Чемпионат

— Может, потому, что там всё время как-то неспокойно?

— А то у нас последние лет сто есть места «спокойные»! — взмахнул рукой Юра. — Да что там сто! Тысячелетия! Просто последние века народец как-то размножился сильно, да поплотнее заселился. И если раньше тишину и покой можно было найти в девственных лесах да на тихих речках, то сейчас нужно в жерло вулкана за этим лезть.

— Бобрик, я ужасно голодная. Давай, на кухню нашу дискуссию переместим.

— Идёт, — он пошёл закруглять свой сеанс.

Лера, одомашнившись, пришла кашеварить. Привлекла к этому процессу и мужа, подсовывая ему какие-то ингредиенты, с указанием что резать, а что тереть.

За короткое время настрогали какой-то совсем незимний зелёный салат, образовались какие-то сыры, а в печке запекался картофель в мундире, предназначенный для пюре.

— Есть не хотел, а сейчас сглатываю голодную слюну, — Юра в нетерпении схватил солёный огурчик и смачно захрустел. — Алкоголики бы дружно бы дополнили бы картину запотевшим пузырём, оправдав бы «эстетическим чувством».

— Так! Ты хватит там трескать без меня, — Лера сунула мужу посуду с дымящейся картошкой в кожуре. — Мни!

Они ели молча, лишь хрустя едой. Из колонок тихонько подвывал Том Йорк.

— Вкусно! — отвалился Юра, прихлёбывая тёплый, только что сваренный морс. — А где ты взяла клюкву?

— Это брусника вообще-то. Если бы ты почаще бывал в магазине, ты бы знал, что там продаются замороженные ягоды.

— Так я ж хожу! — взвился Юра.

— Ходишь-ходишь. Я пошутила. Но вот что там есть, кроме того, чего тебе нужно ты вряд ли замечаешь. Весь в думах о своей географии, — несколько наигранно ревниво заметила Лера.

— Ну, на первом месте в моей голове всё же ты, — Юра поластился к жене.

— Подхалим, — отрезала Лера. — Так что там с завтрашней игрой? Получилось наладить чего-нибудь? И чего это ты полез всё-таки в Среднюю Азию, а не в древний, скажем, Египет, что географически объяснимо?

Юра, поблагодарив за вкусный ужин, пристроился мыть посуду.

— Да тема Древнего Египта настолько затаскана, что стала для меня несколько пошловатой. И мой геоноут, если честно, не очень справляется с такими местами в истории Планеты.

— Какими «такими»?

— Ну, загадочными, что ли… Спекуляций много развелось, инопланетяне, исчезнувшие могучие цивилизации… И тоже какую-то пургу казать начинает.

— Так, насколько я понимаю, в истории любого народа, страны, континента можно выдумать и сложить новую конструкцию историческую. То есть свойственно всем и вся. Разве нет?

— Да конечно, конечно, это так. История наука неточная, как повернуть выгодно тому или иному, так он её и поворачивает, коверкает и переиначивает. Археология, лингвистика, логика и ДНК-генеалогия при всём желании точного результата не дадут. А желания очень разные имеются. Оттого и спекуляции.

— Тогда чего ж тебе не нравятся всякие «исчезнувшие цивилизации» и альтернативные истории? Если уж это, по твоим словам, всё равно неизбежно.

— Ну, я тебе толкую про детали. Детали могут трактоваться в ту или иную сторону. Но вот когда начинают открывать «сенсации» или вот, например, свежая теория о зарождении цивилизации в Америке. Что, мол, они сюда всё притащили, в том числе и пирамиды. То есть эдакое переворачивание всей картины развития человечества, принятое в фундаментальных трудах.

— О! Я что-то не слышала. Хейердал, наверное, переворачивается.

— Да, и не только он. Вот я про что и говорю, что, пользуясь некоторыми нестыковками, натянутыми объяснениями, такие вот «альтернативщики» привязываются к мелочами и начинают вытягивать из этого вязкие теории. Не стремясь получить общую картину Мира. По мне это мелочно и погоня за сенсацией. Что всегда «хавалось» народом с особым аппетитом. Вот поэтому я в историю Нижнего Нила и не люблю лезть.

— Ну а когда ты там бываешь, «дыхание веков» чувствуешь? Потому что я там чувствую лишь запустение, разорение и пыльную жару с ветром. Несмотря на их небоскрёбы сейчас.

— Да как-то непонятно я себя там чувствую — с одной стороны, интересно, как сочетается в этих по-прежнему диких людях пассионарность и нежелание трудиться, с другой, за этим интересом совершенно не думается, что здесь было и как существовало тысячелетия назад. Слишком заретушировано современностью. Очень уж толстый слой пыли. Даже на тех же Пирамидах. Там чуть ли не лифт наверх примастырили и «Макдональдс» воткнули почти у подножия.

— Да, меня это тоже покоробило.

— Так что я не сильно люблю выезды в Александрию. Вот когда Иран играл, было поинтереснее. Ну, ты же помнишь, ты тогда ездила раза два с нами. Мы как-то с тобой прихватили ещё несколько дней после матча.

— Там было интересно. Ещё, по-моему, ноябрь был, было нежарко.

— Ага, горы уже были заснежены, и ещё там были очень вкусные помидоры.

— Всё с тобой ясно, мой славный Бобрик. О! И всю посуду перемыл, — Лера подошла сзади и обняла мужа.

— Но, в общем, надо задуматься о том, чтобы в геоноуте вот этот момент в порядок привести. А для этого придётся нам вновь поездить, — Юра в объятиях жены был задумчив.

— Ты же хотел на Алтай, к родителям. После завершения «московитских» дел?

— Хотел. И хочу. Так оттуда и будем выбираться. Средства изыщем.

— Как скажешь. Я уже двадцать лет за тобой…

— Почти всегда…

— Почти. Но про тот пропуск, думаю, ни тебе, ни мне душу бередить вновь не нужно.

— Не нужно, — Юра обернулся и, выбравшись из цепких объятий Леры, сграбастал её сам. — Ладно, завтра всё же рано вставать. Поедешь с нами?

— Посмотрим. Дел много.

— Когда же ты собралась смотреть? В девять утра самолёт.

— Вот будешь с утра вставать, тогда и посмотрим.

С утра же Лера, сладко посапывая, проигнорировала писк будильника и сборы Юры.

— И правильно, поспи лучше. Завтра увидимся, — он приник на мгновение к лежащей не на подушке кисти. Лера что-то пробурчала во сне и перевернулась, закутываясь в одеяло. Юра улыбнулся — она любила свёртываться клубочком. «Кошка», — подумал он.

Густые сумерки сопроводили взлёт их самолёта, и они понеслись на юг, на очередную игру Чемпионата. С «Халифатом» из Арабии. В самолёте большинство ребят принялись досыпать короткую ночь, Юра уткнулся в свой геоноут, Проскурин всё решал какие-то недодуманные мелочи.

Декабрьская Африка была суха, пыльна и ветрена. На контрасте с Москвой показалось жарко, однако потом пронизывающий сирокко сдул все эти неполные двадцать градусов, и хотелось кутаться в воротники курток. Бывший «Борг Эль Араб» находился в пригороде столицы Халифата (собственно, внутри Арабского Халифата город уже несколько лет назывался Ракота, но вот международного признания название пока не получило, по старинке везде писали Александрия), недалеко от аэропорта.

— Да, ребятки, сам город не повидаете даже из автобуса. Да и нечего там глядеть, как мне кажется, — пространно заметил Юра.

— Да, пилим прямо на стадион, здесь рядом. Слушай, эта пылища везде проникает. Надеюсь, на поле хоть не будет песка.

— А что? Поиграем в пляжник, — Юра был настроен благодушно лишь по привычке, как всегда на выездах, начал скучать по Лере.

Автобус встречали, но других признаков предстоящей игры они не наблюдали. Для этого и был вынесен стадион в пригород. До матча было ещё несколько часов, и народ, согласно обычаям, не торопился и никуда не спешил.

На стадионе внутри чаши ветра не было, и они ощутили палящее солнце.

— Хорошо, что вечером играем, уже оно зайдёт, — заметил Юра, сразу вспотевший даже от лёгкой разминки. — Глядишь, ещё и замёрзнем.

— Бегать будете, чтобы не замёрзнуть, — Проскурин слегка нервничал, пытаясь «надышаться перед смертью», всё просчитывал в уме разные варианты.

Оставался ровно час, а по-прежнему никакого заметного движения около стадиона не намечалось.

— Однако, они хорошенько зазнались. Ганжа постарался, — Юра был доволен. — Но всё-таки неплохо было бы появиться хотя бы команде.

И, согласно его словам, послышался шум. «Халифат» ехал в открытом автобусе, а за ним огромной свитой на разных транспортах следовали болельщики громкой толпой. На низкой высоте пикировали многочисленные мобили. Стадион практически мгновенно набился, заполнив гвалтом тысяч глоток предшествующую тишину.

— Вот! Так-то будет поинтереснее, — Юра, оглядываясь, потирал руки. «Московии» надоело сидеть в помещении, и игроки продолжали вяло разминаться возле скамейки запасных. Люденов прошивали — Валентин всё же внёс какие-то изменения в прошивку в последний момент; ребята из запаса пинали друг другу мяч, Юра с Ребровым тренировали рывки. Рома на этот раз оставался на скамейке запасных — его выход планировался во втором тайме.

Напряжение, нарастая, прорвалось со стартовым свистком. На табло горели невесёлые «2:0» в пользу хозяев. И это преимущество будто было отражено на довольных усатых лицах игроков «Халифата». Они приготовились, не спеша, отбиваться, всё же уделив внимание, двойке «Московии». И были заметно удивлены тем, что эта двойка работала в центре поля, не сильно приближаясь к штрафной. Побегав с Ребровым и Бобровым минут пятнадцать, убедившись в их «кроткости», они по-восточному потеряли интерес и стали присматривать за ними, спустя рукава. Игра была размеренной, вязкой и нудной.

— Юр, что-то совсем вяло, нужно активизироваться. Они уже более чем усыплены. Как бы и нам в спячку не впасть, — крикнул Проскурин кидавшему мяч из-за боковой рядом с ним Борову. Тот кивнул.

И стало заметно, как он начал подгонять ударную четвёрку люденов на ворота хозяев. Те, почувствовав, наконец, ощутимое давление, оживились. Стало больше борьбы, однако разума не прибавилось. Что-то не ладилось у московитских люденов с организацией. Всё затыкалось на третьем-четвёртом пасе. Ближе к концу тайма посыпались удары, до стража ворот, правда, мяч долетали нечасто, да и то как-то вяло.

Так на перерыв и ушли, не поколебав исходного счёта. Гандикап сохранился.

— Фигово как-то ковырялись, план не сильно сработал, — огорчённо буркнул Ребров, входя в раздевалку.

— Не боись, Лёшка, — успокоительно начал Юра, — всё-таки программу-минимум сделали: хорошенько их помотали, в то же время они так и остались в своём благодушном «ужепобедившем» настроении. Сейчас ребята ещё выйдут, закружим, завьюжим. Да, Валентин Анатольевич?

— Ребята готовятся; сразу троих не буду выпускать, по пять минут интервалы сделаем. А то уж слишком будет бросаться в глаза.

— Ага, хорошо, — Юра вытянулся на массажном столе и прикрыл глаза, Шангрилу мял его ноги.

— Юра, ты там не засни! — окликнул его Проскурин.

— Ну, Анатолич, ну! Я ж так расслабляюсь в перерывах последние лет пять.

— Просто сравниваю тебя с Лёшкой, — Валентин кивнул на Реброва, сжавшегося пружиной и рвущегося на второй тайм.

— Ладно, наверное, пора уже. Пойдёмте, парни. Пора забивать, — последнее Юра адресовал больше люденам, стремясь их активизировать. Поднявшись, он зацокал бутсами по линованному полу.

И с началом второго тайма «Московия» начала постепенные перестроения. Четвёрка нападающих люденов преобразовалась в тройку полузащитников от обороны, вычищающих и подбирающих всё, что выпадало после действий ударной тройки. А впереди наводили шороху Ребров и Васильев, которых чуть сзади поддерживал Бобров. И уже до второй замены «Московия» забила гол. Юра, продравшись по обочине штрафной, упёрся почти в лицевую и, падая, затираемый «усатыми», откинул мяч назад. А там набегал Рома, который и вонзил могучим ударом мяч в угол ворот. Вполне себе сносная комбинация и трудовой гол состоялся.

Арабы, тем не менее, не сильно занервничали, да и тренер их не сильно заволновался. «Не, Ганжа славно поработал, славно, они же мёртвые!» — похвалил мысленно друга и его работу Юра, оглядываясь на по-прежнему вальяжных соперников.

— Анатолич, давай замену после второго мяча? — возвращаясь на свою половину, крикнул Юра главному тренеру. Тот поднял большой палец, хотя в глазах скакали огоньки тревоги.

Тревожиться, однако, не стоило. К необъяснимой, казалось бы, успокоенности «Халифата» добавилась уже и усталость — всё же людены в первом тайме их хорошо измотали — и Рома Васильев, получая просторы, проскакивая плохо сопротивляющихся защитников, развлекался вовсю. Вскоре уже сам выступил ассистентом — выбежав один на один с вратарём, он, не жадничая, переадресовал мяч Реброву. 2:2.

Тут, наконец, арабы зашевелились. Трибуны, взволнованные, погнали своих вперёд. Оставалось ещё полчаса игры, и ничего ещё ясно не было. Несмотря на усталость, яростные болельщики разжигали буйство игроков и те мощными валами стали прессовать «московитов», всё ближе прижимая их к воротам. Юра стал сигнализировать Проскурину о замене. Людены не были запрограммированы на игру от обороны и контратаки, «Московия» держалась со скрипом. Но всё же они не успели замениться, «Халифат» забил.

— Зря они это сделали, — отдуваясь, обронил Бобров. — Себе же во вред.

— Думаешь? — сверкнул глазами Лёша.

— Да, смотри, они ж из последних сил пыжились сейчас, на эмоциях выдавили из себя голик, теперь обратно, праздновать победу, не дожидаясь конца. Они попались на ловушку Ганжи. Ладно, давайте сейчас ещё немножко им подыграем, а потом минут за двадцать нужно, как минимум, две штуки положить. Собрались, тряпки! — уже более грозно прикрикнул капитан.

И они собрались. Теперь уже два активных края, в центре Ребров с Васильевым, Бобров оттянулся ещё чуть назад, а совсем позади, чуть в отдалении от защиты, маячил люден. Юра, уже несильно лез вперёд, отгружая длинные передачи вперёд на ход шустрым краям. Редкие выпады затухающего «Халифата» он раскусывал и с помощью людена отбирал мячи, вновь и вновь загружая резвящихся впереди юнцов.

А те довольно быстро перевыполнили план, заколотив три мяча. Накидали бы и ещё, да время иссякло. В конце игры арабы были обессилены и их не хватило даже на подобие навала. Болельщики, оглушительно свистя, в бешеном разочаровании покидали трибуны.

— Наверное, погромы будут у них тут, — в раздевалке прокомментировал Юра конец игры. — Тут так всегда, когда дома проиграют, что бывает, в общем-то, нечасто. А сегодня, стараниями Ганжи, надежды на победу были особенно сильны.

— Да, теперь, главное, отсюда вовремя свалить, — согласился Проскурин.

И тут в раздевалку ворвалась Лера.

Но пока Бобров добирался до дома, в эти ничтожные сорок минут, события поскакали арабским скакуном, задевая и вовлекая в круговерть всё вокруг. В офис «Московии» мигом пришла бумага о возможной дисквалификации команды, о вынесении этого вопроса на внеочередном заседании руководства. В Санкт-Петербурге же многочисленные толпы, насмотревшись на позор на огромном экране пошли громить всё что-либо «москальское», выдвигая сепаратистские лозунги наряду с футбольно-хамскими.

Лера же встретила его округлившимися глазами:

— И что теперь?

— Что теперь? — Юра сразу проникся её волнением. — Что случилось?

— Сказали, дисквалифицировали «Московию» и на год в ПреЧемпионат.

— Вот это номер! — Юра присел от неожиданности. — Даже я со своим «паникёрством» не добежал и не успел. — Только сейчас он обратил внимание на телефон, разбухший от непринятых вызовов и кучи СМС. — Ф-фух! Ладно, сейчас остыну. — Он обнял жену, и они постояли, покачиваясь в такт невесёлым мыслям.

— Мальчики только заснули, я заглянула в компьютер, а там только об этом и кричат.

— Да, шустро они. Мы закончили, обсудили сложную ситуацию с Тимуром, вызвали Серёгу, и я поехал домой. И вот, видишь, как всё быстро.

— Ещё говорят про волнения в Санкт-Петербурге, пишут, что сформировано там уже правительство и готовится отделение.

— Обалдеть, как маховик мгновенно скорость набирает, — только помотал головой Юра. — Пойду на пацанов погляжу. А потом уж тогда названивать Тимуру. Наверное, придётся ехать назад.

— Сходи.

Юра полюбил вечерами глядеть на сыновей, когда они спали, раскидав свои крошечные ручки и ножки. Сразу накрывало тёплой волной нежности и спокойствия. Он знал, что эти два маленьких существа не только ответственность и долг их вырастить, оберечь от опасностей, но и тот надёжный тыл, наряду с Лерой, в котором он может быть уверен. Эта та почва под ногами, которая будет держать его в тряские моменты. Всё остальное начинало казаться суетой, мелочами. «Вот они, сопят в четыре дырочки, мои главные цели».

Лера, незаметно подойдя, прижала голову сидевшего мужа к себе.

— Лерусь, ну когда такое двойное чудо есть, то разве другое имеет значение? Ради них же всё пройдём и везде прорвёмся.

Лера промолчала, лишь поцеловала мужа в макушку.

— Ладно, пойду узнавать подробности.

А подробности не радовали. Всё подтверждалось. Ганжа басовито матерился, Тимур цедил сквозь зубы проклятия, а неприятности обретали реальные черты и расползались заразной опухолью. На следующий же день Руководство распространило сообщение об изгнании клуба из Москвы в низшую Лигу Чемпионата — ПреЧемпионат. Все результаты аннулировались, засчитывалось поражение «0:3». В Руководстве такому решению пытался противостоять лишь Президент — Эрик Кантона. Что позже вышло боком и ему.

На Тимура свалилось сразу огромный ворох бюрократических дел. Какую-то часть он спихнул на «Возрождение», что-то разгребал Ганжа. Главная сложность была в сохранении Команды. Разочарование и возмущение были настолько велики, что распад грозил и нависал неумолимо. Но с подачи Боброва за несколько дней разработали концепцию, банально названную «Феникс». Идея была проста — воспользоваться несправедливым изгнанием для ещё большего напора своей главной линии. Подключили Лилю и Леру, которые эмоциональными речами заразили молодёжь команды новой задачей, убеждая их не уходить. А желание уйти у многих было велико — такое крушение надежд, удар по самолюбию не прошли бесследно. И двое ребят покинули всё-таки клуб — и ушли из футбола насовсем. Одного лишь переманили амбициозным предложением в английскую команду. Такие, в общем-то, небольшие потери были несомненной удачей — костяк сохранили, развала не допустили.

А вот дальнейшего развала Российской Республики избежать не удалось. Взбудораженный Северо-Запад ощетинился угрозами и безапелляционными требованиями. Открытых военных конфликтов удалось избежать — в стране сквозила усталость от бесконечных пертурбаций. Власти отпустили новую страну восвояси.

Зима накручивала обороты, первый Чемпионат завершился. В отсутствии «Московии» «Британика», не получив в последние три тура серьёзных соперников и получив, в свою очередь, технические «три-ноль», стала Чемпионом. Тем не менее, скандал с «Московией» затмил в обсуждениях даже итоги соревнований. Ведь за простой футбольной дисквалификацией тянулся широкий шлейф социальных и политических потрясений…

До Нового Года «Московия» утрясала своё низвержение, после, до весны вновь вживалась в роль дебютанта. Изгнание клуба в ПреЧемпионат послужило на руку популярности второй по значимости Мировой Лиге, к самой же «Московии» интерес, как ни странно, оставался на высочайшем уровне.

Отделение Северо-Западной Республики дало новый толчок к размежеванию в Европе. Во Франции образовалась Галлия, в Испании — Каталония, наконец, самоопределилась страна Басков. Соединённые Штаты Америки бурлили подобными же настроениями, но до реальности отделение пока не доходило. Канада хирела в туманной задумчивости.

А вот Восток продолжал крепнуть. Арабский Халифат, наливаясь нефтью, бряцал оружием и не стеснялся некоторых внутренних волнений. Они как-то мирно соседствовали с турками, которые, подмяв Азербайджан, Южную Болгарию и Грецию, набухали силой. Израиль застыл на перепутье — внутренние и внешние силы тяготели к полной арабизации, иудеи же разбегались вновь, как и тысячи лет назад. Мир опять бурлил, отфыркиваясь мелкими плевками конфликтов и восстаний. Чемпионат, однако же, на общем шатком фоне мировых потрясений обретал силу и мощь.

После осеннего скандала, покатилась под гору власть Кантона и вскоре после Нового Года он был не переизбран на внеочередных выборах Руководством. Робкие объединительные идеи, что пытался проповедовать Эрик, были окончательно порублены в щепы. Теперь старались извлечь максимальную выгоду из мельчания народов и государств, заставляя выплёскивать энергию на полях и трибунах. Рейтинги этих зрелищ взлетели до небес во всевозможных проявлениях. Чемпионат транслировали на больших экранах, в Интернете, в барах и кинотеатрах. Матчи тура обсасывались неделю до следующих игр. Смаковались не только голы, результаты и интриги. Из пальца высасывали ничтожнейшие подробности, распускали склоки об игроках, полоскали грязные скандалы. Словом, извлекали прибыли из всего, что могло хоть как-то…

«Московия» же весь 2023-ий год маялась в ПреЧемпионате. Даже не сказать, чтобы маялась — зимняя подготовка и нацеливание на срочное возвращение наверх сделали своё дело — играли они по-прежнему ярко. И несмотря на то, что более низкий уровень команды этой второй, по сути, Лиги пытались компенсировать жестокостью и подковёрными интригами, московиты штамповали победные результаты один за другим. Что давалось им непросто.

Над нивелированием махинаций, ставших для многих клубов профилирующим направлением, работала группа Ганжи. Работала удачно, но продыху не знала. Постоянно приходилось перехватывать клевету и гнусные обвинения, ловить в воздухе провокации и «подставы», раскрывать заговоры.

Самим же игрокам, во главе с Ларионовым очень сложно было удержать тот фирменный стиль игры. Конечно, они тоже нахватались жёсткости — с кем поведёшься… Но вот за проявление подлости или нечестной игры, игроков наказывали и проводили долгие воспитательные беседы. Усердствовало «Возрождение». Собственно, большинство игроков команды самолично тестируя себя на качество того или иного поступка, пыталось взглянуть глазами этого нравственного жандарма. Лиля Ахметдинова развернулась совершенно не по-женски. Лера же помогала ей, строча бесконечные воззвания и статьи.

Сложнее же всех было Боброву и Тимуру. Если второй без конца наталкивался на незримые преграды в верхах — становилось дурным правилом, затирать этих выскочек, то капитану «Московии» приходилось тащить всё более тяжелеющее бремя лидерства, пробивая авторитетом и популярностью бреши в искусственных препятствиях для команды. Он вёл за собой команду не только на поле, он являлся представителем той очищающей силы, что всё более обретала себя в центре русской земли. Что обращала свою длань в разные стороны, орошая добрым раненные разложением клочки Планеты. Отдохновение, как и прежде, он находил в любящей жене, родителях и стремительно подрастающих сыновьях.

Климат оставался неустойчивым, как и социальная жизнь на Земле. Возможно, природные катаклизмы и вели к взрывам и неурядицами в жизни цивилизации. Спекулянты вопили то по потепление, то про похолодание. Привычно пугали затоплением или оледенением. «Страшилки» ложились на действительную почву в виде непривычных погод и резких колебаний температуры. Где раньше была сушь, смачно поливало, великие реки же мелели, мерзлота таяла, а тропические деревья нередко накрывались неурочным снегом.

Весь год «Московия», несмотря на все препоны, несла свою уверенную игру в ПреЧемпионате. Игроки заметно повзрослели и «обросли мясом». «Московия», не потеряв своих лучших качеств, ажурной игры и комбинационного футбола, заметно заматерела, стала крепче станом и жёстче почерком. Прямым ходом команда держала курс на возвращение.

Летом между кругами соревнований был довольно заметный перерыв, и игроков Тимур отпустил на небольшие каникулы. Ларионов не препятствовал этому, хотя остальные команды использовали полуторамесячную паузу для тренировок и усилений игры. Тренер был уверен в своих подопечных, а также в поставленной игре. «А небольшой отдых и полная отключка от этой пахоты не повредит», — согласился он с Ахметдиновым.

Бобров с семьёй вопреки стандартным направлениям (пресловутое «неспокойно» было практически везде, поэтому ехали отдыхать на шаблонные моря-океаны) рванул на Иссык-Куль. На район, формально являвшийся по-прежнему территорией постепенно исчезающей Киргизии, наложили лапу далёкие канадцы, даром что сами дышали на ладан. Всё начиналось с добычи золота, затем была перехвачена военная база США в Манасе. И последние годы район вокруг Иссык-Куля со всеми его промышленными и рекреационными ресурсами контролировался Канадой. Небольшие вооружённые отряды быстро охолонули полуанархическое правительство, пресекли всякие банды и дали гарантии трудившимся людям. За всё это они безвозмездно добывали золото, заодно собирая небольшую мзду с туристических организаций и диких туристов.

— Нет, нужно всё-таки обратно русское сюда влияние, — вздыхал Юра, оглядывая красоты вокруг.

Они сняли маленький коттедж на берегу озера, среди абрикосовых и яблоневых деревьев. Через озеро неясно маячили белые шапки Кунгёй-Ала-Тоо, само озеро отрезало подножия гор противоположного берега скомканной лёгким ветром поверхностью.

— Юрка, как же тут красиво! Ты молодец, что сюда нас привёз, — Лера не обращала на привычную задумчивость мужа, ошарашенная красотой, озиралась вокруг. Мальчики жались к ногам родителей, тоже немного пришибленные грандиозностью пейзажей.

— Да, ты права, давай расположимся, разложимся, потом купаться. Да, пацанята? — Юра, опустившись, поднял сыновей на руки. Они, вцепившись ручонками в голову отца, довольно заверещали.

Потом они вылезли на горячий пляж, Лера заманчиво открытая телом в откровенном купальнике, намазывала малышей солнцезащитным кремом. Юра пошёл купаться.

Через час, накупавшиеся, разморённые тёплым солнцем, они тюленями нежились в робкой тени невысоких ив. Малыши копошились в песке, мелькая белыми панамками.

— Но мы не будем тут валяться целыми днями, у меня обширная программа.

— Ага, и мальчишек тоже будешь «облагораживать», наравне со мной? — Лера прищурилась словам мужа.

— Они у нас крепкие мальчуганы, им всё по плечу.

— Но не забывай, что у этих крепких мальчуганов есть не менее крепкая мать, которая не даст измываться над ними.

— Кто тут крепкий, говоришь? — Юра крест-накрест накрыл Леру собой, и они стали безудержно целоваться, невзирая на копошившихся рядом детей. Тем, правда, было совершенно всё равно, что происходит за их спиной — у них были интересные совочки, формочки и песочек.

— Озабоченный, — Лера, сделав над собой усилие, слегка отпихнула разгорячённого мужа. Тот, вскочив, подхватил близнецов под мышки с разбегу сиганул в слегка шебуршащиеся воды Иссык-Куля. — Бешеный, — улыбаясь, прокомментировала Лера довольные визги малышей.

— Иди сюда, — крикнул из воды Юра.

Они были настолько гармонично встроены в окружающие красоты, что становилось непонятно, как в мире существует какая-то неидеальность, откуда берутся вражды и раздоры, несущее разруху и несчастия. Все четверо были исключительно красивы в своей любви и радости. Красивы улыбками и смехом. Эта идеальность не была приторной или скучной, она была просто естественна, как цветущие маки на ниспадающих склонах Тянь-Шаня. Природа щедро намазала цветами здешние места — ослепительно белый снег граничил с красноватыми скалами, переходящими в изумрудные луга, внизу плескалось бирюзовое озеро. Копошащиеся в своих играх карапузы являлись необходимой частью этой райской картины. Вокруг них и кружилась вся отдыхательная жизнь Бобровых.

Их таскали за собой повсюду, максимально стараясь обезопасить их быт. Если, конечно, вообще, можно говорить про безопасность в горах для годовалых мальчуганов. Иные крутили пальцами у виска, Юра же был уверен в своей правоте и робкие попытки воспротивится таким испытаниями для сыновей рубил на корню.

Они ездили в ущелье Джеты-Огуз, забираясь под и на красные скалы, обрамлённые свежей зеленью; играли в прятки в «Долине сказок»; взбирались на перевал, откуда стекали воды Сырдарьи уже в другую, не иссыкульскую сторону. Поспевали абрикосы, черешни и вишни. Родители, удачно ограничивая приём витаминов малышами, сумели избежать пищевых отравлений. Мальчуганы зарумянились, ещё подросли и были озорны и веселы.

Но всё же они были разными. Андрейка больше бузил, неуклюже бегал (оба опережали принятые нормы взросления) и инициировал всякие подвижные игры; Никитка всё больше был задумчивым, в забавах брата занимал пассивную позицию, при этом был вполне улыбчив и дружелюбен. Он как бы был старше. Оба они обожали родителей и частенько визжали восторженно от огромного внимания, доставшегося от отца, в Москве бывшего не столь часто с ними. Лера их не баловала, и капризничали они совсем немного в основном из-за естественной конкуренции. Однако через обоюдное же обожание (родители — дети) и образовалось самое страшное для близнецов наказание. За прегрешения и проступки, их подвергали меньшему вниманию и отсутствию улыбок. Андрейка глотал слёзы, а Никита, как и в остальном, по-взрослому хмурился и удручённо бычился взглядом. Естественно, такое душераздирающее зрелище не могли долго выносить ни Лера, ни Юра. Вскоре им давалось прощение, но зарубки воспитания накладывали отпечаток на карапузов. С ними было просто. Родители радовались им, и всё получалось складно.

Юра заметно посвежел взглядом, в котором обычно громоздили тучи рабочих невзгод и политических неурядиц, что он близко воспринимал. Всё чаще он вспоминал многочисленные разговоры с отцом в юности. И вновь, и вновь убеждался в его правоте. Смотря, как ослепительно красивая жена возится в прибрежных волнах с чудесными мальчуганами, он чувствовал, как прочнее стоит на этой земле. Как внутри крепнет стержень. Уверенность в себе и правде, позволит ему дальше бурить эту пучину невзгод и неустройства жизни. Он понимал, что его сила не только для него и его близких. Он чувствовал, он знал, что должен нести эту силу вовне, раздавать людям, отдавать себя и им тоже…

В конце отдыха, загоревшие, налившиеся здоровьем они сидели вечером на веранде, наслаждаясь тихим закатом. Ускользающее солнце расплавленным золотом красило застывшее озеро, сверкало на снежных пиках тысячами искр. С востока небо наливалось тёмной синью с несмелыми пока звёздами. Близнецы уже сладко посапывали, утомлённые подвижностью на воздухе, Лера с Юрой же пили душистый травяной чай. Из сладкого было только кизиловое варенье, которое в меру кислило.

— Лерусь, смотри, для Великой страны ведь нужны и такие уголки тоже?

— Бобрик, ты прямо «Капитан Очевидность». Ясное дело, что нужны. Тут вон сколько всего.

— Так чего ж мы упускаем — сельское хозяйство, ископаемые, отдыхать как здесь замечательно?! Только знаешь, что меня беспокоит? Ну, вот если в смелые самые мечты залезть.

— Что, милый? — Лера больше хотелось, чтобы муж просто говорил, чем узнать ответы на очевидные вопросы. От звука его голоса ей было уютно.

— Если землю ковырять, то очень осторожно. Принцип — что взял, то и отдал. И, главное, поменьше дорог, гостиниц, аэропортов и всяких, например, горнолыжных подъёмников. Природе нужно внимать, а не сжирать с потрохами. Конечно, можно сказать, давайте в каменный век, гармония с окружающей средой и никто никого не разрушит. Только это тогда будет не эволюция и прогресс. А я про другое толкую. Нужно развиваться в максимальном контакте с планетой. А не так, будто это контейнер с энергией различной. Его выкушали, отходами заполнили и поползли дальше, уверенные, что так и нужно развиваться цивилизации. Вот здесь не загажено почти — отчего? Оттого что туризм в диком виде, а горы буровят только канадцы, золото добываючи. Вот те ущелья, кстати, ты сама видела — не очень уже выглядят. Да и Каракол с подъёмниками рядом тоску навивает.

— Но постой, тогда что же ты за отдых предлагаешь? И как добывать из-под земли что-то, не повредив этой самой земли? — Лера всё же включилась в разговор.

— Нет, не я не в полной мере против разного рода инфраструктуры, когда она гармонично встраивается в окружающий ландшафт. Вот взять нашу лачугу — вполне себе комфортабельна, но сродни деревенским дома. А представь, здесь отель на пять тысяч человек, куча асфальта и бетона! А если на зиму — то рубить лес для трасc горнолыжных, взрывать скалы для организации подъёмников… То есть надо подходить к вычерпыванию рекреационного ресурса очень аккуратно и с умом. А не оголтело бетонировать всю округу для переноса городского ландшафта.

— Ну а с промышленностью? — не отставала Лера.

— Так ведь технологии есть! Есть! Вон наш многостаночник Коля Шапиро в своей лаборатории чего только не напридумал. Тут, конечно, вопрос прибыли — маленько позатратнее будет добыча. Это понятно. Но для этого жёсткий контроль государства и должен быть. Не всё прожирать мгновенно, а оставлять ресурсы потомкам.

— Жёсткий контроль всегда вызывает некоторые протесты у граждан.

— А смотря как этот контроль осуществлять. Это же не значит с палкой стоять и бить по пяткам всякого ослушавшегося. Это гибкая система штрафов, поощрений, пропаганды и идеологии. Непростой механизм, но в идеале он позволяет настроить людей на нужный лад, сплотить их вокруг одной идеи.

— Что за нужный лад, какая идея, кто будет определять?

— Да, здесь ты права, что всё равно нужно принуждение, ибо без принуждения человек скатывается в лень и прозябание или в гедонизм и прожигание. Поэтому критерии просты — стремиться к недостижимым идеалам такой эволюции, когда строение цивилизации будет позволять достигать небывалых результатов в любой области, куда ни ткни. При этом всё это будет происходить вместе и только вместе с любыми природным организмом. Всё, что идёт во вред и мешает должно быть искоренено и отсечено. Непросто донести до людей, что истинное счастье и смысл не в получении дешёвого удовольствия, а в каком-то вечном стремлении. Это сложный момент, очень сложный. Пока что мы лишь видим разложение и распадение… Но! Но без качественного отдыха, конечно, ничего не построить, а качественный отдых он вот в таких местах.

— Идеалист ты мой славный, — ласково пробормотала засыпающая Лера, — пойдём уже спать. Малые спят и нам пора.

— Пойдём, — с кряхтением поднялся с шезлонга Юра. — Ты иди, а я уберу.

— Нет уж, а то будет не жена, а ехидна. Вместе уберём.

Через день они уезжали. С ночи гремел срывающийся с гор ветер, свистел в щелях и гонял сорванные листья. Озеро ощетинилось клочковатой пеной на штормовых волнах; громыхал мощный прибой. Бобровы собирались, поглядывая на тёмное и тревожное небо. Малыши, против обыкновения, притихли, обеспокоенные непогодой.

— Погода какая-то не очень лётная, — выразила, наконец, общее волнение Лера.

— Да нам ехать часов десять, ещё всё изменится несколько раз, — попытался успокоить Юра, сам с тревогой слушая шумы разгоравшегося шторма. Вскоре приехала «Делика», они погрузились, поудобнее разместив мальчишек, тронулись. Близнецы, как выяснилось, неплохо переносили машины и самолёты, с удовольствием засыпая под шум дороги.

А стихия тем временем прорвалась диким ливнем, сёкшим дорогу и лобовое стекло автомобиля. Порывы ветра иногда потрясали машину. В такие моменты водитель останавливался, пережидая шквал. Ручьи, реки, пересекаемые дорогой, в один миг превратились в мутные бурые потоки, толкающие с грохотом огромные камни. Дороги и селения были безлюдны, шторм загнал всех по конурам и норам.

Время в пути вместо запланированных десяти часов растянулось до шестнадцати, благо запас был положен основательный. Близнецы успели несколько раз поспать, поесть и поиграть. Лишь в конце дороги они, уже утомлённые, стали немножко капризничать.

В аэропорту же непогода кончилась, обрушившись резким похолоданием. Того и гляди мог пойти снег.

— Вот и климат никак не устаканится, всё какие-то катаклизмы, — Юра поёжился. — Ребяты, бегом, бегом! — подогнал он закутанное семейство, и Лера с малышами побежала в здание аэровокзала.

Возможно, этот отдых, в том числе, и позволил «Московии» и её лидеру избежать срывов и провалов; они благополучно докатили с отрывом от преследователей до финиша. Теперь предстояла борьба уже на другом уровне.

— На этот раз мы должны обезопасить себя от всяких «подстав», — обронил в разговоре по итогам сезона с Тимуром Бобров.

— Не поверишь, Ганжа работает над этим уже полгода. Всё будет в порядке. Я думаю, что при удачном стечении обстоятельств нам нужно разрастаться. Главное, чтобы не пресанули сверху. Но, согласно нашей информации, они там заняты прежним — разделением оставшегося, и пустили всё на самотёк.

— Смахивает на анархию, а так вроде и не скажешь.

— Нет, ну, видимый-то порядок они и дальше буду соблюдать. Как долго — совершенно непонятно. Но вот юга скоро могут отвалиться, например — это ли не анархия? А вот что тут с общественными движениями происходит — это их мало волнует. Всю политическую жизнь развалили, поэтому как бы надоело им уже следить за каждым выскочкой. Рано или поздно все сами затухают, да и народ, мол, аморфный. Но маскироваться будем всё равно, — Тимур вздохнул и сменил немного тему. — Послушай, чего я ещё тут задумал…

— Слушаю и внимаю.

— Внимай. А хочу я продолжить расширять «Московию». Не просто спортивный клуб с детской школой, площадками и стадионом. Приумножить наше движение хочу. Сейчас есть «Московия», «Возрождение», «Рысь». И если «Московия» и «Возрождение» наше детище, то охранные товарищи сами примкнули, и с ними у нас, скорее, коалиция. Но ориентируются они на нас всё равно.

— И? Кого ты ещё хочешь «примкнуть»?

— А всех, кто может действовать во благо. Во благо страны, что была и что ещё теплится, не развалившись окончательно. Во благо людей, которым что-то ещё надо. Не до конца погибшие институты, чахоточные, но что-то делающие производства, как-то пыхтящие хозяйства…

— Ого! Да ты замахнулся на маленькую московскую империю!

— Вот! Как раз так. Маленькую империю.

— И как ты будешь всех заманивать? Средства ведь понадобятся, причём такие, чтобы не разошлись по карманам.

— Так тут мы футболом опять и возьмём. Ты же знаешь, какой тут доход немереный, даже в ПреЧемпионате. А там, наверху маячат золотые горы. Запросы у нас пока скромные (надеюсь, что так и будет в будущем), а всякие рекламы и премиальные за игры, продажи прав и тому подобное очень реальный доход приносят.

— Ну, да, да… Это ты мне расписывал, — Юра не очень любил разговор о финансовых делах, хотя для ликвидации его безграмотности в этом вопросе Лера и Тимур несколько раз проводили общеобразовательные занятия.

— Так что так. А насчёт «заманить» — я ведь не на голом месте эту идею нашёл. Это люди сами идут и обращаются, мол, возьмите под своё крылышко, а мы уж постараемся. Вон гляди, какой я список набросал только из тех, кто сам приходил. А были ещё электронные обращения, — Тимур открыл на компьютере текстовый файл, содержащий несколько десятков названий организаций и фамилий отдельных личностей.

— Ого! И чего, все так прямо и говорили «давайте строить империю»? Чем они аргументировали?

— Так этим и аргументировали — понимают, что мы тут не за бабло и популярность. Вот и сами тоже хотят не сгинуть в трясине загнивающей, а что-то делать и развиваться. А мы такой хороший пример развития. Дохода нам не будет, только убыток финансовый (извини уж, что к этой теме снова, но без неё никак), но может, что в строительстве и поможет.

— Нормально так получается — хотели в футбол поиграть, а получается государство в государстве какое-то! — хмыкнул Бобров.

— Так что-то в таком роде мы и планировали же. Как раз не сверху изменяем, а растём изнутри, распирая эту оболочку хрупкую, которая и так раскалывается кусками.

— Так, но моя-то роль прежняя? Капитан футбольный?

— А вот тут не спеши и прекращай кокетничать. Граждане они ведь не просто к «Московии» тянутся, для них ты своего рода вождь и кумир. Не хмурься и не красней, пора бы уже привыкнуть. Да, Лера постаралась, имидж наделали мы тебе, конечно. Но ведь не на пустом месте! Для людей футбол — он лакмусовая бумажка. Давно перестав быть просто зрелищем, они через это сито пропускают эмоции и характеры. Зритель он давно не просто обыватель. Он тонкий психолог. Вот и тянется за безгреховным и сильным Бобровым. Мессии из тебя пока не делает, но в ранг духовного и социального лидера воздвиг. Так что уж неси бремя и не сломись. Дальше будет больше.

— М-да… чего-то не очень радужные перспективы. Я думал, ограничится всё так называемой «работой с болельщиками», а тут прямо Ленин какой-то получается.

— Ты исторические параллели осторожнее черти, а то Ленин Лениным, но дело их правое-то завернули в трубочку в конце концов. Что сейчас и разгребаем.

— Ну ладно, засиделся я. Хотел сегодня с близнецами на горке покататься — как раз снежка вроде подвалило.

— Иди-иди. И подумай над разговором. Твоё мнение и роль, мягко говоря, не последние.

— Подумаю. Счастливо.

— Мальчики, пока лучше не торопиться, — она была запыхавшаяся и раскрасневшаяся.

— Ты будто с пробежки, — рванул к ней Юра.

— Так и есть, бежала. А то бы уехали и попали бы в знатный водоворот.

Несмотря на улыбчивость Леры, все уловили её заметное беспокойство.

— Это ты про что сейчас? — Юра выразил желание команды разобраться.

— А то, что их недовольство вполне может обрушиться и на вас, а не только на своих. Проскочить бы вы, может, и успели, но сейчас уж лучше тут посидеть.

— Да они ж в город все утекли вроде.

— А вот и нет! Точнее, сначала они направили свои буйны стопы в город, но спешат возвратиться и блокировать аэропорт.

— Всё из-за нас?!

— Да не совсем. Видимо, накопилось что-то. И произошёл социальный прорыв.

Все ребята зароптали, обсуждая ситуацию. Лера подошла к мужу.

— Лерусь, по мне, самое главное, что ты здесь. Мне так-то спокойнее. И за будущее можно не волноваться, — он шутковал.

— Что-то я не заметила, что бы ты вообще сильно беспокоился. А тем временем непонятно, как мы отсюда выберемся.

— Слушай, а чего ты прискакала тогда?

— Да хотела поспеть к игре, а какие-то перебои по прилёту уже начались, туда-сюда летали, не могли сесть.

— Ага, и попала в заваруху. Везучая ты у меня.

— А как же — везучая! Муженька застукала в тот момент, когда он не собирался ко мне возвращаться.

— Только он при этом ни сном, ни духом не знает, что не собирается. Анатолич, — Юра окликнул ходящего кругами Проскурина. — Ну, чего делать-то будем?

— Сейчас оповестили нас, что да, лучше тут задержаться. Тут у них своего рода крепость. Переночуем, завтра нам попробуют организовать экранолёт до Кадаффи-сада, оттуда полетим домой. Ребята, послушайте меня, — главный обратился к команде. — Сейчас нас проводят в стадионную гостиницу, накормят. А с утра пораньше нам предстоит перелёт в Ливию, ибо тут нас не очень хотят перевозить. Да и вообще, неспокойно здесь.

— А почему в Ливию, а не в Османию, например? — подал голос ершистый Ребров.

— Лёш, Османия не только на поле нас топчет. Они и так-то не очень дружественны. Лучше туда не соваться, застрянем почище тутошнего болота. Лучше три часа на экранолёте до бывшего Сирта, где к «Московии» всё ещё питают симпатию. Там вроде всё подготовили уже. Но в темноте никто не берётся летать, так что пойдёмте. Да! И предупредите своих, а то, может, скоро заглушат все частоты.

Номера для стадионной гостиницы оказались вполне удобными и чистыми, хоть и аскетичными. Лера, взмыленная после суматошной и долгой дороги, скинула свои джинсы и майку и рванула в душ, откуда появилась довольно скоро, усеянная капельками воды на плохо вытертой коже. В одном полотенце она залезла на не очень широкую кровать, где растянулся Бобров. Не выдержав её невесомых игривых прикосновений, Юра схватил её сильными руками. Она лишь слегка вскрикнула, хищно улыбаясь. Тени от приглушённого света метались по стене, соперничая со своими обладателями в страсти и желании обладания.

После они долго не могли уснуть, утомлённые, разметавшись на смятой постели.

— Сколько у нас было этих разных комнат, номеров, гостиниц и квартир… — Юра уставился в стену, уткнувшись подбородком в подушку.

— Да уж, несметное количество, — Лера, вскарабкалась на него сверху, сверкая обнажёнными ягодицами. — Мы ж после ребят, только и мотались, — в её глаза хлынула темнота. — Пытались скрыться, да только бежать было некуда.

— Ну, милая, даже не думай, — Юра, изловчившись, развернул голову и поцеловал жену. Я про другое хотел сказать, вот то ли мы не можем пристанища найти и ищем лучшей участи, либо это жизнь такая, что перекати-поле выходит какое-то вечное?

— Юрч, главное, что дом-то у нас есть. Есть куда возвращаться, а это всё пустое — все эти путешествия и познания мира. Да, есть в этом какая-то потребность и привычка. Но ведь подумай сам, хотел бы ты жить только этим? Какие-то переезды, тут глянуть, там послушать?

— Упаси Боже! Всегда эти переезды старался оправдывать какой-либо целью, а уж если это был просто отдых (не берём наши бесконечные выезды с командой), то опять же, так… чтобы вытолкнуться из пошлого стандарта — перелёт, гостиница, поездка. Чтобы пешочком или ещё какой своей мускульной силой. Но всё равно усталость от вечной дороги какая-то есть. Веет бестолковостью и замкнутым кругом.

— Милый, по-моему, ты всё чаще и чаще ведёшь разговоры про то, как хочется утихомириться у родителей.

— Гм… ну, это, наверное, просто усталость. Не думаю, что просто соглашусь на пассивное ничегонеделанье. Я про путешествия, что они должны быть наполнены смыслом, а не праздным увеселением себя. А смысл… ну, ты знаешь, что я под смыслом имею в виду.

— Да-да, трудись во благо ближнего своего, это я выучила наизусть.

— А чего «арапчата» забузили? Вроде развитие у них бурное такое шло, — Юре не хотелось спать, хотелось ещё поговорить. А вот Лера уже активно зевала.

— Да какое там развитие! Нефть прибрали к своим рукам, как западники ослабели. И давай объединяться. А жёсткой государственной системы как не было, так и нет. А эмоции через край бьют. Чуть что, сразу друг на друга лезут, если общего врага нет. Они с футболом, видишь, не сообразили. Нужно было энергию сюда канализировать. Вон турки-то как раз разумнее поступают.

— Думаешь, у турок по-другому сложится?

— Вообще они претендуют на могущество имперское, да. И за претензиями что-то есть. Но думаю, что сложиться должно у нас, у русских. Думаю, что не кончилась энергия. Уже лет пятьдесят чахнем, да всё никак не сгинем. Пока живы хоть чуть-чуть, шансы на величие имеются. Поэтому на других я, скорее, как на конкурентов смотрю, чем в историческом аспекте. Даже не так. Не конкурентов выглядываю, а тех, кто сможет с нами единым фронтом потом выступить. Если, конечно, у нас всё сложится. Вон буры, с них пример надо брать и их дружбой заручаться. Они в силу войдут, захочется большего.

— Утопия, все вот эти желания справедливого устройства Мира — это всё движет тобой? И ты никак в этом не разочаруешься? Всё веришь? Я за тобой иду лишь потому, что ты — мой мужчина, и я буду тебя поддерживать до последнего вздоха. Да и принципиально я с тобой согласна. Но вот веры, что это всё реально — нет у меня уже. Кажется, что всё доброе уравновешивается гнусными и мерзким, что сложные удовольствия от труда и творения, вытесняются легкодоступными кайфами гниения и разложения, бездействия и эксплуатации. Всё под себя, поменьше для других, бизнес и ничего личного. Слабые ростки-противовесы лишь тормозят разрушение. Хаос настигает постепенно, но конец виден отчётливо, только природа человеческая не настолько ещё эволюционировала, чтобы избегать этого. Человек по-прежнему примитивен — жрёт, что положено, не видит пустоты вокруг. Наступает и топчет прежде, чем взрастить и обиходить…

Юра легко провёл по вмиг опечалившемуся лицу кончиками пальцев.

— Да, ты права, конечно, права. Всю дорогу историческую человечество свергает вниз всю свою цивилизованность, лишь только поднимется на следующую ступень. Столько всего понаделали, усложнили жизнь побрякушками и цацками, а души остались чёрными. А может, ещё и чаще стали погрязать в бессмысленности и пустоте… Никто не знает, какой вектор верный, и что предначертано. Но ведь нужно же пытаться. Ты правильно про ростки говоришь. Но не пытаясь взращивать хоть что-то, полетим в пропасть мигом, не осматриваясь. Вот за эти двадцать лет так оно и происходит. Нам десять лет назад подставили подножку, всё притормозилось. Сами споткнулись, но эстафету перехватили те же буры, индийцы, персы… в меньшей мере, китайцы. Но снова забрезжил свет, и тоннель не кажется бесконечным.

— То есть ты хочешь сказать, вся наша жизнь — борьба и просто «пожить» — это недостижимая мечта?

— Дело в недостижимости, думаю, что это-то как раз просто сделать, другое дело, что не в этом я вижу праведный смысл. Это не жизнь человека будет, это будет жизнь человеческого овоща, обслуживаемого кучкой деятелей. Не говорю про спекуляции и наживания. Пусть всё будет справедливо и равно. Но… Но это не есть прогресс. Это угнетение всё равно, хоть и возможно жить в гармонии с природой и всем остальным. Потолок в творчестве и развитии вечно отодвигается, нельзя останавливаться, в этом и есть смысл, как мне кажется. Просто жить от А и до Я, вкушая разной ценности плоды — путь в ту же пустоту, только более грустный и быстрый.

— Тебе многие возразят, что так спокойнее и для Земли в целом будет.

— Будет! Будет! Но я возражу, что если идеал тот же рассматривать, то и в моём варианте всё будет правильно, но также и разнообразнее, сложнее, вариативнее и долговечнее! А, глядишь, этот идеал можно и разносить будет по Вселенной. Ну, это если совсем уж фантастично рассматривать… а пока… а пока видны ближние перспективы печальные, которые уже завтра могут нагрянуть, вот их я и хочу избежать. А дальше и поглядим.

— А если поглядим, то давай уже, наконец, спать. Какой ты у меня всё же особенный — в стереотипы не укладываешься. После секса лишь бы поговорить, но никак не спать, — Лера ласково прижалась и прикрыла глаза, засыпая.

Затемно они погрузились в пригнанные два экранолёта всей командой, и в предрассветной дымке помчали на Запад. Бобров, приладив сонную Леру на плече, всё пытался разглядеть в иллюминатор сопровождающие путь картинки, однако ветер из Сахары мутил атмосферу, не давая толком ничего рассмотреть. В конце концов сон сморил и его. Границу миновали без проверок, а в Сирте их пригнали сразу же на аэропорт, где готовый чарт почти что уже махал крыльями.

— Однако, как Ганжа опять сработал! — восхитился Юра пройдённым без сучков и задоринок путём.

— Так не зря же хлеб свой едим, — пробормотала вялая со сна Лера. — Ладно, надо уже домой попасть. Охота отследить, что там в Халифате происходит.

— Ну, и поехали тогда скорее, — Юра подхватил Леру под руку и вслед за командой скрылся в двери небольшого самолёта. Почти сразу же вырулили на взлётную полосу и, расправив длинные крылья, прочертили сквозь пыльную мглу прямой след, и взмыв в направлении северо-востока.

В привычно пустом Домодедово команду встречал мобильбус и отдельно, на своей колымаге, Ганжа.

— Ого, ты посмотри! — Юра заметил друга ещё из-за полупрозрачной перегородки. — Сам приехал встречать. Но я тебя не отдам, сначала заедем домой, нужно чуть передохнуть.

— Да я и не собиралась сразу включаться в работу. Думаю, он просто соскучился, — Лере тоже хотелось в душ, переодеться. Хотя, конечно, и желание поскорее включиться в работу у неё было сильным.

— Юрец, ну где ты, там жди беспорядков, — пробасил, ухмыляясь вместо приветствия, Сергей. — Думаю, может календарь переверстать, чтобы тебя совать в те места, где слишком тихо. Для того, чтобы ты везде замес устроил.

— Ой, ваши шуточки, Сергей Валентинович, не по адресу, — отмахнулся Юра. — Отчего-то мне кажется, что ты устроил заваруху очередную.

— Ну, мы тоже тут не сложа ручки сидели, вон Лерка знает. — Ганжа зыркнул на Леру. — Собственно, нужно продолжать.

— Да, но сначала мы домой заедем. Даже не возражай, не отдам, — Юра с ходу пресёк аргументацию Ганжи о необходимости скорейшего прибытия Леры на «Темп». — Так что, шеф, вези в Измайлово. И знаешь… поехали через не по Кольцу.

— Поехали. Что уж…

И они поехали по привычно грязной дороге, разбрызгивая слякоть по неказистым обочинам. С неба сыпали непонятный снег, вылуплявшийся на лобовом стекле ртутными каплями. Погромыхивая, они преодолели стену на кольце, въехали в Орехово-Борисово. Ещё недавно оживлённый спальный район был тёмен, запущен и малолюден. Дома сияли обшарпанными стенами, магазины не работали, а редкие флаймобили и машины земные проскакивали, не останавливаясь.

— Прям какой-то Гарлем образовался, — Юра, нахмурившись, уставился в окно.

— Да, тут сейчас не поймёшь, кто живёт. Нормальных людей выжили, чурбаны тоже вроде не селятся московские. Из области кто-то пробрался, чем-то тут промышляют. Лучше даже и на красный и не останавливаться.

— Ты краски-то не сгущай, — вступила Лера, — просто малолюдно и запущено. А обычные граждане здесь обитают. И точно так же отсюда тянутся на стадион. Ещё и гордятся, что Юрка отсюда родом. У меня же работа по социальной Москве есть свежая, ты разве забыл, Сёрежа?

— Да уж, тебя на мякине не проведёшь, а вот муженёк твой весь испереживался, свой двор увидев.

— Отсюда не видно, — Юра продолжал смотреть в окно. Проезжали Борисовский мост. Внизу болотом лежали запущенные Борисовские пруды. — Зато вон видно, что «Красногвардеец» жив пока. Трибунки покрашены даже, — Юра заулыбался, завидев поля детства.

— А как же! Мы им слегка помогаем. Раньше так вообще содержали.

— Знаю я. Что планировалось здесь центр подготовки Южного округа сделать, да всё зачахло. Как и многое другое. Эх… ладно. Так чего там с арабами-то?

— Чего-чего, думаем, что задумали их свалить.

— Кто?

— Да тут вариантов навалом. Другое дело, почему именно с «Московии» эти силы решили начать. Как бы не стать разменной монетой.

— Слушай, Серёж, а может, нужно как раз стать монетой разменной, уж коли мы в эти поддавки включились? Прикинемся «дурачками» и дальше.

— Гм… Фиг знает, много неизвестных, пока впотьмах шлёпаем. Непонятно направление. Точнее, главная цель-то видна, но как-то условия всё время меняются, поэтому и средства могут отличаться. Нам главное что — не провалить задумку тридцатого декабря. А ведь сейчас кривая стала так изгибаться, что неизвестно, куда кинет. Вспомни, как легко нас киданули в первом Чемпионате.

— Да, но тогда не было мощного твоего кулака, — возразил Юра.

— Хм… не так чтобы совсем не было… — Ганжа за рулём заменьжевался.

— Что?!

— Нет, в целом, как сейчас, влиять мы, конечно, не могли. Да и ни у кого таких технологий не было. Но немножко всё же мы пытались события корректировать. Иначе в сезоне ПреЧемпионата вас раздавили бы несколькими скандалами.

— Когда же вы закончите меня удивлять «байками из склепа»? — устало откинулся на сиденье Юра. — Уже скоро приедем. Я дома останусь, Лерусь.

— Хорошо. Валентин тебе, по-моему, и завтра день отдыха готов дать.

— Да нам ведь отдыхать-то некогда, итальяшки на носу. Последняя домашняя игра дома перед «Гэлэкси». Мы с ним чего надумаем, вам скажем.

— Вот опять какую-нибудь хреновину придумаете, нам потом разгребай.

— Вообще-то прошлую «хреновину» никто не отменял. То есть лёгкие репрессии в сторону «Московии», но без перегибов.

Остаток воскресенья Юра провозился дома с геоноутом. Он вновь углубился в жаркие мотивы Востока в разные времена. Осколки империй до сих пор кололи пятки новых завоевателей и последователей, не давая покоя скупой земле. Однако в этот день виртуальные картинки не захватили Боброва без остатка, мозг зацеплялся за дела текущие.

«А осталось-то совсем немного…. И чем ближе, тем непонятнее, что мы хотим взорвать. Точнее, массы мы взорвём, и энергия высвободится. Только станет ли это началом, а не досрочным концом. Только ведь теперь другого выхода и не видится. Та долгая стройка, затеянная Тимуром, сейчас уже не получится. Нет сил и времени. Позвоню-ка я отцу». И он оторвался от сухопарых пейзажей, позвонил на Алтай. Там был уже поздний вечер, но он знал, что отец ещё наверняка работает.

— Папа, здравствуй!

— Привет, Юр, — отец, действительно сидел за столом в своём кабинете.

— Тут очередное столпотворение после игры у нас произошло. Но с нами всё в порядке, Лера вон даже уже на работу ускакала.

— Да мы следим, в курсе. А у арабов сильно разгорелось. Я вот недавно смотрел — погромы пошли, войска не могут справиться. Давненько не было. Видать, порочное это образование было изначально.

— Собственно, я об этом и хотел поговорить. Не конкретно про Халифат, а про государственность. Ты же знаешь, наши планы? Канал ты сам шифровал, так что не бойся прослушки.

Владимир Викторович согласно закивал, трёхмерно подёргиваясь изображением.

— Ну, что-то вроде социального взрыва в матче с хозяевами жизни вы планируете. Растиражировав с привкусом революции на весь Мир. Перенесёте, так сказать, жизнь на поле, и игру в жизнь.

— Да, — ухмыльнулся Юра, — ты ёмко оценил наш сценарий. Вот что меня волнует — то, что дальше мы не заглядываем! Не только я не заглядываю — уже сил нет — но мозговой центр наш упёрся в эту отметку, а дальше как фишка ляжет. И меня вот за три недели стало сомнениями червоточить, чего мы натворим.

— А давай тебе поведаю, — отец расположился поудобнее в кресле, отхлебнул чая. — Это ещё Тимур придумал. Параллельно со стройкой вести подрывную работу. Да-да. Это то, во что тебя не посвящали, дабы не мешать в твоей голове всяко-разно. Так вот, в двадцатые годы вся эта система прогнозирования стала бурно развиваться. И мы тоже её подхватили, узрев полезное и для своих дел в ней. Только вот и перспективы мы тоже для себя уяснили — полный контроль в идеале для правящей элиты. Собственно, всегда у сильных товарищей вожжи были в руках, но всё же шансы для обрыва контроля у граждан имелись. И вот тут замаячила совсем другая игра. И мы в неё влезли. Но лишь с одним условием.

— Игру эту прекратить?

— Да. Прекратить. Только видишь, — Владимир Викторович, нахмурившись, уставился в стакан с чаем, — нас где-то обыграли, и что-то оборвалось. Всю стратегию мы после гибели Тимура так и не восстановили, даже, наоборот, почти всё разрушено…

— Всё, да не всё!

— Не всё, не всё. Тут ты прав. Только пространства для манёвра нет теперь. Теперь мы плетёмся в хвосте их мерзкой гидры, иногда покалывая её своими иглами. Вот и нужно её грохнуть целиком.

— Ты хочешь сказать, что эта вот игра она может что-то там разрушить в этом устойчивом механизме? Я, конечно, не силён в этой композиции, но судя по тому, что Серёга мне показал, там всё прочно и незыблемо. Кольнём вновь, но не более. От этого у меня сомнения и возникли, собственно.

— Так оттого, что ты в деталях не силён, и попрыгал только по верхам, от этого ты и недооцениваешь реакцию на эту игру. Там в этот день очень много сплетено, они сами поставили на карту эту игру. Добить остатки империи. И там узел будет огромен, на него уйдут большие силы. И этот узел мы будем рвать. Ты будешь рвать, в том числе. Ты на поле, Лера с Серёжей за компьютерами, Проскурин со скамейки, я с Алтая. Мы бросим на карту всё. Очень сложно будет не сыграть под их дуду. Тебе будет сложнее всех. Нужна будет опять игра без люденов, но опять же, нужно это будет замаскировать. Это дела Ганжи. А вот выигрывать у этих головорезов придётся тебе!

Юра притих, разглядывая отца. Тот давно поседел и выглядел сейчас деревенским учителем на пенсии.

— Ну ладно, понял тебя. Как вы там вообще? Морозы крепкие?

— Да чего-то гниль добралась и к нам — снег какой-то ненадёжный, оттепели частые… — отец досадливо махнул рукой.

Ещё немного Юра поговорил с радостной по воду его звонка мамой и распрощался. И вновь остался наедине со своими мрачноватыми мыслями. Вроде бы отец пролил света с одной стороны, с другой закрасил мотивы ещё больше чёрным.

И опять зимой шло упорное строительство в «Московии». Главные действующие лица трудились, не покладая рук, несмотря на межсезонье в футболе. Собственно, футбольные дела шли неспешно, своим чередом. Подготовка уже была привычной и отработанной. Новых лиц в команде не требовалось, стимулы были остры, а игра поставленной. Оставалось набирать физическую форму, да выдумывать новые футбольные «постановки».

Но вот деятельность клуба в целом и «Возрождения» на околице футбола была бурной и широкообъемлющей. Под крылышко нового образования пришёл бывший Юрин и Лерин Университет, несколько почти умерших производств из Подмосковья (будущие экранолёты зародились как раз тут), детские спортшколы. Собственно, всем этим организациям добавилась финансовая помощь при практически неизменном стиле управления. Люди, стоящие за школами, университетом, производствами своими качествами и стремлениями были близки Ахметдинову и Боброву, и, в том числе и поэтому, они оказались в загоне. Единственное изменение было в том, что они участвовали в различных акциях «Возрождения» и всячески поддерживали «Московию». Лучших студентов привлекала к себе Лилия или Ганжа.

Лера, включившись в кипучую деятельность уже с головой, вынуждена была оторваться от мальчуганов. Бобровы переехали за город, к родителям. Ксения Ивановна решила уйти с работы — нянчиться с внуками. Воспитание не было бабушкиным, просто у Леры появилось больше свободного времени для работы. Тем более что и Лера, и Юра всё равно достаточно много времени уделяли стремительно растущим малышам.

— Даже и хорошо, что вы к нам переехали. Хорошо как раз для воспитания пацанов, — говаривал Владимир Викторович. — Конечно, есть риск бабушкиного балования. Но, во-первых, не такая уж у нас мягкотелая бабуля. А, во-вторых, для близнецов вы, родители — непререкаемый авторитет. Это уж мне поверьте, я гляжу со стороны, мне виднее. И, самое главное, они будут чувствовать семью в целом. Вопреки процветающему уже лет двадцать-тридцать разобщению людей. Все стремятся отделиться, показать свою взрослость и самостоятельность. В результате вырастают поколения индивидуалистов и эгоистов. Да и самостоятельность у них выходит кособокая.

Таким образом, в симпатичном двухэтажном особнячке, достаточно просторном для шести человек, стало шумно и многолюдно. По вечерам здесь звенел не только детский смех, но шумели и эмоциональные дискуссии, и журчали тихие беседы по душам. На уютный огонёк часто заглядывали не только Ганжа (этот брутальный здоровяк сильно привязался к малышам, чего стеснялся и пытался скрыть, втайне возясь с мальчуганами, оставляя им свои забавные поделки), но и чета Ахметдиновых. Они разгружали свой мозг от дел на пороге, а дома отдавались бытовым развлечениям и домашнему очагу.

Весна растянулась липкой жвачкой, то впуская обратно зиму, то шурша тёплыми дождями и расцветая бензиновыми лужами. Сугробы нехотя уменьшались, покрываясь ажурной придорожной грязью. «Московия» второй раз входила в воды Чемпионата.

И, вопреки ожиданиям и прогнозам специалистов, игра в начале соревнования у столичной команды не заладилась. Сначала были упущенные победы из-за каких-то нелепых случайностей, после возникла закомплексованность и психологическая неустойчивость, исчезла лёгкость и уверенность. К лету команда барахталась в середине таблицы. Ни Тимур, ни Ларионов не тревожились, и сильно не беспокоились. Планов выигрывать всё и вся в первый же год после возвращения не было. Было важно сохранить настрой и манеру игры. Именно поэтому все силы были брошены на раскрепощение поникших игроков, которые недоумевали, куда из их ног и голов всё подевалось.

— Ничего-ничего. Докатим до перерыва, а там встряхнём. Болельщик нас всё равно ценит, верит, всё понимает. Работу мы не зря с ним ведёт, — за несколько туров до финиша первого круга успокаивал и себя, и Ларионова, и Боброва Тимур.

— Да вроде спокойно всё, но в этом спокойствие какая-то безнадёжность поселилась. Вроде уже привыкаем играть кое-как. Какую ты там встряску придумал? — вяло возразил Бобров.

— Знаете, какая моя идея? — вступил в разговор доселе молчавший Олег Иванович, — мы в перерыве, прежде чем всех распустить, устроим коротенький турнир. Из спортивных школ наберём ребятишек разного возраста. И сделаем шестнадцать команд. Чтобы в команде был один-два наших парня, и мальчишки разных возрастов. И между собой устроим рубку на полполя.

— И чего это даст? — заинтересовался Тимур.

— Расчёт здесь простой. Ребятишки будут в азарте, будет визг, хохот, грохот и бестолковая возня, веселье и гвалт. Выиграть, конечно, будут хотеть все, но давления никакого психологического не будет, и наши ребята должны сбросить весь этот груз.

— Слушай, и идеологически хороший шаг, — Тимур заулыбался, в глазах появились те самые искры жажды деятельности, что предшествовали всем его начинаниям. — Это ты здорово, Иваныч, придумал.

— Ну, не то чтобы придумал. Читал тут про Харламова старую книжку. Про хоккеиста нашего прославленного. Так вот, если помните, у него две аварии было. Вторая оказалась роковой, а после первой он ещё играл. Да как играл! Только вот восстановление после всех переломов было нелёгким. И самое печальное, он, хоть и набрал физическую форму и кондиции былые, знаменитую свою обводку растерял. Как раз всё из-за этой вот психологической ямы и потери уверенности в себе. И Тарасов отправил его на лёд с мальчишками повозиться. Где он с ними играл до потери пульса. И всё вернулось… Вот и мне пришла в голову идея скопировать этот финт. Поглядим, что получится. Но, мне кажется, что хуже не будет. Да и от отпуска много времени это не отнимет.

— Вообще, с пацанами всегда весело повозиться, — приподнялся с кресла и Юра, очнувшийся от своего вялого состояния. — Я тоже поддерживаю.

— Вот и по рукам. Так, я сейчас позвоню директорам «Красногвардейца» и «Чертаново», пусть озаботятся этой задачей. Каникулы у них вроде ещё не начались. И надо, чтобы Лера рекламу придумала… В общем, запускаем механизм.

— Ты, Тимур, любую мысль масштабно обстраиваешь.

— А как ты думал? Иначе всё утекает и распыляется без следа.

«Московия» в конце первого круга немножко подправила турнирное положение — вползла в десятку. Но игры по-прежнему не было. И вот перед роспуском команды на двухнедельные каникулы игрокам рассказали про минитурнир. Истинные цели раскрывать не стали, заслонились «пользой для мальчишек», на что игроки ответили, в общем-то, с пониманием. Хотя от футбола им хотелось отдохнуть, ибо он последние месяцы не дарил им столько положительных эмоций, не бывало, как раньше, восторгов после удачных игр. Тогда хотелось играть и играть, мяч не надоедал, физическая усталость перекрывалась эйфорией от удачных действий.

Турнир разыграли в три дня. Несмотря на летний сезон, граждане, соблазнённые рекламой и необычным форматом, в больших количествах пришли поглазеть на игрушечные состязания. А страсти на поле кипели нешуточные. «Зубры-московиты» были с головой втянуты в мальчишеские баталии и соперничества. Детские шуточки и подростковые подколы быстро перекинулись и на взрослых профессионалов, тактика была позабыта, атаки были по-кавалерийски размашисты, а оборона зияла пустотами убежавших атаковать защитников.

— Ага! Азарт попёр, попёр! — довольно потирал руками Тимур, заглянувший на несколько игр, недлинных в своей продолжительности.

— Да вроде загорелись, угу, — Ларионов суеверно опасался говорить об однозначно полезном результате от турнира уже сейчас, хотя видел положительные моменты, которых и ожидал.

Команда Боброва вылетела на довольно ранней стадии. Но ни он, ни пацаны его сильно не огорчились. Он — вкусил эмоции ребят, они — поиграли в команде с безоговорочным кумиром тысяч.

Даже Лера заглянула как-то разок на игру, заодно поглядев на результаты своего труда. Атмосфера царила праздничная, настроение было приподнятое, а люди улыбались. Восьмое место «Московии» в Чемпионате сейчас мало кого волновали. Как и неудачная в целом игра команды в первом круге. Да и сами московиты раскрепощались на глазах — их действия расцветали былыми красками, лица освещались азартом и интересом.

— Похоже, что удалась твоя затея, Иваныч, — похвалил Тимур главного тренера после турнира, отпуская всех на двухнедельный отдых.

— А это уже станет ясно после перерыва, — как всегда осторожничала Ларионов.

А после перерыва дела пошли на лад. Игроки будто глотнули свежего воздуха, их ноги забегали невесомо, а мозги мыслили позаковыристее. Их игра засверкала новыми радужными красками, они резвились на поле совершенно по-мальчишески, не забывая строго блюсти командную дисциплину и установки тренера. Болельщик, перетерпевший сложную первую половину, радовался и награждал команду любовью и обожанием без границ. Нельзя сказать, что «Московия» громила всех соперников подряд — всё-таки попадались и умудрённые турнирные бойцы, и явные фавориты — но на поле они в первую очередь творили, а не впахивали ради турнирных и финансовых задач.

Конечно, сторонние СМИ лили на них лживые помои, оскверняя истинные помыслы и идеи. В основном доставалось «Московии» за разрастающуюся Империю. На почве поругивания кормились не только зарубежные издания (совсем уж беспардонно вели себя соседи из Северо-Западной Республики), но и некоторые отечественные «деятели». Власть имущие, как и прогнозировал Тимур, смотрели на происходящее в стране, прикрыв глаза, занимаясь «своими делами». Но вот те, кому Тимур и К^о переходили дорогу или залезали на их границы, скалились и огрызались. Силовую защиту обеспечивала всё более могущественная «Рысь», а вот на поле интернетных сражений приходилось справляться в основном «Возрождению». Периодически возникали малочисленные митинги, пытающиеся очернить клуб в преддверии какого-нибудь важного матча. Однако обычно они бывали сметены верными поклонниками и сподвижниками.

Особенно доставалось Бобровым. И имей они чуть менее закалённую нервную систему, давно бы удалились в укромные места, забросив все эти имперские дела. Однако что Лера (она, как всегда, почти всегда улыбалась, распространяя свет и тепло вокруг себя), что Юра, что его родители поплёвывали с высокой колокольни на грязные инсинуации, клевету и диффамации. Иногда соглашались на открытую полемику, где из раза в раз громили своих ангажированных оппонентов.

— Жизнь у нас насыщенная и вязкая, но как-то события мелькают так плотно, что не успеваешь много осознать, — комментировал Юра.

— А ты, сынок, не думай об ускользающем, живи насущным, понимай прошлое, заглядывай в будущее, — напутствовала его мать, Ксения Ивановна, кормя его как-то утром вместе с близнецами. Мальчуганы сидели в нетерпении — им хотелось продолжить игру. Бурча между собой на одном им понятном языке, они торопились разделаться с бабушкиной кашей. — Андрюша! Не торопись! — одёрнула Андрейку бабушка, когда тот, глотая горячую кашу, поперхнулся. — Твоя торопящаяся порода, — кивнула она сыну. — Зато от Леры они взяли лучезарные глаза. Девочки будут падать в обморок лет через пятнадцать.

— А куда, кстати, Лера так рано умотала? Не говорила ничего вчера вечером; просыпаюсь, нет.

— Сказала, что Серёжка там что-то навыдумал, надо проверить. Хотела тебе она завтрак приготовить, да тот выдернул срочно. Оставила тебе записку. Замечательная девочка, — после паузы добавила Ксения Ивановна.

— Угу, старомодно-романтическая, — буркнул Юра, разворачивая бумажку. «Юрка, кушай не торопясь, целую тебя и мальчишек. Разминайся хорошо». — Да, очень информативно, — прогундосил он вновь, но на самом деле улыбнулся и потеплел взором. — Чего там с погодой у нас? — он выглянул в окно, где было серо и хмуро.

— Осень во всей красе, октябрь на носу, что ж ты хочешь.

— Да, хорошее время года.

— Ага, мальчики будут с ног до головы, хорошее, конечно, — с готовностью поддалась на провокацию Ксения Ивановна.

— Слушай, мам, а давай я сегодня их с собой возьму?

— И что они там будут делать? А если мячом попадут? Даже не думай!

— Всё, точно! Пусть вживаются в коллектив, это их будущее, ты ж не будешь с этим спорить? Я не говорю, что будут футболистами, но от «Московии» им никуда не уйти. На мотоцикле не поеду, на автобусе вместе со всеми. — С недавних пор Юра стал гонять на приземистом чоппере, вызывая зависть коллег, панику мамы и сарказм Леры.

— Вот почему ты не слушаешься старших? — начало было возмущаться Ксения Ивановна.

— Мам, им будет весело, поверь мне. И днём я их уложу и покормлю. Ребяты, поедете со мной? — Близнецы, увлечённые собой, отстранённо закивали. — Видишь, согласные.

— Да много они понимают, — расстроено махнула рукой Ксения Андреевна.

— Всё, пацанята, пошли, соберу вас да поедем, — Юра вслед за бурными мальчуганами, ушёл из кухни.

Так началось приобщение близнецов к «Московии».

А осень для клуба, несмотря на чинимые мнимые и реальные препятствия, сложилась удачно. Усталость, характерная для остальных команд, казалось, обходила «Московию» стороной; игроки кружили свои комбинации и морочили головы соперникам. Выдав беспроигрышную серию, «Московия» приземлилась в конце розыгрыша на втором месте. Отставание в первой половине оказалось непреодолимым, в смысле погони за ушедшей в отрыв и от ближайших преследователей «Европы». Ещё в прошлом году, эта, по сути, немецкая команда была готова к чемпионству, но лишь осечка в последнем туре не позволила опередить «Ломбардию». Но в межсезонье клуб перетащил к себе ряд сильных игроков (и административный ресурс был тоже использован — в Чемпионате это разрешалось) и нынешнем году блистал мощной и стабильной игрой, сокрушая соперников один за другим. Досталось от «Европы» и «Московии» в первом круге. В Кёльне «немцы» не оставили русским шанса 2:0. Но вот вторая игра пришлась уже на осень, когда «Московия» вошла в силу, и мышцы командной игры распирали прочный остов.

«Европейцы» был все как на подбор гренадерского роста и атлетического сложения. Их индивидуальная мощь складывалась в единый стальной кулак; этим кулаком «Европа» колошматила слабых соперников и приминала команды покрепче. Они одними из первых стали применять «топтальную» тактику — за счёт отменной физической подготовки и безупречного выполнения тренерского задания, игроки на огромных скоростях носились по полю плотной толпой, не давая продыха сопернику, лишая его мяча и свободного пространства. Вперёд они также ломились широким фронтом, катком пригибая любую защиту, сминая стройные и не очень порядки. Возможно, именно тогда провидцы и предсказатели футбольные начали задумываться о прообразах люденов. Ибо эти «европейские» громилы сами напоминали роботов — раскаченные на анаболиках, бегающие без устали и неукоснительно играющие по указке главнокомандующего.

И вот эта махина пожаловала в Москву, чтобы оформить своё чемпионство за три тура до окончания. «Московия» только выкарабкалась на третью позицию, откуда угрожала идущим вторыми футболистам «Ломбардии», и лишь теоретически — самим немцам.

— Так, ребятки, сейчас мы попробуем придумать рецепт. Я тут сделал нарезку, сейчас вместе поглядим да подумаем, — так начал недельную подготовку к, возможно, самой важной игре сезона тренер Ларионов.

Рецепт казался простым на бумаге — очень быстро работать с мячом, моментально от него освобождаясь, играть широко и размашисто. Заставляя таким образом метаться без дела ударный молот соперника.

— Без наковальни энергия будет выходить впустую и рано или поздно иссякнет. А если не иссякнет, то таким образом мы не дадим себя смять и будем забивать также, избегая контакта и уводя мяч от них. Самое главное — быстро и длинно! Эта наша заповедь на эту игру.

Всю неделю наигрывали именно эту тактику. Пришлось изменить самим себе — до этого матча «Московия» не подстраивалась под соперника, убеждая того в своей правоте силой именно своей игры. Но именно здесь и были резервы — быть гибче и гнуться согласно условиям. Если внешняя среда оказывалась крепче, не стоило ломать голову, пробивая брешь в граните, если был проход, хоть и извилистый рядом. Физическая форма у молодцов «Московии» была отменная, поэтому вся подготовка свелась именно к отработке тактики и сопутствующей этой тактике технике.

— Юра, тебе следить, чтобы парни не зарывались. В пылу борьбы они могут забывать расставаться с мячом быстро. Пусть лучше рискуют в одно касание, чем подвергают себя риску быть затоптанными.

— Олег Иванович, а защите мы не очень внимание уделили.

— Так в этом наша защита и состоит, чтобы играть с мячом, им давать по минимуму.

— Но ведь рано или поздно мяч у них окажется, опять же, если стараться играть быстро, неизменно будут ошибки.

— А сама защита, считаю, у нас и так заточена как раз под такую (никому не говори) тупую мощь. Их замыслы легко разгадываются. И поэтому не надо лезть на амбразуру, а нужно, прочитав игру, на перемене направления отобрать мяч. Что прекрасно наши ребята и умеют. И, прости уж, ты лучше всех.

— Это что же, мне в защите отрабатывать больше обычного?

— Юра, ты уже вроде не пацан, чтобы капризничать!

— Да нет, я просто уточняю, — смутился своего возгласа Юра.

— Я ж говорю, в защите вы тоже должны брать искусством, а не силой грубой. Опережать в первую очередь в мыслях, а не скоростью мышц. Это же не менее красиво, чем атакующие кружева!

— Вы это, простите, загнули уж, Олег Иванович. Хотя, конечно, мастерски отобранный мяч зритель ценит и это действительно искусство. Тот самый идеал, когда защитник отнимает мяч, не касаясь соперника, а трогая лишь мяч.

— Точно! Ты меня, как всегда, понимаешь. Впору тебя играющим тренером делать, — заулыбался Ларионов. — Но вот наш предстоящий соперник о такой защите давно позабыл. И его зритель ценит грубую, всё подавляющую силу, прикрываясь глуповатым лозунгом «это не балет», превращая футбол в битву. Так что поработайте в первую очередь за нашу идею творчества против разрушения.

— Будем стараться, — вздохнул своим мыслям Юра.

А думалось ему, что ставка вдруг резко подросла. И если раньше казалось, что за проигрыш никто не взыщет, что сезон в любом случае получится удачным, то теперь он понял, что нужно перегородить дорогу этой сминающей всё и вся махине. И перегородить не любой ценой, а ценой своей лучшей игры, не сходя с тонкой грани. «Эх-эх-эх, нету покоя», — снова глубоко вздохнулось Юре. Но на самом-то деле он был рад новому испытанию.

И испытание выдалось на славу. Лёгким дождиком смочило идеальный газон «Московита», а после проглянуло робкое солнце, радуя толпы болельщиков блёклым ноябрьским светом. Болельщик ждал. Ждал победы и красивой игры. Он был уже приучен, даже воспитан высокохудожественной игрой своих любимцев, принимая в штыки угрюмую мощь безоговорочно лидера, приехавшего оформлять своё чемпионство.

Можно сказать, что тактика Ларионова, вкупе с мудрым воплощением его идей на поле Бобровым, удалась. Московиты будто не касались газона, порхали над полем, ловко работая с мячом, не задерживая его подолгу в своих ногах. Гренадеры «Европы», носились «собачками» от одного игрока к другому, пытаясь отнять мяч. Мощный их кулак оставался быть сжатым и прямолинейным, не терял своей стройности. Но эта кондовость и не давала им взять инициативу в свои руки, чтобы привычно втоптать в газон соперника всесокрушающими волнами атак. И даже когда к ним попадал мяч (а потери и ошибки у почти идеальной «Московии» всё же случались) былая слаженность куда-то пропадала и, как и настаивал Ларионов, мяч будто пинцетом вынимался у атакующей стороны и вновь переходил к кудесникам-московитам. Лишь иногда, по привычке, кто-нибудь из нападающих «Московии» ударялся в обводку и был затираем громилами соперника. Тут и вступал на арену Бобров — он одёргивал «зарвавшегося» партнёра и сам мчался отбирать мяч, попутно расставляя свою защиту оптимальным образом, дабы попадали в ловушки нападающие соперника.

Красивая игра, изящные комбинации ошеломили привыкшую побеждать немецкую команду. Привычный порядок рассыпался, и «Московия» забила, наконец, мяч. А потом и ещё один. Трибуны ликовали, немцы опустили руки, а Ларионов победоносно вскинул руки. Судья же свистнул окончание. Под скандирование «Молодцы!» любимцы трибун благодарили своих болельщиков.

В турнирном плане эта победа почти ничего не решала — «Европа» стала чемпионом на тур позже, «Московия» же заняла второе место. Но зато поистине мировой резонанс получила сама игра. Круги по воде расходились ещё долго, и обсуждение рассыпалось на два лагеря. Как водится. Поклонники и ангажированные «аналитики» нового футбола изощрялись в остроумии, понося архаичный, по их мнению, футбол «Московии». Смешки были не всегда талантливыми, и ирония была притянута за уши. Но вся сеть была заполонена подобного рода измышлениями.

Противостоял им слаженный, а главное, искренний хор поклонников того честного футбола, что предлагала «Московия». Пусть их было меньше, но за ними не было ничего, кроме желания быть чище и лучше.

Баталии и перепалки не стихали вплоть до Нового Года, накапливаясь нетерпением в ожидании следующего первенства.

«Ломбардия» спустя десять лет вышла в Чемпионат после прозябания в «Подвалах». Команда долго не могла оправиться от наказания за подельничество с «Московией». И вот, наконец, они выкарабкались. Но игры устойчивой всё равно не было, болтались внизу таблицы, то и дело соскакивая в «зону вылета».

Рабочая неделя началась неспешно, вразвалочку. Лера пропадала на «Радиозаводе», домой по вечерам являлась какая-то растерянно-уставшая. В «Московии» же готовились к субботнему матчу. Тренировки вошли уже в какую-то рутинную колею, повеяло скукой.

— Валентин, что-то не хватает перчинки, что ли, — посетовал после занятия Юра, уединившись с Главным в тренерской комнате. Остальные ребята были распущены по домам.

— Ага! Вот она, расхлябанность из-за вечных приключений! — злорадно, будто поймав на дурном, потёр руки Проскурин.

— Это ты о чём? — удивился Бобров.

— А о том, что геройство, на мой взгляд, полноценно тогда, когда наступает время не для подвига, а для кропотливой и нудной работы. Когда нет форс-мажора и крайних обстоятельств, не нужно никого спасать, никуда бежать, и преодолевать препятствия. Тут появляются помехи другого рода, казалось бы, совсем не героические.

— И?

— А вот тут тоже нужны все эти качества: и воля, и смелость, и сила, и храбрость, и великодушие. Победы здесь плохо видны, а оттого и цена их в глазах людей много меньше. Но если польза несомненна, значит, и дела свершаются великие. Именно поэтому я ратую всегда за то, что у большого дела, большой победы, великого подвига, гораздо больше родителей, чем кажется на первый взгляд.

— Это ты к тому, что лично мой вклад нужно оценивать трезво, сбросив всю это псевдогероическую шелуху? Так я вроде этим не кичился никогда, и весь этот хор медных труб, что был раньше, стремился опровергать, — пожал плечами Юра. Ему было не то что обидно, ему было непонятно, к чему клонит Валентин.

— Да я не про твои личные качества. Все близкие люди знают… да и я тоже, в общем-то, о твоём поистине великом характере. Меня сейчас твои задели слова про скуку. Я к тому клоню, что скучно не должно быть никогда, если ты делаешь Дело. Пусть ты всю жизнь крутишь одни и те же винты, но если эти винты позволяют потом Гагарину полететь, то слава Гагарина и Королёва чиркает светом и тебя. А если Гагарин и сам иногда покрутит болты, то его величие только возрастает. Так что не вздумай скучать, как только прекращаются потрясения, не закисай в повседневности, рутинный труд — это то же величие, только в другой обёртке.

Юра был немного огорошён внезапным поучением Валентина. «И в самом деле, что это я? На старости лет схватил „звезду“?»

— Хм… я сейчас задумался крепко. И ты тому виной. Кажется, я понимаю, что я такое брякнул, отчего это, — будто распутывая клубок, медленно потянул Юра. Валентин с интересом глядел на него, помалкивая. — Всё вот это десятилетие мы как-то барахтались в каком-то болоте, и вот та рутина, про которую ты говоришь… постой, я сейчас уточню. Так вот. Вроде та рутина, да не та. Потому что дело-то застыло на месте, а бытовуха какая-то тянулось нестерпимой резиной. И вот с этим я как раз смирился. Накатило серым. Пока мы с Лерой вместе выкарабкивались из той ямы, цель была. А потом всё как-то увязло, затянуло… но вот тут я себя подхлёстывал как раз тем, о чём ты говоришь. Только всё меньше оставалось света в конце тоннеля, всё тускней становилась лампадка. И пришло какое-то тупое смирение, что нужно делать, делать, делать… И вот, вроде бы новый виток, всё заурчало, дела зашевелись, лампочка разгорелась. Оттого, наверное, у меня и реакция, что в череде бурных событий наступило затишье. Рефлекторно испугался той ямы, что была тогда.

— Ну, тогда выходит, зря я на тебя наехал, — Проскурин сконфуженно умерил свой пыл.

— Да нет, ничего зря не бывает. Спесь-то всё равно была, неважно по какой причине. Вот её ты маленько и сбил. Вообще, меня удивляет — уж сорок лет мне, а не будь рядом мудрых людей, постоянно есть вероятность куда-то свалиться с дороги, которую выбрал.

— А как ты хотел? Даже у самых цельных и волевых личностей, тех самых, что потом мы называем историческими, колебания присутствовали. Это правильно — испытывать сомнения и проверять свою идею на прочность всегда. Так что, на то близкие люди и есть, чтобы поддержать или, наоборот, образумить, если что.

— Что-то мы отвлеклись. Значит, думаешь, ничего изобретать не надо, так и сыграем, «на технику, по-стариковски», без изысков?

— Ну, во-первых, у нас своя игра-то ещё совсем не нащупана, а во-вторых, может, чего-то и придёт в голову — зрителя порадовать. Это ещё если ребята Ганжи нам не подкинут сюрприза какого.

— Угу, или подготовку к «Гэлэкси» не начнут уже сейчас, — задумался о своём Юра.

Но бригада Ганжи пока молчала, а Лера приходила домой всё такая же измотанная.

— Что там такого вы опять творите, что ты еле живая приходишь? — принимая пальто, поинтересовался у жены Юра в один из стылых вечеров.

— Да… разгребая чего там и как у арабов, наткнулись на узел заковыристый. Пытаемся его размотать, но уж больно защищён.

— А на кой он вам сдался, узел этот?

— Да всё указывает на то, что этот узелок является предтечей всего того клубка, что должны мы разрубить тридцатого. Как раз примерно так и предсказывал в пятилетнем прогнозе твой отец. Пять лет вот-вот иссякнут, — Лера настороженно взглянула мужу в глаза.

— Так-так… опять открываются тайны прошлого. Ладно, Лерусь, у меня предложение — сегодня мы об этом не говорим, ты должна от этого отдыхать всё-таки. Сейчас поужинаем, а завтра я выбиваю для тебя выходной, сам тоже с тренировки смотаюсь пораньше, и мы прогульнёмся, там и поговорим.

— Бобрик, мне завтра никак нельзя отсутствовать, — просяще сдвинула брови Лера. — Давай я тоже на полдня туда загляну. И оттуда с Татарской и пройдёмся? Только оденься потеплее, ежели гулять будем.

— Ну хорошо, на безрыбье… — великодушно протянул Юра, подавив в себе бурю возмущения. «Научился всё же, чертяка, управлять эмоциями. Раньше бы вспылил, начал бы махать руками», — похвалил он себя. — А про одеться — кто бы говорил, — он кивнул на пальтишко.

— Ты чего? Это ж из тех материалов, что нам наши друзья тогда ещё подогнали, — кивнула Лера в прошлое, будто оно стояло у неё за спиной. — Вот, ещё слышно дыхание нашей той империи… — они оба попрятали глаза, боясь воспоминаний. — Так, ну ладно. Ужинать, говоришь? Ну, пойдём, чего-нибудь сварганим.

Следующим днём, кое-как раскидав дела, Лера поторопилась к выходу, где уже ждал её Юра.

— Ты, как всегда, пунктуальна, милая, — подставив ей морозную щёку, сказал он.

— А ты, как всегда, в ожидании, несмотря на мою пунктуальность, — улыбнулась она в ответ. — Ну, пошли, полярник, — Лера удовлетворённо оглядела его тёплый шарф и шапку с ушами.

Короткий зимний день, не успев толком раскочегариться, начал тускнеть, наполняя северную часть неба чёрной глубиной. Матовый шар солнца маячил сквозь морозную дымку, подпираемый высотными зданиями. Под ногами морозно хрустело.

Они двинулись с Татарской улицы в сторону Устьинского моста, неспешно перебирая ногами по плохо убранным от снега тротуарам.

— Ну, чего там, с вашим узлом и пятилетним планом? А то мне и отец в воскресенье что-то подобное говорил.

— Конечно, говорил. Он же эту стратегию развития и предложил. Что энергия при таком вот всеобщем планировании сжимается пружиной, копится в карманах и через какое-то время пробивает себе выход. Сделали тогда оценку согласно такому прогнозу, прикинули временные интервалы, количественные изменения. Получилось конец сорокового.

— Если на пальцах — природа не терпит измывательства такого и стремится к противодействию?

— Как-то так, да. Вот только непонятно, в курсе ли властители Системы, что они не ликвидируют полностью естественные зависимости, а лишь загоняют по углам, сжимая пружину, не ломая её. Вот и показался нам «арабский узелок» (так мы пока назвали) отражением более серьёзных волнений.

— И что вы пытаетесь как-то воздействовать?

— Нет! Как раз все усилия мы сейчас направляем на мониторинг и раскрытие сущности. Как кажется, будто и сама Система затаилась. Будто всё пошло на самотёк, согласно тому, как уже получилось до. Значение матча тридцатого числа только возрастает. Должно всё идти своим чередом, без всяких вмешательств. Да и сил у нас может не хватить. А держать удар предстоим вам. Роль команды снова возрастает. А то расплескаем всё то, что накопили.

— А если опять подлянку какую нам сотворят? Всё самим теперь разгребать?

Лера смущённо пожала плечами:

— Бобрик, да. Именно. Так нужно.

— Так ведь до этого ноября вроде всё так и было. Мне казалось, что никто не хочет возврата назад…

— Возврата никакого нет, сейчас другой уровень совсем. Ты же сам был возмущён такой вот искусственностью? А теперь вроде и недоволен, что сами всё должны делать. Я что-то не понимаю.

— Знаешь, Лер, если подковёрная игра ведётся на высоком уровне… точнее, на очень низком, то своими силами против неё биться — это головой в стене проход искать. Я это понял, когда Проскурин пришёл. И мы стали выигрывать, что-то стало получаться. А до этого, как рыба об лёд.

— Так ситуация же другая, я тебе как раз и объясняю, — Лера взмахнула рукой, будто уже отчаялась что-то втолковать мужу. Они вышли на Устьинский мост. Река Москва внизу шершавила несмелым льдом, слева маячил в зачинавшихся сумерках Кремль, а прямо почти прямо по курсу торчала незыблемая, казалось, высотка на Котельнической. — Сейчас должно случиться полное отпускание Системой ситуации на самотёк. Кто во что горазд, без сценариев и контроля.

— А людены?

— А что людены?

— Ну, их же никто не отменяет?

— Нет, не отменяет. Так и здесь — вы сами в ответе. Тут как вы с Валентином надумаете. Если без люденов решитесь порезвиться, резонанса никакого не будет. Так… лёгкий всплеск. Если люденов впряжёте — так Проскурин замечательно их программирует и без нашего участия. Так что вот она, самостоятельность.

— Ну хорошо, самостоятельность. Но как же Система такое может допустить? Вдруг выйдет за рамки ситуация?

— Во-первых, диапазон «разрешённых» действий настолько широк, что трудно будет из него выскочить при всём желании. А, во-вторых, зреющий плод настолько огромен, что все силы туда брошены, независимо от текущей ситуации. Перед предстоящим всё меркнет. Они же в курсе, что наряду с тем, что они окончательно могут подгрести под себя всю… ВСЮ жизнь, в то же время и узел этот огромный будет уязвим для деятелей типа нас. Вот и роют рвы и насыпают брустверы, опасаясь вторжения.

— Смотри-ка, нашу любимую высотку уже отдали, — вдруг отвлёкся Юра от разговора, кивая на массивное, но стройное здание. В окнах мелькали всполохи и слышались взрывы. Юра вздохнул, — только Кремль и осталось под эти развлекухи им отдать.

— А, кстати, ты знаешь, что увлечённость полигонами резко пошла на убыль, как «Московия» вновь заиграла?

— Шутишь?

— Серьёзно тебе говорю. Изучение и отслеживание настроения масс — это ж работа моего отдела в том числе. Так вот, народ начал оттягиваться от этой гнусной, скажем прямо, забавы.

— Так это же… это же просто класс! — Юра прямо-таки расцвёл после этого известия.

По мосту проезжали редкие земные машины, над рекой сновали более многочисленные летающие.

— А река-то чище не стала, — снова перескочил Юра.

— Так чего ей чище становиться? Пусть нет производств и численность населения слегка уменьшилась, зато никто почти не следит за сбросами всякими нехорошими. Так, формально могут пожурить, спрятав конвертик в карман.

— Да… вот даже если у нас получится свалить махину, сможем ли мы всё возродить?

— Тут, Бобрик, как раз встаёт та сложная проблема, по поводу которой у тебя было мнение однозначное. И когда ты ещё сильно ругался, — Лера отвела глаза.

— Это когдай-то я ругался? Точнее, кричать-то я могу, но… постой, это ты про то, что с таким вот контролем куда успешнее и эффективнее можно руководить людьми?

— Да, ты громко кричал, ох, как громко.

— И правильно кричал! И буду вновь кричать! — сразу распалился Юра. — Тут же смысл жизни весь нарушается, если люди полностью себе неподвластны! Полностью!

— Стой, охолони. И послушай немного, — Лера мягко прикоснулась к его плечу. Они перешли реки Москву и Яузу и стали подниматься по Яузскому бульвару. — Ты же сам всегда декларировал, что в сильном государстве граждан нужно заражать какой-нибудь идеологией. Будь то религия, коммунизм, потребление или демократия. Что выгодно управляющей горстке, то и насаждается. Иначе анархия, разброд и шатание. И если мы подразумеваем (практически в абсолютных оценках), что мы-де несём добро и процветание планете Земля, то почему нам не нужно свои идеи садить ростками в сознание граждан? Всё то же, что и сотни лет назад, технологии просто другие.

— Так здесь же прямое управление идёт уже как бы изнутри! А не под воздействием внешних сил — вот и принципиальная разница, — возразил Юра.

— Вот и нет! Никаких изнутри. Видно, надо тебя ещё разок сводить к нашей паутине.

— Хм… может, и надо. Но… Не знаю, почему-то я противлюсь этому почти что инстинктивно, а чутью своему я привык доверять. — Юра нахмурился. — Есть о чём подумать, но не по душе мне эта идея. Лерусь, где приземлимся на чаепитие?

— А что тут есть из заведений? Ведь мы с тобой тут сто лет не были, небось, ничего и нет подходящего…

Они продолжали шагать по пустынным бульварам, вглядываясь в подслеповатые вывески по бокам и объёмные рекламы, нависающие над самой дорожкой. Попадались какие-то бесчисленные аптеки, юридические конторы и игровые. Общепиты были ресторанно-пивного вида, по приближении к Чистым Прудам становящиеся всё более претенциозными. На стоянках вокруг теснились дорогие мобили — вечер только начинался, а подобные заведения были уже полны. Но вот на Покровке, затёртое современными, но безликими громадами зданий, мелькнула уютная надпись «Кофейня».

— Ой, смотри, Юрка, что-то милое, кажется. Давай, заглянем, — Лера потянула мужа за рукав.

Внутри действительно оказалось неплохо: старомодность соседствовала с удобным интерьером, малолюдность дополнялась небольшими внутренними габаритами. Тёплый запах кофе дразнил.

— Остаёмся! Только я чего-то проголодался. Надеюсь, тут и официанты ходят? Хочется чего-нибудь перекусить, — Юра, сняв с Леры пальто, плюхнулся рядом с ней на удобный диванчик. — Слушай, так прямо хорошо и уютно, — он, впервые с начала прогулки, улыбнулся.

Их заметила симпатичная официантка и, вежливо поздоровавшись, подала меню. Самое обычное на ламинированных листах.

— Юр, а смотри, лет десять назад нельзя было отбиться от поклонников в общественных местах, а сейчас даже и не узнают, — аккуратно озираясь, заметила Лера.

— О! Лерусь, я к потери популярности давно привык. Да ты вспомни, сколько, например, год назад, когда мы были в ПреЧемпионате, ходило на стадион народу. Наши оранжевые трибуны были похожи на гнилой апельсин. Это вон последние игры стали напоминать прошлое.

— То ли мы меняемся, то ли окружение… — задумчиво протянула Лера, сверля взглядом меню.

— Я буду нагло пожирать вредный сэндвич и запивать всё крепким кофе! — потревожил её мысли Юра громким заявлением.

— Ой, горластый! — встрепенулась она. — А я салатик съем зелёненький и запью чайком. Надо ещё сладкое глянуть, что тут есть.

Вскоре они, ещё немного румяные с мороза, с аппетитом навалились на нехитрые закуски, запивая горячим.

— Вспомнились мамины пирожки. А ещё лучше, когда вы вдвоём чего-нибудь готовили, — мечтательно завернул Юра.

— Да, Ксения Ивановна знатный кулинар. Сейчас, наверное, оттачивает своё мастерство на Владимире Викторовиче.

— Лер, я давно хотел спросить. Да всё не решался, — вдруг заскромничал Бобров.

— Так, уже интересней. Мегазвезда прошлого до сих пор робок?

— Про маму твою, неужели ты совсем не скучаешь? Не хочешь повидаться?

Лера разом потускнела лицом, откинулась на спинку дивана и, вцепившись в кружку чая длинными пальцами, стала отпивать напиток мелкими глотками.

— Ты же знаешь, что после разрыва ещё тогда, в период нашего с тобой знакомства, я делала такие попытки. Очень тосковала, хоть и злилась. Она же как-то странно реагировала, практически игнорируя мои попытки пойти на сближение. Моя тоска поутихла. Я смирилась. Но всё же знала, что где-то там, в Европах живёт моя мама, верила, что когда-нибудь мы снова увидимся. Постепенно такую роль заполнила Ксения Андреевна… по-моему, у нас с ней это взаимно…

— А как же! Она всегда мечтала о дочке, — перебил Юра.

— Да, у нас с ней совсем не классические отношения «свекровь — невестка». Но мама всё же была. Она исчезла для меня тогда, в тридцатом. Она не могла не знать, даже больше того, потом я проверяла — она знала. Но ничего, ничего не сделала! Чтобы приехать, обнять, утешить… НИ-ЧЕ-ГО. Вот тогда-то я окончательно и осиротела. Да, я по-прежнему слежу за её жизнью, но совершенно отстранённо. Во мне тогда будто что-то оторвалось. Безвозвратно.

Юра обнял жену, устроив её голову на своём плече, целуя сухие, но печальные глаза.

— Так что вы моя единственная и безоговорочная семья. А уж бабское счастье намертво связано с одним обалдуем, который и в сорок лет живёт мечтами.

— Ого! — Юра округлил глаза и посмотрел в заулыбавшиеся глаза жены.

— Ага! За что и ценю, — она легонько коснулась его губами.

Здесь, в центре чахнувшей Москвы, разбухшей от стекла, бетона и асфальта, в зажатом маленьком кафе, Бобров вновь ощутил ту силу, и в то же время ту уязвимость, что придавала ему близость с этой женщиной, воплотившей многие его мечты.

— Ну что, ребятки? «Ломбардия» — не Бог весть какой зверь, но пытается, в отличие от буров, соответствовать духу времени. Играет мощно, с люденами, заряженными на борьбу. — Проскурин решил в средине недели провести теорию с молодёжью. Со всеми теми, кто в игре с «ЮАР» заменил существующих люденов. — Отчего же она болтается внизу, спросите вы? А ответ очень прост — им не хватает то ли денег, чтобы купить коды, то ли мозгов, чтобы самим придумать. Коды те, что позволяют люденов не только гонять взад-вперёд без остановки, но и внедряющих в них какую-либо мысль. Вот и игра их обычно бестолкова, сумбурна. Подчас груба, иногда наивна.

— Валентин Анатольевич, а что, мы опять будем без люденов играть? — озвучил напряжённое ожидание почти всей команды (Васильев, Ребров, Могучев и, конечно, Бобров в составе, как всегда, подразумевались) белобрысый упитанный полузащитник Саша Артемьев.

— А, неужели вы думаете, что я вас собрал для подачи тренерского мастер-класса? — заулыбался Проскурин, и ребята тоже заулыбались. — Руководство, — он подмигнул Боброву — тот задумчиво глядел на снежинки, неспешно порхающие за окном, — сообщило нам, что на эту игру ограничения никакие не распространяются, мы вольны делать и играть, как захотим. Вроде бы ничего за это не будет. Риск, он, конечно, есть. Как мы с вами убедились, гадостей нам подкинуть могут запросто и в любой момент. Но рискнуть всё же надо. А поиграть, и поиграть нетренировочный матч нам надо. Так как тридцатого, думаю, придётся обходиться уже вновь без люденов. — Молодёжь оживлённо забурчала, а Бобров резко оторвался от снежинок и уставился на Валентина. Тот лишь слегка ему улыбнулся в ответ.

«Так. Значит, чего-то нащупали уже. Первый звоночек. Без люденов… так „Гэлэкси“ это матёрое нас растопчет. Или… Ладно, спокойно, потом всё узнаем. Валентин знает, что делает», — мысли Юры хаотически прыгали с одного на другое.

— Так вот, добры молодцы, — продолжил Проскурин, — задача номер один в субботу — хорошо сыграть. Не победить любой ценой, нет. А именно нащупать игру, настроить все взаимосвязи. С холодной головой слушать меня, Боброва, вспоминать тренировки. Важно сыграться. Те всполохи игры, что у нас стали пробиваться, нельзя затушить, нужно приголубить и дать им расцвести в полной мере. Я специально не разбираю детально игру соперника. Дабы вы рассчитывали на свои силы, чтобы играли от себя, а не от слабостей соперника. Поищите их сами. Творите! Всё, теперь на улицу, на мороз! Юра, зайди сейчас ненадолго, — пригласил Валентин Боброва к себе.

— У меня идея была им матч «Московии» какой-нибудь конца двадцатых поставить, чемпионский какой-нибудь сезон. Да подумал, что может комплексы какие-нибудь ещё не полностью похороненные возродить. Как думаешь, правильно?

— Валь, я лично терпеть не могу пересматривать былые матчи — это не то что соль на раны, это как оторванный лист осенний, красивый, изящный, но отмерший и бесполезный в вазу ставить, чтобы продлить дыхание лета. Ни к чему это всё, того не вернём, делаем сейчас другое, да игру стараемся всё равно не ту вернуть. Так что правильно, что не показал. Пусть в них своё растёт. Своя сила и гордость. За себя. А прошлым… а прошлое нужно знать и помнить, но никак не выпячивать в качестве единственного заслона от наступающих невзгод или трудностей.

— Вот! За что ценю, простой вопрос — философский ответ! Ладно, философ, бегом разминаться. Примните там уже снежок. Давно на белом не играли.

— Подожди, ты задумал тренировку на снегу? А зачем? Все эти отскоки, скольжения — в субботу нам всё это будет ни к чему! — удивился Юра затее тренера.

— Да не удивляйся. Из той же серии — пусть в любых условиях друг друга учатся понимать. Не хочу подстраивать под каждый чих внешней среды. Тридцатого неизвестно что будет.

— Да! Чуть не забыл, что это за слова-то были? Уже что-то известно?

— Известно немного. Но это не на пять минут, после поговорим.

Тренировка на лёгком морозце была в охотку, несмотря на неустойчивое сцепление, скользящий мяч и колющий лицо снег. На стадионах, которые попадали в холодные условия давно был сооружён обогрев пространства внутри чаши, поэтому игры всегда проходили в комфортных условиях для футболистов и зрителей. Однако некоторые организаторы заведомо не включали такие системы, полагая, что матчи в грязи, в снегу, где ещё больше бессмысленной борьбы и грубых приёмов больше нравятся болельщикам. На «Московите», пусть и перебоями, обогрев работал. Но тренировались, как и велел Проскурин, в условиях снежных и холодных.

А молодым и задорным парням было и это в радость. Главное, что они будут играть в основе! Лишь Бобров был задумчив и медлителен больше обычного. В его голове начал уже строиться план всех трёх игр. Он понимал, что Проскурин стратег в первую очередь. А все детали и нюансы воплощать ему, капитану и лидеру команды. «Устал я от этого или не устал? Не пойму. Ведь иногда так засаднит от досады и раздражения на этот мяч, дурацкие чёрные поля, тупую беготню, что выть охота! А вот на тебе — загвоздка интересная, задача чисто игровая — и снова в ту сторону мысли зашумели, и усталость вроде как позабыта. Нет, надо на зиму к родителям! Надо! Там всё и придумается, наконец».

В тренировке, в физической и умственной работе, он подзабыл, что хотел попытать Проскурина насчёт сведений об игре с «Челси». И вспомнил только вечером, уже когда пришёл домой. Дома Лера чего-то готовила. Присутствовал и Ганжа.

— О! Никак аврал закончился? — поприветствовал его Юра.

— Ну его к чёрту, этот аврал. Устал, как собака. Колька остался ещё попыхтеть, я решил сделать перерыв, тем более что Лерка пообещала отбивной угостить.

— И ведь, — Юра принюхался, — не обманула, похоже. Привет, милая, — он зарылся в распущенные волосы жены, стоявшей возле плиты.

— Привет, Бобрик. Давай, мой руки и помоги мне.

Пока они вдвоём хлопотали насчёт ужина, Ганжа привычно развалился в гравитационном кресле, попивая своё любимое пивко. Попутно разглагольствуя о чём-то отвлечённом.

— Не, Юрец, ты думаешь, что вот эти буры, они что, эдакие люди будущего? Да они без люденов загнутся. Я не про футбольных, я про жизнь бытовую. Чего они там навыращивают? А энергия? Тю… — протянул он и хлебнул. — Лера вообще сказала, что ты против замены Системы, что ты её хотел бы похерить с концами. Наивняк!

— Серёг, неохота мне сейчас спорить. Давай в Новом Году поговорим? Вместе все на Алтай махнём, что бы тут ни творилось. Там и порешаем.

— Ты даёшь! Если ты веришь в успех, то должен понимать, что шухер начнётся, и нужно будет вкалывать в десять раз больше. Или ты заранее капитулируешь?

— Договоришься сейчас — останешься без ужина, — пригрозил Юра. — Я говорю, что в случае успеха нужно отпустить немножко вожжи. Мы же только подтолкнём. Пойдёт некая самоорганизация…

— Стой, стой! Так как раз про это мы тебе с Лерой и толкуем! Что тут не просто нужно хватать железо горячее и мять его молотом, а выковывать скорее и то, что нужно. Иначе всё закостенеет, и уже не переправишь. Если, хуже того, кто-нибудь не перехватит.

Юра нахмурился, и уселся на табуретку.

— Серёж, ну чего ты ему аппетит портишь? Знаешь же, что нельзя так резко. Не расстраивайся, Юрч. Всё будет хорошо. Хорошо для людей и страны. Просто даже то, что ты узнал, не позволяет тебе охватить полноту картины.

— Ой, пёс с вами! Давайте есть, — Юра решил вновь отложить эти тяжёлые мысли. «Как и поездку на Алтай на Новый год тоже отложить придётся». — И вообще, я хотел узнать у Проскурина кое-чего, да забыл. Утром Валентин проговорился что-то про Карсон. Мол, он уже придумал кое-что, исходя из новой информации. Есть уже что?

Ганжа, орудуя вилкой и ножом:

— Да вроде будет какая-то электромагнитная шумиха в этот день. Или что-то сродни, что-то очень мощное. Много что перестанет работать. А вот люди смогут работать. Те, у кого ещё есть свои мозги, руки и ноги. Вот и на футболе будет сражение между людьми, которые могут.

— Так ведь нам это на руку только! — обрадовался Юра.

— Не спеши радоваться, дружок, — помахал ножом Ганжа. — Американцы под эту тему, оказывается, нашпиговали свою команду чуть ли не спецназовцами. Людскими, да. Есть ещё отдельные подразделения. Они не дураки, чтобы всё отдавать бездушными и не очень-то мозговитым люденам. Просто обходятся дороже, мороки больше, а послушность и обучаемость похуже. Но вот ради одного матча они заморочились. Тактику вряд ли сменят, будет побоище. Ваши хлюпики лягут ровными рядами.

— Сам ты хлюпик, — отмахнулся Юра, задумчиво, подперевшись рукой. — Крепкие у нас ребята.

— Так-то они, конечно, может, и ничего, — насмешливо прошамкал с набитым ртом Сергей, — но супротив тех громил будут слабоваты. И потом, вроде будет разрешение на тот матч (или начиная с того матча, пока непонятно) не ограничиваться дракой два на два. Можно хоть все девяносто минут будет превратить в битву. Оружие, правда, вроде запрещено. Но это пока. А помочь мы вам тут не сможем ничем. Окопы только если копать, — уже невесело усмехнулся Ганжа.

— Да, Юрч, с одной стороны показалось, что будет отмена люденов к лучшему, а с другой, видишь, как оно выходит. Правда, многие команды из-за незнания выпустят люденов, а они будут чудить под этой вспышкой. Мы-то хоть предупреждены.

— Предупреждены, ага. — Юра становился всё более задумчивым. — Только вот остальные данные не радуют. Валентин-то знает?

— Знает. И вот оттого, что знает всё, он пока ещё с тобой не обсуждал. Ему хотелось самому подумать, чего делать. Не смыкаясь с твоими идеями. Ну а ты, в свою очередь, сам отдельно подумаешь.

— Так, ребятки, было вкусно, накормили. Обсудили. Я доволен и сыт, но поеду-ка я домой. Всё-таки хочу надо одной штукой покумекать.

Ганжа встал и засобирался на выход.

— Да-да, посуду можешь не мыть, — ужалил его вечное «иждивенчество» Бобров.

— Спасибо, добрый человек, — Ганжа и бровью не повёл, лишь заблестел своим черепом сильнее в свете спрятанных ламп в прихожей. — Всё, пошёл. Чао. — Чмокнул Леру, стиснул клешнёй ладонь Юры и вышел вон.

— Вот любит он поесть, попить, а пальцем о палец не ударить, — продолжал зудеть Юра.

— Бобрик, не нуди. Будто ты его первый день знаешь. Не перевоспитать, и нужно принимать таким, как есть. Ты же знаешь, что он силён в другом.

— Да знаю, но всё равно буду злиться каждый раз после его нахлебничества, — Юра принялся собирать со стола. — Слушай, ну расстроили вы меня опять. Чем дальше в лес…

— Я тут знаешь чего подумала? Что похожа ситуация на ту, что была почти двадцать лет назад. Тогда громыхала команда «Европа», помнишь?

— Конечно, помню.

— И вот они только начинали эту вот закатывающую всех и вся тактику применять. А вы справились — убегали, перепрыгивали, ускользали. И выиграли.

— Лерусь, как я понял, тут будет совсем другой коленкор. Они же заточены будут уже в современных реалиях топтать. Тогдашняя «Европа» сейчас показалась бы балетом. Да и у нас, при всём уважении к нынешним ребятам, команда была помастеровитее. Да ещё и сыграться мы толком не сумели. Ах, чёрт! — в досаде бросил он, с грохотом всовывая тарелку в сушилку.