— Тебя что-то беспокоит? — лениво поинтересовался Хару, пытаясь понять, отчего брат вот уже вторые сутки мечется между мольбертом и тетрадью, изредка прерываясь на еду и кратковременный сон. Нет, Йори всегда любил рисовать и частенько писал свои стихи, но сейчас это перешло в разряд некой мании. И главное — сейчас он, точно какой-то запрограммированный конвейер, выпускал из-под своих карандаша и кисти не привычные пейзажи, а портреты. Этих небрежно нарисованных, но при этом удивительно живых портретах было что-то странно знакомое, пусть никого из изображённых людей Хару так и не смог вспомнить.
С одной картины смотрела женщина с убранными в высокую причёску медовыми волосами. Вопреки всему, мягкие завитки тёмно-золотых кудрей, несколько веснушек у переносицы и светло-зелёные глаза не делали её миловидной; эти милые черты деревенской девочки перекрывались высокими, чётко очерченными скулами, круто изогнутыми бровями и общим суровым выражением лица. Она словно пыталась показаться очаровательной, но на деле выглядела холодной и неприступной леди. У тёти Юи иногда бывало похожее выражение лица, но редко.
Передёрнувшись, Хару осторожно отложил эту картину и решил посмотреть на следующую, дожидаясь, когда же брат всё-таки ответит: порой до Йори очень медленно доходили чужие вопросы, особенно когда он рисовал. Разглядывая ещё одну изображённую девушку, Хару испытывал неясную тревогу. Вроде бы она была симпатичной, если не считать слишком уж близко посаженных глаз: такие же, как у той женщины, медовые волосы, уложенные в аккуратную причёску, разве что совсем немного растрёпаны. Но от её пустого, словно мёртвого взгляда по спине побежали мурашки. Со стороны мольберта послышался голос Йори:
— Мне почему-то страшно.
Хару подошёл к брату, осторожно обнимая того за талию и склоняя голову ему на плечо:
— Почему?
— Если бы я знал, я бы сказал, — сдавленным шёпотом проговорил младший из близнецов Хигаши. — Понимаешь, я не могу вспомнить, где я видел этих людей. А ты не помнишь их?
— Кажется, это кто-то из гостей тётушки, — неуверенно предположил Хару, но брат легко распознал эту неуверенность в его голосе:
— Ты ведь тоже их не можешь вспомнить, так? Ты ведь не знаешь, кто они. Да и потом… у меня такое чувство, что они все — родственники. Видишь? Они похожи.
Хару внимательно сравнивал изображённых на картинах людей друг с другом. Да, у некоторых явно прослеживается семейное сходство, да и одеты они примерно в одном старомодном стиле…
— Может, они просто приезжали к тётушке очень давно, и мы не помним этого?.. Ну, тётя Юи ведь часто приглашает гостей, и не все они — японцы… А ещё это могут быть дядины партнёры по бизнесу, помнишь, пару раз приезжали из Германии…
— Вряд ли, — в голосе Йори звучало неприкрытое беспокойство, и оно невольно передавалось и Хару. Конечно, старший из близнецов знал о чрезмерной восприимчивости брата и его привычке бояться всего подряд. Но сейчас ему казалось, что всё-таки за страхом Йори кроется нечто большее, чем простая блажь.
— Понимаешь, — запинаясь, говорил Йори, — у меня такое чувство, словно скоро что-то плохое случится. И мне страшно. Я не хочу, чтобы что-то случилось…
Хару облегчённо вздохнул. Ну, всё ясно. Скорее всего, братишка опять насмотрелся каких-нибудь страшных фильмов и теперь не может успокоиться. А эти люди… наверное, они — персонажи какого-нибудь из этих фильмов. При всех своих достоинствах, Йори мог рисовать лишь то, что хотя бы раз видел: выдумать столько лиц целиком и полностью мальчику было не под силу.
Успокаивающе погладив брата по голове, Хару потянулся к его губам с намерением хоть немного отвлечь Йори поцелуем. Но с первого этажа донёсся звук открывающейся двери, и Хару тотчас отпрянул: не хотелось, чтобы их увидели в таком положении. Пусть и тяжело иногда при дяде с тётей избегать прикосновений, не целовать Йори и не обнимать его, но меньше всего старшему из близнецов хотелось, чтобы их, как в каких-нибудь старых фильмах, разлучили и увезли на разные концы света.
— Вот вы где! — вошла в комнату тётушка Юи. Как всегда, её губы растягивала улыбка. Порой близнецам казалось, что она вообще не умеет хмуриться и злиться: даже в те моменты, когда она была в ярости, было заметно, что она привыкла всегда улыбаться. Интересно, почему она вдруг заговорила со своими племянниками? Вряд ли она просто решила пообщаться с ними: обычно ей и дяде хватало дежурных разговоров во время семейного ужина.
— Что-то случилось? — тихо спросил Йори. Тётушка Юи закатила глаза, прикладывая ладонь ко лбу:
— Нет, ничего серьёзного, поверьте. Просто так вышло, что госпожа Сёри временно не сможет вести занятия: она неудачно упала и сломала ногу. Думаю, ей лучше отлежаться, но ведь не устраивать же вам каникулы минимум на полгода? Всё же вы должны продолжать заниматься…
Хару не ожидал ничего плохого: вот сейчас тётушка, скорее всего, сообщит, что им нашли на время нового учителя или учительницу, после чего непременно скажет, что сегодня им предстоит познакомиться с новым преподавателем…
— Хорошо, значит, самолёт завтра утром…
— Какой самолёт?! — непонимающе уставились на тётю близнецы. Та тяжело вздохнула:
— Ох, я не сказала! Простите, совсем заболталась… Вот.
Близнецы уставились на два ярких рекламных проспекта. Йори медленно прочитал:
— Академия имени Гаетэйн Альдкруа…
— Я решила, что вам неплохо было бы поучиться среди воспитанных сверстников. Это закрытая школа во Франции, разумеется, только для мальчиков. Не хватало ещё, чтобы к вам полезли какие-нибудь девицы, вы же у нас богатые женихи, — тётушка Юи, засмеявшись, ласково потрепала Хару за щеку, словно тот до сих пор казался ей маленьким ребёнком. Йори испуганно вцепился в подлокотник кресла. Старший из близнецов вздохнул: вот бы это была та самая плохая новость, которую предчувствовал Йори. Но что-то подсказывало Хару: впереди много куда более неприятных событий…