Дети кицунэ

Глава 3 «Свод нечистых дел»

Такеши копался всё утро. Он расставлял фигурки, развешивал маски, обтачивал инструменты. На завтраке, к возмущению матери, братец появился в отцовской одежде – и всё никак не уставал разглядывать витиеватую вышивку на рукавах и вороте.

– Видишь? – шептал он, показывая рукав, покрытый узорами в виде хвойных веточек. – В нашей префектуре такого отродясь не было. Наверно, северное что-то… Или даже с материка!

– Ну и на кого ты теперь похож? – недовольно забурчала мать. – На шее какие-то крючки повесил, в отцовское кимоно вырядился – сейчас такие уже не носят, опозоришься только!

– Матушка, так там и для вас кое-что есть.

Такеши быстренько сбегал в свою комнату и вернулся с маленьким цветком, вырезанным из дерева. Мать не удержалась от улыбки. Я уже была готова обидеться – а почему это мне не досталось подарка? – но братец, даже не спрашивая, набросил мне на руку костяные чётки. Бусины на них чем-то напоминали маленькие лисьи головы, покусывающие друг друга за уши.

– Как же этот Сора на тебя влияет… – шепнула я.

Такеши шикнул. Говорить об этом при матери он не собирался.

На самом деле, это не могло не пугать. Значит, знакомится мой брат с каким-то «одиночкой», вытряхивает старые отцовские вещи, ходит, будто пришибленный, да ещё и просит делать вид, что всё в порядке, и беспокоиться не о чем. Естественно, это тот ещё повод беспокоиться. Поэтому, быстренько доев и убрав за собой, я собралась в храм. Мико уж наверняка лучше знать, как быть в такую минуту.

Небо перетянули тучи. Город – «вечно цветущая Оэяма», как её описывали не особо интересные мне поэты, – в такое время казался, наверно, самым тёмным и неприветливым местом из возможных. Храм мико находился на востоке, в отдалении от других построек. Дорогу к нему хорошенько протоптали, а по сторонам высадили вишни и сливы, которые по весне должны были вовсю зацвести. У ворот поджидали громоздкие статуи лис.

– Харуко?

Камэ летела со стороны сада. В руках она держала корзину, полную свежей травы. Кажется, в храм должен был наведаться кто-то важный – всё-таки, таким угощением встречали только лошадей, а позволить их мог далеко не каждый гость.

– Камэ, мне очень нужна твоя помощь… – пробормотала я.

– Ты невовремя, – прострекотала Камэ, стараясь поудобнее схватиться за корзину.

– Что? Почему?

– Сегодня приезжает сам даймё. Сама понимаешь, какое важное дело.

Камэ полетела к дверям, я заторопилась следом.

– Мне всего лишь пару вопросов задать, – пробормотала я. – Тут, понимаешь, такое дело…

– Камэ! – донеслось из-за угла. К нам вышла одна из мико – кажется, кто-то из самых старших. – Где ты там шастаешь? А это что? Трава должна быть без корней, а то… Ладно уже, давай сюда.

Она выхватила корзину и быстренько юркнула в храм. Но когда Камэ попыталась войти за ней, мико преградила ей путь.

– Когда угодно, дитя, но не сегодня, – снисходительно бросила женщина. – Сегодня будут лучшие из лучших.

Камэ насупилась, но спорить не стала. Молча развернулась и жестом позвала меня за собой. Мы прошли через маленький садик, усеянный сонными кустами гортензий, и перебрались в соседнее здание – эдакий чайный домик с разноцветными гравюрами и деревцами-бонсай в горшках. Пахло благовониями. Мы прикрыли дверь и присели на тёплые подушки, оставленные после какого-то праздника. Что-то подсказывало, всю свою злость подруга будет выливать на меня.

– Ты видела? – фыркнула она. – Они считают, что я ещё не готова встретить даймё.

– Всякое бывает, – пожала плечами я. – Может быть, в следующий раз тебе дадут с ним увидеться.

– А когда этот «следующий раз» будет? Вот если бы не эти мико из своих замшелых западных префектур, меня бы в первую очередь бы позвали.

– Мико из западных префектур?

– Ага. Они здесь сопровождают одного священника. Такие зануды! А ведь ещё говорят: «Самые ловкие, самые ловкие…». Вот они ходят и всей своей «ловкостью» кичатся.

– То есть мико в разных префектурах как-то различаются?

– Естественно, – пожала плечами Камэ. – В разных городах – разные мико. Вот на севере их почти нет. Там вообще почти ничего нет, представляешь? Одни крестьяне и дикари с северных островов. И чудовища, говорят, самые большие – не борется ведь никто. А в остальных префектурах по-разному. Вот в столице – ну, в части, в которой император живёт, – мико с ёкаями бок о бок живут. Одни у других учатся. А там, где правит сёгун[9], мико чуть ли не каждая вторая становится. Там такое престижное место…

– Может быть, когда-нибудь ты туда попадёшь. Ты всегда обладаешь полезными знаниями. Кстати о них… Может быть, ты знаешь, кто такой Сора? Он живёт на востоке города.

– Сора с востока города? Я… о таком ничего не слышала…

– Ты уверена?

– Да. Может, приезжий. А зачем тебе? – Она весело заулыбалась. – Ты что, влюбилась?

– Нет, конечно. Так нового друга Такеши зовут. Он меня с ним знакомить не хочет, но… Нехороший это знак…

– Брось. Пусть общается, с кем хочет. Что у тебя, своей жизни нет?

– Да… Ты права… Но ведь это же жутко. Сначала эта кровь из фонарей на празднике, а потом этот таинственный Сора… И ещё Такеши к Нобу что-то ходить стал – а ведь о Нобу такие слухи, сама, наверно, знаешь, – и зачем-то отцовские вещи ему понадобились… Вот, чётки даже подарил…

Камэ посерьёзнела. Взглянула на меня, как будто прикидывая, шутка ли, и медленно перевела взгляд куда-то в сторону.

– Ну… Наверно, всё это не просто так… Но давай сначала на даймё посмотрим, хорошо? А потом подумаем…

– А как мы посмотрим на даймё?

Камэ лукаво усмехнулась и подошла к одной из стен. Нащупала створку, осторожно, чтобы не издать лишнего шума, приоткрыла окно. Отсюда на двор храма можно было смотреть как бы сбоку. Стук лошадиных копыт со стороны главной дороги слышался всё громче. Очень скоро показались и сами всадники – шесть человек. На какое-то время они пропали за группкой служебных построек, а на пороге появились уже пешими. Мико встречали их всем скопом.

Если бы даймё видел, как я таращусь на него, мне бы давно снесли голову. Не положено простолюдинам глазеть на знатных на знатных особ, но таких…

В сопровождении охраны – вооружённых до зубов самураев, плотно закованных в доспехи, – вышагивал человек. Он был одет в чёрное, цвет воинов, но накрахмаленные плечи, красная подкладка и длинный шлейф, спадающий до земли, говорили о том, что на ткань для этого наряда не скупились. Такеши бы лет двадцать для такого пришлось работать, а всё равно не позволили бы купить – не по сословию. Так же, по сословию, простому человеку не разрешалось носить два меча, какими обладал даймё.

– Ты только глянь… – прошептала Камэ. – Как идёт…

Следом вышагивал парень, раза в два моложе и на голову выше. Кажется, тот самый наследник, о котором мико распускали сплетни. Первым бросился его болезненный вид – щёки впали, губы потрескались, под глазами проступили заметные синяки от недосыпа. Отвести внимание от этого нарядом, куда более скромным, чем у отца, молодой человек даже не пытался. Пожалуй, на своего родителя он погодил только бровями – такими надвинутыми и густыми, что казалось, будто они умеют только хмуриться. Из-под них парень смотрел пристально, изучая всех и вся. В остальном был… самым обычным. Будто просто горожанином, которого кто-то додумался укутать в шёлк.

– Я думала, наследник будет покрасивей, – не унималась Камэ. – А этот… долговязый какой-то…

– А взгляд вдумчивый, – подметила я. – Наверно, он хорошо образован.

– Наверно? Естественно он хорошо образован! Этот человек с детства жил при сёгуне, как иначе-то?

Я взглянула на наследника снова и с ужасом поняла – он смотрит прямо на нас. Заметив это, Камэ тут же дёрнула меня вниз. Сердце заколотилось вдвое быстрее.

– Наверно, Айхао-но Ран для него слишком хороша, – продолжала Камэ. – Она красивая, с прекрасными манерами, знанием поэзии… Тем более, единственная, дочь клана Айхао! Золото, беречь надо! Эх… А какие там сыновья – Джио, Кеншин, Наоки…

– Слушай, я же всё равно не запомню все эти имена.

– Конечно, ты же голову всякой чушью забиваешь.

– Книги – это не чушь.

Камэ лишь усмехнулась. Особо не задумываясь над моими словами, она продолжила рассуждать дальше:

– Наверно, ему всё-таки больше подойдёт Химицу-но Сэнго. Или Химицу-но Умэко. В семействе Химицу знают толк в моде, но дочери у них невеликие красавицы. Даже с белилами на лице заметно. Хотя, наверно, нужно будет проверить, как сходятся звёзды. Может быть, гороскоп скажет обратное…

Я снова выглянула из укрытия. Даймё вместе с сопровождающими уже заходил в храм. Мико приветствовали его низкими поклонами.

– Как думаешь, почему они вообще сюда приехали? – шёпотом спросила я.

– Ками должны благословить господина Ясухиро, – пожала плечами Камэ.

– Господина Ясухиро?

– Наследника даймё. Я что, не говорила, что его зовут Ясухиро?

– М-м… Нет, не говорила.

– Вот теперь сказала. Цурайкава-но Ясухиро – как звучит, а?

Я пожала плечами. Камэ снова закатила глаза.

– Наверно, тем, в ком почти нет живой силы, этого не понять, – фыркнула она.

Меня это задело. Кажется, после становления мико, Камэ совсем зазналась – ещё недавно мы вместе подшивали кимоно и ходили на рынок, а теперь, оказавшись очень способной девочкой, она вдруг возомнила из себя чуть ли не богиню.

– Эта ваша живая сила – просто слова, – процедила я. – Что она из себя представляет? Её можно как-то взвесить, измерить, подержать в руках?

Камэ совсем рассвирепела.

– Живая сила – это умение говорить с добрыми ками, – затараторила она. – Вот таких, как ты, неспособных, они почти не слышат, а нас, мико, или даймё, или глав самурайских кланов, они очень даже хорошо понимают. Вот ты можешь призвать духа, чтобы пошёл дождь? Или остановить метель, когда город заносит?

– Зато я могу сказать слово «мёртвый», – хмыкнула я. – Ну-ка? Скажи: «мёр-твый»!

– Мы говорим «преобразившийся», а то, что говоришь ты – скверна. Мы не можем себя пятнать.

– А-а, боитесь сменить живую силу на мёртвую? Думаете, вместо «добрых ками» каких-нибудь ёкаев призовёте? Или даже тех, кто за ними стоит?

– Прекрати осквернять эти стены! Что, если ками действительно разозлятся? Ты хоть об этом подумала?

– Тс-с! – Я оглянулась на двор. – Кажется, они на улицу опять выходят…

– Что? Зачем всё это выносят? – искренне удивилась Камэ.

Деревянные фигуры ками, бережно укутанные в красные ткани, грузили на спины лошадей. Целый отряд мико выбирался следом, пешком. Вид у них был тревожный. Очень скоро, задержавшись совсем недолго, вся процессия отправилась в путь.

– Кажется, благословлять ками будут в другом месте, – предположила я.

Камэ поднялась и отряхнулась. Дождавшись, пока гости выйдут за ворота, она тут же поманила меня за собой и поспешила в сторону храма. Сама хотела понять, что произошло. Мы проскользнули по дворику, не успевшему ещё выветрить запах дорогих масел, и прошли в здание. Мико постарше уже вовсю занимались уборкой украшений, приготовленных специально для гостей.

– Что произошло? – спросила Камэ у первой же попавшейся сестры.

Я старалась держаться в стороне. К счастью, мико были слишком заняты, чтобы спрашивать у чужачки, что она забыла в храме в такой день.

– Кин и Хидэко ушли, – пояснила девушка. – Говорят, какое-то особое дело. Ками должны благословить наследника… в другом месте.

– Зачем?

Она пожала плечами. Вместе с Камэ мы снова выбрались на улицу. Подруга не находила себе места.

– Жуть, – буркнула она. – Знаешь, у меня такое чувство, будто кто-то весь наш город уже осквернил. Совсем-совсем, до каждого дома. И добрые ками уже больше не помогут.

– А… ты можешь призвать их прямо сейчас? Если, конечно, можно. Я ведь толком-то никогда и не видела, как это выглядит…

– Это тебе не представление с акробатами, – Она обернулась на храм – ни одна мико нас сейчас не слышала. – Ну… если только немного совсем…

Мы отошли за вишнёвую аллею, чтобы уж точно никто не видел. Камэ ещё раз оглянулась по сторонам. Она подошла к одному из деревьев, припорошённому снегом, и закрыла глаза. Положила ладонь на ствол. В туже секунду воздух наполнился сладким, душистым запахом цветов. Ветки громко скрипнули, снежные хлопья, тая и растекаясь, посыпались наземь.

Но самое странное началось потом. Внезапно между веток, появившись будто из ниоткуда, показался маленький розовый нос. Затем чёрные беличьи глазки. Белоснежно-белая летяга, как будто сплетённая из цветочных лепестков, пробежала по стволу и остановилась буквально в суне[10] от руки Камэ. Я не шевелилась – боялась вспугнуть. Момонга[11] скользнула по иссохшим сучьям, и прямо на них, невзирая на холод, проклюнулись крохотные бутоны. Разбухнуть достаточно до цветения у них не было сил, но даже этого хватило, чтобы мико совсем выдохлась. Она облокотилась на дерево, сбивчиво дыша, закрыла лицо ладонями. Зверёк скользнул обратно к своему укрытию.

– Настоящие… – пробормотала я, дотронувшись до бутонов. – Значит, так это выглядит… Как ты это делаешь?

Отдышавшись, Камэ кое-как выпрямилось. Кажется, её задело то, что меня совсем не волновало её состояние.

– Это делаю не я, – фыркнула она. – Это делает О-ки.

– О-ки?

– Отец всех ко-дама. Ко-дама, если ты не забыла…

– Я помню, духи деревьев. То есть ты можешь создавать цветочки на ветках, да?

– Ты действительно такая глупая или просто притворяешься? Это делаю не я, а О-ки, я же сказала. Я просто направляю его голос, чтобы призвать на помощь ко-дама, ясно? Люди, у которых есть живая сила – то есть связь с тем или иным ками, их покровителем, – используют её, чтобы нужные духи их понимали. Как посредник, если уж ты такая непонятливая. Чем сильнее эти нужные духи, чем больше их можно призывать зараз, тем больше эта живая сила, поняла? Это к слову о том, что её, видите ли, никак не измерить.

Вот за «глупую» было обидно. Пожалуй, из-за этого и захотелось прыснуть ядом напоследок.

– А если сила будет исходить не от О-ки, а от… от какого-нибудь злобного ками. Бога разрушений, например. Или бога сме… преображения, – Я усмехнулась. – Что тогда?

Камэ посмотрела на меня, как на сумасшедшую.

– Живые существа не могут питаться силой от таких ками. Так умеют только преображённые.

– То есть мёртвые?

– Преображённые, юрэй, оборотни… Все ёкаи. Поэтому от них лучше держаться подальше.

И пока Камэ окончательно не вышла из себя, объясняя мне такие, по её мнению, самые простейшие вещи, я решила повернуть обратно к дому. Всё-таки, за братцем сейчас стоило приглядывать куда тщательнее.

У дома сильно пахло псиной. Сначала я решила, что где-то поблизости пробежались псы, как на праздничном шествии, но следы на снегу никак не походили на собачьи. Они были меньше. Две передние подушечки казались какими-то неестественно вытянутыми, а вот задние наоборот, как будто прижимались к лапе. Не собака. Не кошка, не любой другой домашний зверь. Цепочка тянулась куда-то за дом, и я, пока никто не видит, пошла по ней. Загадочный зверёк ускользнул куда-то за ограду. Кажется, запутался в ветках, и оставил на одной из них клок рыжеватой шерсти.

И тут я догадалась. Лиса. Следы терялись среди зарослей, и понять, куда они уходили дальше, было почти невозможно. Я повернула к дому.

– Такеши! Такеши, у дома лиса пробежала!

С кухни выглянула мать.

– Лиса? Какая лиса?

Я показала ей снятый с ветки клок. Мать покрутила его между пальцами. На секунду о чём-то задумалась, но тут же встрепенулась и посмотрела на меня.

– Ужас, – буркнула она. – Из лесу кто угодно прибежать может. Ты по дороге, кстати, Такеши не встречала?

– Нет. А что, опять куда-то ушёл?

Мать снова потрепала шерстяной клочок.

– Как думаешь… – пробормотала она. – Такеши может вдруг уйти?

– Насовсем?

Она кивнула. Вместо того, чтобы выбросить эту перепачканную шерсть, мать зачем-то сунула её в рукав – отложила. Будто на память.

– Нет, – буркнула я. Наверно, не слишком уверенно. – Куда он может уйти?.. И… зачем?

– Он… слишком грезит об отце… Думает, что при нём было лучше…

Мы прошли на кухню.

– Я не понимаю, как можно грезить о том, кто пропал, когда тебе было всего семь, – отрезала я, забравшись в ящик. – Такеши ведь столько было, да?

– Но все эти семь лет они почти не отходили друг от друга, а тут… Харуко, хватит таскать сладкое!

Я сунула в рот ещё один засахаренный кусочек. Сушёные фрукты у нас хранились в отдельном мешочке, и для меня он был чем-то вроде сокровища.

– Может, Такеши просто работёнку нашёл, а вы зря волнуетесь, – соврала я. – А потом придёт и вам какой-нибудь подарок принесёт. Вы знаете, он же всегда до конца молчит.

Мать вздохнула.

– Сегодня лягу спать пораньше, – пробормотала она. – А ты, если нетрудно, дождись его. Скажи брату, что с этим нужно прекращать. Тебя он лучше слушает.

Я кивнула и ушла к себе. До возни с ужином ещё оставалось время – значит, можно было взяться за книги. «Свод нечистых дел» выглядел ненамного привлекательней остальных, но само ощущение, что в руки мне попалась новая книга, делала его целым неизведанным миром, который хотелось как можно скорее исследовать. Непривычным было только то, что слово «мёртвый» здесь подменялось «преображённым», а сама смерть представала «преображением». Те, кто писал эту книгу, до ужаса боялись скверны, которую несло с собой одно только упоминание чьей-то гибели.

«Доподлинно известно, что люди и ёкаи есть существа одного порядка, и первые, преобразившись, могут стать вторыми, а вторые, с тем же преображением, сызнова рождаются первыми. То есть неразрывный круг. С преображением существу сопутствуют новые ками-покровители, дающие ему новую силу и новый голос. И если ками живых – людей, растений, животных, – несут по большей части благо, не представляя для мира угрозы, то ками преобразившихся – чудовищ-ёкаев (которыми, несомненно, могут стать и люди, и звери), призраков-юрэй и прочих подвергнувшихся преображению, но не родившихся заново существ, – крайне разрушительны и опасны, и не раз равняли с землёй целые города. Борьба с их детищами является залогом безопасности для человечества»

Любопытное вступление. Многословное, конечно, расплывчатое, но многообещающее. Я оглянулась на дверь, всё ещё надеясь, что Такеши появится вот-вот, совсем скоро, но братец и не думал появляться. Я на всякий случай проверила его комнату – всё-таки, слишком уж пугали эти отцовские штучки из бумаги и фарфора, – выглянула во двор. Собиралась метель. Выходить на улицу в такую погоду – себе дороже. Я снова взялась за книгу. Пролистнув, обнаружила на следующих страницах несколько гравюр со всевозможными чудовищами. Наверно, дальше будет интересней…

«Особенность многих ёкаев – неприметность, – настойчиво убеждал автор, подкрепляя свои слова тщательно выведенной гравюрой с кошкой в женском кимоно. – Бакэнэко – кошку-оборотня, – едва ли можно узнать, пока её коварная натура не даст о себе знать. Она будет ласкаться, как обычная кошка, или приветливо улыбаться, подобно человеку, и только защитные знаки на обереге-офуда, коих любой ёкай боится больше смерти, поможет вывести чудовище на чистую воду…»

А Такеши всё не появлялся. Я с трудом уговорила мать пойти спать. Уставилась в иероглифы, как на последнюю надежду спрятаться… от всего. В книге усердно расписывалось про обереги-офуда – самое простое, что человек может противопоставить нечисти. Виды, особенности, значение… Поймала себя на забавной мысли – всякий раз, когда мы пытались вешать такой в доме, он постоянно терялся и пропадал. Может, и у нас завелся какой-нибудь маленький ёкай? Крыса-оборотень или демоническая летяга под потолком…

Я боялась, что с Такеши что-то случится. И стыдилась того, что боялась. От этого стыда не хотелось говорить, и этот дикий страх становился всё сильнее. В ту самую минуту, когда я была готова собраться и пойти искать брата в одиночку, по тёмному городу, как в прихожей послышались громкие шаги. Братец буквально ввалился в дом.

– Такеши? – Я подскочила. – Такеши, где ты был?

Не ответив, он зашаркал в свою комнату. Я слышала хрипы. Дышал братец, как недоделанный утопленник, только-только выбравшийся из воды.

– Такеши? О боги, что с тобой случилось?!

Я вздрогнула. То, что сотворили с моим братом, больше напоминало какую-то изощрённую пытку. Его одежду заливали пятна крови, волосы спутались, кожа посинела. Такеши заметно хромал, наступая на правую ногу, пошатывался и сопел, из-за чего казалось, будто он вот-вот свалится без чувств.

– Такеши? – пробормотала я. – Такеши, что произошло?

Он мотнул головой и, захрипев ещё громче, рухнул на футон. Стащил хаори, склонился вперёд. Я своими же глазами видела, как на его спине, от лопатки до поясницы, растянулась длинная багровая полоса.

– Закрой… – буркнул Такеши. – Закрой дверь…

Я поняла. Стянула с полки кусок материи, на секунду выскочила и, проверив, что мать спит, вернулась с наполненной водой миской. Такеши к этому времени совсем размяк – я проскользнула в комнату и прикрыла дверь.

– Кто тебя так?.. – Я села рядом и смочила тряпку. – Такеши… Такеши, это… это похоже на удар мечом…

– Тише!

Он подобрал волосы – на шее красовался ещё один порез. Я дотронулась до него тряпкой, стирая кровоподтёк, Такеши вздрогнул и зашипел. Его предплечья усыпали свежие синяки. Даже лицо – и то не осталось целым. На треснутой губе осталась потемневшая красная капля.

– Ты объяснишь мне хоть что-нибудь? – прошептала я, заглянув брату в глаза. – На тебе живого места нет!

– Упал. С обрыва.

Я снова взглянула на его спину. Меч, точно меч. Края ровные и гладкие, но самая рана неглубокая – острие прошло по касательной, будто в последнюю секунду братец как-то умудрился извернуться и проскочить прямо под лезвием. К счастью.

– С обрыва? Что ты там делал?

– Д-да… а-ай, больно же…

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Знаешь, мне как-то не до вопросов сейчас… ай… ай-ай-ай, щиплет…

– У тебя на спине порез от лезвия.

– Это был корень. Там какой-то куст, и я на него напоролся.

Я поджала губы и стащила крохотную веточку, запутавшуюся в его волосах. Почти поверила. Только идеально ровный порез всё никак не давал покоя. Как можно так напереться на какой-то корень? Да если бы это была ветка, Такеши бы всю спину разодрало! Видно же, что било что-то острое – ничто другое так гладко не сечёт…

– А если честно? – не унималась я.

– Ты мне не веришь?

– Послушай, ты… с тобой что-то происходит… Ты где-то пропадаешь, нам с матерью ничего не говоришь… Я верю тебе, но в городе неспокойно… я боюсь, что ты во что-то вляпаешься… и будет плохо…

– Я старше тебя на два года, а ты возишься со мной, как с младенцем.

– У тебя тыква вместо головы? Я за тебя волнуюсь! Я забочусь о тебе, и…

– А мне нужна эта забота? Послушай, Харуко, – Он повернулся ко мне и снова – как будто в издёвку! – выдал эту натянутую, ничуть не правдивую улыбку. – Я взрослый человек. Ты сама хотела, чтобы у меня была какая-то жизнь вне дома – пожалуйста, она у меня есть.

– Ты всё скрываешь! – не выдержала я. – Ты, ты… Такеши, умоляю! Я же просто хочу знать, что ты не связался с чем-то… нехорошим…

– Харуко, послушай меня. Пока… заметь, пока… Я не могу тебе ничего сказать. Так будет лучше, понимаешь? Я ведь никому не говорил о Соре, только тебе. И… никто не знает, что я в таком вот виде завалился домой. Мне очень – слышишь? – мне очень нужно, чтобы ты меня поняла. Если об этом узнает матушка, будет большой скандал. Если об этом узнает дядя или твоя подруга мико, будет большой позор, и… и остаёшься только ты. Пожалуйста. Пожалуйста, потерпи немного… Просто держи это в секрете, и скоро всё будет хорошо…

– Никому не говорить? Хорошо…

– Можешь пообещать?

– Обещаю.

Я аккуратно смочила ещё одну рану, отметившую плечо. Такеши поёжился. Он запрокинул голову и заскрежетал зубами, еле сдерживаясь, чтобы не закричать.

– Хоть на один вопрос ответишь? – пробормотала я.

– Ну?

– Почему от тебя так пахнет псиной?

Братец сгорбился и поджал губы. Его тонкие пальцы с почерневшими ногтями хрустнули, взгляд остекленел. Такеши пересёкся глазами с одной из масок, висящих на стене.

– Я не знаю, – честно соврал он.

И тут я поняла, что брат влип намного серьёзней, чем я думала.