Бяк-бяк-бяк-бяк

Глава 24

— Специалисты ЦИАМ считают, что при производстве пяти тысяч двигателей стоимость одного все же удастся сократить до двадцати двух тысяч рублей, — сообщил на заседании Комиссии ВПК товарищ Шахурин. — Кроме того, в ВИАМе уже закончены предварительные проработки сварочного автомата для установки разделительной мембраны в бак, и по их расчетам кроме сокращения выхода некондиционных баков втрое…

— А сколько сейчас баков идет в брак? — поинтересовался товарищ Ватутин. Его — как министра обороны — вопросы затрат на новые виды вооружений волновали очень сильно.

— Сейчас… на заводе в Реутово работают очень опытные специалисты, и у них в брак отправляется каждый третий бак. Но товарищ Челомей особо подчеркивает, что таких сварщиков у него всего двое, а сколько таких можно найти во всем Союзе… есть подозрения, что ни одного. Просто потому, что подобных изделий вообще нигде никто не производит. Поэтому он считает, и я его полностью поддерживаю в этом, что передавать ракету на новые серийные заводы до тех пор, покаВИАМ не отработает сварочный автомат, смысла не имеет. Просто потому, что в брак пойдет каждый первый бак.

— То есть вы считаете, что ракету приняли на вооружение напрасно? — Ватутин явно разозлился. — И зачем тогда вы вообще эту ракету на испытания ваыставляли?

— Нет, я так не считаю. Во-первых, потому что мы почти на сто процентов убеждены, что ВИАМ автомат — по крайней мере один — до завершения строительства заводов изготовить все же успеет. А во-вторых, насколько мне известно, строительство пусковых позиций еще не начато, и даже места для такого строительства не определены. Но если вернуться в изначальному вопросу, то по расчетам экономистов МАП стоимость ракеты можно будет где-то через год снизить до одного миллиона.

— Это без учета стартовой позиции и боеголовки, так?

— Именно так. Поэтому мы должны будем товарищу Челомею сказать особое спасибо за то, что открытый старт можно выстроить менее чем за сто тысяч.

— А если колодец облицовывать не бетоном, а осиновым срубом… ладно, с ценой примерно разобрались. Теперь к следующему вопросу: самолет-снаряд Икс-18 совсем немного не влезает в бомбоотсек последней машины товарища Петлякова…

— Ха-восемнадцать, — встрепенулся товарищ Патоличев, о котором министр обороны думал, что тот вообще уснул. — Мы же русский язык используем, и буквы по-русски называть надо. Тем более что «икс» — не очень понятно что означает, а вот с «ха» как раз наоборот, каждому советскому человеку ее значение очевидно. Да и самолет этот уже товарища Маркова, он теперь генеральный конструктор после ухода Владимира Михайловича на заслуженную пенсию.

— Но КБ-то теперь имени Петлякова! Однако я отвлекся. Ну так вот, — улыбнулся Ватутин, — этот самый «ха» оказался немного великоват, поэтому мы считаем, что товарищу Челомею нужно поручить провести определенные доработки для того чтобы этот «ха» в предназначенное место влезал без проблем.

Заседание длилось уже больше двух часов, но к основному вопросу собравшиеся так и не добрались. Поэтому все же очень внимательно следивший за выступлениями Николай Семенович предложил сделать перерыв и продолжить «после обеда». А когда большинство собравшихся покинули зал заседаний, он подошел к товарищу Мясищеву:

— Владимир Михайлович, сегодня в повестке обсуждение вашей новой машины не значится, но мне все же интересно: как у вас с ней дела продвигаются?

— Хвалиться пока нечем, да и вообще…

— Что именно «вообще»?

— КБ Микулина обещанный двигатель похоже так и не предоставит, а испытания, которые мы провели с двигателем Добрынина… с ними самолет даже до скорости звука не дотягивает. Да и по дальности… три тысячи километров — это ну никак не двенадцать. Я не хочу сказать, что у Добрынина двигатель плох, наоборот — с ним М-4 теперь летит почти на двенадцать тысяч с пятью тоннами, а поднять может уже восемнадцать — и с такой нагрузкой без дозаправки на шесть тысяч лететь может. Сейчас почти все старые машины отправляются на ремоторизацию… но вот для М-50 двигатель просто слабоват, ее все же проектировали под почти вдвое большую тягу. Так что… дума. Что просто время для такой машины еще не пришло: у двигателистов пока двигатели с тягой больше одиннадцати тонн не получаются.

— Но ведь можно и подождать?

— Можно. Но, мне кажется, не нужно. Когда нужные двигатели появятся, уже и самолеты другие нужны будут. Сейчас мы просто слишком поспешили и построили самолет все же под сегодняшние требования, а вот какие будут требования у ВВС через несколько лет, никто и представить не может. По крайней мере я точно не могу. Разве что…

— Что?

— Владимир Николаевич предлагает все же провести скоростные испытания машины. Испытания планера: пока в мире ни у кого нет реального опыта создания таких больших самолетов, летающих вдвое быстрее звука, и получить такой опыт было бы делом совершенно бесценным.

— Но вы же говорите, что двигателей нет и не предвидится?

— А он предлагает для таких испытаний поставить на самолет двигатели от УР-100. У них тяга с запасом, а то, что топлива хватит на полчаса полета… для этих испытаний времени будет достаточно.

— И за чем дело встало?

— По предварительным оценкам доработка самолета для таких испытаний обойдется в сумму не менее двух миллионов, даже если не считать стоимость ракетных двигателей. Товарищ Шахурин поэтому против этой работы.

— А вы как считаете, эти расходы окупятся? С точки зрения обретения новых знаний и приобретения опыта?

— Сейчас товарищ Марков приступил к разработке новой машины, сверхзвуковой. Но у него уже возникло множество вопросов, ответа на которые ЦАГИ дать не может. И никто их дать не может, но на некоторые, причем с моей точки зрения самые важные, такие испытания ответ дадут. Сразу скажу: Дмитрий Сергеевич и сам ответы найдет, но все же я думаю, что испытания ему помогут получить ответы года на два быстрее. Минимум на два года. Еще раз: это мое личное мнение, но все же обещать, что Марков сконструирует свою машину быстрее, я бы не стал. Не потому, что он плох, а потому, что не на все вопросы испытания помогут дать исчерпывающие ответы…

Два новых завода для производства ракет Челомея строились в небольших городах, причем «вдали от больших дорог: один в Муромцево на севере Омской области, другой — в специально выстроенном новом городе на середе области уже Вологодской. Причем в относительной близости от этих заводов начали строиться уже заводы по производству ракетных двигателей, а столь 'странная география» получилась из-за решения «по защите особо важных производств от ядерного нападения». То есть все такие производства по возможности рассредоточивались таким образом, что «одной бомбой два завода не накрыть». Ну а то, что пришлось одних железных дорог для такого рассредоточения проложить больше тысячи километров, никто «излишними затратами» не посчитал, ведь кроме самих заводов дороги целые регионы обеспечивали удобным транспортом.

Грузовым в основном транспортом, поскольку пассажирские перевозки, в особенности «в отдаленных районах», переходили на воздушный транспорт. В то же Муромцево из Омска теперь выполнялось ежедневно по три рейса (а по субботам четыре и пять по воскресеньям), а всего из аэропорта «Омск-областной» ежедневно выполнялось больше сотни вылетов. Ну и прилетов, конечно, и основной машиной «второго омского авиаотряда» стал «МАИ-2Т», который производился тут же, в Омске, силами рабочих «Второго омского авиазавода». Просто когда расширялся «первый», часть вспомогательных цехов построили на другом берегу Иртыша, затем туда переведи производство «студентов», а когда окончательно стало понятно, что эти два производства почти никак не связаны друг с другом ни по комплектации, ни по техпроцессам, то в министерстве их было решено разделить на два «независимых» предприятия. То есть «почти независимых»: отдел капстроительства остался общий, ставшие уже практически «обязательными» подсобные сельские хозяйства тоже. Общими остались партийная и профсоюзная организации, но они даже формально не были частью именно заводов.

Однако Омский авиазавод стал очень редким исключением, все же в рамках «противоатомной защиты» строительство различных вспомогательных производств на расширяемых (постоянно расширяемых) заводах велось в некотором отдалении от основных цехов, часто буквально в небольших селах. Что вызывало весьма сильное недовольство со стороны руководителей заводов ВПК:

— Алексей Иванович, — жаловался министру Слава Вишняков, — но вы-то можете закрыть глаза на то, что мы не будем этот указ выполнять? Ладно, расходы на перевозку сырья и продукции на двадцать километров невелики, хотя и их не учитывать нельзя. Но как мне этих колхозников заставить… нет, хотя бы заинтересовать, чтобы они продукцию качественно и в срок делали? Жилье ему пообещать — так у него свой дом имеется, премию — а он больше с приусадебного участка денег выручить может. А вот как раз заставить — нет у меня таких полномочий!

— Усилить работу с кадрами… — неуверенно ответил Шахурин.

— Ну да, усилишь тут. В деревне-то все друг другу родственники, друзья и знакомые, в ОТК на приемке сидит такая баба Глаша, и на брак, который ее племянник делает, штамп свой ставит: ну как родню-то без премии оставить! А нам приходится всю эту продукцию повторно проверять, и до трети ведь отбраковывать приходится! А ведь это не только перевод деталей, нам езе и людей для повторной отбраковки нанимать приходится!

Сидящий на этом совещании Пантелеймон Кондратьевич до этого момента только слушал претензии уже довольно многочисленных директоров и главных инженеров радиозаводов, но тут решил и свое слово в «дискуссию» вставить:

— Вы, Вячеслав Николаевич, очень уж городской человек, и, гляжу, не понимаете деревенских. А там иные методы использовать надо. Вот, к примеру, чего в деревне не хватает? Я всю деревню ввиду имею. Например, газа в домах не хватает. Пусть МАП пообещает в таких селах газовые станции поставить и по домам газ провести — но только если заводик сельский за год брака больше, скажем, полупроцента не даст и планы полностью выполнит. Полпроцента всяко придется заложить, ведь что-то по дороге сломаться может, потому как те же лампы немного некондиционные попадутся. Я к чему: если эта баба Глаша будет точно знать, что если она брак пропустит, то у нее в доме газа не будет, то она лично с племянника своего шкуру спустит за плохую работу.

— А откуда я газовую…

— А вот об этом пусть товарищ Шахурин подумает. Газоочистные агрегаты ваше же министерство выпускает?

— Ну да, и планы по этой позиции министерства выполняет. С трудом…

— Посмотрите, что вы еще сможете по этой части сделать. А я, со своей стороны, попрошу товарища Патоличева вам оказать максимальную помощь…

Дальше обсуждать этот вопрос ни у кого желания не возникло: все прекрасно знали, как может помочь, причем практически в любом деле, товарищ Патоличев. Если решение какой-то производственной задачи решало какую-то проблему, то откуда-то сразу появлялись и люди, и сырье, и — если возникала необходимость — иностранные деньки, на которые покупалось даже то, что в СССР в принципе продаваться не должно было. А если проблема не решалась…

Ходили слухи, что у Николая Семеновича была своя секретная «служба исполнения наказаний». Настолько секретная, что никто вообще не знал о том, чем она занимается. А о том, что кого-то «наказали», народу тоже, естественно не сообщалось, но о таком «наказанном» как-то особо незаметно пропадали любые упоминания и в партийных или правительственных документах, и в прессе. Новая информация, а на старую просто переставали обращать внимание. То есть никто старее газеты из библиотек не изымал, энциклопедии не переписывал — но человек все равно «исчезал» из информационного пространства. И, как подозревали многие достаточно высокопоставленные товарищи, исчезал «вообще». Например, о том, куда пропал товарищ Куусинен, даже спрашивать ни у кого желания не возникало…

С другой стороны, почти такая же тайная «служба исполнения поощрений» хотя деятельность свою и не афишировала, но результаты ее работы видели очень многие. У инженеров появлялись большие благоустроенные квартиры в новеньких домах, личные автомобили (в зависимости от заслуг от «Волги» до «Мерседеса» в представительской версии), комфортабельные дачи… И не только у инженеров, многие рабочие (правда с разрядом не ниже шестого) тоже внезапно обретали удивительные блага — и о том, что кому-то все эти блага предстояло обрести, не знали ни на самих заводах и в институтах, но даже в министерствах: кому что дать решали как раз «секретные поощрители». А кто именно работал «поощрителем» и что служило причиной решения о поощрении, как раз и было тайной.

Не для всех, конечно. Точнее, некоторые товарищи были в курсе, кто этим занимается в их «угодьях». Алексей Иванович был в курсе, что в МАП — но лишь по части работы конструкторских бюро и основных заводов — «контролером» является начальник службы военной приемки полковник Баранов. Инженер-полковник Баранов, человек весьма образованный (за плечами у него был мехмат МГУ) и исключительно требовательный. ПО должности он занимался именно «военной приемкой» летающей техники, выпускаемой по заказам армии и флота, но «пряники» от него получали больше «инициативники», причем не менее половины таких «поощренных» трудились как раз на вспомогательных (или «непрофильных») производствах. Так, например, в Уфе таким образом «поощрили» многих инженеров и рабочих новенького автозавода, но в том городе явно не один Баранов работал: примерно половину квартир в двух «домах повышенной комфортности» получили городские врачи и учителя. Впрочем, на проложенной улице, на которой эти два дома были выстроены, место оставалось еще для десятка таких же — что очень стимулировало у уфимцев повышенный трудовой энтузиазм. Да и не только у уфимцев: подобное по всей стране творилось…

В подмосковном Калининграде тоже появилась своя «улица повышенной комфортности», сразу после того, как осенью пятьдесят восьмого две ракеты отправили космические аппараты в сторону Луны. То есть отправляли-то три, но первый снова улетел всего на пару километров от старта, зато второй попал точно в вечный спутник нашей планеты. С третьим все получилось «странно»: он, как и намечалось, пролетел неподалеку от Луны, но вместо того, чтобы притормозить, Луну облететь и сфотографировать ее со всех сторон, тихо полетел дальше. ПО этому поводу в Общемаше снова начались мелкие склоки с переваливанием ответственности за провал миссии друг на друга, однако Михаил Васильевич щедро роздал пинки и пряники — и свара мгновенно утихла. То есть внутри министерства утихла, а, скажем, товарищу Берии пришла жалоба «на низкое качество радиокомплектующих, поставляемых предприятиями МАП». Сам Хруничев об этой жалобе узнал лишь на собранном по этому поводу (и не только по этому, конечно) совещании, и среагировал весьма нервно:

— Лаврентий Павлович, а кто именно вам эту… писульку прислал? Я разберусь…

— Если разбирательство потребуется, то мы вас об этом известим. А сто нам скажет Алексей Иванович?

— Алексей Иванович промолчит, — недовольно ответил Шахурин, — потому что Алексей Иванович матом на совещаниях не разговаривает. МАП производит отдельные радиодетали исключительно для внутреннего употребления и в очень ограниченных количествах. Но, если смежники очень просят, оказывает им — иногда — материальную помощь. От себя, между прочим, отрывая… а раз на нас за это еще и жалуются, то зачем нам самих себя-то обделять?

— Товарищам помогать все равно надо, ведь одно дело делаем. А с нетоварищами мы специально побеседуем на тему дружбы и взаимовыручки… но я вас не для того пригласил. Мы очень внимательно просмотрели отчет о причинах невыполнения программы, и я обратил внимание на то, что причина эта — я про конкретный пуск говорю — находится ровно между носителем и исследовательским аппаратом. Точнее, где-то в соединениях одного с другим, и у меня возникло в связи с этим два вопроса. Первый: можно ли четко провести границу ответственности между разными предприятиями еще в процессе разработки подобных изделий. И второй: а не имеет ли смысла создание межотраслевого, по примеру ВИАМ, института, занимающегося только созданием подобных электронных систем управления для любых летающих изделий?

— Вот второй вопрос я не понял, — решил уточнить Хруничев, — у нас же всю эту управляющую аппаратуру как раз сторонник предприятия и делают. И сторонние институты разрабатывают. Нам-то что создавать предлагается?

— Отдельный институт, который формулирует все требования у радиоприборам, сам договаривается со сторонними организациями, сам приемку проводит и сам за результат отвечает. А то с лунной станцией что произошло: управляющий прибор разработали в Харькове, изготовили в Подлипках, а в результате непонятно, кто конкретно напортачил.

— А этот прибор не в понедельник у Королева сделали?

— Не знаю. А какая разница?

— Я слышал, не лично, мне просто разговор передали, что по понедельникам в ЦНИИМаше на радиопроизводстве половина изделий в брак идет.

— Глупости, при чем тут понедельник?

— Я вот тоже поначалу не понял, но мне Слава Вишняков объяснил. Там же девчонки молодые паяют крошечные схемы на базе бескорпусных транзисторов, а эти транзисторы… в общем, девки по воскресеньям в баню ходят, волосы чисто моют, белье чистое одевают, а исподнее-то сейчас у баб в моде вискозное. И эти девки, все из себя чистые, накапливают на себе статическое электричество. А этим электричеством транзисторы-то и пробиваются, там же тысячи вольт набраться могут! А нас товарищ Вишняков запрет ввел на авиазаводах самостоятельно электронные схемы собирать: все на его заводы передаются…

— А у него девки грязные ходят? — усмехнулся Берия.

— У него работницы на работе носят специальную одежду антистатическую, и вдобавок из там к столам специальными наручниками приковывают.

— Это как «наручниками»?

— Буквально: каждая работница, подходя к рабочему столу, надевает металлический наручник, который металлическим же тросиком цепляется к заземлению. Я не знаю, как на других заводах, а в Химках, чтобы заземление было качественным, целый танк в землю закопали и его постоянно поливают. То есть поливают как бы клумбу, поверх танка разбитую, но дело все же именно в закопанном железе.

— А с заказами МОМ ваш Вишняков справится?

— Сейчас — точно нет. Вишняков под наши потребности заводы ставил, не более: это же довольно дорогое производство выходит. Один монтажный стол — про танк подземный я говорить даже не буду — обходится примерно в семнадцать тысяч рублей. Только стол, а там еще и паяльники те же… специальные, измерительные приборы… дорого. Но если Вячеслову Николаевичу задачу поставить… и средства выделить, то, думаю, где-то через год…

— Даю полгода. А средства — их Михаил Васильевич вам выделит, это всяко дешевле ему обойдется чем ракеты за бугор пускать. Что же до нового радиозавода МАП, то, думаю, его где-то в ближайшем Подмосковье ставить придется: у Королева сейчас задачи остроприоритетные, ему в Сибирь за какой-нибудь печатной платой мотаться не с руки будет.

— Фрязино?

— Вы, Алексей Иванович, хотите, чтобы МРП вашего Вишнякова сожрал? Место мы подыщем… а насчет бани он интересно заметил, вроде бы и пустяк… но за «Знак Почета» замечание такое тянет. Мы, конечно, за это орден ему давать не будем, — рассмеялся Лаврентий Павлович, — а вот за новый завод… я подумаю. И Николай Семенович, скорее всего, тоже…

Владимир Николаевич тихо и незаметно занимался новой работой. Усердно занимался, и занялся он ей после того, как при обсуждении предложения Челомея о создании «глобальной системы целеуказания и наведения» товарищ Патоличев ответил просто:

— У вас идея просто замечательная. Но пока мы ее даже всерьез обсуждать не станем: у Королева каждый второй пуск заканчивается аварией, а ведь предлагаемые вами спутники подороже такой ракеты ведь получатся? К тому же и поднять их куда надо Р-7 не сможет.

— Если на нее поставить мою третью ступень…

— Сергей Павлович уже объяснил, почему это невозможно. С заправленной такой ступенью ракету просто нельзя на стол ставить, она переломится. А заправить ее на старте тоже нельзя: у вас совершенно другие компоненты топлива, и их раде поблизости от керосина с кислородом хранить нельзя. Правда, сейчас товарищ Янгель разрабатывает носитель на том же топливе, которое и у вас используется, но даже она нудный вес на нужную орбиту не поднимет. Поэтому ваше предложение мы будем обсуждать лишь когда достаточно мощная ракета у нас появится…

Узнать, какую ракету разрабатывает Янгель, было нетрудно — и Владимир Николаевич начал делать свою. Ведь Алексей Иванович даже не разрешил, а практически приказал этим заняться. И не просто приказал: он все же как-то договорился с Валентином Петровичем, и к декабрю на стенде в Новостройке прошли огневые испытания уже четыре двухкамерных гептиловых двигателя. Не без замечаний прошли, товарищ Глушко на «доработку» запросил еще полгода — но было уже ясно, что «мотор» для новой ракету точно будет…

А Владимир Михайлович — с «разрешения» генсека — продолжил испытания сверхзвукового стратегического бомбардировщика. Вот только переделывать его под ракетные двигатели он все же не стал, вместо этого на второй летный экземпляр на пилонах подвесили уже по два двигателя Добрынина под каждым крылом, и самолет смог преодолеет звуковой барьер. В марте пятьдесят девятого удалось достичь скорости в тысячу четыреста пятьдесят километров в час: гораздо меньше «проектной», но для испытаний отдельных элементов конструкции большого сверхзвукового самолета достаточной. После примерно месяца полетов в Жуковском машину — при полном согласии Мясищева — отправили для испытательных полетов в Казань Маркову, а сам Владимир Михайлович очень плотно занялся разработкой сверхзвукового самолета-снаряда, который должен был помещаться в бомбоотсек всех нынешних реактивных бомбардировщиков.

Правда, здесь ему пришлось «поконкурировать» с предложениями сразу двух авиаконструкторов: Яковлев представил проект самолета-снаряда на базе своего же отклоненного проекта одномоторного истребителя, а Гуревич — то просто предложил заменить пилота в кабине своего «двухмоторника» бомбой. Однако назначенный руководителем конкурсной комиссии Евгений Яковлевич Савицкий оба проекта отмел с порога: тяжелые, да еще висящие под брюхом на внешней подвеске бомбардировщика «снаряды» на четверть снижали скорость и почти вдвое — дальность полета носителя. А аккуратно упакованная в бомбоотсек «полезная нагрузка» ТТХ бомбардировщиков вообще не меняла.

Чтобы изделие внутрь самолета все же влезало, Мясищев решил использовать складное крыло, которое ему «подарил» Челомей. То есть он, конечно, не взял готовое, а на его основе своё разработал (все же новой машине и крыло требовалось совершенно новое), но Челомею был за идею (и методику конструирования крыла) очень благодарен. А то, что сам Владимир Николаевич такими машинами заниматься перестал, было понятно: ему вояки по ракете столько предложений успели накидать, что ничем другим у него и времени заниматься не было. То есть все так думали…

Николай Семенович на небольшом совещании в преддверии Нового года поинтересовался:

— И насколько мы теперь обгоняем супостата?

— Ни насколько, — недовольным голосом ответил Лаврентий Павлович. — Американцы поставили уже на боевое дежурство почти сотню ракет, способных долететь до нашей территории. Почти половину территории они под прицелом держать могут.

— И в чем причины нашего отставания?

— Они пошли по другому пути, у них ракеты твердотопливные.

— Но спутники-то они пока запускают просто смешные…

— Временно, они сейчас в ракетостроение миллиарды буквально вбухать готовы. Но спутники — это не боеголовки, а с боеголовками они пока нас опережают.

— Догнать их сможем?

— Пока у нас на дежурство поставлено двенадцать ракет Челомея, просто больше ракет у нас нет. Пока нет, весной заработает серийный завод и по планам уже в следующем году сотня таких у нас уже будет. А летом, скорее всего все же в начале осени, заработает и второй завод. Американцы, конечно, останавливаться и ждать нас тоже не будут, но к началу шестьдесят первого мы пару сотен ракет будем иметь практически наверняка.

— А с ракетами Королева?

— Я бы на них всерьез не рассчитывал, у нас для них подготовленных стартов только четыре имеется. И предложения еще по постройке двух, но они пока на стадии обсуждения. Лично я большого смысла в них вообще не вижу: подготовка ракеты к запуску — готовой ракеты — занимает не меньше суток, и даже уже полностью заправленную часов шесть готовить — а в заправленном состоянии она может стоять только три дня. Потом с нее топливо сливать нужно, снимать со старта и в цех на проверку всех систем…

— Это вы просто не все возможности ракеты рассматриваете, — спокойно заметил Пантелеймон Кондратьевич, — а военные довольно высоко оценивают потенциал спутников, которые сейчас готовятся по программе «Заря». Очень интересная программа.

— А сколько времени потребуется на разработку? Годы?

— Почему годы? Я тут провел беседу с Сергеем Павловичем…

— На какую тему? — Берия не очень любил, когда в его епархии кто-то начинает свои правила устанавливать.

— Просто побеседовал. У него проект спутника уже готов, сейчас началось изготовление серии летных изделий. Серийное изготовление.

— А не рановато? Ведь, насколько я знаю, пока посадка аппарата на Землю вообще не отработана!

— Я как раз по поводу отработки посадки и разговаривал, и он вроде бы согласился. У товарища Челомея есть несколько… довольно много испытательных комплектов его старых УР-10…

— Ну да, ракет, которые могут донести полтонны на шестьсот километров.

— Ракеты-то у Челомея действительно универсальные. Он предложил пакетом из четырех таких ракет поднять спускаемый аппарат «Зари» километровна четыреста, и при возвращении условия для аппарата будут примерно такими же, как и при возвращении с орбиты. Я, конечно, в космических делах не специалист, но Мстислав Всеволодович говорил, что с помощью таких тестовых запусков можно будет теплозащиту отработать где-то за полгода.

— А сколько у Челомея этих УР-10? Хватит на полгода испытаний?

— Владимир Николаевич сказал, что двигатели у Глушко получились весьма неплохие, если их спасать и производить дефектацию после полета, то в среднем одного комплекта хватит на пять полетов. А средства спасения двигателей у него уже неплохо отработаны.

— Ну да, спускаемый аппарат может сгореть, а ракета, которая вместе с ним туда же на четыре сотни поднимется…

— Не поднимется. Пакет УР-10 взлетит километров на сто-сто двадцать, а дальше спускаемый аппарат будет поднимать, как у Челомея это называют, «бочка». Вот у «бочки» двигатель сгорит, однако этих двигателей на втором заводу Глушко сделают сколько угодно, причем по три штуки в неделю. Я и разговор-то завел поскольку нужно Глушко и Челомею немного денег подкинуть чтобы «Заря» у нас уже в следующем году полетела.

— Немножко — это сколько? — поинтересовался Николай Семенович.

— В пределах двух миллионов. И в фонды зарплаты около миллиона. Возьмем из резервного фонда правительства.

— Я не против, — улыбнулся Берия, — о таких суммах даже и говорить неприлично: один спутник системы «Заря» примерно столько стоить будет.

— Есть подозрение, — добавил Николай Семенович, — что товарищ Королев под программу «Заря» хочет провести работы и по полетам в космос человека. Собаку-то он запускал не от радости живодерской…

— Ну будем ему мешать, — ухмыльнулся Пантелеймон Кондратьевич, — если это ускорит программу «Заря»,то пусть хоть сам в космос летит. Товарищ Неделин уже распланировал по «Заре» более двадцати запусков, и чем раньше они начнутся…

— Пусть Королев поразвлекается, — резюмировал Берия, — но за результат ему придется ответить. Мы особо за этим проследим…