Дети Дня

Глава 9

ЗЕМЛИ НОЧНЫХ. ХОЛМЫ. МЕДВЕЖИЙ ХОЛМ.

Ринтэ, Злоязычному принцу, вовсе не хотелось покидать Медвежий холм. Никогда он не чувствовал себя таким счастливым, как в начале этого лета. Рождение дочери оказалось для него и Сэйдире тем самым недостающим звеном в узоре их жизни, чтобы он стал законченным и совершенным. Он был по-настоящему счастлив. Они с женой внезапно по-новому увидели друг друга. Они любили друг друга радостно, полно, открыто. Маленькая Майвэ словно стала их волшебным стражем, отогнавшим все страхи. Все было в прошлом. В настоящем были радость, любовь и Майвэ.

Медвежий холм — лучшее место на свете. Здесь он возмужал, здесь с ним были его дед и мать, жена и дочь. Здесь Ринтэ был свободен. Брат-король благ. Жадный заперт в Средоточии и не выйдет оттуда. Стража и охотники начеку — уж своим-то воинам они с дедом распускаться не давали.

Бездна шептала — не громче и не чаще, чем обычно, и Провал извергал тварей не страшнее, чем всегда.

Еще в самом начале весны к Ринтэ прибыл Науринья Прекрасный — маг к магу. Науринья Прекрасный странно изменился с тех пор, как его пытались убить. Он словно выгорал изнутри. В нем не было покоя, в нем не было радости, в нем осталась только мрачная страсть, определения которой Ринтэ не находил. И это его пугало. Но именно эта мрачная страсть заставляла Науринью искать и уничтожать все, что могло грозить Холмам. Однако, на сей раз Науринья говорил не о Холмах.

— Я прошу у тебя помощи, принц Ринтэ. Я хочу покинуть границы Холмов. Король не отпустит меня, но мне все равно. Я уйду.

— Зачем? — удивился Ринтэ.

— Затем, что Холмы — только остров в мире, замкнутом Стеной, за которой спят боги. Если начнется потоп, устоит ли остров? А по тем вестям, что так или иначе доходят до нас, я вижу, что беда близится.

Ринтэ было неприятно это слушать. Он был слишком счастлив, чтобы думать о дурном. Но не признать правоты Науриньи он тоже не мог.

— И чего же ты хочешь от меня?

— Мне нужны люди. Я не дурак, чтобы идти туда один, — рассмеялся он. Зло рассмеялся, и красные искры вспыхнули в его глазах. — Дай мне Арнайю Тэриньяльта.

Ринтэ тоже рассмеялся в ответ.

— Как я могу дать его тебе?

Науринья с улыбкой подался вперед над столиком с чашами.

— Когда-то он принес тебе клятву верности. И если ты прикажешь, он будет иметь оправдание перед королем.

— Но у тебя-то не будет оправдания, Науринья.

— Мне оно не нужно. Я верен королю и Холмам. И этого достаточно.

Так и случилось, что Науринья Прекрасный, Арнайя Тэриньяльт и отряд воинов холма Ущербной луны, выросших в подземельях и видевших в полной темноте, ушли из Холмов. Вместе с ними отправился бард Нельрун. Потому, что был бардом и Дневным.

Они вернулись незадолго до Макушки лета. И узнал об этом Ринтэ только потому, что его срочно вызвал в Королевский холм брат. И, распрощавшись с дедом, матерью, женой и дочкой, принц отправился в путь. Он ехал с севера на юг, навстречу Большому лету. По долинам, где по ночам еще лежал холодный туман, вдоль полноводных студеных рек, мимо лесов, темных хвойных лесов севера, к ярко-зеленым пущам юга. Земля дышала теплом, влагой, тянулись к небесам молодые травы и побеги, чтобы напитаться от солнца цветом и соком. Под луной они пили серебряное колдовство и обретали тайные свойства, и целительные соки пульсировали в их стеблях и листьях.

Он приехал в середине ночи, и брат встретил его неподалеку от холма и крепко-крепко обнял.

— Прости, времени мало, вести тревожны, — негромко сказал он. — В чертоге Узора я приказал приготовить все для встречи и беседы. Но ты не должен был давать позволение Науринье.

— Он старший маг Холмов. Я не могу ему давать или не давать позволения.

— А Тэриньяльта все же отправил.

— Брат, но он же сам решил дать мне клятву верности.

— У тебя на все есть отговорка, Злой Язык. Но не будем об этом.

Арнайя Тэйриньяльт всегда был бледен, но сейчас его бледность была такова, что казалось, будто он растворяется в темноте. Он очень похудел, вид у него был усталый и тревожный. Науринья почти не изменился, разве что казался еще более замкнутым. Говорил Нельрун.

Бард умел рассказывать. Голос его странно успокаивал и вызывал в голове образы.

— Я Дневной, и потому ничем не нарушал Уговора. И по Уговору ночь, Холмы и подземелья отданы Ночным. Правда не нарушена.

— Хорошо, я понял, — отмахнулся король. — Дальше.

А дальше заговорил Науринья.

— Когда на меня напали, когда я чуть не погиб, я почуял тьму, я почуял тени, я услышал шепот Бездны. Я вижу эту тень во всех нас, ибо нет человека без тени. И если тень в человеке побеждает человека, я, пес, убиваю таких. Я, пес, иду по их следу, я вижу, я слышу. Я вижу тени во тьме, я чую их след, — нараспев, негромко говорил он. — Я знаю, где запах теней, я знаю. Они здесь, в Мертвом холме, они здесь, под Средоточием, за старыми постами. Их след тянулся за пределы Холмов. И я пошел по следу. И я нашел их. Я нашел место, где приносили в жертву кровь, и я увидел тени.

— Я увидел ойха, — подал голос Тэриньяльт.

— Ойха? — громким шепотом произнес король Эринт. — Ойха?

— Дааааа, — прошелестел Науринья. — Я увидел тени. Я увидел людей, которые отбрасывали эти тени. И я увидел ойха, которые сами тень.

— Откуда ойха? Разве они все не истреблены?

— Запах крови стоял в том месте. И все они слетелись на кровь — и люди, и тени, и ойха.

— Сколько было их? — хрипло спррси Ринтэ.

— Людей десятка три. Теней куда больше. Ойха был один, на цепи у Дневного. Но я боюсь, что есть еще…

Ринтэ молчал. В голове его клубились образы. Они сплетались в цепь. Мучительное томление, ответ где-то на грани сознания. Он молчал.

Кровь — тени, слетающиеся на кровь. Король и уговор с Жадным. Мертвый холм.

Кровь-жертва-тени-ойха. Жадный.

— Если это правда, то близится Кровавая луна, — беззвучно произнес он, сам не понимая, почему так сказал.

— Что? — переспросил король.

— Ничего, — тускло ответил Ринтэ.

Воцарилось недолгое, тяжелое, как древние камни, молчание.

— Я приказываю, — наконец, хрипло сказал король, — строго охранять границу наверху. Все посты под землей усилить, как только можно. Патрулировать постоянно. А я… я хочу пойти к Средоточию. Под землей. За старые посты.

Ринтэ молчал. Умом он понимал, что не должно ничего случиться, ибо власть брата течет в этой земле. Но сердце дрожало от недоброго предчувствия.

Госпожа Асиль, Ледяной Цветок, краса Тэриньяльтов, тихо пела, пытаясь вышивать. Она впервые взялась за женское рукоделье, у нее ничего не получалось, и это вовсе ее не злило, это было забавно, как азартная игра.

— Ну, опять ничегошеньки не вышло, — улыбнулась она, вкалывая в подушечку иголку.

Госпожа Инваль покачала головой.

— Хорошо, что вы королева. Будут у вас и швеи и вышивальщицы, не то что у жен простых людей.

— Кто знает, что придется делать в жизни.

— Это верно, так и в сказках говорится.

— Как три сестры из леса.

— Как они. Хотя и королевские дочери были.

Асиль покачала головой.

— И пряжа старшей стала облаками, а ткань средней — небом, а младшая вышила звезды… Что-то тянет в поясе…

— Где? — встрепенулась Инваль.

— Да вот. То накатит, то отступит…

— Да ты никак рожать будешь, госпожа. А короля-то дома нет!

— Да не ему ж рожать, — засмеялась Асиль. — Вернется с охоты — а у него сын!

— А вдруг дочка?

— Нет, я знаю, будет сын!

Старые посты уже давно остались за спиной. Любопытно было наблюдать за Нельруном — Дневной давно уже утратил чувство времени здесь, под землей. Темнота тут стояла почти ощутимая, даже дышать было тяжело. Даже людям Тэриньяльта, которым почти не нужен был свет. Науринья и Ринтэ, обладавшие магическим зрением, тоже предпочитали идти при свете, потому как слишком много появлялось перед умственным взором странных очертаний. Потому впереди и сзади несли светильники, круглые, голубоватые, неяркие, но рассеивавшие темноту и не слепящие. Маги Королевского холма не так много могли таких сделать, потому они весьма ценились.

— Это уже, наверное, Чаша, — прошептал Нельрун, когда под ногами вдруг появились ступени.

Арнайя что-то приказал своим, и четверо воинов разделились на две пары, исчезли в темноте справа и слева. Верный Адахья встал за спиной принца Ринтэ. Тишина. Только дыхание людей и еще где-то мерно капает вода.

Науринья сел на пол, у стены, запрокинул голову. Ринтэ чувствовал, как сила клубится вокруг него. Нельрун подошел, постоял, тоже сел. Ринтэ закрыл глаза. Магическое зрение показывало, как между магом и бардом медленно образуется связь, сила обретает форму, образует узор. Он был прекрасен, этот узор, он был совершенен, он постоянно двигался и мерцал, он был живой. Науринья улыбался. Нельрун сидел, чуть приоткрыв рот и тянул низкую ноту, почти не слышную во мраке. Похоже, они слушали и слышали мысли друг друга.

Хорошо. Это хорошо.

Воины вернулись довольно быстро.

— Здесь большой зал, — шепотом говорил старший. — Ступени спускаются вниз амфитеатром. Внизу небольшая круглая выемка. Как бассейн, что ли…

— Как там, — задумчиво проговорил Арнайя Тэриняльт. — Как у Дневных.

— Только здесь нет ойха, — ответил Нельрун.

— Зато тенями пахнет, — осклабился Науринья Прекрасный. — Но кровь тут была, но давно, давно, очень давно. Она выцвела и выдохлась. — Он посмотрел на Ринтэ и короля. — Ваша сила сделала это место… как бы сказать… чище.

— Я спущусь вниз, — сказал Тэриньяльт. — Государь?

— Ступай, — кивнул Эринт.

Арнайя Тэриньяльт, взяв светильник, стал спускаться вниз. Голубоватый неяркий шар медленно плыл в темноте, рассеянный свет сглаживал остроту теней. Тени медленно меняли угол, словно скользили по контурам ступеней, уходящих амфитеатром вниз, к центру. Фигур людей не было видно — просто плыл свет. И вдруг светящийся шар резко остановился. Ринтэ вскочил. Острый холод опасности вошел под сердце.

— Что там? — почти пролаял Эринт.

В темноте почти не было эха.

— Кто ты?! — пронзительный выкрик Тэриньяльта. — Именем государя моего — отвечай!

Свет дернулся, резко ушел вниз, немного покачался и снова замер.

Ринтэ мгновенно сорвался с места.

— Стоять! — крикнул Эринт. Принц даже застыл от неожиданности. — Ведь ты все понял? — шепотом проговорил он. — Это дело короля.

Он повернулся и пошел вниз. Ринтэ чуть помедлил, но нашел-таки оправдание.

— Там мой человек. Я не могу его оставить! — крикнул он, и побежал следом.

Он все-таки обогнал брата и оказался внизу первым. Тэриньяльт лежал на каменных плитах лицом вниз — впервые Ринтэ заметил какую-то непривычность, неправильность в этих плитах. Он пока не мог понять — в чем именно. Эта мысль лишь мелькнула в голове и исчезла, потому, что сейчас он думал только о своем человеке, который лежал на плитах лицом вниз, и его кровь черным блестящим языком ползла к каменной выемке-чаше, по ту сторону которой стоял человек с красивым, постоянно, неуловимо меняющимся лицом. Ладонь его лежала на голубом светящемся шаре, и свет струился между тонкими черными пальцами. Другой рукой он опирался на меч, от одного взгляда на который по спине бежал мерзкий холод.

Он был тускло-серым, как твари провала. И Ринтэ почему-то знал, что он не будет звенеть. И что укус его мучителен.

— Мы снова встретились, — проговорил он. — Какая неожиданность.

— Здесь нет тебе места, — выдохнул Ринтэ.

— Я пришел оспорить это. Владыка имеет право бросить вызов владыке.

— Я уже один раз показал тебе, что ты здесь не властен.

Жадный тихо-тихо рассмеялся.

— Но ты не король. Мой спор — с тобой, государь Ночи, — насмешливо поклонился от подбежавшему Эринту.

Ринтэ прикусил губу в бессильной ярости. Опустился на колени возле Тэриньяльта, приподнял его голову.

Жадный скользнул текучим взглядом по распростертому на плитах Арнайе. Облизнулся, ноздри его затрепетали.

— Это кровь пролита не во имя тебя, — выпалил Ринтэ.

— Жаль, жаль, жааааль, — прошептал Жадный. — Но и во имя мое ее проливают.

Долгие гласные эхом, почти болезненно отдавались в голове.

— Здесь нет тебе места, — снова повторил Эринт. — Изыди.

— Но я пришел бросить тебе вызов, король. Ведь любой имеет такое право, не так ли? И уйду я только если буду побежден.

— Эта земля не с тобой.

— Я прикормлю ее, когда убью тебя. Вызов брошен. Либо прими его… государь… либо уступи власть!

— Отойди, брат, — сказал Эринт, уже отделенный незримой чертой от обычного мира.

Ринтэ приподнял Арнайю и оттащил его в сторону. Но уходить он не собирался. Он не даст повториться тому, что было с отцом, и если надо будет нарушить правила — он нарушит.

— Брат, ты не нарушишь правила, — послышался голос Эринта.

Ринтэ вздрогнул. Брат читал его мысли?

— Иначе ты все погубишь. — Эринт обернулся к нему, и он услышал слова брата у себя в голове.

«Если я погибну — ты будешь держать землю, пока мой сын не войдет в возраст».

Госпожа Асиль Ледяной Цветок словно впала в какую-то полудрему. Она чувствовала все усиливавшиеся схватки, но сущность ее словно раздвоилась — одна Асиль лежала у себя в покоях, другая была где-то в другом месте. Она не понимала, где это, что это, она слышала странные слова и непонятные звуки, и ей было страшно. Наступал Ничейный час.

Ринтэ стоял за чертой, за кругом. Тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки. Тэриньяльт был жив, но насколько тяжела рана, что будет дальше — он не знал, да и не мог сейчас об этом думать. «Мой брат погибнет из-за твоего» — так сказала когда-то госпожа Асиль. Может, она предвидела? Значит ли это, что Эринт не погибнет? Не погибнет?

«Почему не я в кругу? Почему?»

Кто-то положил руку ему на плечо. Он обернулся. Науринья.

«Я не дам ему убить брата».

«Если нарушишь правила — погубишь все и всех», — прозвучало в голове.

Боли становились все чаще, и Асиль начала тихонько подвывать сквозь зубы. Но она все равно не желала никого звать, пока вдруг между ног не стало горячо и мокро. Вот тут она вернулась в свое тело и жалобно закричала. Почтенная Инваль прямо влетела в комнату, увидев, что творится, всплеснула руками и возопила:

— Так ты что молчишь? Воды отошли! — Обернулась к дверям, в которых уже торчали головы любопытных служанок. — Эй, что уставились? Воду, простыни, жаровни сюда, и за Сэани быстро, бегом!

Асиль поняла, что теперь уже все не в ее воле, и теперь можно пожалеть себя, и заплакала, и закричала.

…Брат упал. Но прежде, чем Жадный сумел хоть что-то сделать с ним, Ринтэ крикнул:

— Я оспариваю твою власть! — и прыгнул в круг. Науринья, оторопев, остался снаружи, растопырив руки и не смея шевельнуться.

Тупые толчки шли совершенно без боли, Асиль казалось, что она совершенно не повелевает телом. Теперь оно было во власти ребенка, упрямо рвавшегося наружу.

— Да помогай ему, что ж ты за бесчувственная-то! — завывала Инваль, надавливая ей на живот. Асиль, стиснув зубы, напряглась. В глазах почернело и заплясали искры. Со стоном выдохнула так, что легкие слиплись, и вдруг все стало легко, и сердито завопил ребенок. Асиль раскрыла глаза. Ребенок был красный, похожий на сердитого паучка, и размахивал сжатыми в кулачки ручонками.

Он был прекрасен. Асиль заплакала и улыбнулась.

Мальчик сердито и требовательно мяукал. Асиль сидела без сил, привалившись к подушке. За дверью послышались голоса, Асиль встрепенулась от радостного предчувствия и приподнялась.

В дверях стоял злоязычный принц. Глаза его были расширены, одежда в крови, в руках он держал меч своего брата. Асиль застыла. Кровь тяжело устремилась к рукам и ногам, в ушах зазвенело, перед глазами мир стремительно выцветал. Она вцепилась в подушки, словно чтобы удержаться на краю бездны, в которую она падала.

Издалека, сквозь незримую стену прозвучали глухие бесцветные слова:

— Я клянусь защищать твоего сына, сына моего брата, пока он не войдет в возраст и не станет королем, держащим силу и Правду земли. Я подтвержу Уговор от его имени. Я, Ринтэ, сказал.

Он вышел так же внезапно, как и появился. Громко стукнула дверь.

Асиль поискала взглядом Инваль, которая стояла среди девушек свиты, прижимая к себе мяукающего младенца.

— Мне холодно. Я хочу спать, — пожаловалась Асиль, легла на подушку, сунула ладони под щеку. — Укрой меня потеплее, — прошептала она, проваливаясь в темноту.

Нежная Госпожа Диальде бежала по коридору, еле сдерживая рыдания. Ей было маетно и муторно, она не понимала, что происходит. Ей нужно было с кем-нибудь поговорить, но слуги шарахались в стороны или испуганно глядели на нее непонимающими глазами, когда она пыталась что-то сказать.

Она всем телом ударилась в двери покоев отца. Тарья Медведь словно ждал ее. Он молча встал и прижал дочь к своей огромной груди.

— Не плачь, — сказал он ей, и его слезы капали ей на лицо. — Не плачь, у тебя остался еще один сын.

Черное знамя затрепетало на восточной границе Холмов.

Через неделю ранним вечером, когда солнце еще не село, но уже и не стояло над горизонтом, Ринтэ стоял на поле Энорэг. Ветер, вечный ветер свистел над землей, пригибая сочные летние травы. Курганы, бесконечные курганы тянулись от края до края, до самого горизонта.

Он ждал долго. Очень долго. Перед рассветом он понял — никто не придет подтвердить Уговор.

Он поднялся к чаше, из которой пили воду птицы. Омочил руки, омыл лицо и проговорил:

— Я чту Уговор, брат мой.

Потом быстро спустился с холма, и вместе со свитой уехал прочь. Вслед ему смотрела вставшая над лесом кровавая луна.