Далекое лето

Анна 遇见安娜

Я увидел Анну Су прохладным весенним днём и влюбился с первого взгляда.

Она явилась беззвучным духом. Босые ножки непринуждённо миновали тяжёлые от росы густые заросли. Она была легче самого слабого ветерка. Я же как обычно сидел в углу сада под самым высоким дубом. Слабые солнечные лучи пробивались сквозь листву и падали на густой куст угловатых примул прямо передо мной. При всей внешней обыденности это создавало атмосферу свежести и лёгкости. В руках у меня был угольный карандаш, а на коленях лежала доска для рисования и бледно-жёлтые листы бумаги. Мои руки, от запястий до самых плеч, были покрыты чёрными угольными пятнами. На мне была старая пижама, которую я уже давно не менял. Она была изрядно помята и так заляпана травой и грязью, что уже и непонятно было, какого она цвета. Вот каким, я думаю, меня и увидела в первый раз Анна: погрузившимся с головой в рисование примул худощавым парнем со сгорбленной спиной и в старой грязи.

Она подошла ближе и, тихо ступая по траве, встала между мной и цветочным кустом, будто пристроившаяся рядом ловкая птичка. Я уже и забыл, что обратило на неё моё внимание. Может, запах её тела? Слегка тёплый, слегка влажный, он смешался с ароматом мяты, лавра или же свежего граната. В таком дурмане биение её сердца всколыхнуло мелкие волны, которые одна за одной мягко накатывались на меня. Или это всё было лишь в моем воображении? Я лишь почувствовал, что атмосфера вокруг меня начала меняться. Я глубоко вдохнул и поднял голову. Анна стояла прямо передо мной. Она была одета в свободный, слегка грубоватый, очевидно, связанный вручную тёмно-зелёный свитер. Под косыми лучами солнечного света её щёки окрасились в ярко-розовый цвет, и на мгновение мне показалось, как будто от всего её тела исходит сияние.

Так мы и смотрели друг на друга, долго не произнося ни слова. Тишину нарушал ветер. Он доносил до нас непрерывное гудение бесконечных микрокамер, которые в мельчайших подробностях фиксировали наше положение, движения, выражение лиц, звуки и даже запахи. Данные преобразовывались в голограммы, которые мощным информационным потоком растекались по всему миру на экраны к миллиардам людей. Я всё представлял себе, как они сидят в грязных захламлённых комнатках, едят дешёвые полуфабрикаты из биоразлагаемых контейнеров и наблюдают за тем, как я и Анна смотрим друг на друга поверх примул. Вырывавшиеся из Их ртов влажные и тяжёлые потоки воздуха проходили сквозь наши призрачные образы, заставляя слабые пучки частиц дрожать, как лёгкие огоньки свечей на ветру.

Немного погодя Анна наконец сделала шаг вперёд, и в этот момент словно весь мир затаил дыхание.

– Что ты рисуешь? – слегка наклонив голову, спросила она голосом настолько прекрасным, что сложно описать.

Моё сердце забилось быстрее. Анна говорила, стоя всего в трёх шагах от меня. Так близко, что я чувствовал, как моё дыхание проходит сквозь её грубый свитер и касается обнажённой кожи. У меня захватило дух от одной мысли об этом, и я был не в силах ответить на её вопрос.

Анна даже не изменилась в лице. Наверное, она уже привыкла к самым разным реакциям людей, которые видят её вживую. Она лишь сделала ещё шаг вперёд и наклонилась, положив ладони на свои тонкие и нежные колени. Она вытянула шею, заглядывая в мой альбом, и от удивления широко открыла глаза.

– Так красиво! – В её глубоких глазах под тенью длинных густых ресниц промелькнули искры, и она снова посмотрела на меня. – Ну, то есть я хотела сказать, что я, конечно, знала, что твои рисунки очень красивые, но я не ожидала, что увижу их в реальности, и они будут такие… такие невероятные.

Теперь Анна была лишь в двух шагах от меня, так близко, что было видно каждую костяшку её аккуратных и бархатистых ладоней, которыми она по-прежнему опиралась о колени. У меня снова перехватило дыхание. В ушах гудело, из каждой поры у меня на теле и лице проступали капельки пота. Всё это было очень похоже на чёртову аллергическую реакцию, но в глубине души я знал, что это нервы. Поэтому я взял себя в руки и наконец ответил Анне. Хоть слова и были от всего сердца, но вышло так бледно и скучно, что наверняка Они от злости со всей силы вгрызлись в коробки с едой.

– Хм, ты тоже… невероятная, – сказал я.

И мы снова замолчали. Внезапно всё происходящее стало меня забавлять. Как именно должен продолжаться разговор между мной и Анной? Что хотят увидеть зрители? Как и все скучные и преданные поклонники Анны, я знаю о ней абсолютно всё. День за днём я захожу на её звездецки дорогой канал и круглыми сутками без перерыва слежу за её голограммами, попутно отмечая мельчайшие детали её жизни: от цвета и запаха её лака для ногтей до собачонки размером с ладонь стоимостью в миллионов шестьдесят.

В последние десятилетия Федеральное бюро контроля постепенно монополизировало средства массовой информации: бесчисленные инфлюенсеры появлялись и исчезали, как пена на гребне волны. Каждый день блогеры запускали неисчислимое множество новых каналов, которые бешеными темпами наращивали кликабельность, и их владельцы оказывались в ослепительном фокусе внимания. Затем, конечно же, они давали эксклюзивные интервью, становились амбассадорами брендов и генерировали инфоповоды. Их фолловили и критиковали, смаковали подробности их личной жизни, одновременно любили и ненавидели. Но очень быстро на горизонте появлялись новые звёзды, перехватывавшие Их внимание, а старые звёздочки стремительно затухали до полного исчезновения.

С Анной всё было иначе. С самого рождения ей суждено было стать любимицей целого поколения. Она росла будто внутри невообразимой детской сказки. Каждый её поступок и каждое движение приводили людей в восторг. Когда ей было шесть лет, она упала с пони по кличке Вифлеемская Звезда и вывихнула лодыжку, но не издала ни звука. В сшитых на заказ строгих платьях она исполняла фортепианные концерты, написанные пару веков назад. А ещё она занималась фехтованием, тхэквондо и фламенко. От своего имени она открыла сети кондитерских, цветочных магазинов и кафе, в которых продавалось только всё то, что выращивалось у неё на фермах. И несмотря на запредельно высокие цены, всё это пользовалось бешеной популярностью. Повзрослев, маленькая принцесса вступила в период подросткового бунта, и начались ещё более удивительные приключения. Сначала она отправилась в глушь на край света фотографировать молнии и хижины на антикварную камеру стоимостью в целое состояние. Затем собрала женскую музыкальную группу, которая несколько месяцев гастролировала по крупнейшим площадкам. Они наблюдали за тем, как их любимица одинокой тенью бродит по доисторическим болотам, и параллельно раскупали её новые музыкальные пластинки и сборники фотографий. По последним новостям, Анна закончила двухлетнее кругосветное путешествие, вернулась, наконец, домой и начала писать книгу сказок о путешествиях в разные миры.

И вот сейчас она стояла в моём садике и заглядывала в альбом у меня на коленках. В её присутствии моё лицо пылало, словно охваченное огнём.

– Прошу прощения. – Она поспешно отступила на шаг назад, вдруг осознав что-то. – Я, кажется, тебя смутила?

– Нет. – Я напряжённо покачал головой. – Просто немного непривычно, я думаю.

Анна продолжала смотреть на меня. Её глаза сверкали, как два чёрных обсидиана.

– Хорошо, я встану чуть подальше, – сказала она. – Продолжай рисовать. Я только хотела спросить, не хочешь ли ты сделать несколько иллюстраций для моей новой книги?

Её лицо осенила ярчайшая улыбка, будто бы она знала, что такое предложение уж точно не будет отвергнуто. Как же удивительно… В моей голове беспорядочно бурлил хаос нелепых мыслей, словно я был одержим Анной, словно я знал её всю насквозь. Как и многих других людей, её тоже интересовала моя затворническая жизнь и мои альбомы, которые вызвали столько споров. Три года назад она купила на аукционе за триста пятьдесят тысяч мой этюд с фиалками и повесила этот набросок у себя над кроватью. Но, в отличие от Анны, моя жизнь не была такой яркой. Я был единственным, кто остался в живых после аварийного выброса радиации двенадцать лет назад. Это событие предопределило всю мою оставшуюся жизнь, и я был вынужден жить, как какой-то жалкий гномик, в заключении стеклянного пузырька. Моя ослабленная иммунная система реагировала бунтом едва ли не на всё вокруг: машины, выхлопные газы, продукты с консервантами, частицы пластика, пестициды. Даже запах духов мог вызвать у меня удушье, красноту по всему телу и, в конечном итоге, смерть.

Все эти годы я был вынужден находиться здесь, дыша тщательно отфильтрованным воздухом и питаясь варенными в воде с солью продуктами. Я коротал время, смотря голографические передачи и воображая, как удивительна жизнь за пределами стеклянного купола. Всё вокруг меня было сделано на заказ, от карандашей до бумаги, и стоило всё это баснословных денег. Немногие получили разрешение посетить меня, и среди них было два президента, три первых леди, глава Федерального надзорного агентства и мой лечащий врач. Впрочем, всё это было очень давно.

И только в этот момент я постепенно начал догадываться о настоящей причине визита ко мне Анны. Всё было тщательно спланировано, возможно, после долгих обсуждений у влиятельных людей, а может, это была лишь глупая и злая шутка. «Пусть эти двое, Анна Су и Томас Ян, встретятся», – наверняка заявил кто-то из больших боссов. И вот в один прекрасный день с визитом к гному в волшебном саду прилетела, словно ангел, Анна. Микрокамеры бешено петляли вокруг нас, миллионы и миллионы мужчин и женщин вытягивали шеи, чтобы во всех деталях рассмотреть происходящее. От этой мысли всё моё тело с головы до пят окостенело, а в горле вспыхнуло пламя.

– Эм, прости… – осипшим голосом сказал я.

– Что? – переспросила она.

– Ты закрываешь мне свет.

Анна отошла чуть в сторонку, её лицо выражало смесь замешательства и разочарования. Я не смотрел на неё, но чувствовал её неловкость и раздражение. Никто никогда не говорил с ней так, и я, конечно, знал это. Никто. Однако этот холодный тон был моей единственной защитой, единственной возможностью сохранить нелепое чувство собственного достоинства.

В наступившей тишине я слышал только шелест листьев на ветру и беспомощное дрожание угольного карандаша в моих пальцах. Вдруг Анна сделала шаг вперёд, её щеки вспыхнули от гнева и волнения, делая её ещё краше.

– Ладно уж! Ты же знаешь, у нас не так много времени, – сказала она. – Почему бы нам просто не поболтать?

– О чём?

– О чём-нибудь таком, что мы не знаем друг о друге. – Её яркие чёрные глаза смотрели на меня с вызовом. – Или о том, чего никто не знает. Если у тебя, конечно, хватит смелости.

Я растерянно сидел на месте. Анна раздвинула примулы, подошла ко мне и, обняв колени, присела рядом, разом став гораздо ниже меня. Тёплые солнечные блики мелькали в её мягких волосах так, что черные пряди отливали светло-бордовым оттенком.

Вокруг по-прежнему было тихо. В этом мире не было ни поющих птиц, ни стрекочущих цикад. Только мы двое сидели среди пышной зелени, почти позабыв о вездесущих наблюдателях.

– Допустим. И о чём же говорить? – наконец, жалобно спросил я.

– На самом деле у каждого из нас много секретов, верно? Какие-то из них Они видят, а какие-то нет. Анна смотрела на тени деревьев над головой. Её голос был таким мягким, что походил на вздох. – До восемнадцати лет для меня ванная комната была единственным местом, куда камерам было запрещено проникать. Можно было спрятаться там и делать что угодно. Однажды я заперлась там на целые сутки. Им пришлось подсылать людей, чтобы те попеременно стучали в дверь, а моя мама плакала от тревоги. Но это было очень давно.

– О, я помню! В сети люди делали ставки на то, что ты там делала. Вовлечённость пользователей была невероятно высокой.

– По правде говоря, я спала. Сняла с себя всю одежду, легла в ванну и просто крепко спала. – Уголки её губ слегка поднялись, что можно было принять за лёгкую улыбку.

– И как это было?

– Ве-ли-ко-леп-но.

– Да уж, могу себе представить.

– А ты, маленький принц? – Анна взглянула на меня. – Теперь ты рассказывай.

– Что ж, мне на ум пришёл только один нелепый случай, – сказал я. – Это тоже было в детстве. Однажды я спрятался в ванной с мыслями о том, а не покончить ли мне с собой? Долго думал. В конце концов я принял решение самоубиться и выпил целую бутылку ополаскивателя для зубов.

– Ополаскивателя?

– Я думал, раз эта жидкость убивает бактерии, то она может убить и меня. В итоге, как ты понимаешь, ничего не вышло. Уж не знаю, что там было в составе, вкус был мерзкий, но яда там точно не было.

Анна на мгновение остолбенела, но тут же расхохоталась. Смех её, чистый и яркий, был похож на звук отполированной до блеска новой серебряной посуды.

– Ополаскиватель! Боже, какой ты забавный!

– В тот момент я правда был уверен, что смогу умереть. – Я хотел объясниться. – Во всяком случае, тогда я считал, что если продолжу и дальше пить ополаскиватель, то точно умру. Я рыдал, стоя напротив зеркала, и глоток за глотком продолжал пить.

– Сколько тебе было лет?

– Уже и не помню… Наверное, шесть-семь.

– Ох, дурачок ты! На твоём месте я хотя бы попыталась выйти отсюда и умереть снаружи.

– Сейчас я уже не хочу умереть. Во всяком случае, не тороплюсь…

– А почему?

– Доктор сказал, что я, возможно, проживу ещё десять лет. Десять лет не так уж и много, но и не мало, этого вполне достаточно, чтобы ещё немного посмотреть на этот мир. – Я смело посмотрел ей в глаза. – Так много красивых цветов и листьев, такой богатый мир, и такие разные люди, а вдобавок ещё и красивые девушки-ангелы. Я бы хотел ещё посмотреть на всё это.

Наступила пауза. Анна вздохнула и посмотрела на качающиеся на ветру дубовые листья у себя над головой.

– А помнишь ли ты вечер, когда небо было на редкость ясным, и звёзды сияли будто на бархатно-чёрном фоне? Я смотрела на твою картину с фиалками у себя над кроватью и вдруг очень захотела узнать, что ты делаешь в эту минуту. И включила твой канал.

– И что ты увидела?

– Я увидела тебя, сидящего под жёлтым светом светильника, ты только-только включил мой канал. В тот момент мы были как два шпиона, глядящих друг на друга через плечо, вглядывались в наши маленькие изображения, которые смотрели на нас в ответ, и так до бесконечности. Почти мгновенно мы вместе отключили изображение, и всё исчезло, будто это был сон.

Анна опустила голову, её иссиня-чёрные локоны упали на лоб, скрывая лицо. После долгой паузы она повернулась ко мне и серьёзно спросила:

– Скажи мне, что ты делал после этого?

Я долго колебался, но все-таки ответил:

– Я лежал в траве и плакал, как щенок.

– Понятно. – Анна слегка прикусила губу, как на её месте могла сделать любая другая обычная пятнадцатилетняя девушка. – А я не плачу. Ты можешь драться, плеваться, бегать голышом, принимать наркотики, обрить голову, делать татуировки и ругаться последними словами. Но никогда не позволяй Им видеть, как ты плачешь.

– Ты права, – кивнул я. – Я больше не заплачу.

Откуда-то издалека донёсся бой часов: словно напоминая о том, что спектакль заканчивается, занавес опускается, а там снаружи есть мир больше нашего здесь. Анна встала и начала стряхивать мелкие травинки, прилипшие к свитеру.

– Мне нужно идти, вечером у меня ещё небольшая вечеринка, – сказала она. – Я была рада поболтать с тобой.

– Я тоже.

Я почувствовал, как под её взглядом у меня снова вспыхнул лоб.

– А что всё-таки с твоими иллюстрациями…

– Да забудь ты о чёртовых иллюстрациях, – резко перебила меня Анна, а затем совершенно неожиданно наклонилась и крепко обняла меня.

– Не забывай меня, Томми, – прошептала она мне на ухо влажными губами.

Я колебался лишь минуту. Времени оставалось мало, и я тоже изо всех сил обнял Анну. Её волосы неожиданно пахли берёзами. Чистотой и свежестью.

Не знаю, сколько людей смотрели эту сцену с завистливой ненавистью или полными слёз глазами. К чёрту! Всё это не имело значения.

– Запомни: никогда не плачь, – вот были её последние слова.

Больше она ничего не сказала и ушла, не оборачиваясь.

В тот прохладный весенний день я в последний раз увидел Анну живьём. Она уходила, и край её тёмно-зелёного свитера касался свежих листьев примул, а вскоре она исчезла в мерцающей тени деревьев, словно её никогда и не было.

И в тот момент, как и в последующие долгие годы, я и правда никогда больше не плакал.

Декабрь 2006 года