Чиновникъ Особых поручений

Глава 11

Глава 11

Был ранний вечер первого майского дня, когда от здания французской Академии моральных и политических наук[1]стали отъезжать различные экипажи — от консервативных черных карет и вполне привычных взгляду открытых фаэтонов, до новых ультрамодных автомобилей. И к слову: хотя Париж и был столицей высокой моды, местом зарождения стиля жизни «Бэлль эпок» и всемирно признанным центром приятных развлечений на различный вкус и кошелек — но были в нем и вполне солидные учреждения, в которых заседали очень серьезные люди. Ученые, промышленники, финансисты, политики и военные… Можно было с полным на то правом сказать, что в стенах этой Академии были сосредоточены подлинные сливки французского общества! И именно они сейчас степенно рассаживались по своим личным выездам, подаваемым строго в соответствии с их местом во властной иерархии Третьей французской республики. Постепенно сборище респектабельных членов академической секции политической экономии таяло — а когда главному входу подкатила темно-серая карета, то их ряды покинул и мсье Анри Жермен. Основатель нескольких компаний и банка «Лионский кредит», дальновидный и осторожный финансист, недурной политик, удачливый инвестор и умелый администратор — работники которого временами буквально стонали в голос от его тиранического характера…

— Degagez-vous, idiot!!![2]

Увы, хотя Париж и был столичным городом, в нем все равно хватало бездомных и глупых зевак, которые глядели куда угодно, только не перед собой — поэтому почтенный банкир совершенно не удивился, когда его карета резко затормозила. Удивился и встревожился он чуть позже, когда в его экипаж самовольно и весьма нагло вломился непонятный монах, а надежный кучер (и по совместительству охранник) этого не заметил. Более того, несколько быстрых рывков за сигнальный шнурок тоже остались без ответа, а после… После Анри замер, глубоко вздохнул и с явной печалью на изрезанном морщинами лице констатировал:

— Это опять вы!

Наглый клирик, как раз скинувший глубокий капюшон своего скромного одеяния, удивленно хмыкнул, провел кончиками пальцев по красивой веницианской маске, надежно скрывавшей его лицо до подбородка, и на прекрасном французском осведомился:

— Мы разве знакомы?

Откинувшись на мягкую спинку своего сидения, владелец «Лионского кредита» саркастическим тоном напомнил:

— Как же я могу забыть того, кто ограбил меня на три миллиона фунтов стерлингов⁈

Помолчав, фальшивый монах задумчиво огладил аккуратную черную бородку, отчасти скрытую нижним краем маски:

— Так вот откуда… М-да, узнаю дядюшку. Нет, почтенный Анри, мы с вами видимся впервые.

Банкир и сам уже понял свою невольную промашку: и маска была другая, и рисунок на ней, да и голос — немного похож, но все же иной, без памятной хрипотцы и глухоты. Опять же, длинные иссиня-черные волосы чуть ниже плеч; ну и вообще манера держаться, более присущая аристократам…

— Но цель нашей встречи, предполагаю, все та же. Итак, сколько вы хотите? Миллион? Три?.. А может, сразу десять?!?

— Утишьте свой гнев, почтенный.

Увы, но непробиваемое спокойствие масочника лишь еще сильнее разжигало праведный гнев престарелого финансиста.

— Ведь речь пойдет о тех сокровищах, что несколько лет назад похитили из вашего Лувра.

Моментально остыв, мсье Жермен осторожно осведомился:

— Они у вас?

— О да. Выполняя заказ, я случайно узнал их местонахождение и забрал у недостойного владельца. В путевых заметках моего дядюшки вы указаны как человек, с которым возможны взаимовыгодные дела…

— Хм!!!

— Поэтому я и решил обратиться к вам, почтенный Анри, с просьбой о посредничестве.

Собираясь с мыслями, старый, но отнюдь не утративший хватки и остроты ума делец дернул для порядка сигнальный шнурок. А потом вообще демонстративно выглянул в окошко, проверяя границы дозволенного.

— Вы хотите вернуть сокровища?

— О да, всем сердцем.

— Как я понимаю, за соответствующее вознаграждение?

— Всякий праведный труд достоин награды, почтенный Анри.

— Кхе-кха?.. М-да!

— К тому же, я не буду возражать, если к моей цене вы добавите и свой законный интерес.

Внимательно оглядев «скромного труженника» удавки и кинжала, Жермен сварливо поинтересовался:

— И какова же сумма?

— Мои пожелания достаточно скромны, и ничуть не обременят правительство вашей прекрасной страны.

Сунув руку в невидимую доселе прорезь на сутане, лже-монах достал из ее глубин незапечатанный конверт из дорогой бумаги с золотистыми разводами.

— Здесь все, что необходимо знать для совершения обмена. На этом позвольте…

Вцепившись в конверт, банкир невежливо прервал довольно приятного в общении масочника:

— Постойте! Вы можете раскрыть личность того, кто ограбил Лувр?

— За дополнительное вознаграждение это вполне возможно.

Тяжело поглядев на белую поверхность веницианской маски, Жермен саркастически уточнил:

— Разумеется, оно тоже будет скромным?

— Вы весьма проницательны, почтенный Анри.

— М-да. Все украденное будет возвращено в полном объеме?

— Вернется все, что я нашел и забрал из недостойных рук. В конверте, среди прочих бумаг, есть список… Он порадует ваше сердце и успокоит разум, почтенный. А теперь, все же позвольте вас покинуть.

Ловко крутнув откуда-то взявшийся в руке стилет, «смиренный монах» выбил его оголовьем по стенке кареты короткую дробь — после чего банкира прижало к спинке сидения от резкой остановки экипажа. Пожелав удачи в делах и крепкого здоровья, масочник растворился в парижских сумерках, а спустя пару минут в открытую дверцу осторожно заглянул слуга мсье Жермена, бывший довольно недурным кучером, но, как выяснилось на практике, совершенно отвратительным охранником:

— Вы живы!!!

— Но не вашими стараниями, Жак! Везите меня домой… И побыстрее!

Стоило карете с разожжеными фонарями скрыться вдали, как из неприметного закоулка вышли двое клириков католической церкви, один из которых был отягощен невеликих размеров саквояжем. Оглядевшись по сторонам и тихо переговорив, они довольно энергичным шагом направились по параллельной улице вслед за уехавшим экипажем — однако в парижские трущобы только зайти легко, а вот покинуть их!..

— А мы вообще где?

— Да черт его знает?.. Этот водитель кобылы больше на мой револьвер смотрел, чем на дорогу!

— Н-да, я даже Эйфелевой башни не могу разглядеть… О, погоди-ка.

Сменив направление, клирик приблизился к изрядно потрепанной жизнью проститутке, подпиравшей грязноватую уличную стенку. Видно было, что сия «куртизанка» больше полагалась на ночную темноту и невысокую цену «услуг», нежели на свои порядком потасканные прелести — как и несколько ее товарок по одной из древнейших профессий. При виде сразу двух возможных клиентов (ну мало ли?) жрица продажной любви оживилась и непроизвольно начала прихорашиваться, но стоило лже-монаху задать вопрос, как мигом поскучнела и что-то вяло ответила. Вновь вернуть прежний задор помогла банкнота в десять франков, ради которой женщина охотно поработала живым справочником и указала подробный путь к центру города. Как нельзя кстати, с неба закапал мелкий дождик…

— Чертов Париж!..

Держась подальше от подозрительных кучек различного мусора, то и дело валяющегося посередке не особо широкой улочки, черноволосый монах понимающе покосился на спутника. Вечерние сумерки постепенно сменялись ночной темнотой, и вступить в какие-нибудь местные «достопримечательности» было очень просто — так что и шагать приходилось крайне осторожно, и вдыхать местами исключительно через платок… Только выйдя на достаточно чистую и ровную улицу, князь Агренев позволил себе проявить любопытство:

— Вляпался?

Недовольно сопевший все это время господин Главный инспектор условий труда, известный так же как Григорий Дмитрич Долгин, чуточку несчастным тоном ответил:

— Бог миловал — я же все больше за тобой шел.

— А что тогда?

— Да… Все никак из головы тот мужеложец не выходит, с которым мы вчера так мило общались. Веришь, командир: пока ты справлялся о дороге у той французской бляди, я все думал — что даже такая потасканная шаболда выглядит приятнее и порядочней, чем тот… Как он там себя отрекомендовал? Литератор в изгнании?

Коротко хохотнув, князь легко перепрыгнул небольшую, но очень пахучую лужу, и согласился с повторившим его упражнение другом:

— О да, Оскар Уайльд умеет произвести впечатление. А уж эти его облизывающие взгляды…

— Вот-вот! На что я привычный, а все равно пробрало. Чертов англичанин!.. И чертов Париж, который просто притягивает к себе всех этих⁉ М-мать, да я даже определения толком подобрать не могу!!!

— Хе-хе!.. Вот он, минус образованности. Раньше просто высказался бы от души, да и все.

— Так в том и дело, что у меня даже матюгов не хватает, чтобы…

Григорий сделал сложное движение руками, будучи не в силах описать «этажность» предполагаемой матерно-словесной конструкции. Но судя по всему, предполагалось нечто очень величественное и монументальное — размерами никак не меньше знаменитых египетских пирамид, или даже древнего Александрийского маяка.

— Я ведь помню, каким счастливым был, когда в первый раз сюда приехал: ух ты, настоящий французский шик и блеск! Башня эта Эйфелева, кабаре с доступными девицами, отличные бордели, экскурсии в городской морг[3]— стыдно вспомнить, но ведь как последняя деревенщина ходил, и на все с открытым ртом таращился!

Вступив по недосмотру в какую-то склизкую кочку и едва не подвернув «поехавшую» в сторону ногу, лже-монах изрыгнул гнусное богохульство и удвоил осторожность:

— А что теперь? Сейчас, стоит только кому-то упомянуть Париж, так в голову сразу же лезут воспоминания про наглых парижских попрошаек — и ту переперченную тухлятину, которую мне в прошлом году подали в ресторане под видом старинного блюда французской кухни! Еще и тот сардинский сыр с живыми личинками… Брр!

Весьма кстати в качестве наглядной иллюстрации им попалась навстречу поломанная бочка — что называется, с горочкой наполненная гнилыми овощами.

— Вот-вот! Теперь еще и английский мужеложец добавится. Непризнаный гений, мать его за ногу да поперек… Литератор, мля, в изгнании!

Забравшись на небольшое крылечко со сломанными перильцами, и внимательно вглядываясь в уже практически ночное небо, темоволосый клирик тихо заметил:

— Вообще-то, он ирландец.

Огненно-рыжий «монах», косясь на неясное движение теней в переулках, так же негромко парировал:

— Вот те ребятки из «Ирландского республиканского братства»[4], которых потихонечку приручает наш Горенин — они да, ирландцы. А этот… Хоть и родился в Дублине, но вырос именно что англичанином.

Миновав еще несколько домов, Агренев опять забрался повыше, вгляделся вдаль и довольно улыбнулся — наконец-то зацепившись взглядом за подсвеченный электрическими огнями силуэт башни имени мсье Эйфеля:

— Все, я наконец-то понял, где мы. Так, чтобы выйти в центр, нам надо? Гм. Чертовы бараки, сколько же их тут понастроили… В общем, сворачиваем вон туда.

Поправив сутану, Александр продолжил «литературную» тему:

— Дома становятся все чище, так что мы на верном пути… Гриша, я бы тебя не потащил к Уайльду, но слишком уж поздно мне про него доложили. Зато представь, какие шикарные «мемуары» про нравы английского истеблишмента он нам напишет⁈ Оскар до того как попал на каторгу, был вхож во многие аристократические дома и клубы Англии — так что его литературный труд будет весьма-а правдоподобен…

Придерживая замазанный в чем-то длинный подол церковной формы, Долгин перепрыгнул очередную лужу, едва не потеряв старательно хранимый саквояж. Однако поймал (верней сказать, поднял с земли и отряхнул) скаредно проворчав:

— Еще бы, за тысячу-то фунтов стерлингов!

— Только не говори, что тебе жалко фунты нашей выделки?

— Мне для мужеложцев только пули не жалко… Командир, а ведь за нами идут?

— Как говорит мой друг: этот чертов Париж!

Хотя юрких обитателей местных бараков и удивил громкий смех одного из клириков, но куда большим сюрпризом стал револьвер в руке рыжеволосого монаха, почти беззвучно отправивший горячий кусочек свинца в подозрительную тень. Еще пара тихих щелчков спускаемого курка, и под клекочущий хрип подстреленного грешника другие тени быстро растворились в темноте трущоб, прямо на бегу преисполняясь неподдельного благочестия и глубокого уважения к скромным служителям веры.

— Кр-рысы поганые!..

Вскоре ветхие развалюхи сменились крепкими строениями, а следующий перекресток вообще порадовал зыбким светом газовых фонарей, и редкими прохожими вполне приличного вида. Притормозив, парочка клириков без стеснения скинула испачканные по низу сутаны, под которыми обнаружились вполне себе мирские сюртуки обычнейших парижских буржуа. Раскрыв саквояж, они распихали по карманам пару свернутых в трубочку гутаперчевых веницианских масок и несколько странно-тонких консервных банок, к которым зачем-то приделали сбоку небольшой рычажок и кольцо. Затем один из лже-монахов перезарядил каморы своего «догмата веры» новыми латунными цилиндриками, ссыпав использованые спецпатроны в жилеточный карман, вслед за командиром покрыл голову слегка помятой шляпой-котелком и уронил опустевшую сумку в уличную грязь. Неспешно вышагивая, «коренные парижане» окончательно покинули район трущоб, после чего князь Агренев первым же делом поглядел на затянутое тучками небо, наконец-то переставшее плакать теплым майским дождем. Щелкнул крышечкой жилеточных часов, уточняя время, степенно огладил свою ухоженную черную бородку и предложил:

— Прогуляемся до Монмартра? Доберемся до бульвара Клиши, возле «Мулен Руж» сядем на извозчика — и в наш особняк.

Подумав несколько мгновений, рыжий буржуа согласно кивнул. Когда еще выпадет возможность вот так спокойно и чинно погулять по ночному городу в компании с другом? Некоторое время они просто шагали, наслаждаясь чистым тротуаром под ногами и отсутствием своеобразного «аромата» трущоб — затем Александр зацепился взглядом за лежащую на мокрой брусчатке скомканую газету, кое-что припомнил и тут же с интересом осведомился:

— Кстати, как тебе моя истерика? Надеюсь, выглядела достаточно убедительно?

— Ты про скандал в Тулоне, или когда ты того французика уже в Париже по мордасам отхлестал?

— Первое, конечно. Детектив это так, для удовольствия.

— Следить за тобой не перестали, так что удовольствие можно и повторить…

Оценивающе глянув на вышедшую из далекого переулка шумную компанию подвыпивших гуляк, Григорий привычным жестом огладил кончики своих холеных усов. Увы, но пальцы кольнула жесткая щетина накладного реквизита — жесткая и неприятно-холодная, которую надо было терпеть на лице еще самое малое час. Ну, хотя бы не сутана — в ней он вообще чувствовал себя как… Гм, особа женского пола.

— Как по мне, этот твой «нервический припадок» получился весьма достоверным. Особено когда охрана начала вырывать у тебя из рук «Рокот», и уговаривать оставить в живых полицейского чиновника… Тот, судя по виду, едва не умер на месте, и точно испачкал кальсоны, ха-ха!..

— Н-да, насчет него я, пожалуй, немного увлекся. Впрочем, несмотря на проявленное буйство и устроенный скандал, остатки «прибора» мне так и не вернули — так что «припадок» не помешает повторить еще раз. На бис, так сказать.

— Ну и удачи французам в исследованиях. Сам же говорил, что там такого намешали, лет сто гадать будут.

Увидев приближение денежных клиентов, стайка «ночных бабочек» призывно заулыбалась:

— Эй, красавчики, развлечемся?

— Можно и втроем! Я Жюли!..

— Или квартетом, ха-ха! А я Мари, сладкий…

Видя, что мужчины равнодушно проходят мимо, накрашенные «куртизанки» моментально переключились на приближающуюся компанию гуляк, выставляя на всеобщее обозрение женские подвязки и нижние панталончики. Судя по одобрительным возгласам «тонких ценителей», импровизированный показ мод пришелся им по душе — настолько, что на поднятый гвалт пожаловал обеспокоенный «кот», обеспечивающий своим кошечкам безопасность постельного труда. Меж тем, друзья благоразумно сменили сторону улицы на противоположную и спокойно продолжили прогулку, время от времени проходя мимо очередной стайки зарабатывающих себе на пропитание французских шалав. Чем ближе был Монмартр, тем больше было света, красочных вывесок и гуляющих прохожих — так что вскоре два добропорядочных буржуа окончательно растворились среди парижан и тех гостей столицы, что желали вкусить все радости жизни. Ну или хотя бы надкусить то, на что хватит их кошелька…

— Мсье, не проходите мимо! Только сегодня, и только для вас!!!

— Мердё!

— Запретные наслаждения на любой вкус, мсье! Есть юные девочки… Или мальчики? Свежий опиум, или…

Рыкнув на тощего, и изрядно набриолиненного зазывалу с довольно характерными манерами «литератора в изгнании», что протянул свои грабли к его сюртуку, рыжий буржуа досадливо сплюнул. Увы, но в верткого типа он так и не попал, отчего растроился еще больше и гневно сопел добрых пять минут — и дулся бы и дальше, если бы его спутник, старательно давивший усмешку, не констатировал:

— Нервничаешь.

— Я-а⁈ Да вот еще!..

Прошагав в полном молчании с десяток метров, Долгин со вздохом признал:

— Твоя правда, командир, нервничаю. Потому как облегчать карманы самому императору и Самодержцу Всеросийскому мне как-то доселе не… Кхм, в общем, боязно.

Галантно уступив дорогу троице страшненьких, но веселых и совсем немного хмельных француженок, князь Агренев философски заметил:

— Не мы первые, да наверняка и не последние. С тем же светлейшим князем Меншиковым точно не сравнимся — как ни старайся, а двухгодового бюджета империи нам при всем желании не утащить.

— Хм? Это который у последнего царя-Романова в денщиках начинал?

— Он самый.

— Пф-ф! Так это когда было!!!

— Ну хорошо, вот тебе пример из современности: в годы своей молодости нынешний кайзер Вильгельм имел небольшую интрижку с некоей Эмилией Клопп. Французская куртизанка с весьма милым прозвищем «Miss Love», будучи на пятнадцать лет старше любовника, так вскружила ему голову, что он преподнес ей в дар свою фотокарточку с собственноручной надписью фривольного содержания. А так же имел неосторожность оставить в ее нежных ручках несколько своих писем, и любовных записок весьма компрометирующего содержания. Когда они расстались, Эмили дождалась женитьбы Вильгельма, и пообещала опубликовать все имеющиеся у нее послания, если ее бывший сердечный друг не выплатит ей весьма приличную сумму…

Долгин с большим интересом слушал про полную лишений и невзгод личную жизнь германской Августейшей фамилии, не забывая при этом поглядывать по сторонам.

— Тот поначалу вообще все отрицал, но затем послал ей двадцать пять тысяч марок. Потом еще столько же, и еще… В общем, эта предприимчивая «MissLove» благополучно прожила остаток своей жизни на этот негласный пенсион от августейшего любовника, и лишь незадолго до своей смерти передала компрометирующие бумаги тогдашнему канцлеру Бисмарку. Тот, ознакомившись с записками, заметил, что он бы тоже отрицал написание таких писем… И тоже платил. Ведь публикация писем могла испортить репутацию не только принца Вильгельма, но и пошатнуть авторитет прусской короны.

Пройдя в полном молчании целую минуту, Григорий задумчиво протянул:

— Где-то я уже слышал что-то подобное…

— Артур Конан Дойл, рассказ «Скандал в Богемии».

— Точно!!! Так значит, его шантажистка Ирэн Адлер прямиком списана с этой Эмили Клопп? А простак Вильгельм, наследный принц Богемии… Хм, англичанин даже имя не стал менять? Однако!

В очередной раз сменив сторону улицы на менее оживленную, напарники вышли на перекресток, от которого уже недалеко было и до хорошо знакомого им кабаре «Мулен Руж».

— И в продолжение все той же темы: слышал я одну довольно забавную историю насчет законности прав потомков Петра Алексеевича на власть: говорят, что покойный ныне император Александр Миротворец по вступлении своем на трон, первым же делом призвал Победоносцева…

— Тоже ныне покойного.

— Хм? Ну да, нашими заботами… Так вот, призвал его и поинтересовался: так кто же все-таки был отцом императора Павла? Законный муж Екатерины Великой, или ее фаворит и любовник граф Салтыков?

— И что Победоносцев?

— Сначала ответствовал, что вполне мог быть и Салтыков — на что па́па нашего Мишеля, подумав, размашисто перекрестился и с большим чувством заявил: «Слава Богу, мы — русские!»

— Ну да, как же. В Готском Альманахе черным по белому их титул прописан: Гольштейн-Готторп-Романовы! Эм… Все, молчу!..

Перестав укоризненно глядеть на друга, за интересным разговором начисто позабывшего о своей тревоге и проистекающей из нее нервной меланхолии, черноволосый буржуа тонко улыбнулся:

— Однако через некоторое время Победоносцев все же смог разыскать в архивах бумаги, неоспоримо подтверждающие,что отец сына Екатерины Великой, ее законный супруг-император Петр Третий. Тогда покойный государь опять истово перекрестился, и довольно воскликнул: «Слава Богу, мы — законные!».

Пройдя несколько шагов вдоль заборчика, разделяющего улицу и знаменитые виноградники Монмартра, слушатель сначала невнятно фыркнул, затем кашлянул — и наконец в полный голос загоготал, хлопая ладонями по бедрам.

— Ха-ха-ха!.. Законные! Мишелю бы расказать, когда приедет… Ха-ха-ха!!!

Подождав, пока Гриша проржется аки стоялый жеребец, князь довел до его сведения, что именно Его императорское высочество Михаил Александрович и соизволил поделиться избранными воспоминаниями о любимом родителе.

— Да-а, покойный государь был глыбища, а не человек!

— Именно. Будь на троне он, я бы даже и не подумал…

Резко остановившись, Агренев плавно расстегнул пару пуговиц на своем сюртуке.

— Что?

Не успели звуки от короткого вопроса затихнуть, а Долгин уже сместился на шаг назад и влево от командира, разворачиваясь к нему спиной — пока дорогу впереди и позади их пары перекрывали посмеивающиеся молодчики весьма характерной наружности.

— Эй, жирные каплуны! Кошелек, или жизнь?

Предводитель уличной банды был одет по последней моде парижских апашей[5]— красный пояс-кушак на зауженных к низу штанах, почти новые желтые сапоги, видавшая лучшие времена рубашка… Довольно цельный образ дополнял солидный тесак в правой руке — и улыбка, полная нескрываемого превосходства. Его «соратники» щеголяли примерно такой же униформой и снаряжением, разве что у двоих вместо ножей были обтянутые кожей дубинки. Вряд ли из бедности, скорее уж, из цинично-практичных соображений: если убивать всех кого грабишь, то рано или поздно останешься без привычного источника легких денег.

— Ну, чего замерли? Шевелитесь, или пустим кровь!

Достать из поясной кобуры свой револьвер князь успел, а вот предьявить его в качестве своеобразного пропуска-«вездехода» немного опоздал: из-за спины послышались тихие, но притом весьма характерные щелчки бесшумной стрельбы.

— Лайон, у него!..

Даже не вздрогнув от попадания пары безоболочечных девятимиллиметровых пуль, глазастый крикун мягко осел на брусчатку мостовой. Следом последовал и предводитель, заваливший навзничь так, будто его тело разом лишилось половины костей. Последний апаш рванулся за ограду виноградника в отчаянной попытке спастись — но кусочек свинца все равно оказался быстрее, войдя под углом в шею и слегка «погуляв» внутри головы…

— Чисто!

Поглядев на пару свежих мертвецов за авторством сосредоточенного напарника, черноволосый буржуа подтвердил:

— Чисто.

Но все равно высадил оставшиеся в барабане два патрона по «своим» грабителям, создавая впечатление работы неумелого стрелка. Сноровисто перезарядился и полюбопытствовал, прислушиваясь к топоту убегающих прочь зрителей-свидетелей:

— Что, хотели нож метнуть?

— Вон тот что-то непонятное достал.

Непонятное оказалось противоестественным гибридом кастета, стилета и шестизарядного револьвера, в узких кругах известного как револьвер «Апаш» — подхватив его, стрелки поспешили покинуть негостеприимную улицу, проигнорировав несколько жавшихся к стенам домов свидетелей жестокого убийства. Видя, как брюнет прямо на ходу складывает бельгийского уродца и запихивает в карман, рыжеволосый «парижанин» чуточку насмешливо напомнил:

— Татьяна Львовна бдит! Или ты скроешь от тетушки очередное пополнение колекции?

Свернув за угол, собиратель трофеев прислушался, не бегут ли за ними какие глупцы (мужские возгласы и женские взвизги были, а вот топот ног отсутствовал), и достойно парировал:

— Зачем скрывать, когда можно честно сказать, что это от тебя?

Сберегая дыхание, второй буржуа промолчал — но сделал это весьма выразительно. Миновав несколько переулков и свернув еще пару раз, они резко замедлились, вальяжной походкой подойдя к светящейся вывеске кабаре «Проворный кролик». Не такого известного, как «Мулен Руж», но, во-первых, оно было заметно ближе. А во-вторых, рядом с этим злачным местечком тоже стояли ожидающие денежных клиентов экипажи. Усевшись в ближайший фаэтон, и назвав водителю гнедого мерина подходящий адрес, друзья перевели дух. Затем Григорий, метнув подозрительный взгляд в спину извозчика, на пределе слышимости пробурчал:

— Из-за этих попрошаек уже и по Монмартру спокойно не погулять! Толстые каплуны, нет, ну надо же⁈

Агренев, поправляя (и проверяя) светошумовые гранаты в карманах летнего сюртука, так же тихо успокоил друга:

— Это тебя бронежилет немного полнит.

— Все равно!..

Замолчав и внимательно приглядевшись к обуви, Долгин скривился еще сильнее:

— Чертов Париж, в котором обязательно во-что-то да вляпаешься — или в дерьмо, или в кровь!

Откинувшись поглубже в тень от поднятого полога фаэтона, его спутник с юмором заметил:

— Зато и развлечения воистину на любой вкус…

В скверах и палисадниках Третьей республики как раз начали цвести яблони, когда очень ранним утром в небесах над городом показался дирижабль весьма примечательного цвета. Вернее даже, цветов: начиная с самого верха на треть белый, затем вдоль округлого борта шла яркая синяя полоса, последняя же треть была приятно-красной. Даже, скорее, цвета молодого вина — а самые глазастые горожане отметили еще и то интересное обстоятельство, что вместе все три полосы складывались в национальный флаг Российской империи. Да и два больших пятна на боках небесного исполина подозрительно напоминали аристократические гербы… Мелкие газетчики-хроникёры «желтых» газетных листков тут же ринулись за возможной сенсацией в столичные пригороды — словно стая голодных мальков, обнаруживших что-то вкусненькое. Чуть позже, разглядев название воздушного судна, за ними последовало и несколько более крупных «рыб» мира журналистики, решивших наудачу прокатиться в таксомоторах до столичного аэропорта — в направлении которого и снижалась единственная в мире личная воздушная яхта «Сапсан». Конечно, роскошный прогулочный дирижабль сам по себе был неплохой темой для газетных заголовков, но гораздо больший интерес взывал хозяин воздушного судна — Его императорское высочество Михаил Александрович Романов. Относительно недавно переступивший порог совершеннолетия, богатый как Крез, сложенный как молодой Аполлон, уже проявивший себя как конструктор новейших артиллерийских систем — эпитеты можно было перечислять очень долго… Собственно, сам факт его прибытия уже тянул на небольшую заметку в разделе светских новостей! А уж если получиться «урвать» для своего редактора что-нибудь интересное и «горячее», то и вообще… К примеру, парижанок наверняка бы заинтересовала нынешняя фаворитка Великого князя мадемуазель Егорова: коротенькой биографии молодой балерины Мариинского театра, дополненной ее же фотографией и парой-тройкой удачно подхваченных фраз мимолетного «интервью» — уже вполне хватало на полноценную статью. А это и гонорар иной, и отличная возможность самому продвинуться из безвестных «мальков» в рыбу покрупнее и позубастее.

Но для действительно резкого взлета нужен был хороший материал с обилием «жареных фактов», а с этим в последнее время было откровенно плохо! Все настоящие акулы пера прочно оседлали горячую тему грязной игры САСШ с подрывом собственного же броненосного крейсера «Мэн», разрабатывая ее, слово золотоискатели богатую жилу — раз за разом заваливая публику нарытыми «самородками» скандальных подробностей. И хотя освобожденных из тайного узилища военных моряков довольно быстро отправили на родину, внезапно «всплыли» их крайне скандальные мемуары. В которых едва ли не поминутно описывалось, как часть командного состава «Мэна» самоотверженно готовила свой корабль к подрыву, вину за который свалили на абсолютно непричастных к этому испанцев. Ходили слухи, что владельцы трех крупных издательских домов заплатили некоему таинственому посреднику громадные деньги за эти нотариально заверенные признания простых офицеров крейсера… Впрочем, все траты несомненно оправдались, ведь даже дополнительные тиражи буквально сметались с прилавков! Теперь же во всех столицах Старого света ожидали появления мемуаров капитана Сигсби, в которых тот должен был раскрыть личности тех чиновников и адмиралов, кто отдавал ему преступные приказы. И хотя Государственный секретарь Североамериканских Соединеных Штатов уже выступил с заявлением о том, что несчастных узников страшно пытали и тем самым принудили оклеветать себя — все редакторы солидных изданий готовились «перехватить» столь горячий материал, предложив неизвестным поборникам справедливости наилучшую цену. Более того, даже не стеснялись объявлять об этом со страниц своих газет — а кое-кто вообще предлагал устроить открытый аукцион! На фоне разгоревшейся шумихи дипломаты Великих держав обменивались телеграммами-«молниями», заваливали друг друга депешами, выражали озабоченность и проводили встречи, на которых обсуждали уже известные факты, и возможные последствия новых откровений. Конечно, о второй Испано-американской войне речи не шло — зато у тех же французов появилась прекрасная возможность хоть как-то уязвить «лимонников», рассуждая в газетах о природной подлости и низменной натуре, присущей всем англосаксам… В особенности тем, что живут на Острове за проливом Ла-Манш и требуют от Третьей республики признать их исключительные права на Судан — хотя сами не могут справиться даже с тамошними дикарями-аборигенами!

На фоне такого бурления и переплетения мировых новостей, репортерской «мелочи» только и оставалось молится богине Удачи, хватаясь за любые подвернувшиеся возможности для заработка. Так что прибывшие к решетчатой причальной башне газетчики горячо надеялись, что внезапный прилет русского принца крови не вызван банальным желанием немного отдохнуть от тягот военной службы — а как-то связан с тем небольшим скандалом, что относительно недавно учинил в Тулоне близкий друг августейшей особы князь Агренев. Нападение на полицейского при исполнении, неоднократные оскорбления местных властей, натуральное избиение случайного прохожего! Более того, титулованный дебошир до того распоясался, что по возвращении в Париж продолжил свои бесчинства — поколотив тростью двух добивавшихся его внимания репортеров, и нанеся публичные оскорбления неясному количеству частных детективов, приглядывающих за его особняком. Обращения пострадавших в полицию оставалось без ответа: в префектуре сыпали отговорками и откровенно волокитили все заявления, а чиновников рангом повыше больше волновали возможные политические дивиденты из-за разоблачения североамериканской провокации, и тянущийся аж с прошлого года Фашодский[6]кризис. Англичане по-прежнему требовали освободить верховья Нила от присутствия отряда майора Маршана — на что правительство Третьей республики немедленно произвело его в следующийчин и прислало свежеиспеченному подполковнику дополнительные силы, доведя их общую численность до полноценного полка с приданной артиллерией. Никто не хотел уступать, но и воевать было как-то не с руки — так что галльский петух и британский лев просто ждали, чем закончится очередная попытка генерал-майора Горацио Китченера окончательно решить суданский вопрос. Если новоиспеченный английский сэр все же возьмет столицу махдистов Омдурман, то французам придется идти на попятную. В противном случае, у подполковника Маршана были все шансы досрочно стать генералом и получить еще один полк, утверждая присутствие Франции на жаркой африканской земле…

— Смотрите, выходят!

Стоило «Сапсану» окончательно состыковаться с причальной башней и замереть — на его носовой оконечности тут же откинулся трап со ступеньками, по которому на верхушку решетчатой конструкции ловко пробежала пара воздушных матросов, закрепивших трап дополнительными расчалками. Десяток минкт томительного ожидания, и наконец-то показался первый пассажир, нервно перебиравший руками по веревочному поручню. За ним бесстрашно прошагал второй, в котором благодаря поистине гренадерским статям и росту легко опознали русского принца крови — ведущего за собой под ручку?.. Часть газетчиков издала едва слышный разочарованный стон, узнав в красивой пассажирке мадемуазель Егорову, умудрявшуюся даже по шаткому трапу ступать с характерной для балерин особой грацией. Зато другая часть журналистской братии зримо приободрилась и начала марать листы блокнотов измышлениями на тему того, зачем Великий князь прилетел в Париж со своей фавориткой — ведь, как говаривали русские простолюдины, это было равносильно поездке в Тулу со своим самоваром? Возможно, тут имеет место сильная привязанность? Или даже, чем не шутит Амур, подлинная любовь? В общем, конкретно эта репортерская «макрель» уже заполучила материал для полноценной статьи на четверть газетного разворота — а уж если фотографы не подведут, то и на половину можно было замахнуться! Последние как раз выставляли свои громоздкие трехногие штативы с «гнездом кукушки» возле лифтовой шахты, пронизывающей причальную башню насквозь. Чу! Увидев, как висящий на тросах груз-балансир медленно поплыл вверх, газетчики начали тихую свару, свирепо толкаясь и расчищая для себя стратегически выгодную позицию для грядущего интервью. Энергичности борьбе добавил и черный «Панар-Левассор», что внезапно подкатил почти вплотную к причалу. Тем временем лифт опустился вниз, выпустив на бетонное основание башни пару матросов и того самого первого пассажира, с явной радостью ощутившего под ногами такую надежную и успокаивающую земную твердь. Впрочем, долго порадоваться ему не дали, сходу испортив глупым вопросом и без того не особо радостное настроение:

— Мсье, вы капитан яхты?

Оглядев небольшую толпу хроникеров, явный офицер в штатском выразительно глянул на спустившихся вместе с ним нижних чинов — и суровые аэронавты моментально шагнули вперед, оттесняя наглых прохвостов от Их благородия. Тем временем клеть опять ушла наверх, где закачалась под тяжестью одного из самых крупных представителей Дома Романовых и его изящной спутницы.

— Хватит толкаться, я все равно не уйду!

— А ну, мусье, осади. Осади, я сказал!

— Наглец!!!

Жилистые покорители небес французского языка не понимали, что не мешало им глядеть на аборигенов взглядами, полными нескрываемого превосходства. И не только глядеть, но и бесцеремонно пихать в грудь и плечи, успешно расчищая проход к самобеглому экипажу.

— Спускаются, они спускаются!

Пахнущие смазкой канаты плавно доставили на землю двух пассажиров, невозмутимо направившихся к приветственно рыкнувшему им мотором «Панар-Левассору».

— Принц, цель вашего прилета⁈

— В сторону, тля!

— Ваше высочество, скажите пару фраз нашим читателям про вашу прекрасную я-а-ах ты!!!

Выскочивший наперерез Михаилу Александровичу репортер невольно оборвал свою скороговорку, когда его ухватил за шею и резко пихнул обратно бесцеремонно-грубый матрос.

— Проход не загораживать!

— Мессир Романофф, ваши комментарии по поводу последнего заявления Госсекретаря САСШ?!?

— Ш-шта-а?

Конкретно этот комментарий прилетел от первого пассажира, едва удержавшегося от вульгарного акта рукоприкладства по наглой журналистской морде. Впрочем, излишне демократичного газетчика тут же «поправили» свои же коллеги, сунув локтями по ребрам сразу с двух сторон.

— Мадемуазель, как ваши ощущения от высотного полета? Вы первая, кто прилетел во Франию по воздуху! Каково это, стать знаменитой?!?

Молодая красавица польщенно улыбалась и мило розовела, но шагов не замедляла, и от руки своего покровителя не отцеплялась, довольно ловко загораживаясь его фигурой от резких вспышек фотографического магния. Писаки совсем уже было отчаялись, ведь все их попытки прорваться поближе неизбежно заканчивались болезненными тычками от матросов — либо натыкались на свитского, демонстрирующего поистине гвардейскую стать. Однако Великий князь все же милостиво соизволил «заметить» репортеров.

— Господа!

Толпа репортеров разом утихла и приготовилась внимать, нетерпеливо теребя блокноты и крутя в пальцах карандаши. Ну же, ну?!?

— Господа, мой визит на землю прекрасной ля Бель Франсе имеет абсолютно частный характер, и совершен с довольно простой целью: немного развеяться и отдохнуть. Вместе с тем, я не против небольшой экскурсии по моему «Сапсану»…

Довольно изящно указав на пустую подъемную клеть, Александр Михайлович весьма любезно улыбнулся онемевшим от неслыханной удачи писакам:

— Прошу, господа!

Откликнувшись на призыв, будущие экскурсанты успешно снесли одного замешкавшегося фотографа и едва не пробежались по второму, торопясь первыми попасть на борт воздушной яхты — пока ее хозяин спокойно покидал аэродром. Время на часах все еще было раннее, так что автомобиль всего за полчаса доставил пассажиров к парадному крыльцу Гранд-отеля «Континенталь» — заведения достаточно статусного и солидного, чтобы в нем не брезговал останавливаться даже сам Великий князь Владимир Александрович, имевший заслуженную репутацию тонкого эстета и завзятого сибарита. Что подходило дядюшке, то вполне годилось и его племяннику — коего, честно говоря, вопрос проживания в столице Третьей французской республики волновал в самую последнюю очередь. Именно поэтому он, оставив свою пассию Любовь Николаевну отдыхать в номере, отправился в компании штабс-капитана Николая Шиллинга в новую поездку на «Панар-Левассоре» — потратив почти час на то, чтобы добраться до небольшого двухэтажного особнячка на другой стороне Парижа. Где еще добрых пять минут пришлось настырно «квакать» автомобильным клаксоном у запертых кованных ворот, дабы привлечь внимание почему-то отсутствующего на своем посту привратника. Ну и привлекли: вышедший из увитого плющем дома плечистый мужчина прямо с грыльца раскатисто гаркнул:

— Пшли нах… Э-э!?! Виноват, Ваше императорское высочество! Сей момент, Ваше императорское высочество!!!

Действительно, не прошло и минуты, как машина медленно вкатилась в замощеный двор, остановившись аккурат напротив низенького крылечка с двустворчатой дверью. Поглядев на дюжего усача, навешивающего замок на вновь закрытые ворота, Великий князь в сопровождении бравого офицера Измайловского лейб-гвардии полка размашистым шагом проследовал в скромное парижское жилье своего лучшего… Да пожалуй, и вообще единственного настоящего друга.

— Здравия желаем!

Приветливо кивнув вышедшей навстречу паре знакомых телохранителей, Михаил указал штабс-ротмистру Шиллингу на одно из гостевых кресел — сам же спокойно поднялся на второй этаж. Где изрядно удивился, когда ему заступил дорогу старший звена охранителей княжеского тела.

— Ваше высочество, эм… Не стоит торопиться.

Припомнив имя стоящего перед ним человека, член Августейшей семьи понимающе улыбнулся:

— Что такое, Семен? Наш Александэр нынче спит не один?

— Н-нет, он… В расстройстве. Сильном.

— О?!?

Последнее относилось к двери в спальню друга, которую «украшал» добрый десяток пулевых пробоин, причем сделанных явно изнутри.

— Это он так после Тулона?

— Никак нет. Вчера один хлыщ из префектуры к нам приходил, сильно хотел Хозяина увидеть. Я предупреждал, что Александр Яковлевич дюже злой последнее время, к тому же незадолго до прихода французика — коньяка изрядно откушал… Ну и вот.

— Я надеюсь, хлыщ выжил?

— Так точно! Разве что штаны немного испачкал, когда на карачках убегал.

Хохотнув, Великий князь освидетельствовал дверь в стиле «а ля дуршлаг». Оценив по отвратительной кучности примерную степень опьянения друга, он сокрушенно качнул головой и перевел взгляд на старшего охранника. Тот, вздохнув, осторожно приблизился, и, не высовываясь из-за дверного косяка, деликатно постучал. Прозвучавшее в ответ из спальни пожелание не отличалось оригинальностью — настойчиво предлагая неким «дятлам» проследовать бегом по адресу, уже указанному дюжим привратником. Хмыкнув, поручик лейб-гвардии Романов аккуратно отодвинул подданого своего старшего брата, и гулко бухнул кулаком в жалобно заскрипевшее дерево:

— Александэр, это я, Мишель!

Через десяток секунд в спальне что-то глухо упало. Затем тихо звякнула явно отопнутая в сторону стеклянная бутылка, и дверь медленно распахнулась, явив сонного и самую чуточку похмельного князя Алексадра — на правой стороне лица которого четко отпечатался след… Тарелки?!? Мало того, на этой же стороне можно было заметить подсохший мазок какой-то увядшей зелени — что вкупе с отпечатком посуды неоспоримо свидетельствовало о том, что силы покинули друга прямо за накрытым столом.

— Миша?

Тем временем сиятельный аристократ зажмурился, затем для верности основательно потер заспанные глаза. Убедившись, что зрение его не подводит, он нахмурился и со вздохом констатировал:

— Посол Урусов все-таки нажаловался на меня.

Проходя в спальню и едва не наступив на пустую бутылку из-под коньяка, гость прикрыл за собой дверь — и окинул удивленным взглядом литографию некоего пожилого господина благородной наружности, украшающую изнутри дверное полотно. Вернее, украшавшую: относительно недавно портрет буквально утыкали разными подходящими для прицельного метания предметами — в число которых вошло два столовых ножа, один булатный, и целых три вилки. Не прошел бесследно для литографии и ее недавний расстрел из «Рокота»: выпитый коньяк ничуть не сказался на твердости руки оружейного магната, так что с кучностью был полный порядок! Оба глаза, переносица, уши, кадык…

— М-да. Прости, но о чем ты?

Плюхаясь на застеленную постель, тридцатилетний блондин пояснил:

— О моих разногласиях с министром Дюпюи: французская полиция упорно не хочет возвращать кое-какую мою собственность.

Аккуратно запинывая под себя (вернее под кресло, на котором он сидел) вторую пустую бутылку, Великий князь Российской империи с интересом оглядел издырявленный портрет важного чиновника Республики и уточнил:

— У тебя что-то украли⁈

— О да!.. Поляковы. Потом они сдохли, и тулонская полиция успела прибыть вперед моих людей, приглядывавших за банкирской семейкой — наложив лапу на остатки прибора.

— В смысле, наложив лапу? Погоди… Того самого, который ты мне показывал?!? Это же… Я поговорю с князем Урусовым, чтобы он предпринял все возможные усилия по возвращению Прибора!

— Наш посол птица гордая: пока не пнешь, дела исполнять не полетит…

Кашлянув, молодой Романов крутнул головой, с некоторым усилием отодвигая мысли о том самом приборе, благодаря которому удалось найти на Балтике несколько затонувших кораблей с натуральными сокровищами на борту. Он его конечно видел, и даже несколько раз держал в руках, и уж тем более был в курсе того, как все было на самом деле с тем злополучным пожаром… Чертовы Поляковы, чтоб им!.. Такие перспективы, такие возможности пропали из-за их тупой жадности!!! Хотя, может, можно что-то восстановить?.. Вновь дернув головой, словно породистый (и весьма) рысак, младший брат русского царя предельно серьезно пообещал:

— Мы вытряхнем из Дюпюи все, что забрали его ищейки — но чуть позже. Пока же… Александэр, мне очень нужна твоя помощь.

Не раздумывая и не сомневаясь, желтоглазый мужчина кивнул:

— Конечно. А в чем?

Выслушав друга, блондин пригладил растрепанную шевелюру, примерно минуту молчал, затем вздел себя на ноги и двинулся на выход из спальни, лаконично пояснив сей внезапный порыв:

— Надо освежиться.

Четверть часа спустя, чисто выбритый и сменивший одежду сиятельный аристократ вернулся обратно, на ходу укладывая расческой влажные после недавнего душа волосы.

— Пойдем в гостиную, а то у меня тут… Пыльно.

Хохотнув, августейший гость отопнул очередную бутылку из-под вина и послушно покинул кресло, сменив его через пару минут на крепкий венский стул.

— Давай еще раз повторим. Какие-то воры завладели личным архивом покойной светлейшей княгини Юрьевской.

— Так.

— И потребовали за него выкуп в ПЯТЬ миллионов!?!

Кивнув, Великий князь педантично уточнил:

— Пять миллионов фунтов стерлингов мелкими банкнотами.

— Причем потребовали у твоего брата, государя-императора Всероссийского?

И на это нахмурившийся Михаил тоже согласно кивнул, наблюдая, как его друг мнет кончиками пальцев свою переносицу.

— И чтобы деньги им передали непременно при твоем непосредственном участии?

— Мне это тоже не нравится.

Откинувшись на спинку своего стула, тридцатилетний рюрикович вздохнул и заметил:

— В какое интересное время мы с тобой живем, Мишель! Вымогать у Главы русского императорского Дома почти пятьдесят миллионов рублей всего лишь за семейный архив его деда… Мда.

Помолчав, князь на пределе слышимости поинтересовался:

— Что вообще такого в этом собрании, что позволяет шантажистам надеяться на успех их крайне сомнительного предприятия? Или это тайна?

Великий князь придвинулся поближе и так же тихо ответил:

— Там личная переписка дедушки с княжной Долгоруковой.

Подождав, но так и не дождавшись каких-то новых подробностей, Агренев непритворно удивился:

— И все? Платить ТАКИЕ деньги всего лишь за письма двух влюбленных, которые затем сочетались законным браком?.. Пф! Плюнуть и растереть, Мишель. Тем более со смерти твоего grand-père[7]прошло много времени, и любые компрометирующие сведения изрядно утратили в свежести. Да, возможно эта интимная переписка и станет достоянием общественности, но никакого особого вреда…

Глядя на страдальчески скривившегося внука императора Александра Второго, его светловолосый тезка едва заметно удивился. Затем задумался и понимающе кивнул:

— Политика. В тех письмах какие-то сведения, бросающие тень на членов Династии? Тогда понятно!.. Недаром я так не люблю всю эту политическую грязь.

Еще сильнее погрустнев, молодой Романов внес окончательную ясность:

— Дедушка часто иллюстрировал свои послания весьма откровенными рисунками себя и княжны в… В костюмах Адама и Евы. И нелициприятно высказывался об некоторых членах Династии.

— Хм?

— Многих, на самом деле — и некоторые дядюшки и тетюшки, о которых он писал, здравствуют и поныне. Кроме того, там должна быть переписка с английской королевой Викторией: она в молодости приятельствовала с grand-père, пока они не разошлись во взглядах из-за политики. Ну и последнее: дедушка и княжна несколько раз устраивали фотографические сессии. В стиле ню.

Вздохнув, молодой Романов с некоторым усилием закончил:

— Все последствия возможного скандала для Династии трудно предположить, но даже если просто опубликуют всего одну фотокарточку!.. Или письмо принцессы Виктории… Впрочем, думаю, ты и сам все прекрасно понимаешь.

— Что, совсем без одежды? Вот же merde!!![8]

Помолчав, Агренев машинально огладил скрытый в наручных ножнах клинок, затем поправил слегка перекосившийся на запястье браслет наручных часов и резюмировал:

— Да-а, Мишель, умели развлекаться твои предки!

[1]Одна из пяти национальных академий Института Франции, с учётом произошедшей эволюции терминов её название нужно понимать как «академия социально-политических наук».

[2] Прочь с дороги, болван!!!

[3] Парижский городской морг, где проводили «тематические» выставки умерших горожан, долгое время официально считался (и был) одной из достопримечательностей столицы Франции, которую обязательно указывали в туристических путеводителях по Парижу.

[4] Тайная организация ирландских революционеров, целью которой было добиться независимости Ирландской республики, ее военным крылом стала Ирландская республиканская армия.

[5]Криминальная субкультура в Париже, существовавшая в конце XIX — начале XX веков. Апаши получили своё название в честь индейцев апачей, так как якобы не уступали им в жестокости и «дикости». Основными видами преступлений апашей были грабежи уличных прохожих, чаще всего представителей среднего класса, и погромы финансовых и развлекательных учреждений. Возраст большинства бандитов не превышал 20 лет.

[6] Фашодский кризис — конфликт между Великобританией и Францией в 1898 году, вызванный борьбой за господство в Африке. Название получил от населённого пункта Фашода на Верхнем Ниле, захваченного вооруженным отрядом под командованием майора французской армии Маршана.

[7] Дедушки (фр).

[8] Дерьмо (фр).