Чиновникъ Особых поручений

Глава 12

Глава 12

Хотя вопрос с похищенным архивом покойного императора Александра Александровича и требовал наискорейшего разрешения, его внук сначала тайком отправил несколько «молний»-телеграмм, а затем целых три дня беззаботно «выгуливал» по парижским достопримечательностям, дорогим ресторанам и еще более дорогим ювелирным салонам свою фаворитку Любовь Николаевну. Делал он это с определенным умыслом: во-первых, старательно создавая у парижских репортеров и прочей любопытствующей публики полное впечатление того, что он действительно прилетел ради отдыха и развлечений. А во-вторых, и это было гораздо важнее — ожидая прибытия затребованного наглыми шантажистами выкупа, быстро собрать который из-за требований неизвестных похитителей было довольно нетривиальной задачей. Однако доверенные чиновники его старшего брата все же справились, объявившись в «Континентале» под видом пятерых новых постояльцев. Кроме трех-четырех вместительных дорожных кофров у каждого из новоприбывших, путешественники имели и прислугу для перетаскивания багажа: двоих «личных секретарей-компаньонов» с характерной походкой потомственных каваллеристов, шикарными усами и специфическими мозолями от регулярных тренировок с шашками — и трех неприметных «камердинеров» с манерами, что вырабатываются лишь годами верной службы в Дворцовой страже. Коротко пообщавшись с чиновниками Министерства Императорского Двора, и выждав еще денек для верности, Михаил дал безобидное объявление в паре французских газет. Не сам, конечно, и не на свое имя — иначе его в первой же редакции просто взяли бы в осаду, домогаясь хоть какого-нибудь интервью… Любители чужих писем откликнулись на следующий же день, прислав в конверте из дешевой (едва ли не оберточной!) бумаги лаконичные инструкции — предписывающие Великому князю с самым минимумом сопровождения как можно быстрее выехать в прибрежный город-порт Кале. Увы, но отправиться тотчас не получилось: помешали набежавшие со всего Парижа репортеры, среди которых кто-то пустил слух о желании русского prince Мишеля сделать какое-то важное заявление. Пока в этом недоразумении разобрались, пока русский посол князь Урусов отвлек внимание газетчиков на себя… Затем пришлось разыграть сценку «Его императорское высочество недоволен разыгравшейся шумихой, и переезжает в особняк своего друга князя Агренева» — где мадемуазель Егорова была столь талантлива и убедительна в своем огорчении, что ей бы впору не балет танцевать в Мариинке, а блистать на сценах Больших и Малых императорских театров! Девушка (хотя благодаря августейшему любовнику уже вполне себе молодая женщина) вообще оказалась очень сообразительной и тактичной, проявив себя настоящей умницей. Ни тебе лишних вопросов, ни тебе капризов: раз надо помочь изобразить присутствие Михаила Александровича и его друга, пока они будут отсутствовать по важным делам — значит, поможет в меру своих скромных сил. Хотя глазки Любы, конечно, моментально загорелись любопытством. Да и причастность к чему-то явно очень серьезному, весьма приятственно щекотала самолюбие молодой балерины, моментально вспомнившей и примерившей на себя сразу несколько романов популярнейшего литератора мсье Дюма-старшего.

— Возвращайтесь скорее, mon cher ami![1]

Но даже с такой поддержкой и нежным напутствием, ее сердечному другу и его скромной свите так и не удалось сесть на утренний экспресс до Порт-Кале. Пришлось довольствоваться вечерним поездом — к тому же самым обычным пассажирским, едва тащивщимся по рельсам и делавшим краткие остановки на каждой мелкой станции и даже некоторых полустанках. Неудивительно, что такой «скоростной курьер» доставил всю компанию русских путешественников на побережье Франции аж в десять часов утра, что наверняка изрядно расстроило составителей той самой лаконичной инструкции. Но ей богу, обстоятельства были сильнее Великого князя и его окружения! Уж как они старались, как торопились, как суетились!.. Учитывая же то обстоятельство, что великокняжеские порученцы опыта в тайных делах не имели, вся их смешная конспирация была не только бестолковой, но и крайне убедительной для всех, кто за ними следил. А таковые были — кроме пары-тройки уже знакомых отставных французских жандармов, подрабатывающих частными детективами для министра Дюпюи (и в интересах парижской префектуры), вокруг особняка Агренева и на вокзале ненавязчиво крутилась пара новых наблюдателей. Причем на одном шпике его летний костюм смотрелся, как на корове седло — ведь дорогую одежду мало купить, ее еще и носить надобно уметь! Особенно если до этого долго работал на какой-нибудь фабрике, и таскал на себе что-то вроде штанов из крашеной парусины и рабочей блузы… Эта же парочка ехала и в поезде, на котором путешествовал замаскировавшийся под молодого толстяка с окладистой бородой мсье Романофф и его «случайные попутчики», обремененные изрядным числом дорожных кофров и прочего увесистого багажа.

— Порт-Кале! Просим освободить вагоны!..

Несмотря на ненавязчивое сопровождение парочки шпиков, путешественников так никто и не встретил — ни на перроне, ни возле билетных касс. Отстояв так полчаса и в полной мере ощутив себя круглыми дураками, группа мужчин подхватила увесистый багаж и потащились по полуденной жаре через всю привокзальную площадь — заселяться в местную гостиницу. Кстати, вполне приличную, хотя четырехместный номер все же был немного маловат для чертовой дюжины постояльцев, обремененной кучей ручной клади.

— Да где же эти мерзавцы!

— Сохраняйте спокойствие, Николай Николаевич. Уверяю, наша встреча непременно состоиться… Просто они, как все низкопробные злодеи из опереток, предпочитают вершить свои дела под покровом ночи.

— Вы несомненно правы, Александр Яковлевич, однако это ожидание меня просто убивает. Наверняка ведь, эти подлецы нарочно не торопятся объявиться!

Штабс-ротмистр Шиллинг переносил неизвестность и тягучее ожидание хуже всех — его лейб-гвардейская натура требовала движения и решительных действий. Тем удивительнее было ему видеть князя Александра и Его высочество, что расслабленно обсуждали какие-то свои совместные дела, малопонятные простому офицеру-«измайловцу». Нет, он бы мог вставить пару-тройку умных слов, но участвовать наравне с Великим князем и оружейным магнатом в их беседе на тему разработки новейших артиллерийских систем… К таким подвигам двухгодичный курс военного училища его не подготовил! Вместе с тем, спокойная уверенность, сквозящая в движениях Михаила Александровича и его близкого друга, странным образом успокаивала и всех присутствующих, внушая безотчетную веру в благополучное завершение опасного, но вместе с тем очень полезного для карьеры дела. Оказать важную услугу не просто правящей Династии, а сразу государю-императору и его младшему брату — такой шанс выпадает далеко не каждому! И если правильно им воспользоваться, то перспективы открываются такие, что просто…

Тук-тук-тук!

Дернувшись, Николай Николаевич выплыл из сладостных грез и слегка нервно схватился за личный парабеллум модели «Орел», любимый русской гвардией за умеренный вес и способность моментально «скопытить» любого здоровяка. В отличие от «измайловца» и отвечающих за кофры с деньгами чиновников, мирные «секретари» из Дворцовой стражи предпочитали проверенную временем надежность револьверов — выхватив одинаковые девятимиллиметровые «Гравы». Что касается агреневских телохранителей, то они хвататься за оружие не спешили: изначально рассевшись в самой большой комнате гостиничного номера так, чтобы прикрывать собой охраняемых лиц, они лишь сунули руки под сюртуки. И то не все — третий охранитель вообще никак не отреагировал, продолжая сидеть в обнимку с небольшим плоским чемоданчиком, с коим не расставался даже при походах в сортир.

— Николай Николаевич, не будете ли вы так любезны?

Шиллинг с готовностью подхватился на ноги, напряженно тиская рукоять «Орла». Подойдя к двери с заведеным за спину пистолетом, и попутно перекрыв сектора стрельбы для половины присутствующих в номере, «измайловец» светским тоном поинтересовался:

— Кто?

— Вам послание, мсье!

Дождавшись легкого кивка своего августейшего патрона, мужчина чуточку резковато открыл дверь, бдительно огляделся, и только после это все же принял от услужливого коридорного конверт с очередной инструкцией. Кинув юнцу за труды двухфранковую монетку, гвардеец уточнил:

— От кого?

Стоило меж его пальцев мелькнуть серебряному кружку еще одной монеты, как тут же выяснилось, что корреспонденцию для уважаемых мсье на стойку гостиничного администратора бросил какой-то уличный мальчишка. Уложив конверт перед Его высочеством, штабс-ротмистр с нарастающим удивлением стал наблюдать, как послание тут же утянул к себе князь Агренев, принявшийся аккуратно вскрывать послание перочиным ножиком. Когда он откуда-то взявшимся пинцетиком начал осторожно вытягивать четвертушку бумажного листа, «измайловец» недоуменно поинтересовался:

— Князь, вы что же, подозреваете, что бумага пропитана ядом?!?

Разложив записку на чистом платке, оружейный магнат сдвинул ее так, чтобы было удобно читать Михаилу, и благожелательным тоном пояснил:

— Вряд ли, Николай Николаевич. Но вот отпечатки пальцев автора на ней наверняка остались. И именно их мне бы очень хотелось сохранить — в Париже наверняка найдется сведущий в дактилоскопии криминалист, который сможет их зафиксировать.

Подумав, офицер осторожно уточнил:

— Простите, а чем это нам поможет?

— Сейчас, конечно же, ничем. Но чем больше следов оставляют наши… Хм, визави, тем больше шансов когда-нибудь свести с ними близкое знакомство. Мы ведь этого хотим?

— О да, всем сердцем!

Дождавшись, пока Великий князь перечитает короткое послание во второй раз и вернется на свое место, Шиллинг познакомился с образчиком эпистолярного жанра, и тут же полез в жилеточный карман за часами.

— Так… Через час с четвертью? Ну наконец-то, хоть какая-то определеность!

Придворные полицейские переглянулись, покосились на невозмутимых чиновников, затем на остальную откровенно-равнодушную свиту и не рискнули проявлять какую-либо инициативу — хотя было видно, насколько сильно их интересовало содержание очередной записки от шантажистов. Однако высовываться им было просто не по чину, к тому же агреневские «компаньоны» чутко отслеживали каждое их движение, и глаза у них были… Характерно-пустые, в общем. Правда, телохранители немного подобрели, когда они убрали револьверы обратно во внутренние карманы сюртуков. Потом уже и князь Агренев неплохо отвлек глаза и уши Хозяина земли Русской, от тягостных раздумий и составления в уме подробных рапортов — тем, что принес из спальни, в которой они временно сгрузили немаленькую горку багажа, свой личный саквояж.

— Михаил Александрович, как думаете: если мы приедем на встречу без вас, противная сторона сильно расстроится?

Наблюдающий за тем, как его друг выгружает на свежую скатерть пачки с патронами и аж два десятка пустых магазинов, Великий князь с едва заметным вздохом ответил на очень толстый намек-предложение поберечь свою драгоценную персону:

— Мое присутствие заявлено непременным условием обмена. Скорее всего, как гарантия отсутствия жандармов, и тому подобных… Нежелательных для них персон.

Недовольно нахмурившись, Александр разодрал упаковочную бумагу и начал набивать девятимиллиметровыми латунными цилиндриками первый из магазинов увеличенной емкости:

— Тц! Тогда вам надо дополнительно принарядиться перед встречей.

Поморщившись, августейший курьер, прибывший в Порт-Кале обменять деньги брата на письма деда, слегка капризно (и абсолютно непонятно для старательно греющего уши Шиллинга) заметил:

— Но тогда мне будет неудобно! И так подвижность ни к черту… Да и вообще!..

Агренев, не прекращая один за одним вщелкивать новенькие патроны с окрашенными в черное носиками пуль в уже второй по счету длинный магазин, так же непонятно парировал:

— Зато нам всем будет гораздо спокойнее.

Едва заметно насупившись, Его императорское высочество милостиво согласился с доводами друга, отправившись «принаряжаться» в спальню. Пользуясь его отсутствием, штабс-ротмистр Шиллинг подсел поближе: раз уж выпал случай наладить более тесное знакомство с влиятельным и чертовски богатым аристократом, надо быть полным дураком, чтобы его упустить! Нет, как и любой офицер лейб-гвардии Измайловского полка, он был, так сказать, на короткой ноге с тридцатилетним «павлоном»[2]— но одно дело быть всего лишь одним из множества знакомцев, и совсем другое, перейти в разряд близких приятелей…

— Кхм!.. Александр Яковлевич, вы уж простите, если я не ко времени?

Не прерывая несколько однообразный процесс набивки очередного, на сей раз стандартного магазина, оружейный магнат повернул голову и без труда заметил, как увлекающийся стрельбой вояка «облизывает» вглядом лежащий перед ним пистолет.

— Это ведь не «Рокот»? Калибр не соответствует, и, так сказать, обводы… Но и не «Орел», уж его-то я с закрытыми глазами опознаю. Какая-то новая модель «Плетки»? К сожалению, не могу разглядеть клейм…

— Их никогда и не было, Николай Николаевич. Это модификация «Рокота» под патрон девять-двадцать один, для скоростной стрельбы.

— М-м? Припасы со стальным сердечником?.. А эти, с тупыми кончиками — повышенного останавливающего действия? На полковом стрельбище нас такими не баловали. Я подписан на рассылку «Военной мысли» и вашего «Оружейника», так года полтора назад печатали в журнале серию любопытных статеек про специальные огнеприпасы: жаль, что так и не довелось опробовать их в деле лично!..

— Непременно опробуете, Николай Николаевич, какие ваши годы. Я распоряжусь чтобы вам в «Колизеуме» открыли доступ на стрельбище с малосерийными образцами продукции Р. О. К. Учитывая наши нынешние обстоятельства — думаю, это будет небесполезно…

— Благодарю!!!

Уже этого амбициозному штабс-капитану было вполне достаточно, чтобы считать налаживание связей успешно состоявшимся: тот самый особый тир был чем-то наподобие закрытого английского клуба для избранных джентльменов, и получить туда доступ!.. Ах, какие перспективы! Так что офицер с легкой душой освободил стул для Его императорского высочества — вернувшегося в прежнем облике, но почему-то ставшим при этом выглядеть еще чуточку толще и как-то грузнее. Хотя, черный цвет вообще-то, должен был придавать ему определенную стройность? Пока Шиллинг размышлял о подобной чепухе, в комнату с багажем проследовал уже сам князь Александр, сменивший там свой отлично сшитый легкий сюртук на темно-коричневый пиджак весьма посредственной работы. Бывший, к тому же, как минимум на размер больше необходимого — что, внезапно, оказалось большим достоинством, когда он начал устраивать под поделием неизвестого портного сначала свой особенный парабеллум, а затем и снаряженные магазины для него. После того, как последний металлический прямоугольник занял свое место на поясе, и пиджак на пробу застегнули и повели плечами — почти ничто не указывало на то, что под плотной тканью расположился небольшой арсенал.

— Господа!

Его императорское высочество, вслед за другом закончивший приготовления к грядущей деловой встрече, огласил диспозицию, начиная с чиновников министерства Двора Его императорского величества:

— Двое из вас едут с нами на встречу, трое остаются в номере, закрываются и не открывают никому без условленного стука. В том случае, если к вечеру от нас не будет никаких вестей… Вы знаете, что делать.

Поправив синий шелковый шарф, украшающий (и закрывающий) крепкую шею, Михаил Александрович обратился к основной группе, выделив бравого измайловца:

— Николай Николаевич, с учетом кофров с деньгами, нам потребуется крепкая повозка или фургон, и не меньше двух вместительных экипажей: фиакры[3]или ландо.

Штабс-ротмистр четко кивнул, показывая, что все понял и сделает в лучшем виде.

— Первый займете вы и два офицера стражи.

Дворцовые полицейские изящно отзеркалили кивок лейб-гвардейца.

— В повозке с кофрами господа чиновники и два помощника князя.

Служащие министерства поглядели на кучу драгоценного багажа и неуверенно переглянулись, отмечая, что их будущие спутники вообще не проявили к сумкам никакого интереса.

— Второй экипаж: я, Александр Яковлевич и Семен.

Хранитель и носитель маленького дипломата исполнил нечто вроде короткого поклона, явно польщенный тем, что его имя помнит сам Великий князь.

— Без спешки едем в указанное место. В том случае, если один из экипажей начнет внезапно спешить или отставать — немедля предпринимаем самые решительные меры, не допуская разъединения нашей группы! Оказавшись на месте, сохраняем спокойствие и смотрим по сторонам. В случае любой неожиданности… Князь?

Агренев, закончив разглаживать складки на своем пиджаке, озвучил дополнительные подробности:

— Господа, самое плохое для нас, если встречу назначат за городом, где все преимущества будут у противной стороны. Что для нас, как вы понимаете, крайне нежелательно. На сей случай я подготовил кое-что, долженствующее гарантировать спокойствие во время обмена денег на нужные нам бумаги — поэтому настоятельно прошу не хвататься попусту за оружие.

Оба дворцовых стражника непроизвольно поправили револьверы под сюртуками.

— Внимательно следите за окружением: если ситуация накалится, то Его высочество или я тут же подадим команду к бою — и напоминаю, что наш главный приоритет в сохранении его жизни!.. Любой ценой! Следующими по важности идут бумаги: если не будет никакой возможности захватить, то следует приложить все усилия к их уничтожению: для этого у моих помощников при себе имеются фляжки с горючей жидкостью, и коробки со спичками. Ну и наконец, очень желательно сохранить и содержимое дорожных кофров.

Оглядев внимательно слушающих его мужчин и отметив тень возмущения на лицах чиновников (еще бы, ведь это им в случае чего предстояло писать тонны рапортов и прочих бумаг, объясняя, куда они профукали вверенные им царские миллионы!), князь улыбнулся и слегка понизил напряжение, сгустившееся было в гостинной:

— Конечно, все что я сказал — это совсем уж крайний случай. Думаю, наши визави прекрасно понимают, какие громадные неприятности свалятся на них в случае излишне резких действий. Собственно, их в любом случае будут усердно разыскивать по всей Европе, так что усугублять свое не самое простое положение… Михаил Александрович?

Щелкнув крышечкой золотой луковицы и поглядев на минутную стрелку, Великий князь перевел взгляд на штабс-ротмистра Шиллинга — который, на ходу перекрестившись, направился в сопровождении одного из агреневских «компаньонов» решать транспортный вопрос. Через четверть часа тягучего телохранитель вернулся и лаконично доложил:

— Ландо, фургон и фиакр.

Придворные полицейские и пара чиновников тут же заторопились к горке увесистых баулов, следом за ними отметились оба телохранителя и даже сам князь Агренев — и лишь его «именной компаньон» Семен крутнул в руках свой чемоданчик и зачем-то нацепил на нос очки с простыми стеклышками… Унести за раз все пятнадцать кофров, конечно же, не вышло, так что пришлось Михаилу немного обождать с выходом на улицу, контролируя и направляя процесс. Оставляя номер и явно нервничающую троицу чиновников, Великий князь проверил, не отклеилась ли его дурацкая накладная борода, под которой все зудело и страшно чесалось, по примеру штабс-ротмистра украдкой перекрестился — и уже перед выходом за дверь на ходу прошептал короткую молитву. Попавшиеся на пути коридорные осуждающе поглядывали на солидных с виду господ, решивших сэкономить на чаевых за их услуги, и лишь администратор за стойкой с профессионально-невозмутимым лицом пожелал всем приятного дня.

— Выходим, господа!

На улице все так же немилосердно жарило солнце, но теперь к нему добавился свежий бриз, смешавший уличную пыль с запахом близкого моря. Поглядывая по сторонам, десяток мужчин окружили выложенные на истертую брусчатку пухлые кофры, и дружно поглядели на стоящее напротив крыльца темно-синее ландо[4]. К обочине как раз пристраивался коричневый фургон, на бортах которого белилами была нарисована реклама транспортной конторы некоего мсье Робера…

— Кто-нибудь видит Шиллинга?..

Потерявшийся офицер тут же нашелся сам: в полусотне метров лениво цокала копытами двойка меринов, запряженная в траурно-черный фиакр, в котором и восседал суровый штабс-капитан. Короткая команда, небольшая суета с кофрами, и свита Великого князя начала загружаться согласно диспозиции — вызвав у роящейся неподалеку стайки мальчишек-оборванцев недовольные гримассы, ведь на их глазах исчезала надежда заработать на приезжих пару-тройку монет. Выпросить или своровать тоже было без вариантов: уж больно подозрительно смотрели на них все эти господа… Хотя, кое-кому все же повезло!

— Кровавая битва в Судане!.. Множество погибших с обеих сторон! Горы трупов!!!

Прислушавшись к заунывным воплям мелкого распространителя французской прессы, светловолосый мсье подозвал его к экипажу, где выкупил сразу пару свежих газет с заголовками о победе английского генерала Китченера над каким-то злобным суданским бандитом Омдурманом. Увы, но особых подробностей этого эпичнейшего сражения босоногий коммерсант не знал, компенсируя сей недостаток развитым не по годам воображением, и отлично подвешенным языком.

— Поехали!

Довольные извозчики один за другим стронули свои повозки, покатив щедрых пассажиров по указанному адресу — удивляясь про себя, что могло понадобиться целой компании столь приличных мсье в нищем и грязном поселке рыбаков, расположенном в далеких пригородах Порт-Кале… К счастью, до цели небольшая кавалькальда экипажей так и не добралась: на очередном перекрестке чумазый юнец кинул в Шиллинга обломок кирпича, завернутый в несколько слоев бумаги — и ведь попал, шельмец, угодив прямо в живот! Обложив сбежавшего гаденыша малым лейб-гвардейским загибом с кое-какими «измайловскими» дополнениями, офицер присмотрелся к снаряду, после чего быстро скомандовал общую остановку, оперативно доставив мятое послание августейшему предводителю их небольшого отряда. Небольшое совещание, пара новых приказов — и вскоре три повозки вновь бодро заскрипели колесами, катясь в направлении портовых складов. Чем ближе были грузовые причалы, тем сильней чувствовалось их «дыхание»: характерный запах стухшей солонины в бочках, свежей и не очень рыбы, гниющих на побережье водорослей — и конечно, вездесущая угольная пыль, забивающая нос, глаза и противно скрипящая на зубах. Ее источником был покрытый копотью и сажей балкер, доставивший в Порт-Кале партию хорошего английского кардиффа — который как раз разгружали снующие как муравьи чумазые грузчики, таскающие по широким мосткам большие плетеные корзины. На берег полные, покряхтывая и сгибаясь под их тяжестью так, что голова упиралась подбородком в грудь, обратно — пустые, успевая немного передохнуть и отдышаться перед новым «рейсом»…

Заметно ближе к портовым лабазам стоял небольшой пакетбот, в трюм которого опускали партию мешков с кофе — и совсем близко к низеньким строениям колыхались на ленивых волнах сразу полдесятка баркасов. С них перекидывали на берег свежий улов, где крикливые мужчины и женщины сноровисто потрошили и раскладывали его по ящикам и корзинам для последующей продажи… Вдалеке поблескивали на солнце длинными рядами иллюминаторов два белых парохода, один из которых как раз принимал на борт пассажиров: другой же совсем наоборот, расставался с ними, выпуская путешественников сразу по двум массивным трапам. На морской глади виднелось еще несколько суденышек, усердно дымящих трубами в направлении Порт-Кале… Собственно, причалы самого близкого к островной Великобритании порта никогда не пустовали — что позволяло любителям чужих архивов в случае нужды довольно быстро покинуть пределы прекрасной ля Бэлль Франс. Судя по благородной задумчивости Его императорского величества, именно эта мысль и крутилась в его голове, когда дорогу первому из экипажей преградила троица портовых работяг — при виде которых Шиллинг тут же непроизвольно схватился за верный парабеллум. Те тоже выглядели не самым дружелюбным образом, но за оружием тянуться не спешили: оглядев повозки, стоящий впереди мужчина недовольно скривился, потер не раз ломаный нос и «поздоровался»:

— Почему вас так много?!?

Штабс-ротмистр в дискуссию благоразумно вступать не стал, уступив честь общения с припортовой швалью князю Агреневу. Тот же, услышав претензию, ровным тоном переадресовал ее обратно:

— Потому что вы сами потребовали, чтобы вся сумма была в банкнотах мелкого достоинства. Эти господа просто носильщики кофров с деньгами…

«Господа» с разной степенью достоверности изобразили обычных гражданских штафирок, вцепившись мертвой хваткой в увесистую кладь — к которой моментально прилипли и взгляды «комитета по встрече».

— Возле меня сидит человек, имеющий хорошее представление об украденных вами бумагах: именно он будет проверять их подлинность. Присутствие Великого князя вы сами поставили непременным условием — но если в нем нет необходимости, то он тот час нас покинет?..

— А ты, и этот болван с оружием⁈

Ласково улыбнувшись, блондин поправил рукава своего пиджака и пояснил:

— Мы свита Его императорского высочества, и наше присутствие не обсуждается. Итак, куда нам далее?

Однако обладатель выдающегося шнобеля не торопился: вновь оглядев экипажи и переглянувшись с подпирающими его со спины сообщниками, он ткнул пальцем в Шиллинга, и потребовал:

— Пусть отдаст револьвер! И остальные, у кого есть!..

— Что?!!

Погасив взглядом моментально вскинувшегося офицера, князь Александр вновь приятно улыбнулся:

— Мы выполнили все ваши условия, приехали с деньгами в указанное место и готовы к обмену. Оружие останется при нас: не сомневаюсь, что у вас его больше, так что несколько револьверов особой угрозы не составят… К слову, господа, вы вообще — кто? Пламенные рэволюционэры, или благородные разбойники?

Видя, что ему не спешат отвечать, переговорщик разочарованно констатировал:

— Понятно: обычные воры, которым просто повезло.

Один из троицы, уже давно красневший лицом и шеей, не выдержал и взорвался, непроизвольно ухватив выпирающую из-за пояса рукоять ножа:

— Ты!!! Мы боремся за равные права и справедливость для всех французов! А вот такие как ты, аристократик, всего лишь пережиток прошлого, но ничего: гильотина… Хэк!

Слегка перекосившись после резкого тычка в живот, проговорившийся мужчина отступил за спину соратника и уже оттуда начал сверлить классового врага злобным взглядом.

— О, Второй интернационал[5]? Или вы анархисты?

Скривившись так, словно у него разом заныли все зубы, «шнобеленосец» тихо рыкнул:

— Хватит вынюхивать! Катитесь к тому проходу…

Подождав, пока пыхтящий от злобы Шиллинг усядется в передовое ландо, тридцатилетний блондин обменялся условными жестами-сигналами с августейшим здоровяком. Вновь улыбнулся, от чего горячий нравом борец за справедливость тут же начал наливаться нездоровым багрянцем, и учтиво предложил:

— Показывайте путь.

Троица, всеми силами демонстрируя уверенность в себе и презрение к окружающим, развернулась и вразвалочку потопала в проход между двумя кирпичными строениями — а за ними заскрипели-защелкали колесами и повозки. Несколько минут, и три проводников довело их к стоящему слегка наособицу лабазу, сложенному (видимо для разнообразия) из побелевших от времени и солнца кусков камня: поглядев на десяток настороженых мужчин, «шнобеленосец» нехорошо осклабился и приглашающе кивнул в сторону приоткрытой в воротах калитки, за которой начиналась полная темнота.

— Туда!

Первым в неизвестность вошел Николай Шиллинг, ласкающий пальцами рукоять своего «Орла». Затем, когда для него складская темень превратилась в обычные сумерки, к офицеру присоединилась пара агреневских телохранителей, выставившая кофры с банкнотами перед собой на манер щитов-скутумов древнеримских легионеров. Они немного прошлись и огляделись, прислушиваясь к звукам внутри склада…

— Можно!

Следующими границу света и тьмы переступили сдавленно покряхтывающие чиновники императорского Двора — пыхтящие и потеющие по той простой причине, что основная тяжесть по выгрузке и переноске увесистых сумок легла на их непривычные к таким нагрузкам плечи. Но ничего, справились! Рассчитав и отпустив извозчиков, в темноту шагнул знатный почерковед Семен с чемоданчиком наперевес: за ним последовали Михаил Романов и князь Агренев — за которыми почти сразу же любезно захлопнули калитку. С внешней стороны, ага. И судя по лязгу, не поленились поверх засова еще и замок накинуть. Впрочем, о ловушке говорить (пока!) не приходилось: вглубь слабо освещенного помещения вел широкий проход, стены которого составляли высокие (аж до стропильных балок) пирамиды пустых бочек. Так же имелись скрученные в толстые рулоны старые рыбацкие сети, какие-то непонятные трубчатые железки, натуральные горы грязных джутовых мешков из-под угля, стопки плетеных корзин и штабеля пыльных ящиков разной степени сохранности… В общем, всего того, что обычно и хранится в лабазах морского порта. Темный сумрак внутри склада отчасти разбавлял свет, проникающий внутрь из длинных узких окошек под самой крышей — благодаря чему невдалеке вполне уверенно можно было разглядеть что-то вроде редута из ящиков. Причем не пустого:

— А вы не торопились!

Укрепление лишь издали казалось таковым: вблизи стало понятно, что в ожидании гостей временные хозяева просто устроили из пустой тары что-то вроде прямоугольного стола, накрытого куском старой парусины. Судя по валяющимся на полу пробкам от винных бутылок и потекам свечного воска там и сям, это место некоторое время служило им и чем-то вроде штаба… Что только подтвердил одинокий рыбный скелетик, жалобно хрустнувший под лейб-гвардейским каблуком.

— Может, нам стоило поискать других покупателей, а?

Скользнув глазами по встречающим и без особо труда насчитав пару дюжин вольготно рассевшихся там и сям откровенно уголовных рыл, и кучкующихся чуть наособицу десяток более-менее приличных рож (скорее менее, но все же), Агренев проигнорировал пару обрезов охотничьих ружей и множество дешевых револьверов — предпочтя уделить внимание предводителям этой откровенно сборной компании. Троица мужчин, ожидавшая их за импровизированным столом переговоров, выгодно отличалась от соратников: как нормальной одеждой среднестатистического буржуа, так и дешевыми театральными масками из раскрашеной кожи, неплохо обеспечивающими тайну их личности. Меж тем, пока он осматривался, Великий князь с явно слышной неприязнью в голосе поздоровался в ответ:

— Вы нашли еще кого-то, способного выложить пять миллионов фунтов стерлингов за старые бумаги?

— Кто знает, кто знает… Деньги?

Проследив направление взгляда центрального «масочника» (собственно, на пухлые баулы и порядком запыхавшихся носильщиков смотрела вся их компания), молодой Романов встречно поинтересовался:

— Архив?

Среди «группы поддержки штанов» немедля возникло некое брожение: наблюдая за тем, как обладатели итальянских лупар[6]начали нервно тискать свои ручные картечницы, князь шагнул к столу и поставил на него саквояж.

— Господа, прошу всего одну минуту вашего внимания!

Расстегнув замочек, он извлек из недр сумки довольно внушительный бумажный тючок, аккуратно поставив его на ветхую от старости парусину. «Маски», да и все остальные с настороженым интересом уставилась на этот сверток, который Александр осторожно распаковал, явив всем присутствующим… Двухлитровую бутыль зеленовато-прозрачного стекла, наполненую чем-то вроде очень светлого масла или чего-то ему подобного — и вдобавок, ее горлышко зачем-то охватывал большой и абсолютно непонятный металлический нарост. Из которого, в свою очередь, выходил отрезок витого провода, заканчивающийся чем-то вроде кистевого экспандера. На глазах у ничего не понимающих зрителей блондин плавно перекинул блестящий стерженек на «наросте» и любезно пояснил свои действия:

— В бутылке флегматизированный нитроглицерин. Надеюсь, все слышали о его превосходных взрывчатых качествах?.. Ваше высочество…

Русский принц величаво подошел, и несколько демонстративно подхватив непонятную штучку с проводом, с хрустом сжал две подпружиненные пластины вместе. Выдернув из нароста на бутылочном горлышке нечто вроде небольшой предохранительной чеки и показав всем внушительный кулак с вытарчивающим из него краем «экспандера», Михаил Александрович рокочущим баритоном пояснил глубинный смысл всей этой пантомимы:

— Теперь, стоит мне разжать руку, то детонатор сработает и всех нас… Бам!!!

Триумвират «масок» и добрая половина их соратников непроизвольно дернулись. Меньшая половина революционеров с явным скрипом шевелила извилинами и на глазах мрачнела, осознавая изменившуюся реальность.

— Равномерно размажет по всему складу. Впрочем, несколько счастливчиков наверняка долетят до моря… Отдельными хорошо прожаренными кусками. Так что прекращаем бряцать оружием, и переходим к делу!..

Лекция была настолько увлекательной, что кое-кто из уголовников даже позабыл как дышать. Тем не менее, предводители шантажистов сохранили видимость спокойствия: и если бы не предательская хрипотца в голосе центральной «маски», то можно было бы сказать, что два литра нитроглицерина их абсолютно не впечатлили.

— Вы не смеете нам указывать… Здесь все решаем мы!

Кашлянув и вновь приятно улыбнувшись (что было довольно-таки раздражающе, судя по непроизвольно скривившимся рожам некоторых французов), Агренев согласился:

— В этом у нас нет никаких сомнений. Господа, может, мы уже перестанем обмениваться остротами и начнем обмен? Раньше приступим, раньше закончим и спокойно разойдемся — мы ведь все этого и хотим, не так ли?

Вместо ответа предводитель компании что-то буркнул и оглянулся на подручных позади себя: те же, убрав задницы с ящика, на котором сидели, подхватили его и перенесли на стол — причем на самый дальний край от адской машинки и сумашедшего русского аристо с детонатором в руке. Затем один из носильщиков вытащил из кармана нож-наваху, эффектным жестом выщелкнул из рукояти немаленькое лезвие, сковырнул им пару тонких дощечек крышки и запустил внутрь руку — достав несколько ничуть не пожелтевших от времени конвертов. Подступивший поближе почерковед с чемоданчиком немедленно устроил выборочную проверку, сличая содержимое писем с выданным ему еще в Париже эталонным образцом почерка покойного императора Александра Второго.

— Все соответствует!

Увидев разрешающий кивок Великого князя, чиновник подтащил сразу два кофра поближе к «пункту обмена». Помешкав, уронил один баул на грязный пол, и взгромоздил второй на стол — аккурат напротив ящика с частью архива. Немного повозился с пломбой в проушине, перепиливая крепкий шнурок туповатым перочиным ножиком… Наблюдая за тем, как на пыльную парусину размеренно выкладывают все новые и новые пачки ассигнаций Банка Англии, сразу несколько человек из противоположного стана откровенно «потекли»: кто-то шумно сглотнул, а кто-то восхищенно выматерился, упомянув в одной фразе нечистого и сразу нескольких католических святых. То, что банковские ноты были мелкого достоинства, только добавляло им привлекательности: такие легко использовать, и очень трудно отследить.

— А ну, тихо! Готье, приступай.

Пока все наблюдали за волнительным процессом разгрузки первого баула, почерковед Семен так же размеренно освобождал ящик из-под марокканских мандаринок, не забывая выдергивать из каждых десяти-пятнадцати конвертов одно письмо для сверки с эталоным образчиком царского любовно-эпистолярного жанра.

Щелк! Щелк⁈

Еще пару раз звучно щелкнув пальцами наподрбие испанских кастаньет, но так и не добившись успеха, левый буржуа не вытерпел и рявкнул:

— Дьявол тебя раздери… Готье!

Вздрогнув и шагнув вперед, один из мужчин в задних рядах помотал головой. Сбросив наваждение от вида по-настоящему больших денег, он решительно сдвинул в сторону товарища с лупарой и подошел, неся полдюжины свернутых «колбасками» мешков из-под кофейных зерен. Плюхнув их на стол, тут же развернул верхний и протянул руку за первой пачкой десяифунтовых банкнот. Осторожно взял, слегка пролистнул, проверяя на соответствие номинала — и делано-небрежно кинул в новое джутовое хранилище. За первой пачкой последовала вторая, за ней третья и дело пошло: установился своеобразный конвеер, когда один выкладывал перед собой аккуратные упаковки фунтов стерлингов, а второй их выборочно пролистывал наподобие карточной колоды, и кидал в мешок. Мятые, засаленные, новые и старые, потрепанные и гладкие пачки пяти и десятифунтовых банкнот с одинаковым шорохом падали в широкую горловину, постепенно поднимая ее все выше и выше. К началу третьего кофра у ног Готье уже стоял набитый до половины второй мешок, а сам он напоминал живой автомат, до того отточенными стали все его движения. Подхватить, с легким усилием провести пальцем по торцу пачки, следя за тем, чтобы все мелькающие бумажки были одинакового достоинства, кинуть упаковку в мешок… Француз-счетовод явно вошел в ритм, опережая своего невольного напарника. Оно и понятно, ведь отдавать деньги всегда сложнее, нежели принимать!.. Меж тем, ящик из-под мандаринок тоже показал дно, и ему на замену доставили новую партию романтической переписки «Муньки» и «Дуськи» — именно так называли друг друга в приватной переписке Александр Николаевич Романов и княжна Екатерина Долгорукая. Прочитавший это во время очередной проверки на соответствие почерка, Степан даже прикусил губу, чтобы ненароком не фыркнуть от царских нежностей… Впрочем, это ничуть не сказалось на его сноровке. Как и на расторопности старшего офицера из Дворцовой стражи, ловко запихивающего драгоценные бумаги императорского архива в освободившиеся от денег кофры.

— Господа… Пока наши спутники заняты делом, не согласитесь ли вы просветить меня в одном вопросе?

От расслабившихся, и частично рассевшихся на бочонки и ящики пламенных борцов за всеобщее счастье тут же раздались смешки, и даже пара довольно обидных словечек. Покосившись на августейшего здоровяка (вернее, на детонатор в его лапище), центральный «масочник» весьма нелюбезно буркнул:

— Ну?

— Обязательно было убивать светлейшую княгиню? Вы могли просто забрать архив, и оставить хозяйку доживать оставшиеся ей годы.

Счетовод Готье на это лишь насмешливо хмыкнул — не прерывая, впрочем, своей весьма благодатной в финансовом плане работы. Не дождавшись более внятного ответа, князь Агренев попробовал зайти с другой стороны:

— Второй интернационал теперь одобряет бессудные убийства?..

Сжав кулаки, правый революционер безапелляционно заявил:

— Наши руки чисты!

— О, насчет ваших я и не сомневался. Еще во времена Французской революции, у ее вождей были чистые руки — а у исполнителей их приказов чистая совесть…

Придержав вскочившего на ноги товарища, главный «театрал» силком усадил его обратно и с нажимом потребовал у князя:

— Молчите!..

Агренев сокрушенно вздохнул:

— М-да. Ну хоть скажите, кто вы такие? Или это тоже тайна?

В качестве ответа один из уголовников, небрежно поигрывающий стареньким шведским наганом, смачно харкнул в его сторону табачной жвачкой — едва не угодив своим презрением на спину сидевшего впереди подельника… То есть, конечно же, соратника. Собственно, на этом беседа и заглохла: тем более что у Готье пошла череда мелких неудач, и наблюдать за ними было гораздо интереснее, чем слушать пустую болтовню. Сначала расслабившийся от монотонных действий мужчина промахнулся мимо горловины мешка очередной пачкой десятифунтовых банкнот. Затем рассыпал следующую, не заметив надорванной бандерольной ленты — что вызвало смешки и справедливое обвинение во врожденной косорукости со стороны товарищей по партии. Пока растяпа собирал разлетевшиеся фунты, причем действуя исключительно в одиночку (видимо, остальным касаться денег запретили, во избежание случайного их «прилипания» к рукам) на стол осторожно поставили уже третий по счету ящик с архивом — вскрывая который, обладатель навахи загнал себе под ноготь здоровенную занозу и едва не сломал любимый нож. Чирикавшая где-то под крышей мелкая птаха даже испуганно умолкла умолкла, слушая его сдавленные, но весьма экспрессивные проклятья… Все эти мелкие неурядицы позволили паре дворцовых полицейских серьезно вырваться вперед в негласном соревновании с французом: пока тот перегружал содержимое предпоследнего кофра в седьмой джутовый мешок, почерковед Степан и два его добровольных помощника успешно освободили уже второй ящик из-под мандаринок. От всех конвертов, отдельных листов-записок и совсем уж крохотных писулек, свернутых для красоты в маленькие подобия папирусных свитков — вот только внук любвеобильного императора все равно остался недоволен. Шагнув поближе и тем самым опасно натянув провод своего «экспандера», он заглянул внутрь, после чего сделал знак свободной рукой — после которого последний кофр тут же закрыли и сняли со стола.

— Где фотографические негативы?

Среди уголовных рож возникло нездоровое шевеление, в ответ на которое один из «носильщиков» сместился, явно закрывая собой русского принца, а второй сделал то же самое в отношении чрезмерно любопытного блондина — чьи желтые глаза едва заметно посветлели и расфокусировались, охватывая вниманием всю стоящую напротив толпу. Там уже медленно тянули руки к засунутым за пояса револьверам и перехватывали поудобнее обрезы дробовиков… Однако триумвират революционных вождей дружно поглядел на адскую машинку, поблескивающую стеклом и сталью. Затем на пару характерно напружинившихся свитских и Шиллинга. Оценила медленно подгребающего к себе сразу несколько десятифунтовых пачек Готье, и жалкий вид бедняги почерковеда, что подхватил свой чемоданчик и суетливо теребил жилетку, распираемую небольшим брюшком — явно не зная, куда ему бежать в случае чего, и где прятаться… И решила не обострять. Левый «распорядитель» поднялся и лично сходил за большой шкатулкой красного дерева — поставив которую на стол, шепнул что-то главарю и вновь ушел, сопровождая лопоухого соратника, что уносил на своих плечах очередной «транш» на борьбу за правое дело.

— Продолжаем?

Пододвинув лакированный ящичек с грубо взломаным замочком к себе, молодой Романов подал знак возобновить выгрузку денег. Сам же, действуя одной рукой, открыл шкатулку — внутри которой, в специальных мягких держателях, покоилось дюжины три стеклянных фотопластин. Минуту просто рассматривал их, затем начал осторожно извлекать и просматривать негативы, откладывая наособицу дедушкину «клубничку». Пересортировав таким образом содержимое, он захлопнул крышку, и сдвинул ее в сторону дворцового полицейского — моментально спрятавшему добычу в дорожный кофр. Как раз вовремя: из глубины прохода к «морским» воротам, шумно пыхтя и топая башмаками, прибежал уже знакомый носильщик мешков с весточкой от третьего масочника — шумно выдохнув и утерев со лба честный трудовой пот, он во весь голос доложил:

— Клеменс велел передать, что у нас все готово! О, у вас тут тоже все?

Провожая взглядом последний мешок с остатками выкупа, что самовольно закинул на плечо шумный вестовой, правый масочник злобно рыкнул:

— Святые угодники, Жюст! Без имен!!!

— Э-э? Оу, прости!..

Стоило гонцу-экспедитору убежать обратно, атмосфера в портовом лабазе начала портиться: уголовники нехорошо скалились, держа руки на рукоятках револьверов, владельцы лупар держали их так, что чуть довернуть — и можно стрелять, да и «приличные» революционеры не скрываясь лапали оружие, следя во все глаза за противоположной стороной. Особенно много внимания стяжал белобрысый говорун, чья улыбка вызывала у всех уже едва ли не зубовный скрежет — и сильное желание стереть ее кулаком, вбив вместе с зубами прямо в его аристократическую глотку. Так, чтобы он с гарантией поперхнулся и сдох!

— Господа, обмен состоялся и мы уходим.

Медленно встающий из-за стола дуумвират вождей согласно закивал. Катнув желваками, Великий князь стиснул в пальцах «экспандер» и хмуро пообещал:

— Надеюсь, мы еще…

Дернувшись и всплеснув руками, он начал валиться на пол — и одновременно с этим до всех долетело резкое:

Г-бух!!!

На пару ужасно долгих мгновений все даже не замерли, а откровенно обмерли в ужасе — впившись глазами в адскую машинку, которую резко дернул к краю стола провод детонатора, так и зажатого в великокняжеской руке…

Рдоум-рдоум-рдоум!..

Пока поистине мертвую тишину не разорвал гулкий голос «Рокота» стрелявшего с такой частотой, что хлопки сливались в натуральную пулеметную очередь — опрокинувшую навзничь двойку наиболее опасных бойцов с обрезами дробовиков, пятерку простых уголовников рядом с ними, а напоследок и дуумвират «вождей». Отстрелявшись, Александр нырнул вниз и сместился на полметра в сторону, меняя пустой магазин-стандарт на удлиненный: однако выстрелить по нему никто не успел — длинно пролаял невесть откуда взявшийся «Кнут», хлестнувший по «группе поддержки штанов» ливнем свинца, и на ногах осталось от силы десяток человек, тут же кинувшихся прятться ха ящики и бочки. Впрочем, несмотря на раны и убитых соратников, французские революционеры не утратили воли к победе, начав вразнобой палить в сторону классовых врагов.

— Лазар, уходи-им!..

Дуф-ф!

Пытаясь вырвать из хватки мертвого хозяина лупары его грозное оружие, раненый перестарался, невольно дернув оба спусковых крючка — и отправив сноп картечи в голову успешно уползающего с поля боя соратника. Второй сицилиец с обрезом тоже был мертв: расстреляв на звуки чужих выстрелов уже второй «длинный» магазин, Александр привстал и неуловимо-быстро крутнулся, отпрыгивая еще дальше от своих телохранителей, затаскивающих под прикрытие стола откровенно растерявшегося чиновника, вцепившегося в кофр с фотонегативами — и надсадно кашляющего Михаила. Хотя, последнего скорее уж закатили: уж больно тяжел и грузен был в своем бронежилете Его императорское высочество!

Г-бух!!!

Тяжелая пуля смачно шмякнула по бочке, легко пробив и расщепив изогнутую дубовую клепку — там, где только что выглядывала голова желтоглазого стрелка.

— Стропила, на два часа!

Сбросивший со штурмовой модели «Кнута» маскировочно-транспортный чехол, телохранитель перезарядился и начал садить вверх-вправо короткими трехпатронными очередями, прочесывая на балках все подозрительные тени. Наконец «очнулись» дворцовые полицейские, начав суматошную перестрелку с оставшимися французами: звуки их заполошной пальбы заметались меж крышей и стенами, откровенно терзая уши резкими хлопками. Резкими и частыми от пистолетов и «Кнута», сухими щелчками от «Громов» — и ответным басистым буханьем разнокалиберного револьверного старья. Летающий свинец то и дело выбивал щепки из ящиков и бочек, трепал старую парусину и вздымал пыльные фонтанчики на земляном полу — по которому текли и расплывались лужицами тоненькие струйки пока еще горячей крови…

— Ха-а-а!!!

Вздрогнув, крутнулся волчком и завалился на пол дворцовый стражник, тут же неловко начавший отползать под прикрытие стола; за ним молча шатнулся и стоявший в дуэльой позе бравый штабс-капитан, ловко перебросивший пистолет в левую руку и таки доставший своего обидчика. Пока три телохранителя и князь добивали последние остатки сопротивления, Шиллинг упрямо пытался выпрямиться и насадить на мушку нового подранка. Но увы, так не успел: сначала коротко протрещал «Кнут», разлохматив ткань робы на спине отчаянно хромающего «бегунка», затем гулко рявкнул «Рокот», всадив в дернувшегося к лупаре француза фирменную агреневскую «двойку». Дернув головой, от которой в сторонку отлетел кровавый шматок, тело грузно завалилось на спину — и в склад наконец-то вернулась тишина. Условная, конечно: влажные хрипы и сипение умирающих, тихие стоны раненых и далекие возгласы убегающих прочь революционеров никуда не делись, но уши, оглохшие после стрельбы, всего этого просто не различали.

— Миша, ты как?

Остро воняло сгоревшим порохом, горячим оружейным металлом, а так же свежей кровью, потом и самую малость дерьмом: тот самый сладкий запах победы, который так любят воспевать поэты… И коий, почему-то, частенько не нравится самим победителям.

— Кхе-кха-кху, ши-ивой! Ш-што это было?

На секунду выглянув, Александр прислушался к чуйке. Выглянул еще, не ощущая на себе чужого взгляда, и спокойно распрямился, оглядывая неаппетитные итоги «агрессивных деловых переговоров».

— Что-то длинноствольное, стрелок сидел где-то во-он там на стропилах. Сильно прилетело?

Поставив на предохранитель так не пригодившийся парабеллум, здоровяк положил его на свое бедро. Провел рукой по груди, натужно кашлянул и оптимистично улыбнулся:

— Ш-шить буду! Только язык прикусил…

Бледное лицо в испарине и синие губы намекали, что одним языком дело не ограничилось, но шевелился Михаил уже достаточно бодро — благоразумно не высовываясь из-за сомнительного укрытия стола. Рядышком сидел чиновник, судорожно обнимающий кофр с царским компроматом, за ним пристроился его коллега, нервно протирающий лицо не первой свежести платком. Чуть поотдаль деловито перезаряжался старший звена телохранителей, коего теперь уже никто бы не спутал с мирным специалистом по почеркам: слишком уж ловко и привычно он держал пистолет-пулемет, удерживая цепким взглядом свой сектор — пока левая рука вытягивала из накладного «брюшка» новый коробчатый магазин.

— Господа, вы там как?

Подранок из дворцовой стражи слабо улыбнулся Его высочеству и проявившему интерес князю, ненадолго отняв от правого бока окровавленую ладонь:

— Пока жив!

«Измайловец» кривился, но лейб-гвардейскую марку держал, успешно делая вид, что пуля в торсе для него все равно что царапина. Лишь когда его грубовато пересадили к столу, едва слышно хрипнул и закрыл побелевшие от боли глаза — уже не ощущая, как агреневский телохранитель безжалостно распарывает на нем летний сюртук превосходной английской шерсти.

— И-эх!

Поглядев на аккуратную дырочку на ладонь ниже правой ключицы, из которой потихоньку сочилась кровь, самоназначенный санинструктор выщелкнул лезвие поясного ножа-складешка и без лишних раздумий отмахнул у раненого Шиллинга солидный кусок его белой сорочки. Подумав пару секунд, откроил еще один лоскут для тампончика — и начал накладывать плотную повязку из батистовых бинтов.

— Тимоха, у тебя рука.

— Где? Ух ты, трижды в бога мать!..

— Дай-ка!

Вдвоем у телохранов дело пошло веселее. Тем временем Великий князь достал из внутреннего кармана массивный портсигар — вот только вместо табака, внутри оказался целый набор разнокалиберных ампул и маленьких колбочек с таблетками. Неловкими движениями вытянув из гнезда шприц-тюбик, Михаил зубами сдернул колпачок и засадил иголку себе в предплечье — прямиком через ткань, не заморачиваясь поиском более удобного места. Сдавил пальцами, вдохнул, длинно выдохнул… И удивленно округлил глаза, когда увидел друга, тянувшего за шкирку знакомого «масочника» с аккуратно простреленным плечом.

— А второй?

Перетягивая собственное творчество самодельными жгутами, Александр вздохнул:

— Под «Кнут» попал.

Распоров раненому в бок дворцовому стражнику мокрый от крови сюртук и оглядев солидную борозду от пули, в глубине которой желтело чудом уцелевшее ребро, князь молча достал свой портсигар и собрал скелетный шприц — потратив часть ампул на своего телохранителя, дворцового стражника и Шиллинга. Затем подсел к Михаилу и задумчиво поковырялся в продырявленной на его груди жилетке, с некоторым трудом вытянув наружу сплющенный комочек свинца.

— Это чем же таким тебя угостили?

Тоже запустив палец в прореху, Великий князь сначала оценил вмятину на бронепластине, затем нащупал кое-что еще и злобно скривился, соскребая с вспотевшего лица предательски отклеившуюся бороду:

— Крепостным ружьем, не меньше. Пластина треснула! Я затылком так приложился, что дыхание осекло и в глазах потемнело — думал, уже все…

Стоило Семену резко цокнуть языком, как разговоры оборвались: сквозь хриплые и редкие стоны духовных наследников парижских коммунаров стал слышен легкий, и вместе с тем словно бы нарочитый шум чужих шагов — как раз из того прохода, в котором валялись тела неудачливых «бегунков». Затем шаги стихли, и вместо них кто-то негромко свистнул. Два раза коротко, один — длинно и с хитрыми коленцами. Убрав палец со спускового крючка «Кнута», Семен подобревшим голосом уточнил:

— Тридцать три?

— Семнадцать!

— Верно!..

В проходе тут же показалась и исчезла мужская фигура. Вновь показалась: стоило новоприбывшемуразглядеть светлые волосы и желтые глаза Агренева, как он отсигналил что-то своему спутнику, и вскоре свита Его императорского высочества пополнилась надворным советником Долгиным, прибывшим в компании своего телохранителя и еще одного «Кнута».

— Как?!?

— Норма.

Оценив состояние шипящего что-то на смеси русского и французского языков Великого князя, пытающегося устоять на предательски подгибающихся ногах, Григорий согласно кивнул. Затем пытливо оглядел раненого агреневского «компаньона», с гораздо меньшим интересом — «измайловца» и дворцового стража, вздохнул и убрал свой «Рокот» в кобуру:

— У меня один из свитских — наповал. Говорили ему, чтобы вперед не лез, да куда там: голубая дворянская кровь, каваллерийская стать… Митрофану из-за него в живот прилетело, и бедро распахало.

— Как он?

— Терпимо. Сейчас с напарником и дворцовыми в фургоне сидит, мешки караулит.

— Фургоне?

Покосившись на подобравшегося к ним любопытного дворцового, Долгин нехотя пояснил:

— Эти еще три дня назад баркас арендовали, собирались на нем деньги вывозить… Причалы в это время немноголюдны, толковую засаду не сделать. Пришлось озаботиться грузовым фургоном.

Известие о том, что капиталы государя-императора спасены, резко улучшило настроение и раненым, и чиновникам, и даже младшему брату их законного владельца.

— У нас два средних, но ротмистра надо побыстрее к врачу: пуля в теле сидит…

Пока начальство совещалось, тройка телохранителей (Семен все так же бдил) собирала валявшееся тут и там оружие и инспектировала карманы на предмет любых документов. Успехи в этом деле не вдохновляли, но зато они мимоходом совершили подлинное чудо — всего лишь парой несильных пинков оживив залитый кровью труп! Правда быстро выяснилось, что кровь на нем была чужой, а сам хитрец просто упал при звуке первых выстрелов и быстренько «умер», рассчитывая переждать заварушку, и затем тихонечко уползти. Ну, шансы на продолжение жизни у него были, и довольно хорошие: связав и подтащив языка к его пребывающему в отключке главарю, освободившееся звено коротко доложило об успехах, и было перенаправлено на поиск таинственного стропильного стрелка.

— … выкупил пакетбот вместе со всем его грузом: думаю, отличный шотландский виски нам пригодиться⁉ Там еще сыр, маслины и немного арабики в зернах — будет чем в дороге закусить…

— Ха-ха-кха-ох-ё!.. Григорий, хватит меня смешить! И так толком не вздохнуть, а ты еще…

От каркающего смеха Великого князя очнулся штабс-капитан — тут же попытавшийся вздеть себя на ноги.

— И-эк!

Но вместо этого больно (и обидно) плюхнувшийся задом о сырую мать-землю. Ну ладно, сухую, но все равно неприятно твердую. Переждав приступ боли и потрогав повязку, офицер подал голос:

— Г-хаспада…

— О, Николай Николаевич опять с нами!

Уцепившись за руку князя, Шиллинг с натугой вздел себя на ноги. Вновь накатила легкая дурнота, но вид разбитой пулями адской машинки отлично взбодрил героического гвардионца: настолько, что он тут же позабыл про дырку в груди и поинтересовался — а собственно, по какой причине они всё еще живы? Ведь нитроглицерин такая штука, что взрывается от легчайшего удара и даже неосторожного чиха…

— В каком смысле масло? Это что, было обычное оливковое масло!?! Твою же в бога душу мать!!!

Рассматривающий сваленную перед ним груду дешевых револьверов, десятка полтора разнообразных ножей, дюжину недурных кастетов и две потертые лупары, господин Долгин рассеянно поправил:

— Ну, не совсем обычное: рафинированное, тройной очистки. Пришлось изрядно походить по лавкам колониальных товаров, пока нашлось подходящее по консистенции и цвету.

Вспомнив, каким холодом смертного ужаса его обдало во время внезапного падения Михаила Александровича, офицер гвардии Измайловского полка слабым голосом произнес:

— Ваши розыгрыши убьют меня вернее вражеской пули! У меня же тогда едва сердце не остановилось!!! Ох-х…

Дальнейшим признаниям помешал показавшийся «чиновник» с выправкой кадрового военного — старательно огибая неудачливых «бегунков», явный каваллерист еще на подходе расцвел верноподданнической улыбкой.

— Ваше императорское высочество, вы целы!..

Увы, но спешка и сумрак сыграли с ним дурную шутку: устремившись вперед, он сначала подскользнулся на подозрительной серо-красной кашице. Затем закономерно брякнулся на колени. И уже из этого положения разглядел во всех неппетитных подробностях, что может сотворить близкий картечный выстрел с человеческой головой…

— Бу-э-э!!!

В общем, вид пострадавшего от дружественного огня французского революционера благодаря ему стал еще неаппетитнее. На удачу оплошавшего офицера, вернулись телохранители с докладом и дорогим охотничьим ружьем — при виде которого Великий князь моментально забыл о фееричном появлении «подмоги». Пока он с болезненной гримассой вертел и осматривал одноствольный штуцер-экспресс с клеймами «JamesPerdey Sons, Ltd. London», его светловолосый друг листал тоненькую стопку бумаг, бывших в карманах охотника на августейшую дичь.

— Хм? Обратный билет до Дувра, на имя Томаса Бронте.

Поглядев на кусок тонкого картона с парой печатей, обычно сдержанный и вежливый Михаил Александрович злобно прошипел сквозь зубы:

— Английский ублюдок!..

Не без труда отобрав у помрачневшего здоровяка штуцер, оружейный магнат покрутил его, затем нажал-сдвинул и разобрал на две части, передав их дворцовому полицейскому:

— В кофр.

Туда же переправили подсумок с десятком тупорылых безоболочечных патронов неприятно-большого калибра, маску (выбрали ту, что почище) и кучку документов, нашедшихся у павших борцов за светлое будущее французского народа — на чем сбор памятных сувениров был закончен. Обменявшись с Агреневым и Долгиным парой неразборчивых фраз, Великий князь чуть хриплым голосом распорядился:

— Господа, несите архив к воротам.

Видя, как пара чиновников молча подцепила и поволокла в проход кофры, «каваллерист» и оставшийся целым придворный полисмен обменялись нечитаемыми взглядами и начали примеряться к оставшимся на земляном полу баулам.

— Николай Николаевич, вы как, сами идти сможете?

— Благодарю, вполне.

Тем не менее пошатывающегося Шиллинга, и заметно приободрившегося после укола обезбола раненого дворцового стража ненавязчиво страховали во время их короткого перехода к воротам, выходящим сразу на морской причал. Створки были открыты, позволяя лучам вечернего солнца освещать штабеля разнокалиберных ящиков и подозрительную кучу чего-то, накрытую куском рыжего брезента — из под которого предательски вытарчивал башмак с неравномерно стертым каблуком… А так же заехавший внутрь лабаза старенький, но еще крепкий пароконный фургон — где сидел чем-то недовольный третий дворцовый стражник, за которым с оружием наизготовку следили сразу два долгинских телохранителя. Вернее даже не за ним, а за большими и туго набитыми джутовыми мешками, кое-где прострелеными и густо заляпанными подсыхающей кровью: чуть расслабившись при виде явившегося начальства, хмурые мужчины тут же сдернули с ближнего штабеля ящик из-под фиников, поставив его близ дорожных кофров. Затем еще один, только им брякнули о землю возле фургона, достав из него целое ведро промасленных гвоздей и молоток с короткой ручкой…

— Грузим бумаги и деньги!

Его императорское высочество не погнушался лично подать пример, милостиво соизволив пнуть один из мешков с деньгами. Его почин тут же подхватили, в десяток минут заполнив внутреннее пространство повозки тяжелыми ящиками — после чего Михаил Александрович огласил новые распоряжения:

— В двух сотнях саженей от нас пришвартован пакетбот «Саванна». Доезжаете до судна и поднимаетесь на борт: с вами отправится надворный советник Долгин, организует заселение и доставку ящиков в большую каюту. Глаз с них не спускать! Затем он закончит здесь все дела, вернется на пакетбот, и вы все немедля отплываете в Санкт-Петербург: вплоть до прибытия и передачи груза находитесь под командованием Григория Дмитрича.

Чуть ссутулившись из-за тяжести бронежилета, и все сильнее ноющей ушибленной груди и сломанного ребра (или двух), Великий князь устало закруглился:

— Все необходимые подробности надворный советник доведет до вас в рабочем порядке.

Удачно поучаствовавший в «лабазном побоище» дворцовый полицейский, на правах соратника позволил себе полюбопытствовать:

— Осмелюсь спросить, Ваше императорское высочество — а как же вы?

— Я возвращаюсь через Париж, на «Сапсане». В Порт-Кале никого из нас никогда не было, а на этом складе произошло обычное выяснение отношений между местными контрабандистами. Убитые… Хм, Григорий Дмитрич?

— Тело вашего человека уже на «Саванне», в холодильном отсеке. Что касается революционэров, то боюсь, в амбаре этой ночью случится большой пожар.

Покосившись на дюжину пованивающих керосином жестянок, скромно стоявших чуть в стороне от ворот, младший брат государя-императора Всероссийского напоказ вздохнул и согласился:

— Да, такое бывает…

«Каваллерист» зримо помрачнел, вновь переживая гибель приятеля-сослуживца. Ну и совсем немного тревожась за свое героическое реноме, изрядно пострадавшее от встречи с мертвым бандитом и огрызком его головы.

— Думаю, по прибытии в столицу до всех обязательно доведут официальную историю нашего пребывания во Франции.

Посчитав, что с августейшим напутствием закончено, подраненый телохранитель подхватил вожжи, шлепнул ими по лоснящимся крупам лошадей и те легко выдернули фургон из проема ворот. Натянув ремни, он подождал, пока в повозке пристроится последний из чиновников, вновь зацокал языком, побуждая застоявшихся меринов прибавить шагу — и повозка в сопровождении надворного советника направилась прямиком к «Саванне», лениво дымящей трубами дежурного судового котла.

— … зачем тогда выжидал? Сразу бы выстрелил, как только ты подошел к столу, и все: в начавшейся суматохе он бы спокойно ушел, а вся вина за случившееся…

Наблюдая за тем, как сиятельный соратник перебирает ампулки сначала в своем «портсигаре», а затем и великокняжеском, Шиллинг тихонечко завидовал. Во-первых, той спокойной и жутковатой деловитости, с которой князь Агренев перестрелял кучу народа. Сам Николай, к своему стыду, выставился под пули как на параде: мало того что в полный рост, так еще и стоял на месте, словно приклееный! Удивительно, как выжил… Хотя понятно как: пока он изображал мишень на полковом стрельбище, другие воевали строго по военной науке, закономерно одержав победу над превосходящими силами врага.

— … сплошные странности, Мишель. Такой демонстративный английский след заставляет думать, что…

Во-вторых, тому, как все ловко Александр Яковлевич спланировал и организовал: каждый из его людей знал свое место и свой маневр, не нуждаясь в дополнительных командах — в отличие от остальных свитских. В-третьих, штабс-ротмистр завидовал той особой близости меж князем и Его высочеством, что он урывками слышал и наблюдал: они разговаривали не просто как давние друзья, а как равные — а подобное в сословном обществе значило очень многое. Конечно, зависть его, если можно так выразиться, была исключительно белой, ведь у него перед глазами был отличный пример того, к чему Николаю стоило стремиться…

— А-аа!!!

Дернувшись от вибрирующего вопля, прилетевшего из сумрачной глубины лабаза, греющий уши офицер зарычал-зашипел от «приятного» ощущения вбитого в грудь раскаленного штыря, по вине которого его попеременно то морозило, то бросало в пульсирующий болью жар и нарастающую слабость.

— Кх-ха! Князь, это?

— Правда иногда бывает очень болезненной, Николай Николаевич.

Внимательно поглядев на его бледную (с прозеленью) физиономию, Агренев опять порылся в хранилище полезных ампулок, досадливо качнул головой и что-то сказал телохранителю Семену, вновь замаскировавшему свой грозный «Кнут» под безобидный чемоданчик. Тот, в свою очередь, вытянул из кармана небольшую плоскую фляжечку — при виде которой штабс-ротмистр вспомнил, что именно ее содержимым и предполагалось уничтожать императорский архив.

— Это спирт-ректификат. Один глоток, не больше.

Натужно хохотнув, «измайловец» вытянул зубами пробку и присосался к узенькому горлышку. Меж тем, из глубины склада показался агреневский телохранитель, и пока князь и Его высочество слушали очень тихий доклад, Шиллинг успел еще разок причаститься обжигающе-теплой жидкости:

— Еще раз: кто они?!?

— Французская социал-демократическая рабочая партия, Ваше императорское высочество!

Подслушать что-нибудь еще про итоги допроса не дал вернувшийся на вполне приличном ландо надворный советник Долгин: одним упругим движением покинув место кучера, он кивнул одному из своих телохранителей, тут же занявшего освободившееся место.

— Архив и деньги в каюте. Илья отвезет вас к отелю и заберет багаж свитских. До отправления поезда час и десять минут… Время!

Грузно поднявшись, Великий князь попрощался с надворным советником и молча проследовал в экипаж. К нему подсел в обнимку с чемоданчиком Семен, вновь надевший очки с бесполезными стеклышками; напротив устроился еще один телохранитель, и последнее место занял военный советник Агренев. Звучный шлепок вожжей, и ландо стронулось, резво набирая ход. Шиллинг же сделал еще пару мелких глоточков спирта, переждал вспышку сухого тепла в груди — и с накатившим безразличием стал смотреть, как оставшиеся телохранители уносят вглубь лабаза жестяные канистрочки с керосином. Не удивило его и то, что обратным ходом поочередно доставили двух живых французских эсдеков, что-то им вкололи, и тут же стали устраивать обмякшие тела в очередных ящиках. Броню усталости и ноющей боли пробило только тогда, когда с лежащих возле ворот тел скинули брезент: пока долгинские «помощники» паковали труп незнакомого мужчины в клетчатом костюме, он встал, подошел поближе и отсалютовал фляжечкой тому самому «шнобеленосцу», что пытался покуситься на его любимый парабеллум.

— Сик транзит глория мунди![7]

Поглядев на знатока латыни и крылатых выражений, надворный советник Долгин недовольно осведомился:

— Николай Николаевич, вы где это спиритус вини[8]разжились?

— Степан дал.

— Мда? Вы уж потерпите до пакетбота — иначе, боюсь, вас придется на него заносить. А вам еще свидание с нашим эскулапом предстоит.

Штабс-ротмистр и сам уже чувствовал, что мир вокруг знакомо плывет, обещая скорую потерю сознания. Но гвардейский гонор был превыше всего, так что он сначала согласно кивнул, а потом вновь припал к фляжечке — в обнимку с которой его безвольное тело и уложили в четвертый по счету ящик. Минут через пять послышался характерный стук окованных железом колес по брусчатке причала: дождавшись, пока вернувшийся фургон развернется и сдаст задом в проем ворот, в нее загрузили три ящика с живой начинкой и один с мертвым английским стрелком.

— Илья, ты остаешся со мной, загрузим еще пару-тройку тел для опознания — на всякий случай.

Подождав, пока фургон отправится в новый рейс до «Саванны», Долгин поглядел на старшего звена своих телохранителей, ответно качнувшего чемоданчиком с «Кнутом», подтверждая тем самым свою готовность к любым неожиданностям. Затем прошелся вдоль высоких штабелей пустой тары, вытянул «Рокот» из кобуры и отстучал условный сигнал по одному из ящиков. Прошел десяток секунд, затем другой… И три ящика разом распахнулись, оказавшись искусно замаскированным входом в небольшой закуток — из которого показался тот самый лопоухий курьер-экспедитор. И кстати, опять с мешком на плече, который он быстро донес до стоящего наготове ящика. Следом за внезапно выжившим Жюстом показался пропавший «масочник» Клеменс, правда без самой маски, зато еще с одним мешком банкнот производства Банка Англии. Не сказать, что фунты стерлингов агреневской выделки были хуже, нет — они ничем не уступали оригиналам, так что у государя-императора их примут без вопросов и проверок. Ну а раз так, то какая разница? В смысле, для царского кармана. А вот для дел Агренева и Долгина разница все же была: разумной осторожности никогда не бывает слишком много…

— Может, вы с нами? Климент, Евгений?

Когда все мешки заняли свои места, и гвозди зафиксировали крышки, Григорий внимательно поглядел на французских эсдеков русской выделки.

— Нет, командир. Ты же знаешь, у меня батя под Малаховым курганом ногу оставил, и на левый глаз ослеп… Я за все его мытарства еще не посчитался.

Рыжий и более молодой Жюст-Евгений согласно кивнул:

— Почти пять лет готовились, и вот так, на полдороге все бросить?

Поглядев каждому в глаза, Долгин молча кивнул.

— Уходите через калитку в дальних воротах, я ее открыл. И если что — бросайте все и домой, вы нам живыми нужны!

Солнечно улыбнувшись, молодой Жюст первым исчез в сумрачном проходе, за ним последовал и более солидный по возрасту Клеменс. Что касается оставшегося на складе начальства, то оно проверило, достаточно ли хорошо приколочены крышки на ящиках, поглядело на часы — ну а там и фургон подъехал. Часом позже, когда пакетбот «Саванна» сбросил причальные концы и потихоньку подрабатывал машинами, начиная свой путь из Порт-Кале, надворный советник Григорий Дмитрич Долгоин стоял на обзорной палубе и любовался красивым закатом.

— Ну что, пора на Родину…

[1] Мой дорогой друг! (фр)

[2] Жаргонное название выпускников Первого Павловского военного училища в среде русских офицеров.

[3] Фиакр — наёмный четырёхместный городской экипаж на конной тяге, использовавшийся в странах Западной Европы как такси до изобретения автомобиля и некоторое время после.

[4] Ландо́ — лёгкая четырёхместная повозка со складывающейся вперёд и назад крышей, фактически аналог фиакра.

[5]Второ́й интернациона́л, также Социалисти́ческий интернациона́л или Рабо́чий интернациона́л, — международное объединение социалистических рабочих партий, созданное в 1889 году. Однако в нём с 1893 года не участвовали анархисты, к тому же принятые Интернационалом решения не были обязательными для входящих в него партий.

[6]Лупара — неполный обрез охотничьего ружья, при изготовлении которого несколько укорачивается блок стволов, но иногда сохраняется приклад. Изначально использовалась сицилийскими пастухами для защиты стада от волков, со временем стали применять и против врагов на двух ногах…

[7]Так проходит мирская слава — крылатое выражение, смысл которого в том, что всё земное призрачно, изменчиво и тленно.

[8] Винный дух (латынь).