Утром как раз начался понедельник, и Алевтина отправилась на работу. В старых неудобных туфлях, в блёклом бесформенном плащике, с зонтиком, третий год дышащим на ладан.
От порога она вернулась. Обутая, протопала к шкафу. Посмотрела — висит ли на месте пушистый халат?
Халат висел.
Интересно, а прозрачный шарик «каси» — она куда дела?
На улице было слякотно, хотя в мире Василевса все три дня стояла чудесная погода.
Коллеги вели себя привычно. Повышения зарплаты не ожидалось. И вообще на горизонте не ожидалось ни-че-го — только серые-серые будни. Каждый день. И телевизор по вечерам.
Добравшись домой с работы, Алевтина первым делом увидела оставленные ею же грязные следы.
Не очень, конечно, грязные. Так, насыпалось чуток. Протереть бы быстренько тряпкой или всосать пылесосом — делов-то? Но она вдруг разнюнилась, швырнула в холодильник кефир, словно он и был во всём виноват, пнула, подвернувшийся под ноги тапок, босиком прошлёпала в комнату и открыла шкаф.
Халат висел.
Алевтина достала его, сунула руку в карман и обнаружила там прозрачный шарик каси. Значит, она и впрямь сунула его туда ещё в лаборатории.
А если потереть им стекло?
Алевтина вздохнула, вернула шарик в карман, а халат — в шкаф, и пошла ужинать кефиром.
Ночью, измучившись от бессонницы, она встала, подошла к зеркалу в прихожей — а вдруг да подойдёт? Ну, ерунда же, да? Ну не стену же тереть? Там же было стекло, верно?
Или попробовать оконное стекло?
Было в комнате ещё одно зеркало, но маленькое — Алевтина туда не пролезла бы, откройся там дверь. Потому она решила ставить эксперименты в прихожей.
Или надо было всё-таки в комнате?
И вообще — зачем ей это? Разве она хочет увидеть этого Василевса? Ведь он же — маньяк?
Или он просто дикарь, а она не сумела ему объяснить? Не перевоспитала? Не подключила этого дурака, Василия Степановича, чтобы он втолковал Василевсу, что в России с женщинами так не обращаются?
Ведь им же надо было сначала поговорить втроём? Рассказать, что земные бабы — не паучихи? Они… Они нежные, трепетные! Они не могут работать за гроши офисными мышами. Не могут без роботов, которые будут готовить еду, убирать, чинить…
А ещё… Им… Им нужен хоть какой-нибудь прынц, пусть даже и волосатый!
Алевтина достала халат, вытащила шарик и… потёрла им зеркало.
Конечно, ничего у неё не вышло.
Она сунула шарик в карман лапсердака и на всякий случай всё-таки надавила обеими ладонями на стекло.
И провалилась в него вся, только мелькнули босые ноги.
Василевс открыл единственную дверь левого коридорчика, быстро переоделся в серый мешковатый костюм и, спустя пару минут, уже пробирался в темноте по тесной грязной улочке мимо низких домов, больше похожих на логова.
Перед одной из дверей он замер, прислушался. Потом тихонечко постучал.
В доме раздался приглушённый рёв. Василевс вздрогнул.
Дверь открылась, пахнуло кислым запахом давно немытого тела.
— Где ты шлялся, животное?! Ночь на дворе! Опять по бабам ходил? — жена, дородная, рыжая, всколоченная, стояла на пороге вонючей комнатушки со скалкой.
Он едва успел увернуться. Скалка врезалась в стену и с хрустом надломилась.
Жена взвыла от злости.
— Ах, тварюга! Где я теперь возьму такую хорошую скалку?
Она швырнула обломками в Василевса, но тот опять успел увернуться.
Жена ушла на кухню, загремела там жестяными мисками. Он разулся и надел тапочки, хотя в доме было не особенно чисто.
«Кто виноват, — размышлял он грустно, — что женщины не гнездятся и не размножаются, среди техногенных прелестей усовершенствованного мужчинами мира? Что им не нужна стерильная чистота и прекрасные одежды? Что, оказавшись среди дворцов и бассейнов, они сходят с ума от тоски и безделья?»
Мир мог рухнуть, если бы он не стал двойным — в одной параллели мужчины, в другой — их жёны. Вот только тот, кто первым распараллелил реальность, не знал ещё, что параллелей этих может стать со временем слишком много…
Василевс тяжко вздохнул и поплёлся на кухню.
Мужчины испробовали всё, включая искусственное размножение. Тщетно. Их род мельчал и мог исчезнуть совсем. И тогда было решено отселить женщин. Создать им необходимые для выживания условия — грязь, грубость, отсутствие элементарных удобств. Разделив реальность пополам, учёные выдохнули, решение показалось им тогда идеальным. Но тут же нашлись умники, расщепившие реальность ещё раз, и ещё. И в этих расщеплениях народ Василевса всё дальше отодвигался от человекоподобности к хаосу и порождениям его.
Теперь миров вокруг много и расщепления продолжаются. Но все они ведут не туда. В этом и состояло его открытие: он нашёл мир, похожий на его собственный, мир Алевтины. Надежду на спасение и чувственную стабильность.
Уходя утром «на работу», Василевс возвращался в привычную ему параллель с дворцами и бассейнами, но к вечеру нужно было снова спускаться в клоаку скандалов, крика… Она, Алевтина, стала его отдушиной, лучом света во тьме.
Что же он сделал не так? Русалки млеют от подобного обращения. Нежный утренний скандал, хороший массаж сращения хвоста и позвоночника…
Может быть, Алевтина устроена иначе?
Да ну, все они одинаковые — или секс, или массаж, чтобы не унывали. А секс у него только с женой. Секс делает из женщины монстра, это доказано многократно. Ему не нужны два монстра. Он отказался бы и от жены, если бы не наследник.
Или всё дело в его глупом желании говорить с Алевтиной? Он слишком торопил её слабенький мозг, ведь Василий Степанович не мог сидеть в его сознании бесконечно. С языком следовало поднажать, вот он и перенапряг нежные женские синапсы. И чуть не сломал игрушку!
Разговорчиков захотел, кретин. Надо было тихонечко, постепенно! Правильно Василий Степанович набросился на него. Он-то знает пределы мышления своих баб!
Василевс смерил взглядом мощную спину супруги и в очередной раз подумал, что лучше бы уж она его съела, как он соврал Алевтине.
Алевтина… Его, как наяву, опахнуло её тонкими ароматами.
А вдруг она уже успокоилась? Она ведь такая умница… Может, дать и ей немного времени на раздумья? Думают же они чем-то, эти бабы? Может, она поймёт его? Передумает?
— А ну марш в кровать! — рявкнула жена.
И Василевс поплёлся исполнять супружеские обязанности, пытаясь задавить в зачатке мысль о том, что секс с Алевтиной был бы поинтереснее их утреннего массажа.
Думать нужно было о размножении. Мужчины тоже много чего потеряли. Иногда, чтобы зачать наследника, требовались годы и годы тяжёлой еженощной работы. И только в сказках можно было прочесть, что когда-то всё было иначе.
А у него сейчас — такой стресс… Нарушенный контракт с Василием Степановичем, невыполненные обещания чиновникам…
Ибароб ждёт от него новую оче, а у него и своя-то сбежала!
Ничего, ведь будет камран! Он найдёт, сумеет открыть другой путь в мир соблазнительных человекоподобных королев!
Алевтина, отплёвываясь, вынырнула и в панике замолотила руками, поднимая брызги.
Кругом была вода! Бескрайняя! Теряющаяся в дымке, поднимающейся со всех сторон!
Где же дом? Зеркало? Зелёненькие обои? Где роскошный дворец Василевса?
— Васили-и!..
Дыхания не хватило, и она хлебнула воды.
Теперь Алевтина точно знала, чего она хочет. Всё, что угодно, только бы не утонуть! Тело от страха стало твёрдым, руки ослабли. Её неумолимо тащило вниз…
Василевс не хотел идти на спектакль, ведь он вполне мог встретить там Минострала или Ибароба. Но деньги были получены, и требовались контакты с техническими специалистами. А в его мире дела принято было обсуждать в театрах и на концертах.
Он уселся пониже, чтобы не особенно бросалось в глаза вынужденное одиночество. Не нашёл в себе сил начать переговоры перед спектаклем: сидел и смотрел в никуда.
Наконец он заметил, что с потолка начали опускать гигантский аквариум-сцену. Сегодня зрителей ждали танцы русалок.
Кругом бурлила жизнь, шли переговоры, заключались сделки, и только Василевс грустно и бездумно наблюдал, как снижается гигантский шар — магнитная сфера с водой — как бултыхается в ней какая-то зазевавшаяся русалка. Ныряет, бьёт голыми пятками…
Пятками?!
Василевс, расталкивая тех, кто ещё поднимался между рядов амфитеатра, бросился к аквариуму. Там, пуская пузыри и беспорядочно молотя конечностями, тонула его Алевтина! Его оче! Его королева!
Он вскинул руку, нарушая магнитное поле аквариума, и вода обрушилась на него, вместе с мокрой задыхающейся нерусалкой.
Женщиной. Его женщиной.