Чемпионат

А Юра тем временем целовал солёные щёки Леры, а она, сама не ожидавшая от себя такой сентиментальности, смущённо улыбалась. Им не всегда нужны были слова, чтобы понимать друг друга, но Юра шепнул: «Сегодня же и приступим». Она кольнула его кулачком в бок: «Пошляк».

— Вот тебе и разговор случился, — подвёл итог Тимур. — Друзья мои, ввиду того, что солнце клонится к закату, предлагаю саму вершину не покорять. А перекусить тут и направить свои уже натруженные стопы вниз, к ночлегу. В конце концов, сегодня Новый Год.

— О! А ведь как-то это и позабылось. Это что ж, нам в полпятого утра ещё и по Москве отмечать?

— Думаю, недостаточная акклиматизация нам поможет, — успокоил всех Тимур. — Девчонки, давайте, раскладывайте.

С аппетитом вкусив непритязательную снедь, они заторопились вниз — солнце южным уклоном стремилось за горизонт. Юра лишь пожалел, что картинку заката не успеют сфотографировать.

Вечером с грехом пополам соблюли традиции: шампанское и мандарины, что-то похожее на оливье (по крайней мере, присутствовал майонез и горошек), нарядили и сосновые ветки конфетами и шоколадками. Атмосферу, в общем, создали. Дождались московского времени, поздравили своих телефонными звонками, друг друга и угомонились.

— Значит, дети, да? — Юра начал целовать Леру прямо с порога номера. — А ты готова?

— Милый, ты иногда такой глупый, — Лера слабо улыбнулась, она хотела совсем не разговаривать. — Если женщина любит мужчина без остатка, она, конечно, хочет от него детей. А теперь лучше помолчи. — Она сама толкнула его на кровать.

Утром (утро было очень позднее, солнце перестало заглядывать в окна, облизнув здание с другой, «дневной» стороны) ощущения выполненного долга не было, а была растворённость в счастье. Они почти синхронно открыли глаза, и, уставившись в потолок, стали вслух мечтать.

— Мальчика… нет! Девочку!

— Лучше двойню! Близнецов!

— И обоих в футбол, да?

— А если девочки?

— Да тоже в футбол, чего там…

Дальше они уже просто смеялись и, счастливые, ломанули наперегонки в ванную.

Ещё несколько дней они провели этой кашмирской деревушке, впитывая полузимний горный воздух, успокаиваясь душой и осветляясь достойными мыслями. Лера после новогодней ночи была всё больше задумчивой, витая в облаках.

— Смотри, они похожи на весну, умытую свежим ливнем, цветущую и благоухающую, — прокомментировала Лиля новый образ ребят.

— Хотелось бы, чтоб у них всё получилось. Для этого нужно, чтобы и у нас много получилось. Всё-таки Юрка сильно повернулся на «Московии». Он, на самом деле, главный движитель, а не я или коллектив. Он ещё пока плохо понимает свою роль, да и груз он несёт с такой лёгкостью при этом незнании. Вот все эти «задумчивости» порой — это как раз отголоски этого лидерства. Поэтому нужно оберегать.

— Они оба очень талантливы, — вздохнула о своём Лиля.

Спустившись с гор, путешественники выполнили свой план в полном объёме, осмотрев раскиданный в озере прозрачный Шринагар, душный Дели, многолюдную Агру. Индия дышала переменами, горела огнём энтузиазма. В этом огне постепенно сгорали этнические и религиозные противоречия, национальные претензии и кастовые различия.

— Но вот они уже давно «газуют», только кажется, что буксуют в глине — много движения, щепки летят, а вперёд не двигаются, — сказал, глядя на плотную толпу на улицах индийской столицы Тимур.

— Но, может, это просто долгая подготовка, а потом они рванут? Всё-таки следы видны, — возразил Юра. — Им бы демографию оседлать, а так пассионарность-то прёт изо всех щелей, по-моему.

— Да поглядим. В любом случае нас они обскакали. Мы разобщаемся, они объединяются; мы прожигаем жизнь, они трудятся; мы вымираем, они размножаются.

— Мы играем в футбол, они в крикет, — брякнул Юра. — Вот меня что смущает, что нет команды у них в Чемпионате. И ведь наверняка и не пытались?

— Хм, да что-то не помню. Думаю, что и в ПреЧемпионате их нет. Да, это ты верно заметил. Но нет, так нет. Не во всём же нам следовать тем, кто дальше продвинулся по шкале развития.

— Это верно, у каждого свой путь. Но мысль у меня появилась. Надо будет обдумать, — Бобров задумался.

Женщины тем временем набирали каких-то безделушек, коих здесь были тысячи за бесценок, на сувениры. Они мало вникали в мужские разговоры. Они уже хотели домой.

С утра, ещё в тусклых сумерках, он оставил тёплую Леру в постели, собрался на тренировку. Она промурлыкала что-то ласковое и продолжила сопеть.

На улице сильно потеплело, жалкие кучки снега с ажурной грязью пропали, журчали ручьи, и пахло тёплой землёй.

— Ага, как раз зима начинается, — Бобров смахнул каплю со лба.

На базу он приехал, как всегда, одним из первых. Хотя, этих первых собралось немало — сегодня мобильбас собирал бо́льшую часть молодёжки. В бусе Юра разглядывал ребят — действительно, многих он не видел. Лишь несколько знакомых лиц. «Старый стал! А ведь раньше ходил на молодёжку постоянно».

Проскурин, невзирая на ранний час, уже был у себя. Юра, переодевшись, заглянул к нему.

— Привет, Валентин Анатольевич, — Он пожал протянутую руку. — Я вот чего подумал. А как же мы двусторонку устроим, если люденами будет некем руководить?

— А вот и поруководите с Лёшкой на пару.

— Вот тебе раз! Как же это? — опешил Юра.

— Вот так. И без лишних разговоров. Двух зайцев убьём — потренируетесь в связке и с люденами, а молодёжь получит достойных противников. Мы попробуем вместе с тобой и Ребровым сымитировать игру африканцев. Люденов запрограммируем, как надо. Типа, они будут импровизировать. Тут правда двойная такая игра получается, мы зашиваем их на свободу творчества, но эта «свобода» будет инициироваться на поле тобой.

— Мудрёно, но я понял. Я не понял другого, на мой взгляд, более важный момент — если мы будем тренироваться в команде с люденами, как мы сыграемся с молодёжкой?

— А тут я спокоен — Лёшка с ними сыгран, а ты… а ты, думаю, сыграешься с первых минут с любой командой. В случае чего заменим тебя, — добавил Проскурин с лёгкой улыбкой, но заметив вскинутый взгляд Юры, быстро проговорил: — Шучу, шучу.

— Да нет, ты знаешь, Валентин, — Юре захотелось пооткровенничать, — всё-таки это уже перебор на таком уровне в таком возрасте играть. Вот-вот надо заканчивать. Все это понимают. И я в том числе. Не могу сказать, что прям вот без переживаний готов это сделать. Но всё-таки мысли такие ходят давно, так что ударом не станет. Просто хочу закончиться этим матчем против «Гэлэкси», как собственно, мы планируем. Получится у нас или нет, это будет венцом, я точно знаю. Вот сейчас новый вроде виток у нас пошёл, а всё равно… сколько уже таких поворотов было? Каждый раз взрыв энтузиазма, адреналин даже, можно сказать. Но усталость накопилась. Всплески всё короче, амплитуда всё меньше. Иногда чувствуется какая-то беспомощность — вроде дёргаемся, вроде реакция есть на эти движения, а в то же время стоим на месте.

— Ну, где же стоим? — прервал размышления Юры Валентин. — Ты же не только на футбольном поприще добился признания. Если пафос не уменьшать, можно сказать, что ты лидер нации сейчас.

— Ха! Лидер! И что от страны осталось?

— А кто знает, что бы осталось, не будь «Московии» и тебя? Вашей команды? Не будь Тимура?

— Да, Тимур, да. Тимур заложил какой-то фундамент. Чёрт! — Юра неожиданно выругался. — Как же жаль, как ужасно жаль, что он погиб! Ведь он мог… мы могли ещё раньше всё исправить. За те десять лет почти удалось. Уже Сибирь просила об объединении, Кавказ, Дальний Восток, другие. Как всегда нагадил Запад, точнее Северо-Запад. Уверен, что они его и погубили. — Юра уткнулся лицом в ладони.

— Так, не к месту у нас что-то разговор затеялся по душам. Завтра, завтра давай поговорим. Пока есть дело, нужно его делать. А дело сейчас — это тренироваться, чтобы завтра обыграть пусть и дружественный нам коллектив, но всё же соперник. А так как дружественный, то игра должна быть честной и красивой. Давай, дуй на поле.

Юра смахнул с лица невидимую паутину, проморгал в глазах печаль и побрёл на поле. Проскурин, тоже собираясь, крикнул вдогонку:

— Бодрее, бодрее, капитан!

Людены кучковались в сторонке — их программировали, а молодые ребятишки, жадные до мяча игры разминались и били мячом, пока не было заданий от тренера. На вышедшего Боброва косились уважительно и мяч ему от стеснения не пасовали. Юра же начал с покряхтываниями растяжки и разминки.

Вскоре появился Проскурин с папочкой и свистком. По всей видимости, он уже разговаривал с молодёжью, так как в речи обозначил коротенько тренировочный план. Апофеозом которого должна была стать двусторонняя игра по укороченной программе.

«Однако, сейчас они мне почему-то более симпатичны, чем в тот раз, когда я смотрел на Реброва. Но всё же непонятно, с чего они заиграют в наш старый добрый футбол, практически с листа» — думалось Боброву. Так, скептически настроенным, он и включился в двусторонку вместе с также не очень довольным (хотелось сыграть со «своими») Ребровым.

После этой тренировочной игры хмуриться пришлось уже Проскурину — людены, возглавляемые двумя талантами — старым и молодым — разбомбили казалось бы сыгранную молодёжь.

— Значит, говоришь, у них получится? — поддевал после игры главного тренера Юра.

— Вот именно что не у НИХ, а у ВАС! — отрезал Проскурин и скомандовал всем, — прошу на разбор.

«Мальцы» были разгорячены игрой, предъявляли друг другу претензии, обсасывали удачные моменты. Но Проскурин довольно скоро охладил их пыл довольно занудным разбором. Бобров понимал, что такова задумка, что обычно изобретательный Валентин хочет сбить азарт с молодых игроков, и так заведённых.

В разгар лекции в аудиторию протиснулась Лера. Присела с краю. Бобров округлил глаза, она приложила палец к губам. Однако Проскурин всё же и сам обратил внимание на неё, запнувшись и взяв паузу. В эту паузу Лера подошла к нему и что-то нашептала на ухо. Ребята довольные разглядывали красивую жену капитана. Она была в каких-то простецких джинсах и кожанке, а кеды лишь добавляли ей вистов в глазах молодёжи.

— Ну, тут такая информация поступила от нашего, так сказать, штаба, — Валентин кивнул Лере, та снова уселась. На этот раз поближе к мужу. — Конечно, как мы тут ни таимся, но то, что мы хотим сыграть без люденов, своими, так сказать, силами руководство Чемпионата узнало. Да, собственно, что тут утаивать, нам и не жалко. Так ведь? — народ покивал, один Бобров зыркнул на Леру, та смущённо улыбнулась. — Но, судя по всему, «высший свет» наш сей факт не особо устраивает. Поэтому в ближайшее время поступит официальная рекомендация такого вольнодумия не допускать.

По рядам пошёл недовольный гул.

— Выходит, мы зря готовились?

— Давайте пошлём их, Валентин Анатольевич!

Ребята оглядывались на Боброва — что, мол, скажет капитан? Капитан хмурился и на трибуну пока не рвался.

— Тише, тише, буйны головы, — заулыбался главный тренер. — Послать — это, конечно, будет круто. Нужно всё же думать о последствиях. А вот проигнорировать рекомендацию — вполне допустимо. Что вы думаете, Юрий Владимирович?

Бобров вышел вперёд.

— Думаю, нужно дать отпор таким наглым заявлениям. Единственно, нужно узнать, что нам за это будет, если мы наплюём на эту официальную бумагу. А что будет, Валерия Сергеевна? Вы же наверняка там прощёлкали этот момент.

— Собственно, вариантов развития событий — великое множество. Многие интересны. Так что, думаю, можете рисковать. Если хотите, можем замаскировать ребят под люденов, — Лера улыбнулась.

Ребята заржали с удовольствием. Послышались всякие выкрики. Чету Бобровых уважали и любили, с удовольствием откликались на юмор Леры.

— Думаю всё же, это излишне. А то как замаскируются, так и останутся. Главное, после получения официальной «бумаги» пообщаться нужно с африканцами. Подтвердить, что всё в силе. А то вдруг они заднюю включат. Что вряд ли, конечно.

— Да, думаю, вряд ли. Но я свяжусь с Айрянисом. Так что ребятки, давайте продолжим разбор полётов, а то вас завтра с такой игрой вас растопчут и любители.

Молодцы возмущённо забурчали, но притихли под суровым взглядом главного.

Лера досидела до конца, чтобы потом вместе с Юрой поехать домой.

— Родители звонили. Думают, к Новому Году выбраться, — Лера продолжала делиться новостями.

— Ха! Кто ж их пустит сюда?

— Не волнуйся, мы всё сделаем. Будет непросто, но они доберутся.

— Ох уж это ваше всемогущество! — Бобров недовольно скривился.

— Не нуди, немножко осталось, — Лера сжала его холодные пальцы. — Понимаешь, мы вроде с раскрытием этого ложного следа больше рычагов получили. Только неизвестно, как долго нам дадут резвиться.

— Ну ладно, а то я чего-то устал. Будь Алтай нашим, уехал бы туда, делал бы геоноуты…

— Уедем, Бобрик, уедем. Завершим здесь всё и уедем.

— А ты завтра придёшь?

— Если билетик достанешь, — улыбнулась. — А то ажиотаж случился вдруг, билетов днём с огнём…

— Не вы ли его подогрели?

— Кто знает, кто знает, — Лера потянула застывшего мужа за руку.

Тем временем в клуб пришёл, как и предсказывала Лера, официальный документ. Тон в нём был уважительный, но требовательный. «О! Ну теперь я эту бумаженцию ребятам на установке и зачитаю. Как они „уменьшают“ интерес к футболу…» — возмутился Проскурин. После он переговорил с Айрянисом — у того настроения были схожими. Договорились настраивать футболистов на честную игру, чтобы не было драк.

Тёплынь продолжила «жарить» и в воскресенье. Почки надумали набухать, а трава проклюнулась зелёным. Народ валил толпами на стадион в Нагатино, задолго до начала матча создавая уплотнённые ряды по дороге от метро. Граждане белели ликами, контрастируя своим национальным составом с большинством столичных жителей. В целом в последнее время были удивительны такие сборища. Полиция была согнана по этой причине в больших количествах.

Лера протиснулась к служебному входу, где её пропустили охранники. Она нашла Юру на массажном столе, где его мял Шангрилу.

— О! Я бы тоже хотела тебя помять.

— Вот сегодня вечером этим и займёшься.

— Здравствуйте, Лера, — словно не замечая разговора, поздоровался индиец и продолжил массировать ноги Боброва.

— Здравствуй, Шангрилу, здравствуй! Что, как у него, мышцы ещё живы?

— А как же! У него тонус такой, будто на десять лет меньше, чем на самом деле.

— Ого! Не льстишь ли ты ему? Он вот что-то постоянно жалуется на возраст.

Бобров что-то недовольно забурчал.

— Так видно цену себе набивает или кокетничает.

— Бобрик, ты ведь сегодня забьёшь? Я так на этом стадионе этого события жду, — Лера продолжала поддевать мужа.

— Для некоторых я Юрий Владимирович тут, так что поаккуратнее. А забивать сегодня найдётся и без меня кому.

— Но народ хочет именно от тебя. Старый конь борозды не портит, говорят. Ой, — хихикнула она.

— Так, кто-то у меня сейчас получит, — Юра попытался со стола схватить стоявшую подле Леру, но та ловко увернулась.

— Ты агрессивен, и это хорошо. Ладно, пойду, поприветствую ребят и на трибуну уже пора.

Когда «Московия» вышла разминаться, половина стадиона уже была заполнена жаждущими зрелища зрителями. Поприветствовали африканских гостей и зашлись в экстазе, когда выползли их любимцы. Отдельного шума удостоился капитан.

Бобров оглядывал трибуны.

— Вот чего им подавай? Искусство или низкопробное зрелище, а? — спросил он у машущего рядом ногами Васильева.

— О, Юрец, ты вечно думаешь не о том. Ты бы лучше на игру настраивался! А зритель он такой — что ему втыкают, то с удовольствием и хавает.

— Да, это ты прав. А тебе не надоели эти чёрные газоны?

— Хм, а что в них такого? Мне что чёрный, что зелёный — всё равно.

— Не задумывался, почему они чёрные?

— Так это все знают — чтобы кровушкой не пачкать зелень искусственную, когда сильная битва завяжется.

— А разве мы сегодня биться собираемся?

— Нет, Анатолич же явно сказал, что футболять будем в чистом виде. Без драк.

— И на кой нам тогда чёрный газон?

— Вот, Юр, ты можешь голову занять всякой фигнёй! Что ж теперь его перекрашивать?

— Да, надо на эту тему подумать. Давай-давай, маши сильнее!

У буров был всего один негр. Да и тот был светловат и чертами похож на Пушкина. «Московиты» так и звали его промеж собой «пушкин». Он первый раз был в Москве и это, похоже, его не сильно волновало. Он усиленно долбил по мячу, будто желая порвать сетку ворот.

— Ну что, ребятки, поиграем? — Бобров собрал в кружок своих игроков. — И помните, заводиться не стоит, играем в пасик, получаем удовольствие. Парни против нас вышли грамотные, умелые, но не убийцы. Давайте, нужно порадовать жителей уже. И не бойней, а Игрой!

Трибуны забились под завязку, полыхали «перфомансы», парили виртуальные баннеры, народ гудел в ожидании. «Московия» алела красными футболками и трусами, соперник был в белом. Судья свистнул. Игроки смешались.

Первые двадцать минут зрителей откровенно разочаровывали. Заметно было, что «ЮАР» готова поддавить, нажать и забить, но, расшаркиваясь в реверансах, выжидала действий от хозяев. А у хозяев не складывалось. Многие замандражировали и действовали от этого нервно и несыгранно. Бобров с Ребровым напоминали пастухов, которые сгоняли непослушное стадо. Васильев дёргался на передней линии, ожидая поддержки из глубины. Однако Юра не нервничал, спокойно пытался наладить взаимодействия. Но бурам в конце концов надоела расхлябанность и они ударили. Накатились мощной волной один раз, другой. И забили мяч, разыграв симпатичную комбинацию.

— Парни, расслабьтесь. Просто поиграйте. Вот посмотрите, как мы сейчас втроём это сделаем, — увещевал поникших «бойцов» капитан. — Забудьте о трибунах, давайте поможем друг другу сыграть.

Но весь первый тайм продолжилась вязкая тягомотина. Африканцы отступились и вяло отбивались от нестройных атак ударной тройки, которая действительно неплохо смотрелась, но лишённая подготовленной помощи остальных игроков, вязла в плотной обороне гостей. Боброву удавались длинные передачи, Васильев на скорости их принимал, Ребров крутил финты и обманывал соперника пачками. Но всегда находился страхующий, один в защите подменял другого, а зоны все были перекрыты. Поэтому если дело и доходило до удара, то наносился он впопыхах, и вратарь забирал мяч в крепкие объятия. Болельщики были обеспокоены, но в переживаниях не свистели, а пока лишь подбадривали своих.

В перерыве «московиты», в массе своей были грустны. Даже удручены. Не такой игры они от себя ждали. Вопреки обычаю, сам капитан не выглядел мрачным. Он бы спокоен — как раз он-то и предполагал такой ход игры.

— Ну, чего вы скисли? Кто в лес, кто по дрова? Вань, чего ты раз за разом пинал в аут мяч? — вопрошал одного из защитников Проскурин. — А ты, Серёж, почему с выпученным глазами носился за соперниками, но ни разу не отобрал мяч? Успокойтесь, ребятки. Всё в порядке. А вы орлы, да! Осталось только забить. — Похвалил он ударную троицу.

— В общем, парни. Не зацикливайтесь на результате — главное, показать красивую игру. И если «ЮАР» выполняет эту задачу, то мы пока авансов совсем не оправдываем. Проиграть будет незазорно. Но вот некрасиво проиграть — тогда мы получим заслуженный свист.

И прямо со свистком на второй тайм молодые игроки вняли словам старших. Ломили вперёд, гнулись буры. Нашлось и остроумие, и техника, и многочисленные удары. Игра стала сладкой, а от приторности спасали суровые действия защитников, при этом не переходивших на грубость. Буры сжались, но не пропускали, находя силы и для резких выпадов. Одна из таких африканских атак вновь закончилась голом. 0:2. Трибуны, до этого гнавшие своих вперёд и восторгавшиеся красивыми комбинациями, разом притихли.

— О! Шуточки кончились! Вечер не только перестаёт быть томным, но и становится интересным, — Бобров только обрадовался ухудшению положения. Он уже понял, что, как и было договорено, всё происходит по-честному. Без подстав. Именно поэтому особо интересно преодолевать сложности. Которые по силам. И нет ни камней подводных, ни финтов подковёрных.

Он же и повёл свою команду вперёд. Сдвинулся ближе к своим воротам, выгоняя оттуда других полузащитников. Дабы те широким фронтом помогали двум своим виртуозам. А Ребров тем временем вконец измучил неуловимыми финтами соперников. Они всё тяжелее успевали на подстраховку. В один из моментов он «накрутил» троих, вырвался на прямой и пустой путь к воротам, отдал пас летящему Васильеву, и тот закатил мяч в пустой угол: вратарь выбежал ловить Реброва. Против двоих нападающих ему было не сдюжить.

Трибуны, как полагается, взвились. Вновь повисли баннеры, замелькал виртуальный салют.

— Отлично, времени ещё навалом, — подбодрил Юра и так воспрявших «коллег».

Оставалось ещё где-то полчаса игры. Инициатива окончательно перешла к «Московии». Они кружили, перемещались хаотично и в то же время сыгранно, отдавали длинные и короткие бесчисленные пасы, не давая опомниться сопернику. При этом, правда, они забывали об ударах, стремясь вновь завести мяч.

— Разыгрались, — улыбнулся Проскурин.

И всё же они забили. На угловой пришёл Матросов и своей могучей головой вколотил мяч в сетку ворот, замкнув передачу Боброва. Игроки устроили кучу-малу, а трибуны вновь забесновались. Однако ж больше забить они не сумели. Силушки их покинули, и последние десять минут команды доигрывали. И всё же болельщики после финального свистка аплодировали обеими командам, сканировали «Молодцы!» и, довольные, расходились по домам.

Собственно, довольны были и «московиты», лишь вечно амбициозный Алексей Ребров маленько ругал себя за упущенные возможности для взятия ворот.

— Да брось ты, Лёш, ещё будет себя показать. Сегодня всё равно победа. Победа над этой закостенелостью и пошлостью в футболе. Поверь мне, запись этого матча разойдётся по интернетам и наберёт популярности побольше, чем привычные всем бойни. Гладиаторские бои маленько приелись, народ потянется к другому. Вот такой футбол, как сегодня, и есть переходной период для этого.

— Юр, но я же всё-таки мог забить! И забить красиво безо всяких там подлянок.

— Мог! Я разве ж спорю! Но и корить себя не нужно. Сыграл ты хорошо, я бы сказал — отлично! В первом тайме не скуксился, не запряг свои нервы, утерпел. Молодец. Так что давай, отпускай эти переживания. Дальше Анатолич разберёт, что и как было. Что и как могло бы быть.

В раздевалке царили шуточки и смех, многочисленные дебютанты были довольны. Улыбалась и Лера, которая ждала Юру на выходе.

— Прямо можете петь как Бременские музыканты: «Смех и радость мы приносим людям». Народ очень доволен. Но теперь готовьтесь принимать гранаты от руководства.

— Так они ж давно не лезут в наши дела!

— Не руководство клубное, а Чемпионатное!

— А, ну да… Они же бузили бумагой. Можем сейчас разворошить осиное гнездо. Так-то оно и лучше будет даже, — усмехнулся Юра. — Слушай, а какая у нас сегодня программа на вечер?

— Родителям позвонить.

— Это я помню. А ещё что делать будем?

— Сегодня чтения у нас дома. Серёжка обещался быть.

— О! А то что-то давно не было…

— Да, Пупсик, классику тоже надо вкушать.

— Вот меня удивляет, как Ганжа, это программер до мозга костей, брутальный лысач, любитель пива, является поклонником Толстого и Достоевского?!

— Вот, а ты такой весь культурный футболлер — не любишь. А всё равно придётся послушать.

— О! А давайте сегодня я почитаю?

— И это будет какой-нибудь Миклухо-Маклаяй?

— Не, не совсем. Точнее, совсем нет. Но, без сомнения, историческое.

— Ну, в общем, я не против. Но что скажет Серёжа — это вопрос.

— Придётся ему согласиться, — воодушевился Бобров.

Март накатывал неотвратимо, «Московия» усиленно тренировалась, однако, не форсируя формы — Чемпионат предполагался долгим, силы нужно было распределять размеренно. Хоть и отказались от общей стратегии, всё-таки подумывать о будущем приходилось. Надеялись только на свои силы, так как, что из себя представляет Аргентина, в виду отсутствия официальных игр уже почти год, никто не знал. Всякие турнирчики и товарищеские игры представления полного не давали. И потом, многие аргентинские звёзды из Европы возвратились «под Чемпионат» в сборную, и её лик сильно изменился. В общем, порешили в «Московии» пытались играть от печки, то есть от своей собственной игры.

В январе радостная весть настигла Бобровых — Лера оказалась беременной. Её красота дополнилась сияющими глазами. Казалось, она была создана для материнства — её самочувствие и настроения только улучшились. Будущий же папаша впахивал на тренировках теперь ещё усерднее, наполненный каким-то бешеным энтузиазмом. «Папаша…» — шутили окружающие.

Февраль проскочил пулей, и вот «Московия» для акклиматизации и проведения «культурной программы» в начале недели, взмахнув крылом, рванула в Южную Америку. Мир, казалось, перегорел от вечного ожидания соревнований. Бесконечные слухи, предсказания результатов, переходы, товарищеские игры будто выработали запас интереса у СМИ и болельщиков. Всё замерло в ожидании — в выходные должны были состояться все десять матчей первого тура.

Столица Аргентины пылала полуденной жарой.

— Вот такое здесь бабье лето, — как всегда уделил внимание погоде Бобров, спускаясь с трапа. В липком тепле он мечтал скинуть майку и шорты.

Автобус встречал, «зелёный коридор» был обеспечен, команда с комфортом добралась до гостиницы. Все хотели спать, но врач команды рекомендовал дотерпеть до захода солнца, дабы ускорить акклиматизацию.

Гостиницу выбрали поближе к окраине города, подальше от загазованности и толпы. Гулять, собственно, было негде, поэтому прогоняли сон, слоняясь по близлежащим территориям. Это был какой-то то ли парк, то ли просто незастроенная пригородная площадь.

Вязкая жара отступила к вечеру, когда можно было и поспать. Юра же, дождавшись утра по Москве, установил связь с Лерой. Прошло совсем немного времени с момента расставания, но они уже соскучились друг по другу. Хотя и была возможность взять Леру как нештатного сотрудника клуба с собой, Юра воспротивился таким дальним перелётам, имея в виду беременность. Вот теперь и подпитывались общением на расстоянии.

Привязанность к московскому времени выгнала команду с рассветом уже на завтрак. Однако прежде Ларионов прогнал их с маленькой разминкой в ближайшем леске. Благо утренняя свежесть способствовала. Пробежка и упражнения перемежались молодецким хохотом и шуточками-прибауточками.

В ресторан вышли вполне себе бодрыми и голодными. После трапезы туристической толпой ломанулись на прогулки по центру. Разбились на группы. Бобров отделился ото всех и бродил один. Жара была умеренной, скорее, было просто тепло, солнце штриховалось облачностью, с океана надувал приятный ветерок. Всем в команде раздали по карте и договорились встретиться в три часа дня в условленном месте. Времени было на прогулки четыре часа. Юра пошёл по Реколете. Зелень многочисленных парков и скверов изящно дополняла готические очертания строений. Юра бродил, глазел и думал. Думал про архитектуру, переселение народов, космополитизм и танго. «Да, романтично тут. Леруське понравилось бы. В следующий раз приедем сюда вместе. И с карапузом. Хотя будет ли это следующий раз…» Мысли его растеклись плавной волной. Он купил себе, конечно, чашечку мате и присел на краю тенистого сквера. Последнее время он часто думал, кого бы он больше хотел — мальчика или девочку. И понимал, что он ждёт с нетерпением просто рождения СВОЕГО ребёнка. Изменения в семейном статусе накрыло их новой волной нежности друг к другу. Лера гордилась своей беременностью, Юра по-новому влюблялся в её округлявшуюся фигуру. Взглядом Юра растёкся вдаль, а на устах покоилась наивная улыбка.

Он уже почувствовал лёгкую усталость, когда понял, что час икс пробил, а он ещё не прибыл в нужное время. Песо им выдали совсем немного, на такси могло не хватить, и Юра рванул быстрым шагом. Нужный ресторан он нашёл быстро, но из-за того, что «загулял» припоздал на пятнадцать минут, из-за чего подвергся критике ребят и тренера.

Ближе к вечеру посетили «Монументаль», подивились размерам. На лицах отразилось волнение.

— И как вот все эти кресла заполнятся, и как люди, заполнившие их, начнут орать… — кто — то выразил общее мнение.

— Не боитесь, парни! Местные тоже будут нервничать, так что шансы равны, думаю, — подбодрил всех капитан. Юре, наоборот, понравилась махина стадиона, и ему уже не терпелось выйти на зелёное поле под рёв болельщиков.

Оставалось ещё два дня до матча, которые «Московия» уже провела в тренировках, не размениваясь на экскурсии. Лишь Юра с Ларионовым выбирались вечерами в центр, где прогуливались, не спеша, по красивому городу.

Чемпионат заметно «наследил» — висели и афиши, и иллюминация, и разноцветные шарики. Народ ходил в бело-голубой атрибутике, фанаты стучали в барабаны. Ажиотаж нагнетался. В предматчевых прогнозах, в большинстве своём, отдавали победу Аргентине, оговаривая, правда, что в данном турнире все новички и фаворитов здесь нет. Конечно, это была дань дипломатическим реверансам — хоть Аргентина и была команда новая, давно не имевшая, как и прочие, официальных матчей — мощь её была очевидна. К тому же домашняя арена способствовала укреплению статуса фаворита. Ларионова и Боброва это совершенно не смущало, наоборот, дело было привычное, поэтому и волнения шибко большого не наблюдалось. Нужно было лишь передать настроение команде — необстрелянная молодёжь явно мандражировала и закрепощалась.

В субботу с утра не слышно было задорного молодецкого смеха, а подначки Боброва вязли в густом напряжении.

«Ладно, теперь уже только игра их растормошит», — посерьёзнел и он сам.

Автобус вёз с сопроводительным кортежем, футболистам дали зелёный свет. Народ ручьями и реками стекался к огромному стадиону, барам и открытым площадкам с экранами.

«Московию» большинство встречало дружелюбными выкриками. Лишь самые оголтелые фанаты-подростки кричали что-то агрессивное. Атмосфера кружила водоворотами копящихся страстей.

— Ребятушки мои, пусть это первый матч, пусть миллионы людей смотрят, пусть стадион бушует, пусть против вас будут играть корифеи, пусть… Всё это неважно. Важно что? А важно ИГРАТЬ. Сила у нас противостоять есть. Только сами себе и можем помешать. А зачем мешать получать удовольствие? Расслабьтесь, всё у нас получится, — мягким говором напутствовал свою команду главный тренер. — Ну а если вдруг станет непонятно или некомфортно, отдавайте мяч Юре. Он, думаю, разберётся. Давайте, мальчики, вперёд. — Ларионов любил мягкие установки на игру.

Когда построились перед выходом на поле, услышали гул и лёгкие вибрации — народ шумел и притоптывал. Рефери скомандовал на выход, Бобров сжал вымпел клуба покрепче и первым поцокал шипами вслед за судьёй.

Солнце ослепило, а болельщицкий грохот ослепил. Юра ощутил всем существом громаду стадиона. Команды потянулись на поле, где предстояла коротенькая процедура торжественного открытия Чемпионата. Национальных гимнов не было, была музыка, наподобие старого лигочемпионского гимна. Мэр Буэнос-Айреса зачитывал торжественные тексты, капитаны жали друг другу руки, судья призывал к честной игре. На лицах всех участников отпечаталось волнение.

«Понеслась», — подумал Юра и первым ударил по мячу…

Раздевалка гостей спустя всего два часа была противоположностью самой себе — наполнилась гомоном и весёлыми перепалками. Московиты бурно обсуждали перипетии матча. Волнения были позабыты, и удовольствия от хорошей игры наполняло усталые организмы ребят.

«Московия», смятая вначале напором хозяев, нервничая и хаотично отбиваясь, выстояла. И заиграла по-своему: ажурно, легко, с юношеским азартом. Нашла коса на камень. Мощь мировых звёзд футбола (пусть и толком несыгранных), подгоняемых десятками тысяч болельщиков, против робкого, нежного футбола заморских гостей. Юра был заводилой, он же и стал автором обоих мячей «Московии», Аргентина продавила в свою очередь свои два. Ничья. Игра была равной по результату, моментам, владению мячом и так далее. Абсолютно разными были подходы команд. Зритель оказался разочарованным — как же! Непонятная, малоизвестная команда с лёгкостью дала бой их, казалось, непобедимым любимцам. Никого уже не смущали вежливые прогнозы накануне игры, маски были сброшены, от своих ждали мощной победы. Однако, несмотря на расстройства, болельщики отдали должное искусству гостей и их симпатичному футболу. А уж звезда Боброва взошла теперь и на мировом небосклоне.

Его поздравляли. Как он ни запрещал Лере смотреть матч (поздно, да и пустые волнения ни к чему), она, конечно, не утерпела. И теперь они не могли наговориться.

— Лерусь, давай, спи уже. Завтра дома буду. Чуть-чуть потерпи.

— Да теперь тебе проходу не дадут.

— Это мы ещё посмотрим, кто там, чего мне не даст. Сейчас мы немножко освоимся и будем поувереннее играть. Всё, спи давай.

Несмотря на внешнее спокойствие, Юра был взбудоражен. Как ни давил он в себе внутренний восторг и гордость, мысленное самолюбование постоянно выпирало. «Как бы так не зазведиться. Сейчас ведь ещё и дифирамбы начнут петь», — подумал и сразу нахмурился.

— Ты что же это, Юра, мрачный? — удивился подошедший Ларионов.

— Да вот думаю, как бы психологически устоять. Уверен, что в Москве уже вакханалия началась.

— О-о… Не переживай, я вот в твоей устойчивости уверен. Пропустишь мимо ушей и будешь стремиться к новым свершениям. А ребята… а для ребят ты пример — ты не будешь слушать медные трубы, и они будут устойчивы. И потом, это ж надо быть совсем желторотиком, чтобы после одного матча, да ещё и ничьей с ума посходить от радости. Журналюги? Да чёрт с ними. Они пусть поют, а мы пока поработаем.

— Ну, всё равно, меня лично переполняет какая-никакая, а эйфория. А ведь я осознаю, что надо работать вновь, а это скинуть в прошлое и шагнуть дальше. И непростым это кажется.

— Вот! Вот! Это же и есть прогресс личности. Развивайся, переключайся. Юр, если бы я не был в тебе уверен, я бы не стал так откровенничать. Искал бы рычаги и инструменты. А я знаю, что тебя лишь подправлять надо. И надеюсь, что с ребятами как раз ты мне будешь помогать управляться. А результат всё-таки неплохой, а ты сыграл замечательно, — поддел тренер в конце своего лучшего игрока.

— Олег Иванович! — возмутился Юра.

— Молчу, молчу, — Ларионов улыбался. — Так, ребятки, сейчас в гостиницу, ужинаем, спать, а в середине ночи в аэропорт. Домой пора. В понедельник полдня выходной, во второй половине на восстановительную тренировку прошу. Все были молодцы, в понедельник же и небольшой разбор. А в целом спасибо!

В самолёте Юра уже отошёл от своих восторгов, куда больше его заботила встреча с женой. Он почувствовал, что дико соскучился.

Опасения, что шумиха вокруг первого успеха будет значительная, вроде бы развеялись в аэропорту. Никто не встречал, случайные болельщики лишь робко поздравляли и брали автографы. Однако Тимур был тут как тут (не смог поехать в Аргентину с командой) с радостной улыбкой сказал:

— Ой, парни, шухеру вы ту понаделали. Телефоны лучше отключайте. На интервью соглашайтесь, но много не болтайте. Звёздную пыль стряхивайте почаще. В общем, добро пожаловать, и скорее отдыхать. До завтра. Так я понимаю, Олег? — спросил он у Ларионова. Тот согласно кивнул.

Все были измотаны долгой дорогой. К тому же вечерело, и все хотели скорее по домам. Большинству было не до приставаний журналистов. Бобров вообще не думал ни о чём, кроме Леры.

Она его ждала. Ждала цветущая и свежая.

— Ты как будто из санатория. Румяная, — радовался жене Юра.

— Юрка, ну а где я? И, вообще, здравствуй, — она обняла его не по-женски крепко.

— Привет, милая, — он неуклюже ткнулся ей в ухо. — Что и обед есть? — он потянул носом вкусные запахи.

— Скорее, ужин.

— Не жена, а мечта! Как там наш карапуз? — Юра прильнул к слегка округлившемуся животу Леры.

— Не знаю, как он, а я хочу есть всё время. При этом совершенно замечательно себя чувствую и вовсе не боюсь потолстеть или подурнеть.

— Ты хорошеешь день ото дня.

— Ой, какая грубая лесть. Ладно, дуй в душ, и пойдём есть. Ты-то сам выглядишь не очень хорошо. А у тебя теперь звёздная жизнь начнётся, силы потребуются. Не знаю, как тебя, а меня чуть ли не с ночи уже задолбили просьбами «сказать пару слов». Всё отключила поэтому.

— Как-нибудь утрясётся.

Уже в постели, он, убаюканный усталостью и тёплой близостью любимой, быстро уснул, оставив все свои тревоги на следующий день.

— И что ж получается? Хазары у тебя откровенная мразь, а русские, как всегда, всех спасли? — Ганжа привычно растёкся в кресле, поедая остатки пирожных.

— Я понимаю твои беспокойства. С такой-то подозрительной фамилией, — засмеялся Юра. Он мурыжил Леру и Сергея уже два с лишним часа. Несмотря на занудность материала, его слушали внимательно, и никто даже не заснул.

— У меня как раз фамилия — какая надо фамилия. Намёки ваши отвергаю, а южнорусскость свою признаю. Так что хазары твои мне как раз интересны. Всё же вот непонятен момент — вроде крепла Русь, объединяясь. Но тут раз — хазары вдруг растеклись крепкой смолой, пограничные области припахивая. Считай, русичей прогнули, ещё и на Византию натравливали, с коими у нас тогда скорее дружеские отношения налаживались. И потом — бац! Святослав всех разгромил. Вот непонятны мне эти два момента — сначала каганат вдруг омощнел неожиданно, затем Русь стала крепнуть резко. И всё это в какие-то две-три сотни лет.

— Так для историков эти моменты не прозрачны. Толкований и версий много. Только я не на это упор-то делал.

— Да твои намёки и параллели понятны. Не совсем тут тугоумные сидят. Мол, вот был сложный момент (один из многих) у нашего народа, дробили и притесняли, провоцировали и топтали. Ан нет, находился лидер, шли вперёд, да возрождались, — досадливо отмахнулся Сергей. Юра, довольный, закивал. — Только вот я как-то не согласный с этим банальностями «история повторяется» и всякими там теориями «витков». Больше тебе скажу, моделируем мы это давно, занятие для вычислительной техники это старое и, можно сказать, привычное. Чуть ли не хобби у каждого сто́ящего программиста — экстраполировать прошлое в менее прошлое, настоящее и будущее, само собой.

— Ой, что же там напрогнозировали, интересно? — начал ёрничать Юра.

— Погоди, умник, не перебивай. Так вот, что оказалось: если оперировать алгоритмами… э-э-э… ну, назовём их «всё повторяется», то враки сплошные получается.

— Какие ещё враки, ежели будущее?

— Да простые. По событиям, скажем, с тысячного года нашей эры по полуторатысячный строим историю на век вперёд.

— И что?

— Да ничего. Ничего похожего на то, что нам известно не получается.

— Так может, алгоритмы неправильные?

— Что значит «неправильные»? Мы же толкуем про пресловутую «повторяемость» истории. В том-то и дело, что похожесть выдают совсем другие методы. Но это совсем другая история. Да и потом, сейчас мы её же сами пишем. В том числе и исходя из прошлого. А твои эти экивоки — это пережитки прошлого.

Юра сделался задумчив, получив отповедь от друга.

— Вот, Серёжа, не имеешь ты чуткой натуры и вечно рвёшь тонкие Юркины струны, — Лера запустила пальцы в Юрину шевелюру.

— Лерк, если бы не я, он бы совершенно улетел в грёзы свои. Или в эту игрушку детскую, — Ганжа усмехнулся, кивнув на геоноут.

— Ладно, воспитатели мои. Надежда и опора… Скажите лучше, что там слышно про гнев «верховодителей наших», — Юра покивал куда-то наверх.

— А хана вам придёт. Если мы не активизируемся. Уже там и нота изготовлена. Мол, за дискриминацию и нарушения спортивного принципа. Ну, да, я сам ржал, — заметив отвисшую челюсть Юры, сказал Ганжа. — Погоди материться. Как будто ты в забвении эти годы лежал. В корне их концепцию «развития футбола» подрываете вот такими матчами, понимаешь? А зрители, они ещё здесь не до конца окуклились в эту сторону или вот эти братья ваши, «ЮАР». А так-то зритель — ему panem et circenses. Ваш этот воздушный футбол без люденовской мощи и жестокости уже мало интересен. Если бы только от руководства Чемпионатом было недовольство. Сразу же после окончания игры весь Интернет (ну, не то чтобы весь — матч смотрели, да не очень много, но всё же) кишел возмущениями, зритель брызгал слюной, отпускал сарказмы и пренебрежительно кривил губу.

— Это вот что же, так быстро возбудились все на эту толкотню и бойню? — Юра как будто не был сам участником футбола последние десять лет.

— Лер, вот погляди на него… Удивляюсь я тебе, Юрец, — ты что ж думал, что вот эти блевотные чёрные газоны, эти драки до крови регулярные, людены, похожие на гладиаторов, это вот всё — что, думаешь, в противовес болельщицкому интересу делается?

— Ну, как… Мне казалось, что такое низкопробное зрелище нишу свою найдёт. Больше того, конечно, я не сомневался, что людей гораздо проще спускать с какого-никакого уровня, чем тянуть вверх. Только ведь и мой расчёт на то, что футбол, пусть даже в самом изысканном исполнении — не драмтеатр (ну, за редким исключением), но сюжет и какое-то изящество в нём может быть. Поэтому тоже народу, мне казалось, должно нравиться. Опять же, если это свои же парни, то дополнительный интерес. А тут, оказывается, что они с лёгкость променяли какое-никакое зрелище на совсем уж болотную возню, лишь бы мочилова было побольше? Так ведь хватает другого «спорта» — и полигоны эти бесконечные (сам и играй), и бои стенка на стенку, и без правил. До прямого гладиаторства пока не дошли, но дело времени…

— Вот-вот! Вот футболу эта роль гладиаторских боёв и уготована! Мяч — это такая архаика, для ностальгии.

— Хм, ну пускай, ладно. Я про другое толковал. Я ж говорю, что как так быстро, так легко забыли прежнюю свою любовь?

— Ха! Так на то пропаганда и технология всякая и старается. Отовсюду из всех щелей новое превозносится, старое втаптывается. Испокон веков так делали, только сейчас оружие помощнее. Это тут у нас каким-то образом народ зашоренным оказался, если ваше шоу на ура приняли…

— А может, это просто ты, да и те, наверху, недооцениваете простых граждан? Может, людены — это лишь пыль временная, а всеобщая шаблонность и предопределённость не такая абсолютная? Может, всё же человек ещё звучит хоть как-то и выбор сам делает?

— Ой, опять ты со своим поистине детским идеализмом и мечтами даже какими-то, — отмахнулся Ганжа.

Лера же смотрела на мужа обожающе и даже как-то восторженно. Как раз эту романтическую искру в глазах Юры она и любила и печалилась, когда глаза тухли, а брови мрачно сдвигались. Но каждый раз его, действительно, прямо-таки юношеская мечтательность воспаряла вновь, несмотря на столкновения с гадостями реальности.

— Серёж, зато на Юрке всё держится. Стали бы мы вкалывать так мощно, не подталкивай он нас своими «фантазиями».

— Да я бы уж нашёл, чем себя занять, — забурчал Ганжа. — Хотя так-то, конечно, — уже совсем тихо сказал он. Закисший в своём цинизме, он тоже имел душу, которая рвалась порой наружу из клетки серого фатализма. И куском света белого был, как и для многих других, как раз Бобров. Ганжа потряс лысой головой.

— Ладно, пустопорожние разговоры это. Вопрос в том, как сюжет строить будем?

— Наверное, нужно покаяться и пасть по-детски на колени: «Мы больше так не будем», — предложила Лера. — От нас этого и ждут ведь. А лезть на рожон… может, хватит? А то за оставшийся месяц переберём предупреждений и бесславно закончим, толком и не начав.

— В общем, ясно. Ничего интересного. Будем рутину ботать. Подстраиваясь и выгибаясь.

— Интересно будет, я тебе гарантирую. Ещё до той игры три матча. И каждый представляется нешуточным препятствием. Мы с Валентином общались, явно без помощи программерской не обойтись. Только вот пока чего конкретно не придумали делать.

— Тю… ты не путай! Ваших люденов кодировать проскуринские люди будут, у нас дела не столь мелкие. Или крупные, — после паузы добавил Ганжа.

— Я про эти твои «крупные» дела и толкую. Я как в вашу кухню немножко влез, мне и идеи сразу попёрли, — огорошил Бобров. Сергей с Лерой удивлённо переглянулись. — Да-да, не взмахивайте бровями своими. При всём моём неприятии этой предопределённости, я всё же согласен пользу извлекать. Так сказать, я на стороне Жеглова — не поскуплюсь на методы, ради достижения результата. Ну, не так, конечно, чтобы совсем принципы свои позабыть; людям не хочется гадить, но всё же с волками жить…

— Однако вот так вот живёшь с человеком под одной крышей, делишь с ним одно ложе, а он вон какие перлы может из закоулков сознания вытаскивать.

— Лерусь, я иногда думаю, когда ты спишь. Смотрю на тебя, и мысли всякие роятся, — с виноватой улыбкой приобнял жену Юра.

— Ещё и смотришь на меня во сне! Просто форменный караул… как я всё это выдерживаю, — Лера картинно приложила изящную ладонь ко лбу. Она уже давно хотела разбавить серьёзный разговор шалостью, и вот случай представился. Хотя легонько и царапнуло, что муж её не поделился своими мыслями сперва с ней. Юра же лишь сжал её коленку и весело заглянул в глаза.

— Да, это очень любопытно, что ты, наш идейный вдохновитель и «художественный руководитель», теперь придумаешь и на нашем поле.

— Э, нет! Ты не путай! Я в ваши дела не полезу и учить вас не стану…

— Ф-фух, а то уж я запереживал, — теперь уже и Ганжа встал на привычную стезю сарказма. Юра же не смущался совершенно:

— Я просто скажу, чего придумалось, а уж вы там решите, пригодится или нет.

— Юрка, ну говори же уже. И дома ни слова не сказал, и теперь кота тянешь за хвост, — ускорила его Лера.

— Так вот. Что если за оставшееся время попытаться создать нашей команде имидж зажимаемой такой талантливой Золушки. То есть если над вторым пунктом мы как раз сейчас и работаем, то первый пункт — про притесняемость — я и предлагаю осуществить.

— Что это ещё за зажимы? Что ты хочешь такое прижать?

— Притеснения всякие создать мнимые. Ну, такой сюжет избитый — герой весь такой в белом, талантливый, а злобные сатрапы всяческие (несправедливо и нечестно) гнобят, мешая раскрываться и действовать. Так вот и с нами. Будем играть красиво, мощно. Но подвергаться гонениям. Вот с этой бумаги жалобной, что сейчас пришла и начать.

Ганжа задумался. Лера просияла:

— А что, Бобрик, очень забавная мысль. Тут и поле такое для воздействия на граждан.

— Да, только тут и грань очень тонкая. Если мы будем моделировать гонения и чуть палку перегнём, то не симпатий (ведь этого же ты хочешь?) добьёмся, а столкнём «Московию» в яму. Да ещё и подножку на пути подставим.

— Соглашусь, что много тут деталей непростых. Но ты ж правильно сказал — я идею подбросил, а детали — это уже ваша стезя, — довольный улыбался Бобров. — Но суть вы правильно уяснили. Нужно симпатии завоевать, чтобы наш номер тридцатого прошёл в благоприятных условиях всеобщей поддержки.

— В общем, идея понятна. И работы ты нам подбросил.

— Только ты сам жаловался, что боишься в рутине погрязнуть, вот я тебе альтернативу и предложил.

— Ладно, ладно. Шучу я. Как раз интересно всё, — пробубнил Ганжа. — Ну, чего, собираться я буду. Завтра тогда в рабочем порядке и покумекаем. Валентина надо будет позвать. Да и Колян вроде снова чего-то там интерес проявлял.

— Отлично. После тренировки завтра к нам заезжайте.

— А, ну, конечно, вы же баре, соответственно, мы к вам, а не вы к нам.

— Ну…

— Ладно! Я так. Заедем, конечно. Ладно, бывайте.

Юра, проводив друга, вернулся и снова уселся в обнимку с женой.

— Ты, правда, что ли, обиделась?

— Ну… как-то так. Привыкла, что любым шорохом в мозгу сразу делишься.

— Да, в общем-то, у меня мысль созрела, когда Серёга про вот эту бумагу и рутину заговорил. А так были какие-то обломки только в мыслях. Мне как-то не всегда удобно засорять тебя всякой ерундой ещё не сформировавшейся.

— Бобрик, думаешь, мы не настолько близки, что нужно чего-то стесняться?

— Да, конечно, дело не в каком там стеснении, а в том, чтобы ты вместе со мной не тратила время на совсем уж незрелые думы. Так-то они и потом не Бог весть, какие цельные, но, по крайней мере, направление какое-то есть и свет в конце туннеля.

— Ой, ну прямо раззуделся! А я же женщина! Женщинам положено капризничать и обижаться без повода. Лучше обними меня покрепче.

За окном, наконец, развьюжило по-настоящему, термометр показывал градусы уверенно ниже нуля. Снежинки липли на стекло, каплями распластываясь на поверхности.

— Хоть немножко зима побудет, — подёрнул плечом Юра.

— Ты мой «криофил», — улыбнулась Лера. — В такую погоду вечером очень уютно в тёплой постели. Да и поздно уже, в общем-то. Дуй в душ, а я разберу пока кровать.

И футбольная кутерьма Чемпионата завертелась. С каждым туром, с каждым матчем соревнование всё увереннее шагало по планете, завоёвывая всё новых и новых почитателей. Грозные было поначалу протесты, как ревнителей «былого» футбола, так и противников глобализации, в целом (а Чемпионат, понятное дело, стал эдаким венцом процессов «объединения в мире»), заглохли в пучине страстей и переживаний мирового первенства. Выходные приближались — жизнь в регионах, участвовавших в соревновании, замирала в предвкушении. После же игр следовали бесконечные разборы и обмусоливания результатов. Культ команд процветал, а звёздный статус игроков взлетел до небес. После побед носили на руках, поражения же скидывали в яму, больно стукая.

Не миновала шумиха и «Московии». Конечно, штаб клуба и в первую очередь Ахметдинов старались направлять популярность в нужное русло, умеряя восторги и разделяя победы с простым болельщиком. Не забывая продвигать свои «объединительные» идеи. Но полностью идти вопреки мировым тенденциям было сложно, «Московия» стала вполне себе полноценным участником этой мясорубки, в которой крутились миллионы денег и была замешана политика. Тимур опасался, что, увлёкшись полным интегрированием в Чемпионат, «Московия» потеряет свой путь, растворившись в жерновах этого нового развлечения на потребу публике. Однако и рубить с плеча, противоборствуя катку Чемпионата, было неразумно — могли растоптать и выкинуть. Балансирование на этой тонкой грани давалось тяжело и отнимало уйму сил. Сама же команда просто играла, лишь капитан жил теми же переживаниями, что и президент.

Как и говорила Лера, Бобров, как главный герой команды был сразу же окружён небывалым доселе вниманием журналистов и болельщиков. Юра проводил в этой стороне обширные работы. Оставаясь дружелюбным и открытым для всех, он выстроил высокую стену для тех, кто хотел непрерывного потока информации от капитана «Московии», подробностей личной жизни, как он, с кем спал, о чём думал. Адекватные люди это понимали и держали дистанцию, менее понятливые верещали или истерили. Наиболее буйных утихомиривали люди «Рыси». Фанаты опять же были в основном скромные, поэтому досаждали несильно.

К началу лета, когда минуло десять туров, «Московия» из тёмной лошадки превратилось в грозу авторитетов, которая уверенно обосновалась на шестом месте. Тактики они придерживались прежней — нет стратегии, есть ближайшая игра. Раз за разом они выдавали красивые спектакли, покоряя зрителя изящной и самобытной игрой. Конечно, молодёжи не хватало опыта. Матёрые игроки противника зачастую грубой силой ломали романтический настрой, а вместе с ним и игру «Московии». В одной из таких игр «Челси» жёстоко побил московитов у себя дома 3:0. Однако уже в следующей игре русские ребята воспряли, отведя душу на невнятной команде из Арабии.

В «Московии» продолжалась кропотливая работа, ребят старались ограждать от внимания, а если ограды рушились, то проводилась тщательная индивидуальная психологическая беседа. Игроков заражали идейно, они играли, а не боролись за очки. Конечно, вскорости должны были начаться перетягивания наиболее заметных ребят в финансово могучие клубы. И к этому Тимур и хотел подготовиться. Про Боброва речь, конечно, не шла. Этот был тот столп, на котором держалась вся команда, он сам был больше озабочен судьбами партнёров по команде, чем собственной. Никакой пряник или кнут не смог бы заставить его перейти в другой клуб. Угроз, по счастью, пока никаких не поступало, а вот «жучки» с «заманчивыми предложениями» уже всплывали. Юру такое внимание забавило.

Лера, не зацикливаясь на беременности, тем не менее, продолжала получать удовольствие от своего быстро меняющегося состояния. Живот у неё был уже довольно внушительных размеров. Юра говорил, что будет «крупняк», она же думала про двойню. Юра метался между своими футбольными делами и опекой жены. Она же в этом совершенно не нуждалась и с трудом успокаивала будущего папашу.

Каменная клетка Москвы начала раскаляться день от дня сильнее, и Юра решил переехать на лето к родителям в посёлок. «Всё же там посвежее и почище будет» — говаривал он. Конечно, у них с женой была особенная любовь к старой квартирке в Орехово-Борисово, но разумнее было хотя бы на жаркий период из Москвы сбежать. Конечно, на тренировку ему самому теперь предстоял более затяжной путь. Но ещё несколько человек из команды обитали по соседству, и клуб гонял за ними удобный автобусик. В пути Юра привычно развлекал себя своими книжками.

Дни потекли ровнее, потрясения и вечные пертурбации с бесконечными поворотами разровнялись мерной колеёй. С ходом Чемпионата как-то утихли и мировые склоки. Россия, заметно скукожившаяся, всё же замедлила свой осколочный разлёт. В отмежевавшихся государствах налаживалась жизнь. Прочнее всех на ногах стояла Сибирь, «европейцам» приходилось тяжелее. Зато из победневшей страны разбегались тараканами любители лёгкой наживы, мошенники и откровенное ворьё. Даже обыкновенных хулиганов и мелких бандитов и тех стало меньше.

Столица же заметно «ославянела». Граждане, окончательно «кинутые» властями (хотя какие-то подачки всё же спускались, жизнь, особенно в Москве оставалась более чем сносной) перестали озлобляться, а как-то наоборот, сблизились. «Прежде чем объединяться, и для того чтобы объединиться, мы должны сначала решительно и определённо размежеваться» — писал Владимир Ильич. И пусть сыграл роль не раздел страны (как раз даже вопреки такому разделу), а как раз уменьшение всякого рода нежелательных элементов в массе своей, люди стали подобрее друг к другу. Возможно, не последнюю роль сыграла в этом и «Московия».

Её положительное воздействие сводилась не только к ненавязчивой пропаганде (но упорной) всякого рода политических, патриотических и нравственных наветов. От команды веяло добром и чем-то родным. Игроки, хотя и не были аскетами, вели довольно скромный образ жизни. Особенно в сравнении с игроками других команд Чемпионата. Они были на виду, а Бобров их был флагманом.

Не только Москва, больше того, не только вся Россия, но и бывшие части Великой страны следили за успехами команды. «Московия», дабы вмещать всех желающих насладиться её игрой, переехала временно в «Лужники», пока родной стадион в Нагатино вновь расширяли до вместимости в восемьдесят тысяч человек. Каждые две недели город, последнее время непривычно пустынный, начинал бурлить и наливаться разношёрстной толпой. Красные цвета клуба наполняли улицы, парки и скверы. Поддержание порядка брала на себя не расхлябанная и вялая полиция, а дружелюбная «Московии» «Рысь».

Эти дни перед играми дома сильно беспокоили Боброва.

— Смотри, вот ведь неизжитая агрессия в людях жива непреоборимо! — говорил он Тимуру. — Люди-то энергией пышут, а выплёскивать куда? А тут мы подвернулись.

— Но ты же видишь, что есть положительные моменты в нашем влиянии?

— Есть! Есть! Я и говорю про то, что вот здесь тонко у нас. Что наряду с общим вливанием в этот «шоубиз» мы получаем фанатское движение, группировки, столкновения. Вот будет играть «Сибирь» — и что? Не сделай мы ничего, образуется два воинствующих лагеря, которые будут мечтать о поверженном враге.

— А тут мы должны ловить эти настроения. И возможны два радикальных варианта — либо наш противник — наш союзник. Тут демонстративные ничьи, несмотря на всякие жестокости в наказании о «договорняках». Либо наш противник — он наш противник и идеологический. Ну, например, «Сибирь» та же будет ножи точить, лишь обыграть своего бывшего «начальника». Естественно, всё это сопровождать идеологией. Пока, собственно, всё просто. Посмотри на остальные клубы — они все одержимы победой любой ценой. Ради денег и славы, конечно. А для зрелищности — играют «договорняки», подпускают скандальчики и устраивают жестокости прямо на поле. Вот поэтому они для нас соперники не только на поле. Соперники за зрительское внимание и обожание. Вот поэтому и будет наш болельщик терпим к другим, пока тот ведёт себя смирно. Потому что «каков поп, таков и приход». Играя мерзости на поле, невозможно требовать от зрителя ангельского поведения, напротив, ведя честную и красивую борьбу, мы вправе ожидать от своих почитателей схожего поведения. А энергия… энергия она может выплёскиваться и в простые переживания. А уж спектакль для этого мы им обеспечим.

— Эх, не знаю. Жутковато иногда становится, когда ощущаешь, насколько настроение такой огромной толпы зависит от тебя… Знаешь, я, бывает, выхожу на поле — озираюсь по сторонам — и меня прямо глушит этой волной людской. Я с трудом стряхиваю эту огорошенность до стартового свистка. Знаю-знаю, что обычно своих такая толпа только заводит и подгоняет вперёд. Есть такое и у меня. Но это… это что-то другое. Я как будто являюсь проводником чувств тысяч людей, вбирая их настроения и переживания. А ведь на стадионе нашем, на домашнем, они как никогда объединены в последние годы. Хотя вспоминаю события четырёхлетней давности — вроде всё похоже, а на самом деле всё по другому.

— Ну ты сравнил! Сам же ведь в протестах тогда участвовал. Тогда граждане размежёвывались. Кто во что горазд. Кто за отделение, кто против футбола, кто против понаехавших, кто против Запада, Востока… Тогда это мировое первенство, будь оно неладно, стало таким катализатором.

— Да, но не забывай, что из него вырос нынешний Чемпионат, — прервал шефа Бобров.

— Это ты к чему? Что нет худа без добра?

— Ну, в добре того, что сейчас происходит я, как минимум, не уверен. А футбол наш выглядит пиром во время холеры. Но вот нашу страну если брать, наш народ. Да-да, и твой татарский тоже в «наш», безусловно, входит. Тут, наверное, другого выхода и не было — рассыпалось и рвалось всё давно. Но, кажется, что шанс на Возрождение лезет к нам в руки. Не обжечься бы только…

— Кажется, «Возрождение» ваше движение и называлось? Тогда, в восемнадцатом?

— Да, почило оно в бозе тогда.

— Я тут подумал (перевожу тему), что надо бы движение общественное создать на базе клуба.

— Тимур! Это ж откровенная тогда политика начнётся. Народ оттолкнёшь! Многие бегут от этого к нам как раз. А тут и мы им ласковые речи начнём в уши лить. Устало отмахнутся, и пойдут наши планы все прахом.

— Ой, зануда! Политика политикой, а я для другого! Уже как-то проблематично напрямую через клуб проводить все наши акции и «разъяснения». А тут будет узкое направление. Люди специальные будут (немного и наших идей, конечно), мы будем меньше отвлекаться, лишь координировать. То есть общественная работа с болельщиком, не более. А игроки, ты, конечно (тебе, как всегда, главная роль — не спорь, тут уж ничего не поделаешь), иногда лишь выступать будете.

— Ну и выродится потом в политическую какую-нибудь партию. Чуть не уследим, и отколется от нас.

— Так я ж говорю, люди наши будут. Лильку главной сделаем, как раз это по ней. Пусть она поверхностно будет всё воспринимать, но зато и самовольничать не будет, — Тимур вглядывался в Юру, не находя понимания. — Не нравится мне твои возражения. Думал, что поддержишь меня, а ты тут хмуришься. Ты подумай… честно, я думал, туда и Леру официально устроить. Ой, ты как будто меня бить собрался.

— Она же на шестом месяце! Уже рожать скоро! — возмутился Бобров.

— Ой, как будто я не знаю! И не кричи, успокойся. Ты умерь немного свою отцовскую и мужнюю тревожность и погляди отстранено — она же ещё более активна, чем раньше! Она в делах «Московии», чуть ли не больше тебя значит. Ты посмотри, посмотри на её популярность в Интернете. Я ж не говорю, чтобы она по городам и сёлам ездила. Будет строчить и исследовать дома. Как родит, тоже это постараемся использовать. Мол, вот, какая у нас чета идеальная.

Юра был безнадёжно расстроен. Даже первое возмущение его погасло в накатившей печали.

— Эй, Юрка, ты чего? Не будет никто в твою жизнь публично лезть! Я толкую про то, что внешние признаки будут налицо. Будут-будут, не переживай ты так. А Лера дополнит это, как она умеет. Короче, ты чего-то разволновался сильно. Сам с ней поговори.

В посёлке ещё не отшумели соловьи, нарушая своими трелями деревенскую тишину. Берёзы шелестели узорчатыми листками, а сосны мерно шумели под неспешными порывами ветра. Родители блуждали где-то по делам, а Лера вальяжно поливала богатый цветник.

Юра плюхнулся на лавочку и упёрся взглядом в жену. Её движения были привычно изящны, а мягкие струи воды, сверкающие в низкосидящем солнце как будто продолжали плавные изгибы её длинных рук.

— Тебя туда к цветам…

— Ага, и поливать, — Лера откинула свою прелестную головку и засмеялась. — Милый, ты хочешь меня заточить в темницу? Думаешь, я с таким животом куда-нибудь сбегу?

— Ах, так?! Значит, без живота ты сбежать можешь?

— Только если за тобой, — Лера развернула шланг и брызнула в Юру струёй воды. Тот неловко увернулся, свалившись с лавки. — Прости, Малыш. Но охота было тебя развеселить, уж больно ты понурый пришёл.

— Развеселила, угу, — не спеша, поднимаясь, пробурчал Юра. — Я к тебе за советом и поговорить, а меня обливают.

— Бур-бур, — Лера подошла и прохладной ладошкой провела по недовольной щеке. Щека сразу оттаяла, тронувшись нерешительной улыбкой. — Ты голодный? Давай на улице накрою. Перекусим. Я лично проголодалась.

— Да сколько можно тебе уже вот накрывать, поливать, копошиться вечно! Тебе нужен покой и лишь лёгкая нагрузка.

— О! Папаша опять у нас затрясся. Юрч, ну, во-первых, я как раз и нагружаю себя легко, а, во-вторых, я взвою, сиднем сидеть. Из клуба ты меня прогоняешь, Ганжа там что-то строчит, не подпускает. Обложилась учёбой — но ведь перерывы тоже нужно делать. Не в интернетах же днями сидеть.

— А сейчас про твоё времяпрепровождение и поговорим, — сказал Юра, вынося из дома в беседку посуду и всякий закусь.

Нежная прохлада стала подступать из близкого леса, трогая голые ноги ребят влажным языком. Вечерело. Они прихлёбывали душистый чай. Юра рассказал про планы Ахметдинова, про «Возрождение» и про то, какую большую роль тот собирается отвести Лере. У неё загорелась озорная искра в глазах. Юра знал, что такой задор не столкнёшь с намеченной цели, что жена упрётся, что идея её заразила. Он вздохнул.

— Что ты вздыхаешь? Думаешь, что вот такая роль, что у тебя — она может быть тихой и подпольной? Нет уж, братец, точнее, муж мой, — беременность отразилась в участившемся желании Леры подурачиться, даже в серьёзные моменты, — тут ответственность многогранная. Нет-нет! Никто тебя не заставляет камеры ставить и транслировать жизнь «звезды» на весь белый свет. Но Тимур предлагает разумное афиширование. Мы покажем лишь обложку. Мы будем диктовать условия, мы же подстраиваем народ на нужную реакцию. Если всё пойдёт удачно, они же сами будут стесняться лезть куда не следует.

— И вот это вы меня в идеализме упрекаете, — вскинулся Юра. — Я очень люблю наших граждан и, тем более, наших почитателей. Но властен ли человек над своими страстями? Ведь какой это лакомый кусочек — заглянуть за ширму. Природой заложено любопытство, и это последние десятилетия неустанно подстрекалось и взращивалось. А тут вы хотите, чтобы они — р-раз! — и перевоспитались в мгновение ока! Перемоют нам все кости, а ещё и отбиваться придётся.

— А вот мы поглядим. Конечно, будут наглые отщепенцы, которых придётся отшивать и обрывать панибратство. Но в целом, думаю, пойдёт по задуманному Тимуром. Я это к чему? Я это к тому, что согласна на такую роль.

Юра ещё раз вздохнул. Но все его разумные доводы против, все его возражения тонули в этом глубоком и любящем взгляде, что излучали огромные нежные глаза Леры. Она обнимала этим взглядом его и успокаивала. Он наполнялся силами и уверенностью, когда находился рядом с ней. Как будто не она, а он собирался рожать. Он ближе к рождению становился нервным и тревожным, Лера же убаюкивала своей уверенностью. Её любви хватало и на зародившуюся в ней новую жизнь, и на своего мужа, который тащил на себе непростой груз.

— Лерусь, ты, поистине, мой тыл и опора. Если не основа всего, — они сидели, не касаясь друг друга, но их единство от этого только крепло.

— Вот как просто управлять таким супермужчиной, оказывается, — от калитки раздался голос Ксении Ивановны.

— Родители вернулись, — обрадовались ребята.

— Ага, и вкусненького принесли, — Юрина мама волновалась и ожидала рождения внуков не меньше сына, но окружала невестку лишь ненавязчивой заботой, не распространяя на неё свои тревоги. Владимир Викторович был по-мужски деловит и изредка прикладывал ухо к набухающему животу Леры, осведомляясь: «Не было ли хулиганств?»

Всегдашняя домашняя благожелательность струилась изо всех щелей, и Юра уже окончательно успокоился и умиротворился.

Посвятили и родителей в новые планы. Ксения Ивановна из вежливости покивала, но сильно не вникала. Лишь слегка встревожилась относительно отводимой Лере роли, но сама же себя одёрнула, помыслив: «Она девочка умная, себе не навредит».

Отец же активно расспрашивал и живо интересовался. Не получив ответов и на половину вопросов, крякнул:

— Надо Тимуру позвонить.

— Ого! Ничего себе интерес! Чегой-то такое любопытство? — удивился Юра.

Отец несколько замялся и выдал что-то не слишком вразумительное:

— Интересно же, чем живёт прогрессивная часть человечества, — улыбнувшись, сказал он.

Юра так и не добился понимания, и новый, побочный проект «Московии» стартанул. Под неусыпным контролем Тимура, движимый кипучей энергией его жены. Лера тоже кинулась в пучину новой деятельности, но её всё же приостанавливал — уж больно активна была девушка для своего уже огромного живота.

Матчи же шли своим чередом, Бобров зарабатывал всё больший авторитет среди всех участников Чемпионата. Во время игр к нему приставляли персональных опекунов, до и после игр он пользовался повышенным вниманием журналистов и болельщиков независимо от места, где играла «Московия». По началу его одолевали с предложениями рекламного характера многочисленные мелкие и средние фирмочки. Позже стали обращаться уже конторы с мировым именем. Однако он (лично или через клуб) отвечал решительным и усталым отказом. К сентябрю, когда его в очередной раз поймал какой-то вылизанный агент в подтрибунном помещении, Бобров пошёл прямиком к Тимуру.

— Они достали! — с порога возмутился он и плюхнулся в кресло.

— Что такое, кто тебя так огорчил?

— Да опять лезут с рекламой это чёртовой. Выводят меня из равновесия. И так сейчас сложный период, — Юра говорил про подходящий срок родов.

— Сколько мы уже обсуждали — это побочный продукт славы современной. Саночки приходится всё же возить.

— Не спорю, но и смириться не могу, — бушевал Юра. — И вот что подумал. Нужно, чтобы «Возрождение» мне помогло.

— Как же тебе оно поможет? — удивился Тимур. Лиля развела кипучую деятельность, общественное движение набирало силу и, вопреки предостережениям Юры, вызывало доверие у граждан.

— А пусть расскажут, как плохо приходится нам, игрокам вот от этих негодяев. Которые хотят впарить всякую фигню. Пусть, так сказать, реализуют антимаркетинговый проект. А я буду яркой жертвой агентов.

— Ха! Да нас же заживо съедят, — взмахнул руками Тимур.

— А разве мы вообще тут не против воли этих людей прём? Просто чуть сместим акценты. Точнее, подкинем гранат в несколько более открытой форме. Заодно и проверим, сдюжим ли. Финансово ведь мы от них мало зависим? Мало. И потом, можно аккуратненько так — не продукты и деятельность прямо критиковать, а лишь навязчивую рекламу. Народ очень даже поймёт.

— Народ-то поймёт, но даже в такой вот «смягчённой» форме это всё равно что революция. Пчёлы против мёда, скажут. Вот кто сегодня тебя атаковал?

— Дай вспомнить. Они ж все на одно лицо… Что-то про бритьё, наверное. Да, точно — «Бикет» приставал.

— И что будет, если они забойкотируют наш рынок?

— Так я ж говорю — без имён и лиц. Граждане пусть сами разбираются, кто им люб. А вот то, что «всякие там» хотя использовать для продвижения своих товаров вызывающие доверие известных людей (пример меня) — здесь и нужно ударение поставить. И закинуть крючок — мол, вот в будущем, возможно, покажем, кто «достаёт» и «втюхивает». Должны отстать.

— Ой, ну ерунда, по-моему. Геморрой точно обретём, а будет ли эффект…

— Я вот с «Возрождением» пошёл навстречу?

— Ну, хорошо, хорошо! Лиле скажу, пусть думает. Но никаких названий. А то пришибут наш хилый росток ещё и с другой стороны. Мало нам потенциальных врагов, — Ахметдинов был явно недоволен, но отказать капитану своей команды не мог. Он понимал, сколько на того свалилось, и помочь хотел.

Довольный, что сгрузил проблему на шефа, Юра вышел из кабинета. И в коридоре его настиг звонок Леры. Он услышал её весёлый и спокойный голос: «Кажется, я рожаю». Дальше события он помнил смутно, осознал себя лишь в роддоме. Где-то в голове мысли ходили по кругу. Круг был из нескольких слов, которые складывались нестройной мозаикой. Смысл был простой — отчего раньше срока… Запертым хищником, он ходил от стены к стене. Его узнавали, но никто не решался подходить — от него разило волнением за километр. Тут вышел к нему доктор.

— Двух пацанов принимайте! — врач был мужчина. Он тоже был в курсе, чьи «детёныши» народились.

Бобров замер и покраснел. После чего начала благодарить доктора, позабыв, что хотел увидеть ИХ.

Пока он пребывал в оцепенении, детей положили в койки, а Лера, разом похудевшая, но всё такая же довольная лежала отдельно. Лишь запавшие глаза говорили о пережитом.

— Как ты? — робко поинтересовался Юра.

— Бобрик, что за трагические нотки? Где прыжки до потолка? У нас родилось два замечательных мальчика. А я… а я, конечно, счастлива. Извини, не могу броситься тебе навстречу — слабость всё же одолела. А вообще, очень хочется. Правда, и к детёнышам тоже хочется. Ты сам-то, сам поглядел уже?

— Да я как-то спутался мыслями, — Юра растерянно водил глазами.

— Ты просто ошалел немножко. Иди сюда.

Юра подошёл и коснулся прохладной ладони жены. И сразу успокоился. И сразу он тоже почувствовал дикое желание увидеть карапузов. Конечно, осознание отцовства и не думало его посещать. Но тяга к своим детям неумолимо звала на выход.

— Иди, иди уже, — подбодрила его Лера.

Было, как ни странно, тихо. Они лежали с бирками «Бобров» среди других малышей. Малюсенькие, со сморщенными личиками и крохотными ножками и ручками. И абсолютно одинаковые. Хотя похожи, на первый взгляд, они были все в этой комнате. Юра поймал себя на дурацкой улыбке. Подошла медсестра:

— Хотите подержать?

— А можно?

— Папам можно, — улыбнулась она и ловко выдернула из отсека двух маленьких и родных существ. — Вот, так в каждую руку, чтобы головки под плечо упирались.

Юра, употев от волнения, обхватил спящих младенцев. Крохотули вяло шевелились и пустили слюни. Их отец, блаженно улыбаясь, глядел то на одного, то на другого. Медсестра привычно умилялась им троим.

— Ну, для первого раза довольно, через два дня заберёте домой.

И через два дня с почётным кортежем, цветами, родителями, друзьями уехали домой.

Жизнь уплотнилась теперь ещё больше. Однако и тут переходной процесс завершился: и Юра с Лерой втянулись и в этот очередной новый виток. Будто так и было.

Близнецов путала даже бабушка, а родители беспроблемно отличали. Уже с первых дней мальчики вели себя по-разному. Андрей непрерывно шебуршился и частенько попискивал, Никита же задумчиво лежал, спокойно выдерживая копошения братца.

С рождением сыновей, Бобров, начавший уставать от напряжённого сезона, получил второе дыхание. С новым вдохновением он летал по полю, заводя своих партнёров. Во втором круге «Московии» стало значительно тяжелее — эффект новизны уже пропал, на них настраивались, к встрече с ними готовились специально. Однако и московиты возмужали. Ларионов продолжал проявлять себя неслабым талантом, находя всё новые и новые резервы. Вот и сейчас он, почувствовав, что капитан посвежел и готов к новым подвигам, вновь перестроил команду, преподнося сюрпризы. В сумеречный ноябрь «Московия» въехала на четвёртом месте. Впереди ожидаемо были лишь гранды: «Северная Италия», «Барселона» и «Британика». Британцы возглавляли турнирную таблицу. Но разрывы были небольшими, и в оставшиеся пять туров предстояла рубка за чемпионство. «Московии» же нужно было биться за третье место, а из трёх лидеров играть предстояло только с «Британикой», причём в последнем туре.

Близнецы незаметно для родителей росли. Они не только обеспечивали зачастую бессонные ночи, тревоги и заботы, но больше они давали ту непонятную энергию, которая светилась на лицах родителей, давая им силы в суматошной жизни. Лера активно включилась в работу «Возрождения», целиком вобрав в себя дела направления о семье. Она строчила статьи и заметки на сайте, активно отвечая на комментарии последователей. Лиля же координировала работу движения в целом. Первым же делом они отцепили от Боброва рекламодателей, уязвив их рядом репортажей и статей. Даже серьёзные воротилы смущённо замолкли, ибо не знали, чем они рискуют и предпочли не связываться. Бобров и Ахметдинов удивились, но довольно пожали плечами — один тому, что «Возрождение» работает само по себе, другой тому, что финансовые громады не так уж и всесильны и наглы.

Первый Чемпионат подходил к завершению. Народ, по мелочи вяло сопротивлявшийся в начале, с радостью схапал наживку и попискивал от восторга. На трансляциях делали миллионы, стадионы ломились от желающих на них попасть, рекламой были утыканы все свободные пространства.

Российские граждане же поклонялись не Чемпионату, но «Московии». Исключение составлял воинствующий Питер. «Зенит» боролся за выживание, несмотря на бесконечные финансовые вливания. Болельщик был предан своему клубу и, науськиваемый местными СМИ, видел корень всех бед в земляках из Москвы. Встреча в Санкт-Петербурге превратилась в охоту за Бобровым — после игры дисквалификациями. Позором «Зенит» заклеймили даже за границей. Но Чемпионату были нужны и дурные герои, поэтому «Зенит» каждый раз выкручивался из гнусных историй и наверняка должен был остаться и в Чемпионате. Вылет им грозил лишь теоретическим грозным прищуром. На самом же деле у клуба было всё схвачено — если не на футбольном поле, то за пределами оного. Просто в большинстве случаев нахрапом и наглостью не получалось заручиться «пониманием» соперника до игры — все хотели выиграть. Однако питерцы понимали, что это удел лишь первого Чемпионата. Потом, они были уверены, всё утрясётся и их методы будут работать. Глядишь, и игра наладится. А пока их усилия и пропаганда были направлены против «Московии». И поскольку встречу с московитами дома (со всей той грязью) «Зенит» выиграть не сумел (побоище завершилось счётом 2:2), то все чаяния сезона перенеслись на игру в Москве, что должна была приключиться в середине ноября, в тридцать шестом туре.

Тимур и Юра давно предвидели этот нервный ажиотаж и мучались сомнениями. То ли выставлять (привлекая «Возрождение») этот матч как матч «добра», то ли всё же поддаться справедливому желанию и максимально наказать «негодяев».

— Ты ж понимаешь, что мы на откол тогда наверняка поставим целый регион. Ведь за них переживает весь Северо-Запад! — идею дать резкий ответ пропагандировал (пусть и не оголтело) «старший товарищ», Тимур, а Юра склонялся к мирной версии.

— Да уж, тогда развяжется «кровная месть», чуть ли не война. Но, с другой стороны, они же при попустительстве Руководства будут продолжать гадить. И будут гадить в первую очередь нам.

— Я бы сказал, что не просто при попустительстве. Это у них ипостась такая. И Чемпионат это негласно поддерживает. Есть и другие негодяи, типа «Османии» — все их официально осуждают, впаивают несерьёзные наказания, но, по сути, они есть. И они играют свои роли.

— Да, это ты прав. Но тогда тем более, потакая им, мы включаемся в этот спектакль по полной, и тогда вожжи от нас точно уплывут.

— Тимур, но ведь ты ж понимаешь, что масштаб последствий мы не можем оценить. Вспомни Бобана… А мы ж вроде обратного добиваемся. Вот и с Сибирью пока вроде получается. Получается же?

— Да, Лиля туда гоняла уже. Там поддержка — будь здоров! Но что будет, если «Сибирь» попадёт в Чемпионат, и схлестнётся с нами уже в прямом бою?! — вскинул руками Тимур. — Так… отвлеклись. А не думаешь ли ты, что и пускай, пускай к чертям развяжем потасовку очередную? Отделим всякие нежелательные куски, что потом притянуть их магнитом?

— О… это опасная игра. Так развалы эти бесконечные и происходили. Пусть, мол, сепаратисты отваливают, «насильно мил не будешь». А вместе с ними начинают и более смирные шебуршиться и настроения об отделении лелеять. Допустим, спровоцируем дополнительный антагонизм, да тогда из теневого врага в футболе превратимся для Питера во врага вполне официального.

— А сейчас, сейчас ты видишь поводы и причины для дружбы?

— Ну, может, стоит перетерпеть, и мир ещё придёт? — неуверенно ответил Юра.

— Давай так. Изначально соблюдём все приличия. До матча, как водится, договоримся о честной и доброй игре. Уверен, что всё будет лицемерно вежливо и дипломатично. А дальше по ходу игры и поглядим — если будут соблюдать, и мы не будем зверствовать. Но если подлянки пойдут, если судья вдруг начнёт «чудить», включаемся по полной и размажем их так сильно, на сколько хватит времени. Про разный класс — это понятно, а настрой у нас меньше никак не будет. И перед матчем напустим такую же, немного фальшивую завесу — что уважаем друг друга, и надеемся… ну, и далее по тексту. Чтобы болельщик понял и сам не кромсал никого.

— Ладно, идёт. Согласен. Но я тоже думаю, что их непросто будет уговорить. А если и уговорим, то нельзя будет до конца им верить.

— Вот-вот. И я про то же. Ладно, я с Олегом поговорю. Готовиться будем к матчу, исходя из такой задачи. Совесть наша должна быть чиста, ты прав.

И они приступили к подготовке. Опять у Ларионова да и у Юры встала сложная задача — удержаться на тонком лезвии между чрезмерным желанием выиграть и необходимостью выиграть. Игроки хотели «покрошить» соперников. Однако очки для борьбы за третье место добывались не то чтобы любой ценой, но при изрядном напряжении сил. И парням из команды казалось обидно рвать жилы в одних матчах и делать послабления другим. Юра пытался урезонить пыл:

— Никто и не говорит про поддавки. Просто если будет возможность при добропорядочном их поведении не кидать им полную кошёлку, то лучше так и сделать. Хотя, конечно, хочется наказать их чисто игрой. Но тут нужно думать о последствиях.

— Да как с ними можно спокойно играть?! — воскликнул всегда бурный Лёша Васильев. — Они как будто мерзавцев подбирают специально. Ну, или они там в таких превращаются, изначально будучи нормальными людьми.

— А ты вот подумай, что если ты, лично ты станешь причиной очередной вражды между соседями, братьями, родными?

— Что сразу я-то? — вскинулся Васильев.

— Почему бы и нет. Тебя бьют по ногам, ты в ответ, болельщики взъярились, поднялась буча, полетели щепки, поднялись мячи и полетели копья, — настаивал Бобров. — Ребят, поймите, не призываю я вас спускать их «шалости». Просто вдруг (шанс небольшой, но он всё же имеется) будут они себя вести прилично, стоит ли брать на себя роль вершителей и судей? Не доросли мы до этого. — Юра вздохнул. — На самом деле я и сам в этот шанс не верую сильно. Но хочу, чтобы на этот случай мы были готовы. И не изничтожали их на ровном месте. Дадут повод, врубим на полную. Тут, кстати, не погореть бы на зазнайстве. По идее, мы сильнее. А они там, вообще, разобранные, но кто знает, что будет в одной конкретной игре. В общем, ребят, внимайте Олегу Иванычу. Он всё знает, всё расскажет.

Так они и готовились на этой тонкой грани усмирения и боевитости. «Возрождение» трудилось с гражданами, которые тоже давно точили ножи — ведь и болельщики получили в Питере сполна. Лера старалась в Интернете, в перерывах между успокоениями близнецов, которые день ото дня становились всё активнее. Особенно Андрейка. Лера, убаюкав их, садилась за компьютер и, задумавшись, останавливалась взором на сопевших младенцах. Смутное беспокойство свербило где-то глубоко, она уверенно подавляло это чувство, но это отражалась в её заметках, где она излагала мысли сродни мужним. Мол, футбол он не для разъединения, а наоборот. Что негодяи уходят, а народ остаётся. Она подавала привычные мысли в новой обёртке. Жалила читателя колкими фразами, нащупывала слабые места.

Тимур с Ганжой пытались найти хоть какие-то точки касания с «Зенитом». Из Питера надменно посмеивались и пускали сарказмы. Ганжа посылал их и матерился. Пока заочно. Тимур зеленел, но проглатывал гнев.

— Бьёмся мы тут все ради бобровского идеализма в очередной раз, а эти «друзья» нам плюют в ответ лишь. Да ещё и потешаются, — процедил Ахметдинов после очередного видеомоста с Питером.

— Да они просто ржут, считая, что мы слабого включили и резко их испугались. Не сделают они ни шагу навстречу. И если Юрке нужен их первый агрессивный шаг, чтобы отбросить всю эту шелуху добродетельную, то они его сделают, я тебя уверяю. А нам можно и не пыжиться.

— Но, может, как-то можно уменьшить последствия. Если гнев у всех накопился, как прорыв такой плотины сдержать?

— Здесь согласен, здесь надо бы покумекать. А то порвут друг друга на клочки. Хорошо бы болел питерских хотя бы не пускать.

— Совсем?!

— Совсем, да.

— Да это ещё до игры спровоцирует всякую бузу.

— Спровоцирует. Но зато выплеск эмоций будет в воздух.

— Нет, Серёж, это и сложно, и как-то стрёмно, — качнул головой Тимур. — Как-то всё беспросветно выглядит. Ещё и третье место светит, вот оно тут, бери и ешь. И обо одном надо думать, и другое из виду не упускать, и про нужное не забывать.

— А как ты хотел? Ввязались, теперь только или кресты, или кусты. Может, их после игры как-то эвакуировать? — Ганжа переключился обратно.

— Кого? А, болельщиков… Да я уверен, что граждан мы подготовим, и кровожадность будет исключительно психологическая. На стадионе и в городе заварухи не будет. «Рысь» нам поможет, если что. Потому что губернатор и окружение плевали с высокой колокольни на обеспечение порядка даже такого матча.

— А эти козлы даже тут навстречу не хотят идти. «Пусть болельщики погуляют после матча». Так и хочет по наглым рожам настучать.

— Эх, ладно. Думаю, что мы сделали всё, что могли. Чтобы избежать конфликта, остаётся только слинять от этого матча.

— Что?!

— Шучу. Точнее, не шучу. Но позволить этого мы пока не можем. Тогда работа нескольких лет псу под хвост. Так что, если при нашем участии дров нарубится, то сами же потом и восстанавливать будем.

— А вообще, идея продинамить их неявкой — интересная, мне понравилось, — хитровато прищурился Ганжа. — На будущее надо взять на заметку.

— Возьми-возьми.

Оставалось несколько дней. В городе, казалось, царил привычный уже ажиотаж перед домашней игрой в Чемпионате. Но незримое напряжение царапало граждан, заставляя их кучковаться чаще и плотнее обычного.

Ноябрь расщедрился снежной крупой, устойчиво подсыпая её на склизкие улицы и грязноватые газоны. Деревья куцыми ветками отмахивались от порывов резкого ветра, скидывая уцелевшие до этого листики. Несмотря на промозглость и серость, в столице с утра в день игры стояла привычно праздничная атмосфера. Город привычно предвкушал.

«Зенит» не стал утруждать себя прибытием заранее, а приехал за несколько часов до игры. На пути к стадиону они не встретили ни одной акции обструкции, никто не скандировал оскорбления, никто не швырял помидоры. Питерские же болельщики разрозненными группками стеклись к стадиону с вокзала чуть ранее. Их наглая смелость имела границы, поэтому они не афишировались, приберегая силы и эмоции для трибуны.

Бобров собирался в Нагатино с утра пораньше. Его волновала не столько разминка, сколько настрой. Хотелось до сбора всей команды быть уже во всеоружии.

— Береги себя, — Лера поцеловала его перед выходом. Он заглянул к сопящим мальчуганам и вышел за дверь.

Юра, вопреки постоянной критике со стороны Тимура и тренера, продолжал в большинстве случаев пользоваться общественным транспортом. Особенно он любил ехать в метро накануне домашних игр. Если в другие дни по дороге он делал какие-то пометки в своём планшетнике или читал, то в игровые дни он любил заткнуть уши наушниками и вкушать любимую музыку. Безусловно, люди узнавали его. Но настырных и наглых болельщиков обычно не попадалось, чаще ограничивалось несколькими автографами да косящимися взглядами. Но это было даже и приятно.

Сегодня же народ больше обычного желал удачи и между строк добавлял, мол, «неплохо бы показать им, негодяям». «Возрождение» поработало плодотворно, отчего жажда откровенного наказания «Зенита» прослыла моветоном, но всё же желания такие у людей были, что и проскальзывало в разговорах.

К базе Юра в результате подъехал на энтузиазме, но без излишней взбудораженности. «Начало неплохое, нужное настроение я получил. Сейчас будем заряжать ребят».

Несмотря на ранний час, вокруг стадиона уже кипела предматчевая жизнь. Стадион теперь назывался «Московит». Достроенный и вмещающий теперь восемьдесят тысяч жителей он, благодаря архитектурным новшествам, снаружи по-прежнему выглядел компактно и органично вписывался в ландшафт окружающего парка.

— Как там поляна, Олег Иванович? — спросил Юра тоже прибывшего пораньше Главного.

— Да постарались ребята — как летом поляна. Подогрев жарит в меру мягко, трава торчит нужной длины. Всё в порядке. Ну, чего рвать придётся, биться или всё же просто поиграем?

— Ха! Ну вы даёте! Это я как раз у вас хотел спросить.

— Шучу я, шучу. Настрой твой проверял.

— И как?

— Во! — Ларионов показал большой палей. — Ладно, думаю, что план тот же оставим. Питерские ничего нового не сказали, продолжают надменно посмеиваться. Ну и пёс с ними. Примем по-хорошему, а дальше посмотрим. Сумеем за себя постоять же?

— Олег Иванович, вот и ребятам в таком же ключе нужно наговорить. Мне сейчас понравилось.

— Наговорить — это мы можем. Но на поле говорить будет уже поздно. Там, уж прости за банальность, тебе бразды в руки.

— Но вы ж знаете, тут как с просыпанием — можно выспаться, а весь день быть разбитым, несмотря на понукания — ежели встанешь в плохой момент.

— Юра, всё будет. Я тебе намекаю, что ты (я и говорю, потому что уверен, что ты правильно воспримешь) занимаешь роль в команде не просто капитанскую. Ты давно уже помощник главного тренера. И по авторитету, и по мышлению.

— Вы меня в краску вогнали, — усмехнулся Бобров.

— Ладно тебе, не скромничай. Я знаю, что ты сейчас не меньше моего знаешь про предстоящий матч. А может, и больше. Понял, понял, — Ларионов поймал возмущённый взгляд «подопечного». — Скажу ребятам пару ласковых, разминку проведём. Да скоро уж и играть.

Игроки вскоре начали прибывать, возбуждённые и улыбчивые. Всем не терпелось поскорее выбежать на поле.

Речь главного тренера на установке была краткой, но ёмкой. Ничего нового не прозвучало, ребята привычно уже выслушали слова про братство и единство. Один даже зевнул, схлопотав тычок от соседа. Юра хмурился, видя не слишком ярое внимание. «Ладно, поглядим», — в тысячный раз проговорил про себя.

Но когда он вместе командой вышел на поле «попинать» мяч, а наполняющиеся трибуны радостно зашумели, его «отпустило». «Игра найдёт нужное русло. Мы только подправим», — уже на другой волне подбодрил он себя.

«Зенит» тоже вылез. И начал вальяжно разминаться.

— У них вид такой, будто они ни разу не проигрывали, и ещё все им должны за честь с ними поиграть, — отметил Васильев, брезгливо сплюнув на газон.

— Да, видок у них заносчивый. Да и чёрт бы с ними.

Однако зритель начал подсвистывать, как бы комментируя движения питерцев. Поэтому те, недолго позадорив публику, скрылись обратно в раздевалку. Ну а вскоре началась и сама встреча. Отыграл гимн Чемпионата, ребятишки-помощники забрали атрибутику, команды пожали друг другу руки. Питерские немного присмирели, придавленные болельщицкой громадой и каких-то подначек до свистка не было. А потом началась… рубка.

Все мирные планы Боброва рухнули разом вместе, когда он грохнулся на траву, срубленный совсем не деликатным образом. «Угу, понятно. Плакали наши ноги и ваши ноль в графе пропущенные мячи. Теперь я и сам не буду сдерживаться». Однако он и его ребята ещё поприсматривались, и с ходу ворота соперника брать не стали. А те сломя голову неслись на игроков, будто позабыв, что это не регби. Судья был слишком «гостеприимен», отчего наказания или были слишком мягкими, или не следовали вообще. Юркие и ловкие «московиты», правда, ускользали от рубящих и колющих приёмов гостей, однако намерения тех были очевидны. Но всё сходило им с рук. До тех пор, пока трибуны не взревели от несправедливости, а Бобров не крикнул: «Ладно, хватит, побаловались! Вперёд, желудки!» Первый тайм перевалил по времени через экватор, и «Московия» начала расправу. Своей игрой она разом выплеснула накопившийся гнев и возмущение. И пусть была провокация, на которую они с таким самозабвением клюнули, наказание их было суровым. Московиты носились, не чувствуя земли и усталости, вдохновенно плели свои уже знаменитые кружева, забивая голы один краше другого. Зенитовцы не успевали даже грубить. Перерыв не смог охладить пыл хозяев, и после перерыва они новым шквалом накатились на уже беспомощный «Зенит». У тех же закончились и силы, и желание что бы то ни было «творить» на поле. Юра же с командой не успокаивались. В результате они ещё и «потоптались» на костях, публика требовала крови, и она её получила. 11:0, отмщение удалось, «Зенит» была раздавлен и распластан на зелёном поле «Московита».

«Московиты», несмотря, на многочисленные синяки и ссадины, были веселы и довольны. Обсуждали «мерзавцев» и свои бесчисленные голы. Забивала почти вся команда, Бобров и ещё трое забили по два мяча. Сам же капитан был не слишком весел.

— Ну чего, Юр, провалилась твоя идея? — Ларионов лично поблагодарил каждого игрока и, в заключение, подошёл к капитану.

— Гады они! — Юра в сердца кинул снятую бутсу о пол. — И совесть моя чего-то не чиста совсем, хоть и вроде мы старались не идти у них на поводу. Сдаётся мне, выйдет это боком.

— Что, думаешь, могут подставить с идеей «договорняка»?

— Хм, в эту сторону я не думал. А что… могут и двух зайцев попытаться убить сразу. Слушайте, Олег Иванович, о такой, простите, мерзопакостности я и не подумал. И свои задачи Питер хочет решить, и нам свинью подложить. Нужно Тимура с Ганжой напрягать, а то слёзки нам отольются о-го-го!

— М-да, как-то невесело у тебя получается. Ну да ничего, наше дело играть. И мы хорошо же сыграли, согласись? Если не брать в расчёт эти издевательства в конце. Так что сегодня отдохни, отпусти все мысли. Ты заслужил.

«Заслуженный» спортсмен прямо из раздевалки рванул наверх, к шефу. И прямо с порога начал «буянить» и «свистать всех наверх» в первую очередь Ганжу. Ошеломлённый напором, Тимур задумчиво молчал.

— Ну, чего ты молчишь? Надо же что-то делать! — Юра ходил по кабинету, накручивая круги.

— Сядь, а то головокружение мне находишь, — Тимур был спокоен. — Ну, будем считать, что мы схавали наживку. Пускай. Что дальше… Сергей сейчас будет тут, прекращай паниковать. Сядь уже.

Юра сел. Но продолжал пребывать в крайнем возбуждении.

— Мы, думаю, сможем обезопасить себя от «баранки» за выдуманный «договорняк». Серёга сумеет.

— Как?!

— Ну чего тебе лезть в эти детали? Сможет, и всё. А вот то, что они из этого у себя выстроят в политическом плане, можно только догадываться. Но повод сладкий, тут сказать нечего.

— Здоро́во, смутьяны, — ввалился громогласный Ганжа. — Ну что, разворошили осиное гнездо, и сразу понадобился ассенизатор?

— Наш «эль капитан» тут паникует, рвёт волосы и кричит, как Геша из «Бриллиантовой руки»: «Всё, пропало, шеф, всё пропало!», — Тимур улыбался, а Юра гневно и по-прежнему беспокойно сверкал глазами. — Суть, я думаю, ты знаешь. Хоть и не фанат ты этого ножномячевого зрелища, но результат знаешь?

— Э! Я всё же слежу за успехами нашей командочки. Люди-то не чужие. А пока ехал к вам, тут по радио уж весь мозг прожгли радостями. И чего, думаете, что всё, капут? Так вроде этого и ожидали. Юр, чего ты разволновался?

— Они ж явно что-то ещё мутят. Например, подкинуть идею про нечистый матч. Чемпионат давно нуждается в показательной порке, а тут нате, готовая жертва.

— Тю… тоже мне повод для волнений. Во-первых, что ж они, и себя будут подставлять? Наказывают в таких случаях пару, разве нет? Во-вторых, думаю, нам по силам любой выхлоп такого рода погасить.

— Ну, то, что сами они пострадать не боятся, это очевидно. Типа, плохие парни и так себя наказали, влепят им штраф и всего делов. А вот этих, всеобщих, любимцев, то бишь нас, наказать следует покрепче. Вот поэтому прошу прозондировать да поскорее. Такие операции Питер умеет строчить быстро.

— Тим, чего, послушаемся паникёра?

— Да, ублажим его чуткую натуру, не дадим нажиться неврозам. Так что можешь быть спокойным, Юрий, всё под контролем. Поезжай к жене и детям.

— Нельзя сказать, чтобы вы меня шибко успокоили, как-то муторно на душе всё равно.

— Вот и ускорь движение уже своих костылей по направлению к дому, а мы тут ещё покумекаем, — поддакнул Тимур Ганжа.

Юра вышел на улицу. Стоял и дышал плотным влажным воздухом — оттепель не заставила себя долго ждать, нагрянула резким, осадив мокрой ватой набухшие ещё маленькие сугробики. Кошки на душе всё скрежетали, но он уже торопился к своим, и мысли постепенно переключились на семейные дела.

Будильник пищал заунывные трели, но Юра и так уже не спал. В комнате стояла кромешная тьма, лишь из-под двери уютно светился коридорный свет — Лера вовсю творила утренние дела. Надев штаны, Юра прошлёпал в ванную, щурясь и зевая. Лера хлопотала на кухне. «Как всё же хорошо просыпаться не одному», — сонно подумал Бобров и полез в душ. Он вспомнил, что вчера накидал дел Ганже и, попутно, Лере. «Так что она, наверное, торопится и не будет со мной рассиживаться». Он оказался прав — когда вылез из ванной, Лера была уже одета. Длинные ноги скрывали клешёные брюки, а пиджачок подчёркивал тонкую талию.

— Доброе утро, Бобрик, — поприветствовала она мужа. — Завтрак на столе. А я убегаю.

— А такая ты секси в этом костюме, — Юра притянул Леру к себе.

— Ты мокрый и помнёшь меня, — она вяло отпиралась.

— А может, ты немножко попозже выйдешь?

— Ой, нашёлся маньяк. Иди уже кушай, у тебя тоже тренировка восстановительная. И разве ты забыл, что сам же накидал нам задач? Набросаем план, во второй половине дня явимся к вам. Так что дела не ждут. А в костюме я буду и вечером, — она задорно улыбнулась. Не скучай, милый, — лёгким ветром коснулась губами его щеки и упорхнула.

— Клёвая, — констатировал Бобров и пошлёпал на кухню потреблять заботливо собранный завтрак.

На базе молодёжь развлекалась с люденами, разминая свои юные мышцы. Юра же работал по индивидуальной программе, скрипя своими натруженными членами. Перед тренировкой он, как всегда, поговорил с Проскуриным.

— С Халифатом, наверное, без люденов не обойтись. Оголтелые арабы будут топтать.

— Да уж, они подражают своим соседям-туркам. Я сегодня подумаю, как лучше нам построиться. Но и ты тоже покумекай.

Но ближе к вечеру приехала бригада «научная». На огонёк заскочили не только Ганжа с Лерой, но и Шапиро. Собрались в небольшом, но функциональном кабинетике главного тренера.

— Тут прямо с пивком примоститься и можно не уходить вообще, — Ганжа развалился на удобном стуле.

— Ага, ты ещё засни тут, — Юра не был настроен сидеть тут допоздна, он хотел домой и плотоядно поглядывал на Леру.

— Мы накидали тут небольшой план, возможно, это скажется на подготовке вашей к игре с арапчатами, — Ганжа лениво шевелил большими пальцами. — Мои помощники сейчас покажут подробности.

— Серёж, ты сильно не зарывайся, а то останешься без помощников, — одёрнула его Лера. Она заметно устала — Сергей сгрузил на неё немало труда по оформлению «доклада».

— Молчу, молчу. На самом деле, я без вас не справился бы, — как всегда, в случаях похвальбы не себя, он пробормотал слова невнятно.

Сам же он поднялся и включил проектор. Тридеграмма была очень эффектна, может быть, даже избыточно. Юра сразу отметил:

— Не можете без блёсток.

— Зануда, — отреагировал Ганжа.

Но за красочным представлением, как всегда, имелась и суть. Валентин был несильно в курсе общего плана, потому пришлось расписать ему саму идею. Забойщиком был Юра. А бригада с «Радиозавода» уже раскрыла краткую идею в широкомасштабный проект. Помимо очевидных мер, типа распускания слухов и перепалок в Интернете, придумали сымитировать наказание за матч без люденов. Матч в Каире при таком наказании «Московия» должна была начать с отрицательным гандикапом в два мяча.

— Хо-хо! — воскликнул Проскурин, когда среди объёмистых диаграмм, кружочков и схем, всплыли эти цифры. — У меня вопросы созрели.

— Да, Валентин Анатольевич? — Лера с улыбкой повернулась к нему, отвлёкшись от пояснений.

— Во-первых, как это наказание вступит в силу без ведома руководства? И другой, понятный, вопрос — не слишком ли катастрофичны для нас будут эти 0:2? Арабы и так могут шапками закидать, они ведь тройке лидеров сейчас.

— Можно я? — вступил в разговор, молчавший до сих пор Шапиро. — Валь, Руководство мы запутаем. Это я беру на себя. Они там наплели таких паутин, что если из одного закоулка всплывёт такое наказание, они вряд ли станут разбираться, откуда оно взялось. Лишь только порадуются инициативе какой-то там группы. Заходят понять, что и откуда — наведём на ложный след. Этим как раз я и займусь.

— Ну а по второму вопросу, — прогромыхал Сергей, — интересный спектакль вам придётся выдать. Мы со своей стороны «Халифат», как сможем, расхолодим, чтобы уже до игры праздновали. А вот остальное шухер придётся проводить вам самим. Просто так вы, что ли, разыгрались?

— А как же ребята наши молодые?

— Я ж говорю, тут ваше поле игры… хм… каламбур. Единственно, людены должны быть, иначе загнобят нас уже не понарошку и без нашего контроля. Уроют в могилу, разогнуться не успеем. То есть видимость, что идём на поводу, пока нужно соблюдать.

— Да, — вздохнул Валентин, — и было нескучно, а стало ещё веселее. Вечно, вы, ребятки, подбрасываете полешек.

— Мы что! Это вон Юрий Владимирович у нас загрустил, никак до конца месяца спокойно не может дожить. Эмоций требует острых.

— Насчёт эмоций с вашей вечной запрограммированностью я бы помалкивал, — ответил на колкость Ганжи Юра. — Ну что, Анатолич, принимаем на вооружение?

— Как я понял, на бумажку вчерашнюю всё равно надо реагировать — чем это не вариант? Я согласный. Задача интересная. Только вот, получится или нет — здесь гарантий дать не могу.

— А это уже не твоя забота, — одобрительно кивнул Бобров. — Так чего, мы сейчас с тобой потолкуем?

— Ты знаешь, Юра, пожалуй, я в этот вечер один должен подумать. Помолчать, так сказать, наедине с собой. Только завтра пораньше приезжай, обточим мысли уже вместе. Вторник уже — надо торопиться.

— Договорились. Буду в восемь тут. Там автобус нас отвезёт?

— Да ждёт вас, стоит.

— Лерусь, поскакали? — Юра с нетерпением глянул на жену. Та кивнула.

Попрощались и рванули домой.

И как-то прямо с порога они оказались в постели. Юра в очередной раз удивлялся неиссякаемости своей любви и желания к этой великолепной женщине, которая цвела в свои уже совсем неюные года. Которая одаривала его обожанием, которая так же, как и двадцать лет назад млела от его сильных рук и нежных губ, которая была особенно красива в моменты любовного слияния.

— Это всё так на тебя костюм влияет? — распростёртые они лежали на кровати и смотрели в потолок. Лерина голова покоилась на животе мужа.

— Да чёрт его знает, целый день о тебе думал, всё делал походя как-то.

Она мечтательно улыбалась.

— Юрч, а это счастье и есть?

Он, довольный, засмеялся в голос.

— Лерусь, ты не только внешне юна, но и вопросы какие-то детские задаёшь.

Она ткнула его острым локотком в бок:

— Это ты меня сейчас неумной назвал?!

— Ха-ха! Нет, я отвесил тебе комплимент, что сознание твоё не зачерствело на этом шершавом асфальте течения дней. Я порадовался свежести не только тела, но и сознания…

— Тс-с… Помолчи! — она, перевернувшись, закрыла ладошкой его рот. — Я знаю, что ты готов умничать даже во время секса, но сейчас мне хочется не получить порцию очередной мудрости (не шучу и не иронизирую) от тебя, а просто насладиться моментом.

Юра поцеловал руку и послушно замолчал.

С утра вторника пораньше в «Московии» забурлила кипучая деятельность. Задали тон Бобров с Проскуриным, с утра «дымившие» в кабинете, обглаживая тренерские идеи. Выползли оттуда помятые, Бобров побежал переодеваться, а главный рванул сразу на поле. Нужно было подготовить игроков для тренировки. Собственно, для люденов ещё не была готова прошивка, они все находились на технической тренировке-обслуживании. А вот с другими ребятами Проскурин начал заниматься уже сейчас.

Решили начинать матч с полным комплектом люденов — восемь штук. Но вместо Матросова в основу вводили Реброва. Как ни ломали копья, ничего более умного, чем стандартный навал в начале, на ум не пришло.

— Они будут к этому готовы, поэтому играем безо всяких потаённых карт, в открытую, — резюмировал Проскурин. — На то, что они будут расслаблены деяниями наших друзей, я бы не очень рассчитывал. Не то чтобы я не верю в возможности наших «супермозгов», просто я бы на это не надеялся и всё. Будут если они ватные и «уже победившие», нам это не помешает. А вот если мы на это заточим все наши усилия, а что-то не срастётся, тут хана нам и придёт.

— Ну да, как-то так. Единственно, может, навал этот пресловутый хоть разнообразим?

— Это что ты имеешь в виду?

— Стандартная схема какая, если «Московию» взять? Защита и полузащита шаблонная из люденов, действующая по указке, а на острие мы с Лёшкой маячим. Людены подчищают, отбирают, давят. Мы изобретаем и ими заодно управляем.

— Ну, так, да. И что тебя не устраивает?

— Во-первых, не устраивает то, что не факт, что мы сможем этот гандикап отквитать просто-напросто. А, во-вторых… во-вторых, это просто скучно, — Юра развалился на стуле.

— Скучно ему, — проворчал Валентин. — И что ты хочешь для того, чтобы потешить свою душеньку требовательную?

— А давай строй наш просто перевернём? — Юра разом присел к столу и накидал схему. — Защиту оставим, как есть. А в центр мы с Лёшкой переместимся, а наши твердолобые друзья, в количестве оставшихся четырёх штук, выдвигаются вперёд.

— Ха! Шило на мыло. Разница-то какая? Всё равно вам их гонять придётся, а остроты самим добавлять.

— Не скажи. Я да, буду ими управлять. Но не так, чтобы они подыгрывали, а играли! То есть кружева, конечно, они плести не станут, а вот навалиться, бить и быстро распасовывать смогут. Если, конечно, вы в них нужный софт сейчас зальёте. Лёшка им подносить будет снаряды, сам чего-нибудь сотворит, ну а я на подхвате. Главное, управлять буду.

— А если контратака? А подборы? Если эта четвёрка будет жать впереди, то разрыв образуется, дыра будет зиять. И тобой её не заткнуть.

— Ну, Антолич, ну! Что ты так примитивно воспринял, — Юра встал уже к доске и начал двигать фишки, иллюстрируя задуманное. — Края останутся практически в том же состоянии, лишь вперёд чуть подвинем. Главное, центр создать. Думаю, этот… Алмаз подойдёт. И такого же, как он туда. Мощные, чтобы рубились.

— Так, ну ладно. Более-менее понял. Это всё?

— Нет, не всё. Отыграться нужно ещё до перерыва. Они в перерыве перестраиваться начнут, а мы им в ответ тройную замену — наших юных забойщиков выставим. Люденов в защиту. А мы впятером потерзаем уже сами. Арабы полезут вперёд, так что наших люденов нужно в такой кулак собрать, пусть отбиваются.

— Про второй тайм понятно, это мы с тобой так изначально и думали. Ладно, давай попробуем, — Проскурин задумчиво подпёр голову рукой. — Я ребят немножко настрою, потом надо будет прошивку для этих друзей сообразить. Эх! Это, наверное, уже к завтрашнему дню только поспеем. Ладно, сегодня потренируемся, как есть.

И они тренировались. Незаметно появился цейтнот, поэтому занятия уплотнились. Физические нагрузки активно перемежались тактической подготовкой. Молодёжь была несильно довольна, что её вновь отодвинули в сторону. Юре пришлось разжёвывать про «командные интересы». Также предстояла сложная задача отобрать тех троих, которые должны были выскочить во втором тайме в предстоящем матче. Кандидатов было человек семь, все амбициозные и достойные.

Следующие три дня, вплоть до отъезда в Александрию, отрабатывали уже ту схему, что предложил Юра. Людены были запрограммированы, молодёжь заряжена психологически. Не ладилось с игрой Реброва в оттяжке. Его вечно тянуло на передовую, и он путался со своим изяществом под ногами прямолинейных, но дисциплинированных люденов, которыми руководил Юра, располагающийся чуть сзади. Из раза в раз останавливал Проскурин тренировку, чтобы указать Реброву на его огрехи и систематические оплошности. Тот был уязвлён, но под укоряющим взглядом Юры старался и гордыню умерял.

К пятнице Бобров с главным тренером были если не полностью удовлетворены, то хотя бы видели какие-то результаты работы.

— Хоть чего-то получается. А идеального ведь ничего не бывает? — подмигнул Валентин Юре.

— Лерка у меня идеальная, — рубанул, улыбаясь, тот в ответ.

— Гм… здесь трудно поспорить. Но «Московия» не женщина же.

— А это как сказать, характер у нашей команды такой… Взбалмошный. И пригреть, и огреть может. Да, в общем, и не нужны эти идеалы никому. Как материал. Они лишь маячат в тумане целью, миражом, к которому надо идти и вечно стремиться.

— Но достижим он не должен быть… Это всё понятно. Ладно, сейчас надо сказать время сбора завтра. Раненько опять придётся. Лера полетит?

— Да чего-то не знаю я. Не уверен. Она как-то не любит арабское многолюдье и громкоговорение.

— А я думал, что её привлекает Восток, ковры, пряности и загадочная музыка.

— Привлекает, да. Но как раз именно Восток — начиная с Аравийского полуострова. Потом они как-то хотят чуть ли не онлайн следить за ходом событий, да «подкручивать», если что. Думаю, что здесь останется.

— Ну, ладно, решайте. Место-то у нас всегда найдётся.

— Да она и сама доберётся, если что.

— Деловая, — по-доброму улыбнулся Валентин.

— Деловая, — согласился Бобров.

Дома он взял свою любимую сумку, покидал выездной набор. И уселся за геоноут — он был сыт, а Лера ещё не пришла. Вопреки обыкновению, он полез не в географический район предстоящего матча, а полез восточнее. Он полез в пустыню. В те плохонаселённые места между бывшим Аральским и нонешним Каспийским морями. «Может, съездить туда всё же», — задумался Юра, глядя на современную картинку бесплодной земли. Отдельные обшарпанные селения, то ли узбекские, то ли туркменские, полузасыпанные песком разбитые дороги. Вечно мелеющий Сарыкамыш…

— Ого! — воскликнул Юра. — Как-то раньше я об этом не знал.

Он увидел, что из Каспийского моря тянут канал к озеру Сарыкамыш. Укорив себя за такой пробел в знаниях по современной географии, он стал копать информацию. Выяснилось, что очередной Туркменбаши решился-таки на «проект тысячелетия» по повороту Амударьи в сторону от уже и так исчезнувшего Аральского моря. Многие века учёных заботила проблема «высохшего русла» Амударьи, которая якобы когда-то впадала в Каспийское море. Доказательств не нашли убедительных, но почву для спекуляций дали. Вот и сейчас раздутая на газе Туркмения решилась «повернуть реки вспять». Проект включал в себя наполнение иссякающими на излёте водами Амударьи (разбираемые на орошение) озера Сарыкамыш, к которому тянули канал из соседнего Каспийского моря. Какие преследовали цели — хозяйственные, рекреационные или просто это был популизм, осталось неясным. Но работы велись активные. И в очередной раз на этих землях (как, впрочем, и многих других) человек основательно исполосовал облик Земли.

Юра направил взор геоноута вглубь веков. На цветущий Хорезм, города которого щетинились минаретами, сады которого не знали засухи, а торговые пути кишели жителями. Но и здесь Амударья несла свои мутные воды в полноводный ещё Арал, в Сарыкамыш, выплёскивая лишь небольшую толику воды от тающих в горах снегов и ледников. Геоноут сам подбирал музыку, тихим напевом впуская задумчивые восточные мелодии.

— Милый, наверное, нужно готовить плов и бежать за дыней? — в дверях стояла Лера. Бобров, как всегда, погрузился в свои «странствия» и не слышал, как она вошла. Он вскочил и схватил её в охапку.

— А поехали туда на пару дней? Дыни, наверное, ещё есть.

— Ты завтра хлебнёшь этот восточный аромат с лихвой. Зачем ты ещё больше углубился?

— Так для меня, как и для тебя цэ не есть «восток» тот самый. Скажи мне, почему мы с тобой были всего раз в тех местах всё-таки?