Глава 20


Отряд Соледаго маршем прошел до Снегирей, воспользовавшись переправой, подсказанной раделевой крестьянкой.

Весь путь девица проделала сидя на крупе Пряника, вцепившись Мэлвиру в пояс и боясь дышать. Сидеть было высоко, как на заборе.

Пряник с легкостью нес на себе закованного в железо хозяина, кольчужную попону и полуобморочную от восторга Котю.

Форт стоял пустым, как и тот, другой, на Козловом озере. Ворота нараспашку, валяется впопыхах брошенный мешок, высыпались зерна овса. Грязная земля истоптана, посередь двора грубо вырубленная колода с водой.

Неугомонный Элспена разочарованно стащил шлем, откинул кольчужный капюшон. Выбеленные солнцем пряди прилипли к загорелому лицу, покрытому испариной.

Молодой рыцарь заглянул во двор форта, придерживая перекошенную воротину, болтающуюся на одной петле. Раздался мерзкий скрип.

Двор, навесы для сена, обходная галерея и центральная двухэтажная башенка с пристройкой, были пусты.

Элспена выругался, сплюнул прямо в грязь и выехал вон, стегнул коня.

Мэлвир с высоты рыцарского седла кивнул лучникам, те выстроились цепочкой, встали в позицию, подожгли паклю на стрелах. Девица за спиной, вцепившаяся в его пояс, как клещ, восторженно пискнула.

Раздался резкий свист спускаемых тетив. Огненные птицы пали с неба, вцепились в серебристую крышу, крытую дранкой, в сено, заготовленное на зиму, в плохо проконопаченные щели меж бревнами.

Тальен, небрежно уронив повод на переднюю луку седла, смотрел на разгоравшееся пламя с поэтичной задумчивостью. Точно с таким же задумчивым видом он недавно предложил пленным разбойникам рассчитаться на «первый, второй», поэтично направив одних на дерево справа, а других — на дерево слева.

Черные, странно разрезанные, приподнятые к вискам глаза отражали алые блики, лицо оставалось неподвижным.

Соледаго почему-то вспомнил, что предки Радо сражались на территории Дара сотни лет назад, еще в то время, когда большая часть будущих лордов дареной крови была, что греха таить, пиратами, моряками и простыми наемниками.

— Есть в драке радость,

В пламени алом.

В объятьях жарких,

Вине багряном,

Радо скривил узкогубый рот в знакомую Мэлвиру усмешку. От его шуточек мороз иногда подирал по коже, никогда не поймешь — серьезно парень говорит, или шутит.

— Скажу охотно —

Не вижу счастья

В грязи болотной,

Среди ненастья

Радо явно импровизировал, но даже не запинался, чтобы слова подобрать.

Форт пылал, огонь охватил стены и крышу башни, языки пламени вырывались из окон. Вспыхнул и затрепыхался оранжевым клоком черный разбойничий штандарт.

— Есть в плеске боя

Живая прелесть.

Умоюсь кровью,

Огнем согреюсь.

Радо еще немного полюбовался на пожар, похлопал своего черного, как смоль, жеребца по прикрытому стеганым сукном плечу.

— Мой изысканно тонкий слух подсказывает, что удалившийся в столь сильном раздражении благородный сэн Элспена только что влетел в засаду и, пока мы тут разводили майский костер, заполучил все веселье.

Молодой рыцарь снял с луки седла шлем, надел, не удосужившись даже застегнуть подбородный ремень.

— Раньше не мог сказать? — буркнул Мэлвир.

Теперь он и сам различал крики и звон ниже по тропе, там, где стволы деревьев закрывали обзор.

— Вы не спрашивали, мой капитан, — голос Тальена звучал теперь гулко, как из бочки. Лязгнул меч, плеснуло крыло синего плаща. Радо скомандовал своему копью и понесся вниз по тропе, не дожидаясь приказа.

От горящего форта тек жаркий воздух, снопы искр взлетали в белесое, готовое просыпаться холодной крупой, небо.

— Слезай, Катина, — строго сказал Мэлвир, придерживая Пряника. — Рубанут тебя еще. Слезай, с солдатами побудешь.

Котя неохотно отцепилась и сползла на землю. Прикрыла глаза рукой и уставилась на пожарище. Горячий, как из печи, ветер, раздувал выбившиеся из прически льняные пряди.

Соледаго, не обращая на нее больше внимания, пришпорил жеребца. Грохот и крики ниже по тропе усиливались. Элспена, по своему обыкновению, нашел себе приключений.

В узкую прорезь шлема Мэлвир разглядел темные фигуры на дороге, десятка два, сомкнувшиеся вокруг серого жеребца. Тот приседал, вертелся и скалил зубы не хуже волка. Щегольскую шелковую попону забрызгало кровью аж до седла. Всадник вращал мечом, бросив щит и перехватив рукоять обеими руками.

Тальеновы пехотинцы и сам рыцарь уже ввязались в драку. Радо вломился в слитную толпу разбойников, как в трясину, смял кого-то, широким взмахом отбил две нацеленные на него рогатины и расхохотался. Конь его заплясал, выгибая шею по лебединому. Солдаты орудовали мечами со сноровкой дровосеков — только щепки летели.

Мэлвир натянул повод и остановился. На узкой тропе, стиснутой с обеих сторон крутыми, поросшими лесом склонами, не оставалось места для третьего всадника. В кишении коричневых курток и белых королевских нарамников, Тальен и Элспена высились островами в бурной воде. Под ногами сражающихся валялось брошенное тряпье и несколько неподвижных темных тел.

Пехотинцы сдвинули щиты и теснили разбойников вперед, под рыцарские мечи, словно к серпам сенокосилки.

Похоже, Элспена наткнулся на хвост отходивших из форта защитников и очертя голову, кинулся в драку.

Отходящих… но крепость в другой стороне. Это дезертиры. Войско болотного лорда разбегается.

Тальен поднял белого жеребца на дыбы, легко, словно играючи отмахнул мечом по мужику в кожаной кирасе, разрубив древко топора, усиленный железными пластинами доспех, мышцы и плечевую кость.

Разбойник молча рухнул на дорогу. Радо вывернулся в седле и вторым ударом отсек голову парню с рогатиной. Брызнула кровь, прочертив темную полосу по крупу коня, испятнав котту и стальное забрало.

Тройка разбойников кинулась в лес, поспешно карабкаясь по заросшему склону. Мэлвир поднял руку, свистнули стрелы, пресекая попытку к бегству.

Оставшиеся в живых бросали оружие, сдаваясь, сбивались в кучку. Соледаго крикнул, приказывая прекратить избиение.

Элспена, уже замахнувшийся для удара, в последний момент вывернул клинок, ударил плашмя. Его противника отнесло к обочине, он упал и больше не шевелился.

Радо, упиваясь дракой, даже не подумал сдержать удар. Кожаный шлем лопнул, смялся, еще один разбойник свалился в грязь с разрубленной головой.

Пряник беспокойно топнул копытом, вцепился зубами в железку. Ему тоже хотелось ринуться в бой, кусаться и топтать пеших копытами. Мэлвир выдохнул, понял, что пальцы, сжимавшие повод, закаменели под перчаткой, словно он сам только что размахивал мечом.

Содаты привычно согнали пленников, оттеснили их к краю дороги, окружили. Лесная тропа была разбита копытами, грязь почернела, пенилась. С десяток мертвецов валялись среди награбленного и брошенного добра, как тюки с тряпьем.

— На месте этого Вентиски я бы что сделал? — крикнул Тальен, направляясь к Мэлвиру.

Шлем он уже содрал, на скулах пятнами горел румянец, вороные пряди слиплись от пота. С лязгом вбросил меч в ножны, подъехал вплотную, отерся сапогом о звякнувшее стремя. Пряник злобно захрипел и прянул боком, прижав уши.

— Я бы поглядел на костерчик, который мы тут запалили, и послал бы наперерез отряд. Здоровенный такой отряд, а, Мэл? Ну что мы тут с полусотней по задворкам шарахаемся! Встретим их?

Черные глаза сверкали нескрываемой радостью. Грудь под нарамником тяжело вздымалась.

— Не наигрался, злыдень, — поддел его Элспена, утирая раскрасневшееся лицо краем забрызганного плаща. — Мэл, правда. Уходим. Кончаем их и возвращаемся. Слишком долго тут толчемся. Смотри, снег пошел. Заметет нас.

— Помилуйте, господин! — взвыл кто-то из толпы пленников.

Мэлвир даже головы не повернул. Радо рассмеялся своим бархатным, красивым голосом и проехал дальше по дороге, моментально забыв про врагов, которые уже не годились для драки. Он подставил лицо под холодные перья, ловил их губами.

Снег сыпался с белесого, как глаза безумца, неба, таял еще в воздухе, не касаясь кровавой грязи под ногами.

По тропе, от исходившего черным дымом и пламенем форта, шла Котя, набросив на голову капюшон и кутаясь в дерюжную накидку. Снег высветлял одинокую фигурку, летел девушке в лицо, она отмахивалась, как от мух.

Глаза ее горели не хуже тальеновых. Злым, бесстыдным торжеством.

— Повесьте их, благородный сэн! — звонко выкрикнула она. — Повесьте всех до единого! Или дайте мне, я сама веревку затяну!

Радо присвистнул сквозь зубы, глянул сверху.

— Садись в седло, девушка, — он подъехал ближе. — Я тебя домой отвезу. Не годится девице на такое смотреть.

— Нет уж, погляжу! — Котя не сдавалась. — Столько времени они у нас по деревням паскудничали! Что, не помог вам старый черт? И его вы предали!

Она не сводила пронзительного взгляда с посеревших, перепачканных лиц, словно стараясь запомнить их все. Потом плюнула под ноги и отвернулась.

— Заканчивайте, — Соледаго кивнул солдатам. — Уходим.

Когда дорога опустела, снег полетел густой сетью, постепенно скрывая липкую осеннюю слякоть, цветастые тряпки, потоптанные в драке, и превращая брошенные тела мертвецов в сугробы — одинаковые и неподвижные.

* * *

Снаружи шумели сосны, хлопал отвязавшийся полог, кто-то надсадно ругался, проклиная все на свете, но вдруг он замолк, и Ласточка услышала нестройный хор — мычание, блеяние, испуганное лошадиное ржание, словно рядно, прошитое нитью собачьего воя. Снова взрыв ругани, сменившийся невнятными воплями.

— Поди, взгляни, что случилось, — велела она Налю.

Оруженосец поставил фонарь на крытый войлоком пол и направился к выходу. Вопли стремительно накатились, сопровождаемые треском, топотом, лязгом оружия.

— АААААААаааа!!!!! — взвыл кто-то у самой палатки, крик оборвался бульканьем и хрипом, завизжала лошадь.

Ласточка успела увидеть, как Наль, отпечатавшийся силуэтом на фоне стены, выхватывает меч, но тут стена пошла рябью и потекла складками вниз будто овсяный кисель. Что-то темное ударилось о палатку снаружи, по желтовато-серому полотну плеснуло красным, горизонтальный шов потолка перекосился, опрокинулся, и все внутреннее пространство заплясало, оплывая и валясь Ласточке на голову.

— Шиммель! Шиммель! — вышелушилось из многоголосого воя.

Ласточка дернулась к лорду и прикрыла его собой, прежде чем куча вощеного тика накрыла ее саму. Складная койка под ними накренилась, тошнотворно повернулась вместе с земной твердью, Ласточка ткнулась лицом во мрак, несколько долгих мгновений не чуя ни верха, ни низа.

Вой и вопли гремели сверху и со всех сторон, недвижимое тело под Ласточкой плыло как на плоту, спину и затылок придавило словно божьей дланью — невесомой, но головы не поднять, не вздохнуть, не пошевелиться. Содрогнулось месиво ткани, совсем рядом прокатилось что-то тяжелое, Шиммель! Шиммель! Шиммель! ААААААаааааа!!!

Фонарь, думала Ласточка настойчиво, фонарь, огонь, загорится, прямо тут загорится…

Кто-то хохотал, хохотал, хохотал надорванной глоткой, хохот выворачивался в треск рвущейся ткани, в перистый посвист железа, в отрывистое хаканье, в клекот, в топот, в хрип. И снова — Шиммель! Шиммель! Шиммель!

Волна откатилась дальше, распалась на отдельные всплески. Земля понемногу перестала дрожать. Ласточка с трудом разжала стиснувшие тряпки пальцы, пошарила вокруг. Волосы под рукой, скользкий мех плаща, чуть дальше — холодный ободок уха и теплая жила на шее. Пощупать. Бьется. Тикает. Дышит.

Открыть глаза. Поморгать, поморгать, поморгать. Под веками мокро и полно пыли. Вслепую потереть кулаком лицо.

Темно. Темновато. Между складок сочится слабый свет, кипы отсыревшего тика, влажный холод упавшей ткани.

Тишина. Закладывает уши. То ли оглохла, то ли действительно ничего не слышно. Пошевелилась — шуршит. Не оглохла.

Тихо. Совсем тихо.

Наль, он не успел выйти. Где-то тут. Должен быть.

Хотела окликнуть, но сбоку донеслись голоса. Шаги. Приближаются.

— Там смотрели? Клык?

— В землянках пусто.

— В лес убежали. Наследили вона. Поискать?

— Скотину поищи.

Голос… голос!

Ласточка закусила губу. Это он. Боже Господи, святая Невена-заступница, это он!

Она едва сдержалась, чтобы не позвать. Лорд. Лорд со мной. Была бы одна…

Может, отсидимся.

Шаги приближались. Под сапогами идущих поскрипывал снег.

— Здесь. Кто-то есть живой. — Хриплый, огрубевший, но это его голос! — Щавлик. Распори тут.

Возня, сопение, треск полотна. Совсем рядом.

— Ого, как замотался! Как кроль в силке. Не, вы гляньте, это ж надо так самого себя увязать! — Уже слышанный Ласточкой отрывистый хохот.

— Задохнулся, похоже, — хмыкнул еще один голос. — Ткнуть его для верности?

— Оттащи пока в сторону. Тут тоже кто-то есть. Двое. Вот тут.

Не отсиделись.

Тяжелые шаги, натянулось полотно. Визг ткани о лезвие, темнота распалась.

Белый свет резанул глаза, Ласточка зажмурилась, невольно уткнулась лбом Раделю в грудь.

— Гляньте, и правда двое! Гляньте, баба! Ха! Вот так подарочек!

Прикрываясь ладонью, Ласточка подняла голову, поглядела между пальцев. Глаза жгло.

Темная фигура перед ней расплывалась. Темная, черная на белом. Грива волос, цветные лоскуты, бусины, какой-то сорочий хлам в шевелюре. Рваная кромка плаща. Золотное шитье, бурые пятна, мокрый заляпанный бархат. Ноги широко расставлены, руки на бедрах. Тяжелый рыцарский пояс, под ним — тонкий, плетеный, с каменьями.

Взгляд сверху вниз. Лицо… волчье.

Чужое.

Кай…

Губы не слушались. Ласточка только открыла и закрыла рот.

— Чиво с этими, Вентиска?

Он досадливо поморщился, потом отвернулся, уставившись в дрожащую кисею снега. Вокруг, скалясь, толпились разбойники.

— Эту, — небрежный кивок головы, — забираем в крепость. Остальных прикончите.

— Ты что! Ты что! — обрела голос Ласточка, чувствуя, как из глаз все-таки потекло. — Это ж сам лорд Радель! Не смей!

Сильная рука схватила ее за шиворот, приподняла, отрывая от раненого, за которого она цеплялась обеими руками. Потом пальцы разжались.

Кай усмехнулся, показав зубы, зло прищурился.

— Надо же. Высоко взлетела. Ласточка.

Быстрое, размазанное движение — так плавится воздух в жаркий день. Человек не может… не должен так двигаться.

— Забирайте всех троих.

Он развернулся и пошел прочь.

Загрузка...