Цветы Вашного

***

Аэрофургон заложил вираж. Вадим Самми, егерь-пилот из лесничества Округа, показал за широкое стекло кабины:

— Вот, леди Форкосиган, граница зоны отчуждения Вашнуй уже видна. Во-о-он… там.

Катриона вгляделась. Расчищенные поля и разбросанные тут и там фермерские усадьбы уже закончились несколько километров позади. Теперь под фургоном простиралось ничем не нарушаемое холмистое покрывало, сотканное из местной барраярской растительности — красно-бурого цвета — и завезенной земной — зеленой. Сплошь кустарники и деревья, между которыми изредка виднелись проблески бегущей воды, или куски луговины, или болото.

— А как вы это увидели?

Ее муж Майлз, нетипично молчаливый все время их получасового полета от Хассадара, столицы Округа, подался вперед между двумя передними креслами и пояснил:

— Там стоят предупреждающие знаки. На вкопанных столбах или прикрученные к стволам деревьев — через каждые десять метров по всему периметру зоны, все двести километров. Одной из задач лесничества является обходить эту границу ежегодно, проверять окружающий уровень радиации и заново вешать знаки, которые рухнули вместе с деревьями или еще по какой-то причине.

— Мы перемещаем их вглубь территории на несколько метров каждый год, там, где можем, — сообщил Вадим. — Несколько метров — это уже кое-что.

— Что, одних только знаков достаточно, чтобы не пускать людей внутрь? — удивился Энрике Боргос, сидевший сзади рядом с Майлзом.

Доктор Боргос эмигрировал сюда с Эскобара. Обернувшись к нему, Катриона улыбнулась с легким сожалением и пояснила:

— Все дело в невидимости. Когда вы не в состоянии разглядеть опасность своими глазами хоть где-то, то видите ее повсюду. И ваше воображение рисует отраву даже там, где ее нет.

Энрике обдумал эту мысль, почесал нос:

— Лично я бы предпочел взять дозиметр.

Майлз пожал плечами:

— Много десятилетий подряд эти знаки работали. Для людей постарше, во всяком случае. Что касается молодежи… мы сейчас обсуждаем, не поставить ли вокруг этих земель ограждение. — Он задумчиво моргнул. — Это в своем роде прогресс, я полагаю.

— Но, если проект Энрике окажется успешным, может, нам и ограждение не понадобится, — заметила Катриона. Майлз вздохнул и подтвердил:

— Ага. — И, выждав секунду, добавил: — Вадим, возьми немного выше и сделай для нас круг над городом. Вряд ли Катриона когда-либо видела Форкосиган-Вашнуй вблизи.

«Это верно». Несмотря на то что в хассадарской лаборатории она принимала непосредственное участие в работе над проектом, на место полевых испытаний она выезжала впервые. Майлз, любитель двойных стандартов, всегда нервничал от самой идеи подпустить ее близко к зараженной зоне, а Катриона до определенного предела была склонна ему потакать. Но некоторое время назад они этот предел миновали. Впрочем, своих детей они по общему твердому согласию решили оставить в Хассадаре вместе со знающей и умелой няней.

— Конечно, лорд Форкосиган, — отозвался пилот и начал набирать высоту.

Катриона разглядывала его профиль. Вадим уже несколько недель работал вместе с Энрике на испытательном участке, но лишь сегодня она впервые познакомилась с ним лично. Лесничему было меньше тридцати: худощавый парень, выше среднего роста, гладко выбритый и коротко стриженный.

Его лицо казалось сейчас вырезанным из камня и грубо обтесанным — сплошные углы и плоскости, но карие глаза были не столь суровы, и в тревожащем присутствии лорда и леди Форкосиган в них даже притаилась неуверенность. Катриона знала, что Вадим служит в штате лесничества почти десять лет.

Как бы объяснить ему, что именно его преданность Округу уже привлекла внимание его лорда и ему не нужно зарабатывать репутацию в глазах Майлза с нуля? Что ж, Майлз сам с ним поговорит еще до вечера, без сомнения. Аэрофургон преодолел гребень длинного горного хребта, бегущего с северо-востока на юго-запад, и взгляду Катрионы вдруг открылось место, где раньше стоял разрушенный город Форкосиган-Вашнуй. Его границы она смогла различить лишь по излучине реки, которая некогда пересекала город, а также по неровному кольцу заросших растительностью холмиков несколькими километрами далее — больше от разрушенных зданий ничего не осталось.

— Кажется, мне было лет десять, когда мой дед граф Петр впервые показал мне это место с воздуха, — припомнил Майлз, глядя в заднее окно. Двадцать пять лет назад, мысленно подсчитала Катриона. Тогда еще были видны такие здоровенные стеклянистые участки почвы там и сям, и якобы в темноте они светились голубым, но, возможно, последнее — лишь страшные байки у костра. Похоже, благодаря лесу и ветру теперь от них ничего не осталось. В дневном свете внизу сейчас ничего не светилось и не блестело, разве что случайные блики на поверхности реки.

— А насколько большой был город? — поинтересовался инопланетник Энрике, прижав ладонь к стеклу.

— Больше четверти миллиона жителей, — пояснил Вадим с интонацией туристического гида. Похоже, ему нередко приходится возить визитеров над зоной отчуждения и все им тут показывать. — Для тех времен, а это было вскоре после окончания Изоляции, весьма много.

— Да и по современным стандартам не так уж мало, — добавил Майлз. — Когда цетагандийцы сбросили на город атомную бомбу, в первые же мгновения погибло более двухсот тысяч человек.

Еще полсотни тысяч умерли чуть позже, как говорили, в течение нескольких дней или месяцев, хотя здесь тогда царил такой хаос, что вряд ли кто-то подсчитывал точное количество смертей.

Этой трагедии исполнилось уже восемьдесят лет, с той поры миновало несколько войн, однако в сознании барраярцев именно цетагандийское вторжение до сих пор оставалось Войной с большой буквы, настоящей войной, суровым испытанием для всей Империи.

— В этот день в столице Округа находились почти все близкие родственники моего деда: его отец и мать, все выжившие к тому моменту братья, множество кузенов. Было назначено что-то вроде военного совета, я полагаю… Туда намеревался прибыть и принц Ури, но его задержала какая-то стычка севернее. Хотя, по мнению историков, вряд ли цетагандийская гем-хунта целилась персонально в него; их целью было уничтожить всех Форкосиганов скопом, кого смогут. — Губы Майлза Форкосигана мрачно сжались — Нельзя сказать, что у них не было для этого оснований.

Чему порукой стала вся последующая жизнь генерала графа Петра Форкосигана, которая буквально потрясла мир. Катриона сама не знала, радоваться ей или сожалеть о том факте, что ее знакомство с Майлзом состоялось уже после того, как эта легендарная и устрашающая личность отошла в мир иной.

— Папа говорил, что никогда не видел, чтобы дед приносил поминальное возжигание для этой части своей семьи, — задумчиво произнес Майлз — Да и при мне он тоже никогда такого не делал, если подумать. Как-то я спросил его об этом — тоже примерно лет в десять, когда впервые заинтересовался этими событиями. А он ответил, что вот все это, — он обвел жестом местность, молчаливо простирающуюся внизу, — и так огромное возжигание, хватит и его.

Судя по тому, как поморщился Вадим, — именно так, точнее не скажешь. Может, и у их пилота здесь жили предки, которые сгорели в том приснопамятном гигантском погребальном костре и о которых ему рассказали родные лет в десять? Служба, которую он избрал, никогда не была чересчур популярной и не привлекала слишком много добровольцев.

— В любом случае, — продолжал Майлз, который долго молчать не привык, — после того как мы вышвырнули цетагандийцев с Барраяра и война была окончена, вся эта зараженная зона в конце концов стала владениями деда. Личными владениями, а не тем, что ему положено в дополнение к графскому титулу, вроде дома в Хассадаре или нашего особняка в Форбарр-Султане. До бомбардировки Форкосиганы владели не всей этой территорией, поэтому он не мог бы ее наследовать напрямую и целиком; полагаю, дед выкупил некоторые участки у их владельцев, тех, кто остался в живых. Тогда это было что-то вроде способа поддержать очень гордых пострадавших людей деньгами. После своей смерти старик завещал всю зону отчуждения мне. Тогда, в мои семнадцать, у меня все еще был некоторый пунктик насчет, гм, моей внешности. — Он провел ладонью сверху вниз вдоль всего своего тела — небольшого, чуть ссутуленного, меньше пяти футов ростом. — Я не посчитал этот дар лестным, однако мне было понятно, что вряд ли мой отец застанет время, когда эта местность сделается обитаемой. Но теперь чем старше я становлюсь, тем меньше уверен, что понимаю, о чем именно тогда подумал мой дед.

«Если даже ты не понимаешь, я и предполагать не стану», — подумала Катриона. Но старик был бы воистину слеп, если уже тогда не смог разглядеть, каким умным растет его единственный, искалеченный при рождении внук. И каким страстным. «Пылкий настолько, что раскален добела», — вот как однажды сказали про лорда Майлза Нейсмита Форкосигана. «Быть может, дорогой, Петр предпочел передать свои израненные земли в руки того, кто, как он считал, сумеет их удержать.

Может, он вовсе тебя не недооценивал». А может, она просто слишком глупо ослеплена своей любовью, слишком пристрастна для объективного суждения даже после четырех лет брака. Она улыбнулась и уставилась в окно, прослеживая взглядом русло реки к востоку от них.

Река лениво извивалась, унося свою долю загрязнений в соседний восточный Округ, где протекала полностью непригодной для питья, потом в необитаемую сейчас приморскую дельту и, наконец, в море, которое поглощало если не все, то почти все. «Может, теперь люди смогут вернуться жить в дельту. Посмотрим, на что способно это поколение Форкосиганов». Она выпрямилась в кресле и напряженно уставилась вперед; машина заложила еще один вираж и шла теперь прямо над хребтом, который, благодаря преобладающей здесь розе ветров, некогда спас земли к западу от самого худшего.

— Что за черт? — Майлз вытянул шею и нахмурился. — Вадим, что за дрянь там внизу?

Лесничий повернул голову:

— Мусорная свалка, милорд.

Катриона проследила, куда они смотрят; фургон снизился.

— Не уверен, что одобряю подобное. Возможно, в пресловутом ограждении и есть смысл… хотя флайер-то оно не задержит.

— Вряд ли тут кто-то приземляется, милорд. Наверняка они выкидывают мусор на бреющем полете из задних дверей фургона или флайера.

— Логично, вот почему его так разметало. — Майлз нахмурился сильней. — Полагаю, никто от этого не пострадал. Но выглядит неподобающе, да.

— Что, прямо-таки тянет на оскорбление величества, не меньше? — переспросила Катриона, удивившаяся тому, как он внезапно рассердился.

— Хм… скорее, на осквернение могил.

Она прикрыла веки, соглашаясь. Да, Майлз прав.

Через несколько минут аэрофургон скользнул вниз и с глухим стуком приземлился на краю лужайки возле леса, не слишком отличимой от прочего пейзажа вокруг. Все четверо принялись натягивать защитное снаряжение. Майлз и Катриона уже надели одноразовые скафандры поверх обычной одежды, а у Энрике с Вадимом были свои постоянные спецкомбинезоны. На руки — перчатки, на ноги — мягкие бахилы. Майлз с беспокойством приглядывал, как Катриона натягивает капюшон и запечатывает дыхательную маску — простой полуцилиндр из прозрачного пластика с прилаженным к нему фильтром. Она пронаблюдала в ответ со слегка насмешливым видом, как он послушно приладил свой собственный респиратор. В последнюю минуту, перед тем как выпрыгнуть из машины.

Майлз вспомнил про трость и натянул на ее наконечник две пары лабораторных перчаток, завязав их пальцы. Все проверили свои дозиметры и наконец-то вышли.

Кивнув на дозиметр на поясе Вадима, Катриона спросила:

— Есть предельное количество радиации, которое человек может безопасно получить за всю жизнь.

Это и ограничивает срок вашей службы на этой работе, лесничий?

Тот пожал плечами:

— Чем ты старше, тем меньше значения это имеет. И лечить с каждым годом умеют все лучше. Так что эта граница движется, и я намерен шагать вслед за ней, не переступая, как можно дольше.

— Если считать формально, — вставил Майлз, — я набрал свою предельную дозу уже на половине флотской карьеры. Нельзя принимать эту штуку слишком всерьез, не то она тебя заставит застыть на месте. В любом случае, сейчас умеют чистить гены.

Лесничий кивнул: вот такой гибкий взгляд на правила безопасности он одобрял. Его маленький сеньор двинулся к экспериментальному участку, и он — вслед за ним.

Нагнав обоих, Катриона уточнила у Майлза:

— И мне тоже стоит не волноваться насчет дозы радиации?

— Разумеется, стоит! — Он посмотрел на нее обеспокоенно. — Но вообще эти цифры как были установлены, так почти и не меняются.

И уже вполголоса он пробормотал:

— Кроме того, все эти штуки важны лишь тогда, когда ты намерен прожить достаточно долго и успеть состариться.

Майлз искренне считал, что не доживет до старости и вынужден поэтому жить быстро, хватаясь за любой опыт, чтобы это компенсировать. Стоит ли продолжать сейчас их нескончаемый спор на эту тему? И именно эта черта во многом делала Майлза самим собой. Наверное, не сейчас. Позже для этого непременно выдастся более подходящий случай, это она твердо решила. Катриона удовлетворилась коротким замечанием:

— Будь осторожен. Или я тебе задам.

И она увидела, как серые глаза мужа за стеклом маски прищурились в усмешке.

Слабое жужжание отмечало границу испытательной делянки — на краю рощицы был выбран квадрат со стороной в двадцать метров так, чтобы захватывать и заросли, и кусок лужайки. На каждом углу этого квадрата стоял генератор силового поля: они поддерживали барьер высотой в полметра и глубиной в метр под поверхностью земли, который ограждал участок и его важных, хоть и крошечных, экспериментальных обитателей. Катриона и Вадим перешагнули барьер, Энрике, слегка ойкнув, прошел насквозь, а Майлз, который сперва собирался барьер перепрыгнуть, оперся на трость и более осторожно переступил. Такого, чтобы колени внезапно подводили его, не случалось уже довольно давно, но сейчас определенно не место и не время шлепнуться в грязь.

Катриона жадно оглядела в первый раз то самое место, где… она не могла определить его иначе, как «где работают мои рад-жуки», хотя вообще-то ее дизайн был не сравним по объему с тем, что вложил в их разработку Энрике. Но судят-то сперва по внешности! А первое впечатление — психологически самое важное.

— Вот он! — кончиком трости в импровизированном презервативе Майлз указал на красно-бурое барраярское растение (индюшкин сор, машинально опознала его та часть разума Катрионы, которая ведала ботаникой и садоводством) и отогнул стебель. В тени за ним сидело насекомое, продолжающее жевать лист.

Этот продукт биоинженерии был шести-семи сантиметров длиной и шестью ногами и жесткими надкрыльями походил на жука. Надкрылья, голова и ножки были глубокого, мерцающего пурпурно-фиолетового цвета. На спинке люминесцентно-желтым сиял легко различимый трилистник.

Именно сиял, с достаточной силой, чтобы бросать блики на затененный участок земли.

«Смотрится совершенно очаровательно», — отметила Катриона.

Даже до того, как ее стараниями жуки стали выглядеть получше, со стороны Майлза было совершенно нечестно обзывать их «рвотными жучками», а потом — когда они самым прискорбным образом разбежались по особняку — даже «чертовыми блюющими тараканами». У исходной версии — поколения, привезенного доктором Энрике Боргосом из эскобарской лаборатории, — было официальное название: «масляные жуки». Увы, с той лабораторией ему пришлось расстаться (если честно, из-за прискорбных ошибок в финансовом управлении). Нынешняя, барраярская, лаборатория в Хассадаре управлялась более мудро, и, что важнее всего, управлял ею не Энрике. Деньги не были его сильной стороной, вот наука — другое дело.

Сами по себе масляные жуки были просто мобильной самоподдерживающейся оболочкой, а вот в их кишечнике скрывался настоящий секрет — набор генноинженерных микроорганизмов, обрабатывающих любую органическую материю земного происхождения, которую жуки были способны прожевать. Они поедали растительность, непригодную в пищу человеку, и срыгивали съедобную и очень питательную массу вроде тофу. А еще они производили одно из лучших удобрений, с каким садовница-Катриона когда-либо имела дело. Определенно, у них не было недостатков.

За исключением изначального внешнего вида, который кое-кто — Катриона покосилась из-под ресниц на мужа, который все еще вглядывался в тень под кустиком индюшкина сора, — находил омерзительной. А это еще более безосновательно, чем привычка судить о людях по внешности. Но затем по заказу прочих акционеров дизайном оболочки занялась Катриона, поэтому новые «пищевые» жуки, переименованные в «блистательных жуков», получились весьма привлекательными и очень популярными. А Майлз… постепенно переменил свое мнение.

Хотя темпы этого «постепенно» несколько увеличились, едва Энрике в порядке предположения упомянул, что жуки в принципе могут поедать зараженный радиацией материал, осаждать тяжелые металлы в виде похожего на глину вещества и срыгивать его в точке сбора, а испражняться уже чистой, плодородной почвой. Внезапно лаборатория обрела щедрое финансирование из личных средств лорда Форкосигана. А доктор Боргос, который, несмотря на свою молодость (ему еще тридцати не исполнилось), учился быстро, на этот раз с самого начала пошел за разработкой дизайна к леди Форкосиган.

Она гордилась тем, какой мотив выбрала для их рисунка — это все же были рад-жуки, таково было их новое название. И именно она предложила (хотя реализовал эту идею Энрике) сделать на жуках встроенные предупреждающие сигналы, светящиеся тем ярче, чем больше жук наберет радиоактивного содержимого. Биолюминесценция делала мгновенно понятным, насколько безопасно брать их в руки и стоит ли вообще.

— Боже правый. Как-то… оно пугает, — пробормотал Майлз, уставившись на сияющих жуков.

— О, зато работает! — Взволнованная Катриона склонилась пониже, чтобы разглядеть жуков, а Майлз, напротив, выпрямился. Жуки же продолжали безразлично жевать, не реагируя ни на какие эмоции наблюдателей.

— Ага! — выкрикнул Энрике.

Катриона с Майлзом быстро подошли туда, где ученый склонился над крошечной горкой тускло-серых катышков. Энрике отцепил от пояса дозиметр и провел им над кучкой. Недовольное ворчание приборчика внезапно взмыло до высоты писка и громкости хорошего вопля.

— Ух ты! — восхитился Энрике, торопливо регистрируя показания. — Да эта штука горячая!

Майлз кинул из-за его плеча взгляд на дисплей — Энрике услужливо наклонил прибор в его сторону; при виде показаний его брови изумленно полезли на лоб, и он подтвердил:

— Чертовски.

Энрике выпрямился.

— Похоже, нам придется взяться за проблему сбора и удаления отходов раньше, чем мы думали.

Вообще-то мы здесь имеем дело с пущенным вспять стандартным методом очистки: обычно концентрацию уменьшают до тех пор, пока раствор не сделается безопасным — ну, совсем или почти — для нормальной среды. А в нашем случае концентрация повышается.

Он сходил за садовым совком, опустился на колени и взял образец, тут же поместив его в банку в свинцовой оплетке, чтобы отвезти в лабораторию для дальнейших анализов. Банка была вручена Вадиму, который сразу и со всей осторожностью отнес ее в закрытое отделение фургона.

— Признаюсь, — прокомментировал Майлз, внимательно наблюдавший за всей этой сценой, — больше всего мне хочется упокоить эту дрянь окончательно, запустив ее на орбиту, а затем по траектории, уходящей в солнце. Единственное, что умеряет это желание, — мысль о какой-нибудь ужасной транспортной катастрофе по дороге. Нет, лучше поместить ее в контейнер и утопить в наиболее сейсмически активной подводной зоне планеты. Это и безопасней, и дешевле. По крайней мере в барраярских морях не добывается ничего съедобного для человека.

— Пока — нет, — вставила Катриона, — но я знаю, есть проекты в стадии разработки.

— Ну, если мы так и будем ничего не делать, как это происходило последние восемьдесят лет, это все так или иначе окажется в море. Просто убрать всю эту дрянь подальше от берега — это уже изменит ситуацию к лучшему.

— Майлз, я бы предложил подождать с окончательным решением до дальнейших тестов, — вставил Энрике. — Смотря по тому, какое окажется профильное соотношение прочих тяжелых металлов, эти отходы могут найти и коммерческое применение. Мы даже сможем получить рыночный продукт. Уже сейчас концентрация куда больше, чем в любом природном месторождении.

— Что за «прочие» тяжелые металлы? Я думал, мы охотимся в основном за остаточным стронцием, цезием и самарием. Ну и чертовым плутонием, им цетагандийцы оснастили свою бомбу намеренно, к возмущению не одних только барраярцев, но и прочих государств.

— Первый образец, который я взял на прошлой неделе, имеет все вами перечисленное в изобилии.

Но также там есть следы кое-чего неожиданного, например, платины.

— Платины? — изумился Майлз. — Каким образом масляные жуки — пардон, рад-жуки — отыскали тут платину?

— Очевидно, подобрали атом за атомом. Энзимы, ну, знаете. — Во взгляде Энрике возникла уже знакомая отрешенность. — И это дало мне идею насчет обогащения отходов золотых приисков. Ну, эти отвалы при старых, неэффективным способом проводимых разработках. Уверен, что бы у вас тут ни было в распоряжении во времена Изоляции, это «что-то» было чертовски неэффективным. Уже известно, что в этих отвалах металла достаточно, но прежде не было безопасного и экономически выгодного способа его извлечь. Если бы я мог разработать специальную форму для жуков-бурильщиков… или червей… в общем, чего-то такого, то они бы могли… Хм.

— Поговори с Марсией, — посоветовал Майлз. — Или с Марком. Кажется, это по их части. А я просто хочу… — Он замолк, вглядываясь сквозь удлиняющиеся тени раннего вечера в низкорослые деревья.

Воздать погибшим вассалам своей семьи? Еще раз доказать покойному деду, что его внук чего-то стоит? По мнению Катрионы, за этой целью Майлз был склонен гнаться бесконечно. Но, в любом случае, она присоединилась к нему, когда он принялся вышагивать по периметру делянки, задумчиво пожевывая губу под маской и меряя взглядом окружающий ландшафт — такой прекрасный и такой смертоносный.

— Боже правый! — вдруг воскликнул Энрике, и оба поспешили обратно к нему. Ученый подобрал ветку и тыкал ею в рад-жука как минимум вдвое длиннее тех, которых они видели раньше под кустом индюшкиного сора. Жук сжался в комок и издавал тихое сердитое шипение.

— Это случайно не их королева, нет же? — с беспокойством поинтересовался Майлз.

— Нет-нет. Все рад-жуки — стерильные рабочие особи. Но они то и дело линяют и увеличиваются в размерах всю свою жизнь. Предполагается, что когда они достигают конца жизненного цикла, то возвращаются к месту сбора отходов и умирают там. Одна из задач, ответ на которые мы должны получить на этом участке, — это как долго средняя особь может выжить в полевых условиях. Я ожидал, что несколько из них к настоящему моменту уже погибнут, хотя, конечно, отдельные насекомые могут оказаться особенно устойчивы к радиации…

Он прищурился, явно рисуя перед своим мысленным взором нечто. Или отсутствие чего-либо. Потом подошел к ближайшей кучке отходов и поворошил ее своей веткой. Нет, среди свинцового цвета горошин не мелькнуло ни единого пурпурного кусочка.

С рассеянным видом он отошел обследовать еще несколько кучек отходов, разбросанных по участку.

Майлз встревоженно пошел за ним.

Наконец Энрике поднял взгляд от последней кучки и натянуто улыбнулся.

— Я тут подумал, не могли бы вы трое мне в этом деле помочь? Разойдитесь по разные стороны участка и пересчитайте жуков, которых увидите. Только обязательно загляните под листья, куски дерева и всякое такое.

Майлз, Катриона и Вадим послушно исполнили поручение; сам Энрике взял на себя дальний угол делянки. Тут Майлзу весьма пригодилась его трость: нескольким жукам не удалось от него укрыться ни под гниющими кусками дерева, ни под лиственным мусором, и, обнаруженные, они поползли прочь, переливаясь фиолетовым с золотом.

— Двадцать девять, — доложил Майлз.

— Семнадцать, — сказал Вадим.

— Двадцать три, — прибавила Катриона и покосилась на Энрике: губы у того все еще двигались, как если бы он что-то считал про себя.

— Двадцать шесть, — завершил он наконец.

— Всего девяносто пять, — подытожил Майлз, который всегда был быстр в устном счете. — Это хорошо или плохо?

— Ну, это, э-э… озадачивает. Потому что на прошлой неделе я выпустил тут ровно две сотни штук.

Майлз под респиратором медленно и глубоко втянул воздух сквозь зубы.

— Энрике!.. — Он с видимым усилием обуздал вспышку ярости — его темперамент проявлял себя всякий раз, когда дело касалось жуков. Прошлый опыт, увы. — Могли ли они перелететь через барьер?

— Нет! У них нет крыльев! — Энрике пальцами в перчатке подхватил с земли не самого ярко светящегося жука и развернул его надкрылья, чтобы показать, что под ними прячутся лишь рудиментарные, непригодные к полёту крылышки. Майлз подался назад — но лишь самую малость.

— Но если они не летают, то, может, умеют карабкаться? — предположила Катриона.

Все четверо задрали головы, вглядываясь в низкорослые деревья, точно зеваки в Зимнепраздник, разглядывающие картины фейерверка. Но и там не мелькало никаких золотых искорок.

Майлз развернулся на месте и нахмурился, глядя на ящики по углам делянки.

— А не может ваш барьер, ну, я не знаю, исчезать на ночь и восстанавливаться потом?

— Маловероятно, — ответил Энрике.

— Почему бы нам по-быстрому не оглядеть все вокруг огороженного участка? — предложила Катриона.

— Если мы найдем хоть одного жука за пределами силового барьера, это как минимум докажет такую возможность.

Возможность чего именно, она не уточнила, но цели своей добилась — Майлз отошел от Энрике и с ворчливым «хм-м» присоединился к остальным. Щурясь, их патруль обследовал деревья вокруг делянки. В конце концов жукам трудно было бы удачно спрятаться, учитывая их встроенные сигнальные огни.

Катриона как раз задумалась, насколько быстро жуки могли бы расползтись по окрестностям, и мысленно делала бесплодные подсчеты, когда голос Майлза заставил ее поднять голову:

— А это что за черт?!

Майлз стоял в нескольких метрах поодаль, вглядываясь в тенистое переплетение деревьев. Сперва он показал вперед подбородком, затем сам сделал несколько прихрамывающих шагов в ту сторону — и при этом чуть не споткнулся о корень. Катриона поспешила к нему.

— Что ты видел?

— Какая-то светлая фигура. Метнулась обратно в заросли.

— Дикое животное? — Одичавшие собаки, кошки, свиньи, козы, куры, олени, лошади, черно-белые крысы и прочие беглецы из человеческих поселений. Было известно, что они бегают в барраярской глуши или как минимум в тех областях, где успели укорениться растения земного происхождения, поскольку почти вся барраярская растительность была несъедобна для уроженцев Земли, в том числе для людей. Так что дикая популяция, как правило, голодала и редела. При мысли о голодных одичавших курах, которые определенно умеют летать или хотя бы вспархивать на полметра высоты силового экрана, у Катрионы родилась новая и весьма тревожная гипотеза насчет судьбы исчезнувших рад-жуков. Если они включатся в пищевую цепочку, это будет ужасно. Хотя люди в Округе Форкосиганов весьма осторожны с пищей, прежде бегавшей где-то на воле; по крайней мере сейчас, когда дозиметры дешевы и их стало достаточно много, чтобы можно было раздавать бесплатно.

— Слишком высокая фигура. И тихая. — Майлз несколько раз зажмурился и поморгал. — Нет, я же не видел…

— Чего именно ты не видел? — настоятельно переспросила Катриона, когда он замолк.

— Не видел прямо сейчас лесного эльфа! — отрезал Майлз твердо. Хоть и вполголоса. И то ли подчеркнул, то ли, наоборот, поставил под сомнение этот уверенный тон тем, что несколько раз стукнул тростью по куче опавших листьев. Потом повысил голос: — Вадим!

Широкими шагами подошел рослый лесничий, поднявшись из лощины.

— Милорд?

— Я видел, как в том направлении двигалось нечто странное. — Майлз указал тростью.

Вадим повернул голову:

— Там ничего нет, милорд.

— И все же. Сходи на разведку и скажи, если что-то заметишь.

Лесничий послушно откозырял ему и скрылся в растущей тени. Катриона подумала, что в сумерках сияющих жуков найти должно быть даже легче, но она не видела ни одного.

Вадим вернулся через несколько минут и доложил:

— Я ничего не обнаружил, милорд.

Майлз насупился.

— Может, это вам показалось? Небольшая галлюцинация? Говорят же, что сумерки любят шутить с человеком шутки, — подсказал Энрике.

— У меня уже бывали галлюцинации, — отрезал Майлз коротко. — Я знаю, как они выглядят. Не… не так.

— Аллергия на препараты, — поспешила объяснить Катриона в ответ на изумленный взгляд лесничего.

Но Майлз, насколько она знала (а знала она точно), никакие из этих препаратов сейчас не принимал.

Энрике медленно обернулся кругом, щурясь и вглядываясь в густеющие сумерки.

— Не пойдет. Мне нужно больше данных.

— Но не сегодня вечером, сэр, — твёрдо заявил лесничий. — Нам пора уезжать. — Он многозначительно постучал пальцем по дозиметру.

И вся компания без особого желания позволила себя препроводить в фургон.