Чего ты хочешь, женщина?

3

Её опять разбудил голос Василевса, но звучал он издалека, и говорил прынц не с ней.

Судя по интонациям и силе звука, Василевс ругался. Потом начал орать. И вроде бы какой-то другой мужской голос вторил ему.

Алевтина тихонечко встала, выглянула из кухни. Да-да, выглянула, ведь кухня — только казалась прозрачной, и коридора из неё видно не было.

Ах!

Входная дверь была распахнута настежь! Василевс, разодетый в шелк и парчу, стоял у порога и махал кулаками на лысого толстячка. Толстячок пятился и прикрывался локтями, не забывая дразнить Василевса громкими незнакомыми словами.

Наконец Василевс изловчился и вытолкнул толстячка из дома, буквально вдавив его в дверной проём и протолкнув на крыльцо.

Но толстячок уходить не желал. Он взревел и бросился на Васисевса! Повалил на крыльцо!

Мужчины сцепились и, мутузя друг друга, покатились по ступеням на мощёную цветным кирпичом садовую дорожку!

Старичок был свиреп, как павиан. Он молотил Василевса кулаками, пинал, а когда и это не помогло, бульдогом вцепился зубами ему в плечо.

Алевтина, потрясённая, не сразу сообразила, что делать. Однако разум скоро возобладал в ней. Она взяла из кухни тяжёлый шарообразный чайник, долго плясала вокруг дерущихся мужчин и, улучив момент, изо всех сил врезала старикашке по лысому черепу!

Старичок разжал зубы, которыми терзал плечо Василевса, и покатился по траве, воя от боли. Алевтина, разгорячённая победой, швырнула в него чайник.

Потом она плакала, а Василевс утешал её. Потом она пыталась перевязать своего прынца кухонным полотенцем, и Василевсу пришлось ей помогать, морщась от боли.

Соорудив кое-как повязку, Алевтина чуть-чуть успокоилась. Василевс усадил её завтракать, а сам прошёл по среднему коридору до единственной двери, что там была.

Алевтина, конечно, кинулась подглядывать. Она увидела, как он вынул из кармана прозрачный шарик, поводил им по двери…

Дверь приоткрылась, и Василевс юркнул в проход.

В таинственной комнате он пробыл недолго — выкатил оттуда медицинского робота, активировал его — видно пользовались им нечасто.

Робот выполнил уже настоящую, профессиональную перевязку, поставил Василевсу укол, и тот задремал всё на том же кухонном диванчике под поглаживания и жалобный щебет Алевтины.

Она была восхищена его мужеством и терпением. Её прынц презрел собственную боль, чтобы утешить её. Терпел её неуклюжие перевязки, когда настоящая медицина изнывала от безделья всего в двух шагах.

Алевтина много раз видела мужчин, морально гибнущих от царапины или повышения температуры при ОРЗ, и Василевс серьёзно тронул её сердце. К тому же теперь он на неё не рычал, а мирно дремал на диване. Таким он стал ей даже слегка симпатичен.

Алевтина очень переживала за Василевса, но, дождавшись храпа, по стеночке прокралась к двери, за которой он исчезал недавно. Ощупала её осторожно. Потолкала чуть-чуть. Дверь, разумеется, не поддалась.

Шарик! Ей бы такой шарик, как у него! Обыскивать? Страшно…

Как же он называется? Ведь Василевс показывал ей такой вчера утром?

Алевтина поспешила на кухню. Роботы выполняли все её прихоти — еда, питьё, платья, может, дадут и шарик?

— Хочу… — она растерялась. Как же он называл ей эти шарики?! Баси? Васи? Маси?

Роботы сочувственно жужжали, не понимая, и шарика не несли.

Расстроенная Алевтина затребовала второй диванчик, здесь хватило жестов и тыканья пальцем, пристроилась там и задремала почти рядом со своим прынцем.

Проснулась она, когда перевалило за полдень. Стол был накрыт. Василевс исчез.

— Не в духе? — усмехнулся Ибароб.

Василевс потрогал самолечащую повязку и поморщился. Жаловаться Ибаробу на выходку Бестирима смысла не имело.

Ибароб управлял доходами. Если он поставит свою подпись — пусть Бестирим хоть на дерево лезет, ничего не получит! И нечего махать ручонками и лязгать зубами!

— Не в духе, — не стал лукавить Василевс. — Планировал провести эти часы со своей оче, но обстоятельства вынуждают быстрее собрать нужные подписи. Мой проект — дело серьёзное. Конкуренты наступают на пятки.

— Она — часть эксперимента? — не удержался от вопроса Ибароб. — Все говорят — это что-то небывалое! С виду — как настоящая женщина!

— Если я сумею продолжить эксперименты, такую женщину сумеет приобрести любой нужный государству человек, — хитро усмехнулся Василевс.

— Возможно, уже сформировалась очередь? Ведь все хотят такую же… Вот я бы… — Ибароб расцвёл в улыбке.

Василевс замялся. Он сам ещё не разобрался в устройстве Алевтины. Мог ли он кому-то обещать такую же оче прямо сейчас? Нужны были исследования: долгие, тщательные. Но высокие чиновники настойчивы. Придётся рисковать…

Ибароб взял договор и начал его пристально изучать.

Его собственная оче, разумеется, лива, вздыхала в своём углу.

Василевс нервничал. Если бы Алевтина так не размокла, разревевшись как ненормальная, если бы не уснула потом так сладко, он взял бы её с собой. Можно было бы усадить её сейчас в ноги, погладить по волосам.

Она давала ему незабываемые ощущения покоя и нежности. Даже её воспитанием и гигиеной он занимался не по обязанности, а с удовольствием. А в какой-то момент ему даже показалась, что он лупит жену, зажав между коленями её беспутную рыжую голову.

Ситуация с женщинами была невозможной. Невообразимой. Такие, как Алевтина, обещали здешним мужчинам нервную разрядку с самыми широкими возможностями. Одно дело возиться с девой-русалкой…

Он глянул на тосковавшую по бассейну ливу. Грустная, неопрятная. По её внешнему виду можно было понять, что управляющий чиновник плохо заботится о ней. Вон и хвост у неё блёклый, и чешуя выпадает.

Пренебрегает утренним массажем? Сам он сегодня тоже не досмотрел, и Алевтина осталась неухоженной, эмоционально нестабильной.

Василевс обругал себя непечатно и снова потрогал повязку: «Ельти бы взяли этого дурака Бестирима!»

Понятно, почему Ибароб хочет такую, как Алевтина. Хотя даже не подозревает ещё, как приятно шлёпнуть её утром по круглой упругой попке. Даже мерещится, что она не оче, а… О-о…

Василевс вспомнил жену и нахмурился. Этого монстра — попробуй, шлёпни. Как бы она сама ему башку не свернула при случае. Такая мука этот секс. И так важен для продолжения рода…

Ибароб изучил договор, вопросительно улыбнулся, и Василевс кивнул. Очередь так очередь. Добудет он и Ибаробу «почти настоящую» женщину.

— Только я умоляю вас, чтобы никто посторонний… — Василевс прижал руки к груди. — Эксперимент в зачаточном состоянии. Такие оче — на вес трансурановых элементов, как вы понимаете…

Конечно-конечно! — пробормотал Ибароб.

Глаза его масляно блестели.

Алевтина пообедала в одиночестве. Долго гоняла роботов, заставляя себя заучивать всевозможные слова. Василевс хочет слов? Пусть он будет доволен.

Вдруг мелодично щёлкнула входная дверь и через минуту в кухне образовался слегка бледный, но вполне бодрый прынц.

Алевтина по привычке сжалась от страха и дурных предчувствий, но Василевс был — сама галантность. Он повёл её в гардеробную, показал два новых изумительных платья.

Пока она одевалась, прынц скрылся в единственной комнате среднего коридора, и вышел оттуда весёлым и непринуждённо болтающим по-русски.

Алевтина выдохнула. Она несмело улыбнулась и вложила наманикюренную роботами руку в его волосатую лапищу.

Они пили музыкальное вино в подводном кафе, наблюдая за резвящимися русалками.

Вино нужно было набирать в рот и слушать мелодию, а потом — загадывать желание и глотать. Алевтина долго думала, и всё-таки загадала «проснуться».

Потом она пыталась называть блюда и предметы. Василевс не запрещал ей делать ошибки, но ехидно хихикал, и игра ей быстро наскучила.

Алевтина нервничала: они сидели в стеклянной кабинке и не слышали, о чём говорят прочие посетители, но таращились-то на неё так, словно в кафе привели слона!

Потом они отправилась покататься по озеру на лодке по ярмарке из таких же лодок: на каждой что-нибудь продавалось. Накупили сладостей и корма для рыбок, что то и дело выпрыгивали из воды.

Народу было много, но женщин вокруг снова не наблюдалось. А вот мужики плавали рядом толпами. В основном компаниями или в одиночку. Из десяти — только двое были с рыбо-девами, жалобно топорщащими сохнущие жабры, а один явился с большой лысой птицей. На него тоже оглядывались.

— У вас совсем нет женщин? — осмелев, спросила Алевтина.

— Совсем, кара миа, — согласился Василевс.

Он был весел, да и выпил немало.

— А как же — продолжение рода? — спросила Алевтина и покраснела.

Дело в том, что когда она спала на этом проклятом диванчике, ей приснился Василевс. И намерения у него были вполне конкретные. И Алевтина его почему-то совсем не испугалась.

— Продолжение рода сопряжено со страшным риском и унижениями, кара миа, — подумав, сказал Василевс. — Слышала про паучих, которые съедают своих самцов?

— Съедают самцов?

— Да, кара миа.

— Но самцы-то есть, — не подумав выпалила она. — Может, это вы съедаете своих самок?

— Королева моя! — Василевс от смеха чуть не подавился пирожным, которое жевал. — Как можно! Ведь потомства тогда точно не будет. Но риск… Мы очень рискуем, чтобы обзавестись наследниками.

Он не разозлился, услышав откровенные вопросы, хотя вчера утром сердился по поводу и без.

— Значит, самцы ваши просто боятся размножаться? И заводят себе русалок, которые уж точно их не съедят?

— Да, кара миа. Заводят себе королев. Мы называем их оче. Чтобы любить, почитать, одевать, развлекать, заботиться.

— А потомство?

— А тогда идут к настоящей женщине. Некоторые… Гм… Спасаются. И даже могут выкрасть детей и воспитывать их.

— А другие дети?

— Если самец не способен похитить детей, их воспитывают паучихи. Повзрослевших самцов они выбрасывают из гнезда, а девочки остаются жить с ними. Такая семья особенно опасна — самца могут сожрать и тёща, и жена.

— Значит, секса у нас с тобою не будет? — уточнила Алевтина.

«Я радуюсь, — думала она. — Я же — радуюсь?».

— Нет, кара миа. Ты не можешь принести мне детей, — покачал головой Василевс. — Секс — дело сложное, долгое и ответственное. И для этого есть жена.

— А если тебя съест э-э… твоя паучиха, что будет со мной?

— Конечно, перед этим я отправлю тебя домой, не волнуйся.

— Я проснусь?

— Ну, конечно!

— А зачем я должна знать твой язык? Ведь ты можешь сам говорить со мной?

— Когда один, кара миа. Только когда один. Или дома, или если мы уединимся за столиком в кафе, в лодке. В обществе — это будет неприлично. А я хочу бывать с тобой в обществе. Хочу показать всем, что ты способна говорить. Что ты — феномен, идеал.

— А когда я смогу гулять в саду, а не в кусочке сада? И все эти запертые комнаты? — она вздрогнула, вспомнив про Синюю Бороду.

Он усмехнулся.

— Выучишь язык — и весь дом будет открыт для тебя. Я помогу тебе выучить его, кара миа.

— Тогда, может… э-э… Может быть… Заключим договор? Я старательно учу язык, а ты… э-э… В общем, ты больше не будешь меня бить? Я стану тебе идеальной спутницей, как тут у вас и положено.

Она жалобно посмотрела на Василевса. В животе у неё зачесалось и заёкало.

Он покачал головой.

— Но почему? — взвилась она. — Ты мне не веришь?

— Нет, кара миа, не верю. Женщины — ленивы и неспособны ухаживать за собой. Чешуя их тускнеет, характер портится! А у меня — большие политические планы. Я мечтаю попасть на правительственный приём со своими открытиями. Я — учёный. У меня — огромное будущее. Если ты подведёшь меня…

Он нахмурился, привстал и направил лодку к плавучим лавочкам с сувенирами.

— Апартэ!

Она знала уже, что это — «идём».

Они шагнули из лодки в лодку. Там… Там продавали плётки. Всех мастей и размеров!

Алевтина просто одеревенела. Колени у неё подогнулись. Она-то уже почти привыкла к нему, а он… Он!

Да как он может! Гад! Сволочь! А она уже думала, что он!.. Что они!..

Василевс не замечал её состояния. Он долго перебирал плётки, потом поманил её и предложил выбрать из трёх.

Алевтина зарыдала, и он быстро приобрёл все три, расплатившись стеклянными шариками из коробочки. Теми, что помогли ему сегодня открыть дверь.