Червь

Глава 20

Подобно слепому кроту, что роет норы для спасенья от дождя, я рыл свою дорогу головой, стараясь не обращать внимания на боль, льющуюся из моего конца. Я дрыгался, крутился, извивался. Цеплялся за мягкие стенки горла, за пищевод. И постоянно чувствовал, как агрессивная среда чужого организма пробует меня на зубок, пытается определить: съедобный я или враг, от которого нужно срочно избавиться. Как дождевая вода обжигает лёгкие крота, так кислота желудка обожгла моё крохотное израненное тельце. Снова боль, снова отчаяние. Я думал, что сейчас умру, но мой организм не такой слабый, как я думал. Инстинкты активизировались — я зашевелился. Зашевелился в прямом и переносном смысле. Я шевелился, чтобы выжить.

Внутри желудка я услышал голос.

— Он откусил у тебя лишь хвост! — Дроздов вернулся. — Успокойся! Это царапина.

Но мне больно!

— Тебе не больно! Запомни, ты не чувствуешь боли! Твоя жизнь — это боль. Ты можешь ощущать только сокращение мышц, остальное — рождает твоё уродливое подсознание, привыкшее бояться любой, даже столь не значительной боли!

Нет!

— Да! Отпусти ты эту боль! Скручивайся, трись, крутись — это твой язык чувств. Ты — глист, что должен выжить в любой враждебной среде, и не важно — куда закинула тебя судьба! Хоть в пищевод коровы, хоть в пищевод свиньи! Пусть ты окажешься в кишках белой акулы — ты должен жить!

И снова советы старших! А меня учили, что старших надо слушать. И уважать!

Я опускаюсь на дно. Чувствую стенки желудка — они бугристые, горячие и мягкие, как целлюлитная жопа толстой проститутки. И как положено, я начинаю тереться на все деньги! Трусь всем телом, облизываю шершавую кожу и снова трусь. Хватаю пальцами так, что белеют складки, разглаживается целлюлит, и шлюхе это нравится! Она стонет, начинает извиваться. Просит в неё войти.

Я трусь и вхожу. Трусь и вхожу, не чувствуя боли… Еще… О-да! Да! Вот так… Еще-еще! Трись! Трись! Сегодня можно в кровь стереть всю кожу! О-да! Вот так, ты молодец! Засуну ка я этой жирной шлюхе в жопу!

И… и…. вот так… пошЛА! ПОШЛА МОЛОФЬЯ ПО ТРУБАМ!

Кусающую боль от кислоты смыло, словно на свежий ожог пустили струю ледяной воды. Я успокоился. Мысленно выдохнул. Теперь я в безопасности. Как и обещал Дроздов — боль ушла. Судя по всему, её и не было. Всему виною неправильные движения телом. И паника. Теперь нужно найти проход к кишкам.

Пока я дрыгаюсь, скребу о стенки желудка, бьюсь о проплывающую мимо меня еду, дед с кем-то разговаривает. Он открыл крышку погреба и говорит:

— Малец, а ты случаем не сын Юриса?

Сквозь детский плач, я слышу, как Отто отвечает: — Да.

— Бедный-бедный Юрис. Хороший мужик, но вот дети слишком любопытные. А ты свою сестрёнку помнишь?

Сквозь детский плач, я слышу, как Отто отвечает: — Да.

— Бедная девочка. Заблудилась. Потерялась. — всё это время дед кряхтит и свистит, тяжело выпуская воздух из лёгких. — Одна гуляла по улице! А это не допустимо! Родители должны смотреть за детьми! Вот ты? Почему ты здесь очутился? Где твой отец!

Сквозь детский плач, я слышу, как Отто отвечает: — Я не знаю… отпустите меня…

— Ты не нужен своим родителям. Я своего сына никуда не отпускал. И не отпущу. Никогда. Глупый-глупый Юрис, остался без детей.

— Отпустите меня, — хнычет Отто, — я домой хочу.

— Зачем? Ты никому не нужен, — и начинает смеяться, но быстро замолкает, чуть не подавившись.

— Я домой хочу…

— Пить…

— Заткнитесь вы оба!

Крышка подвала с грохотом закрылась. Дед куда-то ушёл.

Что задумал этот старик? Зачем ему пацан, для чего ему вообще нужны люди? Мутный он. Завалит Отто! Стопудово завалит, если я не вмешаюсь!

Старик вышел на улицу, я чувствую это по шуршащей листве под его ногами. Зашёл в помещение. Пока он там что-то делал, ходил из угла в угол, ругался на самого себя и проклинал всех жителей деревни, я продолжал искать проход к кишкам.

Всё осложнялось едой, скопившейся в желудке. Твёрдой едой. Из-за отсутствия зубов, дед глотал продукты не пережёвывая, а это очень плохо для пищеварения. И как оказалось — плохо для меня. Что там творится в кишках — я не хочу думать. Решаем проблемы по мере их поступления.

Головой я нащупал что-то средней мягкости — по консистенции напоминает мясо, истыканное ножом. Мне нужно найти дырку! Снова! Снова и снова я ищу дырку. Что за жизнь такая! Я ползу по мясу — ищу мягкие участки, готовые пройти в сфинктер привратника — эта и есть та самая дырка, через которую еда попадает к вам в кишки. И вот, спустя хуй знает сколько времени, я ощущаю мягкие куски мяса, разваливающиеся подо мной. Ползу дальше. Ага, вот оно; мясо разваливается на мелкие волокна, по толщине схожие с моими размерами.

Головой я упираюсь в стенку, веду в сторону — всё это напоминает первый секс, когда ты заявляешь, что это у тебя не в первый раз, но вставить получается только с пятого, и то, когда тебе помогает твоя “неопытная” партнёрша. Но сегодня мне никто не помогает! Только я и моя головка. И дырка, в которую я, наконец, проникаю этой самой головкой. Начинаю извиваться, дрыгаться сильнее. И… И я зашёл!

А тем временем старик всё ходит и ходит.

Ходит и ходит.

Пока я пробираюсь сквозь двенадцатиперстную кишку, дед заходит в дом, заходит в комнату. Снова открывает крышку подвала и говорит:

— На, Отто, выпей.

— Я хочу домой…

— Пей, я говорю! — старикан злиться.

— Пить… — мычит голос.

— Ты потом! — кричит дедан. — Потерпи, и до тебя очередь дойдет.

А тем временем, я ощущаю уже знакомую мне обстановку. Выпуклые вены, горячие скользкие стенки, и твёрдый кал — я в толстой кишке. Я дома. А значит — я могу веселиться! Дрыгаться и извиваться. Я начинаю тусоваться! Молофья брызжет из меня как никогда. Я заливаю всё. Несусь вперёд — и там всё заливаю, смазывая стенки и говно. Я словно скульптор, что мажет глиной острые края! Я — дизайнер, переделывающий квартиру под нового жильца — современного и продвинутого. И молодого, как я!

Я!

Я!

— Я! Я… — я вижу стены, стол. В руке у меня кружка. — Я дед… — и я сказал это вслух.

Опустив глаза, я вижу Отто. Бедный мальчик прижался к земляной стене, накрыв своим телом какого-то голого мужика. Я присаживаюсь — и это ой как не легко; у меня хрустнули кости, отдало в спину и заболела шея! Мляяя…. Ну и хер с ним, всё равно деда в расход.

Приложив не дюжину усилий, я всё же присаживаюсь, протягиваю Отто руку.

— Отто, — говорю я, — это я!

От этих слов на его лице только прибавилось страха. Я не то хотел сказать… Да блядь, тут что не скажи, он всё равно нихуя не поймёт! Церемониться нет времени.

— Возьми меня за руку, быстро! — кричу я на него, и добавляю спокойным тоном: — Не бойся. Я отпущу тебя к отцу.

Он послушался. Протянул руку. Я взял его за ладонь и испытал странное чувство, словно сам себя держал за руку. Когда я его вытащил, я заглянул в подвал. И знаете кого я там увидел? Именно! Патлатое чучело валялось на сырой земле с перебинтованным боком! И на кой ляд он сдался старику? Может… может я… нет, не так! Может дед насильник? Ладно, с патлатым я разберусь чуть позже, а пока надо вывести от сюда пацана. Дать ему ведро.

Пока Отто молча стоит как вкопанный и с тупым выражением лица смотрит мне в глаза, я решил пробежаться по памяти старика, узнать, где тот спрятал маску и ведро. И увидел я там не лицеприятное зрелище. Дед оказался конченным психом. Он крал на улице не только вещи, но и людей! Детей! Эта скотина выкрадывала на улице детей! Зачем? Я пока боюсь смотреть. Вначале разберусь с Отто. И мне нужно кое-что ему передать. И это не ведро. Ведро — это полная хуйня по сравнению с тем, что я сейчас ему отдам.

Мы подошли к шкафу. Из вороха вещей я выудил детскую юбку и крохотную хлопковую рубашку с маленьким пятнышком застывшей крови. Свернул их и передал Отто.

— Возьми вещи и передай отцу. Скажи, что тебя похитил с площади старик. Ты смог убежать, и забрать с собой эти вещи.

В ответ Отто лишь хлопает глазами.

— Бери! — настаиваю я, пихая вещи ему в грудь.

Он послушно зажимает их подмышкой.

— И не смей их выкинуть по пути! Иначе я снова тебя выслежу, украду и… — ладно, это уже лишнее.

Я проводил Отто до двери. Рукой указал ему на поляну и мягко подтолкнул в спину. Пиздюк молнией вылетел на улицу и, что есть силы, побежал вперёд.

Дальше, когда отец поймёт, чьи это вещи, старику настанет пиздец. Его порвут на лоскуты! Но вот вопрос морали — стоит такой грех перекладывать на руки отца? А как по-другому? Возможно, боль в сердце отца прошла, и он придумает другое наказание за потерю собственного ребёнка, но может явится и с голыми руками… Мне нужно новое тело… А, хотя… может это мой конец? Может, пора уже отпустить ситуацию, дождаться финала, сидя на диване?

Неееет… Пока патлатый жив и дышит в погребе, я не успокоюсь. Сколько у меня времени? Час-два?

Мне хватит и получаса.

Когда Отто скрылся в густой траве, я вернулся в комнату.

— Пить…

— Да-да, сейчас-сейчас.

Я кинул взгляд на кружку. И чего дед с ней так возился? Поковырявшись в памяти, я отыскал интересный момент. В кружке не просто вода — там пойло, позволяющее управлять человеком. Не просто угнетать его личность, превращая в зомби, — а прям управлять. Подчинять, как марионетку. И вот этот коктейльчик старик готовил по особому рецепту: под ветками деревьев дед ставил графины и собирал капли, что выделялись из гнёзд кусачих мух. Собранную жидкость выливал в ведро и размешивал с отваром трав, которые можно собрать в окрестностях деревни. Всё просто — приготовить может даже ребёнок.

Взяв кружку, я присел возле погреба.

— Открой рот, — сказал я.

Патлатый повернул голову. Сальные волосы застилали его бледное измученное лицо. Он расклеил высохшие губы, обнажив беззубый рот, и высунул язык. Я повернул кружку. Часть струю ударила ему на лоб, скинув волосы в сторону, а другая в аккурат попала в рот. Он чуть не захлебнулся. Начал задыхаться, кашлять, и я чуть не испугался, подумав — что он уйдёт из жизни так легко. Но, прокашлявшись, он попросил еще.

Выливая ему в рот остатки, я уже знал, что сделаю с этим педофилом, с этим любителем маленьких девочек. Осталось его достать из подвала и найти подходящее место для работы. Боюсь, что поебаться придётся с обеими пунктами. Я — старик, и просто вытянуть патлатого из погреба за руку не получится, да и в комнате так мало света, что навряд ли я смогу полноценно реализовать задуманное. Возможно, всему виной мои старые, уставшие глаза, — но это не точно.

Походив по дому, я не нашёл ничего похожего на лестницу или стремянку. И как дед доставал своих жертв из погреба? Не просил же он их взять и вылезти самим? Стоп… а почему и нет?

Подойдя к погребу, я говорю:

— Вылезай.

Патлатый больше не просил пить. Он встал на четвереньки. Опоясывающая его торс повязка пропиталась кровью и выглядела как половая тряпка, после уборки нескольких этажей психиатрического корпуса. В нос бил запах гноя и сырой земли.

— Вылезай, — говорю я, более настойчиво.

Продолжая стоять как собака, патлатый зашатался. Повернул голову и посмотрел на меня. В его взгляде была пустота. Там реально ничего не было. Ни боли, ни злости, ни страха. Это были глаза в хлам обдолбанного наркомана. Картину дополнили густые слюни, повисшие прозрачным целлофаном на его губах.

— Вылезай! — я уже кричу на него, а он всё также продолжает тупо пялиться на меня. Да что ж такое! Бестолочь! Может я мало в него влил коктейля?

Я уже собирался пойти за новой порции, как вдруг патлатый встал. Ну и видок у него… как зомби…

Он облокотился о стену, продолжая смотреть на меня.

— Так, молодец, хороший мальчик, — подбадриваю я его, — а теперь вылезай наружу.

В глубину погреб был метра два. Всё, что ему нужно было сейчас сделать, чтобы вылезти — подпрыгнуть и ухватиться за край доски. Он прыгает. Хватается пальцами за доску, но тут же соскальзывает, и с грохотом заваливаясь обратно на пол.

О Господи, только не это!

— Ты можешь поторопиться! — кричу я. — Вылезай быстрее! У меня мало времени!

Кинув взгляд на стол, я замечаю свой нож. Вернее сказать, отцовский, но что спижжено — то спижжено. Так что — нож мой. Взяв нож, я смотрю на патлатого и понимаю, что мог бы убить его на месте, прикончить и забить, но это так легко. Так скучно и без цельно. А я еще не забыл, как это чучело тыкало в меня пальцем. Как это чучело пыталась изнасиловать Роже. Нет! Он получит то, что заслужил!

Покрутившись по полу, он снова встаёт. Снова подходит к стене и снова прыгает. Хватается, но уже увереннее. Упирается ступнями в рыхлую земляную стену и начинает карабкаться как скалолаз. Под конец, я хватаю его за гнойную повязку и помогаю выбраться наружу. Опрометчиво, но я уже заебался его ждать! Я хочу уже быстрее утолить жажду мести, до боли высушивающую мой разум, мои нервы, мои мышцы.

Я немного отпрянул от патлатого. Хер знает как он себя поведёт. Вроде, опасности он не представляет — спокойно стоит, чуть пошатываясь, но глаз от меня не отводит. Ждёт дальнейших распоряжений?

— Сидеть, — приказываю я.

И он садится на корточки, но его так сильно штормит, что он чуть не улетает в дырку позади себя. Я успел сделать шаг и схватить его за волосы. Ну вот, ладонь испачкана теперь не только гноем с повязки, но и жиром с его волос! Обтерев руки об мантию, я приказал ему стоять и не двигаться.

Отлично, первый пункт выполнен. Теперь надо найти подходящее место. Со столом. И с хорошим освещением. Не знаю как точно это описать, но словно какое-то внутреннее чутьё или знания старика, подсказывают мне, что надо идти в сарай.

— Вперёд, — командую я патлатому, указывая рукой на выход из комнаты. А далее мы выходим из дома. Моего ручного “зомбака” заносит с каждым шагом, но он идёт. Идёт вперёд, пытаясь смотреть на меня через плечо.

Мне любопытно: он хоть что-нибудь понимает? Он понимает — кто я? Где он? Или его разум чист как у младенца, и он безукоризненно слушается взрослых, не вступая ни в какие споры? Надеюсь, он всё понимает.

Теперь меня беспокоить другой вопрос: чувствует он боль? Проверим…

Ладонью я бью его в бок, туда, куда я ранее нанёс десяток ударов ножом. Патлатый лишь пошатнулся, споткнулся о корень и рухнул на землю. Даже не пискнул. Послушно встал и двинул дальше, к сараю. Плохо. Я хочу, чтобы он чувствовал. Чувствовал всё, что я буду с ним делать! Чтобы он ощутил весь тот страх, через который пришлось пройти Роже. Нет, так просто он у меня не помрёт! У любого зелья есть своё время действия; рано или поздно, но и мой коктейль его отпустит. Надеюсь, что это произойдёт рано…

Мы подошли к сараю.

Приказав патлатому стоять, я распахнул деревянную дверь. Меня обдало жаркой вонью гнили и скисшей воды. В лицо хлынули мухи. С трудом сфокусировав глаза, я попытался заглянуть внутрь — там мрак. Чернота глотала свет как изголодавшаяся гуппи сжирает своих мальков сразу же после родов. Не беда. Сейчас всё поправим. Обойдя дом, я распахнул все ставни. Ну вот, — другое дело! И проветрим помещение.

По моей просьбе, патлатый зашёл в сарай первым, я — следом. Первое, что я почувствовал — липкий пол, но на это я особо не обратил внимание. Всё моё внимание приковал стоящий по центру сарая “Х” образный стол, сколоченный из двух толстых досок. Его поверхность устилали сколы от различных лезвий и пятна крови, как свежие, так и давно засохшие. На концах досок были кожаные ремешки. Этакий набор для извращенца — любителя БДСМ, с переодеванием в кожаные наряды и надеванием толстого дилдо.

Еще в сарае вдоль стен стояли узкие столы, заставленные множеством крохотных глиняных колбочек. На стенах висели открытые полки, в которых можно было разглядеть глубокие кастрюли, тряпки, и книги. Книги! Заглянув в одну, я увидел нарисованную от руки картинку, на которой наглядно было показано, как вынуть сердце. В других книгах была схожая информация. А где-то были аналогичные советы, но только по отношению к животным. Дед меня удивлял с каждой минутой! Он был кем-то вроде хирурга, но каждый пациент не получал лечение, а давал новые знания в области анатомии. Конечно же — ценой своей жизни. Но было еще что-то… Что-то, до чего я пока не мог доковыряться в его гнилой памяти.

Приблизившись к столу, я что-то задел ногой. Опустив голову, я увидел своё ведро. Ура! Надеюсь, маска там-же.

С трудом наклонившись, я беру ведро за ручку и начинаю поднимать, но она настолько тяжелое, что у меня трясутся руки. Ведро заходило ходуном, выливая густую кровь на пол. Охренеть! Полное ведро крови! Зачем? С трудом, но я поставил ведро на стол. С отвращением осмотрел его и заметил плавающий на поверхности твёрдый кусок какой-то хуйни. Дотронувшись пальцем, эта херь сдвинулась в сторону, словно айсберг, что скрывает под водой свою основную часть.

Я запускаю ладонь в остывшую кровь, нащупываю твёрдый предмет и, обхватив его пальцами, вытаскиваю наружу. Маска. Она словно обмазана горячим мазутом, что тонкими густыми струйками стекает на пол. И что мне с ней делать? Как мне при помощи этой затвердевшей болячки найти эту грязную сучку, посмевшую на публике обозвать меня паразитом?! Как?!

ТВАРЬ!

СУКА!

Что есть силы, я швыряю маску в угол сарая. Меня всё бесит! Бесят все! Мне хочется убить себя, убить эту суку, убить этого пидора с длинными волосами!

— Хуйли ты уставился! — кричу я на патлатого. — Ложись на стол!

Он послушно начал лезть на стол, но это выглядело настолько нелепо и опасно, что мне пришлось ему помогать. Давай. Ногу сюда… ага, молодец, теперь вторую ногу закидывай сюда. Помучившись пару минут, мы, наконец, улеглись на стол, вытянув руки и ноги вдоль досок. Я уложил его животом вниз — так мне будет удобно работать с кожей. Зафиксировав его конечности ремнями, я встал по центру стола. Первым, что я ему отрезал, — волосы. Его сальные волосы, которые застилали шею и могли мне помешать. Собрав их в хвост, я аккуратно рубанул, стараясь не повредить кожу — она еще мне пригодиться! Ох, как же я сейчас мечтал иметь в руках машинку для стрижки волос. Я бы обрил его целиком, ни оставив на коже не единого волоска. Мечты-мечты.

Дальше я срезал повязку, обнажив его тело. На удивление, все нанесённые мною порезы — зажили! Остались лишь бледные шрамы и крохотные подтёки крови, и то, они появились после моего удара ладонью.

Может дед и стар, дряблый как вялый хуй, но руки у него твёрдые как сталь. И мне это нравится. Ладони уверенно держат нож, исключая любую тряску, какую мы можем наблюдать у алкаша, держащего стопарик водки возле своих губ. Работать я смогу комфортно, не боясь повредить…

— Пить…

Опа! Ты очнулся. Какая прелесть.

— Ну что, — говорю я, прикладывая лезвие ножа к его небольшой шишке на затылке, — начнём!