Царь мира сего, или Битва пророков продолжается

Иван Тырданов

ЦАРЬ МИРА СЕГО, ИЛИ БИТВА ПРОРОКОВ ПРОДОЛЖАЕТСЯ…

роман

Предисловие

Эта книга началась с размышлений о судьбе России. С попытки понять ее мистическую задачу, осознать ее сложную историческую роль в прошлом, а главное – в будущем…

Общественное сознание навязчиво приучается к неизбежности краха России. В СМИ уже много лет без доли сомнения обсуждаются различные вариации, как будто это уже свершившийся факт. Подобные безапелляционные интонации не могут не беспокоить и расцениваются мной как широкомасштабная антироссийская пропаганда. Как массированная идеологическая артподготовка, рассчитанная на деморализацию нашего народа.

Поэтому возникла мысль создать альтернативу, пропагандирующую твердую уверенность в больших перспективах России. Я исходили из простого умозаключения – невозможно ничего хорошего сделать, свято веря в то, что все будет плохо. Мое твердое убеждение – нужно пропагандировать победу, а не поражение!

Предлагаемые нам на выбор варианты нашего будущего – исламская или китайская экспансия и глобализм – являются цивилизационными проектами, так или иначе основанными на древних и новых пророчествах (Мировой коммунизм, Всемирный Халифат, Всемирный Израиль, Империя «золотого миллиарда») и безусловной вере в обязательное их исполнение. Ни в одном из этих вариантов для России места не находится. Более того, все эти проекты являются между собой непримиримыми конкурентами, а Россия каждым из них рассматривается не более чем приз победителю.

Получается, что русским людям не во что верить, нечем руководствоваться при выборе предлагаемых вариантов. У русских нет четких ориентиров. Именно поэтому нация крайне разобщена, дезориентирована и легко «ведется» на самые губительные для нее предложения.

Эти размышления побудили меня провести исследования собственных православных пророческих источников, которые однозначно говорят об ином развитии событий, где роль России в мировой истории предполагается огромной и положительной.

Современный мир много думает о будущем. Потому что слишком уж оно тревожно… Это выражается в огромном количестве фантастических произведений, каждое из которых является предположением или даже прогнозом будущего. Своеобразным пророчеством. Но большинство из них высасываются из пальца, авторы плодят стереотипы, кочующие из книги в книгу о космических войнах, битвах с пришельцами или киборгами. И львиная доля их почему-то настойчиво приучает нас к какой-то мировой империи, мировому правительству. В них практически нет места народам и государствам. Эти понятия подменены какой-то цивилизацией…

И мы к этому уже почти привыкли.

Но мне, как православному, такая фантастика не по душе. Я против мировой цивилизации. И я знаю – не бывать ей никогда! А если и случится, так только после того, как не останется на земле ни одного русского! Я верю Серафиму Саровскому, Иоанну Кронштадскому и многим, многим другим пророкам, а не легиону фантастов.

Поэтому я предлагаю на суд читателя плод моих размышлений, основанных на Вере в Господа Иисуса Христа и Православную Церковь, выраженный в жанре фантастики.

Это – вторая книга цикла «Битва пророков». В первой вы ознакомились с двумя первыми частями «Конец Света или Начало Мрака» и «Последний Каган». На страницах этой книги нашему герою Михаилу Беловскому предстоят не менее трудные и увлекательные приключения в разных временах и странах, чтобы будущее нашей страны и всего человечества соответствовало православным пророчествам, а не каким-нибудь другим…

И прошу не судить строго. Это не богословский и не исторический труд. Это – фантастика. Легкий жанр, так сказать…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

«Вакантный антихрист»

Диверсия

– Проклятье! – рыкнул Бизон, вытирая скатертью волосатую грудь, на которую он пролил напиток из-за того, что яхту неожиданно сильно качнуло.

– Что опять с нами происходит?

Палмер споткнулся, повалил свой шезлонг и глупо хихикнул:

– Это опять цунами, сэр!

– Засунь в свой рот кусок пирога, уорент-офицер! Беловски, что там за бортом?

– Там штиль, командир.

– Тогда кто нас швыряет?

– Наверное, это небольшой скачок во времени, сэр.

– Что ты городишь, Майкл? – вытаращил глаза Ларош.

– Ничего странного, сэр. Видимо, яхта отстала от отлива на какое-то небольшое время, а потом просто немножко упала в воду…

Бизон похлопал веками:

– А! Это юмор такой? Майкл, у меня в последнее время с юмором большие проблемы. Поэтому говори проще, без образов и аллегорий…

– Есть, сэр! Докладываю: я не знаю, почему качнуло яхту!

– Ну, вот это другое дело, – по-отечески улыбнулся он, – чувствуется, что ты настоящий американский офицер…

– Сэр, по-моему, к вам возвращается чувство юмора.

– Это не чувство юмора, Беловски, это констатация факта, потому что я тоже американский офицер. И тоже ничего не понимаю…

– Так, значит, наконец, свершилась мечта нашего президента, сэр!

– Какая? У него их столько, что государственная канцелярия не успевает записывать…

– В американской армии появляется единомыслие, сэр!

– Мне встать и прослезиться? Палмер, напой-ка гимн США!

Палмер никогда не понимал шуток, поэтому он, торопливо проглатывая что-то непрожеванное, на полном серьезе ответил:

– Я плохо пою, сэр. У меня нет слуха, а голос громкий.

– Ничего, ничего, Палмер. Главное в исполнении гимна – чувство. У тебя есть чувство?

– Какое чувство, сэр? – не понял уорент-офицер.

– Ну, хоть какое-нибудь чувство есть?

– Да, сэр. У меня есть сильное чувство, – сказал он, держась руками за живот.

– Ну, так беги скорее! – хором заорали Бизон и Майкл. – А то сейчас яхта опять завоет, что без нашей помощи ей не справиться с твоим чувством! – крикнул вдогонку Бизон.

Палмер пробкой вылетел из бара, и уже через секунду они услышали, как грохнула дверь гальюна и возмущенный голос бортового оператора:

– Сэр! Сообщите, пожалуйста, механику, чтобы заменил разбитый вами торсионный замок!

Когда очередной приступ смеха над Палмером прошел, Бизон слез со стола и, покачиваясь, пошел к себе в каюту спать. Михаил остался в баре один. Он поймал себя на мысли, что его опять гнетет то ли какое-то воспоминание, то ли какая-то забота… Допив свой сок, он вышел на палубу, чтобы просвежиться и что-то обдумать. Правда, он еще не знал – что конкретно он будет обдумывать. Растянувшись на кушетке для загара, Беловский взял в руки интернет-приемник и весьма удивился, когда на голографическом мониторе опять появилось светлое пятно и такой уже родной голос Изволь строго велел приложить к нему пальцы. Михаил даже обиделся:

– Изволь, ты чего меня не узнала?

– Я сказала: «Приложи по очереди пальцы правой руки!»

– Что за фокусы, Изволь? – прикладывая пальцы, проворчал он.

– Система не может идентифицировать ваши данные. Кто вы?

– Ну, ты чего, мать? Совсем, что ли? Я же Михаил Беловский!

– Ваших данных нет в списке допущенных в систему! Кто вы?

– Кто, кто… Пушкин, не видишь, что ли? – уже раздраженно буркнул Михаил.

– Повторите правильно вход в систему!

Беловский приложил пальцы еще раз. Через несколько секунд голос Изволь сказал:

– Ждите ответа. Никуда не уходите.

– А куда я уйду, радость моя, кругом океан.

Он встал с кушетки, чтобы успокоиться и походить по палубе, переваривая случившееся.

– Ложитесь обратно! Я же сказала – никуда не уходить!

Беловский сплюнул в сердцах. Кровь в его жилах вскипела. Он сорвал с шеи интернет-приемник и поднес его ко рту, как старинный микрофон:

– Знаешь, что, пигалица, я сейчас зашвырну тебя за борт, ясно!

Но в это время почувствовал, что сам летит на палубу от молниеносного броска через чье-то бедро. За спиной на руках щелкнули наручники. Когда открыл глаза, он увидел, что над ним стоят трое в троянской форме и Сашка.

– Что за шутки! – возмутился Беловский. – Сань, сдурел, что ли? А ну отпусти! – взбрыкнул он. Но понял, что скручен надежно.

Саня каким-то чужим голосом сказал:

– Номер вашего жетона?

– Какого еще жетона?

– Ты не понял?

– Да пошел ты…

Руки за спиной хрустнули. Огромный троянец так натянул цепочку наручников, что Михаил застонал от резкой боли.

– Не «пошел ты», а номер твоего жетона, нечисть! – прорычал он в самое ухо.

Беловский сопел, но молчал, соображая… Сашка подошел к нему вплотную и стал пристально рассматривать его лицо.

– Хороший экземпляр… Научились, сволочи…

– Сам ты сво… – успел прошипеть Беловский, но согнулся от резкого удара в живот.

– Не «сам ты», а сами вы. Начнем с урока вежливости,– процедил Саня. – Ты удосужился чести, упырь, разговаривать с русским спецназом!

Беловский отдышался, посмотрел снизу на Саню.

– Дерьмо вы собачье, а не русский спецназ! – прошипел он.

– Вы посмотрите, какой разговорчивый попался! Ну, что будем с ним делать? – обратился Саня к верзилам. – Он утверждает, что русские люди – дерьмо собачье! Какое смелое утверждение!

Михаила ударом в грудь сбили с ног. Он свалился на палубу и услышал плаксивый голос Изволь, исходящий из валяющегося радом приемника:

– Александр Васильевич! Александр Васильевич! Ну, подождите, может, это ошибка?

– А это мы сейчас и выясним! – Он нагнулся к Михаилу. – И ты, падаль, в этом нам поможешь, правильно?

Беловский хрипел и молчал. Саня повторил еще настойчивее:

– Правильно, я спрашиваю? Или тебя в очень душное помещение с ладаном на часок засунуть, чтоб из тебя дух твой червями через кожу вылез?

– А пополам не переломишься, Длинный?

– Оп-паньки! – удивился Саня. – Какие кадры от наших друзей стали поступать! Какая подготовка! Даже знает, как меня в школе дразнили! Явно не рядовой состав. Посылать на задание уже некого? Да-а-а… видно совсем плохи у вас дела!

Троянцы загоготали. Саня продолжил:

– Ну что, друзья мои, пинками мы тут ничего не сделаем. Ему плевать на Мишкино тело. Изволька вон уж – совсем извелась. Будто это ее тут лупят русские костоломы.

– Да не уродуйте вы его! Саня! Хоть посмотреть оста-а-а-автье! – уже рыдая, запищала Изволь.

– На кого посмотреть? На этого гада? – Саня схватил Михаила за волосы и взглянул на него с такой ненавистью, что скрипнули зубы. – На этого гада посмотреть хочешь? На этого? На – смотри! Смотри и запоминай! Глубже смотри, в самую бездну глаз! Там он сидит! Там горят его угли!

– Какие угли, придурок? Вы чего тут с ума все посходили, уроды! А ну, снимите наручники, я вам покажу угли! Вчетвером одного, да? – заорал Беловский и ударил Саню коленом.

Тот не ожидал такого, со стоном согнулся и упал на четвереньки. Тут же на Беловского обрушились сокрушительные удары троянцев, и он тоже свалился перед скорчившимся Саней.

Но Михаил уже не чувствовал боли. Он уже вошел в такое состояние, когда ему было на все наплевать. В такое состояние он иногда входил в бою, когда шел в пикирующую атаку на вражеские системы ПВО, прямо в лоб выпущенным в него ракетам, в самый последний миг, отводя машину чуть в сторону, так, что ни одна ракета не успевала среагировать. И хотя они взрывались прямо за хвостом самолета, встречная скорость была такой огромной, что осколки его просто не догоняли и взрыв оставался сзади. Со стороны казалось, что ракета точно поразила цель, но он всегда выскакивал из огненного облака невредимым, и тут же поражал онемевшего от невероятности такого исхода противника. Этот прием прозвали «пуля в пулю». В такие моменты он не отдавал себе отчета. Им, совершенно отрешенным от себя, руководила какая-то неведомая сила, которая имела нечеловеческую реакцию и уверенность.

Вот и сейчас он, не обращая внимания на троянцев, видя пред собой только ненавистного, подло его предавшего, напавшего на него без причин и объяснений Саню, кошачьим движением кувыркнулся через себя, и с наслаждением, обеими пятками врезал ему в лицо. Саня отлетел в сторону, грузно ударился о вентиляционную надстройку и осел, обливаясь кровью. Не останавливаясь, Беловский кувыркнулся еще раз и встал на ноги. Одного мига ему хватило, чтобы оценить обстановку и нанести удар ногой ближайшему троянцу. Тот, выбив двери, улетел в салон. Оставшиеся троянцы кинулись на него с намереньем разорвать на части, но Михаил изворачивался как змея и прыгал как пружина, выбирая момент для удара. В интернет-приемнике в истерике визжала Изволь:

– Оставьте его, придурки! Не трогайте без Сани! А ну отошли от него быстро, а то рубану транстаймер, идиоты! А ну разошлись все!

Странно, но ее истерика каким-то образом подействовала на спецназовцев. Они остановились, на секунду прекратили попытки ударить Михаила и, тяжело дыша, отошли чуть в сторону. Но только Михаил не прекратил попыток достать их. Те не успели даже ничего подумать, как Беловский с хрустом уже давил, обхватив коленями шею одного троянца. Другой, видя такой поворот событий, что есть силы врезал локтем в спину Михаила. У того перехватило дыхание, и он упал, не разжимая коленей.

Падая, он сладострастно почувствовал, как не выдержала его веса шея троянца. Как она стала мягкой и безвольной. Он понял, что этот – готов. Остался всего один! Молниеносно освободившись от обмякшего тела, он перекатился по палубе на спину и ощетинился по-бразильски ногами. Правда, троянец, увидев, на что способен Беловский, и не думал атаковать. Наоборот, он отошел на безопасное расстояние и достал пистолет.

– Ну, все, бесовское отродье, ступай, откуда пришел!

Но в это время из приемника раздался такой вопль, что заложило уши:

– Не стреляй! Одно движение, и врубаю транстаймер! Беловский, остынь, дурак!

Но троянец тоже вошел в раж и неуловимым движением, не целясь, выстрелил в сторону голоса. Интернет-приемник подскочил и закувыркался в воздухе, разбрасывая осколки. Стало тихо.

Пистолет смотрел в лицо Михаила. Прямо за мушкой беспощадно блестел глаз спецназовца. На этот раз он целил, и целил прямо в лоб. Беловский понял, что теперь он уже ничего не сумеет сделать, и как-то сразу успокоился. Ему опять стало интересно – что же будет дальше? Странно как-то получилось, к чему вся эта история с цунами, гибелью флота, спасением, троянцами? К чему все это, если они всего лишь хотели его убить? Господи, что происходит? Что за системная ошибка опять случилась? Неужели это действительно конец и у этой истории не будет продолжения?

Совершенно не к месту вдруг он вспомнил, что хотел о чем-то подумать, когда выходил на палубу. Что-то его беспокоило, что-то тревожно сжимало его сердце. Но что?

Все эти мысли, вперемежку с воспоминаниями о всей жизни, пронеслись в его голове за время, пока троянец нажимал на спусковой крючок пистолета. Было отчетливо видно, как чуть расплющились подушечки его пальца, когда он надавил на курок, как после некоторого усилия, металлическая деталька стронулась с места и стала отгибаться к рукояти. Он заметил, как плавно качнулся и ушел вверх ствол от отдачи, и в него полетела огненная пуля. Она была очень красивая и от пламени выстрела переливалась золотыми бликами. Пуля плавно вращалась и скрипела о воздух, направляясь прямо в то место, куда вскидываются брови. Михаил, не отрываясь, любовался на ее мистическую красоту. Но, когда сверкающий металл уже подлетел совсем близко, его глаза сошлись на переносице. Так они в детстве дразнились, изображая дурачков. Правда, при этом еще оттягивали уши, для большей убедительности, и показывали язык. Он бы с удовольствием и сейчас бы скорчил такую рожицу троянцу, но руки были скованы наручниками за спиной, да и времени на это не было…

Тем временем пуля остановилась у самого лба. Зрение уже не фокусировало на ней резкость, и она представлялась каким-то расплывчатым облачком. И когда же она, наконец, долетит? Это шоу что-то слишком затянулось. Пора бы уже сменить картинку. Дальше ведь тоже что-то будет. Интересно, например, почувствовать, как в твою голову входит инородный предмет. Как он просверливает аккуратную дырочку и следует внутрь. С такого расстояния, то есть почти в упор, пуля должна пройти навылет. Наверное, вслед за ней в голове появится сквозняк, и мозг впервые в жизни почувствует другую температуру. Ведь мозг никогда еще не чувствовал температуру ниже 36 градусов. Мишка вспомнил, как ругалась школьная учительница Наталия Степановна. Она говорила, что у него в голове сквозняк, а он не понимал – как это в голове может быть сквозняк? А вот сейчас и узнаем!

Беловскому стало смешно, и он улыбнулся.

– Ну и идиотская же у тебя рожа! – вдруг услышал он девичий голос.

Медленно переведя взгляд с пули на голос, он увидел стоящую перед ним девушку тоже одетую в форму троянцев. Она показалась ему очень знакомой. Где он мог ее видеть?

Девушка решительно подошла к нему, схватила за футболку и оттащила как мешок чуть в сторону.

– Ну, пока. Не дебоширь больше! – И она куда-то исчезала.

Беловский хотел привстать, чтобы посмотреть – куда она ушла, но в это время в палубу недалеко от уха что-то сильно ударило, и ему в щеку вонзились паркетные щепки. Он увидел спецназовца с пистолетом, удивленно смотрящего то на него, то на пистолет. Хмыкнув, он опять прицелился Михаилу в лоб. Но в это время пришел в себя Саня и приказал стрелять в ноги. Боец с явным сожалением опустил пистолет и двумя выстрелами прострелил Беловскому обе ноги выше колен.

Кровь залила наборный паркет. Он ощутил себя беспомощным и жалким. Сволочи!

Отчитка

Видимо, какое-то время он был без сознания, потому что очнулся в маленьком помещении, напоминавшем древнюю деревянную церковку. На стенах висели иконы, тускло горели свечи и лампады. Сквозь маленькие слюдяные окна с трудом пробивался свет. В дощатом барабане купола был изображен Христос, с раскрытой книгой в руках. На развороте крупными буквами по-славянски было написано «Приидите ко Мне вси страждущие и обремененные, и Аз оупокою вы».

«Слава Богу! – подумал Михаил. – Наконец-то попал на родину! Ну, где еще может быть древняя русская церковь? Только в России!

Он уже давно ничему не удивлялся – в России, так в России. Как попал? Потом разберемся! Жаль только, руки еще были в наручниках за спиной и немного болели прострелянные ноги. Он огляделся. Церковь была великолепно стилизована под старину. Ни одного современного предмета! Ни одной электрической лампочки, ничего промышленного. Все было выполнено вручную, начиная от деревянных, резных подсвечников, заканчивая шитыми хоругвями, прислоненными к темному иконостасу.

Он сидел на грубой скамье в центре церкви. Попробовал встать, но понял, что привязан к ней пеньковыми веревками. Массивные, но небольшие двери отворились, и в светлом проеме появились фигуры старенького худого священника и молодого дьякона. Михаил было обрадовался, но следом вошли те же самые троянцы во главе с Саней. Они имели совершенно здоровый вид, как будто и не было никакой драки. И даже тот, которому Михаил сломал шею, тоже был совершенно здоров.

Увидев спецназовцев, у Михаила на скулах заходили желваки.

– У, как люто взирает, враже… – старческим голосом сказал священник.

Михаил удивился. Какой же он «враже»? Почему? За что? Ему стало по-детски обидно. Он так обрадовался только что тому, что наконец после долгих лет, после стольких испытаний и мук, попал в русскую церковь, но его считают врагом! Какой же я враг! Меня же оклеветали эти подлые люди! Господи, хоть ты меня защити!

Тем временем дьякон деловито вынес из алтаря аналой, положил на него серебряный крест и какую-то книгу. Затем перед аналоем поставил большой сосуд с водой, медный трехсвечник и зажег неровные восковые свечи. Священник, поправляя поручи, взял книгу, полистал и, найдя нужное место, начал:

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веко-о-ов.

– Аминь! – громко и звонко пропел дьякон.

Потом священник обратился к троянцам:

– Теперь становитесь ему ошую и одесную и зело держите его, братцы, потому как он свирепеть сейчас начнет.

Троянцы подошли к Беловскому и вцепились в веревки и локти. Он мотнул плечами так, что все четверо пошатнулись.

– Ретивой, ох, ретивой… – пробормотал батюшка и начал молебен.

Он служил тихо, но красиво, зато дьякон подпевал ладно и звонко, так что деревянная церковь резонировала от звука его молодого голоса. Время от времени батюшка отрывался от книги и как-то удивленно поглядывал на Беловского. Потом вздыхал, качал головой и продолжал с еще большим усердием.

Михаил сидел крепко зажатый четырьмя троянцами. Время от времени его руки затекали настолько, что ему приходилось шевелить плечами, чуть оттягивать локти, сжимать и разжимать кулаки. После чего троянцы повисали на нем еще усерднее. Вскоре Беловский понял, что больше не вынесет этой муки, и неожиданно обратился к священнику:

– Батюшка, ради Христа, велите этим бугаям с меня слезть! Сил больше нет, их держать!

После этих слов в церкви воцарилась такая тишина, что стало слышно, как потрескивают свечи и хлопают ресницы дьякона. Священник многозначительно посмотрел на Саню. Саня пожал плечами. Тогда священник что-то бормоча, выставив перед собой распятие как щит, так окропил святой водой Беловского, что на нем не осталось сухого места. После этой процедуры он уставился на Михаила и стал внимательно и недоверчиво его разглядывать, как будто ждал какой-то реакции. Но Беловскому от воды стало легче и свежее, и он попросил еще раз:

– Батюшка, ну тяжело ведь мне! Зачем меня держать, разве я убегу привязанный да с ранеными ногами? Да я и не собираюсь убегать!

На лице священника застыла растерянность. Было видно, что он находился в крайней степени недоумения. Он трижды перекрестил Михаила, перекрестился сам и осторожно спросил:

– Ради кого, глаголешь, тебе послабить?

­– Ради Христа… – настала очередь насторожиться Беловскому. В сердце екнула холодком страшная догадка: уж не сатанисты ли это какие-нибудь? Не на черной ли мессе он находится в качестве жертвенного барана?

Священник тут же ему показался зловещим и мрачным ведьмаком, а троянцы чертями. Про себя он начал читать девяностый псалом: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…», и черный поп сразу же ехидно ухмыльнулся:

– Христа, глаголешь? А какого Христа, а? Ну-ка, скажи! – с победоносным видом накинулся он.

Беловский продолжал в ужасе про себя молиться: «Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни. От вещи, во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго…» – а внешне придал себе воинственный вид и, чтобы не задрожал от страха голос, почти прокричал:

– Иисуса Христа, вот какого!

Поп так и отшатнулся, часто крестясь, и зашептал дрожащим голосом спрятавшемуся за его спину дьякону:

– Читай, отец Варсонофий, читай девяностый псалм! Чит-а-ай!!!

Дьякон, проглатывая слова, застрочил как из пулемета этот же псалом:

– Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится… Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…

– Кто ты, оборотень, что тебе позволено имя Господа произносить, и не корчиться? – с ужасом в глазах, спросил поп.

– Я не оборотень! – обозлился Михаил.

– Заклинаю тебя всеми Силами Небесными – кто ты, демон, тысячеискусный изобразитель, что нас по грехам нашим не устрашаешься!

– Сами вы демоны! А ну прочь от меня! – У Михаила появилось ощущение атаки.

Священник выставил перед собой Распятие и смело направился прямо на Михаила.

– Назови свое имя, дух непокорный!

– Раб Божий Михаил! – заорал во всю глотку Беловский.

Дьякон бухнулся на колени и, беспрестанно крестясь, тоже во всю силу заголосил:

– Не приидет к тебе зло. И рана не приблизится телеси твоему. Яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою…

– Кто твой бог? Кому ты раб? Неужели к нам пожаловал сам князь?!!! – выпучил глаза священник. – Боже, укрепи! Боже огради! Царица небесная, защити и помилуй!

У дьякона при этих словах перехватило дыхание, голос пропал, и он с перепуганным лицом, открывая как рыба рот, не мог издать ни звука. Пришло время заорать во всю глотку и попу:

– Заклинаю тебя, враже древний, Крестом Животворящим! Назови свое имя!

– Зовут меня в честь архистратига Михаила!

Дьякон выскочил пулей из церкви, а священник прислонился к стене и сполз по ней без сил.

– Ты – бывший архистратиг Сатанаил… – понимающе пробормотал он.

– Нет, я просто Михаил! – победно громыхал Беловский.

– Куда ты дел нашего человека? Верни его нам, сатана…

Тут Беловскому стало уже интересно.

– Какого человека вам вернуть?

– Нашего разведчика верни. Или мы прочитаем над тобой сугубый сорокоуст.

Беловский задумался. Кажется, он начал понимать, что происходит. Это – не настоящие троянцы, а «конкурирующая фирма». Видимо, группа БП ликвидировала или захватила их резидента, и они в ответ похитили его, с целью заполучить своего. Они, наверное, не в курсе, что он еще никого и ничего не знает, что он новый боец межвременного спецназа. И он захотел схитрить.

– Убери своих чертей, тогда поговорим.

Священник сморщился, как будто проглотил лимонную корку.

– Это у тебя черти, а у нас люди, православные христиане.

– Знаю я ваших рогатых людей. Убери их, а то ничего от меня не услышишь! – пошел в наступление Мишка, он вспомнил слово, которым испугала спецназовцев Изволь. – Щас как вызову своих, враз всю вашу шайку транстаймируют куда-нибудь в мезозой!

При этих словах троянцы дружно отпустили Михаила, молниеносно выхватили какие-то аппараты и заняли круговую оборону. Саня с отчаянием в голосе прошептал.

– Они выкрали нашу технологию! Но где? Когда?

­– Что, испугались, черти полосатые? – торжествовал Беловский.

Саня недоуменно обратился к священнику:

– Отец Киприан, что ты на это скажешь?

– Сатана – обезьяна Бога. Он всегда подражает!

Беловского это так возмутило, что он закричал:

– Это кто тут сатана? Кто обезьяна? Щас как прочитаю сто раз «Да воскреснет Бог», – заскулите у меня как шавки!

Поп вскинул седые брови и осторожно сказал:

– А ну … прочитай…

– И прочитаю, не заткнешь!

– И прочитай, и прочитай!

– И прочитаю!

– Да ты не пужай, нас не испужаешь, с нами Крестная Сила! Ты прочитай… – перехватил инициативу священник, возвышая голос.

– Я видел уже, как вы не пужаетесь… – усмехнулся Беловский, – и какая ваша Крестная Сила – видел. Вот наша Крестная Сила – это сила! Куда дьячок-то твой побежал? Уж не обделался ли от смелости?

Батюшка огляделся по сторонам и, похоже, только сейчас заметил, что дьякона в церкви нет, а Саня уже увереннее заявил:

– Совершенно точно – они владеют нашей технологией! Он именно это имеет в виду, говоря об их Крестной Силе!

– И отца Варсонофия потеряли, – сокрушенно покачал головой батюшка. – Скажи, – обратился он к Михаилу, – где теперь отец Варсонофий?

– Где, где – в Караганде, вот где! – торжествовал Беловский.

Священник явно не понял и растерянно крутил головой. Саня вытащил интернет-приемник, сказал в него: «Караганда, информация!». Из приемника послышалось: «Город Караганда был образован в 1934 году. Сегодня занимает площадь в 800 квадратных километров…» Саня выключил.

– Все ясно, он послал дьякона в сталинскую эпоху… Прямо в облачении…

Батюшка смахнул слезу:

– Это когда православных на Руси убивать повсеместно будут и церкви сокрушать?

– Да, батюшка, в то самое время упек этот гений злобы нашего отца Варсонофия! – скорбным голосом подтвердил Саня.

– Ай-ай-ай! Спаси Господи и укрепи силы его в час лихих испытаний! Однако лукавый заговорил нас! Как ловок! Давай-ка читай «Да воскреснет Бог!»

Михаил насторожился. Или бесы настолько хитры и ломают перед ним комедию или он ничего не понимает. Но от прочтения молитвы, подумал он, в любом случае хуже не будет. И он бодрым голосом, чеканя каждую фразу, как залпом главного калибра, вдарил по растерявшемуся и смятенному противнику:

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятаго Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго и поправшего силу диаволю, и даровавшаго нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата. О Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки. Аминь.

Воцарилась тишина. Беловский осматривал сокрушенные позиции врага, как Наполеон поле Аустерлица. Троянцы забыли про оборону приборчиками и уставились на него. Батюшка отвесил нижнюю челюсть и так и замер. Саня вперился глазами Мишке прямо в рот, как будто увидел в нем ежа.

– Перекрестись… – выдавил он.

– Развяжи руки, тогда перекрещусь. И вас всех тут так перекрещу! Мало не покажется!

Троянцы переглянулись. Батюшка громко сглотнул. Саня приказал:

– Возьмите его все вместе за левую руку, а правую чуть ослабьте, но не развязывайте до конца.

Троянцы вцепились в левую руку Михаила так, что затрещала одежда, а правую освободили настолько, что можно было покачать рукой на расстоянии десяти сантиметров. Саня скомандовал:

– Приготовились! Все готовы?

– Готовы! – ответили троянцы.

Отец Киприан встал с пола, взял икону Спасителя и поднял над собой:

– В руци твои, Господи, предаю души наши! Ты же нас защити, сохрани и живот вечный даруй нам, Аминь!

Саня еще раз осмотрел все детали, на всякий случай плотно затворил распахнутые дьяконом двери церкви, сглотнул и сипло прошептал:

– Ну… крестись!

Беловский пошевелил кистью, пытаясь изобразить крестное знамение. Получилось не очень отчетливо.

– Не может, не может осенить себя, аспид! – торжествующе засмеялся батюшка.

– Могу! Только вы мне специально не даете, потому что боитесь моего крестного знамения! Отпустите руку побольше!

– Как же, держи карман шире! Знаю я ваше лукавое племя!

Но Саня велел освободить ему руку совсем. Отец Киприан выставил икону как щит, опасливо выглядывая из-за нее. Саня опять скомандовал:

– Приготовились! Держим крепче! Ракитчиков, не отвлекайся! – сказал он одному троянцу. А потом приказал Беловскому – Крестись!

Михаил с удовольствием перекрестился затекшей рукой. Он широко и смачно перекрестился еще раз, потом еще и еще. На душе было радостно оттого, что он мог креститься, да и просто двигаться. Рука наслаждалась движениями, а он наслаждался вытянутыми лицами неприятеля.

– Ну а теперь, подходи по одному, бесенята, я и вас крестить буду! – раздухарился Беловский.

Тут неожиданно скрипнула дверь. Все оглянулись на нее и замерли в мистическом ужасе. Батюшка часто зашептал: «Свят, Свят, Свят… ». Прошло с полминуты. Все облегченно вздохнули. Предположили, что это, наверное, ветерок на улице дунул, и хотели уже приступить к Беловскому, но дверь скрипнула опять…

Троянцы бросили Михаила и опять приготовились к обороне, ощетинившись приборчиками. Отец Киприан с иконой в левой руке, и большим серебряным крестом в правой, как гладиатор, тоже приготовился к бою.

Дверь скрипнула еще. Образовалась тонкая щелочка, яркий луч дневного света высветил срез причудливых завихрений кадильного ладана. Троянцы напряглись как пружины. Священник торопливо что-то шептал. Вдруг какая-то тень перекрыла часть света из щели. «Господи, Царица небесная не оставь нас!» – выдохнул он дрожащим шепотом.

Дверь приотворилась шире. Тень не исчезала. Наоборот, стало отчетлив видно, что за ней кто-то стоит…

Напряжение нарастало. Оно передалось и Беловскому. Скрип двери казался громом, а шорох за ней звуком реактивного двигателя. Наконец дверь отрылась настолько, что в щели зловеще блеснул чей-то глаз. Он внимательно осмотрел происходящее внутри, после чего открылась настежь и в церковь, как ни в чем не бывало, вошел отец Варсонофий. Он деловито трижды перекрестился на иконостас, поклонился алтарю, взял в руки псалтырь и вопрошающе посмотрел на священника. Мол, что дальше читать?

Отец Киприан, не отрываясь, смотрел на дьякона. Пауза затянулась. Саня покашлял. Батюшка очнулся:

– Живой ты, отец дьякон?

– Вашими молитвами…

– Ты … где был? Как уцелел?

– Я… я – тут. Нигде. Я – тут. Там, вот. Был… там, – мямлил он, стыдливо кивая на дверь.

– А как же Караганда? – спросил один из троянцев.

– Как… какая ганда… кара… – совсем стушевался дьякон.

– Все понятно! – воскликнул Саня. – Он его вернул обратно! Или не он, а Крест Животворящий!

– Слушай, ты, недоучка! Зря я тебе контрольные давал списывать… может, поумней бы вырос! – не выдержал Беловский. – Какая Караганда! Это присказка такая – «ты где? – в Караганде!»

Саня внимательно посмотрел на Мишку.

– Беляк, ты???

– Нет, не я!

– Ничего не понимаю…

– Да ты с пятого класса как начал не понимать, так до сих пор не понимаешь!

– Подожди… Подожди, а как же резидент? А резидент где?

– В Караганде!

– Но тебя же сбили!

– Меня не сбили, а избили вот эти придурки вместе с тобой!

– Это ты их избил, вообще-то… Даже убил одного.

– Жаль, что до тебя не добрался!

– Ну, хорошо, тогда чем ты объяснишь тот факт, что ты не идентифицировался системой распознавания?

– Тем, что засунь свою систему – знаешь куда?

– Тише, ты в храме.

– А пытать меня в храме можно?

– Мы тебя не пытали. Мы тебя отчитывали.

– Теперь я понимаю – почему бесы так орут, когда их отчитывают! Развяжите же меня, наконец!

Подошел умиленный батюшка.

– Слава Богу! Слава Богу! Ошиблися мы! То-то я все смотрю – его не корежит ни молитва, ни водица свята! Миленький, прости меня Христа ради, старого дуралея! Дай-ка я тебе рученьки развяжу да обцелую!

– Подожди, батюшка, развязывать – строго сказал Саня и сквозь зубы процедил троянцам – Волкову ко мне! Пулей!

Один из бойцов что-то понажимал в приборчике, и через мгновение в церковь вбежала молодая зареванная девушка в форме троянцев и с распущенными волосами.

– Вон! вон из храма простоволосая, да еще в портах! Вон! – увидев ее, закричал священник.

– Прости, батюшка, некогда ей было переодеваться, – попытался защитить сотрудницу Саня.

– Хоть голову прикрой тряпицею, бесстыжая! – сокрушенно покачал головой отец Киприан. – Тьфу, срам-то какой!

Девушка как бежала, так и встала, как вкопанная. Недолго думая, она выскочила из церкви и через несколько секунд впорхнула опять, на ходу обматывая бедра прямо поверх штанов какой-то белой тканью, а на голове была футболка.

Батюшка опять посветлел:

– Ить ты, какая прыткая! Молодец, доченька… – удовлетворенно мурлыкнул он.

Но Саня был настроен менее дружелюбно.

– Волкова! Ты уверена, что это резидент?

– Я… нет, …я не уверена… – зачарованно глядя на Михаила, сказала она.

– Очнись, Волкова! Лиза, я тебя спрашиваю серьезно: кто перед тобой?

– Идентификатор говорит, что это точно не Беловский, но мне кажется, что он ошибается.

– Ты соображаешь, что городишь? Идентификатор изготовлен через 30 лет после твоей смерти! Это совершеннейшая техника наших потомков!

– Да, он определяет его по всем параметрам как Беловского. И биоритмы, и ДНК, и возраст тканей, и даже количество протеинов соответствует рациону американского моряка плюс стимулирующие добавки, которые даются летному составу. И даже алкоголь, который он пил на спасательном боте – все совпадает!

– А что тогда не совпадает?

– Самый простой показатель звонит – «пальчики»…

– А ну-ка, давай при мне проверим!

Девушка достала из-за спины маленький рюкзачок, что-то включила и протянула Беловскому новый интернет-приемник.

– Ну, Мишенька, приложи пальчики, пожалуйста! Только хорошо приложи! Господи! – повернулась она к иконостасу и упала на колени. – Господи, матушка Богородица, заступница! Помоги нам, помоги нам, ради сына твоего, Господа нашего!

Сзади к ней подошел батюшка. Он тоже встал на колени и начал молиться вместе с ней. Потом к ним присоединился дьякон и все троянцы во главе с Саней.

Помолившись, Лиза попросила отца Киприана:

– Благослови нас, батюшка!

Священник тоже поднялся, взял свой большой крест и благословил им всех по старшинству. К Михаилу подошел в последнюю очередь.

– Примешь ли благословение?

– Приму, батюшка!

– Благословляю, тебя, сынок, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь!

После этого он положил свою теплую руку ему на голову и подержал ее так около минуты, произнося что-то про себя. Потом оторвал ее, перекрестил три раза пастырским двуперстием и отошел в сторону.

– С Богом, православные!

На мониторе приемника опять появилось белое пятно.

– Ну, Миша, приложи пальчики. С Богом, не бойся!

Беловский приложил, но у Лизы в рюкзачке что-то противно пискнуло и сказало: «Данных этого человека нет в списке допущенных в систему! Дактилоскопический тест имеет ошибку 20%».

Из глаз Лизы брызнули слезы.

– Не может быть! Я не верю! Это он! Я чувствую – это он!

– Но разведка тоже говорит, что это резидент! – с досадой в голосе воскликнул Саня. – Давай еще раз прикладывай его дурацкие пальцы!

– Я знаю, что это он! – почти кричала Лиза, в очередной раз сама с силой вжимая пальцы Беловского в дисплей. – Это он! Меня не обманешь!

Дьякон, все это время тихо молившийся перед иконой Казанской Божьей Матери, неожиданно встал и тихим голосом сказал:

– Простите мое скудоумие. Может быть, я глупость скажу. Батюшка, благослови сказать. Дозвольте, люди добрые…

– Ну, чего ты можешь им сказать! – махнул рукой отец Киприан. – У них такие чудеса высокомудрые! Тут мы с тобой как два полена!

– Ну, пусть говорит, батюшка! – рыдая, сказала Лиза. Она давно уже сидела на полу перед Беловским в десятый раз, прикладывая его пальцы.

– Я, конечно, не знаю хитрости вашего века, но у него же две руки. Если не получается правая, вдруг получится левая?

– Да нет, отец Варсонофий! Тут только правая рука используется… – отчаянно ответил Саня.

Но Лиза Волкова все-таки попросила:

– Сань, давай на всякий случай и левую проверим, а?

– Нельзя его совсем развязывать. Знаешь, что он с нами четверыми на яхте с закованными руками сделал? Это или на самом деле бес… или точно – Беловский…

– Ты сегодня просто брызжешь аналитическими способностями, – всхлипывая, сказала она. – Ну, давай развяжем, а? Ну а вдруг?

Батюшка тоже вступился:

– Александр, на Бога уповаем, не останемся без Его защиты. Если с нами Бог, кто против нас?

– Ну,… давайте, развязывайте, – махнул рукой Саня, – только вынесем его на улицу, потому что, возможно, придется стрелять. Не в храме же!

Беловского вместе со скамьей вынесли из церкви. Она стояла на берегу небольшой реки. Вокруг шумел вековой бор. Меж мощных дубов возле храма было только две избушки и какие-то хозяйственные постройки.

– Хорошо-то как! – воскликнул Михаил. – Тут и расстреливайте!

– А ты не дерись, тогда и стрелять не будем, – ответил Саня и скомандовал троянцам:

– Развяжите его. Только руки! Ноги не трогать!

Один из бойцов ножом разрезал веревки. К нему чуть не с кулаками кинулся дьякон.

– Разор-то какой, что же ты делаешь, мил-человек! Зачем веревки порезал!

– Цыц-те! – рявкнул батюшка. – Не нужны тебе больше веревки будут!

– Как это не нужны, батюшка! Я сено таскать их наготовил!

– Без тебя утащат, не пропадет твое сено…

Лиза, закусив губу, поднесла дисплей к левой руке Беловского и приложила ее. В рюкзачке привычно пискнуло и сказало: «Данных этого человека нет в списке допущенных в систему! Дактилоскопический тест имеет ошибку 80%».

Она без сил опустилась на траву, закрыла лицо и заплакала навзрыд. Последняя, самая невероятная надежда растаяла. Теперь по правилам спецназа резидент должен быть уничтожен. Его рассеют на атомы в окружающей среде. А это значит, что настоящий Беловский был тоже уничтожен где-то по пути из прошлого.

Но тут подошел Саня и сказал:

– Погоди, а почему ошибка не 100%, а 80?

Лиза встрепенулась, глаза ее загорелись.

– Точно… Почему? Потому что на правой руке сбоил только один палец, и это составляло 20%! А на левой сбоят 4 пальца, и это 80%! Понял?

– Понял! Давай определяй «кривые» пальцы! – почему-то заорал срывающимся голосом Саня.

– Без твоих советов обойдусь! Уйди, не мешай! – тоже кричала Лиза.

Когда несложные вычисления были сделаны, и система объявила, что определен боец Михаил Беловский под номером 016, Лиза с кошачьим визгом подскочила так, что с нее свалились тряпки, которыми она обмоталась в церкви:

– Е-еееееееесть! – пищала она ультразвуком, сжимая кулаки. – Е-еееесть! Ха!

В скиту

Саня кинулся к Михаилу и стал резать путы. Другие троянцы помогали ему и расстегивали наручники. Дьякон суетился вокруг, с негодованием ловя отлетающие куски веревки, а батюшка беспрестанно крестился:

– Слава Богу! Слава Богу! Да брось ты веревки-то!

Беловский, угрюмо посматривая на спецназовцев, встал, разминая затекшие ноги. Он ощутил еле слышную боль в тех местах, где они были прострелены. Но, к своему удивлению, обнаружил, что ран вовсе нет. Лиза бросилась к нему на шею:

– Ну, что, узнал меня?

Он посмотрел на нее, вспоминая…

– Ты… ты на яхте сказала, что у меня дурацкая рожа?

– Угу! Я!

– Ты меня от пули этого мордоворота отодвинула? – указал он на одного троянца.

– Ну да, я! А кто же еще! – прыгала Лиза.

– Так чего все-таки было? Что все это значит?

– Будем разбираться. Произошла какая-то накладка.

– Чуть не угробили, работнички!

К ним подошел Саня и хлопнул Беловского по плечу:

– Ну, как ты, ошибка правосудия?

Мишка обиженно отвернулся.

– Иди ты…

– Ну ладно тебе, что надулся как барышня? Сдуйся, Беляк!

– Ну, ты, оглобля! Жаль, что я тебя второй раз не достал! – смягчаясь, пробурчал он.

– Если бы ты знал, что на самом деле произошло, ты бы так не говорил…

– Ну и что произошло?

– Сейчас тебе она быстро все объяснит, а мы пока проведем разбор полетов.

– Разбор «пролетов» вы проведете, – проворчал Беловский, ­– видеть вас не могу! Давайте приемник, поговорю лучше с Изволь. Если б не она, умучили бы меня вконец, соратнички…

– Зачем приемник? И так поговорите, – сказал Саня и отошел к троянцам.

Девушка, озорно улыбаясь, взяла Беловского под руку и потащила за собой:

– Пойдем, прогуляемся, тебе размять ноги нужно.

– А-а-а… А где…

– Вот тебе и «а». Я – Изволь!

– Ты???

– Угу! – хихикнула Лиза, продолжая тащить его по тропинке в сторону реки.

– Ну, привет! – обрадовался Михаил. – Так вот ты какая!

– Какая?

– Ну, как тебе сказать… в общем, я тебя немного другой представлял.

– Алюминиевой кастрюлей ты меня представлял…

– Ну, в общем, да… Вначале думал, что ты вообще программа.

– Сам ты программа… – игриво надулась она.

– Так тебя зовут Лиза? А я думал – Изволь, так и зовут – Изволь.

– Ну, правильно, так меня и зовут – Изволь! А имя – Лиза. Когда я была маленькая, на вопрос: «Как тебя зовут, девочка?», я отвечала: «Иза Волька». Это должно было значить – Лиза Волкова. Так меня и стали называть – Изволька. И до сих пор, как видишь, дразнятся…

Беловский рассмеялся. Они не спеша шли вдоль обрыва. Внизу медленно текла небольшая, заросшая плотными кустами тальника речка темно-янтарного цвета. За небольшой полосой заливного луга синими волнами за горизонт уходили мощные леса.

– Где мы?

– В скиту, на Керженце.

Беловский наконец вспомнил, о чем хотел подумать на яхте. Вспомнил сразу, четко и ярко, хотя только что, за секунду до этого, ничего не помнил абсолютно. Он вспомнил Тимофея и Захарию, русов и черкасов, Кагана и Венеславу. Он сжал руку Лизы.

– Как ты похожа…

– На кого?

– На одну девушку… из десятого века.

– На Венеславу?

– Да…

– Ничего… удивительного…

– Как же не удивительно?

– Все… люди… братья, – почему-то с расстановкой, шептала Лиза, нежно глядя в глаза Михаилу.

– Только волосы у тебя темнее, чем у Венеславы.

– И выше я на полтора сантиметра.

– И глаза я нее ярко-синие, а у тебя голубые.

– И это тоже – ничего удивительного…

Беловский остановился, пытаясь вспомнить что-то еще. Лиза ласково сказала, как будто знала его мысли:

– Подожди немного, там ребята сейчас прогонят все варианты и восстановят записи.

– Какие записи?

– Записи нашего проекта. Нас атаковали. Кто-то серьезно повредил программу БП. Поэтому ты ничего не помнишь, а нам показалось, что в твоем теле пришел резидент ада. Мы утратили контроль над тобой. Мы потеряли тебя. – Она прижалась к руке Михаила. – Знаешь, как было страшно!

Какое-то время они шли молча, думая о своем.

– Мы очень сильно тебя искали. Мы перевернули весь ад!

– Ад?! Это как?

– Ужас! Даже не спрашивай! Сам скоро вспомнишь… Мы пошли на такие нарушения, так возмутили преисподнюю, что на земле Гималаи затрещали! Сейчас троянцы восстанавливают логику событий, проверяют каждую микровременную единицу, чтобы найти точку, в которой по нам был нанесен удар. По мере их работы ты будешь вспоминать все больше и больше.

– А что с моими пальцами при входе в систему случилось?

– Ничего страшного. Просто кем-то были стерты детали регистрации. Вспомни, что мы говорили при первом знакомстве, еще на спасательном боте? Как нужно было входить в систему?

– Нужно было приложить пальцы…

– Какие пальцы?

– Как какие? Мои пальцы. Пальцы правой руки, ты же сам говорила…

– Вот видишь – ты ничего не помнишь…

– Все я помню, и бот, и твой первый сеанс со мной.

– У тебя были повреждены пальцы, ты это помнишь?

– Помню…

– При регистрации я тебе сказала, что из-за повреждения правого среднего пальца будешь прикладывать левый. Помнишь?

– Нет…

– В том-то и дело, что ты этого не помнишь… Поэтому система тебя не пропустила. – Ну а ты-то почему сразу не догадалась приложить мой левый палец?

– Я тоже не помню… Нас всех столкнули с нашего направления. Наши проекты стали развиваться по ложному пути, и неизвестно еще, чем бы все закончилось. Тебя уже чуть не угрохали!

– А тут мы чего делаем?

– Восстанавливаемся…

– Типа санатория?

– Да нет, типа блиндажа во время бомбардировки.

Михаил прекрасно знал, что такое бомбардировка, поэтому не понял:

– Так вроде тихо тут. Никто не бомбит. Благодать!

– Поэтому и не бомбят, что благодать. Отец Киприан, можно сказать – наш сотрудник. Скит – наша база. Здесь мы можем в экстренных ситуациях прятаться, уходить от погонь, спокойно ходить в своем естественном виде, потому что здесь нет посторонних современников батюшки. Сюда не могут пробиться враги. Слишком мощная защита висит над скитом.

– Что за технология?

– Это не технология. Это отец Киприан. Он еще в молодости ушел сюда, в лес, и живет 50 лет тут один. За это время вокруг скита он создал такое поле благодати, что сюда приходят лечиться больные и раненые звери. Полежат денек возле церкви, и любые рваные раны зарастают. Часто бывает, что рядом лежат медведи, рыси, косули и даже зайцы. А недавно батюшка услышал крики в соседнем лесу, там волки задирали лосиху. Когда он прибежал, лосиха уже кончалась. Ему стало жалко ее, и он велел волкам притащить ее к церкви. И притащили! Ругались, ворчали, но тащили всей стаей! А вот, кстати, и она!

Навстречу из перелеска вышла молодая лосиха, покрытая страшными шрамами. Она доверчиво подошла к людям, шумно обнюхала Михаила и ткнулась огромной мордой в Лизу.

– Она так и не уходит отсюда. Боится идти в лес, – царапая ногтями за ушами лосихи, сказала Лиза. – Ласковая она, как кошка.

– Отец Киприан тоже троянец?

– Нет, он пророк. Настоящий пророк. Он не сеет, не жнет, птицы все лето приносят батюшке зерно с полей, которые за восемьдесят верст отсюда. Каждая по зернышку, а к осени у него амбар до крыши забит. На всю зиму хватает ему и этим же птичкам! Здесь ягоды и грибы вырастают в два раза быстрее и больше, чем положено, рыба в речке в этом месте крупнее и жирнее. А бесы сюда вообще проникнуть не могут.

– Как понять пророк?

– Ну, что тут непонятного? Он святой. Ему тайна времен открыта. Он знает правильное будущее, и сообщат его нам.

– А разве вы сами не знаете? Вы же тоже общаетесь с людьми из будущего?

– Да, общаемся. Но для того, чтобы будущее состоялось именно так, как нужно, необходимо знать, что для этого делать сегодня, завтра и даже вчера. Нужно знать – к чему стремиться, куда направлять историю. Нужно четко представлять будущее. Это как генеральный план. Ведь если строить без плана, то неизвестно чего построишь.

Если мы здесь неправильно поработаем, будущее может измениться и все, кого мы там знаем, просто не состоятся. Задача ада – сделать так, чтобы они не состоялись, чтобы вместо них в будущем существовали другие люди, другие народы, другие государства. А наша задача исполнить наши пророчества.

– Значит, и мы существуем, потому что кто-то сделал так, что мы существуем?

– Угу. Именно так. История – это мощный жгут, сплетенный из желаний. Это битва желаний и их реализаций.

– Выходит, то, что произошло со мной, это попытка ада изменить историю?

– Ну конечно! Тебе предстоит остановить цунами, после которого на земле наступит хаос. А это не соответствует нашему плану и нашим пророчествам.

Они отошли уже довольно далеко в лес. Еле приметная тропинка уводила в такие дебри, что идти стало трудно из-за плотно стоящих елей. Только повернули и решили возвращаться, как увидели решительно идущего по лесу дьякона. Он был в отчаянии, почти бежал, не обращая внимания на хлещущие его сухие сучья елей. Изволь забеспокоилась и окликнула его:

– Отец Варсонофий! Отец дьякон, что случилось?!

Но тот, не оборачиваясь, махнул рукой и прибавил шагу. Тогда бросились за ним вдогонку, чтобы выяснить причину его бегства. Дьякон, услышав, что за ним гонятся и кричат, все-таки остановился. Вытирая рукавом рясы зареванные глаза, он сообщил:

– Прогнал меня батюшка!

– Как прогнал? За что?

– Не знаю! Прогнал, и все! Сказал: чтобы духу твоего тут не было! Чтобы до заката в Макарьеве был!

– Чем же ты провинился?

– Веревки жалел, говорил, что нужны они мне – сено носить!

– А он что?

– Из ума выжил батюшка! Велел оставить сено-то!

– Ну, а ты?

– А я говорю: сгорит оно в лесу, его на солнышко надо! Я ж неделю косил!

– А он?

– А он меня посохом по хребту! Получай, говорит, гордец самовольный! Сказано тебе: оставь сено в лесу, значит – оставь! Без тебя, говорит, унесут!

– Ну?

– А кто без меня унесет, если никого нет? Вы же ни к чему у нас не прикасаетесь, а сам он старенький!

– Ну и оставь, если батюшка велит…

– Так я и оставил! Бросил веревки-то!

– Так за что же он тебя прогнал?

– Да не пойму я! Как ушел в церкву молиться, закрылся там, а вышел – сам не свой! – голосил дьякон. – Какая муха его там укусила!

– Так что он сделал-то?

– Накинулся на меня, беги, говорит, в Макарий, сунул книжицу, – неси игуменье. Я говорю, что на лодчонке сплавлюсь по Керженцу, да соли обратно привезу, да воску на свечи, да масла лампадного с оказией, у нас-то все уже на исходе. А он заругал меня, беги, говорит, лесом, да обратно не вздумай возвращаться!

– Ничего не понимаю, – строго осекла его Лиза, – чем-то ты ему не угодил, отец Варсонофий. Мы тебя специально к батюшке приставили, чтобы помогал ему на старости лет, а ты, видимо, не справился…

– Ох, не справился, окаянный! – всхлипнул дьякон. – Ох, как горько же мне! Ведь душа в душу четыре года прожили, Богу служили, как отец и сын! Я ж для него в лепешку расшибусь! Ох, горько-то как…

– Ну, что ж теперь… Раз сказал бежать в Макарий – беги. Отца духовного нельзя ослушаться.

– Нет у меня теперь отца! Сирота я!

– Батюшка тебя не забудет, отец Варсонофий. Прогнал, значит, лучше так для тебя. Он все знает, ступай! Бог – помощь!

Изволь перекрестила дьякона на дорогу, и тот, трижды поцеловавшись с Михаилом и поклонившись в землю Лизе, скрылся в лесу.

– Что-то мне это все не нравится, – сказала она, – пойдем быстрее в скит!

Вернувшись, они увидели огромного медведя прыгавшего на всех четырех лапах вокруг церкви. За медведем бегал отец Киприан, колотил его палкой и громко кричал:

– А ну пошел! Пошел в лес, тебе говорю, скотина безмозглая! Принесла тебя нелегкая! Иди домой! Уходи, кому сказал!

Увидев посторонних людей, медведь поднялся на дыбы, страшно зарычал, выпятив слюнявую верхнюю губу и, обнажив желтые клыки величиной с палец, пошел на них с явными недобрыми намерениями. Батюшка рассвирепел окончательно и пришел в такое неистовство, что встал перед зверем и уперся в его живот руками:

– Куда тебя несет, окаянный! Ты што удумал-то, а? Што удумал!

Его маленькая фигурка казалась детской рядом с медведем, руки по локоть утопали в грязно-серой шерсти на животе, он что есть силы отталкивал зверя от Михаила с Лизой, которые, растерявшись, стояли как вкопанные.

– Что встали, бегите в избу, не удержать мне его!

Беловский очнулся, схватил в охапку Изволь и в два прыжка заскочил в рубленый домик, который стоял недалеко. Захлопнув дверь, они увидели троянцев во главе с Саней. Они склонились над маленьким дощатым столом и что-то рассматривали. Услышав шум, они обернулись.

– А, нагулялись? – обрадовался Саня. – А мы тут вроде бы разобрались во всем.

Беловский и Лиза еще не оправились от пережитого ужаса и стояли, тяжело дыша, не в силах произнести ни слова.

– Что там, медведь опять шалит? – засмеялся один из спецназовцев. – Его батюшка уже битый час гоняет!

– Пришел из леса и чего-то хочет объяснить. Прыгает вокруг церкви, рычит, – добавил второй, – отец Киприан чего-то знает, но не говорит. Дьякона прогнал, нас поторапливает.

– Ну, теперь все в сборе. Батюшка знает, что делать. Поэтому маленький инструктаж – и по коням! Беловский, садись сюда! – указал Саня на лавку возле маленького окошка, где было самое светлое место.

В избе приятно пахло хлебом, закопченным деревом, и сухими травами. Кроме небеленой печи, маленького стола, двух-трех колод, заменяющих троянцам табуреты, и лавок по стенам, мебели больше не было. К потолку были подвешены пучки цветов, нитки грибов и ягод, в красном углу перед маленькими иконками теплилась глиняная лампадка.

– А ты чего такая перепуганная? – обратился Саня к девушке. – На вот, попробуй, чем отшельники плоть смиряют!

Он освободил ей колоду перед столом и подвинул большую деревянную миску с ягодами в молоке.

При виде лакомства Изволь пришла в себя:

– Ух, ты! А молоко-то откуда, тоже птичье? – обрадовалась она.

– Нет, это дьякон тут кипучую деятельность развел – доит всех подряд. Кого поймает, того и доит! – засмеялся троянец. – Батюшка ругается: чего, мол, скоромным искушаешь, а сам угощается по праздничкам!

– Так, что же это, смесь?

– Нет, это чистое, лосиное…

– Этой драной, что ли?

– Драная молока не дает, ей волки брюшину уже успели повредить. У дьякона других коров навалом. Он и олених доит, и косуль. Миш, угощайся тоже!

Беловскому сунули краюху теплого хлеба грубого помола и плошку с медом. Он макнул хлеб в янтарную сладость и смачно хрустнул коркой. Изволь, уплетая ягоды деревянной ложкой, с набитым ртом в негодовании захлопала на него глазами. Она вцепилась в Мишкин хлеб и, торопливо жуя, пробубнила:

– Эй, обжора, оставь девушке хлебца!

Все дружно рассмеялись. На стол выложили еще несколько хлебов, чтобы хватило всем.

– Давайте, уплетайте скорее, а то сейчас отец Киприан прогонит, придется еще где-нибудь останавливаться для инструктажа.

Когда яркий, блестящий от сытости рот Лиза уже не могла больше открывать, от нее отодвинули блюдо, чтобы не мучилась. Она для приличия лениво повозмущалась, но быстро сдалась, не имея сил сопротивляться.

– Последний раз ела настоящие ягоды и молоко у Ярославны… – призналась она, прикрывая рот ладонью, – в Путивле… ик!

– Где, где? – удивился Беловский.

– В Путивле, а что?

На Михаила все посмотрели как-то странно. Как будто он с луны свалился. Беловский понял, что сказал глупость и поспешил перевести разговор.

– Ну, что? Может, приступим к делу?

Все рассмеялись еще раз, заметив неловкость Михаила.

– Да ты не стесняйся, спрашивай! – хихикнула Изволь. – Я напросилась как-то с Саней князя Игоря посмотреть, немкой прикинулась, там меня и угощали ягодами с молоком. А у нас давно уж ничего натурального не найти. Одни мутанты. И молоко искусственное. Не удивляйся. В моем времени земля голодать будет. Думаешь, случайно я так накинулась на еду?

– Да, Миш, в ее время население будет 18 миллиардов, а сельскохозяйственные площади земли сократятся на 80 процентов, – подтвердил Саня. – Земля засолится, вода уйдет из нее, будет отравлена удобрениями, к тому же многие угодья окажутся подо льдом, океаном или превратятся в пустыни.

– А может, и ничего уже не будет…– мрачно добавила Лиза.

– Тебя кормить нельзя, я это уже понял! – прервал ее Саня. – В Путивле тоже нюни распустила: какая красота, какая красота…

– Тебе меня не понять, я лес видела только в кино!

– Ну, так работай лучше, и увидишь, и дети твои увидят! Кто опять Мишку прозевал? Ладно, разберемся с тобой потом. А сейчас, Миш, тебе новое задание.

– А выходные у вас бывают?

– На яхте отдохнешь. Тебе еще на ней плюхать и плюхать.

– С вами отдохнешь…

– Ну, как придется, это не от нас зависит…

– Ладно, хорош оправдываться, с тобой еще в школе ни дня без приключений нельзя было прожить. Валяй инструкцию. Лейтенант Беловский к бою готов!

– Давно бы так. Короче, при возвращении из десятого века ситуация была серьезно осложнена твоей гибелью на кресте. Мы не ожидали, что ты умрешь так рано. Мы опоздали всего лишь на полторы минуты. По нашим расчетам, твое тело должно было прожить еще около часа, находясь в коме. Но Кагана что-то клюнуло тебя спасти, и его люди тебя уронили, когда снимали с креста. В этот момент мы утратили с тобой связь. На твои поиски были брошены вот эти люди, но безрезультатно. Твоя бесконтрольная душа отправилась за черкасами, но туда, куда они ушли, тебя не пустили, и ты стал шляться по «тому свету», не зная дорог…

Михаил взялся за голову.

– Вспомнил? – спросила Изволь.

– Да, я все вспомнил…

– Отец Киприан лично за тобой ходил.

– Так это был он?

– Да, это он тебя вывел к нам.

– Мы долго шли… но я его не узнал! Почему?

– Потому что в твой проект внедрили вирус, ошибку. Ты развивался на волос левее, чем должен. Ты забыл совсем мало, но именно то, что очень важно. Они сделали тонкий расчет, на то, что мы тебя сами уничтожим. И ты на самом деле был на микрон от краха твоего будущего.

– И что бы могло со мной случиться? Где бы я остался в результате?

– Погиб на яхте…

– А душа?

– Что душа? Душа не сделала бы того, что должна была сделать, не успела бы вычистить всю грязь из своей прошлой жизни и пошла бы с этим хламом туда…

– Куда?

– Откуда тебя батюшка вырвал!

– А все остальные? Лиза, ты?

– И мы вслед за тобой. И 18 миллиардов… Ад захлебнулся бы!

У Михаила пробежали мурашки по спине. Лиза дернула его за рукав.

– Расскажешь?

– Расскажу… как-нибудь… перед сном…

– Фу, какой! Ну, чего раскис, ничего не случилось ведь! Все нормально, жизнь продолжается!

– Теперь ты понял, какая на тебе ответственность?

– Страшновато что-то…

– Не бойся, мы с тобой. И не только мы. Теперь с тобой будет всегда батюшка Киприан. Он тебя выпросил для себя у самого высокого начальства.

– У…

– Да, у самого Христа!

– И Христос обо мне тоже знает, он меня видел?

Троянцы взорвались дружным смехом. Михаил хлопал глазами и не понимал: чего он сказал смешного? Изволь положила ему руку на плечо:

– Миш, Господь видит каждого из нас каждую секунду. А уж тебя-то он просто за шкирку держит всю жизнь. Ты думаешь, это ты сам на ракеты кидался, а они взрывались в метре от тебя? Думаешь, все твои дурацкие фокусы со своей жизнью просто так получались? Думаешь, просто в рубашке родился? Ты за это еще ответишь! С тобой ангелам столько хлопот было, как ни с одним человеком еще не было. Ты как нарочно всю жизнь стремился разбиться, взорваться, утонуть, подавиться, отравиться, вместо того чтобы беречь себя для спасения человечества!

– Хватит болтать! Потом наговоритесь, я вам дам время. – Прервал их Саня. – Беловский, слушай сюда: сейчас ты опять попадешь на яхту. Скоро вас встретит корабль береговой охраны Сьерра-Леоне. Эти корабли борются с гигантской контрабандой драгоценных камней из этой страны. Но ты не бойся, он вам ничего не сделает. На военном корвете будет находиться хозяин яхты, мистер Коэн с двумя тоннами алмазов и изумрудов. Вы перегрузите драгоценности на яхту и пойдете с ним в Анголу, где он вам предоставит самолет. Дальнейшие инструкции и детали получишь от Изволь. И не забывай. Отныне кроме Лизы тебя будет курировать батюшка.

– Тоже через Интернет?

– Нет, у него свой Интернет. Он тебе сам объяснит позже, как с ним связываться.

За дверью послышались шаги, и в избу, крестясь на иконы, вошел отец Киприан.

– Поторапливайтесь, ребятки, поторапливайтесь! Нельзя вам тут долго задерживаться.

– Все, батюшка, собираемся…

– Давайте-ка, я вас исповедую и благословлю быстренько, да бегите скорее. Дочка, подойди ко мне, – обратился он к Лизе.

Изволь сложила для принятия благословления руки и наклонила голову. Батюшка накрыл ее епитрахилью, сверху положил сухую белую руку и еле слышно, одними губами прочитал молитву. Потом сказал погромче:

– Отпускаю те грехи вольные и невольные…

– Как, батюшка, я же не исповедовалась?

– И не нужно. Я и так все про вас знаю. Подходите по одному, ребята.

Троянцы по очереди преклонили головы, настал черед Беловского.

– А ты, Миша, – отец Киприан помялся, – страдать будешь много. Такая твоя работа…

Неожиданно священник встал на колени и припал головой к ногам Михаила.

– Что вы, батюшка, делаете! Поднимитесь немедленно! – растерялся Беловский.

– Я тебя благодарю от всех нас, от всего рода человеческого за твои муки, Мишенька. Благодарю и прошу: не сворачивай никогда с твоего пути, что бы ни было, – не уступай соблазну избежать страдания. Помни моление нашего Спасителя о чаше перед его смертным подвигом. Помни его кровавые слезы. Помни, что ты – воин, Миша. Твой Ангел – сам Архистратиг Михаил, начальник всего воинства небесного. А Царь над ним – Христос. Так разве может воин оставить своего Царя в сражении, лишив все Царство радости Победы?

Пораженный Беловский тоже опустился на колени:

– Батюшка, не оставлю… Сколько жив буду, не оставлю!

– Не зарекайся, а молись, чтобы так и было! А пока склони голову и прими прощение грехов от самого Господа. И раз уж выпало тебе сражаться во всякие времена, прощаются тебе все прегрешения, и прошлые, и будущие, ради мук твоих, которые ты перенес и еще перенесешь. Но запомни: твое спасение состоится только в том случае, если твое будущее станет именно таким, каким я его предвижу! Иначе все, что тебе простил Господь сейчас, останется при тебе на веки!

– Так неужели любая ошибка может стать роковой?

– Да! И не только для тебя! Ты своей ошибкой погубишь все человечество! И этот грех останется на тебе! Пойдем, я тебе покажу, в чем ты будешь виноват!

Отец Киприан взял Михаила за правую руку и вывел на улицу. К удивлению, пейзаж за крыльцом был совсем не тот, что был несколько минут назад. Перед ними простиралась бескрайняя каменистая пустыня. Приглядевшись, Беловский увидел, что это были вовсе не камни, а бесчисленные обломки бетона, арматуры и кирпича, как будто кто-то перемолол огромный город и рассеял на тысячи километров. Порывистый сухой ветер носил обрывки бумаги и поднимал столбы мусора.

– Что это? – удивился Беловский.

– Это Россия.

Онемевший Михаил сошел с крыльца. Под ногами хрустели осколки стекла. Попадались вполне узнаваемые предметы – детали машин, книги, детские игрушки и много, много оружия. Большие и маленькие гильзы, осколки мин и снарядов, рваные куски ракет валялись повсюду. Вдалеке поднималось огромное облако пыли.

– А кто там, на горизонте?

– Это идут последние христиане.

– Куда они идут?

– Они идут к тебе. Они хотят просить тебя.

– О чем?

Батюшка не ответил. Беловский переспросил:

– О чем они хотят меня просить?

Но батюшка опять не ответил. Беловский обернулся и увидел его жалкую, согнутую фигуру, сотрясающуюся беззвучными рыданиями.

– Отец Киприан!

Но тот махнул на него рукой:

– Смотри!

Михаил повернулся опять лицом к пустыне и увидел уже совершенно отчетливо приближающуюся к нему толпу. Все люди были одного серого цвета, как будто они уже долгое время шли в пыльном облаке. Они шли молча и явно торопились к Михаилу. Вскоре он начал различать отдельные фигуры, и даже лица.

На руках многих были перекинутые через плечо или висящие на руках дети. Их головы и руки болтались безжизненными плетьми. Отстающих стариков тащили, уцепившись за одежды, некоторых просто несли на спинах или даже волокли за руки по земле. Лица большинства были изуродованы ранами и кровоподтеками, а головы вместо волос покрывали безобразные клочки.

Вид толпы был настолько страшен и омерзителен, что Михаилу инстинктивно захотелось спрятаться от них, он повернулся, чтобы укрыться в избе, но старец остановил его, крепко взял за шею и властно повернул голову обратно в пустыню:

– Смотри!

Нарастал шум скрежещущего под ногами людей лома. Чем ближе они подходили к Беловскому, тем быстрее начинали идти, из последних сил переходя на усталый, изможденный бег. Многие спотыкались и падали, их поднимали и тащили за собой. Когда расстояние сократилось до ста метров, люди, больше похожие на прокаженных, бросились к нему с раскрытыми руками. В их глазах блестели черные от пыли слезы. Михаил сжался от ужаса, совершенно не понимая: что происходит, что нужно этим останкам людей от него, как с ними себя вести?

Впереди, качаясь, с ребенком на руках, бежало женоподобное существо. Ноги ребенка неудобно колотились о ее колени. Не добегая несколько метров, она споткнулась об обрывок колючей проволоки и наотмашь упала на бетон. Ребенок покатился кубарем прямо к ногам Беловского. Не задумываясь, он схватил его на руки. Оказалось, это была крайне истощенная девочка. То ли от удара об землю, то ли оттого, что попала в крепкие мужские руки, девочка открыла глаза, обняла Михаила за шею и заплакала. Он совершенно растерялся и крикнул первое, что пришло сказать ему на ум:

– Как тебя зовут, девочка?

Она что-то прошептала покрытыми кровавыми трещинами губами. Михаил прислушался и переспросил:

– Кто ты?

– Иза Волька…

– Изволька! – закричал, рыдая Беловский. – Изволька!

Неожиданно толпа остановилась, не добежав совсем немного до Михаила. Все широко раскрытыми глазами смотрели куда-то в небо над ним. Над пустыней воцарилась тишина. Стало слышно, как воет ветер и в толпе стонут умирающие. Беловский оглянулся назад и увидел над горизонтом сотни черных птиц. Это была неисчислимая армада боевых вертолетов. Столько машин одновременно ему никогда не доводилось видеть. Над толпой пронесся глухой вой, и люди бросились в обратную сторону, но повалились, спотыкаясь друг об друга и о груды мусора. Образовалась свалка кишащих в бетонной пыли сотен тысяч человеческих тел, которую накрыла тень от вертолетов. Но почему-то они не стреляли. Вместо этого они зависли, выстроившись в порядки по двадцать машин, не долетая несколько метров до цели. После чего шеренга за шеренгой, с интервалом в полминуты стали систематично атаковать толпу какими-то химическими реагентами. Видно было, что после каждой атаки они рассматривали произведенный ими эффект и распыляли химикаты там, где люди еще вставали и пытались бежать.

После того как все машины отработали по толпе, пустыня от края до края покрылась корчащейся и орущей в ужасных муках, дымящейся от какой-то страшной химии плотью.

Беловского тронул за руку старец:

– Все! Теперь пойдем…

Михаил как завороженный смотрел на ревущую пустыню.

– Все! Пойдем! – строго повторил священник. – Девочку оставь здесь.

– Как оставить, это же Изволь!

– Померла она уже…

– Как померла?

– Так и померла. На твоих руках…

Беловский отнял от себя вцепившееся в него маленькое тельце. Девочка не дышала. Он осторожно положил ее на землю, сел на корточки, закрыл лицо руками и зарыдал.

– Ну, все! Довольно плакать! – погладил его по голове батюшка. – Посмотри, какая птичка прилетела, давай у нее зернышки возьмем. Птички для нас трудятся…

Беловский открыл глаза и вместо мертвой девочки увидел лесную голубку с колоском в клюве. Он огляделся: вокруг стоял зеленый лес, церковь, на паперти которой сидел медведь. Голубка положила колосок на ладонь отца Киприана и улетела в лес.

– Это была душа Извольки?

– Нет, я тут, – услышал он голос Лизы. – Я еще жива.

Старец заспешил:

– Уходите, уходите поскорей. Ко мне идут незваные гости! Они не должны вас увидеть!

– Эх, не успели обговорить немного… – посетовал Саня, – придется где-нибудь еще остановиться. Жаль энергию…

– Ну, что с вами сделаешь! Если не будете мне мешать и совать нос не в свое дело, то полезайте на чердак церкви, там и поговорите. Только до выстрела. Как услышите выстрел из пищали, так исчезаете, а меня тут одного оставьте.

Батюшка отогнал медведя от паперти, и троянцы быстро залезли на чердак. Они услышали, как он унес лестницу куда-то на улицу и закрыл за собой двери в церковь. Чердак тоже был забит различными припасами, сушеными пучками трав, ягод и грибов. Было довольно светло, так как с торцов имелись слуховые окна и многочисленные щели.

– Ну, все, времени совсем мало. Продолжим инструктаж, – начал Саня. – Беловский, твоя задача – во время плавания на «Наяде» ты должен составить подробный отчет о том, что вспомнишь про свои приключения в преисподней. Изволь все время будет с тобой. Там же получишь более подробные инструкции.

Потом он успел сделать короткие распоряжения остальным, и снаружи послышались конский топот и голоса многочисленных людей. Троянцы припали к щелям и увидели, что в скит въехали около двух десятков верховых стрельцов и два чернеца. Они громко кричали:

– Киприяшка, Киприяшка, паскуда! Выходи!

– Чего добрым людям от недостойного раба Божия понадобилось? Проходите с Богом! – услышали они голос старца.

– Какой же ты раб Божий, Киприян? Прознали мы, что ты ведьмак и водишь дружбу с чертями.

– Господь с вами, милостивцы! Какие черти? Я Господу служу, за вас молюсь по мере сил!

– А вот свидетели говорят, что видели у тебя чертей синих и с ними одна дьяволица простоволосая и в портах. Так ли?

– А что же за свидетели?

– А вот этот чернец вчерась Владыкой был послан тебя проведать, он и увидал демонов, да так перепугался, что еле ноги принес обратно. Сознавайся, Киприяшка, шабаш у себя развел?

– Нет у меня дел против Бога, православные…

– А вот и твой дьякон, который бежал как лось от тебя. Насилу поймали. Не сознавался вначале, а потом тоже признал, что у тебя гостят гости не из нашего мира.

– Неужели Варсонофий? Ты, отец дьякон?– удивился старец.

Дьякон стоял покачиваясь. Было видно, что он сильно пьян.

– Так вы же напоили его! Он вам и не такое расскажет!

– А вот мы сейчас и проверим. Отворяй все двери, государево слово и дело исполнять будем!

– Двери я никогда не запираю, у меня и запоров нет. Ищите, что хотите.

Послышался топот ног по ступеням крыльца, и через минуту из избы вывалили несколько стрельцов с посудой и ложками.

– Кто это у тебя харчуется, Киприяшка? Никак сам столько жрешь? Да на тебя не похоже, у тебя кожа да кости одни.

– А это что за тряпица бесовская? – поднял с земли один из приезжих синюю футболку Лизы, которая слетела с нее, когда она прыгала.

На футболке был изображен логотип спецназа «Троя» и самое страшное, – на ней была пластмассовая молния…

– Откуда у тебя такой нечеловеческий наряд, Киприяшка? – с интересом изучая молнию, спросил он. – Да благовониями-то прельстительными как разит! Ох, попутал тебя лукавый, ох, попутал! А ведь слух про него, ажно святой какой! А он – беспутник! В избу его, да дверь заколотить!

– Ломай бесовское логово, ребята!

Стрельцы принялись крушить постройки. Отовсюду несли нехитрый скарб, все, что могло пригодиться. Богатства большого не нашли, поэтому решено было разграбить и церковь, так как, по общему мнению, она осквернена, и потому церковью считаться не может.

На всякий случай допросили с пристрастием дьякона еще раз. Но он утверждал, что никакого богатства бесы Киприану не передавали, и единственное, что ему тут жалко, – это сено, которое пропадает в лесу. Несколько стрельцов от досады, что ничем не поживились, принесли сено и погрузили в лодки, которые отправили с чернецами вниз по течению.

Из избы, где был заперт отец Киприан, слышалось пение. Когда он понял, что собираются грабить церковь, он в окошко призвал ради Христа остановиться, но стрельцы на это сильно раздражились и подпалили избу. После того, как из пламени стихли последние крики молитв, стрельцы решили приступить к церкви, но в это время из леса неожиданно выскочил огромный медведь, переломил хребет одной лошади, задрал несколько человек и опять уселся на паперти. Разбежавшиеся в ужасе стрельцы долго боялись к нему подойти, но потом зарядили большую пищаль и застрелили медведя наповал.

Саня сказал: «Пора!», – и троянцы покинули скит…

Вонь и аромат

На яхте, как всегда, ничего не изменилось. Он сидел на верхней палубе и хотел чего-то припомнить. Теперь он хорошо знал, какое именно воспоминание беспокоило его. После того когда там, на берегу Волги, Тимофей показал ему взрослую Венеславу, они направились в небо догонять уходящих черкасов. Под ними двумя сверкающими лентами искрились Волга и Ока. Было видно, как копошатся муравьями хазары, как они спешно складывают шатры и грузят их на корабли.

Звезды уже почти совсем растаяли в утреннем свете. Тысячи светлых воинов шли, придерживая друг друга, некоторых несли.

– Почему они так изранены? – спросил Михаил у Тимофея. – Неужели они будут калеками на Небесах?

– Нет, на Небесах все они будут здоровыми и красивыми. Старые омолодятся, совсем юные возмужают.

– А их раны?

– Их раны они несут, чтобы предъявить их на Суде.

– Значит, их еще будут судить?

– Всех будут судить, но только суд там будет совсем иной, чем представляют люди. Там многое не так, как вы думаете. Поэтому приходится это для вас как-то называть. Например, страна, куда мы идем, называется раем, хотя это и не страна вовсе. И Суд – не суд. Просто в человеческом языке нет такого слова, чтобы как-то обозначить это. Поэтому назвали Судом. Понимаешь?

– Как слепому не объяснить свет?

– Да, примерно так.

– А что потом, после суда?

– В нашем языке нет слова «потом» или «до», у нас есть слово «сущий всегда».

– Так почему же черкасы еще изранены?

– Они еще не пришли. Хотя уже существуют. Не пришли в существование. Знаешь, что Господь – Сущий? Понимаешь это?

– А что тут непонятого?

– Почему не говорят – «живущий»?

Беловский задумался. Тимофей продолжил:

– Потому что Сущий – вечен и бесконечен, а живущий может жить и не жить. Сущий, не может не быть, но человеку этого не понять, потому что в вашем языке нет такого слова и понятия. Поэтому пока с вас достаточно слова «сущий».

– Почему бы не сказать «вечнующий»? Или что-то вроде этого?

– Потому что слово «вечность» все равно относится ко времени. Это – бесконечное время. А у нас нет времени вообще! У нас все совсем по-другому. Но не спеши. Тебе это рано знать…

Только сейчас Михаил обратил внимание на то, что черкасы слаженно и красиво пели какую-то унылую и очень знакомую песню. Михаилу показалась, что он хорошо знает эту песню. Даже не столько песню, сколько манеру пения, необыкновенно сложный расклад на разные голоса. Он прислушался к словам. Песня была воинская прощальная. Молодой, умирающий в степи черкас, прощался по очереди с домом, с невестой, с родителями, с конем, с волей и при этом говорил с вороном. Но это же типичная казачья песня только на черкасском языке!

– Правильно, – каким-то образом догадался Тимофей. – Эта песня переживет черкасов и размножится тысячами вариантов по всей Руси. Такие песни не умирают. Такие чувства не умирают. Каждая смерть, каждая мука записывается в сердцах потомков и хранится там тысячи лет. Русские люди так любят эти грустные песни, потому что при этом они поминают своих погибших предков, сами того не осознавая.

– Но почему же другие народы не любят грустные песни? Или у них нет погибших предков?

– У всех народов есть наследственная, радостная грусть. Мореплаватели поют о не вернувшихся из моря. Охотники – о разорванных зверьми. Жители пустынь – о пропавших в песках. А все матери мира об больных детях. Но в твое время многие сердца очерствели, и в них уже не звучат голоса предков. Они реагируют только на сиюминутное веселье.

– Да, это верно… – сказал Михаил, и ему вспомнился любитель Элвиса Пресли и «кантри» уорент-офицер Палмер. – Но почему ты читаешь мои мысли?

– Здесь все читают мысли. Здесь невозможно их укрыть. Здесь ложь не имеет смысла. Именно поэтому сюда происходит строгий отбор. Главный принцип – не иметь грязных мыслей, чтобы ими не воняло.

– Разве мысли могут вонять?

– Здесь могут, еще как могут! Потому что у нас их не скроешь, как не скроешь запах у вас. Но это не запах, а неизвестное людям явление, которого нет в вашей жизни. Хотя и ощущается. Поэтому, чтобы тебе было понятней, будем считать это запахом. Если еще проще – это или ощущение наслаждения, или отвращения. В наших местах душевная вонь немыслима, как немыслим аромат в смрадных местах.

– Но у всех людей в жизни были какие-то постыдные случаи. И если все тут видят друг друга насквозь, то они видят и это?

– Нет, тут находятся только те, у кого списаны все грехи, как их и не было. Они или раскаяны, или чем-нибудь искуплены, или отмолены потомками. Тут все кристально чисты от прошлых дел. Да они и не важны совсем! Гораздо важнее душа и мысли в последний миг. Этот миг и есть результат всей жизни. Понимаешь меня? Тебе это обязательно нужно понять!

– Ты хочешь сказать, что совершенно не важно, кем был человек всю жизнь?

– Абсолютно не важно!

– Но у нас считается, что все поступки записываются в книге жизни.

– Как записываются, так и списываются!

– Но…

– Что «но»? Тебя же не считают засранцем, хотя ты много раз в жизни пачкал штаны!

– Только в детстве!

– Правильно – в детстве! Но если все читать в книге жизни, то значит, ты – засранец! Правильно?

– Ну…

– Вот тебе и «ну»! Напридумывали люди для себя столько ужасов, что и жить не хочется! Прям не образ и подобие Божие, а пугало для херувимов!

– Так неужели совсем ничего из жизни не учитывается?

– Ты согласен, что ты засранец?

– Нет!

– Почему?

– Потому что я давно не пачкаю штаны!

– А если ты не пачкаешь штаны, то почему люди должны считать тебя засранцем?

– Никто и не считает…

– Ага! Значит, люди такие умные, что понимают, что ты не засранец, а Бог этого понять не в состоянии? Ты это хочешь сказать?

– Да нет…

– Пойми, учитывается только то, что из человека получилось на выходе, как логический результат всей жизни. О качествах самолета не судят по куче сырья, из которого он будет сделан! О вкусе яблока нельзя догадаться, раскусив горькое семечко! И даже обглодав побег, который вырастет из семени, не поймешь – что такое яблоко! И даже съев цветок, и даже молодой незрелый плод, ты никогда не узнаешь его, пока не дождешься полного созревания!

– Но ведь некоторые не созревают?

– Очень многие… Но если созревают, то им прощается и горечь семени, и безвкусность побега, и кислота зеленого плода. Поступки можно элементарно простить. Тут все великие мастера и любители прощать. Было бы за что! Но как изменить душу, если она черна? Как можно ее запустить сюда, в условия полного доверия и открытости всех перед всеми? Как заставить не пользоваться этой открытостью? Это все равно, что закованного в латы убийцу запустить в толпу голых младенцев. Туда, где содержат детей, не допускают подозрительных личностей, от которых разит за три версты.

– Помню шутливую эпитафию на могиле вора «Жить тебе вечно в стране лохов!»

– Смешно, но имеет зерно правды. Для воров все честные люди – лохи. Они просты как дети и не видят обмана. Поэтому их легко надуть, и в глазах вора они – глупцы и попросту лохи. А у нас воровство лишено смысла, потому что все, что захочешь, тебе и так дадут с удовольствием. Для нас самое большое наслаждение, если можно так сказать, дать насладиться другому. Мы в этом испытываем потребность. Опять же вспомним земные запахи. Мы все наслаждаемся свежими ароматами друг друга, отсутствием духовной вони. Именно поэтому земные благовония символизируют благодать. Ты только представь – мы все стремимся насладиться, и тем самым наслаждаем. Это бесконечно приятный процесс!

– Как в хороших семьях…

– Правильно, Михаил! Совершенно верно! Семья на земле – это Малая Церковь! Именно в семье познается радость любви, радость дарения себя другому. Ты даришь, а счастлив от этого опять же ты!

– Как все просто. Почему же люди этого не понимают?

– Все люди хотят радости, только не знают, как ее приобрести. Им кажется, что ее нужно украсть, купить, заработать. Но все тщетно. Вместо радости они всегда получают печаль. И самая большая печаль их ждет впереди…

– Здесь?

– Не совсем здесь. Там, где мысли смердят. Где люди не стремятся насладиться взаимной свежестью и ароматом, а наоборот, избегают друг друга, потому что бесконечно противны и омерзительны друг другу. Да и какие симпатии они могут испытать, если так вонючи?

– Неужели они там совсем никак не общаются?

– Я там не был. Всего не знаю. Но, говорят, общаются как-то вынужденно, через силу. Превозмогая ненависть и омерзение, но общаются.

– Прямо как у нас в неблагополучных семьях.

– Да, правильно. На земле все является прообразом этой стороны. Есть Церковь, и есть антицерковь, есть Христос, и есть антихрист. Есть любовь, и есть ненависть. В принципе все, что я перечислил, – это одно и то же.

За разговором путь пролетел быстро. Черкасы все время пели и пели разные грустные песни. Земля становилась все меньше и меньше, превращаясь в шар. Тимофей продолжал просвещать Михаила, как бы стремясь дать ему как можно больше знаний. Зачем-то ему это было нужно.

– Ну что, теперь ты понял смысл жизни?

– Перестать быть засранцем?

– Именно так!

– У нас не принято говорить такие слова, тем более рассуждая о религии и смысле жизни. За такие разговоры нас бы анафеме предали наши святоши…

– Если бы эти святоши только знали, о чем они пытаются рассуждать и как это воняет на самом деле, они бы и сами подобрали более яркие выражения.

– Все равно, у нас есть понятие – благочестивый разговор и неблагочестивый.

– Это у вас, в ваше время, придумали! А апостолы и великие святые первых времен говорили о грехе прямо: «пес возвращается на свою блевотину», «якоже бо свинья лежит в калу, тако и аз греху служу», помнишь? А ваши святоши стыдливо прикрыли истинный, омерзительный человеческой природе смысл греха. Поэтому и грех вам стал не противен! О, сколько же душ они погубили! Ишь, лицемеры, выдумали – «неблагочестиво!» – разгорячился он. Восточные глаза Тимофея засверкали гневом. – Быть засранцем неблагочестиво! А желать им не быть – благочестиво! Смысл жизни – успеть перестать быть смердящим засранцем! И абсолютно не важно, как, где и когда ты перестанешь им быть, важно, чтобы перестал. Одни избавляются от этого долгими годами, другие разом, как эти черкасы.

– Значит, как только ты перестал вонять, тебя забирает Господь как созревший плод?

– Да, бывает и так. Недаром говорят, что Бог всегда забирает лучших. Но многих созревших Он оставляет еще на долгое время для работы на земле. Ведь кому-то нужно учить людей созревать, показывать пример аромата будущего мира. Иначе как они поймут, что есть смрад?

– В наше время оправдали уже все грехи. Самые омерзительные, противоестественные, о которых и подумать противно, причислены к нормальным явлениям. Все стало естественным и получило право на существование.

– Да знаю я ваш Содом! – с досадой махнул рукой Тимофей. – Его строят резиденты ада и их слуги.

– А зачем им это?

– Чтобы не земле сильнее воняло. Чтобы невыносимо воняло!

– Неужели им противны ароматы и чистый воздух?

– Ароматы никому не противны. Просто они сами – источники вони, и в чистом воздухе они слишком заметны, потому еще более противны окружающим. А во всеобщем зловонии вроде бы как все. Это же вопиющее явление, когда ты один засранец, а когда засранцев много, – это норма. Это – не стыдно…

– Так, значит, задача ада – притупить стыд?

– Правильно думаешь, Михаил. Стыд – это и есть индикатор греха. Утратишь стыд, полюбишь грех. И будешь любить его больше и больше, стараясь заглушить собственную вонь новыми, более сильными запахами. Если Господь тебя не истребит, дойдешь до состояния черта. Допотопный человек жил гораздо дольше, чем сейчас…

– Да, я знаю.

– Но Бог сократил его жизнь, потому что некоторые из людей так преуспевали, так «развивались» в грехе, что превосходили самих бесов! Да и все человечество превратилось в ад, поэтому Господь истребил его!

– А что же такое святость?

– Это когда твой личный аромат сильнее окружающего смрада. Когда к тебе не липнет грязь и ты вызывающе приятен! Когда окружающие, почувствовав исходящее от тебя благовоние, стремятся насладиться им, глотнуть свежего воздуха возле тебя! Вот что такое святость!

– Хорошо, видимо, у вас там!

– Да, у нас хорошо. Лучше не бывает. Даже объяснить тебе это невозможно.

– Покажешь?

– Нет, не могу! Ты еще не очищен. Поэтому там будешь смердеть.

– Я буду смердеть? – обиделся Михаил.

– Да, ты. Не может быть в чистом даже слегка нечистое. На белой простыне каждый волос виден, хотя на грязном полу тебе покажется, что его нет.

– А что же мне сделать, чтобы очиститься?

– Старайся источать аромат. Старайся жить так, чтобы к тебе стремились задыхающиеся люди, как за глотком воздуха. Чтобы они знали, Беловский – христианин, поэтому с ним так легко дышится!

– Но почему черкасы, так же как я, умерли на кресте за веру и очистились, а я еще воняю?

– С каждого свой спрос. С них и этого достаточно, а ты еще не все сделал, что должен сделать. Поработать еще нужно.

– Так, значит, сейчас ты ощущаешь мою духовную вонь? Тебе со мной противно?

– Нет, нет, что ты! И не думай! В тебе сейчас нет вони, но она еще может появиться, потому что ты еще не наш. Над тобой еще не было суда и решения. Мы еще не знаем – каким ты будешь в последний миг. Поэтому живые, за редким исключением, не допускаются к нам. На всякий случай…

Тут им пришлось остановиться. Все черкасское войско встало у невидимого препятствия.

– Что там? – поинтересовался Михаил.

– Там граница Земли. Закончился последний слой атмосферы, дальше которого ты пройти не можешь. Там уже нет ни греха, ни зла, ни вони.

– Что же мне делать?

– Жди тут. За тобой скоро придут.

– Кто?

– Наши курьеры.

– Это те светлые сущности, которые защищают при перелетах троянцев?

– Да, это небесное воинство Архангела Михаила. Они всегда дежурят в атмосфере, встречают восходящие души и отбивают их у демонов, которые стремятся увлечь их в преисподнюю.

– А где она?

– Внутри Земли.

– А почему нас сейчас не атаковали в атмосфере?

– Мученики за Веру проходят беспрепятственно. Тем более в таком количестве.

Постепенно черкасов перед ними становилось все меньше и меньше. Где-то впереди их пропускали по одному, как через турникеты таможни. Было видно, как они радовались, прекратили петь грустные песни и поздравляли друг друга. Беловский засмотрелся на них, но его одернул Тимофей.

– Ну, все, Миша… давай прощаться!

– Что, уже пора?

– Да, за тобой пришли.

Экс-архангел

Михаил осмотрелся вокруг. Они стояли на какой-то прозрачной тверди, под которой была видна планета. Он различал материки, океаны, вспомнил, что это очень похоже на навигационную систему яхты «Наяда», и постарался увидеть то место, где сейчас она должна была быть. Но, естественно, ничего не рассмотрел, так как это было слишком далеко. Он повернулся к Тимофею, но вместо того перед ним стоял другой человек. Он имел вид… нет, даже не вид. Он имел образ, сияющий образ.

– А где Тимофей? – спросил Михаил.

– Я за него.

– Как … а где Тимофей? – растерялся он.

– Пойдем за мной! – приказал Образ.

Беловский повиновался, только оглянулся на черкасов, но Образ строго сказал:

– Не оглядывайся!

Он взял Михаила за руку, и они кометой обрушились вниз. Беловский видел, как навстречу им взлетают, словно ракеты ПВО, страшные красноглазые монстры, но при приближении в ужасе отскакивают в сторону. Чем они ближе подлетали к земле, тем плотнее становились слои враждебных чудовищ, и тем чаще они в ужасе шарахались от летящего с грохотом и пламенем Образа с Беловским. Михаилу подумалось, что такое сопровождение посильнее светлых сущностей, которые прикрывали его в первый раз. Те отбивали атаки демонов, а от этого бесы сами отскакивают как ошпаренные кипятком.

Они падали с такой скоростью, что воздух за ними трещал и взрывался плазменными струями. Но вокруг них существовала какая-то каплевидная, невидимая защита, которая не позволяла им сгореть. Земля стремительно надвигалась. Беловский успел заметить, что они несутся не в Атлантику, а куда-то значительно восточнее, в какой-то огромный горный массив. Он хотел крикнуть, но не успел раскрыть даже рот, как они на всей чудовищной скорости врезались в снежную вершину и пронзили ее насквозь, как пуля масло.

Непродолжительное время они летели в кромешной тьме. Чувствовалось, что их скорость постепенно падает, но она еще очень большая. Неожиданно тьма рассеялась, их ослепило огненным светом, и они, проломив какой-то иной небосвод, с грохотом и пламенными искрами ворвались в какое-то иное небо.

Скорость их замедлилась совсем. Они плавно приземлились на широкий мраморный портал, где их встречала многочисленная толпа.

Наконец Михаилу представилась возможность рассмотреть того, кто его с такой уверенностью доставил сюда и кого он мысленно назвал светящимся Образом. Он стоял посреди площади, куда они приземлились, и безразлично оглядывал приветствующих их людей. Не говоря ни слова, он повел Михаила вверх по широкой лестнице сквозь расступающуюся толпу, которая сплошь состояла из вельмож разных эпох и народов. Светящийся Образ в этом месте приобрел оранжево-красный оттенок, был величествен и казался утомленным.

Беловский уже понял, что попал в преисподнюю. Он не испугался, потому что был уверен в том, что это всего лишь еще одно, очередное испытание или задание. Он ждал, когда с ним опять выйдут на связь и объяснят, что делать. Образ довел его до высшей ступени, сел на стоящий тут трон и усадил Михаила слева от себя. Толпа, оставшаяся ниже, при этом упала на колени. Известные завоеватели, монархи, президенты, мыслители, основатели религий, сект, философских школ и даже архиереи христианских церквей пали ниц и прославили светящийся Образ. При этом засверкали, заискрили, засияли огненными брызгами горностаевые мантии, бриллиантовые короны, золотые тиары, митры, аксельбанты, эполеты и ордена. Они преклоняли колени, склонялись в реверансах, радушно улыбались, но при этом каждый норовил заслонить собой соседа, если не получалось, хотя бы пихнуть его локтем или что-то презрительно шепнуть.

Образ обрел черты человека. Его свечение немного потухло, он стал понятней и доступней. Устало откинувшись в троне, он небрежно указал на толпу утонченной рукой:

– Видишь всю эту сволочь?

– Вижу, – ответил Беловский.

– Знаешь, где мы?

– Догадываюсь…

– Правильно. Мы в аду.

Он помолчал, играя подлокотником в виде свободно плавающего глобуса.

– А знаешь, кто эти люди?

– Некоторых я узнаю.

– Это самые большие негодяи истории.

Он опять замолчал, наблюдая за копошением в толпе.

– Не правда ли, мерзкое зрелище? Смотри, они готовы загрызть друг друга, и при этом каждый из них пытается выразить мне самую сучью преданность…

– Да уж, компания не из лучших…

– А почему ты не спрашиваешь, кто я?

– Не успел еще…

– Ну, спроси, – приятно улыбнулся Образ. – Нет, не спрашивай, лучше догадайся сам!

– Ты архангел.

– Правильно. Только я самый первый из архангелов.

– Денница?

– Ну, да. Таким ты меня представлял?

– Нет, конечно. Ты сатана, и я представлял тебя как сатану.

– Убедился, что это не так?

– Пока еще нет.

– Как это «нет»? Разве не веришь своим глазам?

– Я слышал про тебя, что ты большой хитрец.

– Я не хитрец, а правдолюб. Вся моя хитрость в том, что я всегда говорю правду.

Беловский промолчал, соображая, к чему он клонит.

– Я не собираюсь тебя убеждать словами. Что есть слова? Пустое сотрясание воздуха. Я не буду убеждать тебя ни в чем. Просто буду спрашивать, а ты отвечать, так как считаешь нужным. Это будет честно. Согласен?

– А могу я не отвечать?

– Конечно, можешь! – мягко и просто улыбнулся архангел. – Ты мой гость. Ты оказался здесь не потому, что заслужил этого, как все эти подонки, а потому что я сам захотел с тобой познакомиться. А посему на тебя не распространяется моя власть. Ты волен поступать, как хочешь. Согласен?

Беловский колебался. Он не верил Деннице. Он знал, что тот выстраивает что-то сложное по коварству и грандиозное по замыслу.

– Смотри, смотри! – по-мальчишески открыто смеясь, указал он вниз, где произошла какая-то свара. – Смотри, кому это там выписывают тумаков? Ба, да это дедушка Ленин опять проигрывает в классовой борьбе!

Денница вскочил на ноги, как болельщик на трибунах.

– Не сдавайся, Ильич! Куси, куси буржуазию за ногу! Ха-ха-ха! – заразительно смеялся он.

– Смотри-смотри, – хлопал он по плечу Беловского, – как его Адольф Алоизович с Родрижкой де Борджиа отхаживают! Знаешь, что это за Родрига?

– Нет, этого не знаю.

– Да Папа он был… Римский. Ха-ха! Александр Шестой! У как! Понял?

– За что они Ленина бьют?

– Да его тут все бьют! Бо – идеологический враг! Кусается сильно…

– Жалко старика, забьют ведь до смерти!

– Не! Ха-ха! Ильича до смерти не забить! Ведь он живее всех живых!

– Да жалко все равно! Скажи, чтоб прекратили…

– Ну, брат, это ты зря. Ильич заслужил...

– Да ну и что, что заслужил. Что от этого изменится, если ты велишь им прекратить?

– Чего изменится? А вот посмотри!

Денница прямо из руки бросил в дерущихся пучок огня. Гитлер и Борджиа отлетели с воплями. Ленин встал на четвереньки и, покачиваясь от побоев, пополз в сторону. На пути ему попались обнаженные ноги какого-то знатного римлянина, и он вцепился в них руками и зубами. Патриций заорал и с ревом покатился отдирать Ильича от своих икр.

– А это кто?

– Это Калигула.

Окружающие эту безобразную схватку аристократы зашипели от негодования и презрения к дерущимся. Каждый из них стремился одновременно брезгливо отойти подальше и в то же время успеть пнуть или наступить на одного из дерущихся. Из-за большого количества негодующих знаменитостей, не всем удавалось дотянуться до Ленина с Калигулой, поэтому некоторым оставалось только плюнуть.

– Ну, посмотри на них. Кого-нибудь еще жалко? – от души смеялся Денница.

Беловский задумался. Ему были отвратительны все. Но он вспомнил слова Тимофея…

– Тимофея? – вдруг перебил его мысли архангел, как будто Михаил не думал, а говорил в слух. – Забудь ты своего Тимофея! А то я тебе такое про него покажу, что ты о нем даже думать не сможешь!

– Что ж такого ты можешь показать, что…

– Я могу показать и рассказать о нем чистую правду – махнув рукой, перебил его сатана. – Я всегда говорю только правду! Я знаю про всех людей правду. То, что они на самом деле из себя представляют. То, что они скрывают ото всех на свете. Что боятся произнести даже на исповеди! Мне приходится все это знать…

– Ты видишь в людях только недостатки.

– Я вижу в людях правду! Я вижу объективную реальность.

– На все можно посмотреть с разных точек зрения…

– Дело в том, дорогой Михаил, что я способен смотреть одновременно со всех точек и получать стопроцентную информацию, не скрывая лукаво невыгодные мне по каким-то причинам факты. Ведь так честней, правильно, Михаил? Ты ведь любишь честность?

– Что ты от меня хочешь?

– Я хочу с тобой дружить и по дружбе рассказать всю правду, которую от тебя скрывают.

– А если я не захочу с тобой дружить?

– Все может быть, все может быть! Для того чтобы со мной дружить, нужно иметь мужество и жажду истины. Все любят тарахтеть о правде, о честности, о справедливости. Но как только дело доходит до дела, так сказать, все напускные добродетели куда-то исчезают! Все сразу пытаются надругаться над самими принципами непредвзятой объективности, честности и правды. Превратить все в какой-то чудовищный по степени лицемерия фарс! Все начинают выбирать – это нам подходит, а это заберите! Это – лишнее! Закройте глаза на горы пакостей и смотрите только на кучку добродетелей. Но тогда при чем тут честность? В каком месте справедливость?

– Мне всегда казалось, что…

– Да знаю я все это! Знаю, что малая добродетель весит больше чем большая пакость и так далее. Только я, как приверженец абсолютной честности, не могу в это поверить. Не нужно меня «разводить» как лоха на базаре! Я и сам знаю – что, сколько весит, потому что у меня весы верные! Тимофей к тебе аки крин лазоревый приходил, я ажно чуть не расплакался от умиления… Какая святая душа! Да у меня в аду миллиарды душ томятся, которых и близко с этим головорезом не поставишь! Великие праведники, мудрецы, аскеты, чудотворцы сидят в аду, а этот убийца и насильник светлым ликом похваляется! Где справедливость?

Нет, Михаил, прежде чем отказаться от меня, ты должен кое-что узнать и на основе знаний сделать свой выбор. Пойдем со мной, я вижу, что тебе противны эти холеные хари!

Он взял Михаила за руку и решительно повел по длинному коридору.

– Я тоже не могу долго смотреть на этот сброд. Но приходится!

– Зачем же ты смотришь?

– А как же? Это моя коллекция – лучшие из лучших! Собрание самых отъявленных подонков из всех, когда-либо собранных в одном месте от сотворения мира! Ты не представляешь, как долго я ее собирал!

– Зачем?

– Эти люди в жизни обладали огромной, несоразмерной их величине властью, славой или богатствами. Они так срослись со своим величием, что не допускают и мысли о том, что кто-то может быть лучше их. Поэтому каждый из них при любом удобном случае ищет у меня понимания. Мол, посмотри, какие нас с тобой окружают презренные ничтожества. Они и представить себе не могут, что может быть как-то иначе, что я их тоже презираю и не отличаю от других.

– И все-таки – зачем ты их собрал вместе?

– Ты понимаешь: они не способны измениться никогда!

– Ну и что?

– А то, что они сами себя такими сделали – навечно! Без единого шанса на исправление! Заметь, не я, а они сами!

– Это я понял. Но зачем ты собрал их вместе?

– Чтобы они вечно сталкивались с тем, что давали людям сами! Вот в чем моя идея. И мне кажется – не самая плохая идея, да?

– Как же ты их ненавидишь!

– Как говорят у вас в Америке: «Ничего личного. Бизнес!»

– А что бы было, если их поместить в места общего режима?

– Ну, во-первых, это было бы бездарно и неинтересно. А я не люблю бездарность! Не люблю банальные варианты! А во-вторых, они бы там не получили адекватного наказания. Они бы мучились вместе с обычными мерзавцами и чувствовали бы себя среди них более значительными мерзавцами. А для них быть значительнее – счастье. Даже в мерзости… Но я сохранил каждому из них наивысшее положение в аду! Правда… всем одинаковое… – сатана ухмыльнулся. – Им выпала великая честь встречать и провожать меня! А самое страшное наказание для них – равноправие! Когда перед ними никто не преклоняется и все всех презирают! Причем презирают все вокруг, и никто, ни одна самая ничтожная личность не почитает! Кстати, ты знаешь, что самое мучительное для человека?

– Что?

– Это ощущение несправедливости! Человек хуже всего переносит несправедливость по отношению к себе!

– Так ты наказываешь их несправедливо?

– В том-то и дело, что нет! – хвастал Денница. Он явно гордился своими делами. – Я не могу позволить себе быть несправедливым. За это меня сразу обвинят во всех несправедливостях мира.

– Так что же ты выдумал?

– Как всегда все гениальное – просто! Я позволил им самим испытать несправедливое отношение к себе. Ведь все они свято верят, что заслуживают исключительно почестей, что их презирают несправедливо! И они лютым боем дерутся за справедливость! Понял?

– Понял.

– Тонко? – сиял Денница.

– Так зачем ты мне все это объясняешь и показываешь?

– Ты пойми, я – художник! Я – творец! Ты даже не представляешь, сколько всего я лично создал на земле! И я, как и все творцы, нуждаюсь в зрителе. Поэтому будь деликатен и внимательно осмотри мое творчество! Кстати, пойдем, я покажу тебе мой дворец художников!

Сатана потащил Беловского в огромную роскошную виллу на берегу прекрасного залива. Вокруг возвышались поросшие густой растительностью горы, снежные шапки которых стекали каскадом хрустальных водопадов.

– Смотри, как я тут все устроил! Разве скажешь, что это ад?

– Ты сам здесь живешь?

– Я? – неподдельно удивился Денница. – Нет, не я! Мне ничего не нужно! Эту роскошь я сотворил для моих любимых художников, писателей и музыкантов! Это самая лучшая во Вселенной творческая дача!

– Не понимаю…

– Сейчас поймешь! – расплылся в белоснежной улыбке архангел и повел Беловского во дворец.

– Смотри, здесь живут художники. Тут ты встретишь столько знаменитостей и гениев, сколько не вспомнит и тысяча искусствоведов. У каждого из них есть большая светлая студия, любые краски, кисти холсты – все, о чем может только мечтать истинный художник! Многие из них всю жизнь стремились к такому, а нашли только в аду. Ты представляешь?

– А где же мучения?

– Какие мучения? Что тебе наплели про меня попы? Что я – изверг? Тем более, я еще раз повторяю: творческие люди мне наиболее симпатичны, потому что я и сам творец!

Пойдем дальше! Смотри, здесь у меня располагаются литераторы. У каждого свои апартаменты, библиотека, компьютер с Интернетом и даже автомат-машинист, набивающий текст с голоса писателя! Представляешь, им даже по клавиатуре стучать не нужно!

Восторженный Денница потащил Михаила дальше:

– А здесь – моя особая гордость. Это комплекс для композиторов и музыкантов. Тут есть огромное множество самых различных залов, оркестров, инструментов. Я собрал здесь все, что придумало человечество, начиная от кимвалов и заканчивая светомузыкальными установками с пиротехническими эффектами.

Дальше у меня киносъемочные студии, целые бутафорские города, каких не имел никогда Голливуд. Потом театры, оперы, балет! В этом городе есть все!

– А где же люди?

– Все они самозабвенно трудятся в своих мастерских и студиях. Они творят все время, каждую минуту. Это ли не радость для настоящего художника? Разве не к этому они стремились всю жизнь?

– И для кого они все это творят? Кто зритель? Ты, наверное, устраиваешь передвижные выставки и концерты по аду?

– Нет, выставки в других зонах не положены. Но здесь они обязательны! Как концерты и кино! Без них нет никакого смысла во всем этом великолепии! Только не подумай, что я заставляю моих творцов работать силком!

– Не заставляешь? А я подумал, что в этом и есть смысл наказания.

– Никакого насилия – мой принцип! Нет! Их самих за уши не оторвешь от холстов и роялей! Они бешено творят, и, что самое главное, творят не в стол и не в корзину! Они имеют непременное право выставиться, показать фильм или напечатать книгу! Разве это не исполнение всех их мечтаний?

Они вышли в роскошный парк с античными скульптурами на газонах. На бордюре одной из дорожек сидел понурый художник с перебинтованным ухом и рвал свои работы. Через несколько шагов им повстречался бегущий в отчаянии композитор, разбрасывающий по ветру партитуру. За ним на идеально ровной лужайке скульптор разбивал молотком статую.

– Что с ними? – спросил Беловский.

– Ничего особенного… – лукаво улыбнулся сатана, – это неудачники, непризнанные гении. Их работы оказались не очень успешными на выставках и концертах. Публика и критики их не приняли.

– А где успешные творцы?

– Ну откуда в аду успешные, сам подумай! Тут все неуспешные. Они всю вечность стремятся написать что-нибудь такое, что непременно будет признано публикой, и они получат заслуженное признание. Они горят мечтой создать такое произведение, которое приведет всех в восторг! Но тут такого не бывает. Тут всегда говорят одно и то же, что такой-то исписался, а другой перестал чувствовать форму, цвет, ритм или слог. Что другие художники, несомненно, лучше и даровитее. Поэтому все мои творцы бесконечно стремятся создать что-то необыкновенное, такой шедевр, про который ни у кого не откроется рот сказать, что это полная дрянь! И я даю им все возможности, для этого! Но здешняя публика никогда ничего не признает, закидывает гнилыми помидорами, покидает залы через десять минут просмотра спектакля или фильма, весело смеется на выставках.

– Чудовищная подлость!

– Какая подлость? Где ты увидел подлость? Я абсолютно ни во что не вмешиваюсь! Я только обеспечиваю их всем необходимым для творческого самовыражения!

– Но кто тогда зрители и критики?

– Да они же сами! Настоящие эстеты должны общаться с прекрасным, и я им предоставляю эту возможность в полной мере! Художники и писатели ходят на балет и в кино, потому что они – творческая интеллигенция, а режиссеры и композиторы – на вернисажи и выставки, потому что они тоже творческая интеллигенция. Ну а книги читают и критикуют все! И ни кому ничего не нравится! И все потому что эти творцы всю жизнь признавали и признают только себя. Они физически не способны оценить чужие достижения. Единственное, что тут невозможно, это лицемерие. Тут ведь живут обнаженные души. Они не могут, как бывало, льстить, хвалить тех, кого на самом деле презирают, говорить высокопарные слова о необыкновенных талантах и великом вкладе в искусство других, потому что на самом деле все они так думают только о себе. И они режут правду матку в лицо друг другу, не выбирая выражений. Короче говоря, у меня тут культурная жизнь кипит вовсю!

– Как смола в котле…

– Ну а что ты хотел… Ад есть ад…

Архангел засмеялся, как будто преподнес старому другу неожиданный сюрприз.

– Ну, как тебе мой храм искусств? Песня, да?

– М-да…жестоко…

– Но ведь это все сделал не я! Правда – не я? Они же сами все делают!

– Все-таки для чего ты меня тут водишь?

– Эх, Миша, Миша, – доверительно сказал Денница, – скучно мне тут. Не радует ничто! Противно! Знал бы ты, как я ненавижу ад!

– Так придумай еще что-нибудь. Ты же творец!

– Вот я и придумал. Но для этого мне нужен ты.

– Нет уж, ты сам как-нибудь…

– Да ты не отказывайся сразу-то! Я ж не тороплю. Походи, посмотри, подумай.

– Да все мне уже понятно.

– Было бы все понятно, так не отказывался бы. Тем более что ты уже понял, что про меня все врут. Меня оклеветали от начала до конца и при этом еще называют клеветником и отцом лжи. Ничего себе справедливость, да?

– Ты зря у меня сочувствия ищешь.

– Я не сочувствия ищу, а хотя бы понимания.

– Что я должен понять?

– Что я не такой, каким меня рисуют на ваших иконах.

– Зачем тебе это?

– Чтобы восторжествовала справедливость.

– И что тебе это даст?

– Это не мне. Это всем нужно. Это жизненно необходимо всему человечеству!

– Какому человечеству? Человечество счастливо, что ты здесь, а не там!

– О! Какое заблуждение! Миша, это человечество – тут, а не там. Пойдем, покажу тебе человечество!

При этих словах город искусств исчез, они провалились куда-то вниз и оказались на высокой скале, возвышающейся над необъятным оранжево-черным океаном. Приглядевшись, Беловский увидел, что океан кишит миллиардами и миллиардами шевелящихся существ, напоминающих красных червячков для аквариумных рыбок. Он ужаснулся – это же люди!

– Да, это люди! – подтвердил его догадку сатана. – Вот где человечество! Смотри! Вот где любовь твоего Христа! Вот куда Он засунул свое лучшее творение!

– Разве это не ты их сюда засунул?

– Я? – искренне воскликнул сатана. – При чем тут я? Разве я – Создатель ВСЕГО? А если всего, значит, и ада тоже? Правильно?

Беловский молчал. Думал.

– Отвечай, Михаил! – требовал Люцифер.

– Ты обещал, что я могу не отвечать.

– Мне можешь не отвечать. Ответь хотя бы себе!

В океане периодически происходили всплески, как будто варилась каша в гигантском котле, над которым стоял страшный вой.

– Посмотри, мне уже девать некуда Его человечество! Ад переполнен до краев и скоро выльется наружу, как дерьмо из засоренного унитаза. А они все плодятся и плодятся, исполняют его заповедь – «размножайтесь!» Кретины! Если бы они знали, для чего размножаются! Для чего живут, трудятся, страдают, карабкаются, цепляются за жизнь! И все это только для того, чтобы их потом свалили в эту помойку как тухлую, непроданную кильку с рыбного рынка. Каждый день тысячи и тысячи Его образов и подобий! И это еще не все! Это только небольшая часть человечества. В аду есть много океанов и материков, где бесчисленные твари Божьи коротают вечность в самых невыносимых муках.