Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка

7 Июнь 1996 года История с матерью

“Потребовалось много времени, прежде чем удалось разыскать Вторую Мякининскую улицу, — говорит Вика, вспоминая тот ужасный июньский день. — Мне опять пришлось предпочесть Ваню работе. Начальнику я обещала, что отлучусь только на утро, но, проездив около часа по деревне, я поняла, что одним утром не обойдешься. Деревня Мякинино была маленькой, но мы все равно умудрились заблудиться, и, кого бы ни спрашивали, все до одного отвечали, что такой улицы нет. Там вообще не было никаких названий, да и улиц тоже, так как деревянные дома стояли между деревьями в случайном порядке. Время шло, и я боялась, что добрый человек, предложивший мне помощь, потеряет терпение и повернет обратно в Москву. А я еще и не приблизилась к своей цели”.

Водитель в третий раз остановился на главной деревенской улице. Мимо проходила женщина, и Вика задала ей вопрос, который успела выучить наизусть.

— Это не в старой части деревни, — ответила женщина. — Вам нужен новый район на пригорке. Поверните налево и поезжайте вверх. Сразу увидите трехэтажный дом. А кого вы разыскиваете?

— Наташу Пастухову, — сказала Вика.

У женщины округлились глаза:

— Наташу Пастухову? Вряд ли она дома. Квартиру-то она сдает. Я ее уж несколько месяцев не видела.

Вика с водителем опять поехали по главной деревенской улице и свернули на крутую дорогу, что карабкалась на холм. На вершине обнаружилось четыре небольших строения из белого кирпича. Когда Вика вышла из машины, водитель сказал:

— На случай, если понадоблюсь, я тут.

Лишь один дом был в три этажа, и Вика пошла к нему между березами и детскими игровыми площадками. Мужчина с бородой, который привез сюда Вику, работал в агентстве по усыновлению. Это он подсказал Вике, что есть только один человек, который может освободить Ваню из интерната, — его биологическая мать. Благодаря агентству он узнал адрес Ваниной матери, а когда Вика сказала, что боится ехать одна, согласился ее сопровождать. Теперь наступила очередь Вики уговорить Наташу ради своего сына совершить нечто ужасное.

Вика стояла у дверей Наташиной квартиры и без устали жала на кнопку звонка. Его почти не было слышно, и Вика прижалась ухом к двери. Тишина. Наконец послышался шорох, а потом тихий женский голос произнес:

— Кто там?

— Меня зовут Вика. А вы Наташа? Наташа Пастухова?

Наступила пауза, после которой тот же женский голос сказал:

— Это я. А что вам надо?

— Я насчет Вани. Вашего сына.

В замке повернули ключ, дверь открылась, и Вика увидела хрупкую женщину с вьющимися каштановыми волосами. На ней был выцветший халатик, на ногах — домашние тапочки. Женщина махнула рукой, приглашая Вику в гостиную. В комнате почти ничего не было, кроме дивана с дырками от сигарет, на котором лежали подушка и одеяло, сломанного кресла, кофейного столика с круглыми пятнами и телевизора на табуретке.

Наташа села на краешек кресла, а Вика устроилась на диване. У женщины были кудряшки и рот как у Вани. В квартире оказалось на удивление чисто, однако дух там царил нежилой.

— Как Ваня? Он умер? — тихо спросила Наташа.

— Не умер, но ему нужна ваша помощь.

Вика рассказала, как стала навещать Ваню в доме ребенка, где он очаровал всех воспитательниц и научил говорить еще одного мальчика. Однако, несмотря на очевидные способности, был признан необучаемым и отправлен в интернат, где теперь дни напролет проводит в кровати и теряет приобретенные навыки. Наташа молчала. Однако внимала каждому слову Вики.

Потом Вика рассказала, как ее познакомили с представителем американского агентства по усыновлению российских детей.

— Похоже, он добрый человек. Обещал устроить Ваню в клинику, где ему подлечат ножки и изменят диагноз. Он сумеет найти для мальчика подходящую иностранную семью. Думаю, для Вани это единственная надежда.

Вика посмотрела прямо в глаза Наташе.

— Но ничего этого нельзя сделать, — проговорила Вика, — пока вы не откажетесь от своих материнских прав. Вы сделаете это для Вани?

Наташа довольно долго молчала, погрузившись в болезненные воспоминания.

— Вы сделаете это для сына? — настойчиво спрашивала Вика. — Вы откажетесь от материнских прав ради жизни своего сына?

— Это правда ему поможет?

— Да. Только так ему и можно помочь.

— Ладно. Я сделаю это для Вани.

Вика хорошо помнит тот разговор.

“Тогда я не понимала всего абсурда нашей беседы. Была сосредоточена на одном: Наташа должна отказаться от родительских прав. Только теперь, оглядываясь назад, я понимаю, насколько бесчеловечной была система. В то время, когда Ваня больше всего нуждался в поддержке, его биологической матери приходилось официально отказаться от родного сына”.

Чудовищная логика советской системы. Коммунисты, объявляя, что государство позаботится о тех, кому не суждено стать полноценными работниками, намеренно принижали роль семьи, что в реальности означало возможность упрятать детей подальше и вместе с правом на образование и лечение лишить их связи с родными людьми. С приходом капитализма на территории детского ГУЛАГа появился “зал отправления для пассажиров первого класса”, который позволил некоторым привилегированным малышам обрести спасение за границей. Если у ребенка появлялась возможность найти семью за рубежом, если иностранное агентство по усыновлению могло получить от этого прибыль, то малолетний гражданин России получал шанс попасть в хорошую больницу, где его действительно лечили. И тогда российские врачи творили чудеса, трансформируя местный подпорченный “материал” в нечто высококачественное, отправляемое на экспорт. О материнской любви в этом контексте не шло и речи. От матери требовалось одно: подпись под отказом от своих прав. Тогда шестеренки системы начинали вертеться.

Наташа понимала извращенную логику сложившегося положения. Родителям больных детей, которые предпочитали не расставаться с ними, не приходилось ждать помощи от государства. Ванино будущее зависело от того, сумеет ли он вырваться за границу — и долгом матери было ему помочь. И Наташа приняла это. Однако она оказалась не готова к другому требованию Вики.

— Я сделаю это ради Вани, — повторяла она. — Я подпишу письмо. — Она оглядела свою почти пустую квартиру. — Но у меня тут нет ни клочка бумаги.

— Вы не поняли меня. Вам надо поехать вместе со мной в психбольницу и подписать официальный отказ в кабинете директора.

— А разве нельзя это сделать сейчас? Я напишу все, что надо, а вы отвезете отказ директору.

— Нет. Это делается официально. И вам надо взять с собой паспорт.

— Поезжайте без меня, я не поеду.

— Внизу нас ждет машина. Мне удалось договориться с водителем только на один день. До интерната трудно добраться.

— Еще вот что. У меня нет паспорта. Я отдала его подруге, чтобы не потерять.

— Тогда поедем к подруге.

Наташа поняла, что спорить бесполезно, и направилась в спальню, собираясь переодеться. Хотя она как будто сдалась и согласилась ехать в Филимонки, Вика все еще боялась, как бы она не изменила свое решение.

Из спальни Наташа вышла причесанная. На ней был когда-то дорогой, а теперь облезлый кожаный пиджак и черная юбка. Они сели в машину, съехали с холма и, оказавшись в соседней деревне, остановились около небольшого дома на несколько квартир. Здесь жила Мама Вина, подруга Наташи. Вике было любопытно взглянуть на подругу — очевидно, она была столпом общества, если ей доверили хранение паспорта.

Парочка старушек, сидевших на скамейке перед подъездом, узнали Наташу:

— Мамы Вины нет дома. С час, как в магазин ушла.

Ничего не ответив, Наташа вернулась в машину. Ровно через две минуты они подъехали к магазину. Но Наташа в него не пошла, а двинулась через дорогу. Вика последовала за ней и с изумлением наблюдала, как Наташа опустилась на колени и поползла в кусты. Некоторое время спустя она вытащила в стельку пьяную женщину, которая прилагала все усилия, чтобы встать на ноги. Это и была Мама Вина. Пока она покачивалась, стараясь удержаться на ногах, из-под кустов вылез какой-то мужчина, явно страдающий последней стадией алкоголизма.

Вика нервно рассмеялась, вспомнив, в каком она была ужасе:

“На мгновение я увидела себя глазами моей бабушки — приличная девушка в компании опустившихся людей, которые проводят время в парке за бутылкой”.

Каким-то образом Наташе удалось запихнуть двух выпивох на заднее сиденье машины, и они вернулись к дому Мамы Вины. Действительно, у нее в ящике комода хранился паспорт Наташи. Наташа взяла его и протянула Вике:

— Вот, возьмите. И поезжайте без меня. Я не поеду.

Опять пришлось Вике напоминать несчастной женщине, что у Вани нет других шансов, и у нее, к сожалению, нет выбора, если она хочет помочь сыну.

В машине Наташа расплакалась. И все рассказала.

Она как будто каялась.

Оказывается, прежде чем забеременеть Ваней, она уже родила двоих. Первый, Денис, появился на свет, когда восемнадцатилетняя Наташа была замужем за своим первым мужем. Однако она еще не созрела для материнства, и за мальчиком смотрела ее мать. Четыре года спустя родилась дочь Ольга, и Наташа, как будто повзрослев, стала сама ухаживать за малышкой. А потом пришла беда. Сначала умер отец, а потом, буквально через месяц, скончалась от рака мать. Поддержки ждать было неоткуда. Бывший муж забрал Дениса к себе, а Ольгу поместили в детский дом.

Через некоторое время Наташа обнаружила, что снова беременна, и вернулась в родительскую квартиру со своим вторым мужем Анатолием. Они оба завязали с выпивкой и хотели начать новую жизнь.

Наташа убедила власти отдать ей Ольгу, однако Наташе было очень трудно без матери, по которой она все время тосковала.

Во время беременности Наташа позволяла себе многие вольности. Она признала свою вину в том, что Ваня родился недоношенным. Ему было всего шесть месяцев, и он весил меньше одного килограмма. Чудо, что выжил. В родильном доме ее предупредили, что у недоношенных детей обычно развивается церебральный паралич, и он будет ей тяжкой обузой. На нее очень давили, чтобы она отказалась от родительских прав и оставила мальчика под опекой государства. Даже продиктовали текст, который она должна была написать. Но Наташа отказалась оставить ребенка.

Ей было нелегко. Недоношенный ребенок не вылезал из больниц. Он заболел воспалением легких, и Наташа навещала его каждую свободную минуту. Однако Ольгу нельзя было брать с собой в больницу, а муж уходил на работу. Соседям надоело выручать Наташу и смотреть за Ольгой. Если бы жива была Наташина мать, все было бы иначе.

Врачи сказали, что ее мальчик никогда не будет ходить и говорить. И все-таки он развивался. Вот только врачи не желали ничего замечать. Наташа занималась с Ваней, и он начал вставать на ножки. Но доктора настойчиво рекомендовали ей отдать его в дом ребенка.

— Он был хорошеньким, с кудрявыми волосиками. Каждую неделю мы с ним ходили на массаж, и только массажист его хвалил. Он сказал: “Если бы не болезнь, настоящий мужик. Посмотри, какие у него широкие плечи”. Всего несколько слов, а я продержалась на них несколько месяцев. Потом понесла его в больницу, а одна санитарка мне сказала: “Родила бог знает кого, а мы теперь с ним валандайся. Чего его сюда таскаешь?”

Наташа с такой болью произнесла это, словно рана в ее сердце не зажила и через шесть лет.

— У меня началась страшная депрессия. Соседи мне не помогали. Они говорили, что мне нужно отдать малыша в дом ребенка. Если бы я не была такой слабой! Ну, я опять начала пить. Моя вина в том, что случилось с Ваней. У него косоглазие. За это тоже надо винить меня. Я неправильно давала ему бутылочку.

Вика заметила, что это не может быть причиной косоглазия и Наташе не стоит винить себя. Однако та как будто ее не слышала и продолжала свою исповедь. Все страшные воспоминания, которые она пыталась заглушить алкоголем, теперь вырвались наружу. Однажды она оставила Ваню под присмотром дочери, и он упал с кровати.

Все дети падают с кровати, сказала Вика, но Наташа стояла на том, что это ее вина и не надо было оставлять Ваню с маленькой девочкой, которая и за собой-то не могла присмотреть.

Тихонько прорыдав несколько минут, Наташа повернулась к Вике и спросила:

— Вика, неужели он кому-то нужен? Неужели кто-то возьмет его и сделает его жизнь лучше? Я хочу этого больше всего на свете!

Час спустя они уже сидели в кабинете директора. В том самом кабинете, где две недели назад с Викой так отвратительно обошлись. Удивительно, но тот самый человек, который багровел от гнева из-за проявленного Викой упорства, теперь приветствовал ее улыбкой как хорошую знакомую. Вскоре она поняла, почему он изменил отношение к ней: появилась более слабая мишень, на которой он мог сосредоточить свое внимание.

Директор повернулся к Наташе:

— Так зачем вы ко мне явились?

— Я хочу помочь своему сыну, — ответила Наташа едва слышно.

— Поздновато спохватились, — фыркнул директор.

— Пожалуйста, я хочу, чтобы его лечили и он был усыновлен.

Наташа с ужасом посмотрела на Вику.

— А вы его видели? Знаете, в каком он состоянии?

— Н-н-нет.

Наташа побледнела.

— Ну, давайте вместе посмотрим. — Директор поднял трубку телефона. — Принесите Пастухова, — рявкнул он.

Через несколько минут женщина в белом халате вошла в кабинет с Ваней на руках. Мальчик, бледный как привидение, со страхом обводил взглядом незнакомое помещение и чужих людей. Он был так напуган, что не узнал даже Вику. Воспитательница встала посреди комнаты, держа Ваню под мышки.

— Поверните его, — распорядился директор. Воспитательница повернула его кругом, как фермер показывает животное на рынке, разве что воспитательница получила указание демонстрировать ребенка не в лучшем свете. — Хорошенько посмотрите на сына. Видите, какой он?

“Наташе было не лучше, чем ее сыну, — вспоминает Вика. — Она молча сидела и смотрела на Ваню, а мужчина из агентства по усыновлению сидел между нами, глядя поочередно то на меня, то на Наташу. Я чувствовала, что должна положить конец унижениям Вани. Подошла к нему и попыталась его успокоить, как-то разговорить, но он не отзывался. Как я ни старалась, он не ответил ни на один вопрос директора. Система довела Ваню до того состояния, о котором шесть лет назад говорили врачи.

Никому не пришло в голову сообщить Ване, что приехала его мама, что она, несмотря ни на что, любит его и каждый день думает о нем. Что же до Наташи, то она была совершенно раздавлена и не могла постоять за себя”.

Ваню отнесли обратно на пятый этаж, в его кровать в детском отделении. Наташа дрожащей рукой подписала отказ от сына, согласно закону и под диктовку директора: “Я, Наталья Ивановна Пастухова, отказываюсь от родительских прав на моего сына…” Именно эти слова она храбро отказывалась писать шесть лет назад в больнице.

Оглядываясь назад, Вика яснее понимает, что отношения между матерью и ребенком — столь мало ценимые коммунистами — были разрушены задолго до того, как Наташа поставила свою подпись под отказом от сына. Пережитое обоими испытание стало и последним свиданием в их жизни.

В машине спутник Вики сообщил, что не может отвезти Наташу домой и высадит ее возле станции метро. Когда Наташа вышла из машины, ее паспорт выпал из кожаного кармана и упал на землю. Вика подняла паспорт и протянула его Наташе, а та — хрупкая и одинокая — сунула документ в тот же карман и исчезла в человеческом водовороте.