Целитель #12

Глава 6

Понедельник, 20 марта. Утро

Мексика, Юкатан, Чичен-Ица

Пирамида Пернатого Змея поражала не величиной даже, хотя и достигала высоты десятиэтажного дома, а величием ушедших эпох, веявшим незримо, но явно. Ступени пирамиды приближали небо в торжественной тишине, в надменном молчании. По ним скатывались крутые лестницы, но больше всего пленяли клыкастые головы Кукулькана, высеченные из камня — змеиные изгибы окаймляли подъем до самого верха.

Придерживая рукой черную широкополую шляпу, Рита измерила взглядом Пернатого Змея — и вздрогнула. Ей показалось, что древнее божество стронулось с места и поползло к вершине.

— Тоже заметила? — послышался бархатистый голос Видова. — Майя оживили косный камень! Нам очень повезло — этот их секрет открывается только в дни равноденствия… — Олег приобнял Риту за тонкую талию. — Вон, смотри… Видишь? Тень ступенчатых ребер пирамиды падает на балюстраду, и чудится, что змей ползет — в марте вверх, в сентябре — вниз…

Мужская пятерня и сама поползла, исследуя юркий задик.

— Руку убери, — спокойно сказала девушка.

— А то? — мурлыкнул «Владлен Тимошкин» на ухо «Лите Сегаль», прижимаясь к ее узкой спине.

— Получишь.

Нахал не унимался, всё крепче хватая за ягодицу, и тогда крепкий девичий локоток резко саданул ему по ребрам.

— Х-ха!

Видов отшатнулся, морщась и потирая ушибленное место.

— О-ох, какая же ты неласковая! Мы же ведь…

— Олег, — перебила его Рита, — на съемочной площадке с тобой не я, а Лита, взбалмошная археологиня с ковбойскими повадками. К ней ты можешь приставать, да и то, если в сценарии прописано в скобках: «Зажимает и лапает»! А когда Леонид Иович кричит: «Снято!», кино кончается, и продолжается жизнь. Флиртовать… — она пожала плечами. — Почему бы и нет? Но заходить дальше я не хочу, и не буду, — девушка сладко улыбнулась. — Или тебе постельных сцен мало?

— Да там одна всего, где я тебя тискаю… и когда это еще будет… — огорченно вздохнул актер, и тут же заулыбался, покачивая головой в восхищении. — Какая же ты все-таки потрясающая женщина! Тебе даже роль учить не надо — красуйся в кадре, да пленяй!

— Ну уж, нет уж! — зафыркала «Лита Сегаль», входя в образ. — Ты, наверное, привык к съемкам, кино для тебя — работа. А мне… — она задумчиво склонила голову к плечу. — Знаешь, я еще там, на студии, поняла… Даже не поняла, а почувствовала, какую сказочную возможность дают все эти бесконечные дубли. У меня как бы начинается еще одна жизнь — иная, яркая, насыщенная! Я окунаюсь в другую среду, сама становлюсь другой!

— Иллюзия, Рит… — преувеличенно длинно вздохнул Олег. — Грёза!

— Да какая ж грёза, когда я ее про-жи-ва-ю! Понимаешь?

Видов погрустнел, и сказал, не скрывая зависти:

— Какая ж ты счастливая…

— Да! — девушка улыбчиво сощурилась. — Счастливая я!

— Приготовились! Мото-ор!

— Есть мотор.

— Сцена восемь — «Перестрелка в джунглях». Кадр два, дубль два!

— Камера!

— Есть…

— Начали!

Рита легко, по-кошачьи соскочила с невысокой подставки на чахлую траву. Потом на экране покажут прыжок со ступени пирамиды, и выйдет, что бесстрашная (скорей уж безбашенная!) Лита сиганет с высоты второго этажа. А вот то, как исполнительница главной роли приземлится на груду картонных коробок, чтобы смягчить падение, останется за кадром.

Прав Олег, кино — это лукавая игра воображения, красивый обман, в который хочется верить…

…Гикая, вынеслись всадники — хуакерос, они же «черные копатели», грабители индейских усыпальниц. В сапогах на высоком каблуке и с огромными шпорами, в расклешенных джинсах и сомбреро, перетянутые патронташами, как революционные матросы, эти жгучие усачи открыли огонь из револьверов.

Рита мгновенно выхватила пистолет из низко подвешенной кобуры. Треск выстрелов звучал неубедительно, но это ничего, их потом озвучат, и пальба загремит просто устрашающе.

Первый всадник, подстреленный Литой, вскинул руки и свалился с седла. Дико заржал обученный конь, по команде каскадера уходя в кувырок, и еще одна жертва безжалостной русской валькирии с воплем улетела в кусты. Последний из «бандитос» круто завернул лошадь, но далеко не ушел — «пуля» выбила пыль из его куртки.

— Снято!

Рита лихо сунула огнестрел в кобуру — больше недели она училась его выхватывать, ибо тот, кто быстрее, останется жив. Таков уж закон сельвы — убей или умри.

— Леонид Иович! — громко спросил Крамаров, с фамильярностью обнимая щербатую башку Кукулькана. — А что в итоге? Что из всего этого получится — боевик или комедия?

Хмурый Гайдай неожиданно весело фыркнул, преображаясь в доброго и бестолкового интеллигента.

— А что получилось из «Фантомаса»? Жан Марэ отыгрывает крутую боёвку, а Луи де Фюнес смешит народ. И не разделишь же!

Савелий картинно положил руку на плечо Смирнову.

— Понял, Алексей Макарович? — проникновенно сказал он. — Будем отыгрывать комиссара Жюва и… этого инспектора… как его…

— Мишеля Бертрана, — подсказал Смирнов. Глянул на Риту, и сильно смутился. Девушка ответила ему щедрой улыбкой, заговорщицки подмигнув.

«Вот ведь люди…» — в который раз поразилась она.

Посмотришь на того же Алексея Макаровича — туповатый увалень. Но до чего же первое впечатление обманчиво! Мало кто знает, что Смирнов был разведчиком на фронте, лихим и дерзким, а дома у него припрятаны ордена «Славы» — скромность украшает героя. И уж почти никому не ведомо, что «Макарыч» — тонкий знаток японской поэзии!

Буквально вчера на него «нашло» — Смирнов читал ей Басё, Сикибу и Ёсано. Светила луна, большой костер высвечивал черный абрис пальм… А с утра их с Крамаровым снимали — двух археологов-недотеп, неуклюже спасающих любимую начальницу…

Восемь дублей загоняли обоих. Местные индейцы из массовки угостили парочку свининкой, тушеной в банановых листьях, и плеснули крепкого мескаля.

Савелий Викторович не употреблял, да и закуску вежливо отверг — не кошерная. Зато Алексей Макарович мясца поел вволю, «за себя и за того парня». А вот выпивку буквально лизнул.

«Так просто, вкус узнать», — объяснил он Рите, стыдливо покряхтывая. И снова, как вечером, разоткровенничался.

«Рад очень за Мишу, за вашего, — серьезно заговорил актер, послеживая, чтобы никто не влез в их „тет-а-тет“, — и жена у него красавица, и доченька — прелесть… Я ведь не хотел уже сниматься, семьдесят скоро… Ну его, думаю. А как узнал, кто в главной роли, сразу согласился. Ведь Миша… Он спас меня. Да! Ровно десять лет назад… Накатило, помню, одиночество, достало, а тут еще Леня Быков погиб… Ну, все к одному! И я опять чуть в запой не ушел. Знаю, ведь, что с сердцем нелады, а все равно… И тут звонок! Открываю — вежливый молодой человек на пороге. Броской, такой, наружности. „Можно?“ — говорит. „А чего ж…“ — отвечаю. Ну, познакомились, посудачили… А потом он, серьезно очень и… душевно, что ли? „Алексей Макарович, — говорит, и щелкает по бутылке коньяка, — если вы не завяжете, то седьмого мая умрете. Мне ничего от вас не надо, я просто так помогу вам выжить. И вашу мать подлечу, чтобы хоть узнавала вас…“ Верите ли, Рита… Я тогда выпивши был — и как будто протрезвел! Киваю только. Что Миша скажет, то и делаю. Я ведь до того из-за матери переживал… У нее деменция прогрессировала, понимаете? Миша трижды ее лечил, и вот, где-то в мае заглядываю к ней в дом престарелых, а она мне: „Лёшенька…“ Узнала! Я, хоть и не сентиментальный, а раскис тогда…»

Рита радостно вздохнула — до чего же всё хорошо! Даже страшно становится…

Вторник, 21 марта. День по БВ

Околоземная орбита, борт шаттла «Атлантис»

Больше суток крутился челнок вокруг света, а его экипаж упорно тестировал многочисленные системы преобразователя пространства. Чуть ли не двадцать тонн сложнейшего оборудования заняли почти весь отсек полезной нагрузки, оставив узенький коридор посередке — Дорси, Николс и Ван Хорн тискались там по очереди, отпуская в эфир нелестные, нецензурные, зато весьма подробные пожелания «яйцеголовым».

Лишь Рон Карлайл гордо помалкивал. Он-то знал, чего стоило уменьшить вес ПП на порядок. Как-никак, сам облысел, пока чесал в затылке, пытаясь впихнуть в кубометр то, что не умещалось в комнате приличных габаритов. Сам Боуэрс выписывал ему премии — и было за что. Пускай русские опередили их с хронодинамикой, зато в теории перехода ведут они!

В ночь на вторник Майкл Дорси объявил пятичасовую готовность. «Атлантис» послушно скользил по орбите, оставив за кормой льдистую Антарктиду. Свинцовые волны «ревущих сороковых» помаленьку светлели, набираясь тропической синевы.

— Наблюдаю «батарейку»! — браво доложил Джон ван Хорн. — Дальность четыре мили.

— Лестер, — напомнил Дорси.

Николс молча кивнул, наращивая скорость — хватило восьмисекундного импульса.

— Готовимся к стыковке!

Издали энергонакопитель и впрямь смахивал на батарейку — серебристый цилиндр весом в двадцать пять тонн. Самый громадный и емкий конденсатор в мире!

Карлайл поморщился. И что толку хвастаться? Ну да, они затолкали в отсек преобразователь, а смысл? Без вон той махины, которую они догоняют, без заключенной в ней энергии, ПП всего лишь груда металла, пластика и редкозёмов. Получается, для того чтобы «Атлантис» вышел в бета-пространство и вернулся обратно, пришлось в нагрузку запускать «Челленджер»! Мило.

Шаттл брюхом «наехал» на здоровенную бочку накопителя, и Лестер тут же выдохнул:

— Есть касание!

«Атлантис» чуть заметно вздрогнул.

— Есть сцепка! Стыковались, командир. Есть контакт!

— Энергия — норма, — подтвердил Ван Хорн.

— О’кей, — кивнул Дорси. — Рон, стартуем.

Карлайл важно кивнул, откидывая прозрачный колпачок. Помедлил мгновение, и вжал кнопку, прикрывая глаза ладонью. Во все иллюминаторы шарахнула бесшумная вспышка ярко-фиолетового огня.

— Инверсия прошла штатно. Мы в «Бете»!

Рон шумно выдохнул. Синхронизация в совмещенных пространствах абсолютная — переводить часы не надо, а тем более править календарь. Всё день в день, секунда в секунду.

Выходит, нет разных временных потоков, и река Хронос не ветвится — несет и несет мультивселенную от истока в прошлом до неведомого устья в будущем? Бог весть…

Куда интересней пространственная составляющая. Земля вертится, несется по орбите вокруг Солнца, но «Атлантис» не смещается ни на дюйм! Ему что «Альфа», что «Бета» — летит, как привязанный… Вон внизу проползает все та же Африка, где бушует гроза — оранжевые сполохи молний вздрагивают под тучами, ширясь, как клубы света. Гаснут, и снова перекатываются волнами тускнеющего огня. Вот где льет, наверное…

— Майкл! — резко подался вперед Лес. — Летят!

— Инопланетяне? — нервно хихикнул Ван Хорн.

— Нет! — стегнул голосом Николс. — Тутошние русские!

Дорси пригляделся. Впереди и сбоку летел обтекаемый корабль в форме крутого купола, похожий на женскую грудь. Сходство усиливалось за счет андрогинно-периферийного стыковочного узла, венчавшего носовую часть, как набухший сосок.

Размеры корабля не впечатляли — чуть более четырех метров в поперечнике, да в длину метров пять.

— Это здешняя «Заря», — хрипло определил командир, и прочистил горло. — Доставляет на станцию «Мир-2» пять-шесть человек плюс полторы тонны груза… Э-э… Что он делает?

Движки маневрирования «Зари» испустили конические струи в тормозном импульсе. Корабль мягко опустился на орбиту пониже, одновременно отставая.

— Я, кажется, понимаю… — слабым голосом проговорил Ван Хорн.

А «Заря», между тем, пошла на разгон, возвращаясь на прежнюю орбиту, но уже позади шаттла.

— Он заходит нам в хвост! — заорал Джон.

— Дорси! — заголосил Карлайл. — Уходим!

— Чего ты орешь⁈ — рявкнул Майкл. — Куда уходим?

— Обратно, идиот!

Докричать: «В 'Альфу»!«, Рон не успел. Из лючка на носу 'Зари», рядом со звездным датчиком, высунулось вороненое дуло — и засверкало крестоцветным огнем. Очередь из мелкокалиберных снарядиков порвала фюзеляж справа, задевая киль и крыло.

— Старт! — каркнул бледный Дорси. — Прямой переход! Живо!

Карлайл заскулил от страха и отчаяния. Стартовать? Инициировать «прокол» без подготовки, без единого теста… А что делать⁈ Ждать, пока клятые русские их собьют?

Жмурясь, он вдавил красную кнопку с выдавленными белым буквами «START», и прямоугольные окна шаттла заволок мерцающий бледно-лиловый свет.

Карлайл дрожащими пальцами отер потное лицо. В иллюминаторы лезла чернота, испятнанная звездами, а «Зари» не видать…

«Спасены! — всхлипнул Рон. — Боже милостивый…»

С нижней палубы выплыл Лестер, почти не задев закраин люка. Вцепившись в спинку кресла, он глухо сказал:

— У меня две новости, парни, хорошая и плохая. Слава богу, мы не в «Бете»! Но плохо то, что мы и не в «Альфе».

— Что? — вскинулся Рон, пугаясь до обморочного «грогги». — Что-что?

Николс вяло повел кистью, разматывая ленту регистрограммы, как серпантин.

— Тут «Гамма»!

Суббота, 25 марта. Утро

Сантьяго-де-Куба, улица Падре-Пико

Я зябко передернул плечами. В родных краях не везде еще снег сошел. Рыхлый, пузырчатый лед тронулся разве что на Южном Буге, а вот Клязьме еще полмесяца ждать чистой воды. Здесь же…

Синее небо. Лазурное море. Плюс двадцать пять.

На крутом склоне, выступающем в гавань, крепко сидит крепость Сан-Педро-де-ла-Рока-дель-Морро. Ее выстроили в семнадцатом веке для защиты от пиратов, но флибустьеры все равно напали, ограбив саму фортецию…

Сантьяго-де-Куба, выражаясь в агитпроповских понятиях — «колыбель революции». Именно здесь партизаны Фиделя Кастро штурмовали казарму Монкада, добывая оружие.

Причем, невольное сравнение с Ленинградом идет дальше, ведь Сантьяго-де-Куба окрестили вдобавок «культурной столицей». Хотя, как мне кажется, дальше карибской музыки дело не пошло. Зато звучит она тут повсюду, днем и ночью. Такое впечатление, что здешние «марьячос» терзают свои гитары с барабанами посменно.

С другой стороны, чего придираться? Красивый южный город…

Сантьяго-де-Куба расположился на холмах у бухты — извилистые улицы поднимаются и спускаются, заводя в живописные уголки.

Сощурившись, я осмотрелся, и зашагал вниз по мостовой Падре-Пико, фактурной улицы-лестницы. На ее широких ступенях с самого утра расселись местные — играть в любимое домино или перекидываться в картишки. Ну, не работать же…

За очередным выгибом истоптанных каменных плит мне открылась сияющая на солнце бухта. Длиннотелые эсминцы укрылись в заливчике Баия де Мирадеро, а на рейде царил огромный авианосец «Рига». Среди разгула тропических красок его сдержанный, суровый даже, шаровой цвет отливал праздничной синевой.

«Надо будет пересечься с Иваном», — подумал я.

Сейчас он на вахте, а вот вечером…

«Нет, лучше завтра. „Маньяна“, как кубинцы говорят…»

— Такси! — я махнул рукой, тормозя оранжевые «Жигули» с шашечками, и шоколадный негр за рулем улыбнулся так, будто рекламировал зубную пасту.

Плюхнувшись на переднее сиденье, я потренировался в испанском:

— Al аuropuerto «Antonio Maceo grajales», por favor![6]

— Si, camarada! — еще больше белых зубов выказал таксист, узнавая во мне русского.

Я отзеркалил, как мог, его улыбку, впуская в себя здешнюю безмятежность.

«Не извольте беспокоиться!» — назойливо крутилось в голове.

Да и впрямь… «Бриз» будет стоять у пирса дня три, как минимум. Спецы с «Карибстали» еще не пожаловали, груз — платиновые термопары для доменной печи — не приняли. «Сыжу, куру».

Вдобавок, стармех умудрился ногу сломать, а заменить некем. Старшего механика я, правда, жалел не слишком, уж больно нелюдим. Недаром, прозвище у него — «Бирюк».

Вот капитан — человек. Товарищ Рикошетников — бывший подводник, да и поверху наплавался вдосталь. К тому же умеет секреты беречь.

В свое время, как нашептал Иванов, он поучаствовал в операции «Анадырь» — матросил на сухогрузе «Индигирка», что перевозила на Кубу ядерные заряды для ракет. А гораздо позже, уже в чине старпома, ходил на том самом «Диксоне» — испытывали лазерную пушку «Айдар». Крепкий товарищ.

Я и намекнул Николаю Ефимовичу, что рядом в бухте стоит ТАВКР, а на нем служит мой свояк. Подходящая, мол, замена «Бирюку». Ромуальдыч мигом возрадовался, и бурно выдал на своего «крестника» такую характеристику, что хоть сразу главкома замещай.

Думаю, сманить Ивана на наш «сухогруз спецназначения» старикам-разбойникам удастся — даже если командир ТАВКР выступит против, то главком ВМФ будет «за». Ну, а я не зря в тень ушел — стыдновато перед Настей. Мало ли что случиться может — и в «Бете», и в «Альфе». Что мы, зря, что ли, так таимся? Штатовцам ничего не стоит подослать субмарину в район перехода, а «Бризу» и одной торпеды хватит. Разломится надвое, и булькнет на дно Атлантического…

«Куда-то „Атлантис“ подевался…» — мелькнуло у меня, и я раздраженно дернул губами. Кыш, кыш, негатив!

Я лечу в Гавану, к двум своим любимым женщинам. Точка.

Тот же день, позже

Гавана, Ведадо

Рита испереживалась с самого утра. Погони, головокружительные трюки не пугали ее, возбуждая умелым риском, но откровенные сцены… Сама мысль о том, чтобы появиться на тысячах киноэкранов обнаженной, ввергало девушку в панику.

Помощь пришла неожиданно — в Ритин номер ввалилась целая команда поддержки. Все актрисы, тщательно отобранные Гайдаем для съемок в «Расхитительнице гробниц», окружили «Литу Сегаль» заботой, как юные тимуровки. Само собой, стервозность во временном женском коллективе зашкаливала, да и дружбы особой между «старлетками» не водилось, но положение спасала незамутненная Ритина чистота.

Она ни с кем не соперничала, да и надменности в ней было ноль целых. Девушка охотно прислушивалась к советам подруг, знавших мир кино, и поневоле создавала в их загадочных евиных душах некое центростремительное движение, привлекая и удерживая сердечной силой.

— Ничего не бойся! — с ходу заявила Проклова, обнимая Риту за плечи. — Я тебя уверяю: мужиков влечет не нагота, а полураздетость. Ну, реально! Ты, когда идешь в этом своем платье-обтягушечке, выглядишь куда более голой, чем в ванной, под душем! Правда-правда!

— И ты ведь уже не первая! — воскликнула Самохина, между делом подкрашивая свои, и без того яркие губы. — Проложили дорожку… Вспомни хотя бы «Маленькую Веру»!

— Ох… — застеснялась Гусева. — Я из кино вся красная вышла!

Кинозвездочки рассмеялись, вовлекая и Риту в общее веселье.

— Нет, конечно, всё как-то прикрыто было, — громко сказала Наташа. — Вот порнушка — мерзость, я бы точно не смогла!

— Порно — для извращенцев, — чеканно изрекла Терентьева, — а ню — для ценителей! Хотя… Ну, вы же видели Леночку Яковлеву? Как она в дверях ванной… Груди качаются, японец пыхтит…

Гусева стыдливо хихикнула.

— Бедняга! — фыркнула Инна. — Так старался… изображая!

Актрисы расхохотались.

— Все мы немножко интердевочки… — вздохнула Проклова, отвеселившись, и ее взгляд затуманился.

— Ой! — подхватилась Нонна. — Девчонки, время, время!

— Побежали, побежали!

Номер быстро опустел, лишь Инна, напевая, заплетала косу, не тугую и толстую, как когда-то в школе.

— А ты не ревнуешь… — проговорила Рита. — Ну, что мы с Олегом?

— Не-а! — беспечно откликнулась Видова. — Ну, потискаетесь… Подумаешь! Это же игра! Игра в любовь, в страсть… Конечно, Олега тянет к тебе, но я же всё вижу — ты с ним холодна и неприступна. Хотя на экране отсутствие чувства выглядит, как чувство! Олежку это подбешивает, конечно, но что ты хочешь, ему сорок пять уже. Вот и взбрыкивает, выделывается, мачо из себя строит… — она вздохнула, опуская руки. — А вообще… Мы уже и не спим с ним. Так, иногда только. Живем по привычке… Знаешь… Я тебе всегда завидовала.

— Да перестань, — мягко сказала Гарина. — Чему там завидовать?

Она кривила душой в этот момент, но пусть Инке тоже будет хорошо, как ей. Делиться счастьем не жалко.

— Понимаешь… — затянула Инна, отмахивая челку кончиками пальцев. — В меня только влюбляются. Вот и Миша твой влюбился, когда еще… А любит-то он тебя! Вот, когда ревность — за край! Я и соблазнила Мишу потому только, что хотела ребенка от него, а не от Олега… Цветочки жизни… Да я понимаю… Позапутала всё, как только можно!

Рита приобняла ее, и повела к выходу.

— Пошли, — сказала она улыбчиво, — глянем на наш «букетик»!

Хихикая от переполненности жизнью, они на цыпочках прокрались в соседний номер.

Вася с Юлей сидели за столом и резались в шахматы. Мальчик, лобастый и губастый, хмурился, оглядывая доску в мучительном поиске. Наконец, он взялся за пешку. Помедлил секунду-другую, и опустил фигуру с мягким стуком. Девочка торжествующе улыбнулась, и тут же походила слоном.

— Шах! И мат! — торжествующе прозвенела она, и высунула розовый язычок, дразнясь: — Бе-бе-бе!

Инна с Ритой тихонько вышли, аккуратно прикрыв дверь за собой.

Тот же день, позже

Гавана, Мирамар

Этот район Гаваны возлежит рядом с Ведадо, сразу за речкой Альмендарес. Мирамар — это кубинская авеню Фош или Белгравиа, здесь скучились самые фешенебельные особняки, зачастую помнящие корсаров и прочую колониальную экзотику.

«Асьенда-дель-Пинос» выглядела настоящим замком. Ее высокие каменные стены были увенчаны кичливыми альменас — зубцами, право на которые имели лишь знатные идальго. А внутри стен прятался чудный внутренний дворик, куда выходили галереи обоих этажей.

Красная жилочка градусника подбиралась к плюс тридцати, но пара фонтанов рассеивала духоту и цвела радугами, брызгая на пышную, глянцевитую зелень. А за частыми колоннами, в глубине покоев держалась прохлада, первейшее благо для знойной сиесты.

Правда, в день съемок по двору гулял многоголосый гомон. Осветители таскали и перетаскивали громоздкие «юпитеры». Гримеры, прячась в тень галерей, наводили еще пущую красоту на хорошенькие личики актрис, или подмалевывали мужественные лица актеров.

Рита сделала глубокий вдох, и медленно выдохнула. Вдохну-у-ула, плавно вскидывая руки, впуская в себя неуловимую, но, по слухам, бодрящую «ци», и сбросила халатик. Придирчиво оглядела свое тело в большом зеркале, заключенном в богатую раму, хоть позолота и облупилась местами.

Чуть за тридцать — и такая талия… И как она западает, круто и резко округляя бедра… А грудь, а ноги…

Складочка, залегшая было между бровей, разгладилась.

«Какая я…»

Оттянув резинку белых трусиков, Рита покачала головой.

«Нет уж. Обойдутся!» — и вышла из-за резной ширмы.

Общий вздох приятно щекотнул слух. Девушка улыбнулась, и спокойно продефилировала к роскошному ложу — даже настоящий балдахин на витых колонках висел над ним, приспуская сквозистую занавеску, тонкую, как вуаль.

Олег тоже был в плавках. Он лежал на подушках, свесив ноги на пол, на узорчатый ковер — и медленно сел, завидев свою партнершу. Актер молчал, но всё не высказанное легко читалось на его лице — вожделение, восторг, робость и даже печаль.

— Риточка! — крикнул Гайдай, мгновенно развеивая атмосферу почти храмового благоговения. — Помните: вам страшновато и стыдно, вы прикрываетесь руками, да и ваш партнер сильно стесняется, но постепенно в вас пробуждается женщина, и даже не Ева, а Лилит. Должно быть немножко смешно и немножко серьезно!

— Я поняла, Леонид Иович, — кивнула Рита, кладя руки на грудь.

Она уловила горящий взгляд Боярского, стойко выдержала жар карего огня, и отвела глаза на Харатьяна — Димон зарделся, как китайский фонарик.

— Внима-ание! Свет! Приготовились! Мото-ор…

— Есть мотор.

— Сцена девять, «Сиеста». Кадр один, дубль один!

— Камера!

— Есть…

— Начали!

Клацнула «хлопушка», и Рита пугливо, как полагалось по сценарию, взглянула на Видова. Тот бочком придвинулся, бормоча:

— Ли… Лита…

Мужская ладонь легла Рите на плечо, и она уставилась на нее, как будто недоумевая, но гладкие девичьи руки доверчиво опустились, томно приоткрылись губы…

Ахи, охи и мерное скрипенье кровати наложат потом, при озвучке. Этот игривый скрип будет часто нестись с экрана, подразумевая известное действо. А зритель пускай уж как-нибудь сам домысливает…

— Снято! Вадим, что там с пленкой?

— Совсем мало осталось, Леонид Иович.

— Заряжайте новую. «Кодак» есть еще? Вот ее. Так, внимание! Перерыв десять минут!

Съемочная группа зашумела, задвигалась, расходясь.

Видов прилег на спину и закинул руки за голову.

— Ты еще больше похорошела, Рита, — улыбнулся он. — Хотя куда уж больше! Раскраснелась… Глаза сияют…

Девушка шутливо погрозила ему пальчиком, но мужчина замотал головой и рассмеялся.

— Нет-нет, любуюсь просто!

— А Инна? — косо глянула Рита. — Ты ее больше не любишь?

— Не знаю даже… — Олег впал в задумчивость. — Понимаешь… Ну, может я сам себя обманываю, но все же… У меня было много женщин, и… Знаешь, я все чаще ловлю себя на том, что мне милее не преходящие минуты вулканического пыла, а долгие дни спокойного, ласкового тепла. Но… Не получается! Никак… Куда легче и проще гореть, чем греть! Чем греться…

Изогнув стан, девушка оперлась одной рукой о тугую подушку с кисточками, а пальцами другой поправила выбившиеся пряди. Перевела взгляд на незадачливого «Владлена Тимошкина», и ласково улыбнулась — Видов уставился в расписной потолок, и шарил глазами по сплетавшимся нимфам, словно ища ответы на незаданные вопросы.

Там же, позже

Мне повезло с такси. Хоть и сиеста, но старенькая «Волга» нашлась. Седой мулат, куривший толстенную сигару, подвез меня всего за пару песо. Я добавил сверху — за скорость.

После облупленных домов Старой Гаваны, «Асьенда-дель-Пинос» выглядела дворцом. Рощица эспаньольских сосен придавала усадьбе стародавний уют.

Меня, впрочем, больше поразило здание посольства, схожее с инопланетной башней. Шустрый консул, заразившись карибским темпераментом, бойко жестикулировал, втолковывая, где искать Риту. А тут же, в Мирамаре!

«Везет!» — подумал я.

Никогда у меня не выходило сюрприз Ритке подготовить — терпения не хватало. Может, хоть сегодня удастся?

На углу асьенды я неуверенно заоглядывался, и решил попытать пышную негритянку в платье-балахоне, тут ли проживает сеньорита Гарина.

— Puedes decirme que la Rita vive aqui?

— Lita? — обрадовалась капитальная кубинка. — Si, si! O-o! — она блаженно закатила белые буркала. — Tienen tanto amor, tanto amor! — и деловито указала толстой, как окорок, рукой: — Izquierda, primera puerta y derecha[7].

— Gracias… — растерянно промямлил я, ежась в душе.

А в ужаленном сознании крутился, как заезженная пластинка, издевательский перевод: «Така любов, така любов!»

Кака така любов?

Войдя во дворик-патио, свернул и вошел в первую дверь, выталкивая из себя негромкое:

— Ритк, а Ритк…

Шагая анфиладой богато обставленных комнат, я невольно ускорял поступь, пока не уперся в высокие запертые двери. Распахнул створки — и застыл на пороге.

Мне открылась спальня, обширный и ярко освещенный будуар. Картины на стенах, покрытых шелковыми шпалерами, тяжелая мебель из массива эбенового дерева, сверкающая люстра — всё это расплывалось, как декорация.

А на ложе под балдахином, на смятых простынях, сидела моя Рита. Она была чудо как хороша! Румяная, свежая, груди дерзко задираются, противясь земному притяжению… А рядом валяется розовая тушка Видова — моя жена нежно улыбалась этому донжуану задрипанному.

И меня тут же приморозила давнишняя картинка — Инна вот также сидела рядом с этим… Олежей, и так же спело покачивался ее отменный бюст.

Я замертвел. Вся эта «сцена из парижской жизни» длилась секунду или две. Рита подняла голову, узнала меня, ее улыбка на какой-то миг стала еще ослепительней — и тут же угасла.

А я развернулся, и зашагал прочь. Ждал ли я женского окрика или торопливых шагов вдогонку? Наверное, нет. Рита — гордая, и дурацкий лепет, вроде: «Это вовсе не то, о чем ты подумал!», не для нее. Машинально я ощупал радиофон в кармане. Нет, не позвонит…

На душе было мерзко и пусто. И больно. Теперь меня всё вокруг раздражало и бесило — эта чертова жара, эти идиотские пальмы, нелепые и никому не нужные перспективы, «Альфы» с «Бетами»…

— Да пошли вы все к чертовой матери! — устало выругался я, и заметил давешнюю «Волгу». Мулат весело скалился из окна.

Оставалось плюхнуться на заднее сиденье такси, и вытолкнуть:

— Al hotel Nacional de Cuba, por favor.[8]

— Si, señor…

Я откинул голову и закрыл глаза. Сюрприз удался.