ВАЛИНОР: Суд Изначальных

от Пробуждения Эльфов год 478-й, сентябрь


В слепящей пустыне, в круге немых безликих статуй кричал человек, захлебываясь жгучим неживым воздухом. Не различал лиц в мертвом сиянии, в бриллиантовом зыбком мареве — не видел цвета одежд, не знал, кто перед ним, — и не желал знать этого.

— За что вы убили их?

Крик — кровь горлом, режущая пыль липнет к гортани.

— За что вы уничтожили мой народ?!

Не твой это народ, но Дети Единого Творца. И не мы — ты вел их к гибели. Ты отвратил их от пути, положенного Всеотцом, искалечил души их, извратил разум…

Ложь! Они не причиняли зла никому, они просто хотели жить… они не умели убивать — а вы… За что?

Ты ошибаешься, Восставший в Мощи. Ты нарушил Замысел, ты заставил их отвергнуть наследие Эрухини, то, что даровано было им Единым; но ныне уничтожена грешная плоть, и души их очистятся, и чистыми предстанут перед Творцом; так исцелено будет зло твое, что принес ты в мир. Ибо дурную траву рвут с корнем, и с корнем должно вырвать зло и ложь из душ Эрухини.

Казалось, заклятое железо Ангайнор не выдержит — так сильно он натянул цепь.

— Они ведь — живые!.. Народ мой, ученики мои… дети мои, — его голос сорвался.

Велика же гордыня твоя, ежели ныне ты оспариваешь у Отца творения Его, Восставший в Мощи. Но нам дана сила смирить ее. Такова воля Единого.

Он жесток! Жесток и слеп, ваш Единый!

Злоба неправедная говорит твоими устами. Ибо Он всеблаг; единым словом сотворивший мир, единым словом мог Он и уничтожить его, увидев, что искажен Замысел…

Ложь! Не один он творил мир, и недостанет у него сил уничтожить то, что было создано всеми Айнур!

…но Он справедлив: желая покарать немногих, лишь на них обрушил Он свою кару. Мы же были орудием в руке Его.

Справедлив?.. — Больным изломом взметнулись крылья, он стремительно повернулся, обратив к безмолвным статуям на высоких тронах слепое лицо; яростное пламя полыхнуло в зрачках. — Справедлив? Так смотрите же на свою справедливость!..

…Вздох, похожий на стон: колыхнулась призрачная вуаль, скрыв не лик — лицо Той-Что-в-Тени; взметнулись узкие руки к вискам — покачнулся, словно от удара, Ткущий-Видения; заслоняя глаза от жгучего света прозрачными пальцами, склонила голову Дарующая Покой; сгорбившись, застыл на высоком троне Великий Кузнец; немой ужас в зрачках Дарящей-Жизнь.

Опустил веки, замер в каменной неподвижности Владыка Судеб.

Воистину велика сила твоя, Восставший в Мощи: даже здесь, в Круге Великих сумел заронить ты семя розни. Но Единый милосерден; и те, что обмануты были тобой, прощены будут, если сотворят они достойный плод покаяния.

Что?.. — хрипло выдохнул он.

…Их ввели в Круг Судей.


За единственный миг — краткое мгновение — он успевает увидеть — услышать — запомнить все.

Гэлеон и Иэрне: девушка пытается запахнуть рассеченную одежду на груди — так неудобно со скованными руками, мешает короткая цепь… Мастер прижимает свою нареченную к себе; она — в кольце его скованных рук. Вместе.

Къертир, Книжник — позади них — бережно, так бережно поддерживает за плечи Айлэмэ: невероятно юная, надломленное деревце, льняные волосы падают на лицо — и нет уже сил поднять руку, поправить шелковистые пряди… Знаю, все знаю — что говорил ей, как утешал — и она знает, что это ложь, но так хотелось — хоть капли света и нежности, а Эллери любят единожды в жизни, как же больно тебе было, девочка, как же одиноко и страшно, если ты смогла — заставила себя поверить в милосердную эту ложь…

Къелло, Видящий. Едва держится на ногах, и упал бы, если бы не Айто и Тъелль — губы, синевато-бледные, шепчут, шепчут, шепчут имена — нет, не ранен, ни царапины, но не закроешь ведь душу, и стынет в глазах без-надеждная смертная тоска — нас больше нет.

Тъелль Гэлтааль, Звездная волна, белая пена на бледном золоте влажного песка, солоноватый ветер, поющий в скалах, и крик чайки -

«Я подумал — если построить большую ладью, можно долго плыть, можно увидеть те земли, которые — там, на восходе. Айто сказал — надо попробовать. Мы и помощников нашли, только строить придется уже весной — до зимы не успеем, ведь урожай еще нужно собрать. Парусов надо больше — вот так… и вот так… как крылья, понимаешь?..»

Айто, солнечный сокол, червонное золото и дерзкая прозрачная голубизна глаз, танцующий-с-мечами, къер'тайэ — полет стрелы, звон натянутой тетивы -

"Она будет легкой, как чайка, эта ладья. Из илтари — из серебряного дерева: Алтэйо сказал, оно лучше всего подойдет, он слушал разные деревья… Она будет петь…"

Гэллорн, Звездного древа — ветвь, золотистые цветы къаль, мягкое серебро листьев, кружево тонких стеблей… Напряженное лицо — словно вслушивается во что-то, и с каждым мгновением все сильнее — растерянность, болезненное недоумение. Впервые он звал — а земля не откликнулась ему, как это бывало всегда; он звал, но деревья не отозвались, и в шорохе листьев не было слов, не было смысла.

«…я понял — деревья умеют улыбаться, я видел…»

Сээйтор — ночной взгляд, обращенный в себя, узкое смуглое лицо, черные в синеву тяжелые пряди волос.

«…ни о чем не думал, просто лежал, закрыв глаза, и мне казалось — надо мной медленно течет морская вода, золотисто-зеленая, прозрачная, пронизанная солнцем… И я понял — это и есть Время. Время горьковато-соленое на вкус…»

Гэлтайр, Звездочет — лиловые ласковые сумерки, прозрачная дымка тумана, звенящие нити дождя, тихая печальная улыбка первой звезды.

"Я поднялся на ту вершину — помнишь, ты говорил ?— Дар-айри. Я стоял и смотрел в небо, и звезды были близко, они падали в меня, и я летел к ним, и они пели… Я не выдумываю, это правда!"

Халтор, Целитель — яркие глаза, не голубые, не синие — как луговой цветок, как высокое летнее небо… крошечная точка зрачка, заострившееся лицо, зубы стиснуты — я еще нужен, я еще могу помочь… Черная кожаная безрукавка распахнута, рубахи под ней нет — разорвал на повязки.

«Я не знаю, как это получается. Держу в руках стебель травы — и понимаю, что она может лечить раны. А как — нужно понять. Я лучше понимаю ночные травы — ночью ничто не мешает слушать…»

Солльх, Помнящий — имя вереска, память вереска, невесомое кружево паутины — прозрачная глубина темно-серых глаз, серебрящиеся темные волосы слиплись от крови — я должен видеть это, я должен помнить это, я должен понять…

Исххэ — шелковые ночные травы, тепло маленьких ладоней, непроглядная бархатная чернота взгляда — обморочная; руками прикрывает живот, словно это еще нужно, словно может еще что-то быть — маленький мой, желанный, йолло-айолли-йорро, петь бы колыбельные песни, убаюкивать, нашептывать сказки — не будет ничего — не будет — никогда…

Таннар, Кузнец — сталь клинка, закаленная в лунных лучах, темная медь взгляда… Обручились зимой — а где зимой возьмешь цветы? — но в свадебном уборе переплелись медные дубовые листья и червонные резные листья бересклета, и солнечно-золотые лайни — последний дар осени. Последняя свадьба.

Льолль — шепот звезд, шепот струн, негромкий голос — жемчужины слов на тонкой серебряной нити мелодии — тилле ах-эннэ иэрни-сэйти омм ваирэ алей, жемчужные капли первого дождя на тонких вишневых ветвях, горчащие песни юного ветра… Серые в синеву глаза — пустые, горькие, известковая ломкая бледность лица. Прижимает к груди искалеченную руку. Левую.

Хэлгалль, Мастер Поющего Дерева, сам похожий на юное деревце в золоте осенней листвы, — тот, что создавал лютни из серебряного дерева — льолль, и маленькие льалль, говорящие словами осоки и вереска, и звонкие, тревожащие душу девятиструнные къеллинн Странников; низко поющие бархатными голосами арфы-хаарнэлл, и таийаль с серебряными колокольцами; флейты-хэа , вздох ветра, и певучие многоствольные флейты-лиийе ; и суула, тростниковые свирели — шорох озерных трав…

Ахтэнэр, Художник, мастер витражей — черные горячечные звезды глаз, черные с отливом в огонь волосы… Прозрачные картины в окнах, наполненные солнцем, — медвяные травы и огненные цветы лайни, и золотые резные листья кленов, невиданные птицы, кружево вишневых ветвей…

Алтэйо, лисенок, шорох леса: уже не сознает, где он, что с ним — золотисто-карие миндалевидные глаза смотрят бессмысленно, по лицу пробегает судорога.

Лээнно, Сплетающий Чары — бессильно вздрагивают прозрачные пальцы, ткавшие паутинные гобелены видений. Пытался — заслонить от яви, но искристое кружево звезд рассыпалось алмазными острыми осколками, ранит руки.

Айкъоно, Странник — темно-карие глаза, рыжеватые волосы — ржаной хлеб пути, песня пути, душа, распахнутая, как ладони — небу, бредящий-дорогой…

Гэллайо, ученик Сказителя Айолло — серебряный ковыльный стебель, опаловая туманная дымка над заводью, вересковое вечернее небо.

"Расскажи, как это — летать ?И почему Эрэ нас не создал крылатыми? Я хочу придумать так, чтобы все летали. Как ты…"

Травы ветра, травы ночи, звездные птицы…

Живые отражения безжизненных ликов Изначальных.


Мелькор прохрипел: «Не надо!..» — и рухнул на колени, протянув к Великим скованные руки беспомощным отчаянным жестом мольбы.

— Пощадите их! Я в ответе за все, я! Я заставил их повиноваться мне, я вел их: делайте со мной что хотите, но пощадите их! Я умоляю…

…Они жались друг к другу — растерянные, полуослепшие, не понимая, не в силах понять, что происходит, почему Учитель вдруг упал на колени, чему в ответ почти неузнаваемый сорванный голос произносит — да…

А Он уже не слышал ни мыслей Великих, ни своих слов — только твердил: «Да… да…» Да, Илуватар — единственный Творец; да, иные миры — ложь; да, за гранью Арды — только пустота и тьма; да, он, Мелькор, ничего не видел в Пустоте; да, он исказил замысел Творения; да, он умел только разрушать; да, он ненавидел все живущее; да, он привел в мир смерть; да, звезды — творение Варды, да, да, да…

— Что он говорит… — без голоса простонал Видящий. — Небо, что он говорит…

Из слепящего сияния — величественный мертвяще-спокойный голос:

— Пусть… слышат… все. Говори.

— Я… отрекаюсь. Я… признаюсь, что… лгал… пощадите… — стоном сквозь зубы; тяжелые черные волосы волной скрыли лицо.

— Ныне… слышали вы… тот, кто вел вас путем лжи… отрекся… от деяний своих, — медленными хрустальными каплями падают слова. — Отрекитесь же… и вы… от пути неправедного… и в милосердии своем… Единый… дарует вам… прощение.

— Иймэ! — выдохнул Гэлеон; и, беспомощно, с болью непонимания: — Тано… Алла эл'кэннайнэ-тэи, Тано?

Зачем ты говорил это, Учитель?..

Он не успел ответить.

Если искренним было раскаяние твое, Восставший в Мощи, должно тебе ныне своею рукой вырвать ростки неправды, взращенные тобой. Те, что отвергли милость Единого, должны умереть. И да будет это во искупление вины твоей, дабы стал ты свободен и равен нам.

Нет! — яростно, рывком поднимаясь с колен.

— Айа ат-тэи, Тано?..

Из вихря темного пламени взгляд — ожогом раскаленного железа:

— Они назначили цену моей свободы. Вашу кровь.

— Мы ведь все равно не сможем жить… — прошептала Айлэмэ.

Кажется, он не услышал — только скованные руки дрогнули. Развернувшись к Королю Мира, бешено:

— Энгъе!..

И, снова обращаясь к Эллери, неожиданно глубоким и ясным голосом:

— Я отрекся от себя, надеясь этим спасти вас. Единственный раз — здесь, в Круге Судей — я солгал. И только в этом раскаиваюсь. Простите меня.

— Ала, — тихо вымолвил Гэлеон, склоняя голову. — Я понял.

И — звенящей струной:

— Не надо больше. Учитель! Они не знают сострадания. Они…

Тяжелый удар бросил его на белые плиты. Оглушительная тишина.


И вновь заговорил Король Мира:

— Что должно сделать с теми, кто отверг Единого и встал на сторону Врага? Что сделаем мы тем, кто хотел погибели вашей, о Дети Единого?

Молчали Великие. Молчали майяр. Молчали предводители Элдар. Но внезапно Финве шагнул вперед; глаза его горели, а ясный напряженный голос звучал почти вдохновенно:

— Дозволь мне сказать слово, о Манве Сулимо, Король Мира, повелитель небесных сфер! Самой суровой кары достойны отступники, и никакое наказание не будет слишком жестоким для них. Должно Великим забыть о бесконечном милосердии своем в этот час, и да свершится воля Единого!

Манве согласно кивнул и молвил:

— Ныне возвещаю я слова Единого, что рек он мне, и хочу я, чтобы все слышали их: дурная трава должна быть вырвана с корнем. Велика милость Единого, но страшен Его гнев. Так пусть орудием гнева Его станут Валар.

Стиснув зубы, Мелькор встал рядом со своими учениками. Он слушал слова приговора молча. Не проронив ни слова.

— …И будут они пребывать в Чертогах Мандос, покуда не очистятся их души от зла, покуда не узрят они всей меры греха своего, пока не примут Исцеление…

И тут они засмеялись. Осужденные на смерть и обреченный жить — они хохотали в лицо властителям судеб Арды, кашляя от забивающейся в легкие режущей пыли, утирая полуослепшие глаза; в последние минуты — вместе они смеялись над Великими, не сумевшими предусмотреть такой простой вещи — искренне, от души, как только люди и могут смеяться над не знающими смерти богами.

— Но мы — Люди! — крикнул Гэлеон; юношески дерзкий голос прозвенел серебром. — Мы свободны, у вас нет силы удержать фааэй!

Обернулся к Мелькору, взглянул пристально:

— Да, Учитель?

— Уведите их! — приказал Король Мира.


…Оковы рукам — черные распятия на ослепительной алмазно-снежной белизне Таникветил: дурную траву рвут с корнем. Но Изначальные не дадут легкой смерти отступникам. Не жестокость: Всеблагой Отец все еще ждет, и ждут Его Сотворенные. Ждут только слова — одного слова покаяния…

За которым наступит забвение..

Исцеление.

Они ждут…


… — Не смотри, — прохрипел Гэлеон. — Не надо, умоляю тебя…

Иэрне закусила губу и опустила голову, разодранная одежда обнажала грудь, рассеченную алой полосой сверху вниз. Видеть это было мучительнее всего, и он стискивал зубы от бессилия.

Только когда огромный орел стремительно ринулся вниз, на Иэрне, Гэлеон закричал. Все его тело напряглось, словно он хотел вырваться, броситься к ней… Он не понимал, что произошло; грозовая тень коснулась Танцующей-с-Луной, увлекая ее… куда? Она не шевелилась. Гэлеону казалось, что там, под разодранной черной одеждой, другая — ярко-алая, зловеще красивая. Он подумал — Иэрне уже умерла, но внезапно она приподняла голову, и он еще раз увидел ее лицо. Губы беззвучно шевельнулись, но Гэлеон понял.

Голова Танцующей-с-Луной бессильно упала на грудь.

«…Я подожду тебя…»

Тебе не придется ждать, долетел голос — мертвым шепотом песка. Никому не придется…


…Он стоял и смотрел. Нет, никто не держал его — но он не отводил взгляда. Не мог закрыть глаз. И когда когти орла рванули шею Иэрне, Намо увидел — багряный жгучий смерч рванулся в небо, закружился вокруг Крылатого — едва различим в бешеной пляске пламени был Отступник, и только видно было, как он поднимает скованные руки ладонями вверх…

Мир замер.

Пурпурное пламя застыло — и вдруг, словно треснувшее стекло, рассыпалось режущими осколками, рубиновой пылью, каплями крови, застывавшей на одеждах Великих.

Намо тряхнул головой, отгоняя наваждение. И, словно почувствовав это. Отступник обернулся.

Волосы его были — белее снегов Таникветил. И, на миг взглянув в его невидящие, мертво расширенные глаза, Намо понял, что произошло.


…Потом найдется, может быть, кто-то, кто спросит — если ты от начала мог сделать это, почему же ты медлил, почему не дал своим ученикам скорую смерть без мучений, зачем продлил их предсмертие?

Я не отвечу.

Пусть ответит кто-нибудь другой.

Кто сумел сделать такое сразу.

Сумел убить ребенка, который только что стоял рядом, говорил, смеялся — жил…

Сразу.

Без колебаний.

Я — не смог…

Загрузка...