Черная книга времен

ТАИНСТВЕННЫЙ СВЕРТОК

Андрюшка Тимофеев ехал домой из школы. На троллейбусе. Наверное, он мог бы эти три остановки и пешком пройти, но уж больно противная, слякотная погода стояла. Ветер бросал в лицо снег с дождем, под ногами сплошная каша из талого снега, перемешанного с песком. К тому же без хорошего попутчика идти скучно. А Андрюшкин приятель, Колька Нестеров, сегодня в школу не пришел. Заболел, наверное. Самая гриппозная погода, говорят!

Конечно, Андрюшка тоже был не против поболеть немного. Эта третья четверть такая длинная — конца-краю не видно. А до каникул еще — ого-го-го! Целая неделя. Если б на одну недельку заболеть — вот это было бы здорово! Да беда в том, что по такой погоде можно и всерьез захворать. И не неделю пролежать, а целых две, допустим. И что тогда получится? А получится, что Андрюшка не только всю неделю, оставшуюся до конца четверти, пропустит, но еще и семь дней каникул! А тогда, возможно, уже настоящая весна начнется, на дворе будет тепло и солнечно. Все гулять пойдут, а ему дома сидеть придется. И совсем уж обидно, если он все каникулы проболеет и сразу после этого в школу пойдет. Нет уж, лучше не заболевать сегодня, а прокатиться немного. Даже если для этого придется билет покупать у кондукторши.

Народу в троллейбусе ехало немного, и Андрюшка смог усесться к окошку. Все-таки иногда бывает интересно посмотреть через стекло на улицу. Например, иномарку какую-нибудь можно увидеть, которую раньше не видал, или поглядеть, как ГИБДД с дорожным происшествием разбирается. Кроме того, если сидишь у окна, то при появлении какого-нибудь деда или бабки не надо место уступать. А вот если с краю сидишь, тогда обязательно кто-нибудь привяжется: «Уступи место, внучек!» И это еще ничего. Могут и просто рявкнуть: «Чего расселся, не видишь, что бабуле стоять трудно?!» Вообще-то Андрюшка знал, что старичкам надо место уступать, но не любил делать это по чьей-то команде. А тем более если какой-нибудь дядька, вообще ни слова не говоря, берет его за шиворот и поднимает на ноги, чтоб бабку усадить. В таких случаях Андрюшка очень злился. Не потому, что его с места подняли, а потому, что за человека не посчитали. Небось с каким-нибудь жлобом двухметровым, даже если ему еще восемнадцать не исполнилось, дядьки эти так бесцеремонно обращаться не стали бы. Побеспокоились бы за свои морды. А перед двенадцатилетним, у которого рост метр сорок, — можно и крутость свою показать. Эх, подрасти бы скорее!

Но сейчас можно не волноваться, что вставать заставят. На свободное место рядом с Андрюшкой как раз примостилась бабка. В зеленом потертом пальто, сером пуховом платке и валенках с калошами. Морщинистая, крючконосая, со слезящимися глазами… И лицо у нее какое-то мертвенно-бледное, даже с лиловым оттенком. А изо рта желтый зуб выглядывает. Прямо как у вампирши! Да еще и носом швыркает.

Смотреть на эту бабку просто неприятно. Поэтому Андрюшка отвернулся к окну и не поворачивался к старухе, аж пока троллейбус не приблизился к остановке, где Тимофееву надо было выходить.

Обнаружилось, что противная старуха уже встала с сиденья и не спеша двигалась к выходу, одной рукой опираясь на палочку, а другой цепляясь за спинки кресел. Сначала это Андрюшку обрадовало. Не нужно просить ее подвинуться и выслушивать ворчанье: «Что ж ты раньше-то молчал?!»

Однако когда Андрюшка собрался вылезать в проход, то неожиданно обо что-то запнулся. Глянул под ноги и увидел матерчатую сумку, в которой лежало что-то плоское и довольно увесистое. Поскольку горловина сумки оказалась завязана на узел, понять, что именно лежит внутри, Андрюшка не мог.

Вообще-то ничего удивительного, что старуха свою сумку забыла. Даже Андрюшкина мама, которая этой бабке во внучки годилась, и то регулярно где-нибудь что-нибудь забывала. Зонтики, например, перчатки, сдачу в магазине, а один раз даже пластиковый пакет с продуктами на базаре оставила. И каждый раз охала: «Это у меня старческий склероз развивается!» А папа только хихикал: «Какой склероз, Маша? Это у тебя еще память девичья!»

Само собой, Андрюшка не подумал, что у старухи память девичья, склероз ей по возрасту подходил больше. Хотя, конечно, толком он не знал, что такое этот самый склероз и отчего он бывает.

Так или иначе, но Тимофеев поднял с пола сумку, выскочил в проход и крикнул:

— Бабушка! Вы сумку забыли!

Он очень громко крикнул, но старуха даже не обернулась. «Вот же тетеря глухая!» — подумал Андрюшка и собрался подойти к старухе поближе, но тут с какого-то сиденья встал толстый-претолстый дядька, который не только напрочь заслонил бабку от Андрюшки, но и перегородил собой весь проход — никак не обойти! А троллейбус уже подкатывал к остановке.

«Ладно, — решил Андрюшка, — на улице отдам!» И двинулся к выходу следом за толстяком.

Кроме бабки, толстяка и самого Андрюшки, на этой остановке никто не выходил. Правда, и старуха, и толстый дядька очень медленно спускались по лесенке, но все же надолго троллейбус не задержали. Андрюшка — тот вообще кубарем выкатился, ловко перескочил лужу со льдинками и очутился на тротуаре.

Толстяк, конечно, лужу перескочить не мог, а бабка тем более. Однако когда Андрюшка повернул голову в их сторону, то увидел только дядьку, который нерешительно топтался на месте, посматривая по сторонам — должно быть, искал место, где лужа помельче. А куда же старуха подевалась?!

На тротуаре ее тоже не было. Ни справа, ни слева от Андрюшки. Может, она троллейбус обогнула и начала улицу переходить?

Троллейбус тем временем отошел от остановки и укатил дальше по своему маршруту. Теперь, по идее, бабку можно было увидеть, если она действительно собралась улицу переходить.

Увы, как ни крутил головой Андрюшка, старухи он не увидел. Ни на проезжей части, ни на противоположной стороне улицы. Да и вообще, тут не было перехода, машины неслись сплошными потоками и справа налево, и слева направо. Если б какой-то молодой и здоровый дурак рискнул перебежать улицу в этом месте, то минимум угодил бы в травматологию, а то и вовсе на кладбище. Чего уж тут говорить о старухе, которая еле-еле передвигалась со своей клюшкой? Да она даже троллейбус еще не успела бы обогнуть при такой-то скорости!

Может, пока Андрюшка через лужу прыгал, бабка вспомнила про свою сумку и обратно в троллейбус залезла? Навряд ли! Судя по тому, как медленно старая вылезала из троллейбуса, вверх по лесенке она бы еще медленнее поднималась. Опять же водитель задержал бы отправление машины, чтобы бабка убедилась, что ее сумки в салоне нет, а заодно и подсказал бы: «Вон, мальчик на тротуаре стоит! По-моему, мамаша, у него ваша сумка! Он же кричал вам: «Бабушка, вы сумку забыли!»

Но ведь не могла же старушенция, будто каскадер, запрыгнуть в кузов какого-нибудь грузовика! Ну это уж совсем невероятное дело…

«Может, этот толстый видел, куда бабка подевалась?» — подумал Андрюшка.

Как раз в это время толстяк все же сумел перебраться через лужу и оказался поблизости.

— Извините, — спросил Тимофеев, — вы не видели, куда пошла бабушка?

— Какая бабушка? — недоуменно поднял брови толстый дядька.

— Ну та, которая впереди вас из троллейбуса вышла. Она там сумку забыла, а я ей отдать хотел…

— Не видел я никакой бабушки! — На лице толстяка отразился нешуточный испуг. — И вообще, если ты нашел в троллейбусе неизвестно чью сумку, надо было ее не трогать, а водителю сказать. Вдруг там бомба? Не слышал, что ли, про террористов?!

Конечно, Андрюша и про террористов слышал, и про всякие взрывы, которые в Москве время от времени случаются, тоже. Но насчет того, что бабка с палочкой могла террористкой оказаться, он как-то не подумал. Но как же этот толстый мог бабку не заметить, если выходил буквально за ней?

Однако спросить об этом Тимофеев не успел. Толстяк, как видно, все же подумал о бомбе, сам себя напугал этим и поскорее зашагал прочь. Возможно, даже бегом побежал бы, если б ему пузо не мешало.

Догонять его Андрюшка не стал. Толку-то? Небось этот дядька и бомбы, которая может в сумке лежать, боится, и в свидетели попасть не хочет. Поэтому и врет, что никакой бабки не видел.

Что ж делать-то? Милиционерам, что ли, эту сумку отдать? Но ни одного милиционера, как на грех, поблизости не было. Значит, надо нести ее в отделение. То есть топать почти что за километр от дома. Причем дворами, где у Андрюшки не одни только друзья проживали. Еще нарвешься на Карася с компанией, а тот потребует деньги за то, что через его двор ходишь. Можно и обойти этот двор, но тогда уже не километр получится, а целых два. И все эти муки — из-за того, чтобы вручить милиционерам сумку, где, конечно, никакой бомбы нет, а лежит, допустим, три пакета с кефиром…

И тут Тимофеева осенило: можно развязать узел на горловине сумки и посмотреть, что же там внутри находится. Проще простого! Он уже руку протянул к сумке, но вдруг снова о бомбе подумал: а вдруг к веревочке бомба привязана… Тогда все очень плохо закончится. Однако никакой проволочки или веревочки на сумке не было, а в сумке обнаружился прямоугольный сверток. Больше всего сверток походил на довольно толстую книгу, обернутую старой газетой.

На всякий случай Андрюшка поднес сумку к уху и прислушался: нет, вроде бы ничего не тикает. После этого он совсем успокоился и решил, что можно идти домой. А там развернуть сверток и все рассмотреть хорошенько. Может, там адрес и телефон этой бабки записаны.

За пару минут Тимофеев добрался до своего подъезда и поднялся на третий этаж. Дома никого не было, мама с папой еще не пришли с работы.

Конечно, Андрюшке не терпелось посмотреть, что все-таки находится в свертке.

Когда Тимофеев развернул газету, то оказалось, что он не ошибся. Действительно, в пакете находилась книга. Но какая! Старинная, в черном-пречерном переплете из настоящей кожи, местами потрескавшейся и изъеденной какими-то жуками. А через трещины и дырки проглядывали потемневшие от времени дощечки, на которые была наклеена кожа. В дощечках тоже какие-то жуки или червяки прорыли извилистые ходы.

Ни названия, ни фамилии автора, ни каких-либо украшений на переплете. Тогда Андрюшка подумал, что название может быть где-то внутри написано, и раскрыл книгу.

И тут ему пришлось испытать разочарование. Ни на первой, ни на второй, ни на одной из последующих страниц не обнаружилось ни единой буковки. Ни печатной, ни от руки написанной. Грубые серые листы старинной бумаги оказались совершенно чистыми. То есть книга была скорее огромной, толстенной общей тетрадью.

«Наверно, — предположил Андрюшка, — кто-нибудь в старину хотел вести в этой книге свой дневник. Записывать, какие с ним приключения происходили, куда ездил, с кем встречался, что видел интересного. Но потом заболел чем-нибудь — и умер, так ничего и не записав. А книга осталась, пролежала лет триста или четыреста где-нибудь на чердаке или в чулане, и потом бабка ее нашла. Конечно, бабка, наверно, хотела ее не для дневника приспособить, а для того, чтоб свои расходы записывать — память-то плохая! Или, допустим, — рецепты всяких там варений-солений. А может, снадобий от каких-нибудь старческих хворей. Удобно ведь! Книжка толстая, в ней небось целых пятьсот страниц — за двадцать лет не испишешь».

Сам Андрюшка писать не любил. Ему гораздо проще было двадцать задачек по математике решить, чем одно упражнение по русскому выполнить. По правде сказать, он вообще не очень понимал, зачем сейчас, в XXI веке, нужно всякие каракули на бумаге выводить. Компьютер-то на что? Сел за клавиатуру, включил «Word» и настучал на клавишах письмо, которое по факсу или «емелей» передал хоть в Австралию, хоть в Малаховку. Не говоря уже о том, что можно туда же просто по телефону позвонить.

Поэтому, что делать с этой случайно доставшейся книжкой, Андрюшка попросту не знал. Может, нарисовать в ней что-нибудь?

О том, что книга чужая, Тимофеев вовсе не забывал. Но ни в самой книжке, ни на газете, в которую она была завернута, ни на сумке, в которой лежал сверток, не было никаких указаний, где искать бабку-растеряху. Даже на газете, где бывают номера домов и квартир указаны, если эту газету подписчикам разносят, никаких пометок не было. Не давать же объявление в газете! Дороговато выйдет. Правда, говорят, еще столы находок существуют, куда можно сдавать всякие найденные вещи, но где эти столы располагаются, Андрюшка не знал. Может, папа знает?

Но поскольку папа еще не пришел с работы, Андрюшка решил покамест поставить книгу на полку, висевшую над столом, и разогреть себе обед. Вообще-то на полке книги стояли густо, но все же Тимофееву кое-как удалось втиснуть свою находку.

Пообедав, Андрюшка посмотрел по телевизору мультики и после этого, поскольку гулять в такую погоду не хотелось, решил сесть за уроки.

Начал он с математики — как уже говорилось, эта наука ему легче давалась, а потом, со вздохом, приступил к упражнениям по русскому.

В упражнении, которое Андрюшке требовалось выполнить, нужно было вставить пропущенные буквы «и» или «е» в приставках «пре-» и «при-» согласно известному грамматическому правилу. Но правило Андрюшка хотя и прочитал, но не очень понял. Поэтому он решил поступить проще: взять с полки толстый «Орфографический словарь русского языка» под редакцией Ожегова и Шапиро, да и посмотреть, какое слово как пишется. Этот самый словарь стоял на полке рядом с той самой черной книгой. Он тоже был старинный, аж 1957 года издания! Когда его напечатали, Андрюшкиных родителей еще на свете не было, а дедушка с бабушкой в школе учились.

Как уже говорилось, Андрюшка с трудом втиснул черную книгу на полку, и, чтобы вытащить словарь, пришлось заодно и ее вытаскивать. Обе книги были примерно одного размера, но черная, конечно, поувесистее.

Чтоб выдернуть их из плотного ряда книг, Андрюшке пришлось приложить довольно большое усилие. Сперва словарь и черная книга не поддавались, а потом вдруг резко выдернулись, и Тимофеев шатнулся назад, потеряв равновесие. Да еще и паркет в комнате скользкий оказался. Шлеп! — Андрюшка вместе с книгами полетел на пол. Словарь больно стукнул его корешком по плечу, а черная — прямо по лбу тюкнула своим деревянным переплетом. Аж искры из глаз посыпались…