Чужак

Глава первая

— Вспомни дни в космодесанте, засранец, — меня колотило. Служба в космических войсках России — не самая лучшая подготовка для стрельбы по живым людям. Ключ на семнадцать или паяльник мне приходилось держать в руках куда чаще любых изделий для работы с 7.62х54.

Нас и на стрельбище-то возили два раза всего за время службы. На первый раз дали восемнадцать патронов и на второй не сильно больше. Если б не знакомство с Лешим, уже после армии, я бы вряд ли научился толком стрелять.

Сейчас мне предстояло ухлопать из его карабина целых пять человек. Фигурка всадника на таком расстоянии еле ползла. Двигать стволом вслед за ней почти не требовалось. Но я всё равно как зачарованный следил, как пятёрка верховых преследует нескольких пеших беглецов. Я до сих пор не мог решить, правильно ли поступаю.

Затем один из всадников догнал пешего, взмахнул рукой, и тот упал под ударом клинка.

— Ну, всё, — меня охватило загадочное спокойствие. — Кто не спрятался, я не виноват.

В плечо знакомо толкнула отдача.

Визг скакуна я расслышал даже на таком расстоянии. Он покатился кубарем вместе со всадником и забился в агонии.

Остальные даже не поняли, что произошло, только пришпорили коней и помчались убивать. Играть с беглецами всадники больше не хотели.

Двое пеших отчаянно попытались их задержать с каким-то дубьём в руках, но лошади на полном скаку разметали жалкий заслон. За это время я успел выстрелить ещё два раза, и даже один раз попал.

Следующего всадника уделали беглецы. Усатый мужик в чём-то вроде раскрашенной телогрейки с металлическими бляшками ухватился за горло и повис в стременах. Ножом в него кинули, что ли?

Не помню, как я расстрелял остаток магазина. Способность как-то оценивать действительность вернулась ко мне уже только у подножия холма. Я сжимал в руках своего контрабандного Тромикса. Этого родственника честной ижевской Сайги, американские умельцы заточили не иначе как под отстрел низколетящих инопланетных агрессоров. В полностью укомплектованном виде он выглядел круче любого космического гипербластера из фантастического боевика. Чего стоило достать его в России, даже вспоминать не хочется. Да и полный обвес к нему обошёлся в стоимость приличного компьютера.

Сейчас дробовику предстояло спасти меня в перестрелке на расстоянии плевка — если кто-то из всадников ухитрился выжить и теперь прячется за трупами лошадей. Беглецы никаких признаков жизни так и не подавали. Я искренне надеялся, что хоть кто-то уцелел.

Вблизи останки преследователей выглядели ещё хуже, чем в оптический прицел. От них пахло. Хотя нет. От них воняло. Плотная, хоть ножом режь, волна смрада. Запахи конского пота, дерьма и крови только добавляли пикантности этому букету.

Желудок тут же прыгнул куда-то под горло. Понятия не имею, как его не вывернуло наизнанку.

— Эй, — спросил я. — Есть кто живой?

Откуда-то из-за лошадиного трупа раздался тихий стон. И тут я совершил преизрядную глупость. С начала заварухи я так не тупил, как в этот раз.

Я подошёл на звук.

Задним умом, разумеется, все крепки, так что по совести мне бы следовало обойти подозрительное место по дуге и рассмотреть его издали, но я этого так и не сделал.

На меня взглянули два наполненных искренней ненавистью глаза. Блеск метательного ножа я воспринял какой-то частью подсознания, из тех, что в ответе за выживание скудоумных идиотов. Болезненно рвануло кожу на щеке. Выглядело это всё так, будто нож воткнулся прямо в лицо.

Я заорал и продавил спуск.

Одна из фирменных модификаций Сайги в исполнении Тромикса — очень короткий ход спускового крючка. На пострелюшках такая особенность меня регулярно подводила. Но тут она спасла мне жизнь.

Ещё два ножа так и остались в слабеющих пальцах их обладателя. С дыркой размером в полголовы ножики швырять вообще затруднительно.

Где-то здесь на меня и накатило.

Я бухнулся на колени, да так и замер в обнимку с дробовиком. Кровь из пореза лениво капала на камуфляжные штаны. Уцелей кто-то ещё — взял бы меня тёпленьким. К счастью, других выживших не осталось. Ну, кроме беглецов.

Отчаянную возню и приглушённый шум я расслышал с другой стороны нагромождения трупов. Подняться у меня получилось не сразу. Мёртвая лошадь раскачивалась и дёргалась. Кто-то под ней ожесточённо скрёб по траве ногами в попытке выбраться.

В этот раз я поступил умнее. Взял ружьё на изготовку и зашёл сбоку, тщательно сохраняя дистанцию.

Первое, что я увидел — роскошную гриву длиннющих угольно-чёрных волос. Несколько ярких металлических фенек с цветными стекляшками в этой гриве окончательно убедили меня в том, что передо мной девушка. Хотя ширина плеч и бицепсы вызывали некоторые сомнения. У меня и то скромней будут.

— Фигасе культуристочка, — я обалдел настолько, что сказал это вслух.

Ответом стало приглушённое пыхтение. Вылезти самостоятельно у культуристочки не получалось даже при всей её мускулатуре.

— Давай вдвоём, — я подошёл и ухватился за какие-то ремни в сбруе мёртвой лошади. — Ну? Раз-два!

Так получилось гораздо быстрее. Несомненно женское тело с двумя вполне убедительными выпуклостями размера эдак третьего стремительно выбралось на свободу. В полный рост девчонка оказалась на полголовы меня выше.

Из общего стиля местных заигравшихся ролевиков её одежда выбивалась минимально. Невысокие мягкие сапожки, тугие шорты в обтяжку из грубой ткани, что-то вроде шитой бисером шнурованной рубашки со вполне убедительным вырезом на груди, широкие кожаные браслеты-напульсники с блестящими заклёпками, а также щедрый слой чуть подсохшей лошадиной крови, дорожной пыли и плохого настроения.

— Ну что, будем знакомы? — я протянул девушке руку. — Вадим Колпаков.

И обалдел.

Грязи-то на культуристочке было и вправду изрядно. В луже крови остаться чистой тяжело. Но только сейчас я понял, что кожа у неё действительно оливково-серая — как выгоревшая на солнце камуфляжная сетка, раскосые глаза действительно фиолетовые, как хорошая прицельная оптика, а из-под широких губ торчат едва заметные снежно-белые клыки.

Я кинул быстрый взгляд на трупы всадников. Люди как люди. Обычная грязно-кирпичная пропылённая кожа, совсем как у мартовского бомжа, который последний раз мылся под октябрьским ливнем. Да и зубы у них тоже оказались вполне человеческие — жёлтые, кривые и насквозь прокуренные.

Из обалдения меня вывело только рукопожатие. Культуристочка ухватила меня за руку чуть выше кисти. Тем древним жестом, которым издавна показывали, что в руках нет оружия.

А затем она повисла на мне как бельё на заборе и совершенно искренне расплакалась.

— Колпак, чудила грешный, — пробормотал я, пока у меня над ухом горестно завывала самая натуральная инопланетянка. — Куда же ты попал?

Ответа, разумеется, не последовало. Мою потенциальную собеседницу целиком захватила истерика. Не могу её за это винить.

Наконец девушка чуть успокоилась, вытерла слёзы, посмотрела на меня и что-то сказала.

— Не понял, — на пути связного общения между нами встала безжалостная преграда языкового барьера. Культуристочка перебрала ещё несколько языков, но все они так и остались для меня загадкой. Английским она, разумеется, не владела.

— Вадим, — я решил налаживать контакт самым простым способом и ткнул себя в грудь.

— Вадим, — повторила она и улыбнулась.

— Вадим Колпаков, — подтвердил я. — Инженер-технолог.

— Ирга, — сказала она и добавила ещё несколько слов. Хотел бы я знать, чего именно. Для фамилии получилось как-то многовато. Что после такого можно сказать — я и понятия не имел. В голову лезли только глупые цитаты из кинофильмов о первом контакте.

— Ирга, — повторил я. Вышло не очень похоже, но девушка вроде бы не возражала. — Жди здесь, Ирга.

Я обвёл руками трупы.

— Сейчас вернусь, — я махнул рукой в сторону холма. — Только вещи заберу, хорошо?

Уж не знаю, чего Ирга поняла из моих объяснений, но уходить без меня она вряд ли собиралась. Оно и к лучшему. Больше мысли о том, что я сейчас останусь тут один меня пугало только возможное наличие других всадников поблизости.

С вершины холма вид открывался прекрасный. Я торопливо достал монокуляр из бокового кармашка на рюкзаке, осмотрелся и наконец-то выдохнул. Если у всадников где-то и каталась вторая группа, сюда она пока что не добралась. Я добавил патрон в магазин дробовика, упаковал "Тигр" Лешего в чехол, подхватил рюкзак, поправил ремни, выдохнул и успокоился.

— Одна крохотная молния, — пробормотал я, перед тем, как отправиться вниз, к месту недолгого боя, — и сколько новых ощущений!

Пока я ходил туда и обратно, Ирга успела собрать все тела. Двое оказались такими же как и она — высокими, смуглыми зубастыми атлетами. Трое других, будь одеты чуть привычнее, не вызвали бы удивления даже на московской автобусной остановке.

К телам преследователей у Ирги уважения оказалось куда меньше. Она всего лишь забрала у них всё, что хоть как-то походило на оружие, ободрала с мёртвых лошадей перемётные сумки, и выложила на куске грубо вязаной шерсти впечатляющую коллекцию колюще-режущих предметов.

С неказистым обликом всадников эти живопыры контраст имели разительный. Прекрасная сталь, ухватистые рукоятки, баланс идеальный — ничего лишнего. За такие ножики Толя-Спецназ отдал бы, не торгуясь, любые деньги. Он порой устраивал мастер-класс для всех желающих. Чем отличается хороший ножик от плохого у него и осёл бы запомнил.

Самое время пожалеть, что к его науке я не годился. Ножик, по словам Толика, я держал как старая дева — морковку. Да и про мечи наш Спецназ не рассказывал. Проку от них — в двадцать первом-то веке?

Три недлинных копья и вовсе поставили меня в тупик. Судя по боковым упорам на древке, применять их полагалось верхом. Только вот живых лошадей у нас для этого не осталось.

— Ну и что будем делать? — я опустил рюкзак на землю и посмотрел на Иргу. — Какие ваши предложения?

Она указала на мой рюкзак и что-то сказала.

— Извини подруга, — ответил я. — Он уже битком. Там даже иголке места не отыщется.

Как оказалось, я ошибся. Ирге понадобилась лопата. Но понял я это, лишь когда она подошла ближе и указала на сапёрку рукой.

— Бери, конечно, — тут до меня уже дошло.

Ирга обвела рукой окрестности, два или три раза повторила какую-то простую фразу, и взялась за лопату.

— Ты меня совсем за идиота не держи? — я обиделся, и совершенно зря.

Ирга уже принялась за работу — и рыла с размеренной монотонностью хорошего экскаватора. Мне же пришлось опять достать монокуляр и каждую минуту обводить взглядом окрестности.

Скажи мне кто, что братскую могилу, пусть и неглубокую, можно отрыть сапёрной лопатой в одиночку за такое время — никогда бы не поверил. Но закончила Ирга на удивление быстро. Я помог ей опустить в яму тела, и мы торопливо засыпали могилу землёй.

А затем она сделала памятник. Взяла меч, снесла головы трупам всадников и насадила их на кавалерийскую пику чудовищным шиш-кебабом. Только черепа захрустели.

Пришлось делать вид, что я снова осматриваю наши окрестности. Не думаю, что приступ тошноты соответствовал моменту.

Ирга вбила пику в рыхлую землю могилы, отдала мне лопату и увязала мешки.

— Ну и куда мы пойдём? — спросил я.

Она пустилась в длинные объяснения, временами указывая по сторонам. На уровне "сначала нам сюда, потом нам туда" я их даже понял. Осталось только достать компас и последовать совету.

Вопросов у Ирги компас не вызвал никаких. К моему искреннему изумлению, она даже умела им пользоваться. Да и на дробовик и винтовку смотрела как на достаточно понятные инструменты.

Самое время призадуматься, куда же я на самом деле угодил после этой чёртовой грозы, но сил на такое уже не осталось. Я перегорел.

Так мы и шли, как двое туристов на прогулке. Мне довольно быстро пришлось избавиться от камуфляжного верха и остаться в одной футболке. У моей же спутницы в роду явно успел отметиться какой-то местный терминатор. Возможно даже не один. Груза она тащила не меньше, чем я, но даже не вспотела.

С разговором у нас как-то не заладилось. Когда я паковал рюкзак, мне и в голову не могло прийти, что придётся идти дальше, чем от заимки Лешего до стрельбища. Здесь же мы отмахали уже километра три, причём я понятия не имел, сколько ещё этих километров осталось.

Ни дорогами, ни самолётами, ни даже колеёй от внедорожника тут и не пахло. Дикая степь. Радуйся, что ботинки разношенные, и береги дыхание. К вечеру мне грозила сомнительная перспектива упасть и сдохнуть, как после марш-броска с полной выкладкой. Какие уж тут разговоры?

К разорённому кострищу под мощным корявым деревом посреди степи мы вышли часа за два. Заметила его первой Ирга. Вот и вся цена моему хвалёному монокуляру. Да и толку от него, когда все усилия идут на то, чтобы передвигать ноги?

К счастью, предусмотрительности у Ирги хватало на двоих. Мы спрятались в степной траве, перевели дух, и я попробовал рассмотреть столь приметный ориентир получше.

Для начала мне попался на глаза повешенный. Некогда крепкий дядька лет пятидесяти — из тех, что могут выйти с голыми руками на медведя. Правда, ему это не помогло. На многочисленных порезах запеклась бурая кровь, один глаз полностью заплыл, а босые ноги выглядели так, будто дядьку, перед тем как повесить, жгли в костре. Его соседке по виселице, грудастой тётке лет сорока, уже в петле выпустили кишки. На соседних ветках тоже кто-то висел, но их я толком уже не разглядел.

Меня снова замутило.

Ирга, очевидно, это поняла. Она забрала монокуляр и принялась рассматривать место преступления уже сама. Затем девушка поднялась.

Односложный приказ я понял без перевода. Осталось лишь взять оружие наизготовку да идти следом.

Вблизи место казни угнетало ещё больше. Запах палёного мяса не мог выдуть даже степной ветер. Посреди горелых обломков небольшого фургона скорчились два тела.

Детских тела.

Я опасливо покосился на Иргу. Та глухо прорычала какую-то недлинную фразу, и в прыжке срубила первую верёвку на дереве. На землю рухнула обнажённая девчушка лет четырнадцати на вид. Обе ноги у неё были сломаны так, что кости торчали наружу. Перед тем, как убить, девчушку неоднократно изнасиловали.

Я отвернулся. Помощи от меня пока не ждали — ну и хорошо. Понятия не имею, как бы я справился.

Позади шумно упало следующее тело.

Ирга приглушённо шипела ругательства. Для неё всё это значило куда больше, чем для меня — и хоть как-то задеть её в такой момент граничило с натуральным самоубийством. Поэтому я тщательно делал вид, что меня тут вообще нет.

Это, наверное, и помогло заметить разъезд на горизонте. Полдюжины всадников двигались к нам. От прошлой группы они почти не отличались. Такие же пёстрые телогрейки с железными плашками, двухцветные штаны в обтяжку, грязные сапоги и внушительный арсенал колюще-режущих предметов. У предводителя на пике чуть выше длинного красно-белого вымпела болталась отрезанная голова.

Я выругался и принялся торопливо распаковывать карабин. Ирга обернулась на щелчок предохранителя и что-то приказала.

— Не волнуйся, — ответил я. — Они к нам даже на сто метров подъехать не успеют.

Я уложил винтовку на рюкзак и прицелился. Разумеется, опять взял слишком низко. Лошадь встала на дыбы и грохнулась набок вместе со всадником.

Ирга снова рявкнула приказ. На этот раз уже без малейшей тени вежливости.

— Да понял я, понял, — огрызнулся я в ответ. — Будет у тебя лошадь.

Со вторым выстрелом получилось гораздо лучше. На этот раз — слишком высоко. Голова у всадника разлетелась как перезрелая дыня об асфальт.

Остальные закричали, пришпорили коней и бросились в атаку. Один, к моему изумлению, выхватил самый настоящий пистоль. Его товарищи довольствовались мечами.

Тщетные усилия. Пять выстрелов, и от всадников не осталось ни души. Последний даже не успел развернуться, чтобы удрать. Он хотел, но самозарядный нарезной карабин с оптическим прицелом в таких забегах обычно выигрывает.

Четыре лошади разбрелись по степи неподалёку от своих мёртвых наездников. Пятая стремительно удирала куда-то вдаль. Тело хозяина волочилось за ней с ногой в стременах.

— Вадим! — Ирга ткнула мечом в сторону беглянки.

— Как скажешь, — двумя пулями я прикончил несчастное животное.

Лошадь жалко, но Ирга наверняка разбиралась в местной обстановке лучше меня. Если за два часа мы тут успели встретить почти отделение кавалеристов — значит, ещё как минимум рота шляется где-то неподалёку.

Выяснять, может ли один снайпер-недоучка остановить конную лаву, мне почему-то не хотелось. Раз у одного из всадников отыскался пистолет, у других могут найтись и мушкеты.

— Вадим, — Ирга указала на лошадей. Просто удивительно, сколько разных смыслов можно уместить в одном имени, если это единственное известное тебе слово чужого языка.

— Иди, конечно, — я отложил карабин и вскрыл завязки рюкзака. — Мне пока надо кое-чем заняться.

Цинк с патронами для "Тигра", конечно же, отыскался на самом дне рюкзака. Ну да чего там. Этот выезд ещё с утра пошёл наперекосяк.

Пока я ковырялся в рюкзаке, Ирга времени зря не теряла. С лошадьми она закончила куда быстрее, чем я с вещами. К моему изумлению, на одной из лошадей девушка привезла связанного по рукам и ногам пленника.

— Он же сдохнет у тебя сейчас, — я не великий специалист в медицине, но дырка в груди, астматическое дыхание и бессознательное состояние пленника говорили за себя.

Тем не менее, Ирга прикрутила его к дереву, привязала рядом лошадей и снова отобрала у меня лопату.

Я набил патронами оба пустых магазина к "Тигру" и подошёл к Ирге. Девушка успела заметно углубиться в землю всего за несколько минут.

— Давай помогу, что ли? — я протянул руку в сторону лопаты.

Она упрямо махнула головой и указала на карабин.

— Ты уверена? — переспросил я и нарвался.

Мне очень коротко и энергично высказали всё, что только можно, как о моей приспособленности к жизни в этих краях, так и единственной пользе, которой только можно дождаться от пустоголового кретина вроде меня.

Не то, чтобы я понял слова, но стук по лбу костяшками пальцев трудно интерпретировать как-то иначе.

— Как скажешь, — я капитулировал.

Новых охотничьих групп, к счастью, не появилось. Ирга копала под астматические хрипы нашего пленника. В сознание он так и не пришёл. Затянутое серыми тучами небо постепенно тускнело.

Я погрузился в невесёлые размышления о том, что же может случиться дальше. Стремление моей спутницы забирать у трупов любое сколько-то ценное снаряжение и оружие слегка успокаивало. Возможность носить при себе филиал оружейного магазинчика означала, что где-то здесь наверняка бродили какие-то её соплеменники, ну или просто союзники. Вроде несчастной семейки висельников. Раз Ирга сочла их достойными похорон — война тут всё-таки по национальному признаку. Слабое утешение, но хотя бы не придётся объяснять местным жителям, чего это у меня кожа не того цвета.

А вот красно-белые всадники ненавидели всех местных жителей совершенно одинаково. Для них я наверняка выглядел таким же врагом, ещё и с десятком их товарищей на боевом счету. А что на местных формой одежды не похож, так им не всё ли равно, кого резать?

Или стрелять, раз уж на то пошло.

Я взглянул на трофейный пистоль. Ирга притащила его вместе с остальными трофеями. Выглядел он как и полагалось оружию века эдак семнадцатого. Ну, почти. Два массивных шестиугольных ствола, обильная гравировка на всех поверхностях, кремневые замки в форме головы неведомого зверя и довольно-таки неудобная рукоятка с тяжёлой шишечкой на конце. Самое то дать кому-нибудь в голову, когда стволы опустеют. Пистолет вообще куда больше походил на короткую дубинку с некоторыми дополнительными функциями.

Фляжка с порохом, небольшой мешочек для сферических пуль из мягкого свинца, и кисет сменных кремней лишь подтвердили мои опасения. Качество порохового оружия тут пока что разительно уступало колюще-режущим инструментам. Сам порох выглядел жуткой смесью нескольких оружейных сортов, и горел, я думаю, крайне загадочным образом. Хороший здешний лучник или арбалетчик наверняка выигрывали у любого стрелка в любом деле, кроме стрельбы по кирасе. Да и сам пистоль вызывал изрядные сомнения в доступности любому желающему. Тратиться на гравировку имеет смысл только для статусного оружия. Богато украшенные инструменты и столь же щедро гравированные щипцы для отлива пуль только укрепили меня в этой мысли.

— Куда же я всё-таки попал? — я вздохнул и снова взялся за монокуляр.

— Вадим! — Ирга оторвала меня от бессмысленного занятия. В нашей культурной программе намечались очередные похороны.

Торжественные похороны.

— Эй, подруга, — спросил я, когда увидел в руках Ирги нож. — Ты чего это задумала?

Она поманила меня к себе.

— Надеюсь, ты знаешь, зачем это всё делаешь, — идти не хотелось, но пришлось. Ирга тем временем отыскала среди разбросанных возле останков фургона пожитков широкую плоскую чашку и дала её мне в руки.

— Ну вот не твою же мать, а? — тоскливо протянул я.

Ирга вытянула руку и, не раздумывая, быстро провела ножом по запястью. Несколько больших капель упали на дно чашки. А затем, раньше, чем я опомнился, повторила то же самое уже со мной.

Нож оказался просто замечательный. Когда Ирга полоснула меня по левому запястью, я даже разреза не почувствовал. Но кровь потекла сразу же. А потом Ирга запела. От негромких звуков мне стало жутко. Мир вокруг словно затих. Остались только мы и песня.

Не знаю, сколько это длилось. Вряд ли долго. Когда песня закончилась, у нас был где-то стакан общей крови и два одинаковых розовых шрама на запястьях. Я ещё успел машинально отметить, что у Ирги этот шрам уже не первый, а затем она макнула пальцы в кровь и быстро провела ими по моему лицу.

На губах остался солоноватый привкус. Я повторил её жест, и, кажется, не ошибся. Продолжение нашей культурной программы озадачило меня ещё сильнее. Хорошо ещё, не пришлось кровь пить. Чашка в руках у Ирги сперва навела меня как раз на эти мысли.

Девушка завела новую песню, куда мрачнее предыдущей. Кровь из чашки она частью разбрызгала над распростёртыми телами, а частью пролила в зияющие провалы мёртвых ртов.

Я, конечно, слышал о всяких затейливых похоронных ритуалах, но этот вызвал у меня подлинную оторопь. До сего момента я ни разу не видел, чтобы кто-то мог заставить покойников действительно подняться.

Те, кого не держали сломанные ноги, ползли на коленях. В этот момент я понял, что не забуду этого зрелища никогда в жизни — сколько бы той жизни мне здесь не осталось.

Ирга шагнула к пленнику. Верёвки она распорола как гнилую бечёвку, и тем же ножом вырезала затейливый символ на лбу бессознательного тела. Едва она убрала нож, раненый пленник открыл глаза. Над пустошами раскатился наполненный ужасом крик. Ничего человеческого в нём уже не оставалось.

Проклятый ей пленник встал и судорожными рывками двинулся в ту же могилу, что и мёртвая семья минутой раньше. Он что-то кричал, умоляюще смотрел на меня и тут же принимался бессвязно ругаться, но шёл.

Вниз его буквально сдёрнули. Сразу несколько рук вцепились поистине мёртвой хваткой и потянули беспомощную жертву к себе.

Крики замолкли не сразу. Хруст и чавканье продолжались ещё дольше. Ирга всё это время стояла над могилой — и монотонно продолжала ту же песню. Я и понятия не имел, что можно столько времени тянуть настолько заунывные ноты — и ни разу не сбиться и не прерваться.

Не хотелось даже задумываться над тем, что будет, если она вдруг допустит какую-то ошибку. Но всё же, целую вечность спустя, закончилось и это.

Вокруг нас расстилалась полная тишина. Ни звука. В этой тишине голос Ирги прозвучал особенно громко, как и положено требованию или приказу. Требованию из тех, что вправе отдавать лишь сильный.

Ей не пришлось долго ждать ответа

Тихий голос прошелестел в ответ прямо из разрытой могилы. Нечеловеческий и пугающий, будто сама земля говорила с ней. Не просто говорил — предупреждала, устало и безнадёжно.

Ирга повторила своё требование, и её неведомая собеседница полностью капитулировала.

Земля вокруг словно вздохнула. Могила пришла в движение. Рыхлый грунт сам по себе закрыл растерзанные останки убийцы и его жертв.

Ирга шагнула ко мне и взяла меня за плечи. Я взглянул ей в глаза — и понял, что теряю сознание. Фиолетовые зрачки превратились в два омута, и меня стремительно затягивало прямиком в них. В какой-то момент я понял, что никакого меня больше нет.

Есть лишь…

Некогда мой отец в одиночку прикончил троих конокрадов. Ему для этого хватило ножа и дубинки. Мне от этого подвига досталось только имя. Как и полагалось хану, он хотел наследника — и поклялся отдать ему свой первый воинский подвиг ещё в те дни, когда и Мать-Земля не могла сказать, кто родится у его старшей жены.

Родилась я. Клятву отцу пришлось выполнить. В благодарность за это Мать-Земля отметила меня Даром, а отцу не пришлось ждать наследников слишком долго. Жёны принесли ему сразу нескольких здоровых сыновей. Дочерей же очень скоро могло и поубавиться.

На одну.

Наёмники застали нас врасплох. Полукровка, разумеется, но достаточно сильный, чтобы отвести глаза сторожам. Когда на границе лагеря упали первые лошади, стало уже слишком поздно. Без перекладных наше бегство продлилось ровно день. Всё тот же полукровка вёл преследователей за нами.

Наши лошади пали к вечеру. Мы почти добрались к Уху Матери, но почти — не считается. До приметной вершины оставалось мили три. Для нас — всё равно, что триста.

— У тебя нет выбора, — крикнул Горт Семь Лошадей, когда всадники показались у нас за спиной. — Обратись к Матери!

— Здесь? — большая часть силы уходила на то, чтобы люди могли бежать наравне со мной. — Я не смогу!

— Сможешь! — крикнул он. — Чтобы мне в жизни больше ни одной лошади не украсть, сможешь! Ну же!

Его клятва придала мне сил как глоток холодного пива летним полднем. Горт не шутил. Самый лучший отцовский конокрад и вправду только что пожертвовал делом всей жизни — ради меня. Но и это — слишком мало и слишком поздно. Всадники настигали. Будь у нас хотя бы миля в запасе, я бы рискнула, но так?

За моей спиной уже звучали слова новой клятвы.

— Я отрекаюсь, — Марсин Пшебеч задыхался на бегу, но всё же продолжал, — от покровительства Матери! Забирай его себе! До конца жизни я пойду один!

— Нет! — меня душили слёзы. — Что вы делаете? Я не хочу!

Безжалостные клятвы следовали одна за другой. Мои спутники, один за другим, только что отдали мне всё, что у них было — и не желали принимать это назад.

— Ну же! — выкрикнул Горт. — Или всё это зря!

Он ещё мог бежать наравне со мной — а люди уже отстали на полёт стрелы. Всадники дышали им в спины.

Я чувствовала, как ворочается глубоко внизу Мать-Земля. Биение огненного сердца учащалось на каждом шагу. Мы приближались к Уху Матери.

— О, Великая, чей голос — дрожь земли, чьё дыхание — жизнь, — первые слова на древнем языке рождались на моих губах будто сами по себе, — Услышь меня в час, когда мне больше всего нужна твоя сила и мудрость, когда я слишком беспомощна, чтобы защитить всех, кто доверился мне…

Земля вздрогнула. Позади гневно завизжали кони преследователей. Затянутое плотными тучами небо потемнело. Мать-Земля откликнулась — и воззвала к Отцу-Небу за помощью.

Позади нас раздался крик, и тут же перешёл в короткий захлёбывающийся хрип. Кто-то из моих верных спутников уже пал в бою. Но для меня больше не существовало мира за пределами слов Отца и Матери.

За всю жизнь я лишь дважды покидала земное тело — когда Мать-Земля решила наделить меня Даром, и когда Отец-Небо впервые познал меня в мою пятнадцатую весну. Теперь я стояла пред ними в третий раз — и даже судьба моего земного тела больше не имела значения. Духи Отца, великие бойцы прошлого, вели его и всех моих спутников.

— Ей не справиться, — перед глазами одна за другой вставали картины моей гибели. Когда быстрой, когда растянутой на долгие часы — как решат безжалостные победители. Но всё равно гибели. Неизбежной и неизменной.

Даже Мать и Отец не могли поменять мою судьбу в одиночку. Всесильные и всезнающие, они здесь и сейчас оказались полностью беспомощны. Мироздание не могло не ответить на такое попрание своих законов.

Ослепительная молния на миг соединила небо и землю. Плоду этого союза было предречено изменить мою судьбу. Изменить навсегда. Но каким образом — я могла только догадываться.

В какой-то момент духи Отца покинули меня. Пробуждение оказалось не из лёгких. Туша мёртвой лошади неподъёмной тяжестью прижимала меня к земле. Я отчаянно забилась в попытке выбраться, и поняла, что не одна. Кто-то мне помогал.

— Давай вдвоём, — слова чужого языка одно за другим проникали в мозг и раскрывались каскадами образов. — Ну? Раз-два!

Я увидела, как моё тело выскальзывает из-под мёртвой лошади. Увидела чужими глазами. Только в этот момент я поняла, что всё пережитое — лишь недавнее воспоминание. Чужое воспоминание. Мать-Земля предупреждала, что я не справлюсь, но я потребовала.

Дура.

На меня обрушился неподъёмный груз чужой жизни. Каменные лабиринты небывалых городских улиц, облицованные мрамором тоннели, яркий свет, неисчислимые тысячи людей на каждом шагу, обгорелый труп на дымящемся металлическом ящике, бегущая по стене чёрная, будто лакированная, тварь с огромной зубастой пастью и когтистыми лапами, частые вспышки выстрелов и встревоженные голоса в ушах — слишком чуждое и слишком тяжёлое знание для моего хрупкого рассудка.

Отчаянные попытки найти хоть какие-то ориентиры в лабиринте чуждого разума лишь всё ухудшили. Перед глазами возникли размытые образы чужих воспоминаний.

Я стояла на лесной поляне с неведомым оружием в руках. Блестящий ствол причудливого мушкета выцеливал портрет хорошо одетого мальчика для удовольствий. Портрет настолько дорогой, что сама только мысль о выстреле казалась безумным расточительством. Но рядом стояли ещё несколько портретов, уже изуродованные картечью. Что за магия требовала настолько дорогого ритуала, и кого так проклинал стрелок, я боялась даже подумать. К счастью, узнать это мне так и не довелось.

Момент выстрела я не увидела. Вместо него перед глазами встала иная картина. Серая громада каменного форта, словно залитое неведомым жидким камнем идеально ровное пространство у его подножия, несколько похожих на конусы деревьев — и старый опытный воин без оружия в причудливой и непрактичной одежде.

— После того, как неокрепший молокосос полностью утонет в дешёвой выпивке, — каждая фраза обильно перемежалась грязными ругательствами, — и отыщет самую грязную проститутку в городе…

По соседству раздавались негромкие смешки. Я почему-то вспомнила, как отец распекал молодых воинов, которые решили без дозволения совета отправиться в набег за лошадьми, но добрались незамеченными только до нашего же сторожевого разъезда.

— Приволочёт её сюда, и с криками, что это его жена, — смешки перешли в сдавленный хохот, — будет тащить её к себе в казарму даже без мысли о том, какие болячки от неё можно подцепить…

Эта невинная фраза старого вояки отправила меня ещё глубже, в самые потаённые уголки чужой памяти. Я оказалась на измятой кровати в тесной комнате с низким потолком. Тихо играла незнакомая музыка, чуть в стороне горел белым колдовским светом загадочный ночник, а в руках у меня выгибалось послушное каждой моей прихоти тело.

Женское тело.

Это стало последней каплей. Я рванулась, и наконец-то высвободилась из липкой паутины чуждых воспоминаний. Два разума повисли среди небытия. Один мой, а второй…

— Это было круто, — слова разбегались в голове и упрямо не хотели собираться в законченные фразы. — Хотя кое-что из моих воспоминаний могла бы и не трогать.

Мы валялись на земле рядом с могилой. Выглядел оплывший холмик земли так, будто прошло уже лет двадцать. Его целиком закрывала густая поросль травы, и редкие степные цветы.

— Так получилось, — в коротком смешке Ирги прозвучали явные истерические нотки.

— Оно и видно, — прокомментировал я. — А всех моих баб из памяти выудить — оно тоже само получилось?

— Ну, — лицо Ирги приобрело странный баклажанный оттенок. — Я…

— Да ты никак покраснела? — я приподнялся на локте, и тут же об этом пожалел.

— Я не хотела, — у Ирги тоже появились некоторые проблемы с речью. — Ну, то есть, ну, ты сам уже знаешь всё, да?

Конечно, я знал. Куда лучше, чем хотелось. Чужих воспоминаний мне отсыпали более чем достаточно, со всеми неаппетитными подробностями. Покойной семейке, оказывается, ещё повезло. Да и ужину их, в целом, тоже. Фантазией местных жителей боги не обделили. Впрочем, это у Ирги шло по разделу повседневной бытовухи. Действительно плохие воспоминания у неё выглядели совсем иначе.

Доводилось ли кому-нибудь в полной мере осознать, что на самом деле испытывает девушка, которой уже хочется отправиться на вечернюю прогулку на празднике весны с каким-нибудь симпатичным юношей и вернуться только под утро, но ей нельзя?

Мне вот довелось. Теперь.

— У нас в таких случаях, — жестокая подколка прозвучала будто сама по себе, — вспоминают одну старую пословицу.

— Какую? — виновато спросила Ирга.

— После всего, что произошло, — безжалостно сказал я, — честные люди просто обязаны пожениться!

— Значит, поженимся, — невозмутимо согласилась Ирга.

И вот кто над кем тут после такого издевается?

— Знаешь, — я взглянул на часы и понял, что наш безумный трип не занял и пары минут, — это всё, конечно, заманчиво, но тебе не кажется, что нам куда важнее выбраться отсюда живыми?

Ирга вздохнула. Она знала этот мир куда лучше меня, и, похоже, куда лучше представляла шансы благополучно добраться к своим. Знать её точную оценку ситуации мне почему-то не хотелось.

— Значит так, — со второго раза у меня даже получилось встать. — Я сейчас почищу оружие, пока ещё светло, а ты разложи палатку. Одна разберёшься?

— Наверное, — встать Ирга пока так и не смогла. — Только отдышусь немного, хорошо?

— Хорошо, — признаваться, что я бы тоже с огромным удовольствием последовал её примеру, мне почему-то не хотелось. — И давай сразу разберёмся: кто первым дежурит?

— Мертвецы, — ответила Ирга. — Они пробудут здесь ещё сутки. Если кто-то приблизится ближе, чем на три мили, они предупредят.

— Мертвецы, значит? — я понял, что Ирга не шутит. Прикормленные ритуалом покойники действительно считали нас за своих — и могли отблагодарить в меру сил.

— Ну, пусть будут мертвецы, — я полез в рюкзак за инструментами. Привычная рутина ухода за оружием направила мысли обратно в колею. Задумываться о моей грустной ситуации больше необходимого пока что не хотелось. Только себя зря накручивать.

Радовало только одно. Ирга выглядела достаточно важной шишкой, чтобы её родичи не считали меня законной добычей. При условии, что я к ним доберусь, конечно. Любой другой вариант моей судьбы, который приходил в голову, особых поводов для оптимизма не давал.

Поэтому я закончил с дробовиком и принялся за карабин. Здешними темпами патронов мне хватит на полмесяца точно. Стрелковое оружие местных, пусть и плохонькое, грозило, что я могу не прожить и половины этого срока.

Я снова потянулся за местным пистолем. Стволы оказались добрых миллиметров пятнадцать в диаметре. Палец без проблем засунуть можно. Получить из такого кусок свинца в обрывках намасленного тухлым жиром обгорелого пыжа — та ещё перспективка. Не думаю, что бинт, зелёнка, таблетки аспирина и другая медицинская хрень из моей походной аптечки против такого сильно помогут.

— А что, — спросил я, — много тут у вас такого оружия?

— Такого, как у тебя — нет, — Ирга довольно сноровисто раскладывала палатку, так что разговаривал я преимущественно с её спиной. Фигура у Ирги оказалась получше, чем у многих профессиональных волейболисток.

— А такого, как у них? — я покрутил в руках пистолет и отложил его в сторону. — Или чего-нибудь полноразмерного?

— Есть, — Ирга помрачнела. — Только из-за него проклятые дымари смогли построить форты на землях Народа. Оно стреляет на сто шагов — и дальше, а научиться огневому бою может любой, даже самый бесталанный лучник. Дымари продают безопасность наёмникам из Ленно, а те пользуются безнаказанностью, чтобы грабить Народ.

— Сколько было между нами и всадниками? — вопросы местной геополитики я решил оставить на потом.

— Около двухсот, — ответила Ирга.

— Двести, говоришь, — я на глаз прикинул расстояние. Ну да, около двухсот метров. Хорошие тут у них шаги оказались, размашистые. Между ярдом и метром.

Степнякам такой расклад не сулил ничего хорошего. В плотный строй пехоты или конницу на полутораста метрах и слепой не промахнётся. Минимальные полевые укрепления, смена шеренг на перезарядку, и у конницы уже вполне достаточно проблем, чтобы цена победы заметно выросла. Привет, кавалерия, ты в очередной раз устарела. После такого исход боя начинают решать плотные формации хорошей пехоты. С этим у степняков наверняка туго.

— У всадников часто бывает подобное оружие? — продолжил я расспросы. — Или длинноствольное, раз уж на то пошло?

— Нет, конечно, — Ирга фыркнула, будто я сказал какую-то глупость. — Как им пользоваться верхом? И потом, оно слишком дорогое. Только знатным семьям запада по карману вооружать им свиту.

— Действительно, — я призадумался. Огонь с лошади неплохо показывали только в кино, а в реальности любая конница с винтовками действовала исключительно пешком. Лошади просто заменяли грузовики.

— Ну что же, — мне стало несколько легче. — Если заметим врага первыми, всё может закончиться не так уж и плохо.

— Ты убьёшь всех, кого мы встретим, — с яростью в голосе произнесла Ирга. — Мы заберём их оружие, лошадей и драгоценности, и ты сможешь дать моему отцу достойный выкуп.

— Чего? — переспросил я. — Какой ещё выкуп?

— Ты сделал мне предложение, — объяснила Ирга. — Всё, что сказано перед лицом Богов и с их дозволения, обязано исполниться. А без выкупа за невесту женятся только распущенные западные варвары, которые до сих пор считают женщину двуногой скотиной.

— А если мы не встретим по дороге никаких других всадников? — осторожно спросил я. — Надеюсь, ты не будешь искать встречи с ними только для этого?

— Разумеется, нет! — ответила Ирга. — Я тебе что, воин-первогодок, чтобы кидаться на всё, что движется?

— Ты не выглядишь очень взрослой, — язык мой — вот уж действительно враг мой.

— Мне восемнадцать! — ответила Ирга. — Доволен? И я не буду искать встречи с врагом намеренно. Ты уже взял больше, чем любой юноша надеется привезти домой из первого набега. Это достойный выкуп. Только…

— Только хочется, чтобы он был небывалый, — продолжил я. — Точно?

Ирга вздрогнула и замолкла.

— Эй, — сказал я. — Если что, я не хотел сказать ничего такого.

— Но сказал же! — её плечи вздрогнули. — Ты не понимаешь! Ты просто не понимаешь! Даже сейчас, когда сам видел, на что похожа моя жизнь, всё равно не понимаешь!

— Погоди, — у меня перед глазами опять встали чужие воспоминания. — Ты про ту сисястую бабищу, которая поздравила тебя с пятнадцатым днём рождения? Если честно я и правда не понял, с чего ты настолько взъелась на её поздравление.

— Оно было этой весной! — Ирга всхлипнула и окончательно полетела с нарезки. — Уже в третий раз! Потому что Варге Две Тыквы лет столько же, сколько и мне, ясно? Только у неё семь детей и два мужа, а у меня — клятвы перед Небом и Землёй, из-за которых даже родной отец зовёт меня воином с титьками!

Остаток фразы потонул в рыданиях.

— Ну, ладно, — я обнял её за плечи. — Ну, успокойся ты уже. Подумаешь, дура гадость сказала. Замуж — оно как в могилу. Всегда успеется. Давай сначала выберемся отсюда, и потом спокойно разберёмся, годится?

— Да, — Ирга всхлипнула и вытерла рукой слёзы. — Но этой ночью я всё равно сплю в твоей палатке, нравится тебе это, или нет!

Я задумался о перспективах такой ночёвки. Потом взглянул на Иргу. Потом снова задумался. Вышло как-то неубедительно. В голове крутилась всякая ерунда — вроде мысли о том, что резинок в рюкзаке с прошлого заезда ещё с полпачки точно лежит.

— Ты не обижайся, конечно, — сказал я после нелёгких раздумий, — но если ты на мне сегодня за все эти восемнадцать лет оторвёшься, завтра я даже в землю не попаду. Может, всё-таки пару деньков потерпишь?

— Угу, — Ирга почти успокоилась, взяла из рюкзака мою тёплую подстилку и полезла в палатку.

Я посмотрел, как растворяются в сумерках окрестности, подвесил фонарик под ствол дробовика, и полез следом за ней.

После всего увиденного, слова Ирги о духах-защитниках я под сомнения уже не ставил. Только надеялся, что пробуждение, в случае чего, не окажется чересчур дискомфортным.

Ага, размечтался.