, к сожалению, не получится.
Мерле с разочарованием посмотрела на меня, и я быстро распахнула тяжёлую входную дверь нашего дома. Прежде я никогда не отказывалась от приглашения Гитты, тем более на макаронную запеканку. Но сегодня я хотела как можно скорее поехать к Аурелии и обо всём её расспросить.
Поэтому я снова отказалась от маминого супа, приготовленного накануне, и положила в рюкзак яблоко и оставшееся печенье. А когда я бежала вниз по лестнице, из квартиры семьи Мерле слышались весёлый смех и звон посуды. И вслед мне нёсся чудный запах запеканки Гитты – даже заурчало в желудке. Я вышла из дома и села на велосипед. В этот раз малиновка не прилетела меня проводить, но дорогу я, в общем-то, знала.
Волосы развевались на ветру, а в животе распространялось покалывающее волнение: что сегодня может ждать меня на вилле Аурелии?
Прибыв на шоссе Азалий, я, как и накануне, провезла велосипед по палисаднику и, прислонив его к каменным перилам лестницы, взбежала по ступенькам ко входной двери. Но не успела я нажать на кнопку звонка, как вдруг услышала прекрасное пение. Из дома до меня доносились медленные и печальные звуки. Я прислушивалась к этому звучному голосу, замерев, точно околдованная. Кто же это так чудесно и грустно поёт?
Я машинально дёрнула за ручку синей двери, и та тихо приоткрылась. Я вошла в дом, и пение, становясь громче, поманило меня дальше. Я пересекла холл, скользнула в следующую дверь и оказалась на кухне. У окна, закрыв глаза, стояла Аурелия и пела. Казалось, она поёт кому-то невидимому в саду. Или в небе? Внезапно она умолкла и резко повернулась ко мне. Я почувствовала себя неловко и покраснела: не стоило, конечно, вот так заходить и слоняться по чужому дому.
– О Кайя! – воскликнула Аурелия.
Увидев, как она мне обрадовалась, я почувствовала облегчение: похоже, она не сердится на меня за то, что я накануне сбежала.
– Вы прекрасно поёте! – выдохнула я и, кажется, покраснела ещё сильнее.
– Как и ты, – ответила Аурелия. – И как все аваносты. Наши звонкие голоса – наш величайший дар.
– Все аваносты умеют так петь? – переспросила я, и Аурелия кивнула. – Обалдеть, – прошептала я. Вот, значит, откуда у меня голос и постоянное желание петь. Я не какая-то чудачка с непонятными странностями – я просто аваност! Постепенно я осознавала природу этого гнетущего чувства, что я не как все. – И мой отец тоже так пел? – Я должна была об этом спросить.
Аурелия кивнула. Но прежде чем я успела задать следующий вопрос, она сказала:
– Кайя, мне очень жаль, что вчера всё так некрасиво получилось. Слова Селии, должно быть, напугали тебя. Однако ещё больнее оттого, что моя подруга сказала правду. Последние несколько лет я жила здесь затворницей, оплакивая гибель моего Людвига – при этом в глубине души догадываясь, через что сейчас проходят мои соратники-аваносты. Я…
Бам! – послышалось где-то в доме, и мы с Аурелией вздрогнули от неожиданного шума.
– Что это было? – прошептала я.
– Звук доносился из гостиной, – сказала Аурелия и вышла из кухни. Я выглянула в окно: мне почудилось там какое-то движение.
– А ну-ка стой! – услышала я голос Аурелии. – Остановись сейчас же!
Я подалась ещё немного вперёд. Теперь мне была видна лужайка, по которой к задней стене сада бежал какой-то мальчик. Судя по всему, он был ненамного старше меня, впрочем, лица-то я его не видела – только вьющиеся тёмные волосы, выбившиеся из-под капюшона серой толстовки. Затем вдруг произошло нечто невероятное: на моих глазах тело мальчика стало меняться, сам он будто завращался вокруг своей оси, всё быстрее и быстрее, пока наконец не расправил крылья и не взмыл в небо огромной птицей. Его оперение отливало чёрно-фиолетовым, а кончики хвоста и крыльев словно были окрашены в сверкающий красно-розовый. Взмахивая крыльями, птица поднималась всё выше и выше – и вот она уже была совсем далеко от виллы.
– Вот это да! – выдохнула я, глядя птице вслед с разинутым ртом. Только чёрный ворон, метнувшийся за этой большой птицей, своим громким кра-кра моментально вернул меня в реальность. А это, случайно, не тот самый, с пятном на клюве? Что же тут было?
– Аурелия? – громко позвала я, но ответа не последовало. С дико колотящимся сердцем я бросилась из кухни, через холл и дальше в гостиную, где нас вчера ждала на диване Селия. – Аурелия? – снова позвала я. Гостиная была пуста, стеклянная дверь, ведущая в сад, – настежь открыта. Перед ней лежал опрокинутый столик. Наверное, он тогда и упал, когда мы услышали шум с кухни.
И в этот момент я увидела неподвижную фигуру, лежащую на светлых плитках террасы, и одновременно услышала и свой собственный пронзительный крик. Аурелия лежала ничком, широкая юбка веером прикрывала её ноги.
– Аурелия, – пробормотала я и опустилась рядом с ней на колени. Она не шевелилась. Всхлипнув, я осторожно коснулась её щеки. Веки Аурелии дрогнули, и она посмотрела на меня стеклянными глазами.
– Кайя, – прошептала она.
– Что случилось? – спросила я, и от волнения голос у меня едва не срывался на фальцет.
Но Аурелия не ответила и снова закрыла глаза.
Я наконец сообразила, что нужно делать, и поспешно вскочила на ноги.
– Я приведу помощь! – крикнула я через плечо, уже вбегая обратно в дом.
Я знала, по какому номеру нужно звонить в случае чрезвычайной ситуации: об этом всё время твердили и мама, и школьные учителя. В гостиной на маленьком столике рядом с кушеткой я сразу увидела старомодный телефон. Дрожащими руками я набрала номер экстренной службы, волнуясь, объяснила женщине-диспетчеру ситуацию с Аурелией и даже смогла назвать улицу и номер дома. На том конце провода сообщили, что экипаж скорой помощи уже отправлен.
– Помощь скоро прибудет, – сказала я, вернувшись к Аурелии. Её веки снова чуть дрогнули, и теперь она смотрела на меня, приоткрыв глаза, а её губы слегка шевелились. Сначала я ничего не могла понять, но потом наклонилась к ней и услышала, как она с трудом проговорила:
– Он… украл… моё волшебное перо.
– Тот мальчик в толстовке с капюшоном? – переспросила я. – Он украл у вас перо? Я видела, как он превратился в большую птицу и улетел!
По лицу Аурелии пробежала тень.
– Это горный аваност. – Её голос становился еле слышным.
Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Волшебное перо? Может, Аурелия просто сильно ударилась головой и теперь не в состоянии ясно мыслить?
Я снова погладила её по щеке. Но Аурелия больше не открывала глаза, и её дыхание стало поверхностным. И вот тут мне стало очень страшно: а вдруг она так сильно ударилась, что ей не смогут помочь, и я больше ничего не узнаю о жизни аваностов и о своём отце?
Слёзы навернулись мне на глаза, и я вздрогнула, когда на террасе вдруг появились двое мужчин в ярко-красных жилетах, осторожно отодвинули меня в сторону и положили Аурелию на носилки. Их голоса казались мне неразборчивым шумом. Я не отпускала руку Аурелии, когда её выносили из дома. У садовых ворот стоял фургон скорой помощи.
– Куда вы её повезёте? – спросила я, наконец снова обретя голос. Мы уже стояли перед распахнутыми дверцами автомобиля.
– В госпиталь Святой Марии, – ответил один из санитаров. – Передай родителям. А нам нужно спешить.
Именно в этот момент Аурелия снова открыла глаза и сжала мою руку. Я наклонилась к её лицу.
– Кайя, моё волшебное перо… – слабым, но настойчивым голосом просипела она.
А потом носилки с Аурелией Певчей исчезли за громко хлопнувшими дверцами машины. У меня по щекам текли слёзы, оставляя на моём свитере тёмные капли.
Когда фургон скорой помощи скрылся за поворотом, я, скованная страхом, некоторое время неподвижно сидела на ступеньках перед домом. Только когда появился любопытный воробей и запрыгал по садовой дорожке, во мне что-то шевельнулось и начало обретать форму, пока не превратилось в чёткую картинку: бегущий по лугу похититель в серой толстовке с капюшоном.
Это меня и поразило – ведь я хорошо знаю эту толстовку. Да и у меня самой такая есть! Потому что на спинеотпечатан логотип нашей школы: в кружке – старое школьное здание с башенками в форме луковиц и флюгером, вокруг кружка – крупными буквами надпись ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА ШИЛЛЕРА, и за последней А – большеглазая сова с учебником под крылом. Почему мне только сейчас вспомнилась эта важная деталь? Ведь получается, что похититель учится в моей школе! А это также означает, что в моей школе учится ещё один аваност, и я не единственная, у кого есть эта особенность!
– Надо найти этого мальчика, – сказала я самой себе и, решительно хлопнув себя по бёдрам, вытерла рукавом слёзы и расправила плечи. Тоненький лучик надежды пробился сквозь тёмные тучи. Аурелии в госпитале наверняка помогут. Возможно, уже сейчас она лежит на больничной койке под присмотром медиков. А я могу ей помочь, только разузнав о местонахождении её волшебного пера.
Каким-то чудом мне удалось запереть дверь дома Аурелии и спрятать ключ под цветочный горшок на верхней площадке лестницы. Прежде чем сесть на велосипед, я позвала малиновку Робина. Он не появился, и я почувствовала себя ужасно одинокой.
Поэтому я была рада, когда наконец устроилась на скамейке рядом с мамой и сосредоточилась на ужине.
– Кайя, в тебе определённо что-то бурлит, – сказала мама, когда наши тарелки опустели. – Я же вижу. Ты не проронила ни словечка.
– Ой, да ладно, – отмахнулась я, надеясь, что улыбка у меня получилась естественной.
Но мама не отставала:
– И к супу, который я тебе на обед оставила, ты даже не притронулась.
– А я макаронной запеканкой Гитты пообедала, – ответила я, и мне тут же стало стыдно. Я не люблю лгать маме, но именно сейчас мне ничего другого в голову не пришло. К тому же у Гитты сегодня действительно была на обед макаронная запеканка – правда, меня там не было.
– Ладно, – со смехом сказала мама. – С макаронной запеканкой Гитты моему супу, конечно, не тягаться.
Я только кивнула.
Мама хлопнула в ладоши:
– А знаешь что? Я сейчас сделаю горячий шоколад с корицей. А потом мы сыграем в птичий квартет. Это отвлечёт нас обеих от тяжёлого и насыщенного событиями дня.
И вот она уже стоит у плиты и помешивает в кастрюле молоко. Я пошла в гостиную за картами. Перед стеллажом с нашими играми и книгами я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Я уже не была уверена, смогу ли и дальше хранить тайну об аваностах.