Быть или казаться

Глава 7

Виктория Абилхакимова, врач-интерн 7 курса медицинского университета имени Асфендиярова, Алматы, Республика Казахстан.

— Стоп. Не паникуй.

Сейчас бы, по-хорошему, встать и по спине его отхлопать. Или по плечам.

Не знаю, как в древние времена, но ещё по жизни там заметила: мужики пикируют в панику намного быстрее в средней своей массе, чем бабы. Чем объяснить?

Самый простой способ вытащить пацана из хаоса избыточной тревожности — это старый и добрый тактильный контакт. Но не с эротическим подтекстом, а желательно на грани болевых ощущений. Мой собственный опыт, в том числе по сборной.

С другой стороны, похлопывания в моей бывшей женской ипостаси абсолютно все сто процентов парней воспринимали нормально, хе-х, и в разум из своего эпизодического психа возвращались. Как правило. Вообще без негатива.

А вот если я сейчас в теле мужика начну охаживать пацана, да в тактильный контакт… бл#.

Хорошо, что успела подумать и остановиться. Ну и вставать, слава богу, отсюда не быстро.

— Не паникуй! — повторяю ему последние слова уже громче, начиная всё же подниматься со своего места.

Поскольку на лице нового знакомого явственно расцветает истерика:

— Да ты…! Ты не понимаешь, что из тебя всё равно всё вытрясут? И обо мне! И о роботе! Ты…! Как ты мог…?!

— Тебе знаком русский эпос? — чем тише и спокойнее я сейчас буду говорить, тем быстрее он маятником должен вернуться в исходное состояние.

Только уверенность в такой момент надо транслировать непоколебимую. Знаю ещё по ковиднику: потенциально-то ресурсы психики у мужиков ого-го, буквально с того света выздоравливают, даром что паникеры.

Но заставить гигантский потенциал их психики работать конструктивно (а не на самоуничтожение) — это уже от вектора, не от модуля зависит.

Надо только правильно сказать ему "снаружи", что он справится. Обычно этого хватает.

— Нет. — Кореец, слава богу, всё же выныривает из своего пике с выражением озадаченности на лице. — А что?

Фуф. Критичность и самокритичность у него в порядке.

— В наших народных сказках есть персонаж: Иван-дурак. Пересказывать долго, но скажи мне ты: ваш Хван — это тоже тот, кто львиной доли успеха добивается не благодаря…, м-м-м, вернее, достигает всего вопреки логике своих действий?

— А это здесь при чем? — сейчас его взгляд несёт легкие оттенки обиды.

Значит, я попала примерно туда, куда надо, ла-ла-ла. Как всегда в таких случаях, настроение поднимается: приятно видеть, что учишься и тренируешься не зря.

Опять же, всё для блага пациентов.

— Я очень плохо представляю себе традиционную корейскую культуру, — сообщаю, кряхтя, затем осторожно опускаю ноги на пол. — Но там, откуда я, корейская диаспора была очень значительной. Кое-какие обрывки культуры доносились по городу чуть-чуть даже за ее пределы. Хотя и преимущественно в виде национальный кухни, — прислушиваюсь к внутренним ощущениям. — Слушай, а ведь у нас даже театр корейский был в центре! — с неподдельным удивлением действительно вспоминаю небольшое здание в старой части города. — Так вот. Мне говорили, что имя Хван — это синоним и русского имени Иван, и традиционного для корейцев "вежливого" обозначения условного дурака. Того, кто очень здорово отличается. Так?

— Не в курсе подробно, я уже из эмигрантов, — недовольно ворчит он, тем не менее выдавая себя мимикой. — Какое это имеет отношение к нашей проблеме?

— Короче, наш русский Иван-Дурак — наиболее близкий образ. А ты знаешь его основное архетипичное качество?

— Нет, — вежливо поджимает губы ДжоЧже.

Любопытство только что забило в нём избыточную тревожность.

Слава Аллаху. Я уже думала, сейчас пацана парализует собственными эмоциями. В смысле, паника остановит его мыслительные процессы.

Кстати, из того, что известно мне, в среде корейцев это имя широко не распространено именно по этой причине. Никому не хочется, чтобы его любимого сына окружающие заранее считали дураком (идиотом, аутистом, психопатом…).

С другой стороны, Серёга Хван — вполне живой и нормальный пример успешной личности оттуда. Во всяком случае, учится он отлично. На интернатуру и ординатуру у родственников в республиканском исследовательском институте договорился заранее. Быть Серёге великим отоларингологом, наверняка успешным материально.

У нас даже поговорка есть в городе: бедных корейцев не бывает.

— При чем тут корейская культура — и наши неизбежные неприятности с законом? — владелец такого очаровательного хирургического робота сверлит меня подозрительным взглядом. — Из-за нашего изначального взаимного с тобой недопонимания?

— Хорошо, что у тебя локус контроля не внешний, а внутренний, — выдыхаю, продолжая прислушиваться к себе. — Легче выкрутимся. Хотя пока и не знаю, как, если в подробностях… Суть ответа на твой вопрос проста: Иван-дурак — это единственный известный мне персонаж, у которого все сто процентов побед добыты авантюрным путём.

— Что ты вкладываешь в слово авантюра? — Хван уже вполне адекватен, хотя ещё и злится по инерции. — Тут масса вариантов.

— Авантюра. Это расчёт на удачное стечение обстоятельств либо на ошибку противника, — цитирую одного из преподавателей военной кафедры, стоявшей отдельным блоком от всего института.

— Если бы ты не сделал себе операцию сам, ты бы сейчас очень пожалел о такой подставе, — хмурится мой новый знакомый. — Веришь? Мне кажется, на авантюре план строить нельзя. Особенно с человеком, который в новом социуме едва ориентируется.

— Давай тогда обсудим порядочный вариант сначала. Если ты сейчас спрыгнешь с темы, как тебе это поможет?

— В смысле?

— Ты линяешь, а я беру всю вину на себя. Кстати, и ты мне сейчас подробно расскажешь все детали того ужаса, который заставляет тебя трепетать, как лист, перед лицом закона.

— Ответ, поможет ли мне твоё признание: нет. Из тебя так и так вытрясут подробности, а выйти на меня — дело техники. Потому что…

Ещё через минуту я узнаю, что это общество, кроме прочего, пронизано тотальным контролем.

В норме, никто в глубину не роет, но большая часть города оборудована очень неплохими камерами. Отмотать путь корейца ко мне — вопрос даже не добросовестности, а банального желания. Того, кто будет разбираться. Если сочтет повод серьёзным.

А они скорее всего сочтут.

—… есть табу. Да, для нас с тобой — несправедливые, но хэзэ, как их оспорить на уровне гражданского общества, — увлекшись рассказом, он забывает, что совсем недавно хотел бросаться на меня с кулаками. — Никаких врачей в этом пространстве — раз. Исключительно аппаратная медицина, вернее, программно-аппаратная, — он похлопывает лежащего на столе хирургического робота. — Никаких детей либо иного размножения, два. Либо — плати. Ты что, вообще не читал памятку?

— Да откуда я помню, что мне там давали читать?! — огрызаюсь искренне. — Я тут не помня себя очутился! В стрессе до сих пор, — что есть святая и чистая правда. — Ещё что?

— И гипер отсюда — только на коммерческой основе, это три. Либо по государственной программе, что лично ты заранее можешь считать невозможным.

— А это ещё почему?

— Только две социальные категории. Государственные служащие, типа полиции, которые выслужили ротацию по сроку.

— А из нас, из переселенцев? — не буду пока говорить, что в любой зарегулированной системе наверняка есть целые системы дырок.

Чем технологичнее общество, тем ниже, по мне, запас спонтанности отдельной личности.

— Как правило, это ждущие ребенка женщины. Которые по социальной седьмой поправке выбрали другой мир, и теперь туда направляются рожать. — Он опять странно таращится на меня.

— Ты только не нервничай, — в последний момент удерживаюсь, чтобы не накрыть его предплечье своей ладонью. Бл*, я ж мужик сейчас. — А зачем беременным валить отсюда через гипер?

— Ты дурак? Какая мать захочет рожать здесь? Чтобы в графе гражданства ребёнка стоял мир третьей категории?! Со всеми вытекающими поражениями в правах, если есть альтернатива.

— Эээ, ну да, ну да, — тороплюсь согласиться. Затем бросаю наугад. — А как же любовь? Искренние чувства?

Он тяжело вздыхает:

— Забудь. По крайней мере, здесь. Знаешь, сколько лично я видел наивных наивных дураков, которые добровольно нагребли на себя пятисотку? Ради любви и чувств, как ты говоришь. При том, что бабы их банально использовали?

— Не знаю. И кстати, что такое пятисотка?

Через пару минут конфигурация местного общества проясняется ещё больше.

Поскольку жители здесь — малоперспективный и откровенно криминальный элемент, институт брака запрещён законодательно. На всём астероиде, он же — небольшая планета. Такая вот несправедливость.

Разумеется, естественных физиологических процессов тоже никто не отменял, в том числе связанных с инстинктом размножения.

Если наступает беременность, отец будущего ребёнка по умолчанию становится должным в государственную казну пятьсот тысяч монет — это законодательная норма.

Мать же (тоже будущая) получает право на один бесплатный гипер в мир более высокой категории. Как она устроится там — её проблемы. Но социальная защищенность в других местах не в пример выше, загнуться от голода в любом случае не дадут.

Обобщаю для себя: здешние политические и властные институты весьма успешно перекладывают всю ответственность на плечи отцов, через материальный рычаг. Вау.

Повеселиться на тему недотёп-мужиков вслух, однако, не получается — слишком серьёзный разговор.

По словам корейца, ещё ни одна известная ему беременность не закончилась воссоединением "семьи" когда-нибудь потом.

Говоря иначе, ни одна местная мадам, оказавшись в мире второй или первой категории, бывшего партнёра к себе вытаскивать не стала. Хотя наверняка и смогла бы, на каком-либо этапе.

Более того: для женщин это вообще своего рода потенциальный чит, возможность быстро и бесплатно вернуть себе рейтинг социальной значимости через рождение ребёнка.

—… в итоге, за всё удовольствие авансом платит отец. По факту, пожалуй что, пожизненно оставаясь здесь, — завершает он пояснения.

— Почему пожизненно?

— Не знаю такого, чтобы заделавший приплод и влетевший на полмиллиона хоть когда потом раскидался с долгами, плюс накопил ещё три сотни штук, чтоб выбраться отсюда. Так что лучше выброси эту свою идиотскую любовь из головы! Целее будешь. Потому что вставишь один раз свой хобот не туда — и привет, долг на пять сотен тысяч! А какая-нибудь кобыла на твоём горбу в рай въедет, — Хван тяжело вздыхает. — Тебя, что характерно, в том раю никогда не будет.

— Слушай, а ведь женщиной, получается, иногда быть очень хорошо! — я таки не удерживаюсь от неуместных сейчас эмоций. — Во всяком случае, перспективнее, чем мужиком, нет?

— Что тебя так радует? — не первый раз подозрительно щурится Хван.

— Это от нервов, не обращай внимания. Блин, ну девкам и свезло!

— Ну. Только тебе-то с того что за радость? Забудь, сказал уже.

— Интересно, а если кто-то разным дамам последовательно двоих детей заделал? Это он что, уже на миллион прилип? — произвожу про себя нехитрые вычисления. — Ну может же быть какой-то мачо, успешно замутивший с двумя тёлками?

— Угу, прилипнет на миллион. Так какой твой план? Аванюрный? — ДжоЧже и не думает расслабляться либо веселиться. — Как будешь с полицией решать?

— Вначале ответь на вопросы.

Поскольку медицина здесь запрещена (и рождаемость деклассированного элемента, как и обратная миграция, регулируются почти непробиваемыми финансовыми фильтрами), власти за оборотом запрещённых услуг предсказуемо наблюдают. Со всей мощью технологической эры.

Малый хирургический робот, который только что спас мне жизнь, вообще был Хваном скрупулёзно и аккуратно собран из брошенных запчастей, которые он дотошно собирал больше года. Расходуя на них почти всё, что зарабатывал.

Я пока не выяснила, где он тарился запчастями, но обязательно выясню это потом. Вероятно, в каком-то виде медицина всё же существует — хотя бы и для тех же полицейских, пострадавших при исполнении.

Иначе, на ротацию сюда никто б просто не ехал, вплоть до увольнения; да и сам ДжоЧже — где бы он брал запчасти от робота? Не будь тут легального рынка услуг и оборудования (пусть и нераспиаренного).

Другое дело что госпиталь полиции — далеко не самое известное место даже там. А уж поликлиника КНБ, например, вообще маркировки снаружи не имеет: стоит себе в центре города двухэтажное здание без вывески. На входе — косящий под штатского прапор в гражданке. Он же фильтрует тех, кто забредает по ошибке…

Если бы здесь для служивых не было медицины, как утверждает мой новый товарищ, то и самих служивых тут не было бы.

Они увольнялись бы, калечились бы по основному месту службы (в доступности этой самой медицины) — что угодно творили бы с собой ещё на этапе отправки, но сюда бы точно не ехали.

Просто населению подробности снабжения и обеспечения элиты в полном объёме наверняка не докладывают. Как и в предыдущей жизни у нас, чё.

Там же, через некоторое время.

—…надо заявить самим. Исходя из того, что я сейчас слышу от тебя, при нормальном разбирательстве вполне можно рассчитывать, что организатор поглотит ответственность исполнителя.

— Конфискация, — он с тоской смотрит на робота. — Жалко.

— А до знакомства со мной он у тебя сильно работал? Или — ты с ручным управлением без меня справишься?

— Не-а, — взгляд Хвана ещё больше наливается тоской.

— Или у тебя за полтора года было много кандидатов в напарники, кроме меня? — продолжаю давить логикой.

Господи, как же хорошо, что кореец — мужик, а не тётка.

У любой женщины эмоции легко взяли бы верх над разумом, несмотря на изначальное отсутствие паники. В такой ситуации — запросто, это я даже по себе сужу.

— Чтоб инцидент тебя не парил, давай напишу финансовое обязательство? — выдаю последний аргумент. — Аккурат на случай конфискации твоего робота? Моя хата всяко больше стоит.

За кадром оставляю тот момент, что у меня её и так хотят отобрать. Судя по обрывкам памяти реципиента.

— Правда? — удивляется он, заодно воспрянув духом.

— Не на всю стоимость, — уточняю. — Давай обсудим, на какую часть. Правда.

Вин, внезапно оказавшись в бригаде на первых ролях, неожиданно для самого себя захотел новой должности соответствовать.

Не в последнюю очередь надеясь остаться бригадиром и потом, он сразу по возвращении от Уркидеса развил бурную деятельность:

— Что нам было известно про русского раньше? Давайте поймём, что пошло не так?

Примерно через десять минут мозгового штурма со своими, новоиспечённый босс на доске для совещаний подвёл итог:

— Хата куплена на бабки снаружи, видимо, родительские. По прибытии. Стоимость покупки неизвестна, но наверняка в районе тридцатки тысяч. Меньше оно не стоит, а больше он не получил бы из-за лимита при переселении. Так?

— Если только сам не накружил здесь, в первую неделю, — заметил брат.

— Он? Сам? — скептически фыркнул новый бригадир. — Это он сегодня нас удивил. А раньше за ним подобного не водилось.

Присутствующие деликатно изображали массовку, но в дискуссию двух братьев не влезали.

— Еще он по-ангийски заговорил чище, ты заметил? — продолжал суммировать наблюдения Чак.

— Кстати, да!..

На каком-то этапе и остальные присутствующие раскрепостились. Настолько, что родившийся общими усилиями план показался прикольным всем без исключения.

Вин, если честно, поначалу переживал, что ему не хватит авторитета. Однако такой вот импровизированный мозговой штурм неожиданно дал лучший результат, чем он сам изначально рассчитывал.

— Что хотели? — Дежурный за столом с высоким бортом на входе в полицейский участок даже не попытался изобразить любезность.

— Нам бы кого-либо из отдела контрафакта, — Щукин, кажется, не комплексовал вообще ни грамма.

Вот тормоз. Или наоборот?

Хван про себя подумал: невежество очень часто рождает решительность и смелость там, где от них вреда в потенцале больше.

Он уже местами жалел, что позволил русскому уговорить себя на эту авантюру. Последний, видимо, по голове получил гораздо сильнее, чем признавал вслух: слишком уж оторвался от реальности и вообще мало в чём ориентировался.

Кореец одернул себя: а с другой стороны, операцию на собственном брюхе новый знакомый сделал весьма убедительно. С человеком, способным на такое, был смысл рискнуть совместно.

Не в последнюю очередь, окончательное решение Хвана подкреплялось и кое-чем материальным: финансовые обязательства странного выпускника какой-то медицинской академии метрополии вытекали не только из его слов, но и из оформленного нотариально договора.

Если конкретное оборудование будет конфисковано полицией, Щукин автоматически становится должен ему определённую сумму. Обеспечением по договору является жилблок русского (стоимости хватало с многократным запасом).

— Контрафакт — софт? — коп оказался неожиданно проницательным.

— Да, — русский так и лучился неуместным энтузиазмом.

— Это не у нас. Это отдел, в департаменте по сектору.

— Ух ты, — Щукин озадаченно почесал затылок. — А сама функция у вас что, никак не реализована? Допустим, вам у нас нужно по профилю заявление принять и тут же отработать? Ну мало ли, что-то срочное.

— Оборудование, софт и лицензируемые виды деятельности в одном флаконе, — небрежно уронил дежурный. — Пятый этаж. Дверь пять четыре один.

— Спасибо!

— Ты как на собственную свадьбу несёшься, так радуешься, — недовольно проворчал Хван, болтаясь в кильватере русского на лестнице через четверть минуты.

— Интересно же! — ковыляя и хромая на обе ноги, новый знакомый был полон оптимизма.

А вот когда кореец увидел, с кем придётся иметь дело на пятом этаже, он резко погрустнел.

У Щукина, в принципе, была неплохая идея. Она сводилась всё к тому же варианту развести вопрос лично, только явиться при этом к копам первым. Не дожидаться тех.

Это, кстати, инженеру ни под каким соусом даже в голову не приходило.

Но слухи в профессиональной среде — вещь полезная. Как назло, в кабинете они напоролись на бабу.

Оторванный от реальности Щукин, похоже, не понимал: именно с женщиной их шансы нормально договориться резко уменьшились раз в десять.

К сожалению, переиграть и выйти уже тоже было нельзя — русский добросовестно заполнил внизу общую суть вопроса на стандартном планшете.

Бл***.

— Говорите. — Бабища оторвалась от рабочего экрана и подняла на них глаза, не предвещавшие ничего хорошего.