Дедушки с гитарой

Глава 9

Я понял, что предчувствия меня не обманули.

Это было неизбежно, как выхлоп у автомобиля. Как автомобиль не мог двигаться вперед, не воняя выхлопными газами, так и мы не могли не мучиться, думая о своих возможностях предсказать грядущие неприятности.

Тот разговор, после концерта в посольстве, что – то стронул в душе каждого из нас. Судя по всему, по нашим нечаянным оговоркам, такие мысли бродили в мозгах у каждого из нас. Знать Будущее и не поделиться, не предупредить? Это же как – то неправильно, не по – товарищески. Не по – советски в конце – то концов…

И поэтому время от времени все мы испытывали, плюнув на договоренность молчать, желание начать предупреждать кого – нибудь о грядущих неприятностях. Я не был исключением, но держался и о своих поползновениях кого – то спасать, не говорил.

– Если бы! Мы же уже говорили об этом! Будущее еще только вероятность. Его нет! Помнишь космонавтов?

Он не ответил.

– Да и не помнил мы ничего толком, – продолжил я. – Ни «кто», ни «где», ни «когда»…

– Ты тут недавно Леннона вспоминал… Я вчера вспомнил, когда его убьют, – сказал Никита.

– Могут убить, – поправил его Сергей. – И тем более в этой версии Реальности сам Леннон может быть кого – нибудь грохнуть.

– Да хватит вам ржать, – рассердился Никита. – Я ведь серьезно.

– Ах, серьезно….

Я и впрямь стал серьёзном.

– А серьезно… Во– первых, будущего еще нет. Во– вторых – оно обязательно будет, но, скорее всего, другое. И в – третьих…

Я с искренним сожалением вздохнул.

– Нифига мы из этого уже один раз состоявшегося Будущего не помним. Забыли, что ли?

– Но вот про Леннона я как – то вспомнил!

– И что?

– Давайте хотя бы его предупредим!

– А давай предотвратим Третью Мировую войну? – в сердцах предложил я.

– Как?

– Вот и я спрашиваю «как»? То есть как предотвратить мировую войну ты не знаешь, а как предупредить Леннона – знаешь?

– Да. Знаю. Напишем письмо…

Самый скверный разговор, когда все понимают, что говорить вообще – то не о чем. Аргументы глупые и гнилые. И ничем такой разговор не кончится.

– А вот представь, что завтра в наших почтовых ящиках мы обнаружим письма, в котором нам предскажут наше будущее…

– Доказательно?

Я ухмыльнулся.

– Ишь чего захотел. «Доказательно»… Нет. На уровне «мне так кажется» или «вроде бы». И в письме будет примерно так….

Я поискал формулировку побезумнее.

– Всего несколько слов: «Вы сейчас школьники, но когда вы состаритесь и напьетесь, то взорвете бомбочку и взрыв зашвырнет вас в ваше собственное прошлое… Поэтому сейчас ведите себя хорошо, старательно учитесь, чтоб стать достойными и уважаемыми членами общества.» Ты бы такому письму поверил бы?

– Я бы больше поверил бы в то, что это какая – то тонкая родительская провокация… – заметил Сергей подумав. – Чтоб мы лучше учились.

А Никита промолчал.

Я знал, что он упрям и задал другой вопрос.

– Когда это произойдет? Ведь не скоро?

– Нескоро… В 1980 году.

– Не поверит, – сказал Сергей. – А если и поверит, то забудет.

Я примирительно поднял руки.

– Ну ладно. Предположим, что мы это сделали…

– В смысле?

– Ну, написали письмо…. Вы же понимаете, что если оно попадет в руки кому – то другому, то мы просто привлекаем к нам нехорошее внимание? Письмо еще до него не пойдет, а к нам придут к нам люди в фуражках и с крутыми удостоверениями. И что делать будем?

Мне никто не ответил.

– Да и не поверит он…

– Тут какое – то противоречие.

– В чем?

– С одной стороны «он не поверит», а с другой стороны «придут люди в фуражках». Эти – то почему должны поверить?

Я покачал головой.

– Никакого противоречия. «Людям в фуражках» полагается обращать внимание на такие вот несуразности, особенно уходящие заграницу.

– Ну… Возможности карательных органов всегда несколько преувеличены. Это все делается чтоб поднять престиж власти. Кроме того, мы же можем остаться анонимами…

– Ах даже так…. «можем остаться неизвестными…» А может быть и не будем оставаться неизвестными? Я так чувствую, что кое– кому было бы интересно вступить с Ленноном в переписку. Кстати, на анонимное письмо он вообще может не образовать внимания. Думаете мало он нормальных писем получает?

– Из СССР? Я бы только из любопытства такое прочитал. Пусть даже из без адреса.

– Ладно. Пусть анонимное… А его адрес? Его – то адрес откуда возьмем?

Никита дернул плечом.

– «На деревню Леннону…»?

– Если бы какой – нибудь американец напишет адрес «Москва, Кремль, Брежневу» думаете не дойдет письмо?

– Сравнил!

– Именно! Нашел, что сравнивать! Напишем «Лондон. Леннону» и дойдет как миленькое…

– Нет. Адрес нужен… Чтоб наверняка уж…

– А где его взять? Или опять в «МК»? Это вам не Андрей Андреевич.

Никто не ответил. Я немножко остыл.

– Вот и получается – для нас масса сложностей и вполне реальные неприятности, а вероятность, что это в принципе сработает – минимальная.

– Но она есть. Леннон останется жив. Кстати, на счет «МК» это идея. Можно к ним обратиться в «Музыкальную дорожку» и поинтересоваться тамошним адресом фан – клуба Битлов. Им – то это легче найти. А уже через фан – клуб можно и письмо переслать.

– Нет там еще «Звуковой дорожки». Не выросла. Забыл то ли?

– Тогда попросим кого – то из корреспондентов узнать. Есть ли у них в Англии корреспонденты?

Я ничего не сказал.

– Или ты личную неприязнь к Леннону испытываешь такую, что «кушать не можешь»? – спросил Никита.

– Да нет. Я просто представляю такое письмо… «Здравствуйте дорогой Джон! Так получалось, но мы знаем, когда и как вас убьют. Нам это привиделось во сне…»

Никита серьезно ответил.

– Нет. Я бы написал по – другому.

Он достал из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок. Сразу видно подготовился. Прокашлявшись начал читать:

– Мистер Леннон! Надеюсь, что вы дочитаете это письмо до конца хотя бы из любопытства – не так много писем приходит Вам из далекой России…»

Я перебил его.

– Лучше было написать «… из– за Железного занавеса…»

– Ты не ёрничай, а слушай. И если что – то не нравится– предлагай лучший вариант.

– «По причинам, которые вам могут показаться фантастическими, и которые поэтому опущены в данном письме, нам стало известно Ваше будущее. Нам стало известно, что 8 декабря 1980 года на Вас может быть осуществлено нападение, которое для вас закончится очень прискорбно. Понимаю, что в то, что Вы про читали очень трудно поверить, но может быть в качестве доказательства того, что чудеса все– таки случаются, мы может указать на два события, которые подтвердят, что это письмо не розыгрыш.

Во – первых, в следующим, 1974 году, вы расстанетесь с Йоко Оно.

Во – вторых, в 1980 году летние Олимпийские игры будут проведены в СССР, в Москве.

В – третьих, 1980 году вы запишите диск, который назовёте «Двойная фантазия». Эта пластинка может стать Вашей последней прижизненной пластинкой. Мы специально написали название по – русски, понимая, что вы не поймете, о чем идет речь. Мы просим, что вы показали это письмо человеку, который смог бы прочитать это название на русском языке в середине восьмидесятого года и в любом случае будьте предельно осторожным 8 декабря 1980 года. В этот день, один из ваших фанатов, пожелав, чтоб отблеск вашей славы упал и на него, выстрелит в вас из пистолета. 8 декабря 1980 год. Нью– Йорк. Мы точно знаем, что будущее можно изменить!»

Стало ясно, что даже если мы будем возражать, Никита сделает все необходимое сам.

– А что так рано? Может быть в 1980 году и предупредим?

Никита покачал головой.

– Чтоб он нам поверил, нужно чтоб чем – то подтвердить. Чем – то таким, что произойдет раньше, а я вот ничего другого, с ним связанного, и не помню…

– Не хотим мы сидеть не попе ровно… – вздохнул я. – Не хотим.

– Это ты к чему?

– К тому, что хочется мир спасать….

Никто и не попробовал возразить.

– Ну ведь если мы точно знаем, что Будущее можно изменить, то почему бы не попытаться?

Никита повеселел.

– Продумаем новую стратегическую линию. Вот у нас три головы, шасть полушарий… В них кое– чего есть. Давайте возьмем за правило: если что – то в памяти всплывает, то тут же это «что – то» на карандаш. Не только песни, а вообще все. И сделаем папочку с предсказаниями. Будем мы этими знаниями делиться с Человеческом или нет решим потом, но давайте пусть будет чем делиться.

– А давайте найдем с мелочей? Спасти страну, Родину это понятно… Но невыполнимо. Неужели у нас самих, более мелких неприятностей в жизни не было? Помните свои мелкие и не очень неприятности? Как нас обманули или над нами посмеялись?

– Хотя бы что – то из того, что с нами или вокруг нас случалось… Помните, как Вальку Дубцова с джинсами кто – то «кинул»? Когда это было?

– Это как? Когда ему вместо джинсов на «Планете» одну штанину продали?

– Да. Когда, кто помнит?

Случай был конечно запоминающийся. Мы его, кстати, вспоминали, когда выпивали 50 лет тому вперед. Наш одноклассник пошел покупать у фарцовщиков, что тусовались около Московского Планетария, джинсы, и они «кинули» его – обманули, продав вместо нормальных штанов упакованную в фирменный пакет одну штанину. Были там такие ловкачи. С высоты наших лет это смотрелось смешно, а тогда… Реальное горе. Штаны ему обошлись больше 100 рублей.

– Да вот в этом году это и должно было быть. В 10– м классе.

Я вздохнул.

– Нам ведь только начать… А всех остальных предупреждать будем? Брежнева?

– Ну этот точно не поверит.

– А друзей, родителей?

В от об этом думали все. Мы не решались говорить об этом, но мысли точили каждого из нас– ведь можно предупредить, что – то посоветовать, обратить внимание… Но все мы понимали, как тяжело будет жить с этим знанием. Каждый прожитый год понимая, что на каждая новогодняя гирлянда, каждое поздравление «С днем рождения!» придвигает его к роковой черте.

Об этом придется подумать, но хочешь– не хочешь видимо придется завести картотеку…

Письмо Джону Леннону мы все– таки решили отправить. И даже с обратным адресом.

Это было большой наглостью с нашей стороны, но в пользу этого хода говорило то, что действительно анонимное письмо экс Битл может быть даже не станет читать и, что самое главное, суть его, настолько невероятная даже для компетентных органов. Если люди в фуражках придут нам с вопросом «Что это значит?» мы честно ответим– «Мы хотим получить автограф мистера Леннона!», и искренне надеялись на то, что такой вот фантастический подход заставит его обратить на нас внимание и ответить.

Чем не отмаза?

В редакции «МК» нас встретили как старых знакомых. Мы поздравили женскую часть дружеского отдела с недавнем праздником и подарили по кассете с нашими новыми записями, а нас в ответ угостили чаем с печеньем и поинтересовались планами.

– Ох эти планы… – вздохнул Сергей. – И эти вопросы…

– Нам хочется одного, Родителям хочется другого…

– А чего хочется вам?

– Сочинять музыку. Играть. Петь. Не все понимают, что это тоже работа.

– А у родителей курс на высшее образование…

– А это означает, что время на музыку пойдет по остаточному принципу.

– Да, – согласился с нами Александр Николаевич. – Тяжелое у вас положение. И что вы?

– Пока изворачиваемся, – вздохнул я. – Думаем…

– Да тут выбора большого у вас нет. Либо институт, либо армия. Так я думаю?

– Именно, – печально согласились мы.

– Ну в этой ситуации институт все– таки предпочтительнее, чем армия? Все– таки высшее образование. Инженерами станете какими – нибудь.

– Есть обоснованное мнение, – веско сказал Никита, – что в не самом отдаленном будущем профессии инженеров совершенно обесценится.

– А кто будет востребован?

– Руководитель. Или начальник.

– Ну– у– у– у. Это во все времена так. А что касается высшего образования. Вы вот о чем подумайте– в армии у вас не будет времени музыкой заниматься, а в институте – будет. Так что не раздумывайте. Давайте, дуйте в ВУЗ.

Он говорил азбучные истины и эту страницу букваря мы уже не один раз перечитывали.

– Похоже, что так и придется… А мы вообще – то к вам по делу…

– Ну– ну… – прихлёбывая чай он благосклонно покивал. – Что у вас за дела?

– Нам бы хотелось узнать почтовый адрес Джона Леннона или, если не его самого, то адрес какого – то из его фан– клубов. Это возможно?

Александр Николаевич поставил чашку.

– Интересные у вас запросы! И зачем вам это, если не секрет?

– Хотим попросить для нас автограф, – не моргнув глазом сказал Сергей. – Автограф и фото… Это же здорово?

Он постарался вложить в свой голос побольше энтузиазма.

Журналист посмотрел на нас так, что стало ясно, что в его глазах наши акции упали минимум на порядок. Чем – то детским и несерьезным было собирания фотографий кумиров и автографов звезд.

– А где я его найду?

– Ну может быть не его самого, а какой – нибудь фан – клуб? Есть ли такие в Англии.

– Хорошо… Я попробую вам помочь… – вздохнул он. Поблагодарив, мы вышли из комнаты. Через закрытую дверь я услышал.

– Ну прям малые дети…

Ребята тоже услышали фразу, и Никита подытожил.

– Хорошо. Нас еще не раскрыли…

– Да… Мы были на грани провала.

Где – то в середине марта в своем почтовом ящике я обнаружил почтовую квитанцию. Повертев бумажку в руках и ничего не поняв, пошел на почту.

Предъявив бумажку и паспорт, я получил какую – то картонную коробку, наводившую своим видом мысли о пицце. Но поскольку тут о пицце тут и речи быть не могло, стоило предположить что – нибудь иное. На серой обёрточной бумаге конверта имелся адреса отправителя и получателя. Посылка ушла с Ленинградского почтамта, но вот что странно, мой домашний адрес писала явно иностранная рука. Адреса был написаны латинскими буквами.

Странно.

В Питере знакомых, от которых можно бы было ждать посылки, у меня не было, тогда кто это? И к тому же что там, в коробке?

Ну – ка поиграем в Шерлока Холмса. Кто тут в принципе может быть? По габаритам коробки либо журналы, либо пластинки. Я взвесил коробку в руке. Неужели пластинки? Неужели наш немецкий друг все– таки не забыл своего обещание и прислал нам пластинку «Пудиса»! Тогда почему на с родины Карла Маркса, а из Питера? Опять путешествует по Союзу? Нет. Слишком часто… А может быть гастроли? Это вот вполне может быть, но только почему – тоя об это не слышал…

Ладно. Приду домой посмотрю верно ли я все сообразил.

Пластинки – это, конечно, хорошо, но главным было знакомство. В СССР нас мало кто знал. Известные группы крутились в своей тусовке и смотрели на нас свысока так что этот контакт был для нас очень важен.

Наш личный опыт выступления с такими концертами, что организовывал Саша нас не радовал.

Придя домой я вскрыл коробки. Точно. Три пластинки и фотографии с автографами. Мы этого не просили, но пусть будет. Небольшая часть тщеславия есть у любого творческого человека. Но что было совершенно неожиданным там же имелись три билета на концерт, в Москву во Дворце спорта «Лужники»!

Я собрал друзей.

– Что – то мы пропустили… Вроде бы афиш не видели?

– А может быть это какой – нибудь закрытый концерт? – предположил Сергей. – Типа того, какие Саша устраивает…

– Ага. Для детей и внуков членов Политбюро, и Первых Секретарей Обкомов, – пошутил Никита.

– И КООД и милиция их не разгоняет, а, напротив, охраняет, – подхватил я. – Чтоб никто лишний туда не проник и не узнал, что они там делают.

– А они там такое вытворяют! – Никита затряс головой от восхищения. – Там такое происходит… Там таких вот известных тебе секретных туалетах по два десятка на каждом этаже и страдающих иностранок– море. На любой вкус…

– Сколько же зависти в людях бывает, – невозмутимо отозвался Сергей. – Чем завидовать лучше бы по делу что – нибудь сказали бы.

– Какой закрытый концерт? Это же Лужники! В Лужниках закрытые концерты не делают. Похоже, чтоб не создавать ажиотаж, не спешат с афишами. Все равно билеты в два дня разлетятся… Вы вот на что лучше обратите внимание.

Я перевернул билеты и показал на красную надпись: «С правом входа за кулисы».

– Понимаете?

– Нам зовут в гости?

– Именно.

…То, что о нас помнили наши немецкие друзья, была одной хорошей новостью, а вот второй не менее приятным событием было создание очередной песни на слова Вознесенского. Наше обещание Андрею Андреевичу мы не забыли…

Новую песню мы уже сделали и играли, но каждому из нас понятно было, что все, что получается у нас– это не совсем то, что хотелось бы порадовать слушателей. Возможно дело в том, что тот факт, что мы играли на танцах, как – то отражался на нашу возможность петь с проникновенной пронзительностью. Мы все слышали ее в том времени и понимали, как она должна звучать в идеале… А в нашем исполнении она звучала по– другому. Не получалось у нас. И не в количестве инструментов на сцене было дело. Похоже мы для этой песни стали слишком молоды…

– Может быть профессионала привлечем? – предложил Сергей.

С профессионалами у нас было совсем плохо… Знакомый профессионал у нас был только один.

– Аллу Борисовну? Это все– таки не женская песня. Это ведь не похабство про парочку лесбиянок? Представляете, о чем могут люди подумать после первой же фразы. «Ты меня на рассвете разбудишь…»?

– Наши люди гадости не думают. Они по– другому воспитаны. Тут, похоже и такого понятия как «лесбийская любовь» никто не знает.

– Нет. В любом случае не стоит. Тут – высокие чувства.

– Тем более она еще «Арлекино» не исполнила. По «Арлекино» что – то ясно? Будет он петь или нет?

– Пока информации нет…

– А вот интересно чем сейчас сам Караченцов занимается?

Мы посмотрели друг на друга и одновременно пожали плечами. А кто его знает?

– Наверное учится где– нибудь и, кстати, у него калибр тоже для такой песни маловат. Вот когда подрастет, жизненного опыта накопит…

– Тогда наш Женя Садин.

– Слащав… – с сомнением сказал Сергей.

– Обломаем…

– А если…

– А если не будет обламываться, – поспешил сказать я. – Тогда будем придумать что – нибудь другое. Но начать надо с него…

– Как он нам и послушает. Мы в его глазах школьники. Может быть талантливые, но– школьники. А он– профессионал, артист Мосэстрады.

Мы помолчали.

– Тут надо опять Андрея Андреевича привлекать. Он, думаю, оценит нашу песню и посоветует кого – нибудь.

– Получается написать «демку» и к нему в гости? А если он опять Иосифа Давыдовича призовет?

Никита вздохнул.

– Кобзон, конечно, это сейчас знак качества, только…

– То-то и оно, что «только»…

– А может быть все– таки сами? Только не как обычно. Это ведь не роковая песня. Если ее исполнять нашим составом, то точно испортить. Тут или оркестр нужен, или простая гитара…

– Ну, давайте пробовать…

– Нет. Не сейчас. Тут настроение соответствующее нужно…

– А чем займемся?

– Да я тут одну новую песенку вспомнил. Настоящий гимн безнадеги… Помните «Кто виноват…»

– Макаревича?

– Нет. Это вроде бы Романов. «Кто виноват, что ты устал, что не нашел чего так ждал…» Под такую погрустить самое то! Такая детская грусть! Такое отчаяние.

– Ага. Словно у тебя мороженное отобрали…

– Экспроприируем?

Я заиграл вступление и меня снова посетила мысль, что все мы трое наследники сгинувшей цивилизации или же кладоискатели, нашедшие бесхозную копилку, о которой хозяева напрочь забыли и емкость этой копилки близка к бесконечности.

– Считай, что уже…

…В нашей школе мы были людьми известными. И несмотря на то, что мы чувствовали себя взрослее и стояли в стороне от подростковой школьной жизни, все– таки какие – то волны и брызги долетали до нас. Это проявлялось в частности и в том, что наш директор, Семен Петрович Креймерман знал нас в лицо и при встрече поживал руки. Это льстило самолюбию, так что очередной вызов к директору мы восприняли без внутренней тревоги. Неприятностей от него мы не ждали.

Он ждал нас в кабинете не один.

– Вызывали, Семен Петрович?

Директор сидел какой – то благостный. Наверняка его распирали хорошие новости.

– Приглашал.

Он повернулся к своему гостю– мужчине лет тридцати в хорошем кожаном пиджаке.

– Вот они, ваши герои…

Мы вопросительно переводим взгляд с одного на другого. Что ждать от директора понятно, а это что за тип?

Через секунду все стало ясным.

– Я корреспондент журнала «Ровесник». Меня зовут Александр Алексеевич. Я тут для того, что поговорить с вами.

– Интервью? – спрашивает Никита.

– Да. Давайте знакомится… Вы знакомы с нашим журналом?

– Да. Выписываем…

– И как вам он?

– «Ровесник»– очень даже неплохой журнал. Нам нравится, что вы много пишите о современной музыке. Такое не часто встретишь.

Я думал, что он достанет магнитофон, но все пошло более прозаично. Журналист обошелся блокнотом и ручкой. Повертев её в пальцах, спросил:

– Скажите, а вам приходилось давать интервью до этого момента?

– Именно интервью? Нет не приходилось. У нас сложились неплохие отношения с редакцией «Московского Комсомольца» и мы время от времени появляемся в редакции и разговариваем, но чтоб интервью… Нет. Такого еще не было.

– Ну тогда давайте начнем с самого начала. Просто поговорим. Расскажите о себе, как учитесь, о том, как начали заниматься музыкой…

Я представлял, что интервью – это в первую очередь конкретные вопросы и конкретные ответы, но тут журналист пошел иным путем. Его вопросы были расплывчаты и оставляли нам возможность говорить о разном. После четверти часа таких разговоров, когда мы вывалили на него много информации о себе, своих родителях и тому подобное, он почувствовал, что мы «разогрелись» и интервью свернула в традиционную колею. Похоже, что он просто пощупывал нас, давая возможность освоиться и привыкнуть к вниманию к нашим персонам.

– Вы все учитесь в одной школе?

– Да. Мы десятиклассники и в этом году заканчиваем её.

– Дружите давно?

– Очень…

– Вы учащиеся выпускного класса. Как вы умудряетесь делать все: и сочинять, и играть, и учиться… Как мне сказал ваш директор у учителей к вам претензий нет.

– Это все потому, что точно знаем, чего хотим. Я понимаю такая черта характера больше характерна для взрослых людей, но и в наши 17 лет мы уже взрослые люди со взрослыми взглядами на жизнь.

– Насколько я знаю вы сочинили уже очень много песен. Вы работаете как команда?

– В основном да. Все наши лучшие песни написаны в соавторстве.

– Вы все вместе пишите слова и музыку, или же слова пишет кто – то один?

– Музыку мы пишем вместе, а вот со словами… Большую часть текстов в наших песнях сочиняет Никита, а мы только помогаем ему разрешать затруднения.

– И какую последнюю вещь вы написали?

– Вот как раз вчера мы записали новую песню на стихи Андрея Андреевича Вознесенского.

– Долго ли сочиняется песня?

– По – разному. «Алису» мы написали быстро. Нам хватило одной репетиции. Музыка просто пришла в голову и попросила записать её на бумагу.

– Кому? Кто автор музыки?

– Авторы музыки – мы все… Группа «КПВТ».

– Как у вас это происходит?

– По – всякому. Иногда музыка приходит в голову прямо на уроке… Иногда получается услышать какой – то ритм из уличных звуков и привязать его к мелодии… А иногда просыпаешься и р – р – раз – в голове готовая музыка.

– Но она приходит в голову кому – то одному, не так ли?

– Разумеется. Но потом мы все вместе много работаем для того, чтоб придать нужную форму мелодии. Сделать её такой, какою её услышат слушатели. Показать её оттенки… Но это очень приятная работа.

– Нужно не только сочинить мелодию, – добавил Никита. – Нужно еще сделать так, что она красиво зазвучала… Тут нужны нюансы. Вот это не менее важное дело и вот это мы делаем вместе.

– А слова?

– В этом случае со словами повезло. Музыка создала нужное настроение и слова тут же нашлись.

– А теперь странный вопрос… Почему вы внешне не похожи на современных музыкантов? Нет длинных волос и так далее…

– Наверное потому, что мы относимся к музыке серьезнее, чем все остальные.

Я вспомнил кафе и спор, который произошел там.

– Нам уже приходилось сталкиваться с теми, кто считает, что современные музыканты в первую очередь должны выглядеть рок– музыкантами и только во вторую очередь – играть рок– музыку. Мы считаем, что все с точностью до наоборот. Если ты хорошо играешь тут музыку, которую от тебя ждут слушатели, то какая разница как ты выглядишь?

– То есть рок-музыку можно играть и во фраке?

– Конечно! Это, кстати, хорошая идея.

– Интересная мысль. То есть длинные волосы…

– Это совершенно не обязательно. Длинные пальцы и умения ими пользоваться предпочтительнее.

– А спорт? У вас остается время для спорта?

Мы переглянулись и синхронно покачали головами.

– Нет. Мы не фанаты спорта и даже не болельщики, – ответил за всех Сергей. – Нам сейчас времени хватает только на музыку и учебу…

– Именно в этой последовательности?

– Именно в этой.

– А девушки?

– Это все в прошлом, – вздохнул Сергей, понятно кого припомнивший.

– И в будущем, – поправил его пессимизм Никита. – Нельзя же писать песни о любви не чувствуя влюбленность?

– А планы на будущее есть?

– Как не быть? В наших планах и дальше сочинять хорошую музыку.

Мы пришли в «Лужники» за полтора часа до концерта и не к контролерам, а к служебному входу. Наши билеты с красными штампами оказались пропусками– вездеходами.

– Да. Нас предупредили, – сказал женщина администратор. – Проходите…

Она сделала телефонный звонок и к нам вышла девушка– переводчик. Посмотрев на билеты, она улыбнулась и пригласила нас следовать за ней.

– Зачем мы туда идем? – пробормотал Сергей. Собственно, все мы думали примерно одно и тоже. Можно послушать хорошую музыку, порадоваться за мастерство музыкантов, но все это можно делать и из зала, тем более места, как мы успели сообразить, нам достались хорошие, но сюда – то зачем? Ну, если только, постоять рядом с хорошими инструментами. Думаю, у них – то аппарат будет получше того, до чего у нас есть возможность подержать в руках.

В гримёрке нас встретил знакомый нам Клаус и четверо других музыкантов «Пудиса». Два Питера и два Дитера. Сперва с нами была еще и переводчица, но через десять минут её куда – то вызвали решать неотложные вопросы и наш разговор пошел на смеси английского и русского. Разговор шел через пень– колоду, и почувствовав, что общение вот– вот загнется, они потащили нас на сцену.

Там стоял аппарат. Точнее АППАРАТ!!!! Мы смотрели на колонки и усилители, на гитары и барабаны и испытывали ощущения радости за тех, кто мог играть на всем этом богатстве. Ну и, разумеется, зависть… Не знаю, как у ребят, а у меня душа переполнялась белой завистью.

Это был самый настоящий повод для белой зависти. А гитара… У лидера– красный «Стратокастер». Настоящий. Интересно каков у него звук? Сразу зачесались руки. Похоже немец почувствовал это зуд, подмигнул.

– Я попробую?

Он понял без перевода и протянул мне гитару.

Она красива… Лак и металлический блеск звукоснимателей. Она настолько красива, что просто не может не быть отличной…

Есть у меня привычка еще с тех лет. Знакомится с любой новой гитарой я начинал «Лестницей в небо» …

Играю вступление, и слышу, как кто – то подхватывает песню. Оборачиваюсь. Кто – то из немцев, один из Дитеров. Значит наш человек, тоже любит такую музыку. Между прочим, хороший роковый голос и тянет хорошо… Произношение оценить не берусь, но наверняка получше, чем у меня. Я, отыграв куплет, замолкаю и он показывает поднятый вверх палец. Понравилось… Кивает, словно говорит давай еще… Что ж. Если просят– надо дать. А если вот так?

Все верно мы все журналисту из «Ровесника» объяснили, о том, как появляется на свет новая песня. Бывает так, что вовсе «из ничего»… Не было, не было и вдруг – ррраз и – есть! Вот и сейчас. Как вовремя я её вспомнил!

Простите меня Пушкина и Кипелов… Надеюсь, что вы сочините еще что – нибудь не менее замечательное. Слава Богу я помню почти все слова. Ну, во всяком случае, на одной куплет с припевом меня хватит…

Я выпивая мелодию и чувствую тишину позади себя. Почему молчать немцы– понятно, но вот почему молчат ребята? Неужели не помнят такое? Нет… Когда я закончил и за спиной сразу несколько голосов.

– Что это?

– Это наша новая песня…

Немцы улыбались, хлопали меня по плечу.

– Хорошую песню сочинил, – сказал Никита. – Я её даже и не сразу вспомнил. Давай назовем её «Я свободен»?

– Да вот случайно в голову залетело. Теперь не позабыть бы. Серега – то где?

Сергей с Клаусом стояли около барабанов и о чем – то разговаривали– вернувшаяся переводчица вертела головой от одного к другому. Стало интересно, о чем могут говорить барабанщик с барабанщиком, но секрет тут же открылся. Серега начал показывать «Лунную походку».

– Учитель танцев… – хмыкнул Никита.

– Нормально. Пусть несет в массы свет званий.

Я посмотрел на часы.

– Ладно. Не будем им мешать. Пошли в зал…

Концерт получился. Трибуны и арена были полны молодежи. Немцы играли жесткий рок, но что еще делать, если на немецком языке лирику петь проблематично? Во всяком случае, на мой взгляд. Песни были, разумеется не такие как у нас, но тоже неплохие и мы слушали, наслаждаясь хорошим звуком. Ради этого ощущения надо ходить на концерты. Из– за живого звука и эмоций, что плескались в зале. Москвичи в это время не избалованы такими концертами. И каждый из тут сидящих понимает, что это– максимум драйва, что можно ему позволено получить.

Во второй половине концерта, после перерыва они сделали нам сюрприз. Вышедший из– за барабанов Клаус подошел к микрофону.

– Минуту внимания! Мы рады выступать в Москве и играть перед вами. Мы видим, что вам нравится то, что мы делаем и это означает, что хорошая музыка не имеет национальности. Для нас не важно кто её играет, а важно, как она исполняется. В зале присутствуют вши друзья– советская рок– группа «КПВТ» … Ребята, где вы?

Он закрутил головой, отыскивая нас в море людей.

– Вот нас и настигла слава, – пробормотал Никита.

– Лишь бы эта слава не стала с нас штаны снимать, – отозвался я. – А потом вожжами или крапивой…

Чем такое может обернуться со стороны комсомола я не представлял…

Но делать было нечего – не прятаться же? Мы поднялись.

Прожектор выхватил нас лучом выставив на всеобщее обозрение.

– Ребята, давайте, поднимайтесь к нам!

Думаю, что нас по названию мало кто знал, но дорогу уступали охотно.

Клаус помог нам подняться на сцену и подмигнул.

– Давайте как в вечере…

– Карл – Маркс– Штадт?

– Да.

И мы дали…

Песня была уже известной, а тут сами немцы со своим правильным произношением. Зал хлопал и свистел.

Музыканты вели себя свободно. Нам самим нравилось то, что мы делали… Когда песня закончилась, и я снял с плеча ремень гитары, Клаус привстал и крикнул:

– Давайте еще! Спойте! Покажите, что умеете…

Он явно ждал «Я свободен», но я не рискнул. Но и просто так уходить со сцены Лужников не хотелось. Когда еще мы там сможем сюда попасть? Помедлив, я кивнул. Выход имелся.

– Добрый вечер, друзья. Я благодарен нашим немецким друзьям о тех словах, что они сказали в наш адрес. Нам до них еще расти и расти, но мы надеемся, что еще вырастим… Мы хотим подарить вам новую песню. В ней не будет барабанов. Тут будет только гитара…

Переводчица у меня за спиной объяснила, что я хочу сделать.

Я отложил электрогитару и взглядом попросив разрешения, взял со стойки акустику. Хорошая «Кремона». Дитер встал поодаль.

Свет был только на сцене, а зал заливала темнота. Внезапно мне захотелось, чтоб там загорелись огоньки зажигалок или экраны сотовых, так, как это происходит в потерянным нами Будущем, но я одернул себя. Об этом не стоит и мечтать… По крайней мере сейчас.

Один микрофон около губ, другой угодливо согнул шею поближе к гитаре. И тот, и другой слушают меня… И тысячи людей там, в зале, тоже ждут меня. Ждут нашей песни. Песни, которая в этом мире еще не звучала…

Я встал в круг света и подумал о том, что вся моя прежняя жизнь исчезла, она растворилась во времени, став воспоминанием о том, чего, возможно, уже не случится никогда. Ведь весь мир, в котором я жил исчез, отставив мне эту песню.

Легкое касание струн, первый аккорд.

Я пел, вспоминая прошлую жизнь, любимую жену, которую еще обязательно повстречаю, и мы родим замечательных детей… Все еще будет, а пока её нет рядом – погрустим… Это ведь песня не только о любви и детях. Это еще и о пропавшей в ином мире стране и о иных, самых близким мне людях, с которыми я еще Бог даст повстречаюсь в этом новом мире.

Зал, только вот что ревущий и кричавший, стих. Люди не просто слушали песню. Они её чувствовали… Они были волшебниками– Поэт, сочинивший такие слова и композитор Алексей Рыбников, сочинивший музыку к ней. Ну и само– собой сам я становился немножко волшебником, коснувшимся души сидевших перед нами людей…

Когда песня стихла, зал еще оставалась под впечатлением слов и музыки несколько секунд молчал, словно ожидая что я продолжу, но я молча снял гитару и объявил:

– Это наша новая песня на стихи Андрея Андреевича Вознесенского.

Кто – то из Питеров или Дитеров подошел и пожал мне руку… Прониклись… Поняли… Получается немецкая грусть похожа на русскую?

Мое минорное настроение сорвала барабанная дробь. Серёга? Я обернулся. Нет. Не он…

Кто – то из немцев застучал по барабанам и вперёд вышли Сергей и Клаус и под барабанные трели зашагали неизвестно куда «лунной походкой». Научил. Макаренко…

Все повторилась, как и в прошлый раз, когда мы играли для интуристов. Поражённый зал сперва смолк, не в состоянии понять, что делают эти двое на сцене, а потом, когда это непонимание отлилось в восторженное изумление, заревел.

…Мы уходили с концерта в состоянии легкой эйфории. Не знаю, как ребята, а я до этого момента чувствовал какую – то ненатуральность нашей известности. В собственных головах мы представляли значимость давших этому миру песен, но этот мир пока не знал об этом. Хотя бы он и делился с нами деньгами, но он еще не признал нас, не обрушил на себя ту славу, который были достойны вытащенные нами из запасников Будущего песни. А тут… Публика, смотревшая в наш глаза, состоявшиеся профессионалы на сцене… Хорошо получилось. Ей– Богу хорошо! Правда тут же пришла мысль, что если б это произошло бы не в «Лужниках» а на «Уэмбли» было бы еще лучше… Значительно лучше!

– Никто не обратил внимания, телевидение концерт не снимало? – спросил Никита.

– Размечтался…

– Вроде бы нет.

– Да… Жаль… Это было бы кстати…

– Это было бы слишком, – возразил я с сожалением. – Не доросли мы еще до телевидения. Не о том думаем…

– Это ты о чем?

– Да вот о том.

Я качнул головой назад.

– Про концерт. Смелые мы. Можно даже сказать безумно смелые…

Азарт остыл и стало маленько не по себе.

– Это ты к чему? – нахмурился Никита.

– Думаешь играли плохо? – Сергей покачал головой. – Так вроде нормально отыграли…

– Вы плясать – то с Клаусом зачем начали?

Наш барабанщик искренно удивился.

– А что такое? В первый раз, что ли? Было же уже такое и ничего…

– Масштаб не тот. Все– таки стадион. Наверняка тут корреспонденты были какие – нибудь… Как напишут…

– Да что они там напишут?

– «Бездумное кривляние, выдаваемое за танец…» Неужели забыли о том, как не так давно про твист говорили?

– Да, – подумав согласился Никита. – Так вот могут сказать. И вот в ответ не скажешь, что это бодрая поступательная поступь рабочего класса и колхозного крестьянства по пути к Коммунизму.

Сергея же наполнял оптимизм, и он посмотрел на это вопрос с этой стороны и отозвался.

– Если и скажут, то не страшно.

– Да. Если просто скажут, то не страшно… – Я выделил голосом это самое «скажут». – А вот если напишут… Да печать поставят.

– Да на бланке…

Мы с Никитой хмыкнули, хотя, честно говоря, смешного было мало. Наша советско– германская самодеятельность могла обернуться любым боком. Все это подлежало трактовке в самых широких размерах – от действий, укрепляющих советско– немецкую дружбу, до обезьянничания и подражания не самым лучшим западным образцам хореографии. И хотя на том самом Западе такой походки еще не было и в заводе, но кого это могло остановить?

Глядя на наши задумчивые лица Сергей припомнил.

– Да. А свое время «Машину…» знатно приложили.

– Ты имеешь ввиду «Рагу из синей птицы»?

– Да.

Мы все в свое время читали эту ядовитую статью в «Комсомольской правде».

– Интересно, а она уже написана или еще нет?

– Ты о песне или о статье?

– И о том и о другом.

Парадоксальность нашего восприятия действительности проявлялось и в этом. Часто мы не знали свершилось некое событие или еще нет, как, собственно и с песнями. Написал его настоящий автор или еще нет. Как же не хватало Интернета с его мгновенными ответами на любые вопросы!

Я пожал плечами.

– И спросить не у кого… Можно, конечно, вызвать скандал. Сочинить «Синюю птицы» раньше Макаревича.

– А зачем?

– Если будет скандал это нам на руку. Бесплатная реклама… Нас прижмут – Запад на нас внимание обратит.

– Упаси Господи, – испугался я. – Давайте уж без крайностей. Договаривались же? Нам сейчас ни телевидение, ни иностранцы не нужны.

– Все– таки телевидение не помешалось бы…

– Обойдёмся радио…

– Радио… Насколько я помню перед Олимпиадой… Перед Московской Олимпиадой, власти попытались подправить образ СССР в глазах Запада и запустила какую – то радиостанцию, ориентированную на западную публику. На английском.

– Точно! Я сейчас даже припомню как она называлась…

Сергей, помечая памяти защелкал пальцами.

– «Moscow World Service». Вот!

– Да. И там вот начали крутить записи таких вот групп, как «Машина…» «Воскресенье»… То есть показывали, что мы тоже люди и ничто человеческого нам не чуждо…

– Так когда это будет!? Нам что ждать еще почти десять лет?

– В прошлой жизни примерно в этом возрасте мы делали радиостанции на одном транзисторе. Помните?

Сергей, бывший товарищем по таким вот радиотехнических забавам, кивнул.

– Вот давайте сделаем и будем сами передавать…

– Глупости говоришь…

– А ты– умности городишь?

– Не так у нас много возможностей, но, надо сказать, мы всё– таки их используем. На радио засветились? Засветились! С Вознесенским связались? С Пугачевой законтачили? Теперь ТВ… Давайте думать. Что мы трое взрослых мужиков да не придумаем как?

– Как бы нам теперь не пришлось думать, как из возможной ситуёвины выворачиваться.