Глава 9 Друзья

Не в силах отвести взгляд, охотница, затаив дыхание, наблюдала, как женщина обретала реальные черты. Казалось, но холсту порхала невидимая кисть, наполняя его яркими красками, жизнью и ароматом жасмина: золотистый тюрбан, темные раскосые глаза, смуглая кожа, обнаженные плечи, соскользнувшее шелковое платье… Красавица вернулась домой.

Доун осторожно тронула написанную маслом шею и почувствовала биение пульса, а еще… дрожь — не то смех, не то стон. Она испуганно отдернула руку. Что за чертовщина?

Женщина на картине тоже рассматривала Доун — молчаливо, оценивающе — сквозь полуопущенные ресницы.

На другом конце холла вздохнула, приоткрывшись, дверь в кабинет Голоса. Доун боковым зрением уловила движение — потянул легкий сквозняк — и обернулась, глядя в темную щель, похожую на зрачок чудовища, гипнотизирующего свою жертву.

В комнате зазвенел серебристый смех. Или это игра воображения? Или?… Охотница подняла глаза на картину. Неужели смех шел с холста?

Она провела ладонями по резной раме, сама не зная, что ищет. Встроенные звуковые устройства? Маловероятно. Переливы чужого смеха невыносимо раздражали.

«Доун!» — хихикнул мелодичный женский голос с иностранным акцентом.

Девушка отпрянула от портрета. Оклик прозвучал в ее сознании, впрочем, это не означало, что он не исходил от картины.

«До-о-оун Мэди-и-исон…»

Отбросив мысль об играх разума, она решительно попыталась просунуть пальцы под раму, но безуспешно. Рама пыла закреплена надежно, словно неприступный бастион.

И тогда…

Медленно — а может быть, быстро? — дама на портрете смежила веки, будто погрузившись в сон. У Доун перехватило дыхание.

Чему же она до сих пор удивлялась? Она же знала, что в картинах живут призраки. Кажется, ей об этом говорили, а, может, и сама додумалась. В любом случае, когда видишь все своими глазами, гораздо труднее отрицать существование сверхъестественного. А Доун так не хотелось признавать существование паранормальных сил! Даже после всего, с чем она столкнулась в последнее время.

— Доун, — окликнул низкий, вполне реальный голос.

Она снова посмотрела на приоткрытую дверь. Босс? Голос его казался несколько необычным — наверное, прежде тембр искажали колонки. Только раз Доун довелось услышать его вживую… Впрочем, сейчас он звучал совсем не зловеще.

— Иона? — Имя слетело с языка самым естественным образом, ведь босс… рядом… такой близкий… почти осязаемый…

Дверь со скрипом приоткрылась еще на несколько сантиметров, как бы приглашая войти.

Доун охватило жаркое волнение, тело рефлекторно затрепетало, пульс зачастил. Именно такая разрядка необходима, чтобы прийти в себя!

Стук сердца эхом звенел в ушах, отдавался в животе. Она толкнула дверь. Внутри было прохладно, и стоял слабый, неопределенный запах, который всегда возбуждал ее.

Стало жутко, как во время грозы, когда грохочет гром, а молнии рассекают небосвод огненными зигзагами.

Страх не остановил Доун, ее неудержимо влекло сюда — не в первый, и, пожалуй, не в последний раз.

Она шагнула в сумрак кабинета. На обширном столе в кованом подсвечнике одиноко мерцала свеча. Язычок пламени отражался на блестящей поверхности, там, где шрамом темнела глубокая вмятина, будто след от лезвия топора — напоминание о прошлом Голоса. Он никогда не рассказывал эту историю. И не расскажет.

Огонь свечи подрагивал в такт ударам ее сердца.

— Иона?

Молчание. Она огляделась: безмолвные книги, тяжелые шторы, огромный телевизор — все окутывала дремота.

Вот и портреты остальных женщин.

Доун остановилась перед холстом с тщательно выписанными языками пламени, сморгнула и посмотрела на картину еще раз. На полотне — как и прежде в холле — возник чей-то образ.

На фоне огня красовалась незнакомка: она глядела в сторону, красный плащ скрывал ее фигуру, а длинные растрепанные волосы — лицо. И цвета, и атмосфера картины напоминали портрет над каминной полкой.

Словно зачарованная, Доун медленно приблизилась к полотну.

Комната наполнилась запахом жасмина. Вновь прозвучал низкий, мелодичный смех. Свеча на письменном столе погасла.

Очутившись в кромешной темноте, охотница мгновенно присела: неизвестно, что ее ожидает. Оглушительно хлопнула дверь. Доун побежала на шум — поздно, выход перекрыли.

Что задумал Голос? Решил подчинить ее себе через страх?

— Ш-ш-ш… — прошептал босс откуда-то справа, пока она дергала круглую ручку. — Тише, Доун.

Казалось, он стоял в углу, около книжного шкафа, как будто обретя плоть и кровь.

Однажды Иона уже являлся ей, чтобы заманить в Лос-Анджелес, но Доун оказала ему яростное сопротивление. Потом он утверждал, что не планировал ее обманывать, что все вышло случайно… Так или иначе, его тактика сработала. Конечно, она не представляла, как он выглядит, он не показался ей. Она не видела его отражения в зеркале, хотя прикосновения были весьма реалистичными. Себя видела, а Лимпета — нет. Только чувствовала, как скользят по телу его руки и губы.

Доун застыла на полу, вжавшись в дверь, напряженно ловя шелест шагов Ионы.

Обычно он предпочитал овладевать ею, играя разумом, а не телом. Как же он поступит сегодня?

— Я ждал тебя, — сказал Лимпет. — Так долго…

Без колонок его голос звучал… странно… Не слишком низко и без иностранного акцента… Почему? Неужели так влияла аппаратура? Но она слышала, как он говорит вживую! Она помнила его тембр, произношение, интонации…

— В чем дело? Или ты рассказываешь, или я ухожу.

— Просто верь мне.

Его одежда зашуршала совсем близко.

Доун озарило: неужели Голос осмелел и наконец отбросил маскарад?

Кровь закипела, тело обрело легкость, ум — ясность, дыхание выровнялось.

— Отвернись — прозвучало на расстоянии вытянутой руки.

Опять игры! Их игры…

По коже побежали мурашки, но скорее от необъяснимой тревоги, чем от желания. Впрочем, страх и страсть прочно связаны между собой. Она же это любит! К чему неуместные сомнения? Она же смирилась, что инициатива принадлежит Голосу. Бурный секс всегда приводил Доун в состояние равновесия. Почему бы нет?

Прежде чем она успела вымолвить хоть слово, ее охватил холодный жар, как будто тесное кольцо ледяного пламени. Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

Очередные штучки Голоса?

Почему-то ей стало неприятно и страшно.

Его дыхание почти касалось лица. Внезапно девушка уловила слабый аромат жасмина и все поняла: Иона и пальцем ее не тронул, связал ее кто-то из Друзей.

— Расслабься, — прошептал он. — Я хочу, чтобы ты расслабилась.

«Какая разница! — убеждала она себя. — Все нормально. Тебе же станет лучше, к чему сопротивление?»

Пульс зачастил, по венам разлилось тепло.

Шелковый шарф скользнул по лбу и закрыл ей глаза.

Плотную, мягкую ткань завязали крепким узлом. Шарф сдавил голову, словно тугой стальной обруч. Глухо стучало в висках, тело дрожало, посылая в мозг загадочный сигнал, который Доун не могла расшифровать.

Мир окутала тьма; ритмично пульсировало сердце. Сомнения окончательно исчезли…

Запертая дверь содрогнулась от мощного удара. Потом еще и еще… Кто-то яростно крушил толстое дерево. Внезапный грохот напугал Доун.

Точно из глубокого колодца, до ее ушей долетали тонкие умоляющие голоса, взывавшие: «Калин, Калин, хватит, перестань…»

Неожиданно сзади раздраженно выругался Иона:

— Калин, какого черта! Почему ты не с сестрами?! Уходи!

Доун почувствовала, что свободна, — ледяной огонь разомкнул объятия. Скрипнул замок, дверь с шумом распахнулась. Высокие своды холла огласил дикий визг, а потом чей-то сердитый вопль.

— Убирайтесь! — закричал Лимпет.

Гам и вой пронесся из холла через весь дом и канул в небытие — или где там обитали Друзья.

Что-то было не так… Точнее, все было не так. Следовало бы убраться отсюда прежде, чем…

Она попятилась назад, подальше от Ионы, и потянула повязку, но снять не успела — Голос поймал ее за руку.

Живой, настоящий…

— Нет… — Он резко отпрянул от Доун и упал на пол. Она снова попыталась развязать тугой узел. У нее даже не было времени спросить в очередной раз «что за чертовщина». Сбросив наконец повязку, Доун обвела взглядом комнату, но в темноте ничего не рассмотрела.

Иона хрипел и корчился на полу, а она судорожно шарила по стенке в поисках выключателя.

— Доун, нет! Не надо!

Она поняла, что перед ней Лимпет: властный тон будто вжал ее в стену, и на Доун обрушился приступ желания. Оказалось, что до сих пор она просто предвкушала появление Голоса, ждала того, что должно между ними произойти. Несколько секунд она не могла пошевелиться, утопая в волнах наслаждения.

Послышались шаги — Иона, невидимый в темноте, двинулся по ковру в сторону книжного шкафа. Скрипнула дверца.

«Потайной вход, — догадалась Доун. — Наверное, оттуда Лимпет и попал в кабинет».

Наступила тишина.

Доун тяжело дышала, словно ей не хватало кислорода, и жадно ловила ртом воздух. Острая боль пронзила между ног. Изнемогая от желания, Доун мечтала, чтобы Голос вернулся и закончил начатое.

Что же произошло?

Доун нащупала выключатель, зажгла свет и оглядела комнату. Ничего не понятно. Книжный шкаф приоткрыт, но вряд ли это приглашение.

И тут она почувствовала незримое присутствие, в котором так отчаянно нуждалась.

— Как ты? — мягко спросил он низким голосом с иностранным акцентом. Звук лился не из колонок, но самого Ионы в комнате не было.

Несмотря на его явное беспокойство, она рассвирепела.

— Спасибо, Иона, все прекрасно! С чего вдруг такая забота? Ты не заболел? Мне совершенно не нравится эта игра!

— Прости! Я… Случайно так вышло.

Страсть затихала, пик эмоций пошел на спад. Все еще возбужденная, Доун сползла по стене, пока не уперлась в пол.

— Итак, в чем дело?

— Я утратил контроль над собой.

Загадочное обаяние вновь покорило ее; интонации ласкали, обостряя желание, — и Доун расслабилась. Она провела рукой по шее, по пульсирующей жилке, соблазняя Голоса. Это было нечестно… А что, если повезет выведать побольше информации?

Когда-то между ними уже произошла похожая сексуальная схватка — после того, как Доун узнала, что ее отец просто послужил приманкой. В ярости она металась по всему дому, разыскивая Лимпета. В результате он явился ей, даже сообщил кое-какие сведения, и непостижимым образом она превратилась в его союзницу.

А потом они занялись странным сексом, бурно и жадно, и она впустила его в свое сознание. Хотя Иона и уходил от ответов на ее вопросы, взамен он доставлял ей несказанное наслаждение, против чего Доун нисколько не возражала.

Так все и продолжалось.

— Меня очень долго никто не подпитывал, — сказал он… грустно? Или почудилось? — Наверное, из-за этого я и расслабился.

«Хм, чем же я его подпитываю? — подумала она. — Что ему нужно? Неужели секс?»

Голос замолчал. Доун поняла двусмысленность замечания о подпитке: сейчас ему требовалась…

Она.

Доун затрепетала. Он тоже был ей нужен.

— Чего ты ждешь? Разрешения?

Ответом стало нежное прикосновение к мочке уха. Он искал сережку, символ прежней Доун.

— Почему всегда я? — спросила она. — Почему не Брейзи? Или…

— Ты нужна мне больше всего на свете.

От признания защемило сердце.

Приступ слабости разозлил Доун. Слабость делала ее уязвимой и беззащитной.

— Почему? — спросила она вызывающе.

Голос мягко провел по ее лицу невидимой ладонью. Доун почувствовала себя прекрасной и закрыла глаза, стараясь удержать чудесное ощущение.

— Ты даешь мне силы, — ответил он. — С тобой мне хорошо и спокойно. — Касание скользнуло вниз по ее телу, и поднялось медленным, бесконечно ласковым движением. — Ты мое единственное безопасное пристанище. Впервые за все эти годы.

«Вот как? Я для него символ надежды, — подумала она. — Как Брейзи — для Фрэнка».

— Другими словами, — начала Доун, не желая складывать оружие, — ты меня используешь.

— Не говори так!

— Но ведь я тоже тебя использую.

Вот это как раз правда. Их отношения изменились: мимолетные, почти случайные встречи перешли к новому уровню близости. Они с Голосом стали пугающе близки, хотя до сих пор Доун его не видела. Наверное, она сама так хотела. Ложь в спальне должна быть легкой, невидимой и обольстительной. Он сводил ее с ума, заставлял верить, что она обворожительнее Эвы. У нее была власть над Лимпетом, она сама решала, впускать его или нет.

Он перебирал пряди ее волос — Доун так и не сняла черный парик.

— Ты сейчас похожа на русскую шпионку времен холодной войны. А одежда… — Он потянул длинную блузку. — Блестящая конспирация!

— Ну, до тебя мне далеко!

— Пожалуй. — Показалось, он вздохнул.

Расстегивая кофту, она легла на пол и расставила согнутые ноги так, что подол широкой юбки соскользнул с колен на живот. Иона поглаживал внутреннюю поверхность ее бедер, и она начала себя ласкать, пытаясь удовлетворить голод, вызванный его присутствием.

— Почему же ты остановился? Почему не поднимешь себе настроение? — спросила она с вызовом. — Не понимаю, что с тобой сегодня, но…

— Ты опять? Снова об использовании…

О чем он? С тех пор, как выяснилось, что Доун может ставить от него ментальный барьер, он никогда не пытался проникнуть в ее мысли. Их отношения не переходили грани физического контакта. Ему недостаточно? Что происходит?

Он замолчал, а потом засмеялся:

— Я не ношу на свидания цветы, но надеюсь, могу предложить нечто большее…

Она вспыхнула от злорадного удовольствия.

— Ты имеешь в виду Мэтта? Прости, не знала, что тебя это заденет.

— Не прикидывайся дурочкой. Тебе известно, что Кико и Брейзи его терпеть не могут.

— А ты?

Вместо ответа он обрушил на нее шквал настойчивых движений… Голова пошла кругом и рука Доун задвигалась быстрее в упоительной ласке. Она сделала попытку вырваться, но еще сильнее возбудилась.

Ладно… К черту Мэтта.

Доун расстегнула блузку, открыв майку и бюстгальтер, совсем простенький, атласный, но какое это имело значение. Для Голоса она всегда восхитительная богиня.

Не переставая ее поглаживать, он добрался до живота, кончики пальцев легко пробежали по ребрам. Она напряглась. Касания проникали под кожу, наполняя тело жаркой истомой. Доун так завелась, что закинула ногу на стул и медленно развела колени, изнемогая от наслаждения.

Она была готова. Готова, черт побери!

— У тебя… — дыхание перехватило, — …большой опыт?

— Почему ты спрашиваешь?

— Что, нельзя?

Разговор позволял не терять головы. Трезвость рассудка позволяла Доун относиться к их связи как к чему-то незначительному и обычному, о чем можно забыть, когда она получит желаемое.

— Ты же знаешь, я переспала с кучей мужчин.

— Никогда не говори об этом в подобном тоне! — В голосе зазвенел металл. — Ты для меня нечто особенное.

Она почувствовала свою власть, всей кожей ощутила свое могущество — это было великолепно и ужасно одновременно. Что ж, его приманка сработала. Почему бы и ей не действовать тем же методом?

— Зуб даю… — она сомкнула колени, напоминая ему, кто хозяин положения, — …партнерш у тебя было немного. Но судя по технике, ты, конечно, не девственник.

Невидимая рука сдавила ее горло, крепко, но бережно. Адреналин бил через край. Доун с трудом сглотнула, но не поддалась.

— Множество женщин, — сказал он так глухо, словно звук шел из Преисподней. — У меня было множество женщин. Ты это хотела услышать?

Он слегка сжал ей шею. Доун приподняла бедра, возбужденная опасной ситуацией: если давить на него дальше, то можно потерять все.

А если давить на себя…

— Именно это, Иона. — Она специально назвала его по имени. Имя напоминало о прошлом, о том, что он скрывал от нее. — Но ты не удивил меня. Женщин ты любишь — любой дурак поймет.

Она намекала на коллекцию женских портретов.

Голос усилил хватку. Доун задохнулась и захрипела. Он тут же разомкнул пальцы, будто напуганный тем, о чем она ему напомнила. Словно под гипнозом, Доун продолжала:

— Скажи, Калин — это кто? К кому ты обращался, когда…

— Прекрати…

— У женщин с портретов есть имена? Кто они? Почему…

Воздух взорвался, образуя вокруг и внутри нее вихрь страсти и страха. Почему он так упорно пытался подчинить ее себе? Не оттого ли, что она ему не доверяла? Неужели это оборотная сторона обаяния Лимпета?

Она втянулась в его опасную игру, потому что сама искала опасность. Вся ее жизнь — ярость, смятение, а теперь и ужас.

— Ну же, давай, — нетерпеливо шепнула она, покоряясь разрушительной, непостижимой силе.

Он ринулся в нее с горячим неистовством. Словно сраженные напором страсти, на потолке замигали и погасли лампы, комната погрузилась в кромешную тьму. Доун вскрикнула. Его сущность заполнила каждую клеточку ее тела. Он будто разрывал ее на части, а потом снова собирал воедино. Доун тонула в сумасшедшем водовороте ощущений и уже не знала, кто она и где. Казалось, еще немного-и она умрет от удовольствия.

В экстазе Доун выгнулась и, трепеща от наслаждения, ухватилась за ножку стула, потом вскрикнула и дернулась. От резкого движения стул с грохотом упал на пол.

Тяжело дыша, Доун открыла глаза. Возбуждение медленно спадало, сознание возвращалось. Искры затухающего желания то вспыхивали, то вновь угасали где-то внутри. Она почувствовала, как Голос склонился над ней, по-видимому, до сих пор сердитый.

— Почему с тобой всегда так? — спросил он устало.

Ответом было молчание — она и сама не знала.

Загрузка...