Deus Ex: Чёрный свет

1

ОБЪЕКТ 451 – АЛЯСКА – США

— Что ты помнишь? — спросил женский голос, вкрадчивый и спокойный, в котором слились материнская забота и властная строгость.

Он открыл рот, чтобы ответить, но у него вырвался только слабый сухой всхрип. Ему было так тяжело, как если бы он разучился пользоваться собственным голосом. Он оставил попытки заговорить и вместо этого попытался сосредоточиться на словах женщины, найти её в комнате.

— Не торопись, — сказала она ему, а затем приказала кому-то другому: — Дайте ему воды.

Всё вокруг заполонила белая бесконечность, расплывчатая, яркая, но не слепящая; если бы воздух не был тёплым и неподвижным, он бы решил, что находился в арктической тундре, простиравшейся до невидимого горизонта. По краям поля его зрения стекали потоки золотых иконок, исчезавших одна за другой. Он почти поднял руку, чтобы смахнуть их, как капли дождя с ресниц, но вспомнил, что они проецировались напрямую в его глазной протез.

Перед ним появился призрачный силуэт руки — чёрной, как тень, с движущимися, дёргающимися пальцами. Рука снова упала, и он понял, что лежал в постели, а вниз его тянула сила гравитации. Тундрой был высокий потолок, до которого было не дотянуться. Он почувствовал, как механизм под матрасом плавно поднял его туловище под углом.

В поле его зрения вплыли другие призраки. Человеческие силуэты.

Он вздрогнул при виде незнакомцев из-за смутного инстинкта бежать или броситься в бой, и он не мог сразу сообразить, что вызвало такую реакцию. Причина крылась в тлеющем воспоминании, которое растворилось, прежде чем он сумел за него ухватиться. Это его обеспокоило.

Робоманипулятор пододвинулся ближе, протягивая бутылку прозрачной жидкости, и он потянулся ей навстречу, пропуская насадку под губу. Прохладная свежая вода смочила его пересохшее горло, оставив лекарственный привкус на языке. Он как будто пил воду впервые за сотни лет, и какое-то время он просто наслаждался приятным ощущением.

А потом течение воды воскресило другое воспоминание. Внезапно он начал тонуть в ледяной солёной воде, холод наполнял его горло и лёгкие, чудовищная сила сдавливала его гигантской рукой. Он поперхнулся, выплюнул воду, задыхаясь, захлёбываясь рвотой, и рванул вперёд. Какие-то прикреплённые к сенсорам на его горле и груди провода натянулись, какие-то оторвались, обрушив на мониторы у изголовья кровати противоречившие друг другу сигналы.

Его накрыла волна паники, под бешеным напором которой пала его воля. Он узнал хватку смерти, он точно знал, что это она, потому что он её уже чувствовал, и не один раз.

Первый раз она была котлом, полном лезвий и пламени, которые рвали его на куски изнутри и снаружи, изменив его навсегда. Он выкарабкался. Чудом.

Во второй раз она была холодом, грозившим раздавить его, не оставив от него и следа.

Теперь он начал вспоминать. Воспоминания приходили не чёткой цепочкой событий, секунда за секундой, а вспышками бессвязных сцен, хаотичным набором ослепляющих, болезненных моментов, сцепленных между собой, как жемчужины на нити.

Рёв металла, продавливаемого колоссальной массой арктического океана. Пронзительные крики сумасшедших и умирающих. Громовые удары его угасающего пульса. Копья света, пронзающие прозрачные бурные воды. И кошмарное осознание, полная уверенность в том, что он умрёт здесь и никто не сможет этого предотвратить.

У него медленно выкристаллизовалась мысль: «Я должен был умереть».

Его искусственные глаза приспособились к обстановке; по мере того как возрастало разрешение изображения, цвета комнаты менялись. Нырнув на глубины сознания в обход всех страхов, он нашёл стальную непоколебимость, которая его не оставила. Он уцепился за это чувство.

Следующий вдох дался ему с трудом, но зато он был осознанным. Он взял контроль над сбивчивым дыханием и сосредоточился на успокоении бешеного пульса. Как только его сердцебиение замедлилось, иконка, которая мигала с тревожным сообщением в углу поля его зрения, погасла. У него проступил пот, и он с усилием сглотнул слюну.

— Я помню море. — Это были первые его слова за месяцы. — Холод.

— Тебе очень повезло, что ты выжил, — сказал другой голос. На сей раз говорил мужчина, с акцентом, в котором слышалась северо-западная картавость, тогда как у женщины акцент больше походил на южный. Эти выводы он делал на автомате, по давней закоренелой привычке выискивая в словах собеседников информацию, хоть какие-то зацепки.

Он снова моргнул, и теперь он видел их отчётливее: среднего роста женщину с белым шарфом, обвязанным вокруг загорелого лица, и бледного изнурённого мужчину. Оба носили докторские халаты и держали в руке по цифровому планшету. За их спинами парил на тихо жужжавших пропеллерах дрон размером с бейсбольный мяч, который снимал всё в комнате на камеру с голубым объективом.

Женщина заговорила с отстранённой профессиональной улыбкой:

— Ты уже был клинически мёртв, когда тебя выудили из океана. Но холод воды и твой «Страж RX» удерживали тебя в состоянии, из которого тебя ещё можно было вернуть в мир живых. И тебя спасли.

— Очень многим повезло гораздо меньше, — сказал мужчина с ощутимым упрёком.

Не зная, что ответить, он откинулся на матрас и оттолкнул бутылку. Его мысли всё ещё блуждали и перемешивались, и когда он закрывал глаза, он видел лишь поток бессвязных обрывков, которые никак не выстраивались во внятном порядке. Он снова посмотрел на свои руки: два идентичных чёрных протеза, которые крепились к его плечам. Когда-то они были гладкими, отполированными, но сейчас они были испещрены царапинами и впадинами. Он пытался вспомнить себя до установки этих протезов, но пока что на месте воспоминаний о руках из плоти и крови зияла дыра.

Коснувшись обнажённой груди, он наткнулся на шрамы, но снова не нашёл связанных с ними воспоминаний. Ему казалось, что натуральная часть его тела была такой же искусственной, как протезы из металла и пластика.

— Что-нибудь ещё? — спросила женщина. — Может, ты вспомнишь ещё что-нибудь?

В памяти внезапно всплыло имя:

— Дэрроу.

Врачи переглянулись, поняв друг друга без слов.

— Ты знаешь, кто это? — спросила женщина.

— Он умер там.

Сфокусировавшись на стене за этой парочкой, он вдруг понял, что смотрел на окно, за которым простирался заснеженный пейзаж. Практически полное отсутствие цветов вокруг, комната, эти двое перед ним — всё вместе это высвободило ещё один обрывок воспоминания: он вспомнил, что был в другой белой комнате. И с ним был кто-то, кто был ему дорог. От этого воспоминания он почувствовал укол горьких чувств, которые у него не получалось осознать. Он тряхнул головой, прогоняя их.

— Ты можешь сказать, как..?

— Меня зовут Адам Дженсен, — резко ответил он на вопрос, который ему не успели задать. — Я помню, кто я. Но я не помню, где я.

Через день врачи (женщину звали Рафик, а мужчину — МакФедден) решили, что он достаточно пришёл в себя, чтобы его можно было перевести из послеоперационной палаты в главное здание. Они назвали это здание лечебным учреждением, но оно не было похоже ни на одну из больниц, в которых бывал Дженсен.

Рафик рассказала Дженсену, что когда-то он был полицейским, и он день за днём вспоминал всё больше моментов из старой жизни.

Это учреждение напоминало ему психиатрические больницы для заключённых, в которые он, будучи полицейским, отправлял невменяемых преступников. И ему было не по себе от мысли о том, кем, в таком случае, его видели врачи.

Когда Дженсен спросил их, есть ли у него близкий человек, с которым он мог бы поговорить, они сказали ему, что не нашли сведения о таковых, но он мог позвонить, куда пожелает Повинуясь инстинктивному порыву, он сказал, что не помнил ни одного номера. Он солгал; на самом деле он просто не хотел, чтобы они подслушали его разговор. Его инфолинк находился в перманентном офлайн-режиме, и он не сомневался, что эту и другие потенциально опасные аугментации ему отключил местный персонал.

Объект 451 состоял из готовых модулей, которые сложили в уродливую геометрическую кучу. Находился он в пустоши полуострова Кеная. За два десятка лет, беспрепятственно выкачивая ресурсы и активно загрязняя природу вокруг, корпорации превратили этот район Аляски из лесного ковра в голую тундру с полумёртвыми кустарниками, разбросанными по покрывалу грязного серого снега. Благодаря своей удалённости от цивилизации и малонаселённости Канай стал одним из дюжины регионов, которые Всемирная организация здравоохранения выбрала для возведения объектов вроде 451-го. Формально они назывались «учётными клиниками», но, походив по коридорам и насмотревшись на высокие заборы, Дженсен подобрал для них другое, куда менее благовидное название.

Здесь находились люди самых разных национальностей, профессий, возрастов, происхождений. Объединяло их одно: у всех здесь были аугментации — протезы рук и ног, кибернетические глаза или нейроимпланты.

В эту клинику её обитателей утрамбовали так же, как спихивали вместе жителей трущоб, времянок и лагерей беженцев в руинах, оставленных после канзасских пыльных бурь или флоридских потопов. Первое время все «подучётные» — никто не называл их пациентами или заключёнными — держались от Дженсена подальше, так что ел в столовой и ходил по двору под блёклым дневным светом он в одиночестве.

И его это устраивало. Ему нужно было время и свободное личное пространство, чтобы собраться с мыслями, чтобы выстроить все всплывшие воспоминания в подобие связной истории. Сам процесс был странным: иногда они приходили медленно, иногда — рывками. Но постепенно, фрагмент за фрагментом, Дженсен восстановил их. Макфедден равнодушно высказал своё мнение Дженсену о том, что поскольку тот пролежал в коме несколько месяцев, вряд ли ему когда-либо удастся полностью восстановиться. «Никто не может обмануть смерть дважды», — сказал врач.

— Позволю себе не согласиться, — ответил Дженсен этому воспоминанию. Его выдох вознёсся белым облаком пара.

— Что?

Он обернулся, глядя на приближавшегося к нему крепкого мужчину в парусиновых туфлях, которые выглядели слишком тонкими для холодного воздуха и промёрзлого асфальта. Лицо у него было круглое, покрытое плотным, густым загаром, который появляется лишь у тех, кто годами работает на открытом воздухе, и поросшее неухоженной бородой, голова — лысой и неровной. Дженсен чувствовал себя увереннее, чем подходивший. Встретив его взгляд, он увидел, что у мужчины были свои, натуральные глаза. В них читались любопытство и настороженность.

— Ничего, — сказал Дженсен. — Мысли вслух.

— Понятно.

Мужчина подошёл к забору и прижал к нему ладони. Как и у Дженсена, от плечей до кончиков пальцев конечности у него были механические. Но у Дженсена кибернетические руки выглядели мускулистыми и изящными, а у его собеседника они походили на грузные, неуклюжие стрелы экскаватора, которые уменьшили в размерах, чтобы привинтить к человеческому телу. Он взялся за забор, точно клешнями, сплошными толстыми кистями, на каждой из которых было по два больших пальца. Металлические звенья забора крякнули под его хваткой.

— Вот это видок, — сказал он.

— Без забора смотрелся бы лучше, — ответил Дженсен.

— Аминь, — с чувством ответил мужчина, а затем повернулся к нему и протянул руку для рукопожатия, как будто Дженсен правильно ответил на незаданный вопрос: — Меня тут называют Стакс. Ты Дженсен, да?

— Ты знаешь меня? — пожал ему руку Дженсен.

Стакс кивнул на клинику, в сторону двух одетых в тёплые куртки санитаров, которые наблюдали за ними на пару с дроном, который лениво парил над их головами:

— Я слышал, как они тебя называли по имени.

Изучив санитаров взглядом, Дженсен заметил у них дубинки-электрошокеры и парализующие пистолеты «Кайфолом» в кобуре. Никто здесь не мог ответить, зачем лечебному учреждению ВОЗ нужны были вооружённые охранники. Впрочем, ни у одного из санитаров не было аугментаций — должно быть, они сильно нервничали, будучи окружёнными аугментированными людьми. Он отвернулся от них.

— Ты с Западного побережья?

Его собеседник на мгновение усмехнулся:

— Точно. Понял по тому, как я говорю?[1] — И он продолжил, не дожидаясь ответа: — Да, я из Сиэтла. Жил там с самого рождения, пока не… — он помрачнел. — Ну, знаешь. Я был верхолазом. Здания строил и всё такое. А ты?

— Я был копом.

Стакс снова кивнул:

— Так и понял. У тебя это на лбу написано. — Он помолчал, тщательно подбирая слова, которые собирался произнести дальше. — Тут многим интересно. Раньше тебя никто не видел, а потом бац, и ты появился. У людей возникли вопросы.

— Дай угадаю, ты вытянул жребий «Кто пойдёт говорить с новеньким».

— Что-то вроде того, — усмехнулся Стакс и продолжил. — Многие из нас тут уже довольно долго. Некоторых везунчиков отсюда увозят… А вот новых людей тут особо не появляется, понимаешь?

— Нет, не понимаю, — сказал Дженсен, выжидательно глядя на него. — Я же сказал, я тут новенький.

Стакс смерил его взглядом:

— Не совсем. В смысле, ты тут тоже уже довольно долго, только ты был заморожен. Тут таких несколько в крыле для коматозников, так и не очнулись. В отличие от тебя. Мы их называем спящими красавицами.

— МакФедден сказал, что мне повезло, — сказал Дженсен, чувствуя хлёсткие удары морозного ветра по плечам. Он натянул плотнее выданную ему клиникой списанную армейскую куртку. — Я себя везучим не считаю.

Стакс заговорил уже другим тоном:

— Тут болтают про тебя и других спящих красавец, что вы были там, прямо в эпицентре, когда всё это случилось. В Арктике. Это правда?

Ледяная солёная вода и сокрушительное давление. От этого воспоминания у Дженсена всё сжалось внутри.

— Панхея, — сказал он неожиданно для себя. И произнеся это слово, он как будто открыл шлюз, через который хлынул поток новых путаных воспоминаний, затмеваемых центральным образом дыры в океане, бездонным чёрным колодцем с пустотой. Он стряхнул это ощущение. — Да. Я был там.

Стакс посуровел:

— Ты в этом участвовал?

— Нет, — ответил Дженсен, одновременно солгав и сказав правду. Он поднял механическую руку: — Все мы в этом участвовали, разве нет?

— Что правда, то правда. — Мрачный взор собеседника затуманился. — Я… в тот день я потерял жену и дочь.

— Мне жаль.

Стакс слабо вздохнул, мысленно находясь где-то далеко:

— Мне тоже.

Дженсен сменил тему:

— Давно ты здесь?

— С того самого дня, — отпустил забор и отступил Сакс. Дженсен заметил, как санитары тут же расслабились. — Я многое потерял здесь, — постучал он по виску толстым металлическим пальцем. — Я знаю, чтобы восстановиться, нужно время. Но я думал, что к этому моменту уже восстановлюсь. — Он посмотрел на двух охранников и грустно улыбнулся. — Они боятся, что я выкину какой-нибудь номер. Выломаю дыру в заборе и сбегу.

— Правильно боятся? — поднял голову Дженсен, когда упали первые капли грязного дождя. В ответе Стакса чувствовалась тяжесть всех бед мира:

— Может быть. Однажды. — Он направился к зданию. — Пошли. Тут слишком холодно.

Но стоило Дженсену приготовиться последовать за ним, как он увидел третьего охранника, подошедшего к первым двум. Со строгим видом окинув двор взглядом через монокуляр, он нашёл Дженсена и зычно окликнул его:

— К тебе пришёл посетитель.

Дженсен стиснул челюсти. «Кто знает, что я здесь?»

— Особо не надейся, — мрачно сказал Стакс. — Поверь, это не то, чего ты ждёшь, — прибавил он, прочитав вопрос во взгляде Дженсена. — Вообще ни разу.

Дженсена отвели в незнакомую ему часть клиники: нижний этаж, которого не касался дневной свет и в котором тусклое свечение люминесцентных ламп облепляло всё мутным пластиковым слоем.

Охранник открыл дверь, и Дженсен вошёл в комнату, которая не могла быть ничем иным, кроме как комнатой для допросов. Посреди комнаты стоял металлический стол, привинченный к кафельному полу, а над ним за защитным стеклом нависала гроздь следящих устройств. С его стороны стола стоял металлический стул, у противоположной — такой же стул, только занятый тощей невысокой женщиной в простой чёрной куртке и брюках. Когда он вошёл, она не подняла взгляда от цифрового планшета. Холодное свечение экрана отражалось на её молочно-бледном лице, обрамлённом короткими огненно-рыжими волосами. На её коже виднелись следы от нейроимплантов, её правая рука — такая же тонкая и с такими же длинными пальцами, как у натуральной руки-близнеца — была сделана из матовой стали. Намётанным полицейским взглядом по её манере держаться и одежде Дженсен определил, что она правительственный агент.

Он опустился на стул, не дожидаясь приглашения, и потёр щетину на подбородке. Женщина мельком глянула на него и вернулась к чтению. Тишина затягивалась, и это заставило Дженсена поджать губы. Игра в молчанку была одним из первых приёмов допроса, которому учили в полицейской академии: иногда молчание собеседника заставляло преступника заполнить тишину словами и, попутно, выдать что-то важное.

Дженсен был не в настроении для этого дилетантства. Он наклонился к женщине, сверля её взглядом:

— Если уж заставляете меня ждать, хотя бы принесите кофе.

На её лице как будто проскользнуло подобие ухмылки. Оно исчезло, прежде чем он смог в этом удостовериться, и она нажала своим длинным пальцем на дисплей планшета. Из-под стола донеслось пронзительное жужжание, и безо всякого предупреждения его правая рука рухнула на крышку стола и прижалась к ней, плотно удерживаемая невидимой силой.

На этой руке он носил стальной браслет — ещё с момента пробуждения в послеоперационной палате. Доктор Рафик заверяла его, что он был нужен исключительно в целях мониторинга его медицинских показателей. Дженсен на это не купился, поскольку видел такой же браслет на Стаксе и остальных обитателях объекта 451, но ему в голову не приходило, что он мог служить наручником. Похоже, в стол был встроен электромагнитный генератор, который удерживал на месте его руку. А женщина при этом сидела на достаточном расстоянии от него, чтобы он не мог её достать свободной рукой.

— Все ваши агрессивные аугментационные системы были отключены после вашего пробуждения, — сказала она, подтвердив его подозрения. Её акцент был среднезападным и при этом неброским. Она положила планшет на стол и вытащила из кармана кожаный чехол, раскрыв его и показав значок и удостоверение. Дженсен успел заметить и матово-чёрную рукоять пистолета, торчавшую из подмышечной кобуры. — Агент Дженна Торн, Министерство национальной безопасности США.

— Федеральная охранная служба… — прочёл он цифровое удостоверение. — Я думал, вы всего лишь охранники.

Значок нырнул обратно в карман.

— Наши полномочия в последние несколько лет существенно расширились.

— Точно… — Он кивнул на браслет. — Агент Торн, вы думаете, от меня будут неприятности?

— Это стандартная мера предосторожности.

Она посмотрела на потолочную гроздь следящих устройств, и Дженсен увидел, как та повернулась, чтобы камера сфокусировалась на нём и приблизила изображение.

Он сохранял спокойствие. Пускай играется с манипуляциями, сколько влезет. У неё была нужная ему информация, а у него — информация, нужная ей.

— Вы знаете, почему вы здесь?

— Говорят, потому что мне повезло.

Торн продолжила, как если бы не слышала ответа:

— Объект четыреста пятьдесят один входит в сеть лечебных учреждений, возведённых для того, чтобы помочь жертвам Панхейского инцидента с интеграцией в общество.

Адам невольно сощурился:

— Так они его назвали? «Инцидентом»?

— Давая вещам названия, мы забираем их силу воздействия, — ответила Торн. — «Одиннадцатое сентября». «Виламское суперземлетрясение». «Ураганы пятой категории». «Инцидент». То, что мы назвали, мы можем нащупать, взять и закрыть в ящике. Это важный психологический механизм, который помогает людям справиться с бедой и восстановиться после неё.

— По моему опыту, этого недостаточно.

— И опыт у вас богатый, не так ли? — кивнула она. — У вас за плечами порядочное число катастроф. Та ситуация в Мексикантауне, когда вы служили в детройтском спецназе, нападение террористов на «Шариф индастриз»…

— Это были не террористы, — возразил он и осёкся. Он подставил себя под удар. Поэтому он тут же сдал назад, подошёл с другой стороны: — Судя по всему, вы многое обо мне знаете. Поможете тогда мне кое-что сделать? — он указал пальцем на лоб. — Скажем, вспомнить, где я был весь последний год?

Торн развела руками:

— Вы были здесь, мистер Дженсен. Насколько я поняла, вы здесь медленно выкарабкивались из комы, в которой вы находились, когда вас выловили из Северного ледовитого океана. — Она наклонилась вперёд. — Меня интересует то, где вы были до этого заплыва. Что вы делали в Панхее и какую роль сыграли в её разрушении?

— Я не помню.

Он солгал, и они оба это знали.

Панхея была экспериментальной программой для контроля климата, ключевым элементом в проекте по обращению вспять эффектов глобального потепления. Она представляла собой выросший со дна океана огромный комплекс, в котором множество сложнейших систем использовали различные методы, включая регулирование океанических течений и насыщение воды железом, наращивание таявшего арктического пакового льда.

Но, конечно, это было официальным прикрытием. Дженсен не сомневался, что люди, которые задумали Панхею и воплотили этот замысел, искренне руководствовались благими намерениями. Но другие люди извратили его, используя станцию как фасад для своих зловещих операций.

Его личный крестовый поход за правдой о нападении на «Шариф индастриз», которое едва не стоило ему жизни, завершился в конце 2027 года, когда Дженсен прибыл к этому колодцу в океане и узнал, что на самом деле таилось на его дне: интеллектуальные машины, которые использовали похищенных людей как запчасти, устройства, созданные бессердечной тайной организацией, скрывавшейся в тени человеческой цивилизации на протяжении веков.

И все эти устройства были плодами замыслов одного обиженного гения, которого отвергло его главное изобретение. Он был Франкенштейном, жаждавшим убить созданное им чудовище, Дедалом, который хотел оторвать собственные крылья.

— Вы присутствовали при смерти Хью Дэрроу? — скальпелем рассёк воздух вопрос Торн.

— Я не помню, — повторил он. Но он помнил. Он был там, он смотрел на устроенную Дэрроу катастрофу из первого ряда.

Из-за того что Дэрроу не мог воспользоваться собственным изобретением в силу редкого генетического заболевания, он, человек, которого некогда называли отцом аугментационных технологий, замыслил нечто грандиозное — то, от чего захватывало дух и мороз шёл по коже. Он сумел подключиться практически ко всем аугментированным людям планеты разом с помощью тайно установленных им биочипов, запустивших страшный нейрохимический дисбаланс, который привёл к искусственно спровоцированному психотическому срыву. В порыве временного безумия те, у кого были установлены биочипы, были охвачены инстинктами бежать или бросаться в бой, полностью утратив способность рационально мыслить. Когда они очнулись, они увидели смерть и разрушения, которые пожарами пронеслись по городам, сломили жизни и нанесли незаживающие раны человечеству. Дэрроу хотел показать миру, что его изобретение было опасной ошибкой, чтобы люди его испугались, — но помимо этого был у него и другой мотив: ожесточённость из-за того, что он остался позади, подстегнувшая его выплеснуть свой гнев… и миллионы людей до сих пор расплачивались за эту вспышку гнева.

По какой-то причине Дженсена обошла стороной волна безумия, которая захлестнула в своё время Стакса и других обитателей Объекта 451, а также аугментированных за его пределами. Воплощение плана Дэрроу было прервано, но он всё ещё приносил страдания.

И, что хуже всего, те, кто стояли за Дэрроу, те, кто хотели использовать биочипы для того, чтобы управлять аугментированными, а не уничтожать их… они всё ещё были на свободе.

— После Инцидента, после всего нанесённого ущерба, Панхея неизбежно должна была разрушиться… Но у нас есть доказательства того, что вы были в центре этого комплекса незадолго до крушения его структурной защиты. — Торн наклонила голову, изучая Дженсена взглядом пустых кибернетических глаз, походивших на кукольные. — Что вы там видели? Как вы оттуда выбрались, когда отключились системы, защищавшие от наводнения?

— Я не…

— …не помните, да, вы уже говорили, — перебила его Торн. — Дэрроу сошёл с ума. Он заслужил то, что с ним произошло. После того, что случилось, никто не будет с этим спорить. Но вот потеря Панхеи… С ней связано множество неразрешённых проблем. Колоссальная вина, которую пока ни на кого не возложили. Понимаете, о чём я говорю?

— Я прибыл туда, чтобы остановить его, — сказал Дженсен и сразу пожалел об этом. — И из-за этого я чуть не умер. Больше мне нечего рассказать.

— Неужели? — приподняла бровь Торн. — То есть, раз Дэрроу где-то там утонул, мы должны просто забыть обо всём? Так, по-вашему?

Он поёрзал на стуле и нахмурился: его рука осталась неподвижно лежать на том же месте.

— Это вы тут рассуждали о том, как справиться с бедой и восстановиться после неё.

— Чтобы это было возможно, мы должны выяснить, кто помог Дэрроу сделать то, что он сделал. Он был миллиардером, но его финансовые ресурсы не были бесконечными.

Дженсен усилием заставил себя сохранить равнодушное выражение лица. Обрывки воспоминаний всплывали в его памяти, когда он меньше всего это ждал, вызванные из забытья словом, звуком или запахом. Когда Торн заговорила о Панхее, то, что он бы предпочёл бы забыть, навалилось на него, обретя ясную форму.

Поначалу Дженсен испытывал жгучий гнев, толком ни на кого не направленный. Его ярость рвалась обрушиться на смутных призраков. Но с каждым прошедшим днём, с каждым часом они становились всё чётче.

Иллюминаты. Это было старинное слово, связанное с противоречивыми значениями, недомолвками и выдумками. Его использовали как всеобъемлющий термин, который обозначал клику стариков, заправлявших миром, самопровозглашённой элитой, которая управляла массами хитростью и силой. Десятилетия публикаций беллетристики и полуправд превратили их в легенду, в страшилку, теорию заговора, выдуманную для легковерных людей.

Но выдумка была реальностью. Дженсен заплатил за эту истину кровью после нападения на «Шариф индастриз» и того, что было дальше. Несмотря на то, что Хью Дэрроу выпал из сложного плана иллюминатов, кукловоды, державшие его за ниточки, отступили в тень, избежав наказания.

— Ему должен был кто-то помогать, — сказала Торн. — Опасные союзники. Те, кого нужно привлечь к ответственности.

«У них всюду свои люди», — предупредил Дженсена внутренний голос.

— Ну тогда вы знаете, чем вам заняться, — сказал он вслух.

Адам Дженсен выжил после всего, что произошло с ним со времён нападения на «Шариф индастриз», потому что он доверял своему внутреннему голосу, инстинкту, который говорил, кому верить — кому нет. И этот инстинкт говорил ему сейчас, что Дженне Торн верить было нельзя.

— Расскажите мне всё, что вам известно, — отчеканила каждое слово холодным тоном Торн. — Иначе у меня будут основания полагать, что вы что-то скрываете, мистер Дженсен. И я буду вынуждена вновь задуматься о невозложенной вине.

Он почувствовал какую-то странную перемену в воздухе, вызвавшую щекотку на загривке. Торн пыталась манипулировать им; кибернетические глаза были не единственной аугментацией, с помощью которой она пыталась проникнуть в его мысли. Дженсен готов был поспорить, что у агента также был установлен социальный корректор — коварное устройство, позволявшее пользователю считывать физиологические реакции собеседника и использовать их для воздействия на него, вплоть до выпуска феромонов для переубеждения. Его подобным не возьмёшь.

— Думайте, что хотите, — сказал он, чувствуя, что его терпение подошло к концу. — Но если вы не собираетесь прямо сейчас помочь мне заполнить пробелы в воспоминаниях или забрать меня отсюда, на кой чёрт мне вам что-либо рассказывать? — Дженсен откинулся на спинку стула. — Я думаю, мы закончили.

Казалось, Торн вот-вот выпалит резкий ответ, но он сдержалась.

— На сегодня, — сказала она и нажала на дисплей планшета. Жужжание под столом замолкло, и рука Дженсена дёрнулась, освободившись. Он поморщился, разминая искусственные мускулы.

— Мы закончили на сегодня, — повторила она и ушла.

Он убеждал себя, что делал это только для того, чтобы держать мозг в тонусе и воскресить старые профессиональные навыки, но в действительности после пары дней прогулок по Объекту 451 Дженсен начал набрасывать план побега. Воплотить его было непросто. Здесь было очень много зон, в которые у подучётных не было доступа, да и оценки количества охранников и охранных систем он мог составить лишь приблизительные.

И вдобавок ещё этот браслет. Дженсен рассматривал его на ходу, прощупывая его поверхность. Он был уверен в том, что это устройство передавало его координаты в каждый момент времени, поэтому до тех пор пока он не придумает, как заглушить сигнал или снять браслет, бежать было бессмысленно.

Здесь никто напрямую не называл подучётных заключёнными — за персонал это делали многочисленные запертые двери и изолированность учреждения. Доктор МакФедден упоминал, что отдалённость клиники от цивилизации была необходима «для обеспечения безопасности», но чьей именно безопасности, он не уточнял. Легко было догадаться, что после Инцидента за этим забором неаугментированные боялись аугментированных.

Дженсен нахмурился этой мысли и направился в здание. Он увидел мельком собственное отражение в окне: чёрные точки в защитной оболочке кибернетических глазных протезов, узкое угловатое лицо, затравленный взгляд. Борода у него отросла слишком длинной и неопрятной, поскольку электрическая бритва, которую ему предоставили, не годилась для ухода за ней. В конце концов он запустил и бороду, и отросшие сбившиеся волосы. Наверное, те немногие, кто знали Адама Дженсена, покинувшего Детройт в 2027 году, всё равно узнали бы человека, который отражался в мутном стекле. Сам он не мог похвастать тем же. Глядя себе в глаза, Дженсен с беспокойством наблюдал в себе чувство оторванности, как если бы он смотрел на другого человека.

Звук голоса Стакса в морозном воздухе развеял это чувство.

Он увидел Стакса в тёмном углу двора, в компании трёх других обитателей клиники, окруживших его с угрожающим видом. Самой большой из них была плечистая, крепкая женщина с фигурой бодибилдера и гладкими тёмными волосами. У неё были латунные кибернетические ноги, покрытые витиеватой гравировкой, которые выдавали в ней борца из распущенной лиги боёв без правил для аугментированных. Компанию ей составляли двое парней в таких же куртках, как у Дженсена. Один из них носил закрывавшую глаза сплошную дисплейную полосу, а второй — технические татуировки, свидетельствовавшие о том, что он установил себе какие-то нейроимпланты.

— Ты ведь знаешь наши порядки, — нараспев проговорила женщина. Она ткнула Стакса пальцем в грудь. — Есть мы, есть они. Ауги здесь, наты там. И наты за нас не вступятся. Ауги должны присматривать за аугами.

— Ага, — кивнул Циклоп. Его татуированный спутник промолчал.

Хотя это и не проговаривалось, Дженсен понял, что из Стакса пытаются вытряхнуть деньги. И следующие слова женщины это подтвердили:

— Именно этим мы занимаемся. Мы присматриваем. И разумно ведь ожидать, что мы за свою заботу что-то получим взамен. Смекаешь?

— Я хочу просто заниматься своими делами, Бэлль, — слабо улыбнулся Стакс. — Ладно?

— Нет, — ткнула его сильнее женщина. — Не ладно.

Приближающегося к ним Дженсена Стакс и татуированный парень заметили одновременно. Последний тронул Бэлль за плечо, и она обернулась к Дженсену, поджав подбородок:

— Опа. Новенький. Проснулся, спящая красавица?

Дженсен её проигнорировал:

— Стакс, есть минутка? Я хочу с тобой поговорить.

Стакс осторожно обошёл Циклопа, благодарный за помощь, но опасающийся последствий, к которым она могла привести:

— У нас тут всё путём, Дженсен.

— Дженсен, — повторил парень в татуировках. — Всплывший[2].

И он хрюкнул над собственной шуткой.

Бэлль окинула Дженсена с головы до пят насмешливо-плотоядным взглядом и указала на его руки:

— Что там у тебя, «Шариф», да? Знаю. Первый сорт, — она пожала плечами и положила ладонь на бедро. — Но металл не мой. Всегда выбираю «ТЮМ».

Он не отвёл взгляда:

— Что у тебя за ноги, тяжёлые «Аресы»? И как тебе сорокапроцентная интенсивность отказов?

По выражению лица Бэлль Дженсен понял, что надавил на болевую точку. Может, аугментации «Тай-Юн Медикал», конкурентов «Шариф индастриз», и были популярнее, но им было далеко до изящности и надёжности шарифовской продукции.

Бэлль пожала плечами:

— Мне норм. Как-то раз пинком оторвала мужику башку. Могу повторить, хочешь посмотреть?

— Воздержусь, — сказал он и жестом позвал Стакса за собой. — Мне нужен кофе, пошли внутрь.

— Увидимся, Дженсен, — прозвучали им вслед слова Бэлль.

Торн стояла на верхнем этаже у окна, и проходившие мимо сотрудники, наверное, думали, что она впала в прострацию, наблюдая за двором. Как только Дженсен и другой подучётный вышли за поле её зрения, взгляд её стал рассеянным. Она легко могла бы подключиться к охранной системе клиники и проследить за Дженсеном, просматривая изображения с камер на мониторах, но в этом не было необходимости. Она запрограммировала браслет Адама Дженсена таким образом, что его координаты транслировались ей через инфолинк, так что теперь она могла наблюдать за тем, как чёрный ромб с золотым контуром двигался по коридору к столовой.

Случайный наблюдатель, которому бы выпала возможность встать рядом с Торн, заметил бы, как её глаза блеснули и расфокусировались, а также увидел, как она зашевелила губами, начав безмолвный разговор по инфолинку, защищённый шифрующим устройством в её кармане. Слова, которые она передавала, не были полностью артикулированы, она не произносила их вслух, но её собеседник слышал их так же отчётливо, как если бы они разговаривали, находясь в одной комнате.

Как и обычно, рапорт Торн был лаконичным и по делу. Она не стала тратить время на вступления, а сразу начала излагать факты, замолкнув, когда собеседник изложил ей новые приказы. Несколько секунд она стояла неподвижно, обдумывая их.

Наконец, она приняла приказы единственным произнесённым вслух словом:

— Есть.

Блуждающий сигнал, транслировавшийся в её инфолинк, угас, и взгляд её вновь ожил. Торн посмотрела на чёрный ромб и задумалась о том, как ей разобраться с Адамом Дженсеном.