День проклятья

25 КРАСНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

– Что там происходит? – спросила Лиз. Я и сам не понимал.

– Похоже, он пытается прогрызть дверь.

Звук был тихий, но непрерывный и хрустящий. Дверь ходила ходуном. Потом она вспучилась и со скрежетом прорвалась. Внутрь просунулось что-то черное – жвалы червя? В воздухе поплыла розовая пыль.

Я отодвинул Лиз в сторону.

– Не загораживайте прицел. – Я уперся спиной в противоположную стенку. – Как только подам сигнал, открывайте дверь и поливайте ее по всему периметру.

Готовы?

Лиз кивнула.

– Давай!

Она ударила по кнопке защелки. Люк с лязгом распахнулся наружу. Очень удивленный червь поднялся на дыбы и попятился. «Хторрррр!» Лиз шагнула, заливая проем жидким азотом; червь исчез в облаке холодного пара.

– С дороги, чтоб тебя!.. – завопил я.

Лиз отступила назад. Пар рассеялся настолько, что я смог увидеть внизу червя, изготовившегося к атаке… Как это пишут в комиксах? «На-ка, глотай свою смерть, ты, красный слизняк!» Я надавил на спуск. Ракета с пронзительным свистом прочертила полосу в проеме люка. Я почувствовал, как затылок обожгло холодом.

Последовал приглушенный взрыв. На миг тело червя вздыбилось. Он замер, похожий на удивленный знак вопроса, – и рухнул на землю. За какие-то секунды кристаллики льда покрыли весь его мех.

А потом наступила тишина.

– Ты попал? – Лиз осторожно выглянула наружу. Тело твари дрожало и корчилось, из пасти вытекала темная сукровица, и откуда-то доносилось едва слышное шипение выходящего воздуха.

– Закрой люк!

Я кинулся вперед, дернул за рукоятку, но шарниры замерзли.

Лиз потянула тоже.

– Проклятый червь помял.

– Давай тяни!

С костоломным хрустом шарниры подались, люк с грохотом захлопнулся, и мы повалились на пол.

– Боже мой, удалось! – Лиз засмеялась. – Скажете, нет?

Я перевел дух, кивнул и снова закашлялся.

– Одно дело – бомбить с воздуха… – Лиз так бурно радовалась, что, казалось, обезумела, – И совсем другое – встретиться хоть с одним лицом к лицу!

Одышка не давала мне говорить. Я показал рукой на люк. Лиз ахнула.

– О Боже!

Сквозь дыру в дверце люка можно было свободно просунуть голову, даже не снимая шляпы.

– Пенобетон?

Оцепенев, она все-таки сумела помотать головой.

– Без толку. Слишком большая дыра. Он не будет держаться. Нужна какая– нибудь заплатка.

Она стала озираться по сторонам.

– Оставайтесь здесь с фризером. Обливайте дыру, не давайте ей оттаять!

Я полез в хвост, туда, где корпус вертушки при аварии погнулся. Там отскочило несколько панелей внутренней обшивки. Тогда мне пришлось залить дыры пенобетоном.

Подобрав самую большую панель, я захватил канистру с пенобетоном и пошел обратно к Лиз. Когда я проходил мимо Дьюка, он протянул руку и схватил меня.

– Что 'оисходит?

– Все в порядке, Дьюк.

Я похлопал его по руке и попытался разжать пальцы.

– Мои ноги 'орят, М' ноги к'асные. Они 'орят. Я оторвал его руку.

– Сейчас вернусь. Потерпи,

Но он меня не слышал – он продолжал стонать.

– Отлично. Опрыскайте еще разок! – крикнул я Лиз. Она прошлась тонкой струей по краям дыры.

– Хорош! Хватит!

Я направил струю пенобетона на края дыры. Он потрескивал, попадая на охлажденный металл. Выждав десять секунд, я снова включил распылитель, трижды прошелся по периметру люка, потом накрыл его панелью и прижал, навалившись всем телом.

– Сколько сохнет эта штука?

– Минут пятнадцать, а может, полчаса. Точно не знаю.

– Кошмар! Возьмите канистру и облейте всю дверь. Петли, рукоятку, все подряд. И пазы тоже.

– Хорошо.

Я мешал Лиз, загораживая собой люк, но она справилась отлично. Когда она закончила, пенобетон на заплатке уже застыл. Я отсторожно отпустил панель – она держалась. Отлично!

Лиз хихикала за моей спиной.

– В чем дело?

– Мне всегда не хватало здесь окошка. – Что?

Я обернулся. На середине заплатки красовалось стеклянное окно с надписью: «Осторожно! Не открывать во время...»

Остальные слова стерлись.

Я слишком устал, чтобы смеяться, только кивнул в сторону кабины:

– Вызовите… Как там его? Передайте, что все в порядке. И еще скажите, – я понизил голос, – что с Дью-ком дела обстоят довольно плохо.

– Что-нибудь вроде того, будто Дьюк забрался на крышу, а снять его оттуда мы не можем, да?

– Да. Пора готовить его к эвакуации.

Я пошел посмотреть, что можно сделать. Дьюк по-прежнему бредил и повторял, что ноги у него красные и горят. Я развернул одеяло. Герромицин сделал свое дело – розовые волоски выпали, но пурпурные и темно-красные стали длиннее. Мех червя!

Но откуда? Почему?

Он горел, температура поднялась под сорок. Кожа покраснела и шелушилась. Глаза так отекли, что я даже засомневался, сможет ли он открыть их. Но Дьюк повернул лицо ко мне и что-то прохрипел.

Я ничего не понял и наклонился пониже.

– Что?

– До… Го… Мо…

– Домой? Хорошо, Дьюк. Мы уже собираемся. Потерпи еще чуточку, ладно?

Я успокаивающе пожал его руку, но от моего прикосновения он скорчился.

– Прости, Дьюк. Продержись немного. Самую малость. Дэнни летит за тобой. Твой сын.

Он отвернулся. Я был бессилен помочь ему. Лиз только что закончила радиосеанс.

– Они готовят «краба» и канатную дорогу. Кряхтя, я сел в кресло.

– Как там? – спросила она.

– Нормально, – ответил я не слишком уверенно. Она похлопала меня по руке.

– Ты держишься молодцом, Маккарти. Потерпи еще немного.

Я с грустью посмотрел на нее.

– То же самое я только что сказал Дьюку.

– Прости.

– Он умрет. Я знаю.

– Джим…

– Я устал от всех этих смертей! Ненавижу их! Надо остановиться. Еще минута – и я сорвусь. Отвернувшись от Лиз, я попытался уйти в себя. Все внутри болело, в горле першило, а когда я попытался откашляться, то зашелся так, что не мог остановиться. Легкие выворачивало наизнанку, меня начало тошнить – но остановиться я не мог. Болело все сразу. Боже мой, какая ужасная смерть! Изо рта летели брызги крови, слюны, мокроты, на губах пузырилась розовая пена. Лиз протянула мне кислородную маску. Я схватил ее, прижал к лицу, но это почти не помогало. На какое-то мгновение я вроде бы потерял сознание. Все кругом поплыло.

Я замахал Лиз, чтобы она ушла. Она по-матерински склонилась надо мной, но я со злостью отвернулся, оттолкнув ее.

– Уйдите. Оставьте меня в покое хоть на минуту! Умоляю!

– Конечно, конечно.

И я остался наедине с затухающей болью. Темно-красный огонь полз по легким.

Этот приступ был самым жестоким. Я вытер слюну с губ. Следующий приступ мне не пережить. Может, я уже мертв?

В машине стало холодно. На стенках виднелась изморозь, а там, куда попала струя фризера – морозные разводы. Пахло пенобетоном и сахарной ватой. Но сладкий аромат не мог заглушить вонь нашего пота, да и другой запах тоже. Запах, доносившийся из хвостового отсека.

Мы молчали и слушали шум хторранской жизни, пожирающей самое себя. Смотрели на мириады крошечных созданий, суетящихся на обтекателе. Теперь их было намного меньше. Вероятно, большинство не любило свет. Остались лишь те, кому все равно.

Один розовый меховой шар, выгибая спину, полз по стеклу прямо передо мной.

Почти автоматически я поднял камеру и начал снимать. Маленький складчатый рот, как пылесос, всасывал все подряд на своем пути. Это могла быть личиночная стадия червя. Смогу ли я сам проверить это или наши видеозаписи достанутся в наследство другим?

– Эй!

Я опустил камеру и повернулся к Лиз.

Она вопросительно смотрела на меня.

– До меня только что дошло. Дьюк всего лишь капитан. Как его сын может быть полковником?

– Хотите знать правду? – Да.

– Вам известно, что случилось в Пакистане?

– Немного. Это было так давно. Лиз вздохнула:

– Пятнадцать лет – не такой уж большой срок.

– Но мне тогда было всего девять, – возразил я.

– А я заканчивала школу, – сказала Лиз. – Но, может, вы что-нибудь слышали об инциденте в Равалпинди?

– Да, как раз об этом я слышал.

– Так вот… Ваш капитан Андерсон – тогда лейтенант Андерсон – был… Словом, он активно участвовал в тех событиях.

– Что значит «активно»?

– Он получил приказ и следовал ему.

– Должно быть, я тупой, – заметил я, – но никак не пойму, что вы пытаетесь сказать.

– Капитан Андерсон выполнял свой долг. При этом погибли люди. Много людей. В основном со стороны противника. На войне такое происходит сплошь и рядом.

Капитан Андерсон заслуживал награды. Но вместо этого его отдали под трибунал.

– Дьюка? Лиз кивнула.

– Боже, я ничего не знал об этом!

– Не только вы, об этом мало кто знает. Мне, например, пришлось все выяснять самой. Очень увлекательное было чтение. Капитан Андерсон мог заниматься чем угодно – только бы захотел. Единственное, что от него требовалось, это уйти в отставку.

– Чушь! Дьюк никогда не пошел бы на компромисс.

– Верно. Другой, может, и подписал бы прошение об отставке. Но капитан Андерсон не стал этого делать. Вы должны прочесть его речь в суде. Самый интересный эпизод в этой истории. Он говорил о подлинном понимании службы: «Меня обвиняют в том, что я не ушел с поста, когда запахло жареным».

– И после этого его уже никогда не повышали?

– Вот именно.

Я задумался. Рассказ объяснял многое, но не все. Я выжидательно смотрел на Лиз.

– Больше вы ничего не хотите сказать, а? Она промолчала.

– Ну так как? – продолжал настаивать я.

– Хорошо, – вздохнула она. – Лучше вам услышать это от меня.

– Что услышать?

– Одна из причин, почему вас перевели из Колорадо, состоит в том, что Дэнни попросил меня, конечно неофициально, подыскать для капитана Андерсона местечко побезопаснее. Вы же знаете, ему уже почти шестьдесят.

– Дьюку?

– Да, Дьюку.

Вот уж никогда бы не подумал.

– Я говорила вам, что просмотрела его личное дело. Оно впечатляет. Вот я и попросила направить его в мое распоряжение. Вы входили в комплект, поэтому тоже оказались здесь. Впрочем, рано или поздно это все равно бы произошло. Сейчас мы перебрасываем в Калифорнию большой контингент из района Скалистых гор.

Я пробормотал слова благодарности. Не очень-то приятно чувствовать себя довеском.

Лиз накрыла мою ладонь рукой. Ее глаза были невероятно голубыми.

– Послушайте, глупыш, то, что я сказала, не относится к вашей компетентности.

Мне ничего не стоило направить вас с Дьюком куда угодно, но я попросила оставить вас у меня, потому что вы оба – как раз те люди, которые мне сейчас нужны. Особенно я ценю ваше чутье на хторран. А за последние двое суток зауважала вас еще больше.

– Большое спасибо, – проворчал я сердито, хотя едва ли чувствовал злость.

– Вы расстроились?

– Послушайте. Поскольку мы сейчас режем правду-матку – я лучший эксперт по червям по одной-единст-венной причине: других в Калифорнии просто нет. Так что вы переоцениваете мои способности.

– Здесь вы показали себя неплохо.

– Это не составило никакого труда. – – Неужели?

– Уверяю вас. Просто я спрашиваю себя, как можно ухудшить ситуацию. А потом в соответствии с этим действую. Если становится хуже, я приобретаю репутацию человека, который знает, что делает. Если же нет – тем более.

– Вы шутите.

– Ничуть. Хотите попробуем? – Я показал на окно. – Что может быть хуже этого?

Лиз быстро ответила:

– Целое семейство червей, окружающее вертушку Я взглянул на часы.

– Вероятно, это и произойдет в ближайшие пятнадцать минут.

– Вовсе не обязательно сообщать это таким радостным тоном.

Я пожал плечами:

– Трудно говорить правду и не выглядеть при этом нахалом. А кроме того, что еще может быть хуже?

Лиз внимательно посмотрела на меня.

– Вы недовольны переводом, я не ошибаюсь?

– Да, недоволен, – честно признался я. – Мне не понравилась спешка. Я не люблю, когда меня отрывают от дела на полдороге. В Колорадо у нас наметился серьезный успех.

Лиз кивнула.

– Хотите, раскрою еще один секрет?

– Какой?

– Ни у кого и в мыслях не было отрывать лейтенанта Маккарти от важного дела, если бы здесь для него не нашлось еще более важное. Вам полезно запомнить это.

Все обстояло именно так, несмотря на другие обстоятельства.

Она имела в виду Дьюка. Из хвоста вертушки доносилось его дыхание, болезненно громкое, еще более хриплое и неровное. Я не был уверен, что он продержится до дирижабля.

Некоторое время мы молчали. Неожиданно Лиз воскликнула:

– Вы – сукин сын! – Что?

– Опять накаркали.

Снаружи, на границе темноты и света, двигалось какое-то существо. Его выдавали тускло поблескивающие глаза.

– Прожектора работают? – спросил я.

– Носовой разбит, но есть еще один наверху. Держитесь, включаю.

Она нажала кнопку на приборной панели. Яркий луч прорезал ночь, поймав серебристо-розовую фигурку, удивленно застывшую в круге розового света.

Существо моргнуло и замерло под ослепительным лучом. Оно было толстенькое и пушистое – нелепый, но симпатичный маленький снеговик. Его окружал ореол розовой пыли.

– О! – Лиз задохнулась от удивления. – Это – кроликособака?

– Да, – мрачно ответил я и поднял камеру. Существо погрузилось в пудру по бедра, значит, сахарная вата оседает.

– Похоже, он не испугался света?

– Ему просто интересно. Эти твари не выказывают страх ни перед чем. Видите остальных?

В полутьме позади первого зверька виднелись другие кроликособаки, тоже стоявшие неподвижно. Лиз улыбалась.

– На этот раз вы дали маху. Это не черви.

– У меня в запасе еще десять минут. Кроликособака заморгала, почесала за ухом, потерла лицо лапками, состроила нам гримасу и, переваливаясь, вышла из круга света.

– Кажется, она что-то сказала, – предположила Лиз.

– Да, только знать бы – что.

Остальные зверьки тоже стали проявлять любопытство. Один за другим они начали приближаться к вертолету, осторожно передвигаясь короткими прыжками. Они часто останавливались как бы в нерешительности, присматриваясь к машине. Наклоняли набок голову, прислушиваясь; при этом их висячие уши приподнимались. Я не выпускал камеру из рук, большим пальцем переключаясь то на общий, то на крупный план. Эта запись должна прояснить многое.

Довольно забавно был устроен их рот. Казалось, они постоянно надувают губы и корчат рожицы. Один из зверьков, выпрямившись, повернулся к своему соседу и выпятил губы, будто целовал воздух. Тот ответил ему таким же поцелуем. Они напоминали грудных детей, оторванных от материнской груди. Ну конечно! Их ротовой аппарат, скорее, приспособлен для сосания, чем для пережевывания.

Как это… странно. Я наблюдал и фотографировал, в то время как расстояние между вертолетом и принюхивающимися к нему кроликособаками сокращалось. То одна, то другая совала рыльце в пудру, втягивала ее и жевала. Что они ели – саму пудру или кормящуюся в ней мелочь, – разобрать не удалось, хотя это могло решить вопрос о наличии у них интеллекта. Вдруг это те разумные существа, которых мы ищем?

Ноздри у них были сужены, а глаза прищурены из-за пудры, но довольно часто какая-нибудь из кроликособак останавливалась и на мгновение широко открывала глаза, большие и круглые, как у щенка. Вероятно, таков их нормальный облик, когда они не разгуливают по пояс в пудре, Я констатировал:

– Дела наши из рук вон плохи.

Лиз удивленно взглянула на меня:

– Да?

– Вы убеждаете людей, что все хторране – отвратительные, мерзкие твари, верно?

– Верно.

– И в подтверждение показываете им картинки, так?

– Продолжайте.

– Как вы думаете, долго ли вам удастся торговать этим товаром, после того как портреты столь симпатичных зверушек станут достоянием общественности?

– Вы правы, – согласилась она. – Новости действительно плохие.

– Нам придется засекретить эти кадры, по крайней мере до тех пор, пока мы не выясним, что это за существа. Они могут оказаться опаснее остальных, хотя и выглядят очень мило, Тем временем первая из зверушек добралась до обтекателя. Она вскарабкалась на бок вертушки и заглянула внутрь, мигая, как сова. С лапками, прижатыми к стеклу, она напоминала малыша, приникшего к витрине кондитерской лавки. Она ощупала губами стекло, явно пробуя его на вкус.

– Я все жду, когда она тявкнет, – шепнула Лиз.

– Чтоб ему провалиться, гаду! – прорычал я сквозь зубы. – Ишь, как притворяется, тварь.

Зверек деликатно облизнулся. Интресно, что бы это значило? На вертолет уже карабкались другие кроликосо-баки.

Через минуту все стекло загораживали маленькие мордочки, разглядывающие нас.

– Не хотелось признаваться, – вздохнула Лиз, – но. кажется, я боюсь.

– Я тоже. Никогда не думал, что испугаюсь стайки плюшевых медвежат.

– Они разглядывают нас. Что им надо?

– Откуда я знаю? – Все время я, не отрываясь, сни-мал. – Может, им просто интересно. – Я опустил каме-ру. – Мне пришла в голову одна мысль. Вы поснимаете?

– Конечно. Я готова, начинайте. Наклонившись вперед, я приставил ладони к стеклу напротив лапок кроликособаки – они были не больше детской ладошки.

Зверек мигнул. Он попробовал понюхать мои руки сквозь обтекатель, попытался пососать стекло, потом, нахмурившись, замер. Он явно не понимал, в чем дело.

Зверек моргнул и повторил все снова, только на этот раз лизнул стекло мягким розовым язычком. Остальные с любопытством наблюдали за происходящим.

– Они не кажутся очень умными, – – заметила Лиз.

– Просто они никогда не видели стекло, вот и пробуют его.

Кроликособака снова моргнула, я медленно мигнул в ответ, как можно шире раскрыв глаза и затем как можно крепче зажмурившись. Кроликособака оскалила зубы. Я тоже оскалился – изо всех сил растянув губы. Кроликособака (другого слова не подобрать) улыбнулась. Я улыбнулся тоже, расплывшись в широчайшей ухмылке типичного идиота.

– По-моему, вы разговариваете, – решила Лиз. Интересно, о чем мы только что беседовали?

– Вы напоминаете двух братьев…

– Замолчите, – отрезал я, по-прежнему широко улыбаясь кроликособаке. – Может, мы вырабатываем условия мирного договора…

Кроликособака скорчила рожицу, оттянув щеки, что придало мордочке странное выражение.

– А ну-ка, – подбодрила Лиз. Я проглотил слюну.

– Иду на это только ради человечества.

И я скорчил рожу в ответ: зацепил пальцами уголки губ, растянул их, свел глаза на переносице и дотронулся языком до кончика носа.

От удивления кроликособака свалилась на землю. За ней попрыгали остальные.

– О Господи, кажется, я их оскорбил.

Кроликособаки катались в пыли, суча своими ножками и поднимая облака бледно-розовой пыли. Казалось, их всех одновременно хватил удар.

– Может, вы преувеличиваете? – засомневалась Лиз. Она по-прежнему снимала, и камера была направлена на меня.

– Вот так, – грозно произнес я в назидание потомству, – и погиб капитан Кук.

В. Что хторране думают о кремации?

О. Растранжиривание пищи.